Текст книги "Состоятельная женщина. Книга 1"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
3
Генри Росситер плотно прижал телефонную трубку к уху, чтобы по возможности лучше слышать звучавший на другом конце провода женский голос: для этого ему приходилось изрядно напрягаться, потому что, хотя Эмма Харт по обыкновению отчетливо произносила слова, сейчас она говорила гораздо тише, чем всегда.
– Итак, Генри, – подытожила она, – я была бы вам весьма признательна, если бы вы согласились заглянуть ко мне в офис, сюда в магазин, около половины двенадцатого. Мы бы поболтали с часок, а потом как раз подоспеет ленч – и мы могли бы перекусить прямо у нас в комнате для заседаний правления. Конечно, если у вас ничего другого на это время не запланировано.
На какое-то мгновение он заколебался. Для кого-нибудь другого это осталось бы незамеченным, но не для Эммы – уж он-то знал.
– Прекрасная идея, моя дорогая. Приду с удовольствием, – выпалил он как можно быстрее.
– Но у вас, правда, на этот час ничего не намечено, Генри? Меньше всего мне хотелось бы нарушать ваши планы.
А планы у него действительно имелись – и совсем иные. Как раз в это время должна была состояться важная деловая встреча за ланчем, договоренность о которой была достигнута раньше. Но мог ли он отказать своей давней и самой важной клиентке, к тому же еще одной из самых богатых женщин в Англии, а возможно, и во всем мире, поскольку точных размеров ее состояния не знал никто? Обманывать ее, прибегая к спасительной лжи, было бы неблагоразумно, ибо, будучи достаточно прозорливой, она понимала, что у ее банкира, конечно же, имеется какая-нибудь предварительная договоренность. Поэтому он не стал выкручиваться, а, прокашлявшись, сказал правду:
– Было намечено, но отменить эту встречу не составит для меня большого труда, раз просите о встрече вы, моя дорогая.
– Спасибо вам, Генри. Тогда до встречи в половине двенадцатого. Всего доброго!
– Всего доброго, Эмма, – произнес он в ответ, но она уже положила трубку.
Генри знал Эмму Харт не меньше сорока лет. Срок, вполне достаточный для того, чтобы понимать: за каждой из ее просьб, каким бы мягким тоном она ни излагалась, всегда стоит неумолимое требование. По существу это были не просьбы, а приказы, хотя и высказанные самым нежным тоном. К тому же и ее манера держаться неизменно отличалась обворожительностью – Генри первым готов был признать, что это как нельзя лучше помогает ей добиваться своего.
Уставившись на чернильный прибор из оникса, стоявший у него на столе, Генри стал раздумывать, что бы могли означать Эммины слова. Ничего особенного она вроде бы и не сказала, и в ее голосе он не уловил ни одной нотки беспокойства или раздражения, но почему-то во время их короткого телефонного разговора им овладело непонятное чувство тревоги. Как опытный банкир, Генри, обладая известной интуицией и проницательностью, неизменно подстраивался под своих клиентов, учитывая при этом особенности характера каждого из них, малейшие его причуды и завихрения. Без этого ему просто нельзя было бы обойтись – ведь он занимался их финансами и устройством многих из их дел, а с очень богатыми людьми, как он убедился еще на заре своей деятельности, порой может быть очень и очень трудно. Особенно когда речь идет об их деньгах.
И тут наконец до него дошло: озадачил его не сам звонок Эммы, а ее неожиданное приглашение на ленч. Прежде от нее такого рода предложений не поступало – отсюда и охватившее его неопределенное чувство тревоги. В поведении Эммы, он знал это по собственному опыту, было много стереотипов. Например, она не встречалась ни с кем за рабочим ленчем – если же это происходило, то планировалось за много дней вперед. Поэтому-то отступление от правила в данном случае и выглядело весьма необычным, и чем больше Генри над ним думал, тем больше приходил к выводу: что-то во всей этой истории нечисто. Между тем, после ее возвращения из Нью-Йорка он уже трижды в течение недели разговаривал с ней по телефону, и всякий раз она была по обыкновению деловой, энергичной, и ничего как будто не предвещало никаких неприятностей.
Генри снял очки, откинулся на спинку стула и задумался: а что, если ее не устраивает, как его банк ведет дела „Харт Сторз"? По своей натуре он был человеком беспокойного склада, особенно, когда речь шла о банке, а в последнее время его беспокойство стало прямо-таки хронической болезнью.
– Наверняка сегодняшнее приглашение объясняется какой-нибудь элементарной причиной, – успокоил он сам себя, раздраженно бормоча под нос:
– Навыдумывал Бог знает что...
Тем не менее Генри нажал на кнопку селектора и попросил секретаршу срочно прислать к нему Осборна.
Осборн и еще двое клерков из его частного банка занимались всеми деловыми операциями Эммы Харт в Англии, включая как дела компании, так и ее собственные. Все трое докладывали непосредственно ему, а он, в свою очередь, просматривал их отчеты не реже двух, а иногда и трех раз в неделю. Нередко Осборн упрекал его за то, что их банк расходует столько времени и сил на контроль за делами империи миссис Харт, настаивая, чтобы вместо людей для этой цели использовались компьютеры. Генри, однако, не слишком доверял машинам, будучи человеком консервативным и даже, до известной степени, старомодным. Более того, он полагал: состояние, оцениваемое примерно в триста миллионов фунтов стерлингов (плюс-минус два-три миллиона), стоило того, чтобы расходовать на него какое угодно время и человеческую энергию. Эмма была требовательна и практична не меньше, а даже больше, чем любой банкир, включая и его самого. Генри всегда должен был быть уверен, что банк в состоянии ответить на все ее вопросы, когда бы она их ни задала. Вот почему ее счета проверялись ежедневно – зато днем и даже ночью, если его разбудить, вся информация будет у него под рукой, и никакой вопрос не застанет его врасплох.
Приход Осборна прервал его размышления. Постучав в дверь, тот не вошел, а прямо-таки вплыл в комнату. Самодовольный щенок! Сколько в нем эгоизма, тщеславия и внешнего лоска, подумал Генри, с внутренней неприязнью глядя на безукоризненно одетого молодого человека, стоявшего сейчас перед ним. Но что еще, спрашивается, можно ожидать от выпускника Итона?
– Доброе утро, Генри!
– Привет, Осборн!
– Великолепный день, не правда ли, Генри? По-моему, весна в этом году обещает быть ранней. Как по-вашему, сэр?
– Погода меня не интересует, – пробурчал Генри. Тони Осборна как будто не задел тон патрона, или он попросту сделал вид, что ему это все равно. Однако манера его сделалась более деловой, а голос – чуть более холодным.
– Я хотел бы обсудить с вами счета Роу, – начал он.
– Не сейчас! – Генри остановил его жестом руки и отрицательно покачал головой. – Я вызвал вас для того, Осборн, чтобы удостовериться: нет ли каких-нибудь проблем со счетами миссис Харт? Я только что с ней разговаривал, и она просила меня с утра зайти к ней в магазин. Значит, с нашей стороны все в полном порядке?
– Абсолютно, сэр! – твердо ответил Осборн, удивляясь, зачем его вызвали. – Все под контролем.
– Полагаю, вы следили и за ее капиталами за границей? Проверили ли вы вчера состояние ее зарубежных авуаров? – И Генри озабоченно постучал ручкой по столу.
– Мы всегда делаем это по понедельникам. Проверяем американские и австралийские вклады – там все в полном ажуре. „Сайтекс" ведет себя вполне прилично. После прихода нового президента компании акции даже поднялись в цене. А в чем дело, Генри? Разве что-нибудь произошло? – начиная беспокоиться, спросил Осборн.
В ответ Генри отрицательно покачал головой.
– Мне лично ничего такого не известно, Осборн. Просто я люблю быть в курсе текущих событий и располагать полной информацией, раз я встречаюсь с миссис Харт. Давайте-ка пойдем к вам и вместе просмотрим все ее счета.
После полутора часов проверки основных Эмминых счетов Генри полностью удостоверился в том, что Осборн и двое его помощников прекрасно справляются со своими обязанностями, проявляя похвальное усердие. Все английские текущие счета находились в идеальном порядке. Что же касается заграничных авуаров, то они включали последние изменения мировой конъюнктуры, правда с учетом разницы во времени, с которой данные биржевой котировки поступали в Лондон. Ровно в одиннадцать – банкир славился своей пунктуальностью – Генри надел черное пальто, взял котелок и зонт и отправился на встречу с миссис Харт. На минутку остановившись на ступеньках лестницы, он втянул носом воздух. Осборн был прав: для января день был прекрасный, хотя и холодный, но бодрящий и солнечный, пахнущий весенней свежестью. Генри быстро зашагал по улице, поигрывая тростью зонта. Высокий, красивый, еще не старый (чуть за шестьдесят), серьезный, исполненный достоинства – кто бы мог, глядя на него, подумать, что по натуре человек этот был легкомыслен и насмешлив.
Генри Росситер обладал утонченным холодным рассудком, отличаясь при этом остроумием. Начитанный и культурный, он был знатоком искусства, коллекционировал первые издания редких книг, увлекался театром и музыкой. Как и положено истинному джентльмену, он отлично ездил верхом и прекрасно стрелял, а у себя в графстве, где находилось его родовое поместье, состоял даже членом охотничьего клуба. Происходил Генри из богатой и знатной аристократической семьи, владевшей обширными земельными угодьями, и это наложило на него свой неизгладимый отпечаток: в результате получился своеобразный гибрид, состоящий из здорового консерватизма, присущего высшему английскому сословию, и светской изощренности объездившего чуть ли не полмира космополита. Успевший дважды жениться, сейчас он снова находился в разводе, что делало его одним из самых завидных женихов Лондона. Хозяйки самых изысканных столичных салонов наперебой старались заполучить к себе этого блестящего и занимательного собеседника с прекрасными манерами и галантностью стареющего бонвивана. Словом, он был привлекателен и по-своему опасен для женщин, имея успехи и в бизнесе, и в обществе.
Поймав на углу такси, Генри сел в машину и, слегка наклонившись к водителю, назвал только фамилию миссис Харт – этого было достаточно, чтобы лондонский „кэбби" знал, куда ехать. Откинувшись на спинку сиденья, он расслабился, совершенно уверенный, что Эмме не в чем упрекнуть ни его самого, ни его банк. Абсолютно не в чем. Правда, истинная причина сегодняшнего внезапного приглашения по-прежнему оставалась для него загадкой, но разъедавшая душу тревога отступила.
„Женщины, – подумал он с отчаяньем, но и с некоторым удовольствием, – это и в лучшие-то времена совершенно непредсказуемые создания!" Генри всерьез полагал, что иметь с ними дело просто невозможно: они то озадачивали, то разочаровывали, а то, наоборот, очаровывали его, и так всю жизнь. Однако сейчас ему надо, решил он, срочно перестраиваться в отношении своих взглядов на женщин: ведь как-никак он ехал к Эмме. А уж ее-то при всем желании не назовешь непредсказуемой, как и не скажешь, что с ней невозможно иметь дело. Своевольная – да, иногда даже упрямая до такой степени, что не сдвинуть с места. Но в основном он знал ее как чрезвычайно благоразумную и уравновешенную женщину. Осмотрительность безусловно была одним из ее главных достоинств. Нет уж, применить к этому человеку слово „непредсказуемый" просто невозможно.
Пока такси лавировало среди потока машин, пробираясь по запруженным улицам в сторону Найтсбридж, мысли Генри неотступно вертелись вокруг одной женщины – Эммы Харт. Добрыми друзьями и деловыми партнерами они были уже долгие годы и за это время, можно сказать, притерлись друг к другу и ценили свои отношения. С Эммой ему было всегда легко работать, так как ее ум отличали логика и прямота суждений. В ее мышлении не было ничего от обычной для женской половины рода человеческого запутанности; к тому же, голова ее не была забита всякого рода женским вздором. Он невольно улыбнулся, вспомнив, как однажды сказал ей, что ум у нее чисто мужской.
– Да? А что, между ними существует какая-то разница? – спросила она резко, но при этом с улыбкой на губах. Такая постановка вопроса ее явно позабавила.
Помнится, тогда его несколько задел ее вопрос: ему-то хотелось сделать ей комплимент! Ведь о способностях женщин, прежде всего умственных, Генри был весьма невысокого мнения.
Эмма очаровала его буквально с первого же дня их знакомства. Она показалась ему тогда самой очаровательной женщиной на свете и, после стольких лет, все еще оставалась таковой. Было даже время, когда он считал, что влюбился, хотя сама Эмма не догадывалась об этом. В то время ей было тридцать девять, а ему всего двадцать четыре – тот самый возраст, когда опытная женщина кажется как раз наиболее желанной. Эмма была потрясающе красивой – с этой ее копной блестящих волос, начинавших расти чуть не с середины высокого лба, где они круто сходились треугольником, называемым в народе „вдовьим пиком" (считается, что женщинам, у которых волосы растут таким образом, суждено рано овдоветь); с живыми зелеными глазами, сияние которых ошеломляло. Ее отличала поразительная энергия и упругая жизненная сила, которые заразительно действовали на окружающих. Что касается Генри, то он прямо-таки восторгался бодростью Эмминого духа и ее невероятным оптимизмом. Как непохожа она была на вялых и чопорных женщин, окружавших его в жизни! Сардонический ум, смешливость (она готова смеяться и над собой, и над своими бедами), прирожденная веселость и вкус к жизни – все это Генри находил восхитительным. И все эти годы, вплоть до сегодняшнего дня, его продолжал восхищать ее искрометный ум, ее интуиция и неистребимая решимость добиваться поставленной цели. По-прежнему неослабевающим было и ее природное обаяние, которым с годами она научилась искусно пользоваться и которое, Генри это знал, неизменно помогало добиваться наивыгоднейших результатов.
Почти три десятилетия Генри являлся ее финансовым советником. Эмма всегда внимательно прислушивалась к его советам, высоко ценила его предложения. За все эти годы между ними ни разу не возникло ни одного недоразумения. Генри по-хозяйски гордился тем, чего удалось добиться Эмме Харт под его руководством и кем стать – настоящая леди и при этом гений предпринимательства! Ее универмаг в Лондоне, и об этом знали все, не имел себе равных не только в стране, но и в мире – и по своим размерам, и по ассортименту товаров. Ее по праву называли королевой торговли, хотя мало кто, кроме Генри, при этом знал, какой огромной ценой ей все это досталось и каких жертв стоило. Ему-то было доподлинно известно, что в фундамент ее обширной торговой империи было прежде всего заложено ее самопожертвование, несгибаемое упорство, деловая сметка, интуиция, позволявшая упреждать капризы моды, безошибочный нюх на все перемены во вкусах публики и смелость, чтобы, если потребуется, безбоязненно идти на риск. Как-то он сказал Тони Осборну, что кирпичами и цементным раствором для лондонского универмага служила главным образом ее сила предвидения, поразительные финансовые способности и умение выходить из любых самых трудных положений, чтобы добиваться очередного триумфа. Что касается Генри, ее советчика, то он полагал, что всеми этими успехами она обязана в первую голову самой себе: и лондонский универмаг, и все другие магазины Эммы являлись наглядным свидетельством ее неувядающей силы.
– Приехали, сэр! – радостно объявил водитель. Генри вышел из такси, расплатился и поспешил по тротуару к служебному входу, где лифт поднимет его на последний этаж – туда, где располагался офис миссис Харт.
Когда Генри вошел в приемную, секретарша Гэй Слоун обсуждала что-то с одной из своих помощниц. Прервав разговор, она тепло приветствовала банкира.
– Миссис Харт уже ждет вас, – заметила она, вставая, чтобы открыть дверь в кабинет.
Эмма сидела за своим рабочим столом, буквально заваленным бумагами: его поразило, какой неожиданно хрупкой она выглядит на их фоне. Увидев его, Эмма оторвалась от чтения, сняла очки и встала из-за стола. Иллюзорное впечатление хрупкости исчезло – скорей всего оно было вызвано размерами стола и бумажным завалом. Она легко, быстро, энергичной походкой пошла ему навстречу. На ее лице играла приветливая улыбка. Одетая в элегантный темно-зеленый (цвета бутылочного стекла) бархатный костюм с чем-то белым и шелковым, схваченным у горла изумрудной заколкой, со сверкающими изумрудными сережками в ушах, она была само изящество.
– Генри, дорогой, так приятно с вами повидаться! – произнесла она, тепло пожимая его руку.
Улыбнувшись в ответ, он слегка наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. „Выглядит она вполне уверенной в себе. Только вот глаза немного усталые и бледновата что-то сегодня больше, чем обычно,” – отметил он про себя.
– Позвольте рассмотреть вас как следует, милая Эмма, – произнес Генри, слегка отстраняя ее, чтобы оценить, как она сегодня выглядит. Закончив „осмотр", он рассмеялся, делая вид, что поражен в самое сердце.
– Нет, вы все-таки должны будете открыть мне свой секрет, дорогая, как это вам удается сохранять столь цветущий вид!
Эмма весело улыбнулась.
– Упорная работа, честная жизнь и чистая совесть – вот и весь мой „секрет". Впрочем, вам, Генри, грех жаловаться. Вы сами выглядите потрясающе. А теперь давайте выпьем по рюмочке шерри и немного поболтаем. – С этими словами она подвела его к потрескивающему камину, перед которым уютно расположилось несколько стульев и диванчик. Они уселись друг перед другом, и Эмма налила в хрустальные рюмки шерри из графина.
– За великую женщину по имени Эмма! – провозгласил Генри, поднимая свою рюмку и чокаясь с хозяйкой, прежде чем отпить сухого шерри.
Эмма метнула в его сторону удивленный быстрый взгляд и весело рассмеялась:
– Ну и ну, Генри! – она еще раз засмеялась, чувствовалось, что ее это позабавило. – При всем моем уважении к вам, должна все же сказать, что я не Екатерина Великая, а вы не Вольтер. Но все равно спасибо. Это ведь был комплимент, не так ли?
Генри широко улыбнулся, несколько озадаченный быстротой ответной реакции, но тем не менее восхищенный ею.
– Есть ли на свете хоть что-нибудь, чего бы вы не знали, моя дорогая? Комплимент? Да, это был комплимент!
Эмма все еще продолжала смеяться.
– Нет, Генри, вы ошибаетесь. Я очень и очень многого не знаю. Но у меня был здесь до вас один из моих галантных внуков, и он сказал мне то же, что и вы. Еще вчера. И когда я сделала ему комплимент в ответ на его, он великодушно сообщил мне источник. Так что, дорогой, вы опоздали ровно на день!
Генри не мог не усмехнуться.
– Мы просто одинаково мыслим, вот и все. А какой именно из ваших внуков, разрешите узнать? – Его всегда интересовала вся эта большая и не вполне обычная семья.
– У меня их не так уж мало, а? – спросила Эмма с ласковой улыбкой. – Действительно, можно и запутаться. Я имею в виду Александра, сына Элизабет. Он был у меня здесь вчера днем. Только что вернулся из Йоркшира. Страшно кипятился, все рассказывал, что его дядя Кит не желает устанавливать новое оборудование на одной из фабрик. Оно и на самом деле стоит немалых денег, но в конце концов принесет нам хороший доход и расширит производство. Александр, по-моему, совершенно прав. Я во всем этом разобралась и постаралась, чтобы дело обошлось малой кровью.
– Он способный мальчик, этот Александр. И весьма предан вам, Эмма. Между прочим, если говорить о Кристофере... – Помолчав немного, он улыбнулся. – Извините меня, Эмма. Никогда не мог привыкнуть называть его Кит. Так вот, пару недель назад я его встретил. Меня поразило, что он был вместе с Эдвиной и Робином. Они обедали в „Савойе".
Эмму, казалось, задели слова Генри. Спокойно и доброжелательно любовавшаяся своим неизменно галантным собеседником, она тут же внутренне подобралась, хотя лицо по-прежнему оставалось открытым и ласковым.
– Что ж, я могу быть только рада, что мои дети наконец-то начали ладить друг с другом, – как можно более игривым тоном заметила Эмма, сразу откладывая полученную информацию в своем сознании.
– А удивлен я был, моя дорогая, – продолжал Генри, закуривая сигарету, – потому что, честно говоря, никогда не знал, что Кристофер на дружеской ноге с этими двумя. И понятия не имел, что Робин все еще неразлучен с Эдвиной. Мне казалось, что у них это было чисто временно, когда произошла та история с предполагаемой покупкой вашей компании несколько лет тому назад. Вообще-то я никогда не понимал, что может объединять этих двоих. Признаюсь вам, Эмма, что всегда полагал: они друг друга просто не переваривают, пока вдруг не завязалась эта непонятная дружба. Выходит, она и до сих пор продолжается...
Эмма грустно улыбнулась.
– Вы говорите, Генри, что не понимаете причин для их тесной дружбы? Что касается меня, то я уже давно пришла к выводу: чем более отвратительны дела, чем они чернее, тем более странных партнеров они собирают. В остальном, конечно, вы правы. Они действительно с неприязнью относились друг к другу, но со времени той истории с консорциумом они одной веревкой связаны!
– М-да, любопытная была история. Но, слава Богу, сейчас все уже позади. Так вот, я и говорю, странновато было видеть их всех троих вместе, – заключил Генри и отпил свой шерри, не осознавая до конца, какие тревожные мысли вызвал в душе Эммы.
Сверля его лицо проницательным взглядом, Эмма постаралась придать своему голосу побольше безразличия.
– Не думаю, что ваша встреча с ними была такой уж странной, Генри, – заметила она. – Если хотите знать, то по семейному беспроволочному телеграфу до меня дошло, что эта троица готовит сбор всего клана к моему дню рождения, – соврала Эмма с невинным видом. – Возможно, они как раз встречались в „Савойе" для того, чтобы обсудить детали.
– Я всегда считал, что ваш день рождения приходится на конец апреля?
– Совершенно верно, мой дорогой. Но осталось всего каких-то пару месяцев.
– Надеюсь, что получу приглашение, – ответил Генри. – Вам ведь понадобится подобающий случаю эскорт, а я как-никак остаюсь вашим поклонником без малого сорок лет.
– Насчет приглашения можете не сомневаться, дорогой, – успокоила его Эмма, радуясь, что неловкость удалось легко загладить. – Но позвала я вас сюда вовсе не за тем, чтобы обсуждать моих детей. У меня есть к вам несколько вопросов...
В этот момент ее прервал телефон, и Эмма поспешно поднялась с места.
– Простите, Генри, но это, должно быть, Пола. Она звонит из Парижа. Уверена, что это именно она, так как я просила Гэй ни с кем другим меня не соединять.
– О чем речь, моя дорогая! – отозвался Генри, тут же вставая.
Она пересекла комнату и подошла к своему рабочему столу, только тогда Генри снова уселся перед камином, наслаждаясь шерри и сигаретой и давая себе маленький отдых от тревожных мыслей. Да, Эмма выглядела немного усталой, но его наметанный взгляд не уловил в ее поведении ничего, что выдавало бы серьезное беспокойство. Скорее наоборот: она показалась ему сегодня даже веселой. Пока она продолжала говорить по телефону, Генри с некоторой долей зависти рассматривал ее офис, напоминавший не столько деловую контору, сколько библиотеку в каком-нибудь богатом загородном особняке. Отделанные панелями стены с бесконечными рядами книжных полок, громоздившихся до самого потолка, великолепные картины английских мастеров, антикварная мебель эпохи первых Георгов – как бы ему самому хотелось иметь такой чудесный „уголок", где наверняка так прекрасно работается.
Тем временем Эмма кончила разговор, и Генри снова поднялся, дожидаясь, пока она присоединится к нему, и они смогут продолжить свою беседу перед камином.
В руке у нее он увидел папку с бумагами и сразу понял: теперь предстоит обсуждение каких-то дел. Положив папку на маленький столик перед собой, Эмма села, и тут же, закурив очередную сигарету, уселся на свой стул и ее собеседник.
– Пола передает вам привет, Генри. Она еще в Париже, заканчивает там в магазине кое-какие дела, о которых я ее просила.
– Замечательная девушка! – В голосе Генри прозвучало неподдельное восхищение. – Она поразительно напоминает Дэзи. Такая же приятная, открытая и без всяких там комплексов. А когда она возвращается?
В отличие от Генри Эмма не считала Полу лишенной комплексов. Впрочем, сейчас у нее не было ни малейшего желания заниматься обсуждением своей внучки.
– В четверг, – ответила она и спросила: – Что, еще шерри?
И не дожидаясь ответа, стала наливать из графина.
– Спасибо, дорогая. С удовольствием. Да, так вы говорили, что хотели бы обсудить со мной пару вопросов. Потом нас прервал звонок Полы, – заметил Генри как можно более небрежным тоном, словно речь шла о чем-то, не имевшем особого значения. На самом деле ему не терпелось поскорее узнать, в чем собственно, эти вопросы заключаются. – Надеюсь, ничего серьезного?
– Нет, нет. Просто мне хотелось бы ликвидировать кое-что из своей личной собственности. Я полагала, что вы могли бы это для меня сделать, – ответила Эмма.
Голос звучал ровно, сама она излучала полное спокойствие. Медленно потягивая шерри, она выжидательно поглядывала на Генри – ей, знавшей этого человека столько лет, была заранее известна его реакция.
Хотя до прихода сюда Генри перебирал разные варианты, слова Эммы застали его врасплох. Такого поворота он не ожидал. Поставив рюмку на столик, он подался вперед и взглянул на свою собеседницу, сразу посерьезнев. На лбу у него обозначилась резкая складка.
– А у вас, что, Эмма, возникли какие-то проблемы? – негромко спросил он, вопросительно сверля ее глазами.
Эмма не отвела своих глаз. Глядя на него в упор, она ответила, ни секунды не поколебавшись:
– Да нет же, Генри! Я ведь говорила только о том, что хотела бы ликвидировать кое-что из своей собственности. По чисто личным мотивам. Ни с какими проблемами это не связано. Если бы они были, то уж вам-то, дорогой, о них было бы известно. Вы же, как-никак, занимаетесь большей частью моих банковских операций.
На мгновение Генри замолчал, прокручивая в голове те цифры, которые просматривал сегодня утром. Неужели, подумалось ему, он что-то невольно упустил? Что-то, по-видимому, очень важное. Нет, быть этого не может, вздохнул он с облегчением.
– Да-да, вы абсолютно правы, – ответил он, кашлянув, чтобы прочистить горло. – Честно говоря, я перед приходом сюда просматривал все ваши счета. Все в порядке. В полном порядке. Я бы даже сказал, что в самом лучшем! – закончил он, нисколько не кривя душой: действительно, беспокоиться не о чем.
– Мне нужно немного наличных денег, Генри. Для своих личных целей, как я уже упоминала. И вместо того, чтобы продавать свои акции, я подумала, что было бы неплохо отделаться от части своей недвижимости, драгоценностей и некоторых картин из коллекции.
Удивление Генри было столь велико, что на миг он даже потерял дар речи. Но еще до того, как обрести его, он получил от Эммы – из рук в руки – ту самую папку, которую она принесла. Достав из футляра очки, он надел их и принялся с беспокойным видом просматривать лежавшие в ней бумаги. Пока его взгляд пробегал по колонкам цифр, он не мог не вспомнить своих дурных предчувствий: видимо, они его не подвели. Что ж, интуиция – великая вещь.
– Но, Эмма! Это же совсем не „немного наличных денег", как вы выразились. Речь, насколько я понимаю, идет о миллионах фунтов стерлингов!
– Да, это так. Миллионов семь-восемь, как я полагаю. Ну так что вы об этом думаете, Генри, дорогой мой? – спросила она спокойно.
– Боже, Эмма! Что, собственно, стряслось, что вам вдруг понадобились такие огромные деньги? И вы еще спрашиваете: что я думаю? А что я могу думать? Что произошло нечто, о чем вы не желаете мне рассказать! Значит, делаю я вывод, у вас появились какие-то проблемы, в которые вы не хотите меня посвящать. Вот и все. – Серые прозрачные глаза банкира сверкали от еле сдерживаемого гнева. Эмма наверняка что-то скрывала – и это выводило его из себя.
– Генри! Генри! – принялась увещевать хозяйка своего гостя. – Нельзя так переживать! Ничего не произошло. Да мне и надо-то всего каких-нибудь миллионов шесть для... назовем это моим личным делом. А продать все те вещи, о которых я говорила, мне все равно надо, они мне совершенно не нужны. Взять, скажем, украшения. Я ведь их совсем не надеваю. Вы знаете, бриллианты я вообще не переношу. Но даже после того, как я расстанусь с частью своих драгоценностей, у меня тем не менее их останется больше, чем нужно женщине в моем возрасте. Или недвижимость. Это такая обуза! Зачем она мне? А сейчас, по-моему, как раз такое время, когда можно, продав ее, заработать хорошие деньги. Так что с моей стороны даже удачно, что я выбрала именно нынешний момент, – закончила она явно довольная собой, о чем свидетельствовала и ее улыбка, обращенная к Генри.
Он посмотрел на нее с удивлением. У этой женщины просто дар представлять все, что она задумала, как образец практичности. Это-то его всегда и бесило.
– Но ваша художественная коллекция, Эмма! Сколько любви, времени, тревог ушло на то, чтобы собрать... все эти подлинные шедевры. Вы что, действительно хотите со многими из них навсегда расстаться? – произнес Генри тоном, в котором звучали одновременно грусть и сожаление, и добавил, взглянув на одну из тех бумаг, что лежали в переданной ему папке: – Посмотрите только, кто здесь перечислен: Сислей, Шагал, Моне, Дали, Мане, Ренуар, Писсаро и одна картина Дега. Даже две, если быть точным. Это не коллекция, это сказка!
– И создать эту сказку помогли мне вы, щедро тратя на нее свое свободное время на протяжении многих лет, дорогой! Разве все это было бы здесь, если бы не ваши связи в мире искусства? Конечно, нет. И я глубоко вам за все это благодарна – гораздо больше, чем вы догадываетесь. Но сейчас... сейчас я хочу ликвидировать эту коллекцию. Вы сами сказали, Генри, что она сказочная. А раз так, то и цена за нее тоже должна быть сказочной, – резко оборвала она свой монолог, искусно перебросив мяч на его сторону.
– Еще бы! – тут же воскликнул Генри, в котором банкир явно взял верх над коллекционером. – Если вы и на самом деле хотите, чтобы я помог вам продать ее, то сделать это будет крайне просто, – в его голосе звучал неподдельный энтузиазм. В Нью-Йорке у меня как раз есть клиент, и он бы просто мечтал заполучить подобную коллекцию. И, что для нас важно, готов выложить за нее кругленькую сумму! Но, моя дорогая Эмма, вообще-то я просто не знаю, что и думать! Это же просто преступление... – Голос банкира осекся, когда до него дошло, что Эмма снова обвела его вокруг пальца, так и не раскрыв причины продажи.
– Прекрасно! – поспешно воскликнула Эмма, пользуясь благоприятным моментом, пока в ее собеседнике все еще говорит инстинкт банкира. – А как насчет недвижимости в Лидсе и Лондоне? Сдается мне, что квартал жилых домов в Хэмпстеде и фабрика в Ист-Энде пойдут за приличную сумму?
