Текст книги "«Оскар» за имя"
Автор книги: Барбара Уилкинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)
– Как я смогу оплатить все это? – спрашивал он, – Что мне делать?
Бет подумала о деньгах, о безделушках, спрятанных между страницами книжек Дианы, в складках платьев Дианиных кукол, сидящих на полках, с которыми она иногда играла, придумывая истории их жизни, как они делали с Линдой Мэри, когда она была совсем девчонкой.
Она смотрела на него, качая головой.
– Если бы я только мог получить свой трастовый чек, – сказал он с отчаянием в голосе. – Если бы я только мог связаться с родителями.
– Пол, но ведь тот служащий, который занимается твоими чеками, должен был вернуться из отпуска через две недели. А прошло уже два месяца. Какой банк дает своим работникам двухмесячный отпуск? Ерунда какая-то.
Он стоял, отвернувшись, краска покрыла его лицо и шею.
– Знаешь, я не очень-то верю, что у тебя существует трастовый фонд, – сказала она задумчиво. – Думаю, правда то, что мне когда-то сказал про тебя Бобби: ты торгуешь наркотиками, поэтому-то мы и ездили во все эти места и ты вечно исчезал то в мужском туалете, то на стоянке. Все эти дешевого вида девицы и подозрительные парни – ты чувствовал себя с ними в своей тарелке. Я говорила Бобби, что он ошибается, и что ты не можешь заниматься наркотиками. Ведь ты живешь в имении родителей, где есть даже озеро, и все эти машины, и целая бригада уборщиков и все такое.
– Ну посуди сама, малышка, – огрызнулся он. – Если бы я торговал наркотиками, то зачем бы я стал ломать себе голову, как вытащить тебя отсюда? Я бы просто-напросто продал партию наркотиков.
– Тебе просто нечего продавать, – тихо сказала она. – Да, я знаю, что вы с Дарби думали, что я ничего не понимаю из ваших разговоров, и поначалу я действительно ничего не понимала. Но потом в «Секретах» я слышала разговоры, что сейчас ничего нет, и это было даже предметом шуток, они смеялись и говорили, что, может быть, им стоит выяснить у Боба Митчела, не осталось ли у него чего-нибудь после его провала. Или, возможно, у Микки Коэна, потому что его магазин расположен по соседству и по-соседски он должен помочь. Ваша беда в том, что вы считаете, что девушки ничего не знают. Но со временем я сопоставила кое-какие факты, и получается, что Бобби прав. Ты и в самом деле торгуешь наркотиками.
Он с ненавистью смотрел на нее, сжав зубы.
– Ты хочешь заниматься большими делами, стать владельцем студии, – сказала она. – Но ведь про это будут помнить.
– Я не собираюсь слушать всю эту чушь, – резко произнес он, – и меня не касается, что с тобой будет. – И добавил с издевкой: – Не звони мне, малышка. Я сам тебе позвоню.
– Поэтому-то ты и был в тот вечер на автовокзале, – сказала она. – В том пакете, что тебе передали, были наркотики.
Он стоял и смотрел на нее, засунув руки в карманы брюк. Затем поправил галстук, одернул рубашку и направился к двери, как будто принял какое-то серьезное решение, как будто решил вычеркнуть ее из своей жизни. Как будто она и не лежала здесь на кровати, как будто ее вообще здесь не было. Но ведь он не может этого сделать, с ужасом подумала она. Он не может просто так уйти и оставить ее одну. Она же любит его. И он любит ее.
– Я донесу на тебя! – закричала она. – Вот увидишь, ты преступник!
Он остановился как вкопанный и сказал, положив руку на ручку двери и не оборачиваясь:
– Можешь меня не запугивать, Бет Кэрол. – В голосе его прозвучала горечь. – Я не собираюсь уходить.
– Я люблю тебя, Пол, – сказала она.
– Я тоже тебя люблю. – Он вздохнул и, медленно приблизившись, сел на кровать и обнял ее.
Бет прижалась к нему, чувствуя его теплоту, ощущая запах его лосьона, ощущая и еще кое-что: торжество. Я победила, подумала она.
– Ты права, – сказал он, покачивая ее. – Я действительно продавал наркотики. Правда, неопасные. Всего лишь марихуану.
– Но почему? – прошептала она.
– Это из-за отца, – ответил он. – Он лишил меня содержания. Он давит на меня, чтобы я отказался от мысли заниматься кино. И я должен буду поступить в Коммерческую Высшую школу Вартона, а после ее окончания вступить в дело отца.
– О Боже, – сказала она. – Какой кошмар.
– Ты же понимаешь, что я не могу сделать этого, малышка, – прошептал он, касаясь губами ее волос. – Мне легче умереть, чем согласиться на это.
– Конечно, понимаю, милый, – сказала она. – Конечно, понимаю. – Она легкими движениями стерла слезы с его и со своих щек. Какой же он целеустремленный, как верен своей мечте, какой сильный. Он действительно такой замечательный, как она и думала вначале, прежде чем в их жизни стали происходить вещи, заставившие ее в нем усомниться.
– Так, значит, ты действительно из-за этого был там в тот вечер, когда мы встретились, – сказала она.
– Да, это правда, – слегка дрогнувшим голосом произнес он. – И какое счастье, я встретил тебя. Я просто не поверил своим глазам, когда увидел тебя. Это было как сон.
– Мне тоже так показалось, – сказала она. – Скажи, ты действительно подумал, что узнал меня, милый? Потому что иногда мне в голову приходила мысль…
– Конечно же, я подумал, что знаю тебя, малышка моя, – сказал он. – Конечно.
– Однажды, когда ты разозлился на меня, ты сказал, что знаешь, что я сбежала, что я бродяжка, – сказала она. – Ты же видишь мои шрамы.
– Но это было уже позже, – успокоил он, приподняв пальцем ее подбородок и глядя ей в глаза, и ей показалось, что она вся полна им, что, кроме них, в мире больше не осталось никого. – Знаешь, ведь не только ты можешь сопоставлять кое-какие факты и делать выводы.
– Милый мой, – вздохнула она.
– Ты ошибаешься только в одном, – сказал он, прижавшись губами к ее волосам. – Никто ни о чем не будет помнить. По крайней мере, в этом городе. У него нет памяти.
В дверь, толкнув ее плечом, вошла медсестра в накрахмаленном халате с подносом в руках. Она улыбнулась, увидя их.
– А теперь, молодой человек, вам надо уходить, – сказала она, ставя поднос на тумбочку около ее кровати. – Часы посещения закончились.
Пол улыбнулся своей обворожительной улыбкой и, нагнувшись, быстро поцеловал Бет в губы.
– Я рад, что ты все знаешь, – прошептал он. – Мне стало легче, когда все открылось.
– Я люблю тебя, – сказала она.
После того как медсестра взяла на анализ ее кровь, мочу и измерила температуру, Бет выключила свет в палате и откинулась на подушку, удивляясь тому, что у нее хватило смелости бросить вызов Полу, угрожать ему. Но как же она была счастлива, что смогла сделать это. Она была счастлива, что наконец-то узнала правду. Это объясняло и бесконечное пребывание семьи на Ямайке. Они просто выжидали. Ей не надо было складывать по кусочкам эту головоломку. Она была уже рада, что находится в больнице, что здесь нет ни таблеток, ни алкоголя, ни лапающих и использующих ее мужчин.
Ну, в сущности, она не могла их винить. Уж если кто и использовал ее, так это Пол. Но сейчас все между ними прояснилось. Они любят друг друга. Бет Кэрол вспомнила, какую нежность она испытывала к нему, когда они сидели здесь, на ее кровати, обнявшись, и лицо его было мокрым от слез, она и сейчас чувствовала на кончиках пальцев их влагу. Пол Фурнье плакал из-за нее. Какой же он милый, какой хороший.
При свете луны, проникающем сквозь окно, она как бы видела его. Он был обнажен и приближался к ней, а на лице его светились любовь, нежность, желание. Она представила себе его спортивную походку, его широкие плечи, темные курчавые волосы, покрывающие его грудь и живот и доходящие до паха. Его член был твердым и возвышался над пушистыми яйцами среди густых вьющихся волос, покрывающих внутреннюю сторону бедер. Она должна была быть готова принять его, она должна быть еще влажной после другого мужчины. Это всегда его возбуждало необыкновенно, он даже не мог доехать до дома, чтобы не овладеть ею. Они обычно не проезжали и квартала, как он начинал сдирать с нее трусики, задирать ее юбку, кусать ее соски и вонзать в нее свой член, громко крича при оргазме. Ее также сильно возбуждало то, что он так сильно хотел ее, и она тоже начинала стонать, может быть, даже громче, чем он. При этой мысли она почувствовала, что краснеет.
Бет подумала о всех тех мужчинах, с которыми она была за эти два месяца. Об их восхищенных взглядах, о том, как они ценили ее, о том, как ей нравилось, что им было с ней настолько хорошо, что они были готовы заплатить за это деньги, платили ей дополнительно, потому что им нравилось разговаривать с ней, слушать себя и свои собственные слова, которые они больше не могли никому в жизни сказать. Она вспомнила того молодого лысеющего мужчину, который постоянно приглашал ее и обращался с ней как с королевой. Она, пожалуй бы, даже не удивилась, если бы узнала, что он немного в нее влюблен. Она чувствовала это. Каждый раз, когда он приглашал ее, она ждала, что он сделает ей предложение. Квартиру, безопасное и безбедное существование. Некоторые другие тоже были готовы на это.
Однако все они не имели для нее ни малейшего значения. Ничто не могло сравниться с тем, как оживала она, чувствуя на своих губах губы Пола, когда все ее тело вибрировало от его прикосновений. Ничто не могло с этим сравниться.
Тем не менее в ее мозгу начали роиться сомнения относительно Пола, относительно всего того, что он ей сказал. В конце концов, он ей уже так много лгал. Почему она должна верить ему сейчас?
ГЛАВА 16
Пол не шутил, когда сказал, что третий этаж госпиталя запирается. Темнокожий санитар, который вез ее на кресле, отпер два замка, чтобы открыть дверь. Даже крохотное окошко палаты было зарешечено. Бет решила, что это сделано для того, чтобы никто не смог разбить его стулом, а может быть, и не поэтому, поскольку окошко было таким малюсеньким, что, даже разбив его, невозможно было бы через него выбраться.
Но, кажется, никто и не стремился к этому. Когда ее вывозили в кресле для проведения каких-либо исследований, большинство больных просто сидели в своих халатах и смотрели в пустоту. Медсестры сказали ей, что им дают какие-то новые средства. Несколько раз она просыпалась ночью от криков, от торопливых шагов санитаров и медсестер по коридору. Но это было скорее исключением из правил и происходило чрезвычайно редко. Обитые матами стены, смирительные рубашки – все это уже давно вышло из употребления, как ей с радостью доложили медсестры.
Большинство больных были женщины, и большинство из них, как рассказали медсестры, попали сюда из-за чувства тревоги или депрессии. Сестры к ней очень хорошо относились, возможно, из-за того, что она была здесь самой молодой. Они причесывали ее, красили ей ногти, всячески баловали. И еще они любили сплетничать о других пациентах, особенно о тех, кого только что привезли. Здесь были две больные чуть постарше нее, только что родившие, страдавшие тем, что называют родовой депрессией или даже родовым синдромом. Это случается, когда происходят какие-то гормональные нарушения, молодая мать не может ухаживать за своим ребенком, все время плачет и даже пытается его убить. Убить ребенка? Она даже подумала, что сестры так своеобразно шутят, но потом поняла, что это, должно быть, правда. Две пациентки пытались покончить с собой, и это Бет хорошо понимала. Понимала отчаяние и стыд, чувство собственной ненужности, толкнувшее их на страшный поступок.
Но больше всего медсестер приводило в возбуждение появление пациента в одной из специальных палат. Обычно это бывали кинозвезды с припадками белой горячки, которые, упившись до последней степени, крушили ресторанные столики, или бегали с ружьем за женой, или же глотали целую упаковку снотворных таблеток из-за несчастной любви к другой кинозвезде. Господи, медсестры вели себя в этих случаях как свихнувшиеся поклонницы.
Однако еще сильнее они волновались, когда появлялся психиатр, интересный мужчина, у которого когда-то была большая практика на Бедфорд-Драйв, там имели свои кабинеты почти все местные психиатры. Медсестры в шутку называли это место «Кушеточное ущелье». У него лечилось множество киноактеров, директоров и продюсеров, других всевозможных шишек и просто богатых дам, навещающих своих психиатров между посещениями салона красоты и ресторана. У него была красивая жена, двое детей и дом с бассейном в Беверли Хиллз. Один из его пациентов как-то ухитрился приподняться на кушетке во время консультации и увидел, что его психиатр сидит в большом кожаном кресле и рыдает.
Пациент был необыкновенно растроган, решив, что этот парень действительно сочувствует и сопереживает ему. Потом это случилось еще раз, уже с другим больным. И еще, и еще. Наконец психиатрическому обществу стали известны его странности, так он очутился здесь, в клинике.
Медсестры были возбуждены до предела. Они только о нем и говорил. Как они объяснили Бет, дело было в том, что врачи обращались с ними как с людьми третьего сорта. Они должны были вставать при их появлении, открывать для них дверь, ну и выполнять всякие прочие обязанности, казавшиеся им унизительными. И поэтому они испытывали что-то вроде злорадства, но Бет это не нравилось, поскольку психиатры как боги. И все это знают. Они не имеют права разваливаться, как простые смертные. Это нарушает порядок вещей.
Но как бы там ни было, чувствовала она себя прекрасно. Покой, сон, хорошее питание сделали свое дело. У Бет налились груди, бедра, в глазах появился живой блеск, и когда она смотрела на свое отражение в зеркале, то видела в них что-то новое. Возможно, жажду жизни. Что-то такое…
Пол тоже это заметил. О, он был таким внимательным. Приходил к ней каждый вечер после ужина и приносил великолепные розы на высоких стеблях, над которыми ахали и охали медсестры и из-за которых ее немного поддразнивали. Он сказал, что ей не о чем беспокоиться, потому что он нашел деньги, чтобы заплатить за ее пребывание в больнице. От этих слов у нее мурашки пробежали по спине, поскольку это, возможно, означало, что он снова стал торговать наркотиками. Но он, конечно, мог занять деньги и у Дарби. Скорее всего, у Дарби, поскольку, похоже, у того неплохо пошли дела.
Каждый день в больницу приходили добровольные помощники, они приносили больным различные газеты и журналы. Их звали «карамельками», потому что на них были бело-розовые полосатые переднички. В основном это были пожилые дамы, хотя попадались и молодые девушки из богатых семей. Бет была рада, когда приходили пожилые дамы, их сочувствие ее не унижало, чувствовалось, что их родная дочь может оказаться в таком положении. Но когда приходили девушки помоложе, многие из которых были незамужними, несмотря на зрелый возраст, в основном принадлежавшие к богатым и известным семьям, вроде семьи Пола, из тех, что устраивали благотворительные балы или посещали больницы, когда не были заняты покупкой дорогих и роскошных туалетов, или верховыми прогулками, или еще чем-нибудь в этом роде, то Бет чувствовала большую неловкость.
Но тем не менее она с интересом просматривала журналы мод, приносимые «карамельками», и однажды, сидя в кресле у окна, обратила внимание на несколько страниц со снимками, сделанными Дарби. И как она ни ревновала Пола к Дарби, не могла не признать, что его снимки были самыми лучшими. Еще пристрастилась к чтению газет. Особенно колонок, рассказывающих о светских новостях. Ей доставляло удовольствие произносить имена Доэни, Доквейлера, Хотчикса, Дугласа, Чандлера. Она старалась заучить их наизусть.
Ей также нравилось просто сидеть и смотреть в окно. Прямо внизу был небольшой парк, где детей катали на пони, карусели и еще кое-какие аттракционы, а еще буфет, где родители могли купить горячие сосиски, гамбургеры, коку, сахарную вату и воздушные шарики.
Забавно, думала Бет, когда санитар вез ее вдоль коридора. Она сбежала из дома, чтобы не попасть в подобное место, и все же она здесь. И тут совсем неплохо. Медсестры очень милые. К ней нередко забегают молодые врачи и ординаторы просто поболтать. И одна из врачей была даже девушка, что казалось странным не только ей, но и сестрам, которые испытывали некоторое смущение, общаясь с ней. А еще вкусная еда, забота. Медсестры рассказывали, что некоторые пациенты просто приходят сюда, когда чувствуют, что жизнь на воле слишком сложна. Так что можно было сказать, что она попала в добрую и заботливую семью, и здесь совсем не страшно, совсем не так, как она раньше думала. Иногда ей даже приходило в голову, что было бы не так уж плохо остаться здесь навсегда.
Санитар остановился напротив двери с табличкой «Доктор медицины Марк Росс», исполненной золотыми буквами. Ага, значит, это кабинет заведующего отделением, ей придется впервые встретиться с ним. Бет с трудом сглотнула, чувствуя в животе неприятный холодок. Интересно, что он о ней подумает? Одна из медсестер причесала ее и завязала волосы розовой лентой. Губы она покрасила помадой такого же розового цвета. На ней была красивая розовая ночная рубашка и такого же цвета кружевной пеньюар, который ей принес Пол. Ногти были покрыты лаком такого же розового цвета, что и помада, и лишь в последнюю секунду Бет заметила, что сломала ноготь большого пальца. Вид этого сломанного ногтя так расстроил ее, что она как-то не сообразила взять пилочку и придать ему хоть какую-то форму. Он был отвратительным, с неровными зазубринами, и она зажала его другими пальцами, все время думая о том, чтобы его не показывать.
Это была большая угловая комната с шестью окнами, три из которых выходили на Голливудские холмы. На полках было множество медицинских книг в кожаных переплетах, а на низеньком датском журнальном столике разбросаны многочисленные медицинские журналы. Еще стоял низенький диван, несколько стульев, расставленных вокруг другого столика современного дизайна, над ним на стене висело множество дипломов и грамот в рамках. Полуденное солнце заливало комнату и почти ослепило ее, и она могла различить лишь силуэт человека, стоявшего перед ней. Он повернулся, прошел несколько шагов, сел в кожаное кресло у стола и широко улыбнулся. Бет услышала, как закрылась дверь.
Она с некоторым испугом посмотрела на него и увидела его доброе открытое лицо, веселые искорки в синих глазах, почувствовала исходящую от него доброжелательность и понимание. Она сразу же прониклась к нему симпатией, как будто была знакома с ним всю жизнь, как будто они уже миллион раз бывали в подобной ситуации, и он всегда помогал ей.
– Меня зовут доктор Росс, – сказал он, положив локти на стол и соединив пальцы рук. На нем был белый пиджак, белая рубашка и темно-бордовый галстук в полоску.
– Меня зовут Бет Кэрол Барнз, – робко произнесла она, пожимая протянутую ей руку и не желая отпускать ее никогда. Ей хотелось думать, что он не заметит сломанного ногтя.
– Так сколько вы уже у нас? Пять дней? – спросил он, листая находящуюся перед ним историю ее болезни. Она была просто огромная, забитая какими-то бланками разных цветов. Похоже, здесь страниц пятьдесят – шестьдесят, в которых занесено каждое ее слово, каждое яйцо всмятку, которое она съела. Она почувствовала, как пересохло у нее во рту. Интересно, думала она, что же еще написано там про нее.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
– Намного лучше, спасибо, – пробормотала она.
– У вас был сильный приступ, – сказал он спокойно. Бет напряглась, видя, как он ждет ее ответа, просматривая свои бумаги.
– Ты же, наверное, слышала о доверительных отношениях между врачом и пациентом, Бет? – спросил он, и голос его прозвучал с такой теплотой, с такой добротой.
Черт подери, ей не устоять перед этой доброжелательностью. Она почувствовала, что вот-вот заплачет. Она медленно покачала головой.
– Понимаешь, все, что пациент рассказывает доктору, это полная тайна, – сказал он с улыбкой, подталкивая ее на откровенный разговор. – Даже в суде мы не имеем права рассказывать ни о чем, что узнали от пациента. Ты меня понимаешь?
– Да, – сказала она.
– Вот тебя нашли обнаженной, без сознания в одном из домиков позади гостиницы «Беверли-Хиллз», – сказал он, читая какую-то страницу. – Кто-то, не назвав себя, позвонил в полицию.
– А, – сказала она.
– Когда тебя осмотрели в приемном покое, то стало ясно, что незадолго до этого у тебя были с кем-то интимные отношения. Она кивнула.
– Ты не хочешь поговорить об этом? – спросил он.
– Ну, я встретила этого мужчину, он мне показался очень симпатичным, – сказала она. – И когда он предложил зайти к нему выпить бокал шампанского, я решила, почему бы и нет. – Она умоляюще посмотрела на врача. – Он был очень приличный человек, – добавила она. – У него большой завод в Сан-Диего, там работает тысяча человек. Он пригласил меня как-нибудь приехать и посмотреть его завод.
– Он заплатил тебе за то, что имел с тобой интимную связь? – ласково спросил он.
– Нет, что вы! – с оскорбленным видом ответила она. – Просто он мне понравился. Он очень сильный, и, когда он мне это предложил, я согласилась.
– И как ты считаешь, что же произошло? – спросил он. – Такие вещи с тобой часто происходят?
– Что именно? – не поняла она.
– Ты раньше часто теряла сознание во время интимных отношений?
– Ну, я часто хожу на вечеринки, – ответила она неопределенно. – Знаете, как это бывает. Немного выпьешь. Поздно ложишься. Забываешь поесть.
– Так, значит, было именно так, – сказал он, делая у себя какие-то записи.
– Да, мне так кажется, – сказала она. – По крайней мере, мне ничего другого в голову не приходит.
– Твои родители живут здесь, в Лос-Анджелесе? – спросил он.
Бет так и застыла, чувствуя, как в груди снова зарождается страх.
– Как хочешь, – сказал он ей, – ты мне можешь рассказать абсолютно обо всем, ты же знаешь.
– Я живу у своего друга, – сказала она. – Он из старой калифорнийской семьи. Сейчас они уехали.
– Так, значит, ты не из Лос-Анджелеса? – подсказал он.
– Нет, нет, – призналась она. – Я из Айдахо.
– Твои родители знают, что ты здесь? – спросил он. Она покачала головой.
– Почему бы тебе не связаться с ними и не сообщить о себе? Они, наверное, волнуются.
– Нет, – ответила она.
– Почему ты так в этом уверена, Бет Кэрол? – спросил он.
– Я знаю, – угрюмо сказала она.
– Это имеет какое-нибудь отношение к шрамам на твоих запястьях? – спросил он. – Что заставило тебя это сделать?
– Если вы думаете, что я хотела себя убить, то вы ошибаетесь, – пробормотала она. – Просто что-то нашло. Я слышала, что так говорили врачи, когда думали, что я сплю. Это неглубокие порезы, они так сказали.
– Так что же случилось? – спросил он. – Знаешь, иногда то, что кажется ужасным, со временем теряет свою драматичность. В конце концов понимаешь, что все не так уж и страшно.
– Да, это так, – согласилась она.
– Это из-за мальчика? – спросил он. Она опять кивнула.
– Тебя с ним застали?
– Да, – с трудом произнесла она.
– Ну, это нередко происходит с подростками, – сказал он. – Гораздо чаще, чем ты думаешь. А потом родители начинают понимать, что это не такая уж ужасная вещь. Родители всегда готовы простить.
– Если родители тебя любят, то наверное, – сказала она.
– А ты думаешь, твои родители тебя не любят?
– У меня только отец. И я не думаю, что он любит меня. Я просто это знаю.
– Ну, мужчины обычно очень заняты своими делами, – сказал он сочувственно. – Они тратят так много времени, чтобы зарабатывать деньги, что ребенку частенько кажется, что его не любят. Но это совсем не так. Просто у отца так выстраивается шкала ценностей. Он считает, что выполняет свои основные обязанности, обеспечивая свою семью.
– Послушайте, – сказала она, – к моему отцу это не относится. Он меня не любит.
– Почему ты так уверена в этом, Бет Кэрол?
– Потому что он хотел, чтобы я родилась мальчиком. – Она вздохнула. – Я его подвела. Он мне этого так и не простил.
– Так, может быть, тогда именно тебе необходимо простить его в душе, – сказал он.
Она смотрела на него немигающим взором, не понимая, о чем он. Наверное, какой-то психологический трюк, решила она. Что-то из взрослой жизни. Господи, никто не любит отца так, как любит своего она. Что ей нужно прощать? Она ничего не понимала.
– С тех пор как ты у нас, ты поправилась почти на два килограмма, – пробормотал он, снова листая ее бумажки. – И ты хорошо спишь.
– Да, все очень хорошо, – сказала она.
– У тебя хороший аппетит. Ты реагируешь на то, что происходит вокруг тебя. Тебя интересуют другие больные. Ты читаешь газеты и журналы. Ты смотришь телевизор в холле.
– Да, это так, – сказала она, чувствуя, как звучит гордость в ее ответе из-за того, что все – и медсестры, и врачи, и ординаторы – отметили, что она вполне нормальна, что реагирует на окружающее как здравомыслящий человек. Она даже почувствовала некоторое разочарование и грусть, предугадывая его дальнейшие слова. Он скажет ей, что ей пора выписываться, что с ней все в порядке. И ей опять придется вернуться к тому, что ждет ее на воле. Она не станет больше заниматься тем, чем занималась раньше. Она придумает какой-нибудь другой способ помочь Полу, пока не вернется его отец. Ведь можно же что-нибудь придумать. Однако одна только мысль о том, что ей придется уйти отсюда, из этого спокойного, безопасного места, вызвала тревогу в ее душе. Она взглянула на доктора Росса, думая о том, чтобы попросить у него одну таблетку успокоительного. Одну лишь таблетку.
Теперь наступила его очередь вздыхать. Он откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. Он выглянул в окно, и она почувствовала, как ее охватил страх, от которого буквально зашевелились волосы на голове.
– Даже не знаю, как тебе это сказать, – начал он медленно после ужасно длинной паузы, показавшейся Бет вечностью.
О чем это он? – с тревогой думала Бет. Может быть, у нее какая-нибудь ужасная болезнь? Она скоро умрет? Она ухватилась за ручки кресла так, что побелели пальцы. Что бы там ни было, она не хочет об этом знать. Не говори мне, чуть не выкрикнула она. Пожалуйста, не говори мне.
– Ты знаешь, что ты беременна, Бет Кэрол? – спросил он, и у нее вдруг так закружилась голова, что ей показалось, что она теряет сознание. Но она не может быть беременной, этого просто не может быть. Такое случается только с «белой грязью», девицами, о которых в их городке говорили шепотом, с презрением и насмешкой, которые ходили по улицам с низко опущенной от стыда головой. Бет знала, что значит быть беременной для незамужней девушки. Это значит, что вся твоя жизнь загублена. Значит, ты становишься изгоем, тебя никогда не примут дома.
Но несмотря ни на что, она вдруг улыбнулась. Она чуть не рассмеялась в полный голос. Ребеночек. Ее собственный, ее самый родной ребеночек. Ребенок, о котором она мечтала, которого всегда хотела, которого она сможет прижать к сердцу. Ох, как же она будет любить его, заботиться о нем. Она машинально поднесла руки к груди, как бы баюкая его у сердца. Он будет принадлежать ей, он никогда ее не предаст. И она сможет любить его всем своим изболевшимся сердцем. Она просто чувствовала его шелковистые светлые волосенки, его теплую спинку на своей ладони. Она была счастлива, и ей было безразлично, кто знал об этом. Кого волнует то, что она отвержена? Здесь никто ни на что не обращает внимания. Она может быть всем, чем угодно. Вдова военного, погибшего в Корее. Она уже слышала, как объясняет, что она так печальна от того, что его отец погиб, так и не успев увидеть его, она буквально представляла сочувственный взгляд, который будут бросать на молодую мужественную женщину.
– С тобой все в порядке? – спросил он с тревогой. – Может быть, тебе дать что-нибудь? Чашечку чая?
– А вы уверены? – спросила она, чувствуя, как дрожат ее руки, как перехватывает горло.
– Да, мы в этом не сомневаемся, – сказал он.
– Знаете, – медленно начала она. – Я действительно очень хочу ребенка. Я всегда хотела ребенка. И я буду очень хорошей матерью. Вот увидите. Но понимаете, у моего друга еще все так неопределенно. Он хочет иметь свою студию, но на это нужны и деньги, и время, а он пока сделал только один фильм, и, понимаете, он вряд ли женится на мне, пока чего-то не добьется.
– Не сомневаюсь, тебе придется о многом подумать, – сказал доктор. – Я все понимаю.
– Я не могу воспитывать его одна, – думала она вслух. – То есть я хочу сказать, что если я буду растить его одна, то смогу устроиться лишь на работу с неполным рабочим днем, за которую буду получать гроши, а у моего ребенка все должно быть самое лучшее.
– Понимаю, – кивнул он.
– То есть у него должна быть чудесная детская, вся в кружевах и все такое, полно игрушек. – Она посмотрела на него, чтобы убедиться, что он понимает ее, но, очевидно, он понимал. Эти психиатры должны все знать, они столько всего наслушались. – Я уже все продумала, – продолжала она. – Стены должны быть нежно-голубые и одеяльца тоже. А когда он немного подрастет, то у него будут комбинезончики, в которых ходят малыши. Они такие симпатичные с этими помочами, с пуговичками на плечах и с белыми рубашечками. И еще белые ботиночки и белые носочки.
– Да, да, Бет Кэрол, – я все понимаю.
– И я не смогу иметь ничего подобного, – чуть не со слезами проговорила она.
– Ты знаешь, кто отец ребенка? – спросил он. Отец? О Господи! Она даже не подумала об этом. Она готова была умереть, лишь бы не оказалось, что это кто-нибудь из тех, с кем она делала это за деньги. Она готова была умереть. Она была в таком шоке, что просто не знала, что сказать, она стала мысленно вспоминать, кто кончал в нее, кто нет. Кто предохранялся. А кто нет. Нет, все же, скорее всего, это Пол. Он никогда не предохранялся, и он делал это чаще, чем все остальные. И ему все же придется жениться на ней, ничего тут не поделаешь. А потом приедет его отец. Он поможет нам. Он не может не помочь им, когда Полу придется нести ответственность за жену и ребенка.
– Он на мне женится, – прошептала она. – Я это точно знаю.
– Ну что ж, возможно, вы вдвоем и сможете что-нибудь придумать, – сказал доктор. – В конце концов, если у вас стабильные отношения и вы любите друг друга, то вы будете не первой парой, которая женится уже в ожидании ребенка.
– Нет, так не получится. Я знаю, так не будет.
– А если отдать его на воспитание? – предложил он. – Существует несколько вполне надежных агентств, у которых на примете имеются благополучные обеспеченные пары, которые ждут своей очереди на усыновление ребенка.
– Вы хотите сказать, что я должна родить, а потом отдать своего ребенка? – медленно спросила она.
– Знаешь, я мог бы тебе помочь, – сказал он, широко улыбаясь. – У меня есть друзья, они хотели бы кого-нибудь усыновить. Очень приятные люди, Бет Кэрол. Образованные, симпатичные. Он тоже психиатр, работает на медицинском факультете в Лос-Анджелесском университете и еще имеет частную практику в Беверли Хиллз. И она – чудесная женщина, очень добрая, интеллигентная. До того как они поженились, она играла на виолончели.
