Текст книги "Темные времена (ЛП)"
Автор книги: Белла Джуэл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
◈ Переводчик: Denika
◈ Редактор: vinogradinka
◈ Обложка: Wolf A.
Пролог
Вы знаете, как это бывает.
У всех нас.
Это широко известный факт.
На самом деле, если подумать, я думаю, что это, вероятно, самая важная часть человеческой жизни. Самая важная. Та часть, которая либо создаёт, либо ломает вас.
Ваше формирование.
Не похоже на громкое слово – чёрт возьми, оно даже не кажется сильным.
Но это всё.
В тот момент, когда вы делаете свой первый вдох в этом мире, начинается формирование. Ваши родители держат вас слишком сильно или слишком мало? Вас слишком любят? Недолюбливают? Вы избалованы? Вынуждены много работать? Всё это определяет вас. Всё это создаёт маленькие кусочки того, кем вы станете.
Некоторые врачи говорят, что первые два года вашей жизни формируют вас. Эти два года закладывают основы вашей личности, человека, которым вы станете, став взрослым. Вот почему так важно, чтобы в эти годы делались все правильные вещи. Если это не так, значит ли это, что у вас не будет шанса стать порядочным человеком? Неужели вас навсегда погубили всего лишь двадцать четыре месяца вашей жизни?
Мой ответ, вероятно, и да, и нет.
У меня есть на это свои причины. Во-первых, потому что меня сформировало худшее. Чудовище. Темнейший из тёмных. Сам дьявол. Сделало ли это меня плохим человеком? Абсолютно. Временами я совершала поступки, о которых сейчас не могу позволить себе даже думать из страха, что они меня погубят.
Но, также, я верю, что я хороший человек. Я хочу помогать людям. Я хочу быть лучше. Я не хочу быть похожей на него. Жить той жизнью, которую он так старался мне привить. Итак, сложный ответ – да и нет. Людей формируют с момента их рождения, но это не всегда означает, что они останутся в той грязной, уродливой форме, в которую их превратили. Иногда они сами проводят руками по краям, разглаживают то, что было повреждено, и снова становятся почти нормальными.
Почти.
Вот кто я такая, я думаю.
Почти.
И меня это полностью устраивает.
Глава 1
Чарли
Тогда
Я смотрю в холодные зелёные глаза моего отца. Он меня не видит. Но я вижу его. Он стоит у окна, разговаривает по телефону и что-то лает в трубку. Он не знает, что я здесь, потому что мне не положено здесь находиться. Его кабинет располагается за пределами дома, это единственное место, куда нам с мамой запрещено заходить. Поэтому, конечно, я пришла. Любопытно, что же сделало это место таким особенным, что сделало его такой темной зоной.
Я ничего не нашла.
Хотя в свои семь лет я не очень хорошо умею читать, и всё, что я обнаружила, – это бумаги, компьютеры и всё такое, в чём я не разбираюсь и даже не знаю, как этим пользоваться. Мне его кабинет кажется скучным. Я бы всё равно не хотела здесь играть, так что не понимаю, почему он запретил мне сюда входить.
Но мой отец – нехороший человек.
На самом деле, я не думаю, что он мне вообще нравится.
Мои школьные друзья говорят мне, что это не очень хорошо, потому что он мой отец, и я не должна так о нём говорить.
Но они не знают, какой он на самом деле.
Они не знают, что я чувствую, когда он бьёт меня по лицу. У меня слезятся глаза, лицо щиплет, иногда из носа идёт кровь. Но чаще всего из-за этого плачет моя мама, а мне не нравится слышать, как она плачет. Так что, я не думаю, что он мне должен нравиться. Я имею в виду, девочкам в школе не нравятся хулиганы, потому что они злые. И мой отец такой же хулиган.
– Что значит, они придут…
Мой отец громко кричит в трубку, но затем замолкает и оборачивается. Я тоже поворачиваю голову, потому что слышу крик своей матери. Он громкий, и, похоже, она по-настоящему напугана. Мои руки поднимаются с колен, и я собираюсь выбежать, но, если он узнает, что я здесь – точно не смогу помочь. Итак, я прячусь за большим креслом для отдыха, которое меня скрывает, и затихаю. Моё сердце сильно болит, такое чувство, что оно вот-вот выпрыгнет у меня из груди.
Мне страшно.
Дверь в папину комнату распахивается, и я выглядываю из-за кресла в углу и вижу двух больших страшных мужчин, которые держат маму. Она плачет, и один из них зажимает ей рот рукой. Я тоже начинаю плакать, потому что они делают ей больно. Почему они причиняют ей боль? Мама не злая, она добрая и любящая. Почему мой отец ничего не делает?
У меня дрожат колени.
Я так боюсь.
– Как вы попали в мой дом?
Мой отец не просит их отпустить её, он даже не смотрит на маму. Почему он не спасает её? В книгах, которые мама читает мне, принц всегда спасает принцессу. Так почему же он ничего не делает?
– Обманул твою глупую жену, заставив её подумать, что мы пришли починить сломанную плиту. Тупая женщина. Можно подумать, ты выбрал бы кого-то поумнее.
Мой отец смотрит на мою мать, и вид у него сердитый.
– Ты тупая сука, – плюет он в неё. – Тебе лучше знать.
Моя нижняя губа дрожит.
Это ужасное слово.
Почему он так груб с ней? Это не её вина.
– Чего ты хочешь?
Голос моего отца спокоен, когда он обращается к двум страшным мужчинам, удерживающим мою маму.
– Ты знаешь, чего мы хотим.
– У меня этого нет, – усмехается мой отец. – И даже если бы у меня это было, я бы вам этого не дал.
У крупного мужчины, по-моему, самого страшного, лысая голова, и мне не нравятся его глаза, они вызывают у меня страх. Он улыбается моему отцу, как будто думает, что то, что он только что сказал, действительно смешно.
Я не думаю, что это смешно.
– Жаль, что ты так сказал, Бенджамин, потому что это был не тот ответ, которого мы хотели.
– Ты никогда не получишь желаемого ответа, а теперь убирайся нахуй из моего дома.
– Или что? – страшный лысый мужчина смеётся.
– Ты здесь ничего не найдёшь. – Мой отец скрещивает руки на груди, глядя на двух мужчин.
Я боюсь дышать.
У меня дрожат руки.
Кто-то должен помочь маме. Она выглядит такой испуганной. Такой беспомощной.
– Ах, но мы что-нибудь найдём. Ты можешь прятаться сколько угодно, Бенджамин, но мы получим то, за чем пришли. Так или иначе. Я уверен, ты это понимаешь. В конце концов, зачем тебе идти на всё, чтобы держать нас подальше, если у тебя нет никаких опасений?
– Я хочу, чтобы ты убрался, потому что ты подонок, – выплёвывает мой отец.
– Возможно, – отвечает Лысый, пожимая плечами. – В любом случае, нам велели отправить тебе сообщение.
Он достаёт пистолет. Я знаю, потому что мой папа повсюду носит его с собой. У меня снова защемило сердце, и я не могу перестать плакать. Почему у этого человека в руках пистолет? Почему он улыбается? Кто-нибудь, помогите маме. Папа, почему ты не помогаешь ей?
– Его послание, если быть предельно ясным, простое. Уничтожайте всё, пока он не даст нам то, что мы хотим. Итак, это то, что мы здесь сделаем. Начиная с твоей жены.
Я смотрю на своего отца, молясь, чтобы он подбежал к маме и выбил пистолет из рук этого подлого человека, но он этого не делает. Он просто стоит там. Смотрит. У него такое суровое лицо, что это пугает меня. Почему он не помогает ей? Я не понимаю.
Я оборачиваюсь к маме, и она качает головой, по её щекам текут слезы. Нет. Мамочка. Я помогу ей. Я поднимаюсь на колени, но мужчина приставляет пистолет к маминому лицу и нажимает на курок. Я кричу, но никто меня не слышит, потому что пистолет издаёт громкий звук. Затем появляется кровь. Везде. По всему полу. По моему отцу. По мужчинам, держащим маму. И я больше не вижу её лица.
Я не могу дышать.
Кто-нибудь, помогите мне.
Мамочка.
Мамочка.
Мужчина опускает маму на пол и оглядывается по сторонам.
– Здесь есть еще кто-нибудь, кому мы могли бы передать сообщение? Возможно, дети?
Нет.
Этот мужчина хочет причинить мне боль.
Нет.
– У меня нет детей, – говорит мой отец тем же голосом. – И у тебя есть три секунды, чтобы убраться к грёбанной матери из моего дома.
Почему он не плачет? Как я. Мамочка. Пожалуйста. Мамочка.
– Или что? – спрашивает лысый мужчина.
Я не видела, как мой отец пошевелился. Не совсем. Ни разу. Но внезапно двое мужчин, которые всегда были рядом с ним, Дариус и Поппер, появляются за спинами двух других мужчин. И они поднимают оружие. Я закрываю глаза руками и не открываю их, потому что из-за ужасных звуков в комнате становится очень громко. Я плачу так сильно, что моё тело трясется, но я не могу остановиться. Не сейчас. Мамочка. Я хочу к своей мамочке.
Тишина.
Затем голос моего отца.
– Избавься от них. И от неё.
Мамочка.
Нет.
Нет.
Папа, не избавляйся от неё.
Мамочка.
– Сейчас займусь этим, босс.
Я прячусь за креслом. Не хочу выходить. Я больше никогда не хочу открывать глаза. Я хочу к маме. С ней всё в порядке? Отец отвезёт её в больницу? Будет ли с ней всё хорошо после того, как мужчина выстрелил ей в лицо?
Я стою там какое-то время, просто плачу.
И тут я слышу голос моего отца.
– Шарлин, встань.
Я опускаю руки и смаргиваю слёзы. Затем я поднимаю глаза и вижу, что он смотрит на меня с отсутствующим выражением лица. Мамино лицо никогда не было пустым. Оно всегда было тёплым. Я хочу к своей мамочке.
– Мамочка, – рыдаю я.
– Встань. Твоей мамы больше нет, и она не вернётся.
Нет.
Я начинаю плакать сильнее.
– Встань немедленно! И перестань хныкать.
Я поднимаюсь на ноги, мои колени трясутся так сильно, что мне требуется некоторое время. Когда я встаю, он берёт меня за руку и вытаскивает из-за кресла. Я вижу много красного, оно повсюду, на полу и стенах. Но мамы там больше нет. Она исчезла. Те мужчины забрали её.
Мамочка.
– Теперь остались только ты и я, – говорит мне мой отец, но в его словах нет доброты. Это пугает меня.
Я смотрю на него.
– Только о тебе никто не знает. Это пойдёт мне на пользу. Добро пожаловать в мой мир, Шарлин. Пришло время тебе научиться быть частью семьи, в которой ты родилась.
Но я не хочу быть частью этой семьи.
Я просто хочу вернуть свою маму.
***
Чарли
Сейчас
– Села. На. Мотоцикл.
Взгляд на вице-президента мотоклуба «Стальная ярость» Коду заставил бы любую девушку замереть на месте и просто смотреть с благоговением. У него такое лицо, о котором ты мечтаешь. Такое тело, которое заставляет тебя оживать. Он – чёртов леденец, завернутый в кожу, и он это знает. Не знаю, из-за медовых глаз или из-за растрепанных темно-русых волос, которые иногда падают ему на лоб. Или из-за шелковистой оливковой кожи, покрытой татуировками.
Чёрт, возможно, это просто из-за того, что его тело крупнее, мускулистее и крепче, чем у любого мужчины, которого я когда-либо видела. У него такие бицепсы, что даже лучшие из нас поёжились бы, а грудная клетка широкая и крепкая. Тем не менее, Кода – мечта любой женщины.
Пока он не откроет рот.
Он до краёв преисполнен высокомерия и не стесняется его демонстрировать.
Да, Кода, возможно, и достоин быть первым в моём списке избранных, но я его терпеть не могу. На самом деле, я его презираю. И он это знает.
Они все это знают.
И вот почему они отправляют меня в хижину в горах, одну, с ним, для моей же безопасности.
И они хотят, чтобы я села на его мотоцикл.
На его грёбаный байк.
С ним.
– Я бы предпочла этого не делать, – наконец говорю я, скрещивая руки на груди и глядя на байкера с плотно сжатыми челюстями, который уже устроился на своём грохочущем «Харлей Дэвидсон», готовый тронуться в путь.
– Либо ты садишься, – начинает он, и в его голосе слышатся резкие нотки, – либо…
– Кода, – говорит Малакай ровным, но твёрдым голосом. – Я ещё даже не ушёл, а ты уже сыплешь угрозами. Остынь, брат. Чарли, – он поворачивается ко мне, и я пристально смотрю на него. Мне нравится Малакай, только я никогда не скажу ему об этом. Он помог мне, когда я в этом нуждалась, и сейчас он помогает мне снова. Я благодарна ему за это, правда благодарна. Но обязательно ли ему было отправлять меня с Кодой? – делай, что тебе говорят.
– Он мне не нравится, – подчёркиваю я ровным голосом. – И не думай, что я не знаю, что ты отправляешь меня с ним, потому что знаешь, что он мне не нравится.
– Я отправляю тебя с ним, потому что он, блядь, лучший. Не важно, веришь ты в это или нет, но так оно и есть. У тебя не так много вариантов. Ты либо остаёшься здесь и рискуешь получить пулю в лоб, когда кто-нибудь найдёт тебя и наживётся на этом, либо садишься на мотоцикл и позволяешь Коде защищать тебя.
– Как я могу быть уверена, что именно он не пустит пулю мне в череп? Мы все знаем, что я нравлюсь ему примерно так же сильно, как он нравится мне. Что, на случай, если ты не заметил, большой жирный ноль.
– Потому что я доверяю ему, и это всё, что от меня требуется. Выбор за тобой. Либо ты доверяешь нам, либо идёшь туда и пытаешься спрятаться сама. Но я обещаю тебе, дорогая, что они найдут тебя раньше, чем ты окажешься в двух городах по дороге.
Моё сердце бешено колотится в груди при этой мысли. Я знаю, кто заказал убийство. И я знаю, что он не остановится ни перед чем, чтобы покончить со мной. Почти десять лет в тюрьме, и он сумел выкрутиться. Вот в чём особенность людей, занимающих высокие посты, – ты можешь изменять систему по своему усмотрению. Он выбыл на некоторое время, и с тех пор я в бегах.
Но потом я связалась с клубом, надеясь на их защиту.
Сделав это, он понял, что я всё ещё здесь. И я всё ещё жива. И он хочет отомстить.
Только он не сделает это сам.
Нет.
Он сделал заказ. Миллион долларов.
Так или иначе, он попытается, наконец, избавиться от меня.
И осуществить месть, которую вынашивал все эти годы в тюрьме.
Я выдыхаю и бросаю взгляд на Амалию и Скарлетт. Они обе смотрят на меня широко раскрытыми глазами. Они мне нравятся. Очень. У меня редко бывают друзья. Я редко разговариваю с другими людьми. Но эти две девушки, они хорошие.
– Мы будем часто навещать тебя, – говорит мне Амалия, улыбаясь.
Её поразительная красота до сих пор приводит меня в недоумение. Она невероятно красива. Таких редко увидишь. Чистая, невинная и мягкая. И она выбрала байкера.
Поди разберись.
– Мы возьмём с собой алкоголь, – говорит мне Скарлетт. – Вечеринки. Это будет здорово.
– Клуб будет приезжать каждые три-четыре дня, – уверяет меня Малакай. – Не будете долго оставаться одни. Делай свой выбор, Чарли.
Я смотрю на Коду, и он одаривает меня обалденной улыбкой. Он знает, что припёр меня к стенке, и знает, что я абсолютно ничего не могу с этим поделать. Потому что он, как и любой другой, знает, что я ценю свою жизнь. Итак, я выдыхаю и подхожу к мотоциклу, свирепо глядя на него.
– Ты меня не напугаешь, байкер. Если ты попытаешься что-нибудь сделать, я тебя брошу.
Его ухмылка становится еще шире.
– Вызов принят. Садись на мотоцикл.
Я ещё раз бросаю взгляд на байкеров и их девушек, наблюдающих за мной, а затем сажусь на мотоцикл. Я пытаюсь отодвинуться как можно дальше, чтобы не оказаться прижатой к большому байкеру передо мной, но это почти невозможно. Особенно когда он откидывается назад и хватает меня за колено, подталкивая вперёд практически без усилий.
– Если хочешь умереть до того, как мы доберёмся туда, отодвигайся. Если хочешь жить, перестань быть грёбаным ребенком и придвинься поближе.
Я издаю рычащий звук и придвигаюсь ближе. Теперь мои ноги раздвинуты прямо вокруг него, а мои интимные места прижаты к нему. Боже. Мои щёки горят от разочарования и небольшого стыда. Грёбаные байкеры.
Кода хлопает меня по колену, без сомнения, с победоносным видом.
– Только тронь меня ещё раз, – рычу я, – и я отрублю тебе пальцы.
Маверик, стоящий рядом с мотоциклом, издаёт раскатистый смех.
– Тогда мы отлично проведем время, Дакода.
Кода бросает на него такой ледяной взгляд, что я слегка отшатываюсь. Маверика это не волнует.
Кода ненавидит своё имя.
Я беру на заметку называть его так не менее десяти раз в день.
– Хижина укомплектована всем необходимым, включая оружие и ноутбук. Если что-то понадобится, звоните, – говорит Малакай Коде. – Ты в порядке, брат?
– Сносно, – Кода кивает.
– Не убивай девчонку, ладно? – ухмыляется он.
Кода хмыкает:
– Не могу этого обещать.
– Придурок, – бормочу я себе под нос, а затем надеваю шлем, который протягивает мне Скарлетт.
Затем мы уезжаем.
Скоро всё станет по-настоящему интересным.
Глава 2
Кода
Сейчас
Чёртова. Женщина.
Чертовски трудная, упрямая женщина.
Я наблюдаю за её задницей, пока она идёт, или, скорее, проносится передо мной по узкой, заросшей тропинке, ведущей к домику, которым владеет Малакай в горах. Если бы не тот факт, что её задница выглядит блядски потрясающе в обтягивающих синих джинсах, я бы, наверное, уже с ней покончил.
Болтливая маленькая засранка.
Она внезапно останавливается и оборачивается, глядя на меня своими зелёными глазами, от которых у любого мужчины встаёт. Обычно мне не нравятся рыжеволосые, но ради этой, я думаю, любой мужчина согласился бы. У неё такие же буйные волосы, как и её характер, – тёмно-рыжие, густые и чертовски длинные. А вот её глаза… Изумрудно-зелёные. Обрамленные густыми ресницами. Полные губы. Носик пуговкой. Кожа такая нежная и кремово-белая, что кажется ненастоящей. Если не считать нескольких порезов и синяков, оставшихся после общения с Трейтоном, её кожа безупречна.
Совершенство.
С отвратительным отношением.
Руки скрещены на её упругих маленьких сиськах. Я не скрываю, что пробегаю по ним взглядом, прежде чем, наконец, снова встретиться с её взглядом.
– Боже. Мужчины, – фыркает она, её грудь поднимается и опускается в мягком, глубоком дыхании от ходьбы.
– Любой мог бы подумать, что ты не в форме, Чарли, – обращаю я на неё внимание. – Ты так пыхтишь и задыхаешься.
Она хмурится, затем бросает на меня сердитый взгляд.
– Можно подумать, ты забыл, что я провела много времени в руках Трейтона, так что я ещё не совсем в форме, Дакода.
– Назови меня Дакодой ещё раз, чёрт возьми, и посмотрим, что произойдёт.
Она делает шаг вперёд, наклоняясь, всё ещё скрестив руки на груди.
– Постарайся сделать всё, что в твоих силах, Дакода.
Гнев закипает в моей груди, и я делаю шаг вперёд; Чарли вздрагивает и отступает, но она слишком медлительна. За последний час её слова выводили меня из себя слишком часто. Я беру её за руку и разворачиваю так быстро, что она едва не теряет равновесие. Она, без сомнения, пытается с этим бороться, но я привык унижать взрослых мужчин. У неё на это ничего нет.
Я беру оба её крошечных запястья в свою большую ладонь и притягиваю Чарли к себе, так что её спина почти касается моей груди, а руки сцеплены за спиной, между нами. Затем я снимаю бандану, которая была на мне под шлемом во время поездки, свободной рукой разворачиваю её и подношу к её рту. Чарли ругается и извивается, но мне она не ровня. Даже близко.
Я отпускаю её запястья, и она вырывается. Мне нужны обе руки, чтобы связать её. Я затягиваю бандану у неё на затылке так, что материал закрывает ей рот, ограничивая речь. Чарли наносит несколько ударов руками и ногами, но меня это не волнует. Насилие, боль – для меня это ничто. Я ловлю одну из её молотящих рук и заламываю ей за спину, заставляя Чарли поморщиться. Это несложно, но этого достаточно, чтобы она перестала вырываться.
Затем я наклоняюсь к её уху.
– Я же просил тебя не испытывать меня, женщина. Я не шутил. А теперь, если ты научишься закрывать свой прелестный ротик, я сниму бандану, а если нет, то привяжу тебя где-нибудь в хижине, пока ты не научишься хорошим манерам.
От меня не ускользают приглушённые ругательства, которые она пытается выплюнуть в меня сквозь бандану. Пожав плечами, я подталкиваю её вперёд. Чарли протестует несколько мгновений, но, когда чуть не спотыкается о собственные ноги, понимает, что лучше идти самой, чем позволить мне толкать её. Итак, она ставит одну ногу впереди другой и идёт. Я следую за ней, держа её руку за спиной.
Мы проходим ещё немного в блаженной тишине. Она не пытается ничего сказать или сделать, Чарли просто идёт. Какое-то время я наслаждаюсь контролем. Но я должен предположить, что она не покориться и не примет то, что я ей предлагаю. Я знаю её недолго, но одно я уже понял о Чарли: она как собака, вцепившаяся в кость. Отнимите у неё эту кость, и она очень, очень разозлится. Её кость – это её дух. Она не позволит его раздавить.
Без предупреждения она протягивает свободную руку и быстро отламывает палку от кустов, царапая нас, пока мы идём по тропинке. Затем, очень быстро, с точностью и мастерством, она заводит её за спину и вонзает в первый попавшийся кусочек плоти, а это, оказывается, мои грёбаные рёбра. Издав дикий рык, я отпускаю её руку, и она быстро разворачивается, устремляя на меня палку, в то время как другой рукой развязывает бандану. Она роняет её на землю.
– Никогда больше так не делай, – предупреждает она. – Я не люблю, когда мне указывают, что делать.
Грёбанная дерзкая маленькая сучка.
– И мне не нравятся хитрожопые, высокомерные женщины, которые не делают то, что им говорят.
– Тогда, похоже, у нас проблема.
Я скрещиваю руки на груди, и мои рёбра горят в том месте, куда она воткнула палку. Завтра будет грёбаный синяк.
– Тогда у нас есть только один выбор: ты не стой у меня на пути, а я, блядь, не буду стоять у тебя на пути.
Она прищуривает на меня глаза, затем резко кивает.
– По-моему, звучит заманчиво.
– Фан-блядь-тастика. А теперь иди.
Она бросает на меня прищуренный взгляд, но поворачивается и уходит, плечи напряжены, без сомнения, ожидая, что я начну мстить. Я этого не делаю, потому что во мне клокочет гнев, и я сделаю то, о чём потом пожалею. Так что вместо этого я следую за ней, пока мы не выходим на небольшую поляну, посередине которой стоит хижина. Давненько я здесь не был – некоторые из нас приезжали сюда на выходные, пока дела в клубе не стали напряжёнными.
– Это, – начинает Чарли, затем бросает на меня взгляд, – действительно мило.
– Да, – бормочу я, проходя мимо неё и поднимаясь по двум маленьким ступенькам на веранду.
Я достаю ключ из кармана и отпираю входную дверь. Она немного пыльная, учитывая, что ею давно никто не пользовался, но как только я вхожу внутрь, я вижу, что в ней чисто. Малакай сказал, что у него там всё припасено. Видимо, он забыл почистить снаружи, пока был занят этим.
Я включаю основной свет, и внутри становится светло, что облегчает обзор.
Чарли подходит ко мне.
– О, вау.
Хижина прекрасна, я отдаю ей должное. Одна большая спальня и раскладной диван, полированные деревянные полы, огромная кухня, отделанная деревом, камин, большая гостиная открытой планировки, и всё это с хорошим дизайном, с шикарной мебелью и коврами. Я прохожу дальше, бормоча:
– Ты можешь занять комнату. Вторая направо.
Чарли слишком занята осмотром, проводя пальцами по стенам и мебели, чтобы расслышать, что я говорю.
Можно подумать, она никогда в жизни не видела ничего красивого.
Любой может задаться вопросом, насколько тяжелой была её жизнь на самом деле?
Ответ, который мы все ищем.
Без сомнения.
***
Кода
Тогда
Только не это.
Я опускаюсь на колени и обхватываю голову брата руками. Его лицо такое же, как у меня, словно я смотрю в зеркало. Только щёки у него впалые, кожа измождённая, а глаза больше не цвета мёда, а цвета грязной воды. Наркотики. Хотел бы я знать, когда это началось и как он допустил, чтобы всё стало так плохо, но я не знаю. Это обрушилось на меня как ураган; только что он просто шёл на вечеринку, а в следующую секунду у него начались перепады настроения, и он замкнулся в себе.
Я должен был догадаться.
Но мы молоды, всё только начинается, мы оба живём своей собственной жизнью. Мы больше не зависим друг от друга, как в детстве. Откуда мне было знать, что он так много употребляет?
Я должен был догадаться.
Это самый простой ответ.
Я должен был, черт возьми, догадаться.
Он мой брат, но не только это, он мой близнец.
Я чувствую его так, как никто никогда не смог бы понять.
Я должен был присматривать за ним.
– Брэкс, очнись, давай же. Очнись, чувак.
Я слегка встряхиваю его, но его голова болтается. Он растянулся на своей кровати. К счастью, у меня хватило ума зайти к нему домой и проверить, всё ли с ним в порядке. Он не в порядке, и паника охватывает меня. Какого хрена он это делает? Что, чёрт возьми, с ним случилось, что он стал таким плохим? Нас хорошо воспитывали, у нас были хорошие родители, и пока они не умерли несколько лет назад, всё было хорошо.
Так что же пошло не так?
И почему он мне об этом не рассказал?
Я поворачиваю брата на бок, снова и снова засовывая пальцы ему в горло. Они почти не покрываются слюной, потому что у него так пересохло во рту. Я не знаю, из-за чего он такой – из-за наркотиков, алкоголя или из-за того и другого. Не знаю, что он делал прошлой ночью. Меня не было дома, я должен был быть с ним. Я сжимаю пальцы, пока он не издаёт стон и не начинает давиться.
Я держу их там.
Я нажимаю снова и снова, пока он, наконец, не блюёт. Я убираю руку как раз вовремя, когда он вываливает содержимое своего желудка на кровать. Он делает это, давясь и отрыгивая, пока ничего не остаётся. Затем он переворачивается на спину, учащённо дыша, лицо у него слишком бледное. Я достаю телефон и набираю «скорую». Ему нужна медицинская помощь. И она нужна ему немедленно. Я даю женщине по телефону адрес и вешаю трубку.
– Что происходит?
Я поворачиваюсь и вижу его соседа по комнате, Эштона, который стоит у двери с кофе в одной руке и тостом в другой и выглядит совершенно растерянным. Он переводит взгляд на блевотину на кровати Брэкстона, и его лицо искажается.
– Фу.
– Ты, блядь, даже не подумал проверить его? – рявкаю я на молодого глупца.
Он вскидывает голову и смотрит на меня.
– Он взрослый мужик. Я не собираюсь заходить к нему в комнату и проверять его каждый день. Я даже не знал, что он дома.
– Ты же знаешь, что у него, блядь, проблемы! – реву я, сжимая кулаки, лицо горит.
– Успокойся, Кода. Он, блядь, взрослый мужик. Это, блядь, не моя работа – заботиться о нём.
– Он мог умереть здесь. Если бы я не пришёл, он был бы мертв. Ты этого хочешь? И всё потому, что не можешь проверить?
Эштон качает головой.
– У твоего брата проблема. Это не моя забота. Я пытался, чёрт возьми, присматривать за ним. Он не хочет иметь с этим ничего общего. Он где-то там, пьёт, принимает наркотики и связывается не с теми людьми. Если это его не убьёт, – он тычет пальцем в блевотину, – тогда, я гарантирую, это сделает кто-нибудь другой, с тем дерьмом, в которое он вляпался.
Я прищуриваюсь.
– С каким дерьмом?
Эштон пожимает плечами.
– Не знаю.
– Чушь собачья, ты только что сказал, что из-за этого его убьют, так что ты, блядь, кое-что знаешь. Что за дерьмо?
Эштон переводит взгляд налево, потом направо, потом снова на меня.
– Он торговал наркотиками. Работает на опасных людей. Ты не можешь быть наркоманом и торговать наркотиками. Ты наживёшь себе серьёзные неприятности. Мы все это знаем. Если у тебя есть зависимость, ты всё испортишь. У него есть зависимость. И он всё портит. Принимает наркотики для себя, избегает людей, выводит из себя не тех людей.
– Имена, – требую я. – Назови мне имена.
– Не знаю имён, – говорит он, пятясь из комнаты. – И я не собираюсь их выяснять. На этой неделе я переезжаю. Я не хочу жить там, где опасно. Твоему брату нужно помочь самому себе. У меня полно дел, мне нужно жить, я не вмешиваюсь в то, во что он вляпался.
Я свирепо смотрю на него.
Но в то же время я понимаю.
Он молод, работает, ему не нужно ввязываться в дерьмо, которое его не касается.
– Вполне справедливо, – бормочу я, проводя рукой по волосам, затем по лицу, громко выдыхая. – Это всё, что ты можешь мне сказать?
– Это все, что я могу тебе сказать, приятель. И я знаю это только потому, что подслушал его разговор и до меня дошли слухи. Хочешь узнать что-нибудь ещё, тебе придётся спросить у него. Хотя не уверен, что он тебе что-нибудь расскажет.
Я смотрю на своего брата, бледного и тяжело дышащего, лежащего на кровати, всё ещё без сознания, глаза закрыты, но иногда подёргиваются. Он в плохом состоянии. Но дело уже не только в нём, дело в том дерьме, в которое он вляпался.
А это значит, что теперь это касается и меня тоже.
Блядь.
