Текст книги "Время рожать. Россия, начало XXI века. Лучшие молодые писатели"

Автор книги: Баян Ширянов

Соавторы: Владимир Белобров,Олег Попов,Яна Вишневская,Павел Пепперштейн,Антон Никитин,Елена Мулярова,Игорь Мартынов,Софья Купряшина,Максим Павлов,Виктория Фомина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

А я свои ответы упорно подписываю «Пушкин Александр Семенович».

Баян Ширянов
РАБЫНЯ

Ширяя винтом Вику Самореззз, ты надеешься ее поебать, что и происходит.

В видаке крутится порнуха, и вы, меняя позиции, посматриваете на экран, глумясь по ходу над консервативными в своих изъебах немцами.

Симулировав пару оргазмов, ты, наконец, кончаешь по-настоящему, не понимая, переняла ли Вика Самореззз твою практику, или она в натуре обкончалась до дрожи в коленках.

Пока она подмывается, плещется в ванной, словно выдра, заглушая бульканьем и фырками стоны ебущихся в телевизоре, кассета заканчивается. Пока она мотается на начало, ты щелкаешь пультом, пытаясь найти работающий канал, но по случаю позднего часа все программы закончились, и на экране видно одно лишь мелькание серых точек, сопровождаемое невнятным противным шумом.

Ты убираешь звук, и тебе вспоминается телега одного твоего приятеля, который утверждал, что раз телесигнал передается электромагнитными волнами, а сам человек тоже излучает в этом диапазоне, то, путем некоторой тренировки, возможно научиться передавать на экран изображения, которые возникают в голове.

Пока что ты не знаешь, как это делать, но винт блуждает в твоей крови, наполняя твой разум бесконечной уверенностью в твоем могуществе, и ты, вонзившись взглядом в мерцающий экран, пытаешься как-то упорядочить движение точек.

Первые несколько секунд они носятся совершенно хаотически, но через какое-то время выстраиваются в четкую серую диагональ, что добавляет тебе уверенности, и ты даже не обращаешь внимания на появившуюся Вику Самореззз, которая тихонько приваливается рядом, стараясь не мешать, но излучая такое любопытство, что тебе приходится, не отрываясь от управления экраном, объяснить смысл твоих невидимых действий.

Вика Самореззз визжит от восторга и, как ты это четко просекаешь, пытается одновременно с тобой заняться тем же самым, за что ты ее резко одергиваешь, предлагая пока что только следить за твоими манипуляциями и присоединиться лишь при твоей просьбе, на что она нехотя, но соглашается и затихает, причем почему-то кладет руку на твой хуй и начинает его легонько подрачивать.

Эти движения тебя почти не отвлекают, сексуальное чувство куда-то спряталось до поры, и ты, воззрившись на экран, продолжаешь попытки вызвать на нем какую-то картинку.

Ты понимаешь, что все надо делать постепенно, переходя от простого к сложному, и, управляя точками, заставляешь их выстраиваться в элементарные фигуры.

– Круг, – докладываешь ты Вике Самореззз.

И на экране возникает серое кольцо.

– Ага, – соглашается девушка, то ли действительно видя эту фигуру, то ли из вежливости и нежелания тебя обламывать. Но тебе пока что это до пизды, ты об этом будешь гонять позже, а пока рука Вики Самореззз, покрытая множеством попилов, из-за которых она и получила свое погоняло, ерошит волосы на твоем лобке и, как бы случайно, то и дело сжимает основание твоего хуя, желая, чтобы ты поскорее завязывал маяться этой хуйней и приступал к настоящему делу, которое в ее сознании ассоциируется с кондовой еблей.

Но что тебе гнусные похотливые поползновения какой-то телки, не просекающей высшие материи?

Почти неуловимыми изменениями потенциалов энергосистемы собственного тела ты с легкостью трансформируешь картинки.

Ты, на самом деле, пока не управляешь ими, ты набираешь опыт, ты запоминаешь состояния, которые вызывают тот или иной образ на экране, и пока не пытаешься их повторить.

Вот возник косой крест, вот он трансформировался в четыре кружка по краям экрана, вот они распались и образовалась широкая диагональ, которая, рассыпавшись, создала три вертикальные линии, а они смешались и возникло яркое и четкое изображение символа Инь и Янь.

– Ух, ты!.. – восхищенно шепчет Вика Самореззз, продолжая сексуальные поползновения: она уже завладела твоей рукой и умудрилась положить ее себе на пизду, сильно сжав при этом ноги, так что для высвобождения длани тебе бы пришлось затратить некоторые усилия.

Но ты упорно не реагируешь на действия Вики Самореззз, предпочитая более непривычное занятие, чего нельзя сказать о твоем хуе, коий под умелыми женскими пальцами заметно набряк и готов превратиться в настоящую стойкую елду.

Подготовительный период, по твоим субъективным ощущениям, кончился, и ты начинаешь сознательное управление двигающимися на экране точками. Ты вспоминаешь состояние, при котором возникал крест, и пытаешься его вызвать.

Картинка, прежде чем появляется искомое изображение, претерпевает несколько трансформаций, но крест-таки получается.

Полный ликования, ты не замечаешь, что тебя уже ебут: Вика Самореззз легла промеж твоих ног, запихнула вставшую елду в свою разъебаную пиздищу и теперь ерзает, совершая легкие ебательные движения.

Пизда Вики Самореззз настолько широка, глубока, вольна и необъятна, что поневоле напрашивается сравнение ее с Волгой, но, в отличие от реки, жидкости там довольно-таки мало, однако это не мешает хую безо всяких препятствий и, по большому счету, ощущений, бултыхаться в ее теплых глубинах.

Только поэтому ты позволяешь девушке, уже заметив, что происходит, продолжать ее занятие, будучи сам погружен в вызывание разного рода изображений, которые становятся все сложнее.

Экран теперь пестрит смесями разных фигур, такими как вращающиеся треугольники, квадраты, плавно переходящие в ромбы, вытягивающиеся в одну линию, которая потом закручивается спиралью, чтобы создать впечатление воронки, уходящей внутрь телевизора.

Вскоре тебе удается вызвать рисунок человеческой руки.

Вика Самореззз, естественно, этого не видит и не может завизировать твою удачу.

Ты, понимая, что теперь она тебе нужна, как непредвзятый свидетель, и что от нее не отделаться, пока она не удовлетворит свои половые инстинкты, начинаешь активные ебательные действия и вскоре, что сопровождается лужами пота на грудях Вики Самореззз и простыне, кончаешь.

Не давая девушке опомниться, ты извлекаешь из нее свой хуй и прячешь его под простыню, приглядываясь при этом в мигающий экран, на котором в разных направлениях носятся пятнышки света и тьмы, дожидаясь твоего структурирующего сигнала.

Приказав Вике Самореззз смотреть, ты начинаешь свои манипуляции.

Буквально через мгновение девушка заявляет, что видит звезду, которую ты и в самом деле пытаешься проецировать.

Самое интересное состоит в том, что сам ты ее пока что не видишь, и к тебе закрадывается мысль, что человек гораздо более приспособленный приемник телепатических импульсов, нежели какая-то сраная железяка, пусть и нашпигованная заграничной электроникой, а значит, Вика Самореззз, наебавшись с тобой, пропиталась твоими эманациями и теперь они ей близки и она, следовательно, запросто может воспринимать твои мысли, а тебе бы крайне не хотелось, чтобы она узнала, что ты думаешь о ней, ее пизде, да и всей ситуации в целом.

Испугавшись, ты прекращаешь эксперимент, но он уже вышел из-под твоего контроля, что доказывает внезапно появившаяся картинка, на которой вполне можно узнать тебя и Вику Самореззз, картинка цветная и достаточно четкая, чтобы различить большинство деталей, но не детали в ней важны, а сама суть, которая выражается в том, что ты, одетый в кованые сапоги, с размаху хуячишь девушку между ее длинных искривленных ног.

Следующее изображение тоже содержит вас двоих, но теперь уже Вика Самореззз запихивает тебя целиком в свою пиздищу.

Ты вдруг понимаешь, что это не твоя, а ее мысль и, согласно Фрейду, она означает, что Вика Самореззз испытывает к тебе материнские чувства, и это значит, что отвязаться от нее будет достаточно сложно, если не внушить ей неких противоположных тенденций.

Выскочив из комнаты, ты несешься на кухню, чтобы с огорчения вмазать и на свежую вмазку прикинуть стратегию поведения, которое бы отвратило от тебя Вику Самореззз.

Но ты не учитываешь того, что приходоваться тебе придется в одной из комнат, где ты сможешь стать легкой добычей знойной девушки. Так и происходит.

Пока в тебе устаканивается очередная двухкубовая вмазка, Вика Самореззз завладевает твоим телом, точнее, одной из его частей, имеющей вульгарное наименование «хуй».

Поскольку этот орган находится в состоянии абсолютного покоя, девушка, чтобы вывести его в рабочее положение, погружает его в свой рот, чем ты немедленно пользуешься, ибо после ширки тебе непреодолимо хочется ссать, а лучшего писсуара, чем ротовое отверстие Вики Самореззз, тебе не найти, да и сей акт, на твой взгляд, не способствует увеличению твоей привлекательности.

К твоему изумлению, девушка с готовностью начинает глотать жидкость, стараясь не проронить ни капли, что у нее достаточно плохо получается и под ней на паркетном полу скапливается изрядная лужа, которая проделала длинный путь по костлявым телесам Вики Самореззз.

Завершив поглощать мочу, Вика Самореззз мотивирует свои действия тем, что с мочой выделяется непереработанный организмом винт, а она чувствует, что ей пора бы добавить.

Самым нахальным тоном, на который ты способен, ты заявляешь, что винта ей не дашь, потому что тебе его жалко тратить на такую глупиздь, как Вика Самореззз.

В ответ на эти оскорбления девушка кротко улыбается и заявляет, что она все знает и все понимает, и это понимание заключается в том, что она разглядела на экране телевизора и истрактовала следующим образом: она тебя любит и ты ее тоже любишь, причем она об этом знает, а ты об этом даже не догадываешься, а если и догадываешься, то ты так дорожишь своей неприкаянностью, что не принимаешь во внимание явные подсознательные импульсы, которые говорят тебе то же самое; поэтому, несмотря на все твои выебоны, хамство и похуизм, она продолжает тебя любить и согласна терпеть от тебя вышеозначенные выебоны, хамство и похуизм до тех пор, пока до тебя не дойдет окончательно вся прелесть ваших отношений, как двух любящих сердец.

Думая, что девица полностью съехала крышей, ты, призывая телевизор во свидетели, требуешь провести контрольное испытание, которое должно заключаться в передавании на экран зримых образов подсознательных веяний.

Получив полное согласие и одобрение, вы с Викой Самореззз отправляетесь в комнату, где все еще светится пустой телевизор, и устраиваетесь перед ним, пытаясь выплеснуть в него свои самые потаенные мысли.

Первое время ничего не происходит, но в какой-то миг все меняется и вы видите (причем непонятно, видит это каждый из вас, или у каждого своя картинка) некое изображение.

Перед твоим взором ебутся двое, причем активный, естественно, мужеского пола, с которым ты немедленно отождествляешь себя, отрывает от ебомой им сущности куски и запихивает их в рот, смачно чавкая и получая при этом и физическое, и гастрономическое удовольствия.

Вика Самореззз самодовольно хихикает, подмигивает тебе и выдает, что увиденное является самым прямым доказательством ее слов, и теперь она ради тебя готова на все, что она теперь будет покорной, как рабыня, и будет исполнять любые твои прихоти.

Ты прикидываешь, что неплохо некоторое время иметь настоящую рабыню, которая, хотя и страшна на харю, будет выполнять все твои приказания.

Почесав в затылке, ты повелеваешь привести к тебе шестнадцатилетнюю целку и заставить ее отдаться.

С мазохистской радостью Вика Самореззз бежит к телефону и набирает какой-то номер, пока она разговаривает с кем-то непроснувшимся, твой взгляд случайно касается телевизора, и ты видишь на экране свою ухмыляющуюся рожу, которая внезапно морщит нос и показывает тебе язык…

Анастасия Гостева
ХРАНИТЕЛЬ

Он позвонил в субботу вечером. Он прочитал мой текст. Он показывал его за границей. Он хочет познакомиться. Он еще что-то… давайте встретимся, скажем, в понедельник, в два, в ЦДЛе… давайте пока сохраним это в тайне от Веры… я вам все объясню… октябрь предпринимает еще одну судорожную попытку потепления, почему меня так трясет? комплекс Кассандры, с Цветного на Петровку, через Кузнецкий, улицы отлетают за спину пустыми гильзами, в красном кафе дабл-дейкере на столиках горят свечки, и люди похожи на картонные фигурки, выпукло выскочившие из раскрытой детской книжки, волны возбуждения, хочется бежать, орать, выбросить из себя этот сумасшедший сгусток энергии – это что, розыгрыш? а, впрочем, я знала, что все так будет, я прочитала в газете ваше интервью и поняла, что вы – свой человек – но неужели Вера была лишь частью моей игры? неужели я просто использовала ее в своем поиске острых ощущений и вычурных состояний? сесть на троллейбус или дальше, пешком, загребая ногами мокрые преющие листья, мимо иномарок, остервенело сигналящих в «пробке»? когда все это началось? когда наступил момент, после которого я не могла остановиться? отдавая ей текст, рассказывая ей сон, я уже почти вычислила, что он ее любовник, что если это так, то она тут же расскажет ему, не удержится… но ведь не знала же! Господи, никто не отвечает за свои сны и шизофреническую способность предчувствия, я ничего не знала наверняка! а если отвечает? а если для некоторых и не надо – наверняка? как в квантовой физике – не событие, а вероятность события? надо купить длинную пеструю юбку, из коричневого шифона с голубыми разводами и туфли, или все-таки зеленые «Grinders»? юбка вполне подойдет под ботинки… или она сама виновата? она сама засветила его, я бы еще лет десять не прочитала все эти его шедевры, она сама не удержала ситуацию, она так часто говорила о нем, и сумку, только не кожаную, кожаная не подходит под куртку, хотя, нет, не чаще, чем о других, просто совпало, увертываясь от поливальной машины, закуривая в подворотне, она просто дала мне право собой манипулировать, один манипул состоит из двух центуриев, дала еще задолго до нашей встречи, еще тогда, когда подчинилась ему, и любой, кто решал играть с ним на равных, мог автоматически не принимать ее во внимание, а если не подчинилась? если правда – любовь? или принимать, но со своими целями… ну да, конечно, и «давайте сохраним в тайне»… Неужели это было моей целью? Это – что? У меня вообще нет целей, все спонтанно, все-таки я любила ее…

…месяца через два после нашего последнего разговора меня окликнули в метро, в толпе у эскалатора, рывками медленно продвигающейся вперед в узком проходе между стеной и железными ограждениями – множество серо-коричневых капель, лезущих вопреки силе тяготения вверх по водосточному желобу. Это была Оля, Верина подруга. Мы несколько раз встречались втроем, у Веры дома или в ирландском баре на Знаменке, и меня всегда сковывало присутствие этой молчаливой молодой женщины с короткой каштановой стрижкой под мальчика и какой-то испуганной пластикой, очень изящной и очень печальной. Она не столько общалась и пила с нами пиво, сколько олицетворяла эффект отсутствия, куря одну за другой сигареты, изредка улыбаясь одними глазами и словно извиняясь за то, что все наши попытки вывести ее из этого гипнотического транса не дают результатов. Я легко представляла ее в призрачной (прозрачной?) гостиной начала века, в окружении хрестоматийных ваз в форме обрубленных женских кистей с голубыми и желтыми ирисами или лилиями на длинных ножках, с конусом солнечного света, высвечивающего броуновское движение взвешенной в воздухе пыли, падающего широкой полосой на паркет, сидящей часами в кресле вот так же отчаянно глядя в никуда. Она принадлежала к вымирающему аристократическому типу женщин, про которых подруги-феминистки говорят – она просто создана для семьи – имея в виду – не соперница… Но даже ее отчаяние было очень плавным, текучим и усталым…

…ему действительно нельзя дать пятьдесят. Черные джинсы, пестрый свитер, шарф от «Hugo Boss», преуспевающий литератор европейского образца – как мне вас называть, Игорь или Игорь Аркадьевич? – ну, давайте, Игорь, а вас в таком случае как? – меня? Дарья Дмитриевна… – хм, это хорошо, значит, томатный сок, Дарья Дмитриевна?.. – разговор с Максом накануне – поздравляю, твои визионерские заскоки опять сбываются, ты куда-то вырвалась за лето, он же на энергию среагировал, а не на слова… слова, стилистика – это все поверх – и как мне себя вести? – естественно, держись естественно, во-первых, это только в литературном мире он мэтр, а во всех остальных местах у него наверняка полно проблем, это по его текстам видно, и потом, всегда есть более емкий контекст – например? – например, он – мужчина, а ты – женщина, он обязательно попробует за тобой ухаживать, как, собственно, и все предыдущие, не мне тебе рассказывать, с такими мужиками надо быть стервой, не подпускай его близко, но и не говори «нет», ускользай, во-вторых, за тобой клановая ситуация, у тебя же до фига энергии, он почти из того же клана, родовые каналы у вас очень похожи, а, в-третьих, у тебя есть рефлексия и преимущество молодости, он же привык, что любую двадцатилетнюю девочку можно элементарно купить – на деньги, на обещание помощи, на статус, а вот если это не удается – это же гребнуться можно. С ним уже все ясно, а у тебя еще все впереди. Плюй на все и будь сама собой…

…говорила, по существу, только я, лихорадочно придумывая новые темы, и, спустя час, я начинала чувствовать себя участницей благотворительного терапевтического сеанса. Вера смотрела на часы и шла звонить, ставить чайник, забирать дочку с улицы, Олин дух, витавший до этого совершенно отдельно от нее и занятый иными заботами, нежели современная литература или реальная возможность чудес, описанных в житиях святых, начинал навязчиво маячить вокруг: сколько можно, бросай волынку, страдаем дальше… Общение на троих оказывалось вымученным и вязким, паузы удлинялись, как летние тени вечером, косо перерезая мои монологи, вызывая ощущение общей неуместности и разъятости, и, в зависимости от интерьера, прерывались свистящим чайником, тоже принадлежащем к вымирающей популяции, вытесненной автоматическими тефалевыми клонами, репликами Вериной дочери, захлебывающейся от страха, что не дослушают, или нарочито мажорными воплями англоговорящей публики – завсегдатаев бара. Я знала из Вериных рассказов, что Оля разводится с мужем, который до этого ушел к ней от своей первой жены-красавицы, похожей на Одри Хепберн, и дочки, потом возвращался к жене, потом обратно к Оле, это длилось несколько лет и, в итоге, он ушел от обеих, обеих сделав совершенно несчастными. Я отдавала должное стремлению вывести подругу из депрессии и время от времени поддерживала ее усилия…

…в нижнем буфете на удивление безлюдно, за соседним столиком пьют Аленины студенты – завтра разнесут свежую сплетню – тянет сквозняком. – Я давно просил Веру нас познакомить, но она очень резко этому воспротивилась. Мне показалось, она была расстроена, когда мне понравился ваш текст. Она хотела написать что-то подобное, – смотрит в упор, светло-голубые глаза, обрадуюсь или нет, с кем я, с ним или с ней? – она сказала, вы очень юны, и это знакомство никому не нужно, это будет слишком разрушительно… – для вас? – пауза, быстрый взгляд исподлобья, усмешка, один ноль, щелчок зажигалки, оценил, наконец-то можно с кем-то поиграть в полную силу, обычный синий «Cricket» – типа, свой парень и совсем не пижон – …молодец, красиво – скажет Макс – но ты же сам говорил, что не надо ни с кем воевать, что есть танец – воевать не надо, надо танцевать, но… перетанцовывая… – Мне действительно очень понравился ваш текст… Это очень интимно и в то же время очень сильно. Я такое встречаю впервые. Мой редактор сказала, что ради этого текста стоило издавать собрание сочинений… – седые волосы, вкрадчивые, обволакивающие манеры, льстит, ищет, на чем проколюсь, даже не умышленно – на автомате, закон выживания в среде, дипломат – я хочу, чтобы это было напечатано не только там – со значением – но и здесь – правильно, проще надо быть, ближе к народу – выберите какую-нибудь газету, например «МК»… – в одежде не обслуживаем – буфетчица, неизменная как физическая константа, лаконична и самодостаточна – …расскажите о себе… – никогда не говори лишнего, не пускай в себя… – учусь, работаю иногда – а кто ваши родители? – госслужащие – госслужащие? – улыбочка, камера, снято – …создавай миф, не давай себя съесть, что скажешь, Максим, я хорошо усвоила твои уроки?..

…стоя на эскалаторе рядом с Олей, я поймала себя на мысли, что вряд ли окликнула бы ее, поменяйся мы местами. Она была искренне рада меня видеть, и заметно изменилась со дня нашей последней встречи. Впервые в ее глазах появился еще не блеск, а отблеск той Оли, о которой знала Вера и которую так старалась вернуть. – Тебе очень идет зеленый, как там Вера? – а разве вы больше не общаетесь? я ничего не знала, думала, мы с тобой не пересекаемся – …туристические фирмы «Риома» и «Светал» приглашают москвичей и гостей столицы… – она на меня очень обижена, я была уверена, что ты в курсе – …надо же, крепкая, ни с кем не делится, даже с подружками, как он ее построил ловко, сука – ой, Макс, ну почему сразу построил, нормальная европейская эстетика… – я вспомнила мои звонки, сигналы автоответчика – я хотела с тобой поговорить, перезвони мне, пожалуйста – слова Алены – она возненавидит тебя просто за то, что ты есть, за то, что он обратил на тебя внимание – этого не может быть, она же не дура, она знает, что я люблю ее – вот увидишь, как подругу ты ее потеряла… – первые ноябрьские заморозки, ветер в лицо и гуттаперчевые кафкианские улицы, «или-или», банановые ошметки, вываливающиеся из обреченно распахнутых пингвиньих клювов – она так и не перезвонила… – автоответчик был сломан – Олин голос, зеленые болотные глаза, эскалатор подползает к выходу, сквозняк раскачивает тяжелые двери – …круиз по Нилу, седые пирамиды, загадочные сфинксы, древние храмы Луксора… – отмороженные темные капли расползаются по вестибюлю станции, мимо витрин с рахитичными гвоздиками и толстых продавщиц в мохеровых рейтузах, лезут наружу, в холодный январский пар – если хочешь, я передам ей привет – да, конечно, я буду очень рада ее видеть – трое грязных мальчишек пытаются раскурить подобранные окурки, загораживаясь спинами от ветра, старухи с окоченевшими батонами переругиваются из-за места у дверей – может, еще встретимся втроем… – она просачивается сквозь толпу к троллейбусной остановке, изумрудная рыбка в сером вечернем аквариуме… Вера так и не появилась…

… – а что у вас за отношения с Верой?.. – не выдержал, не прошло и часа, небрежно закуривает, откидывается на высоком деревянном стуле, сама открытость и расслабленность, только глаза его выдают, мне это не нравится, я не обсуждаю друзей, но пока что все в допустимых пределах – я думаю, мы подруги, но всегда есть некоторая дистанция, например, мы не обсуждаем личную жизнь – что это, он удовлетворен или мне мерещится? нарочитая невнимательность – заложит или не заложит? с кем она? – с кем я, с кем ты, Дашенька, какая эйфория, как много ты куришь, горная болезнь и головокружение от успехов… – и у нас разные внутренние ситуации – в смысле? – Вера более структурирована, чем я, она более четко знает, что хорошо, что плохо, что возможно, что невозможно, и она ничего не ждет от литературы, от молодых, а у меня, наоборот, ощущение, что все только начинается, что все впереди и сейчас произойдет какой-то взрыв – да, да, я с вами совершенно согласен, Даша, у меня такое же ощущение, тут мы с вами очень близки, я думаю, нам следует дружить, это будет онтологически верно… а Вере мы скажем когда-нибудь потом, чтобы она не слишком расстраивалась – с чего бы это? с чего это вдруг она должна расстроиться? неужели…

…мы никогда не обсуждаем личную жизнь… Это негласное правило наших взаимоотношений стало слегка нарушаться в последнее время. Впервые за два года нашей осторожной, ненавязчивой дружбы в разговорах стала появляться, проступать некоторая очерченность фигур и мизансцен. Нельзя сказать, что наше общение до этого носило сугубо филологический или философский характер, но намеки были столь слабы и двусмысленны, а фон и освещение изменчивы и размыты, что, казалось, упоминались не живые люди, мужчины, а некие неисследованные атмосферные явления, непостоянство и незавершенность которых были самим условием их существования. Это впечатление усиливалось тем, что мы никогда не называли имен и говорили о них исключительно в третьем лице множественного числа – мне рассказывали, мне привезли, меня просили – и догадаться, что речь идет о вполне конкретных существах, предположительно мужского пола, можно было лишь по общему контексту, по тому, как неуловимо менялось наше состояние и появлялся легкий оттенок иронии – ну ты понимаешь, о чем тут говорить…

… – ты знаешь, Максим, такая странная вещь, я никак не могу встретиться с Верой, у нее был День рождения, я никак ее не поздравлю, то ее нет, то она занята, то у нее занято, то дочка заболевает в последний момент – а ты как хотела? На тебя запал ее мужик, а ты хочешь, чтобы все было как прежде?.. – дождь, ветер в спину, заламывающий зонт, семинары в университете, промокшие ноги, бегом, «…waiting for the miracle to come…», какой маленький и доступный мир, кажется, протяни руку и вот они – Непал, Мексика, Тува, и совершенно не болит голова, целых пять дней не болит голова, абсолютный рекорд, время сложилось гармошкой китайского фонаря, обнажив догоревший свечной огарок апатии, колесо обозрения вращается над городом символом самсары – Алена Владимировна? здравствуйте, вы заняты? – здравствуй, котик, ну, рассказывай, как дела? ты, говорят, познакомилась… – да, очень странно, он сам позвонил… – так, ну, что я тебе могу сказать, ты должна быть очень осторожна… он очень многих женщин просто сломал и убил… что касается Веры, то ты должна выбрать, или она, или он… он вас поссорит… помяни мое слово… он очень коварный… главное – ни в коем случае не влюбляйся в него… не теряй голову – да нет, все в порядке, я контролирую ситуацию – сейчас контролируешь, а потом – перестанешь… пообщайся, конечно, но осторожно… – сны, нагие и беспощадные, выворачивающие самое нутро, жизнь началась заново, вернулась, взорвалась, встала на дыбы (вздернута на дыбу?) – хочется писать, ловить все эти состояния, звуки, полутона, намеки, переходы, переплетения нитей, собирать, складывать по кусочкам магический витраж, хрупкую мандалу, спотыкаясь о вылезшие из земли шишковатые корни, жадно глотая судорожные порции воздуха, избавляясь от детской мягкой кожуры…

…с моей стороны это объяснялось не скрытностью или страхом сглазить, а тем, что я давно и прочно пребывала в полном душевном анабиозе, и конца этому не предвиделось. После четырех лет непрерывных истерических романов, объяснений, ожиданий, надрывных исповедей и отповедей, уходов, возвращений, приступов христианского смирения и всепрощения, во время которых я начинала бегать по утрам, заниматься с гантелями и пить исключительно минеральную воду, сменявшихся исступленностью и одержимостью, совершенно бесплодными, во мне воцарилось флегматичное равнодушие. Я регулярно ходила в церковь, я понимала причины моих прошлых проблем, я не испытывала больше ни ревности, ни боли, я твердо усвоила, что любовь бывает только взаимной, а все остальное есть цепляние за иллюзии и бесовские искушения. Мужчины были предсказуемы, обременительны и скучны. И чем яснее я видела людей, тем меньше любви оставалось во мне. Меня покрыли невидимой для глаза вакуумной упаковкой, прочно защищавшей от малейшего эмоционального потрясения. Срок годности – не указан. Теоретически я знала, что глупо думать, будто творчество возможно только в бардаке, что любовь и страсть – одно и то же. Я знала – где-то должны быть люди, любящие друг друга ровной спокойной любовью, не мешающей им заниматься делами, ходить в театр, встречаться с друзьями, писать стихи (музыку, картины, снимать кино, все, что угодно), не доводящей их до нервных обмороков или решений уйти в монастырь. Практически, я почти ничего не писала и почти нигде не работала. Я чувствовала себя холодной пресыщенной сукой и ненавидела себя за это, как раньше ненавидела моих приятелей за то, что они мешали мне этой сукой стать. Но даже запаса маслянистой нефтяной ненависти не хватало на то, чтобы снова начать писать…

… – Аленины студенты ушли, оборачиваясь, откуда взялась музыка? Неужели она играла все это время? и пианино, разве здесь стояло пианино? тело распирает от потока энергии… – спасибо за сок – ну, это совсем по-европейски – по-европейски было бы, если бы я сама за себя заплатила или вернула вам деньги, но у меня только двадцать долларов и я вам их не отдам – о, это такой средний уровень, high class – это если бы я вернул вам сдачу – нет, это если бы я за вас заплатила, подала вам куртку и поцеловала на прощание руку – вот это был бы high class – ну, это уже New-Age какой-то – …вы позволите, я сейчас вернусь… – старушка-вахтерша торопится от гардероба к дверям и, якобы случайно, разглядывает меня – рыжая стрижка, джинсы, кожаная куртка, ботинки «Tank girl», плетеный индийский рюкзак – ее маневр множится в двух зеркалах, выдающих пожилое цепкое любопытство… судорожные волны энергии… совершенно невозможно устоять на месте… какие кривые зеркала… – куда вас подвезти, Даша? – в Теплый Стан… – усмешка, снова этот проверяющий взгляд, громко и тяжело ударяется наружная дверь, вахтерша не успевает отвернуться… – к сожалению, у меня встреча в пять… – осклизший осенний день… ржавые листья на лобовом стекле… пристегнитесь пожалуйста, а то она не заводится… до Баррикадной вас устроит?.. ну уж нет, я уже пристегнулась… зоопарк вырастает из-за дождя розовой пародией на замок из компьютерной игры – изощренная форма видеопиратства – …рука небрежно и покровительственно соскальзывает с руля в направлении моего колена и попадает на рюкзак, так-так-так, а маникюр-то мы не делаем, стыдно, господа, преуспевающий русский писатель без маникюра – это просто моветон, не слишком изящные пальцы, понял, что прокололся, делает вид, что за дождем плохо видно дорогу, машина тормозит на светофоре у метро – значит, до… – голова, наклоненная ко мне, смотрит на светофор или хочет поцеловать на прощание? браво, он стал осторожнее, решать мне? наклоняюсь, чтобы поправить джинсы, губы едва касаются моей щеки – …свидания, Даша…

…Вера была для меня воплощением идеала. Невысокая, худенькая, в неизменных джинсах или бархатных брюках и обтягивающих боди – смесь ошеломляющей женственности и жесткости, звериная, цепляющая своей природной естественностью грация. Но самым замечательным было лицо в окружении копны всегда распущенных светлых волос. Лишенное косметики, оно казалось сначала совершенно заурядным – не слишком правильные черты, слегка припухшие, как от постоянного недосыпания глаза – вы знаете, у нее есть одна чудовищная проблема, с ней никто не хочет спать… с ней все хотят трахаться, поэтому у нее такие мешки под глазами – но чем дольше мы общались, тем более интересным и затягивающим занятием становилось для меня его разглядывание. И чем дольше я пыталась понять причины этой притягательности, тем сильнее увязала. И я была уверена, что точно так же увяз однажды ее друг. Не мог не увязнуть. Этот безымянный фантом – я совершенно не могу называть его по имени, его это раньше очень развлекало – был неизменным участником наших встреч. Он приезжал, уезжал, опаздывал на два часа, цинично шутил, был самым замечательным человеком, которого она встретила в своей жизни, привозил ей не те духи, абсолютно не подходил ей по гороскопу, был знаком практически со всеми, о ком стоило упоминать, снова уезжал, являлся не то шаманом, не то буддистом, не имел не только имени, но и возраста и профессии, обладая при этом мнениями по любым поводам, очень любил Набокова, считал, что женщины делятся на тех, кто любит Чехова и кто любит Бунина, а дома у него рос фикус. С каждым месяцем нашего знакомства он все более назойливо вторгался в наше общение, вернее, не вторгался, а просачивался, проникал, что вполне соответствовало мифу о его буддийских пристрастиях. У меня начинали возникать клаустрофобические видения, в которых я знакомилась с ним по воле случая и оказывалась перед выбором: или он, или Вера. Я списывала их на проявление скрытых комплексов и юношескую склонность к трагическим финалам. Я хотела верить, что если дожить до тридцати, можно повторить ее модель – редакция европейского образца, высокая зарплата, театральные премьеры и литературные новинки, приятные интеллектуальные друзья, прогулки с дочкой в парке по выходным, week-end'ы в Переделкино и «милый друг» – одним словом, «здравствуй, грусть»…