Текст книги "Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1"

Автор книги: Бенджамин Франклин

Соавторы: Бенджамин Раш,Кедвалладер Колден,Итэн Ален
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Наш непреложный долг – разумно уповать на бога в установленном им естественном порядке или через посредство оного, с благодарностью помнить о его провиденциальной благости по отношению к нам, возлагать на него нашу великую надежду на бессмертие и действовать или вести себя при всех обстоятельствах в согласии с разумом или подсказанной им моральной природой вещей. Этот долг диктуется законами природы, и должно учить ему людей и насаждать его среди них. Молитва же к богу не дело разумной религии разум никогда не предписывал ее, и, если к нему должным образом прислушаться, он научил бы нас обратному.

Известить бога молитвой о наших желаниях или сообщить ему какие-либо сведения о нас самих или о мире невозможно по той причине, что его всеведущий разум обладает совершенным знанием всех вещей и потому не нуждается в наших сообщениях, чтобы узнать о вашем состоянии или о том, что было бы мудрее и лучше всего сделать для нас во всех возможных условиях и при всех способах существования в нашем бесконечно длительном бытии. Обо всем этом, как и о бесконечном множестве других вещей, вечно размышляет всеведущий разум, который не приемлет никаких добавочных сведений, будь то посредством молитвы или другим способом, что и делает их тщетными.

Нам надлежит действовать в соответствии с достоинством нашей природы и вести себя так, как это подобает в устроении бытия созданиям нашего рода и способностей, а не пытаться повелевать вседержителю, который правит не в согласии с нашими предписаниями, а силой вечного и бесконечного разума Молиться богу или выпрашивать у него поблажки для себя, для кого-то другого или для всех людей несовместимо с отношениями, существующими между богом и человеком. Тот, кто правильно мыслит себе абсолютное совершенство бога и собственное свое несовершенство и естественное подчинение его провидению, не может не сделать отсюда вывод о неуместности молиться богу, или умолять его о всевозможных вещах, или же возражать против его провидения, ибо «все наши помыслы ведомы богу», и, если принять все во внимание, то, как нам известно, нам не дано судить, что для нас всего лучше. Бог проницает в необъятность вещей я понимает гармонию, нравственную красоту и благолепие целого и никоим образом не поступится своими целями и не изменит природы самих вещей ни из-за каких наших просьб или угроз. Молиться, умолять или обращаться с просьбами к богу – значит не больше и не меньше как повелевать вечному разуму и посягать на сферу действий и достояния всемогущего бога. Если не в этом содержание и смысл молитвы, то она вообще не имеет никакого смысла, который влиял бы на конечные события и следствия вещей. Молиться богу, понимая, что молитва, которую мы творим, не будет услышана, или что она не изменит состояния, порядка или системы вещей, или же что наши просьбы вряд ли будут удовлетворены, или что сами вещи дарованы нам богом не в большей степени, чем если бы мы не молились о них, было бы глупостью или откровенной насмешкой, или же это рассчитано на то, чтобы «люди видели», с целью добиться каких-то временных выгод от них. С другой стороны, полагать, будто наши молитвы или хвалы могут в одном или нескольких случаях изменить вечное устроение вещей или божественного провидения,– это то же самое, что считать себя причастным божественному правлению, ибо наши молитвы, надо полагать, должны либо иметь последствия, либо не иметь их. Если они не имеют никаких последствий, то они ни к чему; в то же время немыслимо, чтобы они вызывали какие-либо изменения в природе вещей или в провидении бога: в этом случае мы в определенной мере соперничали бы с божественным провидением, дерзко притязая на него. Если в провидении имеется нечто такое, чем бог не управляет в согласии с установленным им естественным порядком, то оно принадлежит провидению не бога, а человека. Ведь если в каком то случае бог внял бы молитвам, просьбам и мольбам своих созданий и изменил свое провидение или сделал в ответ на них то, чего он иначе не стал бы делать в своем провидении, то отсюда необходимо следовало бы, что раз такое изменение могло произойти, значит, бог руководствуется не вечным и бесконечным разумом, а молитвами человека.

Наши великие молельщики, должно быть, полагают, что они занимают очень важное моего в системе бытия, иначе они не стали бы воображать, будто бог природы нарушит свои законы или направит свое провидение в соответствии с их молитвами. Могут, однако, возразить, что они молятся условно, т. е. что бог ответят на их молитвы при условии, что таковые согласуются с установленным по воле провидения порядком или системой вещей. Но рассматриваемая в таком духе молитва становится не только бесполезной, но и нелепой, ибо законы природы приводят к своим естественным следствиям и без молитвы. В итоге такая условная молитва может сводиться не более чем к следующему: бог вообще не будет считаться с ней, а будет править царством своего провидения в соответствии с абсолютными совершенствами своей природы. А кому из нас в здравом уме пришло бы в голову, что бог поступит иначе?

Поскольку природа вещей во всей их необъятной всеобъемлемости вечно приспособляется, определяется и регулируется глубокой мыслью, совершенной мудростью, беспристрастной справедливостью, необъятной благостью и всемогуществом бога, попытка изменить ее есть величайшая дерзость с нашей стороны. Если мы заслужим разумное счастье своим поведением, его дадут нам законы уже установленной моральной системы. Что же до физических зол, то благоразумная умеренность может сделать их терпимыми или отвратить на время большинство из них, хотя они неизбежно приведут к отделению души от тела и к концу животной жизни, невзирая ни на какие молитвы.

Молить о том, что мы можем приобрести надлежащим приложением своих природных способностей, и пренебрегать средствами, которыми можно его добыть, – это, вообще говоря, есть дерзость и леность. Молить же о том, что бог в своем провидении сделал недосягаемым для нас, – значит роптать на бога и находить недостатки в его провидении, или же уподобляться неразумному дитяти. К примеру, молить о ниспослании большей мудрости, понимания, милости или веры, о более крепком телосложении, более красивой внешности или исполинском росте – это все равно, что сказать богу: мы недовольны своим низшим положением в системе бытия; ни наши души, ни тела не устраивают нас; ты поскупился на благодеяния; мы хотим быть более мудрыми и иметь органы, которые сделали бы нас более видными, ловкими и позволили бы занять более высокое положение. Но нам следовало бы помнить, что «мы не в силах добавить к своему росту и локтя» или изменить строение своего организма и что паши умственные способности ограниченны, – и все это в самых различных пропорциях и диспропорциях, как то нашел нужным наш небесный отец в установленном им порядке природы и системе бытия. Все же дабы поощрить разумную природу, он распорядился о том, чтобы она была способной к совершенствованию и, стало быть, к увеличению, и потому пусть тот, «кому недостает мудрости», не «просит о ней бога», а усовершенствует то, чем уже обладает, и тем самым увеличит свой первоначальный запас. Это единственно возможный способ приобрести больше мудрости и знания, обладание которыми будет направлять нашу веру. Но в одном и том же человеке большая вера слишком часто сочетается с малыми знаниями; таким людям недоступны доводы, а вера их незыблема, хотя и не в силах двигать горами. Достать пищу, одежду или другие жизненно необходимые вещи и удобства в жизни можно только естественными средствами. Мы добываем их не желаниями и молитвами, а действительными усилиями, и единственный способ достичь добродетели или нравственности – это упражняться в них и приучать себя к ним, а не молить бога об их ниспослании. Он от природы наделил нас дарованиями или способностями, дабы мы могли отправлять и исповедать религию, и наш долг развивать их или же терпеть все последствия. Сознание своего долга перед богом и упование на него есть разумное благочестие, сопутствуемое восхищением и благодарностью. Мы должны сообразоваться с разумом, следовать по пути высокой нравственности, и, поступая подобным образом, мы неизбежно возвысим себя в глазах господа и в собственном сознании^{11}. Вот вся религия, какая известна разуму или когда-либо может быть одобрена им.

Знаменитый пророк и законодатель иудеев Моисей снискал их уважение хитростью при помощи молитв и благодаря мнимой близости к богу. Он сообщает нам, что однажды ему было позволено увидеть бога сзади и что «никто не может увидеть его лицо и остаться в живых» [Исх., гл. 33, ст. 20]; в другом же место нам говорят, что «говорил господь с Моисеем лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим» [Исх., гл. 33, ст. II], и что бог иногда гневался на Израиль, а Моисей молился за него. Далее, что он приказывал Аарону воскурить фимиам богу, что смиряло его ярость и удерживало от уничтожения Израиля в пылу гнева. Таковы вехи, позволяющие нам проследить истоки власти жрецов и последовать ее распространение в мире. «И сказал господь Моисею: доколе будет раздражать меня народ сей?.. Поражу его язвою и истреблю его и произведу от тебя... народ многочисленнее и сильнее его» [Числ., гл. 14, ст. 11, 12]. Но Моисей предупреждает бога о том, какой вред подобный опрометчивый образ действий причинит его славе среди народов, а также напоминает ему о данном Израилю обещании, заявляя: «И если ты истребишь народ сей, как одного человека, то народы, которые слышали славу твою, скажут: господь не мог ввести народ сей в землю, которую он с клятвою обещал ему, а потому и погубил его в пустыне» [Числ., гл. 14, ст. 15, 16]. Чтобы Моисей подобным образом извещал всеведущего бога о тех позорных последствиях, к каким привело бы нарушение обещания, – о котором он нам говорит, что бог необдуманно собирался покончить с племенами Израиля, если бы этому не помешали увещания Моисея, – это представляется в высшей степени необычайным и противным разуму. И все же в глазах веры это возвысило Моисея «и сделало его очень великим», ибо, если верить его рассказу, он не только отвратил суд божий над Израилем и помешал его истреблению как народа, но той же молитвой добился прощения его греха. «Прости грех народу сему» [Числ., гл. 14, ст. 19], а в следующем стихе дается ответ: «И оказал господь: прощаю по слову твоему» [Числ., гл. 14, ст. 20]. По-видимому, бог обладал могуществом, но распоряжался им Моисей: он спас Израиль от гнева и неистовой ярости ревнивого бога и вымолил прощение его греху, «ибо я господь, бог твой, бог ревнитель» [Исх., гл. 20, ст. 5]. Ревность не может существовать в разуме, обладающем совершенным знанием, и, следовательно, абсолютно неправильно наделять ею бога, который знает все и не нуждался ни в каких предостережениях, советах или сообщениях Моисея или в его повелительных молитвах. «И послушал меня господь и на сей раз» [Второз., гл. 10, ст. 10], – говорит Моисей, намекая, что для него это было обычным делом. Если проповедники в состоянии уверить народ, что бог внемлет их молитвам и что вечная корысть народа – уповать на них, то они вскоре приобретают богатство, власть и пышные титулы, как, например, «его святейшество», «преподобный отец во господе», «святой пророк», «пастырь душ» и множество других подобных названий, умаляющих честь или просто достояния бога. Так обстоит с историей Иисуса Навина относительно того, что бог внял ему в битве с аморреями; он сообщает нам, что приказал солнцу остановиться, сказав: «Стой, солнце, над Гаваоном и луна над долиною Аиалонскою. И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим» [Иис. Нав., гл. 10, ст. 12, 13]. А затем Иисус добавляет, утверждая тем свое превосходство над всеми другими и в прямом противоречии с приведенными выше словами Моисея, что господь внимал ему одному и никому больше: «И не было такого дня ни прежде, ни после того, в который господь (так) слушал бы гласа человеческого» [Иис. Нав., гл. 10, ст. 14]. Совершенно очевидно, что если описанное Иисусом Навином верно, то слова Моисея, что господь внимал ему, неверны. И хотя изложенное Моисеем и изложенное Иисусом признано каноническим, однако невозможно, чтобы и то и другое было верным в одно и то же время. Но ввиду того что во времена Иисуса Навина в астрономии разбирались очень слабо и учили, что Земля стоит неподвижно, а Солнце вращается вокруг нее, то нет ничего странного, что он поверил этому, приказав Солнцу остановиться. Впоследствии было открыто, что это светило испокон веков находится в неподвижном состоянии; тем самым сводится на нет чудотворное вмешательство Иисуса. Далее, если мы поразмыслим, что в тот же день израильтяне разбили аморреев и «преследовали их по дороге к возвышенности Вефорона, и поражали их до Азека и до Македа» [Иис. Нав., гл. 10, ст. 10], то в пылу войны, в разгар битвы, взволнованные и возбужденные торжеством победы, они не могли все время следить за продолжительностью дня. Весьма возбужденный событиями столь удивительного дня, Иисус воспользовался этим и сказал им, что то был необычайно длинный день и что он, Иисус, вмешался в установленный порядок и приказал солнцу остановиться почти на целый день, так что у них было два дня для завершения этих великих подвигов. Вера в то, что такое чудо свершилось в солнечной системе благодаря влиянию, которое Иисус, по его собственным словам, имел на бога, особенно укрепила бы его авторитет в народе, ибо ежели его голоса послушался господь, то тем паче мог послушаться человек. Вот почему множество людей во все пека и во всех странах мира так почитали своих духовных наставников, имевших, как они воображали, особое влияние на всемогущего бога.

Глава VIII

Раздел I. Туманность и невразумительность пророчеств делают их неспособными доказать откровение

Одни считают пророчество чудом, другие – чем-то сверхъестественным, а имеются и такие, по мнению которых это не более чем хитроумные предположения. Некоторые народы вообразили, будто благодаря дару прорицания они общаются с добрыми духами, другие при помощи колдовства со злыми, большинство же народов притязает на общение с миром и тех и других.

Римляне свято верили своим пророческим оракулам и предсказателям, вавилоняне – своим магам и астрологам, египтяне и персы – своим магам, а иудеи – своим провидцам и пророкам. И все народы и отдельные люди жаждут вступить в сношения с миром духов, что дает возможность ловким и хитрым людям их обманывать. Но если верны изложенные в шестой главе доводы относительно того, что бестелесные или неосязаемые духи по природе вещей не могут общаться с людьми, то предсказание грядущих событий есть не более как хитрый обман. Ибо пророчество, как и любое предвещание, должно быть внушено сверхъестественным путем, иначе оно будет лишь суждением о грядущих событиях на основе одной только вероятности или догадок, как это откровенно признают в своих вычислениях астрономы, заявляя: «Суждение о погоде и т. д.». То же следует сказать и об астрологии. Если бы с ее помощью можно было узнать будущее, то это было бы совершенно естественное открытие, ибо ни астрономия, ни астрология не притязают на какое-либо чудо или что-то сверхъестественное. Они стараются опереться в своих вычислениях на естественный порядок и ход вещей, которые воспринимаются нашими чувствами и в которых нет места вдохновению или просто пособничеству духов. Так же обстоит и с пророчеством: если рассматривать его просто как нечто естественное (мы пока не будем спорить, истинно оно или ложно), то при таком подходе оно равносильно вероятности или просто догадке и неопределенности. Что же касается учения о некоем сверхъестественном действии божественного ума на наш ум, обычно именуемом внушением, то это уже достаточно опровергнуто в шестой главе, и незачем повторять те же доводы. Да и в задачу моей системы не входит решать вопрос, следует ли назвать пророчество чудесным или сверхъестественным, так как оба эти мнения опровергнуты, хотя, по-моему, если мы проследим истоки понятия сверхъестественного, они в конечном счете приведут нас к так называемому чуду, ибо то, что находится выше или за пределами природы, должно содержать чудо, если оно действительно существует.

Писания пророков, как правило, так расплывчаты, туманны и неопределенны по своему смыслу – или, может быть, тут виной правила теперешнего перевода их, – что пророчества одинаково соответствуют событиям как одного, так и другого периода времени. Они равно приложимы к разнообразным событиям, которые произошли и все еще происходят в мире и поддаются стольким различным толкованиям, что их невозможно понять или объяснить иначе как произвольно, и посему они не могут быть признаны доказательством откровения. Так, например: «И будет в последние дни, сказал господь» [Ис., гл. 2, ст. 2]^{12}. Кто может знать, осуществились ли выраженные подобным образом пророчества? Ведь каждый день в свою очередь был последним днем или будет таковым. Выражающие пророчество слова «последние дни» обозначают неопределенное множество «последних дней», а это следует понимать как срок, меньший, нежели месяц или год; в противном случае надо было бы сказать, что это сбудется в последние месяцы или годы, а не дни. И если бы там упоминалось о последних годах, то было бы правильно полагать, что сюда входит меньшее количество лет, чем столетие; поскольку же в пророчестве упоминается о «последних днях», то мы не знаем, в какой из их множества ожидать его исполнения.

Далее, мы не можем узнать из пророчества, к какому месяцу, году или любой другой части длительности относятся эти последние дни; таким образом, мы не в состоянии сказать, когда именно свершатся такие туманные пророчества, и потому фанатикам дается возможность по своему произволу относить эти события к любому веку или периоду времени, какой покажется предпочтительным их расстроенному воображению. Имеются и другие, еще более непонятные пророчества, а именно: «И один сказал мужу в льняной одежде, который стоял над водами реки: „Когда будет конец этих чудных происшествий?“ И слышал я, как муж в льняной одежде, находившийся над водами реки, подняв правую и левую руку к небу, клялся живущим во веки, что к концу времени и времен и полувремени... все это совершится» [Дан., гл. 12, ст. 6, 7]. В пророчестве задается вопрос: «Когда будет конец этих чудных происшествий?», и ответ дается с торжественностью клятвы: «К концу времени и времен и полувремени... все это совершится». «Время» – неопределенная часть длительности, так же как «времена», а третье описание времени столь же неопределенно, как любое из первых двух: «полувремя», т. е. «половина времени». Ни в одном из этих трех описаний не указывается точный срок конца упомянутых чудес, который позволил бы вычислить, когда свершится одно из них или все они, так как не указан определенный период, с которого можно было бы начать или которым можно было бы кончить счет. Невозможно вычислить неопределенное время в единственном числе, и столь же затруднительно и неосуществимо вычислить неизвестное множество таких неопределенных времен; наконец, определять полувремя посредством любого возможного последовательного ряда есть противоречие, ибо полувремя вообще не включает никакого времени, так как минимально возможный момент или мерило длительности есть время, или, иначе говоря, такие части, сколько бы их ни складывать, не продлят периода. Таким образом, такой части времени, как полувремя, нет и не может быть; ибо, каким бы мало длящимся мы его себе ни мыслили, все же, если оно включает какую-то часть длительности, то это время, а не полувремя. Если бы пророк сказал полгода, полдня или полминуты, то это было бы понятно, но полувремя вообще не существует, и, стало быть, в последовательном ряду или порядке времени нельзя достичь такого периода, когда упомянутые чудеса могли бы прекратиться. И пророчество понятно только в этом смысле, а именно, что оно никогда не сбудется.

Еще более непоследовательно, если это вообще возможно, вопрос о времени обсуждается в «Откровении святого Иоанна богослова»: «И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времен и полвремени» [Апокалипс., гл. 12, ст. 14]. «И ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся живущим во веки веков, который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» [Апокалипс., гл. 10, ст. 5, 6]. Если бы эта страшная клятва была исполнена, нам уже не пришлось бы спорить о вычислении «времени и времен и полвремени» (или еще о чем-либо) по той причине, что в своей последовательности оно пришло бы к последнему заключительному периоду – к тому важному перелому, когда «времени уже не будет». Движение солнечной системы, по которому мы исчисляем последовательность времени, прекратилось бы, и род людской вымер бы, ибо, коль скоро он предполагается существующим, необходимым следствием этого должно быть и существование времени. Поскольку же действия природы, включая человеческие поколения, продолжаются с того времени, как ангел предрек ее гибель, и по сей день, мы можем с уверенностью заключить, что его вмешательство в систему природы было чисто воображаемым.

Апостол Петр, возражая на первом христианском [празднике] пятидесятницы^{13} против обвинения в том, что [его участники] опьянели от молодого вина, объясняет пророчество пророка Иоиля, предсказавшего, что события, которые должны были произойти в последние дни, сбудутся в сей ранний период. Его слова дошли до нас в следующем виде: «Но это есть предреченное пророком Иоилем: и будет в последние дни, говорит бог, излию от духа моего на всякую плоть; и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут» [Деян., гл. 2, ст. 16, 17].

История об излиянии духа в дни пятидесятницы, если признать ее достоверной, совершенно не соответствует такому пророческому предсказанию, как «излию от духа моего на всякую плоть». Надо думать, что пророк имел в виду человеческую плоть, т. е. всю человеческую плоть, но всеобщего излияния духа не было, дело, видимо, ограничилось собранными в Иерусалиме избранниками, зрители же решили, что те бредят. Можно, однако, предположить, что св. Петру лучше судить об исполнении пророчества, чем мне. Что же, допустим, что пророчество о последних днях сбылось в первую пятидесятницу, но раз это случилось более 1700 лет назад, значит, то были не последние дни.

Тем не менее встает вопрос, все ли пророчества, которым, согласно предсказанию, надлежало свершиться в последние дни, должны были осуществиться в то время; или же некоторые из выраженных таким образом пророчеств еще будут подтверждены какими-либо событиями, которые могут произойти в будущем или которые уже произошли после тех последних дней, названных пятидесятницей? И может ли какое-либо пророчество осуществиться больше одного раза, и если да, то сколько? И как узнать, какое из бесчисленного множества событий (обладающих столь большим сходством) следует объяснить правильным предсказанием какого-нибудь из многочисленных пророчеств?

Если принять во внимание аналогию между последовательным рядом действий природы и возвышением и падением наций, царств и правительств, а также превратностями и переменами, касающимися людей в менее крупных обществах или поодиночке; присовокупить сюда туманность и неопределенность пророчеств, трудность, неясность и полную невозможность понять, какое именно событие (среди огромного их числа, которое уже произошло или может произойти впоследствии в мире) следует отнести к первоначальному и правильному предсказанию, знание чего необходимо для понимания пророчеств, то мы обнаружим, что само понятие пророчества есть не более как выдумка. В самом деле, чтобы понять пророчество и указать на связанные с ним события, потребовалось бы не меньше вдохновения, чем для того, чтобы первоначально предсказать их. В общем же оно, будучи по меньшей мере ненадежным, окольным и неопределенным способом доказать откровение, явно и совершенно неприемлемо.

Далее, вовсе нет уверенности, что эти пророчества исходят непосредственно от бога или ниспосланы им через подчиненных ему духов, даже если допустить, что человечество в состоянии вступать в сношения с миром духов. Нас часто обманывают злые, лицемерные и коварные люди, почему же не считать более вероятным, что нас вводят в обман незримые злые существа, которых мы, возможно, принимали за добрых духов? Мы, несомненно, хуже знакомы с уловками неощутимых злых духов, чем с притворством человека, и, стало быть, не могли бы так хорошо их остерегаться. Допуская возможность сношений с добрыми духами, мы тем самым признаем и возможность сношений с духами злыми, ибо и добрые и злые духи имеют одинаковую природу подобно добродетельным и порочным людям. Таким образом, если дверь открыта для общения с одними, то она открыта и для общения с другими, распознать же истинный характер этих духовных и незримых существ невозможно никаким другим способом, кроме как руководствуясь данным нам от природы разумом. Но такие вдохновения были бы не более чем естественными рассуждениями, что уронило бы их во мнении истинных боговдохновенных провидцев. Однако если предмет предполагаемого внушенного откровения находится выше или за пределами наших естественных способностей, то мы не располагали бы ключом или правилом, посредством которых можно было бы понять его или определить, послано ли оно добрым или злым духом. Кроме того, мы были бы не в силах отличить действие божественного духа от действий простых созданий. Мы запутались бы во всех этих неопределенностях и не знали бы, на что нам полагаться в отношении вестей, ниспосланных миром духов; основания для этих вестей столь же подходят к пророкам и первым проповедникам откровения, как и к нам, живущим в этом веке.

Далее, вполне возможно (если только некоторые пророчества указывают на какие-то происходившие с тех пор отдельные события), что имелись основания ожидать, что те или иные события произойдут естественным путем. Например, нет ничего необычайного в том, что пророк Иеремия сумел предсказать, что царь вавилонский Навуходоносор возьмет Иерусалим, если вспомнить о могуществе Вавилона в то время и слабости иудеев. «Слово, которое было к Иеремии от господа, когда Навуходоносор, царь вавилонский, и все войско его, и все царства земли, подвластные руке его, и все народы воевали против Иерусалима и против всех городов его: так говорит господь бог Израилев: иди и скажи Седекии, царю иудейскому, и скажи ему: так говорит господь: вот, я отдаю город сей в руки царя вавилонского» [Иер., гл. 34, ст. 1, 2]. Во времена этого предсказания ни один государственный муж но мог бы усомниться в том, какая участь ожидает Иерусалим. К тому же беспристрастному и бесхитростному исследователю отнюдь не было бы ясно, что бог как-то причастен к измышлению пророчеств, – хотя некоторые из них, казалось, и раскрывали будущие события, – ибо в глазах человека они могли оказаться верными по чистой случайности. В высшей степени невероятно или, скорее, несовместимо с человеческой природой, чтобы когда-либо сбылось пророчество Михея, который, говоря о человечестве, предсказал, что «и перекуют они мечи свои на орала и копья свои – на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» [Мих., гл. 4, ст. 3]. Некоторые из пророчеств столь явно противоречивы, что уже в самих себе содержат собственное опровержение. Трудно, например, найти что-либо более нелепое, нежели пророчество Михея в «Книге царств»: «И пришел он к царю. Царь сказал ему: Михей! Идти ли нам войною на Рамоф Галаадский или нет? И сказал тот ему: иди, будет успех, господь предаст его в руку царя. И сказал ему царь: еще и еще заклинаю тебя, чтобы ты не говорил мне ничего, кроме истины во имя господа. И сказал он: я вижу всех израильтян, рассеянных по горам, как овец, у которых нет пастыря. И сказал господь: нет у них начальника, пусть возвращаются с миром каждый в свой дом. И сказал царь израильский Иосафату: не говорил ли я тебе, что он не пророчествует о мне доброго, а только худое? И сказал (Михей)... выслушай слово господне: я видел господа, сидящего на престоле своем и все воинство небесное стояло при нем, по правую и по левую руку его; и сказал господь: кто склонил бы Ахава, чтобы он пошел и пал в Рамофе Галаадском? И один говорил так, другой говорил иначе; и выступил один дух, стал пред лицом господа и сказал: я склоню его. И сказал ему господь: чем? Он сказал: я выйду и сделаюсь духом лживым в устах всех пророков его. Господь сказал: ты склонишь его и выполнишь это; пойди и сделай так. И вот теперь попустил господь духа лживого в уста всех сих пророков твоих; но господь изрек о тебе недоброе» [III кн. Царств., гл. 22, ст. 15—23]. Примечательно, что сначала пророк предсказывает успех Ахаву, заявляя: «Иди, будет успех, господь предаст его в руку царя»; но стоило царю обратиться к нему с заклинанием, как он меняет свое предсказание и прорицает прямо противоположное. Кто может сомневаться, что поход против Рамофа Галаадского неизбежно завершился бы в соответствии с одним из этих пророчеств? Несомненно, Ахав либо предпринял бы его, либо не предпринял; он должен был либо иметь успех, либо не иметь его, ибо третьего не дано. Как видно, пророк решил оказаться правым в любом случае и потому предсказал и так, и этак. Далее, из его пророчества явствует, что на небе состоялось большое совещательное собрание, обсуждавшее, как заманить к гибели израильского царя Ахава, и что явился некий лживый дух, стал перед лицом господа и вызвался быть духом лживым в устах всех пророков царя. Но самое невероятное – это то, что бог допустил это и прямо приказал исказить истину для других пророков. По-видимому, изрекая свое первое пророчество, а именно: «Иди, будет успех, господь предаст его в руку царя», Михей действовал в согласии с лживым духом, ставшим перед лицом господа, но потом совершил вероломство, предсказав истину, что, если верить его рассказу, прямо противоречило предначертаниям небес.

Раздел II. Споры между пророками относительно их правдивости, несовместимость их пророчеств друг с другом и с природой вещей, а также отсутствие учения о бессмертии в их проповеди исключают божественность их пророчеств

Всякий, кто станет исследовать писания пророков, обнаружит, что они проникнуты духом борьбы и соперничества: пророки обвиняют друг друга в лживости и обмане, и их писания пронизаны подобного рода спорами. Приведем здесь некоторые из множества таких мест: «Так говорит господь бог: горе безумным пророкам, которые водятся своим духом и ничего не видели! Они видят пустое и предвещают ложь, говоря: „Господь сказал“; а господь не посылал их; и обнадеживают, что слово сбудется» [Иез., гл. 13, ст. 3, 6]. И в другом месте: «Я не посылал пророков сих, а они сами побежали; я не говорил им, а они пророчествовали». И еще: «Я слышал, что говорят пророки, моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: „Мне снилось, мне снилось“... Но они пророчествуют обман своего сердца» [Иер., гл. 23, ст. 21, 25, 26]^{14}. И еще: «И это – псы, жадные душою, не знающие сытости; и это – пастыри бессмысленные; все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего, на свою корысть» [Ис., гл. 56, ст. II].