355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Барри Ансуорт » Моралите » Текст книги (страница 5)
Моралите
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 03:07

Текст книги "Моралите"


Автор книги: Барри Ансуорт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Первым вернул звуки Тобиас, они возникли вновь с его голосом.

– Сыграть убийство? – сказал он; в его лице было ошеломление. – О чем ты говоришь? Об убийстве этого мальчика? Кто же играет то, что сейчас совершается в мире?

– То, что совершено и кончено, – сказал Соломинка. Он помолчал, шаря выпуклыми и непокорными глазами по углам сарая. – Это безумие, – сказал он. – Как могут люди сыграть то, что совершено только один раз? Где для этого слова? – Он вскинул обе руки и зашевелил пальцами в жесте хаоса.

– Женщина, которая совершила это, еще жива, – сказала Маргарет. – Если она жива, то она в своей роли, никто другой не может сыграть за нее.

Я еще не слышал, чтобы Маргарет подавала голос, когда обсуждались дела, связанные с представлениями, но Мартин не оборвал ее, поглощенный ведением спора.

– В чем разница? – сказал он. – Каин убил Авеля, это было убийство, что-то, что случилось, и случилось это только один раз. Но мы можем играть его, мы часто его играем, и играем так же, как оно было совершено. Мы подкладываем треснувший кувшин под одеяние Авеля, чтобы создать треск ломающихся костей. Почему же мы Не можем сыграть убийство в этом городе, раз мы оказались тут?

Тобиас покачал головой.

– Оно само по себе, – сказал он. – О нем нигде не написано. А про Каина и Авеля говорится в Библии.

– Тобиас прав, – сказал я. Молчать я не мог, хотя это и значило пойти наперекор Мартину. Он предлагал нечто кощунственное, и я испугался. И почувствовал, что этим отличаюсь от остальных. Они были изумлены, потому что мысль была совсем новой, но в душе не встревожились, кроме, может быть, Тобиаса, хотя, конечно, коснуться это должно было и их. – В Священном Писании есть дозволение, – сказал я. – История Каина и Авеля завершена по мудрости Божьей, это не просто убийство, оно находит продолжение в каре. Оно происходит по воле Творца.

– Как и это убийство, как и все убийства в мире, – сказал Прыгун, а его худое лицо, лицо вечного сироты, уже озаряла мысль Мартина.

– Воистину, – сказал я, – но здешнее лишено общего признания, Бог не даровал нам эту историю для нашего использования. Он не открыл нам ее смысла. Значит, в этом убийстве смысла нет, это просто смерть. А комедианты подобны всем людям, они не должны выдумывать свой смысл. Это ересь, это источник всех наших бед, по этой причине наши прародители были изгнаны из Земного Рая.

Однако, оглядывая их лица, я уже понял, что довод мой пропадет втуне. Может быть, они и испытывали страх, но не страх оскорбить Бога, а страх перед свободой, которую предлагал Мартин, вольностью играть все, что заблагорассудится. Такая вольность приносит власть… Да, он предлагал нам весь мир, он играл с нами в Люцифера, тут, в тесноте сарая. Однако более близкий соблазн ему предлагать не требовалось, соблазн этот уже овладел мыслями нас всех: люди валом повалят поглядеть, как будет сыграно их убийство, и скупиться не станут. В конце концов, победу ему принесла наша крайняя нужда. Это – и еще склад ума комедиантов, которые думают о своих ролях и о том, как лучше сыграть их, и прислушиваются к словам главного в труппе, не вникая в смысл как в целое. Иначе остальные узрели бы то, что узрел я, более привычный выводить заключения: если мы начнем находить свои смыслы, Бог вынудит нас самих отвечать на наши вопросы, Он покинет нас в бездне без утешения Его Слова.

– Оно не имеет иного смысла, кроме смерти, – снова сказал я, хотя и знал, что спор проигран. – Слишком мало прошло времени, чтобы Божий смысл стал явен.

– Людям дано придавать смысл вещам, – сказал Тобиас. – Тут нет греха, ибо наши смыслы временны, их можно изменять.

Да, Тобиас, рассудительный и уравновешенный Тобиас, играющий Род Человеческий, первым высказался за Мартина, хотя был первым, кто ему возразил. Остальные последовали его примеру.

– Бог не может желать, чтобы мы голодали, ожидая, пока Он дарует нам смысл, – сказал бедняга Прыгун, уж он-то был хорошо знаком с голодом.

– Мы все перемрем у дороги, прежде чем обретем Божий смысл, – сказал Соломинка и сделал знак Костлявой, длинный взмах руки ладонью наружу справа налево. – Смерть не ждет смыслов, – сказал он. – Меч, петля или чума – ей все едино.

Стивен наклонился вперед, и пламя жаровни озарило его темное нахмуренное лицо.

– Дело-то не столько в смысле, – сказал он. – Тут есть мальчик, женщина, монах… – Он помолчал, подыскивая слова. – Оно же только одно и само по себе, – сказал он наконец. – Житейское. В нем нет Фигур.

– Из него же можно сотворить цример для всех, – сказал Мартин. – Как вы не видите? Мы все играли Моралите, в котором называем сбившегося с пути Человеком, или Родом Человеческим, или Царем Жизни. И Добродетели борются с Пороками за его душу. Вот мы и делаем его Фигурой, воплощающей всех. Но ведь та же битва происходит в каждой отдельной душе, и в наших душах, и в душе женщины, которая ограбила Томаса Уэллса и убила его. Это очень старая форма Игры, та, что просуществует дольше остальных.

Он использовал аргумент от частного к общему, допустимый в диспуте о логике, но только не о морали. Однако то, что он сказал о форме, было правдой. В течение тысячи лет, с Psychomachia [9]9
  Противоборство души и тела (лат.).


[Закрыть]
Пруденция, существовала эта история о Битве за Душу.

– Мы можем сыграть это как моралите, – сказал он.

Прыгун подул на пальцы, думаю, больше по привычке, так как возле огня нам было тепло.

– Но у нас для него нет слов, – сказал он. – Можно использовать некоторые речи ангелов и демонов, но я их толком не помню и не обойдусь без подсказок.

– И я тоже, – сказал Соломинка. – А времени на заучивание нет.

– Мы можем исполнить пантомиму и говорить что придумаем, и не обязательно стихами, – сказал Мартин. – Мы ведь уже так делали. Всего-то на полчаса, а то и короче. – Теперь он говорил уверенно, чувствуя, что сражение выиграно. – А потом мы можем представить Рождение, – сказал он. – Они прекрасно сочетаются: ребенок, убитый из алчности, ребенок, рожденный, чтобы искупить наши грехи. Подумайте о деньгах, которые мы получим, добрые люди, думайте только о них. Мы заполним весь двор.

Он смотрел на нас, ожидая выражения согласия. Ему никто не возразил, даже я, но я потупил глаза, ибо знал, что затея эта богопротивна. Мы же присвоим тела живых людей, наша прибыль будет заработана детской кровью.

– Мы назовем ее Игрой о Томасе Уэллсе, – сказал Мартин. Наступило короткое молчание, а потом он снова заговорил. Совсем другим голосом. – Подойди, – сказал он, – погрейся, добрая душа.

Я поднял глаза, чтобы посмотреть, с кем он говорит. В колеблющемся над жаровней мареве снежные хлопья разваливались и таяли. Казалось, они не падают в этом дрожащем воздухе, но струятся, слагаясь в мерцающую завесу. И в этой завесе, будто хлопья слиплись и повисли там, белело круглое лицо, улыбаясь разинутым ртом. Я увидел, как зашлепали губы, будто слова требовалось размять, чтобы произнести их. Лицо это плотно облегал рваный капюшон. Жидкая бороденка намокла, на ресницах поблескивали капли. Я уже видел это бессмысленное лицо, только не мог вспомнить где. Он подошел и присел на корточки у нашего огня.

– Он хочет нам что-то рассказать, – сказал Тобиас. – Так что же, друг?

Губы снова зашлепали, но теперь у него вырывались слова, тихие, смазанные, но достаточно ясные. Имя мальчика.

– Томас Уэллс, – сказал он и обратил на нас поблескивающие глаза над тлеющими углями. – Томас Уэллс, они его нашли.

Когда он сказал это, я подумал, не демон ли он, и мне показалось, что под капюшоном торчат рога. У меня сперло дыхание, и я произнес какие-то слова, но не помню какие. Прыгун задрожал.

– Спаси нас всех, Господи, – сказал он и перекрестился.

– Это же нищий, он иногда заходит во двор гостиницы, – сказала Маргарет своим обычным бесцветным бормочущим голосом. – И я видела его на улице за воротами, – сказала она. – Добрая душа, о чем ты?

– Его они нашли раньше ангелов, – сказал он. – Рано поутру они принесли его домой. А сыночка Роберта Мура и младшенького Саймона, кузнеца, и мальчика, который пас овец, Джона Гуди, их ангелы нашли первыми.

– О чем ты говоришь? – сказал Мартин. – Были и другие? Кто его нашел? Кто нашел Томаса Уэллса?

– Джек Флинт его нашел. – Глаза дурачка ярко сверкали. Его рот был омутом слюны. – Грехи, как камни, – сказал он. – Но дети легонькие, они могут летать. Своими глазами я видел их. – Он поднял руку ладонью наружу, растопырив пальцы, и подержал ее перед улыбающимся лицом, будто заслоняя глаза от слепящих лучей и в то же время стараясь увидеть в просветы дивное зрелище. – Я увидел над домами, – сказал он. – Они пели, когда уносили их. От света у меня заболели глаза. Я сказал Джейн Гуди: твое дитя с ангелами на Небесах, но она не утешилась. И искала его повсюду.

– Бедная душа, ты помешан в уме, – сказал Тобиас и встал, чтобы дать дурачку краюшку оставшегося хлеба, но движение его оказалось слишком внезапным, дурачок отполз на корточках, потом выпрямился. Во мгновение ока он исчез, и только нагретый воздух колебался над огнем, да падали и падали хлопья, и о булыжники стучали совки, разгребая снег.

– Ну, он ушел, – сказал Мартин. – Он говорит, нашел мальчика Флинт… Нам надо узнать все, что мы сможем. Чтобы сыграть это моралите, мы должны знать все обстоятельства. Нам надо пойти поодиночке в город и поговорить с людьми, но как приезжие, словно бы просто так.

– Они же нас узнают, – сказал Соломинка.

– Нет, не узнают. Почти все мы были в масках, да и видели они нас в свете факелов, а он меняет лица.

Это сказал Стивен, и на его лице появилось то же сияние, которое я увидел на лице Прыгуна. Замысел Мартина находил в нас отклик, зажигал нас.

– Мы прогуляемся по городу, узнаем все, что сможем, – сказал он теперь. – Когда зазвонят к вечерне, мы сразу же вернемся сюда. И каждый расскажет остальным, что узнал об этом деле, и мы обдумаем Игру, распределим роли. Затем устроим пешее шествие с факелами, каждый в своей роли, и оповестим горожан о нашем намерении. После чего начнем упражняться в Игре, чтобы выучить наши роли, насколько позволит время. Завтра базарный день, и в городе будет полно народу.

Значит, он узнал это прежде, чем получил наше согласие.

– О чем ты говорил с могильщиком? – сказал я. Вопрос этот вырвался раньше, чем я решил его задать.

– Что? – На мгновение он, казалось, смутился, будто я уличил его в чем-то дурном.

– Нынче утром, когда ты задержался на кладбище?

– Спросил, видел ли он тело мальчика, но он сказал, что не видел, потому что не умеет видеть сквозь деревянную крышку, а я тогда спросил его, кто сколотил гроб, а он сказал, что в городе есть три плотника, значит, кто-то из них. И еще я спросил, знает ли он, кто заплатил за эту работу, а он сказал, что нет.

– Значит, эта мысль пришла тебе в голову уже тогда?

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Я уже много лет думал о том, что мы могли бы делать Игры из событий, случающихся при нашей жизни. Я верю, в грядущем они такими и будут.

Тогда я счел его ответ правдивым, но не целиком честным, полагая, что между правдивостью и честностью лежала надежда на пополнение кошелька. Он отвел взгляд от меня и обратился к остальным:

– Ну, так мы все согласны?

Некоторое время мы молчали. Потом один за другим, начиная с Тобиаса, выразили согласие. И я тоже – последним. Дерзкая смелость этого замысла покорила меня. На лицах вокруг я увидел страх и восторг. Мы ставили все на один бросок костей. И еще был исходивший от него свет, мы все купались в этом свете. Теперь я думаю, что его вела гордыня духа, а она гораздо хуже любви к деньгам. Гордыня может породить только ветки для факелов. Смола грешной ветки заставляет ее гореть ярче, и кажется, будто она озаряет тьму, но пламя быстро ее пожирает, оставляя мир еще темнее, чем раньше. Тем не менее, возразив против этого замысла, я дал свое согласие. Эта труппа комедиантов была моим прибежищем, я не хотел, чтобы меня прогнали. И к тому же лицо Мартина и его голос. Он нас не убедил, а вложил в нас свои чувства. Будто свет пролился там между нами…

Больше я ему не возражал, да и в любом случае это было бы бесполезно. И, быть может, он не ошибался в том, что сказал о природе Игр и представлений в грядущие времена. Он принадлежал к тем, кто способен смотреть вперед не дрогнув, и не питал злобы к тому времени, когда его уже не будет в живых, и благодаря этому его взор был ясен. И всё, быть может, все состояния человека изменятся со временем. А что они могут измениться, мы видим на примере ордена бенедиктинцев, братья которого более не соблюдают устав основателя их ордена, но странствуют по миру подобно вот этому нашедшему украденный кошель духовнику лорда, живущему у него в замке. Мы видим это и на примере рыцарского сословия. Пока мы сидели у огня, уже приняв решение, я снова подумал о рыцаре, о том, как он медленно ехал вверх по склону под кружащими хлопьями с багровым дыханием Зверя над головой. Я принял первого всадника за Смерть, но теперь я знал, что возит он с собой собственную смерть. Я вспомнил его бледное лицо, спокойный бесшабашный взгляд, длинный шрам на щеке, этот изысканный квадрат шелка, оберегающий его наряд от соприкосновения со снегом. Рыцари – сословие убивающих, их с детства учат владеть оружием и наносить тяжкие раны и увечья. Но если верить нашим отцам или отцам наших отцов, когда-то обучение это имело цель, как имеют ее упражнения комедиантов. Цель Шута Дьявола – утешать Дьявола, и как она дает ему дозволение на шутовство, так целью рыцарей было защищать слабых от произвола сильных и сражаться за Христа на Святой Земле, она давала им дозволение сеять смерть и владеть поместьями. Но, быть может, отцы наших отцов говорили только то, что прежде слышали от своих отцов, и на самом деле такой цели у рыцарей никогда не было, и только Церковь утверждала это в надежде смягчить их; или так говорил король, объясняя, почему он дарует им землю. Они были нужны, а потому требовалось подыскать для них роль. Но как бы то ни было, если когда-то у них и была роль, теперь они ее утратили даже в битвах – в битвах побеждает простой народ, лучники и копейщики, что обильно доказали наши времена, тогда как рыцари и их боевые кони барахтаются в крови и вместе падают под ударами. Вот почему они придумали турниры. Наряжаются, чтобы убивать в игре, как нарядился и этот.

Глава восьмая

Мы последовали плану Мартина. Я побродил среди прилавков у рыночного креста и посидел в ближайшей харчевне. Снег перестал, но тучи по-прежнему были им брюхаты. Я старался как мог хитрее наводить разговор на городские сплетни, тщательно при этом скрывая, что я приезжий. Тут Мартин ошибался: стоило выдать, что тебе ничего не известно, и люди сразу замолкали или спешили уйти, как тот конюх. Что-то – страх или недоверие – связывало им языки. Именно это случилось, когда я спросил у торговца яйцами, призналась ли приговоренная женщина в своем преступлении. Он поглядел на меня с полуулыбкой, будто я отпустил всем известную шутку. Затем его лицо утратило всякое выражение, и он угрюмо отвел глаза.

Однако кое-что мне узнать удалось, и самое главное, что женщину эту видели вблизи дороги в тот вечер, когда мальчик был убит, – считалось, что убили его вечером или в течение ночи. Ее видел совсем близко от места, где его потом нашли, тот же самый бенедиктинец, который на следующее утро пришел к ней в дом и нашел там украденные деньги.

Я рассказал про это остальным, когда мы вновь собрались в сарае. Уже смеркалось. Мы, как и раньше, сели у огня, но он еле горел, так как теперь нам приходилось беречь оставшийся хворост. Ведь купить его нам было не на что – мы потратили почти все оставшиеся монеты, уплатив за еще одну ночь в сарае.

Как новичка в труппе и самого незначащего меня первого спросили, что мне удалось узнать. Начал я с того, что, как мне думалось, было теперь известно всем нам, а важные подробности приберег к концу. Мальчику, Томасу Уэллсу, сровнялось двенадцать лет, но он был маленьким для своего возраста и редко улыбался, потому что его часто избивал пьяница, с которым сожительствовала его мать. Родной его отец не то скончался, не то сбежал.

– Отец ушел в одно прекрасное утро, – сказал Прыгун. Он сидел, поджав ноги, но легким поворотом торса и дернув плечом, сначала одним, потом другим, он преобразился в мужчину, шагающего свободно и радостно. Однако на лице у него не было улыбки. – Отправился воевать, – сказал он. – Они говорили то же и про моего отца, но я этому никогда не верил.

– Они бедны, – сказал Стивен. – Он кабальный лорда де Гиза. У него есть пахотное поле, акра в три, не больше.

– Деньги на эль он находит, – сказал Мартин. – И был пьян в тот день, когда мальчика убили. Пьян и буянил. Под конец кабатчик перестал ему наливать.

– И мы это сыграем? – Глаза Прыгуна стали совсем круглыми. – А что, если и он придет посмотреть?

– Дьявол его побери, мы это сыграем! – сказал Стивен. – Если он ввяжется в ссору со мной, то пожалеет.

– Он притворяется, будто не пьян, чтобы кабатчик налил ему еще эля. Он собирает все силы. – Соломинка выпрямился, еле удерживаясь на ногах, и голова у него затряслась от усилий выглядеть трезвым. Потом он задрожал, и это была настоящая дрожь. В сарае было холодно. Но я понял, что Соломинку обуял страх.

– Кабатчик ждет, – сказал Мартин. – Тот не выдерживает, ноги его больше не держат. – Он по очереди сыграл обоих – сверлящий взгляд кабатчика, то, как пьяница повалился, и было это очень смешно.

– Они продали свою корову, – сказал я, когда смех стих. – Куда уж беднее, если они продали телку зимой. Сено у них сопрело от дождей, и кормить ее до новой травы было нечем. Вот какие деньги нес мальчик. Наверное, они ее продали не в городе.

– В шести милях отсюда, – сказал Тобиас, – в деревне под названием Апплтон у края вересков. Мужчина и женщина остались там в харчевне и напились. Вернее, пил он, а она сидела с ним. Деньги, сколько сумела, она отдала мальчику на хранение и отослала его с ними домой.

– Но до дома он не добрался, – сказал Мартин. – После полудня его видел милях в трех на дороге человек, собиравший хворост на опушке леса.

– Нашли его в полумиле от города, – сказал Стивен, – где дорога проходит ниже выгона. Я сходил туда. Дорога там узкая, с одной стороны совсем рядом лес, а с другой вверх до выгона тянется вереск. Дом, где жила женщина, стоит на краю выгона, ближе к городу.

– Она жила там со своим отцом, он ткач, – сказал Соломинка. – Почему не схватили и его, если деньги нашлись там?

Ответа не знал никто.

– Ее видел духовник лорда, – сказал я. – Бенедиктинец. – Я умолк, вкушая удовольствие, которое испытывает человек, собираясь сообщить что-то очень важное. Я был возбужден, как и все мы. Возбужден и испуган. Все эти события уже произошли. А теперь через наши слова мы заставляли их происходить заново, как позднее их повторят наши тела. – Он видел девушку на выгоне в тот вечер. Неподалеку от дороги, в том месте, где нашли мальчика.

– Что она там делала? – сказал Стивен. – Поджидала Томаса Уэллса? Может, она заметила его издалека? Там ведь дорога идет вверх и хорошо видна.

– Почему она поджидала Томаса Уэллса? – сказал я.

– В таком случае Монах тоже его увидел бы, – сказал Мартин. На его лице вновь появилось светлое отрешенное выражение, с каким он в первый раз поведал нам о своем замысле. – Как будто последним видел Томаса Уэллса живым человек, собиравший хворост, а это милях в трех от места, где его нашли.

– Вот почему Монах пошел к ней в дом, – сказала Маргарет, заговорив в первый раз. – Он видел ее возле того места, а когда мальчика нашли, вспомнил, что видел ее, пошел туда, в дом, и нашел там деньги.

Оглядываясь в уме на прошлое, всегда трудно установить, когда именно все изменилось, когда поток потемнел или посветлел, когда слова или взгляды стали другими. Мне кажется, тень упала, пока говорила Маргарет. Помнится, я как будто заметил, что свет чуть побагровел, будто последние скудные отблески нашего угасающего огня расплылись вокруг нас, и мы сидели там в этом свете, пока снаружи сгущался мрак, и были мы теми же самыми людьми и все же другими. Вот тогда мы поняли, что дело не было таким простым, как мы думали сначала. Три касавшихся Монаха события – увидел женщину, узнал о смерти мальчика, нашел деньги – хотя, на первый взгляд, объясняли все, на самом деле порождали больше вопросов, чем разрешали их.

– Может, ее там видели и другие, – медленно сказал Мартин. – Да и в любом случае это же общинная земля, привести ее туда могли многие причины, и Монах не мог этого не знать.

– А почему Монах оказался там? На дороге? – сказал Тобиас.

Наступила тишина, затем Соломинка сглотнул, засмеялся, и в сарае звуки эти показались очень громкими. Он всегда поддавался настроениям больше любого из нас и всегда отзывался и колебался, будто флюгер, вертясь туда и сюда.

– Он мог идти куда-то по поручению Лорда, – сказал я.

Я постарался представить себе лицо Монаха, которого никогда не видел, придать ему весомость, но возникли другие лица: лицо Мартина, озаренное его замыслом, грязное лицо дурачка, когда он называл пропавших детей, презрительное, в шрамах, лицо рыцаря, едущего под своим балдахином. Монах, хотя выполнял поручение Лорда, нашел время заметить, а потом и вспомнить девушку, которую видел на выгоне всего несколько мгновений…

– А как был убит Томас Уэллс?

Вопрос, казалось, сам раздался среди нас, и не сразу стало ясно, кто его задал. Но это был Тобиас, рассудительный, чинящий поломки.

– Какой была его смерть? – сказал он теперь с нотой нетерпения в голосе.

– Мы пока не… – начал Мартин.

– Его задушили, – сказала Маргарет. – Томас Уэллс был задушен.

Мы поглядели на нее, как она сидела там, раздвинув крепкие ноги под ветхой коричневой юбкой. Она причесала свои светлые волосы и перевязала их обрывком красной ленты.

– Откуда ты знаешь? – сказал Стивен, потому что имел право допросить ее первым.

– Я нашла этого человека, Флинта, – сказала она, выставив на него подбородок. В ее движениях часто чудился вызов. – Того, кто наткнулся на труп мальчика. Он вдовец и человек вроде бы добрый. Живет один.

Некоторое время мы все молчали. Никто не осведомился, каким способом она сумела выведать у Флинта эти сведения. Затем кто-то – думаю, снова Стивен – спросил, не веревкой ли, а она сказала, нет, жизнь у него отняли голыми руками.

– Флинт увидел синяки от больших пальцев, – сказала она. – Язык мальчика торчал наружу. А вообще он лежал на спине, сбоку от дороги, за колеями.

– Мальчик двенадцати лет, – сказал Мартин. – Он бы отбивался, спасая жизнь. Сильная, должно быть, женщина.

– Может, она выскочила на него из засады? – сказал Прыгун и оглядел сарай, будто здесь было то самое место.

Стивен покачал головой:

– Около дороги спрятаться негде. Лес в пятидесяти ярдах и ниже.

– Может, она заманила его под деревья?

– С какой стати он пошел бы с ней? – сказал Тобиас. – А если бы пошел, и она убила его там, так зачем ей было тащить его назад к дороге?

Никто не нашел ответа, и вновь наступило молчание. Затем Мартин поднял голову и чуть встряхнулся, словно отгоняя какое-то видение.

– Такова, значит, история, насколько она известна нам. Мужчина и женщина идут с мальчиком в деревню Апплтон, и там они продают свою телку. Мужчина начинает пить. Мать отдает деньги, скажем, в кошеле, мальчику и велит ему идти с ними прямо домой и ни с кем по дороге не разговаривать. Мальчик уходит, но до дома не добирается. На дороге, милях в трех от города, его видит мужчина, собирающий хворост. Женщину видят на выгоне вблизи от места, где нашли мальчика. Видел ее духовник Лорда, который выполнял поручение Лорда. И больше ее никто не видел. Это было после полудня, незадолго до сумерек. Однако этот человек, Флинт, находит мальчика только рано на следующее утро. Его задушили, и кошеля при нем не было.

Он умолк и посмотрел на Маргарет.

– А что Флинт делал там? – спросил он.

– Ехал в загон к своим овцам, – сказала она. – Положил мальчика на своего мула и привез его в город.

– Позднее утром Монах узнаёт об убийстве. Он отправляется в дом, где живет девушка, захватив с собой в свидетели слугу Лорда, так, во всяком случае, я думаю. Он находит кошель. Девушку уводят в тюрьму. В этот день и на следующий ее судят в суде шерифа, а это тот же суд Лорда, и приговаривают к виселице. Она приговорена, но еще не повешена.

Он помолчал, глядя прямо перед собой. Затем сказал негромко:

– Для этого должна быть причина. Да и все остальное делалось в большой спешке, даже похороны мальчика. Он упокоился в земле вчера, меньше чем через два дня после того, как его нашли. Однако это служит к нашей цели, добрые люди. Пока казнь еще не совершилась, интерес к нашей Игре будет горячее. А сыграем мы ее под виселицей.

Только Мартин мог сказать такое, и было в этом устремление к цели, каким среди нас обладал только он. В нем крылись противоречия, которые остаются для меня загадкой и по сей день. Когда дело касалось его цели, он все остальное отбрасывал, а это грех, кто бы ни был в таком повинен. В нем не было благочестия. И все же его природа таила много доброты и верности тем, кто ему доверял.

– Может, они хотят, чтобы она призналась ради спасения ее души, – сказал Прыгун.

– Я старался выведать, призналась ли она, – сказал я. – Тот, кого я об этом спросил, сначала принял мои слова за шутку, но ничего не ответил. Из Йорка сюда едет судья, его вчера вечером ожидали в гостинице. Может быть, они ждут его.

– Одно ясно, он не гость Лорда, – сказал Тобиас. – Не то он остановился бы в замке. – Он поколебался, затем сказал: – Еще одно… Не касающееся этого убийства, но я опять слышал имя Джона Гуди, как будто ровесника убитого мальчика.

– Опять? – Стивен поднял густые брови. – А когда это мы слышали его раньше?

– Сегодня утром, – сказал Прыгун. – Мы слышали его сегодня утром. Один из тех, про кого говорил бедняга слабоумный, тот, что подсел к нашему огню. Он говорил, что видел ангелов и что-то слишком яркое для его глаз. – Тут он поднял правую руку в подражание нищему – ладонью вперед, растопырив пальцы, а его лицо за этим заслоном словно вглядывалось в какое-то видение, ослепительное и притягивающее. – Говорил он невнятно, – сказал Прыгун, – кроме имен. Их он произнес ясно.

– У нас и так много дел, – сказал Мартин. В голосе его было нетерпение, но мне показалось, что эти слова не выразили сполна его чувства. Однако то, что нам предстояло много дел, было чистой правдой. Мы должны были прошествовать по городу и оповестить о нашей Игре, пока на улицах еще были люди.

Шествовали мы пешком, чтобы поберечь повозку. Мы несли факелы и шли все вместе, на этот раз не поднимая особого шума – Мартин решил, что шествие наше должно быть торжественным, словно мы сопровождаем кого-то к месту казни. Нам пришлось взять с собой и Маргарет, так как нас было маловато, хотя Мартин дал согласие очень неохотно, ведь она не была членом труппы. Она надела свой потрепанный наряд – голубое платье с рассеченными рукавами, а на лицо безобразную маску Алчности, причины преступления. Стивен возглавлял шествие как Всевидящий Бог, облаченный в свое длинное белое одеяние с высокой шляпой на голове и в золоченой маске. Прыгун надел красное платье и льняной парик, в которых изображал Еву, но лицо у него было открыто, ибо приговоренным не дозволено прятать или укрывать свои лица. На шею он надел петлю с короткой веревкой, болтавшейся перед ним. Тобиас шел сзади, как палач, в своего рода шлеме с прорезями для глаз – Маргарет изготовила его из какого-то черного материала. На груди у него висел барабан, и пока мы шли, он правой рукой ударял по нему в такт нашим шагам. Соломинка был Смертью в плаще с капюшоном, лицо он выбелил пастой из толченого мела. Мартин надел маску Дьявола, ту, которую я носил в Игре об Адаме, и он подскакивал и пританцовывал, показывая, как злорадствует Ад, готовясь получить эту женщину. Я был Добрым Советником, и мне, ибо мой совет был отвергнут, делать было почти нечего – только время от времени выражать жестом скорбь. Для этой роли я вновь облачился в сутану, которую последним носил Брендан, и она еще хранила напоминания о нем, хотя всю ночь провисела в сарае, проветриваясь. То есть я был священником, играющим роль священника в моем собственном облачении. Мальчика, Томаса Уэллса, мы не показали, потому что еще не решили, как его играть.

Вот так, под торжественные удары барабана, мы шли сквозь завесу вновь посыпавшихся хлопьев. Они падали косо и таяли в огне наших факелов. Жест скорби требует поднимать глаза к небу, и вскоре мое лицо стало совсем мокрым. На лице Прыгуна я увидел влажные полоски будто от слез, ведь как осужденная женщина он тоже должен был поднимать глаза к небу, моля о милосердии, – жест, который воздействует сильнее, если не сопровождается движением рук. Демон приплясывал, Смерть нагибалась в сторону прохожих и взмахивала невидимой косой, а Стивен часто останавливался, и мы все тоже. Он прикладывал ладони ко рту и выкликал Игру о Томасе Уэллсе, первое представление которой состоится в полдень завтрашнего дня, затем он называл часы следующих. А хлопья снега летели из темноты, будто рои бабочек на свет наших факелов.

Наверное, сомнения проникали в наши мысли, таились среди них даже тогда, когда мы торжественно шествовали по улицам, слышали удары барабана, ощущали снег на наших лицах и останавливались выслушать выкрики Бога. Только так можно объяснить то, что произошло между нами на следующий день.

Мы дошли до места, где улицы скрещивались, одна вела налево, назад к рыночной площади, другая уводила из города. Там нам пришлось остановиться в толпе и ждать. Верховые в ливреях перегородили нам дорогу, поворачивая своих лошадей боком поперек улицы от стены к стене. Мы стояли там и ждали. Со всех сторон нас окружали горожане, и я не знал, то ли они присоединились к нашему шествию, то ли мы присоединились к ним. Голоса в толпе объясняли, что в город прибыл королевский судья.

Некоторое время спустя они проехали мимо нас, не глядя ни вправо, ни влево, надвинув капюшоны пониже, от снега кутаясь в плащи, так что невозможно было отличить судью от его спутников. Тобиас, хотя обычно терпеливый, вскоре начинает раздражаться на любое притеснение властей, и он внезапно ударил по барабану, лошадь, испугавшись, рванулась вбок, всадник выругал нас, а Тобиас опять ударил в барабан, но тут они проехали. Это нарушило ритм нашего шествия и перемешало нас с горожанами. К тому же снег валил все гуще. Мы выбрали самый короткий путь назад, следуя в молчании за более внушительной процессией судьи, и добрались до гостиницы, когда их лошадей заводили в стойла. Во дворе царила суматоха, но самого судьи нигде видно не было.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю