Текст книги "Остров забвения"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
14
Ури Эделстейн был невидим.
Главный бухгалтер и лучший друг Майкла Фоллона сидел в пуленепробиваемом кабинете своего босса на втором этаже лас-вегасского казино-отеля «Атлантис» и следил за происходившим внизу по системе видеонаблюдения.
Он видел красивого и обаятельного Майкла в великолепно сшитом черном костюме, серой сорочке, шелковом жемчужно-белом галстуке и туфлях из кожи ящерицы за тысячу долларов. Его темные волосы были гладко причесаны, а на пальцах сверкали золотом и бриллиантами два крупных перстня. Фоллон здоровался с постояльцами гостиницы и завсегдатаями казино так, словно они были его близкими друзьями, пожимал им руки и говорил: «Добро пожаловать в «Атлантис»!»
Фоллон был всеобщим любимцем. В 1976 году умер Грегори Симонян, создавший первое казино в Стрипе, и «Колесо телеги» досталось его зятю. После этого Майкл внедрил в казино политику открытых дверей; каждый недовольный мог прийти в кабинет босса и высказать свою обиду. Иногда он лично заходил в казино и выдавал некоторую сумму тем, кто проигрался дотла. Если в Лас-Вегасе убивали полицейского, находившегося при исполнении обязанностей, Фоллон неизменно посылал семье погибшего щедрый чек. Он тратил миллионы на благотворительность и каждое воскресенье посещал церковь. Фоллон был на короткой ноге со сливками здешнего общества, видными политиками и влиятельными людьми. Они хлопали его по плечу и говорили: «Майкл, что мы можем для тебя сделать?»
Нынешний Лас-Вегас был совсем не похож на город, в котором выросли Майкл и Ури. Пик организованной преступности пришелся на шестидесятые годы; затем Роберт Кеннеди объявил крестовый поход против невадских гангстеров, и парням пришлось уносить ноги. Но ни один федерал не смог доказать причастность Майкла Фоллона к синдикату, на который он когда-то работал. В ту ночь, когда родилась Франческа, Майкл стал законопослушным гражданином. Он сделал это для дочери. Субботняя свадьба, на которую были потрачены сотни тысяч долларов, должна была окончательно поставить крест на его прошлом.
Но внезапно она оказалась под угрозой.
На бандитские разборки Ури смотрел сквозь пальцы; дело житейское. Но торговля детьми стала для него шоком. Он не знал, что Майкл имел к ней отношение. Это выяснилось, когда Фоллон пришел к нему и рассказал жуткую историю о человеке по имени Бейкерсфелт, который много лет назад создал подпольную сеть для организации незаконных усыновлений, а теперь эту старую историю начала ворошить женщина по имени Эбби Тайлер.
– Ури, она раскопает мое имя. Я не могу этого позволить. Если Ванденберги узнают…
Богачи Ванденберги были некоронованными королями Невады. Субботняя свадьба Франчески позволяла Фоллону породниться с этой семьей; так что он автоматически становился членом высшей касты, в которую так мечтал попасть.
После этого разговора Ури сделал несколько телефонных звонков и сейчас ждал ответа.
На экране был виден зал со столами для рулетки. Майкл стоял рядом с крупье средних лет по имени Джулио и обменивался с ним любезностями. Фоллон улыбался, а Джулио смеялся над какой-то шуткой. Потом Фоллон показал на потолок, дружески похлопал Джулио по спине и ушел.
Ури знал, что означает этот жест. Джулио было велено подняться в кабинет.
* * *
Фоллон вошел в свой личный лифт, подмигнул Джулио, улыбнулся и нажал на кнопку.
Когда дверь лифта тихо закрылась, улыбка Майкла тут же исчезла. В последние дни от улыбок у него болело лицо.
Но именно эта улыбка сделала Фоллона тем, кем он был в настоящий момент.
Ни женитьба на дочери Симоняна, ни унаследованное «Колесо телеги» не дали ему доступа в высшее общество. Что бы он ни делал, как бы ни старался понравиться, как бы ни расточал свои чары, для особ голубой крови он продолжал оставаться разбойником с большой дороги. Когда родилась Франческа и жизненные цели Майкла изменились, он посмотрел на себя в зеркало и отметил ряд недостатков. Быть умным, красивым и безжалостным недостаточно. Ты должен обладать харизмой. Той самой харизмой, которой обладают все, кому удалось достичь успеха.
Поэтому он полетел в Голливуд и нанял стилиста, личного тренера, кинорежиссера и специалиста по этикету. Они приехали и начали его изучать. Заставляли ходить, говорить, есть, а сами наблюдали за ним и советовались. Потом взялись за него скопом и стали переучивать. Приказывали дефилировать перед зеркалами, снимали на пленку и показывали снятое на большом экране. Именно тогда он узнал, сколько нужно труда, чтобы казаться искренним.
Работа была адская. Им требовалось найти некую особенность личности, которая могла бы стать фирменной маркой Фоллона, она должна была заставлять мужчин терять осторожность, а женщин – прыгать к нему в постель. Они пришли к выводу, что этой чертой должен стать его смех. Но смеялся он редко; и тут пришлось измениться. Его дрессировали как собаку, учили краснеть по желанию и закатывать глаза, словно в дешевом балагане. Приводили актеров, которые показывали ему, как это делается, и очень скоро Майкл Фоллон научился смеяться многозначительно, с таким видом, словно насмехался над самим собой. Это было забавно, сексуально и так противоречило его сущности, что даже он сам с суеверным ужасом смотрел на парня, отражавшегося в зеркале. Конкуренты никогда не узнают, что он думает на самом деле, и ни одна женщина не сможет ему отказать.
Фоллон вернулся в Лас-Вегас другим человеком. Разбойник с большой дороги исчез; ему на смену пришел обольститель.
– Полный зал, – сказал он Ури, войдя в кабинет. Эта фраза звучала каждый вечер; публика валила в «Атлантис» валом.
Ури заметил, что друг взглянул в позолоченное зеркало, висевшее над баром. Фоллон никогда не забывал смотреть на свое отражение. Даже после того как слетал в Голливуд и вернулся оттуда с новой улыбкой и новой пружинистой походкой.
– Ну, теперь они у меня попляшут, дружище, – сказал он, вернувшись из Калифорнии тридцать лет назад. В его глазах горел новый свет; казалось, Майкл промыл себе мозги. Его переполняла энергия, словно Фоллон подключился к динамо-машине. – Я не верю в удачу, – сказал новый Майкл Фоллон, – не то, что эти болваны в моем казино. Тот, кто надеется на удачу, всегда оказывается в проигрыше. Я проберусь в этот мир, отрежу от него здоровенный кусок и преподнесу его Франческе на тарелке из платины. – Даже Ури, который знал Майка как облупленного, подпал под магию его новых чар и решил, что его друг задумал покорить сердце какой-нибудь кинозвезды.
– Я пригласил наверх Джулио, – сказал Фоллон, налив себе виски. Ури решил, что он хочет вручить крупье премию. Майкл делал такое, когда чувствовал припадок щедрости, и это заставляло служащих ходить перед ним на цыпочках.
Судя по улыбке на лице вошедшего Джулио, крупье думал то же самое.
– Хорошо работаешь, Джулио, – сказал Фоллон, похлопав его по плечу. – Я хочу, чтобы ты знал это.
– Спасибо, – скромно пробормотал Джулио, по бокам которого стояли два телохранителя Фоллона (никто не встречался с ним наедине). Но в его глазах горел лихорадочный блеск. Только на прошлой неделе Мэнни Розенблум получил новенький «кадиллак» за то, что разоблачил шулера. Мало ли что…
– Эй, – сказал Фоллон, ткнув Джулио в диафрагму. – Что это? Лишние килограммы?
– Сами знаете.
Фоллон покраснел, засмеялся и похлопал себя по животу.
– Что ж, Джулио, мы с тобой уже в том возрасте, когда обзаводятся жирком!
Джулио развел руками и засмеялся. Фоллон пригубил виски.
– Послушай, Джулио… Я видел, что сегодня утром ты разговаривал с моей дочерью.
Джулио пожал плечами.
– Я с ней поздоровался. Вы сами видели.
– Ты положил ладонь на ее руку.
– Серьезно?
– Она была в платье для тенниса. Без рукавов. Ее предплечье было обнаженным. Ты прикоснулся к нему.
– Серьезно? – Внезапно на лбу Джулио проступили капли пота. – Не помню. Майкл, в этом не было ничего плохого, сами знаете. Я просто не подумал…
– Конечно, – любезно ответил Фоллон. – Я понимаю. Все мы иногда делаем что-то, не подумав. Но мне не нравится, когда кто-то прикасается к моей дочери.
Он кивнул телохранителям так незаметно, что Джулио не успел среагировать. От удара его голова откинулась в сторону, изо рта полетели зубы. Второй удар вышиб из него дух и заставил согнуться пополам, а от третьего Джулио рухнул на колени. Телохранители по очереди били его кулаками и с отвратительным глухим стуком пинали ногами. Джулио сначала всхлипывал, а потом умолк. Кости трещали до тех пор, пока бедняга не потерял сознание. Из его рта, носа и ссадин на лице текла кровь.
– Отвезите его в пустыню, – небрежно сказал Фоллон, потом одернул манжеты и повернулся к Ури. – Держи меня в курсе насчет этой Эбби Тайлер. Я поднимусь наверх. Пожелаю Франческе спокойной ночи. – Это было предусмотрено ежевечерним ритуалом. Но у дверей он остановился и спросил: – Что?
Ури поднял брови.
– У тебя странный вид, – сказал Фоллон.
– У меня?
– Тебе не нравится, как я обошелся с Джулио?
Ури увидел его взгляд и впервые за сорок лет дружбы почувствовал укол страха.
– Ничего подобного, Майкл.
– Эй… – Фоллон положил руку на плечо Ури. – Мы с тобой знакомы не первый год, верно? – Фоллон попросил Ури стать крестным отцом его дочери. На пышные крестины, устроенные в католической церкви, Ури пришел в ермолке и спел над купелью еврейскую молитву. Священник был слегка сбит с толку, но всем остальным понравилось, а Майкл Фоллон заплакал от умиления.
Но теперь рука, лежавшая на плече Ури, была тяжелой.
– Никаких проблем, – повторил он, впервые в жизни неуютно чувствуя себя под взглядом друга.
Пауза затянулась. Кадык Ури поднялся и опустился. Наконец лицо Фоллона озарила солнечная улыбка.
– Ну и хрен с тобой! – Он хлопнул старого друга по спине, засмеялся и ушел.
Ури достал платок и вытер лоб. Он никогда не возражал против жестоких мер Фоллона, но считал, что Джулио не заслужил такого избиения. Ох уж эта свадьба! В последние дни нервы у Майкла были на взводе. Оставалось надеяться, что больше никто не попадется ему под горячую руку.
* * *
В старших классах Франческу считали отчаянной, а однокурсницы по Гарварду прозвали ее «мисс Спок», по имени героини фильма «Стар Трек». И в самом деле, это было недалеко от истины.
Что бы сказали ее подруги, если бы увидели ее сегодня вечером на кинопремьере рядом с женихом? Наверняка стали бы гадать, почему она выходит за него…
Она не первая дочь в истории, которая выходит замуж, чтобы избавиться от опеки слишком заботливого папаши. Утешение одно: она сама выбрала Стивена. Слава богу, жених отцу понравился. Все ее предыдущие связи он не одобрял.
В Гарварде Франческа получила степень магистра юридических наук. Отец мечтал, чтобы его дочь изучала административное право. Если у Франчески и была какая-то собственная мечта, то она давно о ней забыла. Она познакомилась со Стивеном через их общего клиента по фамилии Фезерстоун, который хотел создать в стране сеть женских фитнес-центров. Когда она сказала мистеру Фезерстоуну, что проект потребует больших вложений, он пригласил в дело капиталиста из Карсон-Сити Стивена Ванденберга. Они несколько месяцев работали вместе, составляя юридические документы; именно тогда возник и расцвел их роман.
Но сейчас, когда до свадьбы оставалось всего четыре дня, Франческу грызли сомнения. Любит ли она Стивена? До сих пор ее чувства ничего не значили по сравнению с чувствами отца. Другой родни у них не было – ни дядьев, ни теток, ни двоюродных братьев и сестер. Своего деда, Грегори Симоняна, она не помнила: тот погиб в результате несчастного случая, когда ей было четыре года. Все, что делала или чувствовала Франческа, было неотделимо от дел и чувств отца. У нее не было возможности узнать себя.
Она понимала, чем вызван новый приступ сомнений. Отец подарил ей и Стивену новый дом в закрытом квартале, рядом со своим собственным.
Франческа надеялась, что они с мужем переедут в Рино, станут независимыми от родителей и начнут новую жизнь. Увидев, что дочь не пришла в восторг от подарка, отец сильно расстроился, и она махнула на свои планы рукой. Что ж, придется остаться в Лас-Вегасе…
«По крайней мере, я сама выбрала Стивена», – уже в который раз напомнила она себе. Это было одно из немногих решений, принятых ею самостоятельно. Вполне достаточная причина, чтобы выйти за него замуж.
Или нет?
* * *
Поднимаясь на верхний этаж гостиницы, Фоллон думал о том, как близок он был к тому, чтобы потерять все. Тогда Франческа была маленькой девочкой.
Согласно легенде, один чокнутый армянин по имени Грегори Симонян в 1941 году возвращался из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас и остановился на обочине, чтобы отлить. Окропив песок, он заметил, что по шоссе одна за другой несутся шикарные машины. Казалось, все калифорнийские хлыщи стремились в «Сверкающее ущелье» на Фримонт-стрит, чтобы проиграть там свои денежки. И тут Симоняна осенило: если бы кто-то построил казино прямо здесь, в четырех милях к югу от деловой части города, на этой полоске пустынного шоссе, то перехватил бы хлыщей еще до того, как они доберутся до Фримонт-стрит. Когда Симонян объявил, что хочет построить казино-отель где-то на задворках, все решили, что он помешался. Но дельце выгорело. Люди приезжали в «Колесо телеги», останавливались и играли, а Симонян богател. По его примеру другие тоже стали строить казино на так называемых задворках; в результате на безымянной обочине лос-анджелесского шоссе возникло то, что теперь называлось Стрипом [6]6
Полоска (англ.).
[Закрыть].
Когда Майкл был молод, он видел, как все уважали Грегори Симоняна. Именно о такой жизни и мечтал Майкл. Но звания зятя Симоняна ему было недостаточно. Майкл хотел иметь в Лас-Вегасе собственное лицо. «Колесо телеги» – оно и есть «Колесо телеги»… А ему требовался шикарный отель-казино, которому все остальные не годились бы в подметки.
В то время его тесть жил в собственном доме, расположенном в фешенебельном районе города, с орошаемым газоном и гаражом на шесть машин. Когда Майкл приехал обсудить с ним изменения, касавшиеся «Колеса телеги», старик смотрел по телевизору бокс. К тому времени Гаянэ уже четыре года как умерла, и связывала мужчин только маленькая Франческа.
Планы перестройки «Колеса телеги» Симоняна не интересовали, но Майкл был упрям.
– Ты был в «Сверкающем ущелье», – сказал он в тот день старику, сидевшему у телевизора, – и видел детей, которые ждут на улице родителей, занятых игрой. Мы должны создать место внутри казино, где родители будут оставлять своих чад. Малыши могли бы там играть и есть.
Симонян, не сводя глаз с экрана, покрутил пальцем у виска.
– И работяг на дороге больше, чем хлыщей. Нужно приманивать не богатеньких, а фабричных и шоферов.
– Ты рехнулся.
– Я знаю, сколько можно наварить на играющих по маленькой.
Как всегда, Симонян продолжал качать головой, и это продолжалось, пока Майкл не предложил увеличить число автоматов. Тут Симонян вышел из себя, вскочил и закричал:
– Тебе что, нравится платить тем, кто берет «джек-пот»? Совсем обалдел!
– Брось, Грегори. Мы оба прекрасно знаем, что счастливчики никогда не уходят из казино. Это горячка. А мы ее только подогреваем. Пусть выигрывают. Все выигранное тут же отправится обратно в автоматы. Так что в результате выиграем мы.
Симонян посмотрел на него с отвращением.
– Знаешь, что говорят о таких, как ты? Умная голова, да дураку досталась.
Лицо Фоллона потемнело.
– Может, Гаянэ уже нет на свете, но я все еще отец твоей внучки и требую уважения.
– Уважения? Черта с два! – крикнул Симонян. – Я сделал тебя управляющим казино, чтобы присматривать за тобой. Чтобы ты не вернулся к своим старым дружкам. И все ради того, чтобы моей маленькой Франческе ничто не грозило.
– А о ком я, по-твоему, забочусь? Ты же не хочешь, чтобы ей досталось какое-то третьеразрядное казино, правда? Я стремлюсь превратить «Колесо» в шикарное место. Самое заманчивое в Вегасе.
– Ты – сукин сын, – сказал Симонян, ткнув Фоллону пальцем в лицо. – Ты не получишь мое казино. Ни гроша ты у меня не получишь!
Он посмотрел на экран телевизора, полюбовался мощным ударом, а потом снова повернулся к зятю.
– И еще одно, мистер Гангстер. Не надейся избавиться от меня, как ты избавился от всех остальных. Я знаю, что ты торговал детьми, которых крал на всем Западном побережье. У меня есть документы, доказывающие это. И эти документы находятся даже не у одного, а у двух надежных людей. – Он поднял вверх большой палец. – Один из них – мой адвокат. А второй – мой священник. – К большому пальцу добавился указательный. – Документы лежат в запечатанных конвертах, поэтому они не знают, что там. Это моя страховка. У них есть указания. Если меня застрелят, зарежут, отравят или я исчезну, они тут же передадут эти бумаги федералам и тебе – крышка. Что, понял теперь?
Майкл понял.
Семь месяцев спустя, 16 мая 1977 года, у вертолета компании «Нью-Йорк Эйруэйз», севшего на площадку «Пан-Америкен», внезапно сломалось правое шасси. Вертолет, винты которого еще вращались, перевернулся и рухнул на пассажиров, ожидавших посадки на борт. Национальный совет по безопасности полетов пришел к выводу, что причиной катастрофы стала усталость металла стойки правого шасси.
Среди пострадавших оказался и мистер Грегори Симонян, владелец отеля в Лас-Вегасе. Он потерял голову. В буквальном смысле этого слова.
Эта история дорого обошлась Майклу. Механик вертолета до сих пор припеваючи жил в тропиках за его счет. Но дело того стоило. Ни поверенный Симоняна, ни отец Тигран Папазян из армянской церкви Лас-Вегаса не могли обвинить Майкла в том, что катастрофа вертолета – его рук дело. В результате конверты с документами, обличавшими Фоллона в похищении детей, остались нераспечатанными.
Впрочем, месяц спустя Фоллон на всякий случай позаботился о том, чтобы поверенный и священник тоже отправились на тот свет – естественно, порознь. Два не связанных между собой несчастных случая. Никто не доложил о том, что из их контор пропали важные документы, потому что никто другой о них не знал. Тайна осталась тайной, так что теперь ничто не могло помешать Фоллону стать королем Лас-Вегаса. А Франческе – его королевой…
Майкл негромко постучал в двойную дверь ее номера. Иногда в это время Франческа уже спала, а он не хотел ее будить. Но сегодня она еще не ложилась: сказала, что просматривала какие-то контракты. Это было типично для его деловитой, уравновешенной дочурки. Другая бы сейчас нервничала из-за списка гостей, цветов и мест подружек невесты, но для Франчески Фоллон на первом месте всегда была работа.
Как всегда, при виде дочери Майкл вспомнил ночь, когда она очутилась у него на руках. Мертвая Гаянэ лежала на окровавленных простынях. Он прижимал к себе новорожденного младенца и сам плакал как младенец. Его слезы капали на маленькое розовое тельце и попадали девочке в рот, так что первым ощущением малышки на этом свете стал вкус отцовских слез.
Фоллон не был готов к любви. Она обрушилась на него, как смерч в пустыне, оторвала от земли и закрутила так, что он все забыл.
Теперь Майкл знал, что родной отец не бросил его. Теперь Фоллон понимал, что такое отцовская любовь и какова ее подлинная глубина. Во всем виновата мать, это она лишила его отца. Поняв это, он люто возненавидел старуху. В ночь, когда родилась Франческа, он пошел в маленький домик посреди поля, где мать гладила свою униформу официантки, и сказал, что она переезжает во Флориду. Франческа выросла, так и не узнав, что ее ирландская бабушка по имени Люси Фоллон живет в Майами.
Есть ли на свете другие Фоллоны, Майкла не волновало. Он презирал ирландскую половину своей крови, но зато пылко превозносил итальянскую и пытался передать это дочери. Он учил Франческу читать на ночь итальянскую молитву и показывал, как следует заказывать еду в итальянском ресторане. Крупье стола, на котором играли в баккару, однажды сказавший невинную фразу о том, что у девочки армянские глаза, был немедленно уволен.
Майкл не сказал дочери только одного: что ее итальянский дедушка, скорее всего, был бандитом. В то время, когда был зачат Фоллон, итальянцев в Лас-Вегасе было пруд пруди. Майкл Корнеро, король западных контрабандистов рома, и его правая рука Пьетро Сильваньи. Вито Бассо и Карло Беллагамба из Чикаго. Парни из Флориды, Анджело Сицилиано и Франк Талья. И свой, невадский – Джой Франкимони по кличке Носатый. Майкл был бы горд назвать отцом кого-нибудь из них. За исключением Франкимони, которому так хотелось выгнать из Лас-Вегаса евреев, что его антисемитизм оскорбил лучшего друга Майка, Ури Эделстейна.
Конечно, теперь все они мертвы или удалились на покой. А вот он, Майкл, жив, забрался на самый верх, и никто не может сказать о нем ни одного плохого слова.
Кроме двух человек. Точнее, двух баб.
– Папа, выпьешь что-нибудь? – спросила Франческа, встав из-за стола. Высокая, стройная, с роскошными каштановыми волосами, падающими на плечи. Великолепный юрист с очаровательной улыбкой. Само совершенство. А после субботы уже никто не посмеет назвать Майка Фоллона «вонючим ублюдком», как много лет назад дразнили его одноклассники. Майкл молча поздравил себя. Он хорошо поработал. Франческа и не догадывалась, что встречу со Стивеном ей устроил отец. Выбрав Стивена Ванденберга из списка двадцати самых завидных женихов, Фоллон придумал план: создать туповатого клиента, который придет к Франческе с идеей создать сеть фитнес-центров. Затем «мистер Фезерстоун» привел Стивена Ванденберга; как и надеялся Фоллон, сладкая парочка два месяца работала бок о бок, и природа взяла свое. «Ай да Майк Фоллон, ай да сводник!» – с улыбкой подумал он.
– Плесни мне шотландского, милая, – сказал он и опустился в стеганое кресло.
Тут зазвонил телефон, и Франческа сняла трубку.
– Это тебя, – сказала она, протягивая ему аппарат. – Дядя Ури.
– Да, Ури. – Слова Эделстейна заставили его расплыться в улыбке. – Отличная работа. Держи меня в курсе.
Работа была действительно отличная. Ури сумел заслать в «Рощу» своего человека. Того самого, который уже позаботился о других и сумел упрятать концы в воду. Фоллону достаточно дать сигнал, и Эбби Тайлер перестанет представлять для него угрозу.
