Текст книги "Состоятельная женщина. Книга 1"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
23
В июне следующего года теплым воскресным днем Эдвин Фарли вышел из поместья и направился к вересковым пустошам. В одной руке его была корзинка со всевозможной вкуснятиной из ломящейся кладовки миссис Тернер, в другой – мешок с садовыми инструментами и кое-какими необходимыми вещами.
Им с Эммой предстояла нелегкая работа в Рэмсденских скалах – они готовились к ней несколько недель. Из-за холодов и дождей приходилось откладывать задуманное. В пятницу же, когда Эмму отпустили домой на выходные, Эдвин проводил ее до самых скал. Они договорились встретиться там в воскресенье в три часа дня, если будет хорошая погода.
„А погода очень хорошая”, – подумал Эдвин. Он взглянул на небо. Тусклое солнце то пряталось за лоскутным одеялом из серых и белых облаков, разбросанных по голубому небу, то вновь появлялось на небосклоне, но ничто не предвещало дождя. Легкий ветерок слабо шелестел листвой деревьев, а прозрачный воздух был так мягок, что казалось, в нем разлилось благоухание.
Эдвин постарался обойти конюшни. Чуть раньше, спустившись на кухню собрать корзинку с едой, юноша увидел, что во дворе весело болтают и смеются Энни Стед и Том Харди. Как сообщила Эмма, Том ухаживал за Энни. И они, столь занятые друг другом, наверняка не обратили бы на него ни малейшего внимания. Но, с другой стороны, Эдвин не собирался испытывать судьбу: он не хотел возбуждать даже малейшее их любопытство. Пикник на пустошах он устраивал и раньше, но вот мешок мог привлечь внимание. Он поспешно прошел через розарий, обнесенный стеной, и под шатром старых дубов вышел из поместья. Вскоре он пересек Бэптист Филд и уже взбирался по склону на поросшую вереском плоскую возвышенность и далее по узкой тропинке, ведущей к лощине и кручам Рэмсденских скал.
Эдвин глубоко дышал, наполняя легкие чистым, необыкновенно бодрящим воздухом этой горной местности. В начале мая он подхватил простуду, которая дала осложнение на легкие и перешла в бронхит. Эдвин пробыл две недели в школьном санатории, а затем по настоянию школьного врача был отправлен домой на долечивание. Сейчас он полностью выздоровел и снова чувствовал себя полным сил и энергии.
В Уорксоп за ним на коляске приехал Том Харди – ведь отец Эдвина был в отъезде, что частенько случалось в последнее время. Как выяснил Эдвин, его отец появлялся в имении Фарли лишь наездами, в случае крайней необходимости; чаще всего он бывал в Лондоне или разъезжал по континенту, ничем определенным не занимаясь. Но о младшем сыне он позаботился, наняв ему домашнего учителя, дабы тот не отстал от других учеников. Хотя Эдвин был весьма дисциплинированным и прекрасно мог учиться самостоятельно, отец хотел быть уверенным в том, что сын улучшит свои успехи в учебе. Они решили, что когда Эдвину исполнится восемнадцать лет, он поступит в Кембридж учиться на адвоката у профессора английского права в Даунинг Колледж. Эдвин и учитель были одни во всем поместье, если не считать Джеральда и слуг. Эдвин и не возражал. Напротив, ему это даже нравилось. Усиленно занимаясь с учителем по утрам, в остальное время юноша был предоставлен самому себе.
Джеральд попросту не замечал его. Ведь он был слишком занят. Почти все свое время Джеральд посвящал фабрике в Фарли и двум другим в Стэннингли и в Армли, так что братья виделись только за едой, да и то урывками. Иногда Джеральд брал завтрак с собой и ел на фабрике в Фарли, что было совершенно неприемлемо для брезгливого Эдвина.
Направляясь по хребту к Рэмсденским скалам, Эдвин весело засвистел и пошел быстрее. Его светлые волосы развевались на ветру. Он с нетерпением ждал встречи с Эммой и выполнения их плана. Эмма подвергла сомнению его теорию относительно этих скал, и он считал, что обязан доказать ей свою точку зрения. Он спрашивал себя, не мальчишество ли это. Что ж, возможно, так оно и есть.
Эдвин Фарли, отметив свое семнадцатилетие, считал себя вполне взрослым, он и впрямь выглядел старше своих лет. Неудивительно, ведь за прошедший год произошло столько событий. Внезапная и трагическая кончина матери потрясла его гораздо больше, чем брата, ведь он был гораздо ближе к ней, чем Джеральд. Горе Эдвина в первые дни было безграничным, но наделенный недюжинными способностями и неутолимой жаждой знания, что досталось ему от отца, он вскоре с головой ушел в учебу и не зациклился на гибели матери при столь ужасных обстоятельствах. Он отчаянно загрузил себя бесчисленными школьными делами и всевозможными видами спорта, и это тоже помогло ему унять боль. Он был занят постоянно: с раннего утра до позднего вечера. В конце концов все это позволило ему более философски смотреть на происшедшее и спокойнее относиться к этой утрате.
Огромную, пусть и косвенную, роль в становлении Эдвина сыграла и Оливия Уэйнрайт. Когда юноша на школьные каникулы приехал к ней в Лондон, она тут же ввела его в круг своих бесчисленных друзей: политиков, писателей, журналистов и художников, многие из которых были знаменитыми и незаурядными личностями. Эти неординарные знакомства, да и все это общество ярких, утонченных любителей удовольствий оказало на него потрясающее воздействие. Оливия, зная о его прекрасных манерах и ценя его проницательный ум, сочла необходимым приглашать его на многие званые вечера, от которых он получил истинное удовольствие и на которых превосходно себя зарекомендовал. В итоге он повзрослел, обрел чувство уверенности в себе и некоторую изысканность. Он перестал быть тем изнеженным „маменькиным сынком”, каким он был при жизни Адели.
Но кроме этих перемен в его характере и мировоззрении Эдвин поразительно изменился физически, в немалой степени благодаря своему вновь обретенному интересу к спорту. Он вытянулся и раздался в плечах и стал чрезвычайно красивым молодым человеком, его заметное сходство с отцом стало еще более заметно. Он унаследовал выразительные серо-голубые глаза Адама Фарли, его тонко очерченный чувственный рот и правильные черты лица с печатью интеллекта, но без отцовской аскетичности. Прекрасное телосложение и классическая красота лица снискали ему в Уорксопе прозвище Адонис, что весьма его раздражало. Его постоянно смущало то волнение, в которое его взгляд приводил родных сестер и кузин его школьных товарищей.
Эдвин считал всех этих девиц скучными болтушками. Он презирал их пресные, как и они сами, знаки внимания, хотя нельзя сказать, что они не возбуждали его. Но всем им он предпочитал общество Эммы, которая была ему поддержкой и утешением в самые горькие дни. Ни одна из этих юных знатных дам и из тех богатых девиц, что отец навязывал ему, не могла сравниться ни красотой, ни изяществом, ни умом, ни душой с его Эммой. Ведь, ей-Богу, она была прекрасна. Каждый раз, как он возвращался в Фарли, она восхищала его все больше. В свои шестнадцать лет она уже совершенно оформилась. Ее стройная фигурка стала по-настоящему женственной, а выражение лица было величественным и гордым.
В эту минуту Эдвин был счастлив. До чего же хорошо побыть с Эммой вдали от посторонних глаз! Ее остроумные замечания и способность угадывать суть дела вызывали его одобрительный смех. Юноша усмехнулся. Основным предметом ее колкостей был Мергатройд. За глаза она называла его Застывший Лик, но только наедине с Эдвином. Его брата Джеральда она окрестила Кожа-да-Кости. Это прозвище вызывало безудержный хохот Эдвина, ведь Джеральд был не просто тучным, а толстым до безобразия. Думая об Эмме, он прибавил шагу и вскоре дошел до самых скал. Юноша поставил на землю корзину с едой и мешок и стал всматриваться вдаль.
Эмма, взбираясь на последний гребень, заметила Эдвина прежде, чем он увидел ее. Она побежала. Вереск и папоротник касались ее ног, ветер играл длинной юбкой, надувая ее, как парус, и волосы золотисто-коричневым потоком шелковых лент летели за ней на бегу. Небо было голубым, как цветы вероники, и жаворонки кружились, кувыркаясь в лучах солнца. Теперь она ясно видела Эдвина: он стоял у огромных круч под сенью скал, вздымающихся над Рэмсденской лощиной. Увидев ее, он помахал рукой и принялся взбираться наверх к уступу, где они обычно сидели, укрывшись от ветра, взирая на мир, который простирался далеко под ними. Он не оглядывался, поднимаясь все выше и выше.
– Эдвин! Эдвин! Подожди меня! – закричала Эмма, но ветер унес ее голос, и он не услышал. Когда она добежала до Рэмсденских скал, у нее перехватило дыхание, а обычно бледное лицо раскраснелось от напряжения.
– Я так бежала, что думала – умру, – выдохнула девушка, когда Эдвин помог ей взобраться на уступ.
– Ты никогда не умрешь, Эмма. Мы оба будем вечно жить на Вершине Мира, – улыбнулся он.
Эмма лукаво покосилась на него и засмеялась. Потом, взглянув под ноги, сказала:
– Я вижу, ты принес мешок.
– Конечно. А еще мы устроим пикник, но это позже.
– Полагаю, мы здорово проголодаемся после той тяжелой работы, что предстоит нам сделать.
– Она не такая уж тяжелая, как ты думаешь, Эмма. И к тому же я выполню большую ее часть. – Эдвин прошел по небольшим валунам, выложенным как грубо отесанные камни через речку, и спрыгнул на землю. Он открыл мешок и достал молоток, зубило и большой гвоздь. Все это он положил к себе в карман.
Взглянув на Эмму, сидящую на уступе над ним, Эдвин произнес:
– Я докажу тебе, что центральная глыба не входит в общую группу этих скал, а стоит отдельно. А значит, ее можно сдвинуть.
Сказав это, Эдвин пнул ногой подножие глыбы высотой более метра и шириной около шестидесяти сантиметров. Она вклинилась меж огромных валунов, громоздящихся к уступу и уходящих дальше в небо.
– Возможно, – отозвалась Эмма, глядя на него сверху. – Но я все же думаю, что даже если ты ее сдвинешь, за ней не будет ничего, кроме новых глыб.
Эдвин покачал головой:
– Нет, Эмма, я не согласен с тобой. Я убежден, что за этой глыбой – пустое пространство.
Он вновь взобрался на уступ, осторожно продвинулся мимо нее дальше и расположился у остроконечной вершины той самой глыбы. Она была совсем рядом с уступом, но гораздо ниже и слегка выдавалась вперед. Эдвин опустился на колени и достал зубило и молоток.
– Что ты собираешься делать, Эдвин? Осторожнее! Не свались вниз!
– Мне это не грозит. Ты помнишь ту трещину, где я потерял шиллинг неделю назад? Я слышал, как он звенел, падая, хоть ты и сказала, что не слышала. Я хочу расширить эту трещину и посмотреть, что там, за ней.
– Ничего ты не увидишь, кроме новых глыб, – упрямо ответила девушка.
Эдвин хмыкнул и принялся обивать камень, расширяя трещину. Эмма терпеливо наблюдала за ним, скептически покачивая головой. Она была убеждена, что Эдвин попусту теряет время. Но еще в тот день, когда он потерял свой шиллинг, она решила не возражать ему. Продолбив без остановки минут десять, Эдвин сделал отверстие сантиметров пять в диаметре. Он прижался щекой к камню, заглядывая в дыру и держась за обе стороны глыбы, чтоб не упасть.
– Ну и что же ты видишь? – спросила Эмма.
– Ничего, слишком темно. – Он вытащил из кармана гвоздь и, повернувшись к Эмме, попросил: – Придвинься ближе, Эмма, и слушай внимательно.
Она так и сделала, пробравшись к нему по уступу и протиснувшись меж валунов. Они оба склонились над отверстием, и юноша бросил туда гвоздь. Несколько секунд ничего не было слышно, но затем гвоздь звякнул, упав далеко внизу.
– Ну вот! Ты слышала, Эмма?
– Слышала. Но он мог упасть на другую глыбу, только и всего.
– Не думаю. Слишком долго он падал. Он на земле! – решительно вскричал Эдвин. Он снова положил инструменты в карман пиджака. – Пробирайся назад и спускайся, только не торопись, чтоб не поскользнуться. Я за тобой.
Эмма спустилась на валуны под уступом, осторожно оперлась на них и спрыгнула на землю. Эдвин спустился сразу за ней. Он снял свой пиджак, небрежно набросил его на плечи и засучил рукава. Эмма стояла, все так же, с недоверием взирая на Эдвина, который что-то искал в мешке.
– А теперь что ты собираешься делать?
– Я хочу убрать всю эту траву, мох и вереск, – откликнулся Эдвин, указывая на подножие глыбы. – И ты можешь мне помочь. – Он вручил ей садовый совок, а сам взял мотыгу. – Ты работай на той стороне, а я буду здесь.
Эмма считала всю эту затею пустой тратой сил и времени, но все же решительно принялась за работу, срывая пучки вереска и мха, годами покрывавшие каменную глыбу. Немного притомившись, она положила совок на землю, засучила рукава и расстегнула воротник платья. Почувствовав себя свободнее, она вновь принялась за работу. Через двадцать минут напряженного труда они достигли значительных результатов, очистив все подножие и переднюю сторону глыбы.
Эдвин сделал шаг назад и внимательно осмотрел ее.
– Ты видишь, теперь, когда мы убрали всю растительность, сама глыба приняла более четкие очертания. Она вовсе не является частью Рэмсденских скал. Посмотри, как она вклинена меж огромных валунов. Ни одна глыба не могла бы упасть так ровно, Эмма. Я уверен, что ее сюда поставили.
Эмма вынуждена была согласиться. Он оказался прав, и она сказала ему об этом, добавив:
– И все-таки она внушительных размеров. Как же, по-твоему, мы сможем ее сдвинуть?
– Я расширю трещину, а потом при помощи лома и клина свалю эту глыбу.
– У тебя не получится, Эдвин. И ты можешь пораниться.
– Да нет же, Эмма. Я все хорошенько продумал.
Работая молотком и зубилом, Эдвин вскоре сделал достаточно большой зазор для лома. Он сунул лом в трещину, а за ним вклинил небольшую, но крепкую жердь, другой конец которой уперся в землю слева от глыбы.
– Отойди назад, Эмма, – предупредил он, – встань вон там, у деревьев. Глыба будет падать вперед, и я не хочу, чтоб ты под нее попала. – Изо всех сил Эдвин навалился на лом, толкая им жердь, служившую ему рычагом. С помощью этих нехитрых приспособлений он надеялся одолеть глыбу. Но она не поддавалась. Эдвин обливался потом, появилась боль в руках, но все же он упорно налегал на лом.
Эмма затаила дыхание, сцепив руки. „Он ошибся. Его затея не удалась". Только успела она подумать это, как увидела, что глыба движется.
– Эдвин! Эдвин! Кажется, я видела, как она двигалась! – закричала девушка.
– Я знаю, – выдохнул он. – Я сам почувствовал это. Из последних сил он налег на лом, и глыба наконец опрокинулась, как он и предполагал, вперед. На поверхности Рэмсденских скал открылась небольшая расщелина. Всего-то чуть больше полуметра шириной и высотой сантиметров шестьдесят. Эдвин не мог скрыть своего волнения. Он даже приплясывал от радости.
– Гляди же, Эмма! Здесь дыра! – торжествующе кричал он. Юноша опустился на колени и, заглянув внутрь, осторожно просунул в отверстие голову. – Это похоже на небольшую штольню. А вот и мой шиллинг, и гвоздь! – Он подобрал их и вылез наружу. Он протянул их девушке, а лицо его расплылось в улыбке.
– Как ты думаешь, куда она ведет? – спросила Эмма, подбегая к нему.
– Не знаю. Думаю, под скалы. Они ведь тянутся на многие мили, ты знаешь. Я слазаю внутрь.
– Не нужно, Эдвин! – На ее лице появилось озабоченное выражение. – Это может быть опасно. А что, если ты вызовешь обвал и тебя там завалит?
Эдвин поднялся и вытащил носовой платок. Он вытер лицо, по которому струился пот, и откинул назад волосы.
– Я полезу недалеко. К тому же я захватил свечи и спички. Они в мешке. Достань их, пожалуйста, Эмма, и тот кусок веревки.
– Да-да, конечно. – Она принесла ему все, что он просил. – Я полезу с тобой, – заявила девушка.
Он пристально посмотрел на нее и нахмурился:
– Я думаю, тебе не следует. Не сейчас, по крайней мере. Давай я все разведаю, а потом вернусь за тобой.
Она поджала губы и решительно сказала:
– Знаешь ли, мне ничуть не страшно.
– Я знаю. Но я думаю, тебе лучше остаться здесь на случай, если мне что-нибудь понадобится. – Сказав это, Эдвин обвязался веревкой вокруг пояса. Потом протянул девушке другой конец веревки:
– Держи. Там может быть лабиринт. Я специально прочел много книг по спелеологии. Так вот, спелеологи всегда обвязываются веревкой для страховки.
Эмма, убедившись воочию, как точны умозаключения Эдвина, тут же оценила здравый смысл этого предложения.
– Ладно, но будь осторожен. – Она взглянула на Эдвина, такого высокого и крепкого, а потом посмотрела на расщелину. – Как же ты туда влезешь? Ведь она такая крошечная.
– Я как-нибудь протиснусь, а потом буду двигаться ползком.
– Ты весь перепачкаешься. Кухарка спросит, что с тобой стряслось. Ох, и попадет же тебе!
Губы Эдвина дрогнули, и он расхохотался:
– Эмма, да перестань же ты так беспокоиться о всяких пустяках. Ничего кухарка не скажет. Мы уже много сделали. Давай же доведем наш план до конца.
Эмма вздохнула:
– Ладно. Только двигайся очень медленно и, если я тебе понадоблюсь, дерни за веревку. Обещаешь?
– Обещаю.
Со все растущим беспокойством Эмма следила, как Эдвин исчезает в расщелине. Моток веревки медленно разматывался по мере того, как юноша продвигался по штольне. Наконец Эмма ухватилась за самый конец ее, держась за каменную стену. На ее лице мелькнула тревога, она опустила голову и прокричала в штольню:
– Эдвин! С тобой все в порядке?
– Да! – глухо, как будто издалека, донесся до нее его голос.
– Веревка кончилась! – пронзительно вскрикнула она.
– Я знаю. Отпусти ее.
– Нет! Что ты!
– Отпусти ее, Эмма! – повелительно закричал Эдвин. Она послушалась вопреки голосу разума, но, вдруг испугавшись за Эдвина, опустилась на колени и стала заглядывать в расщелину. Темнота в ней казалась зловещей.
Через несколько минут она услышала шуршание и, к своему большому облегчению, увидела светлую макушку Эдвина. Она отодвинулась, чтобы юноша мог вылезти наружу. Его рубашка и брюки были измазаны грязью, а лицо перепачкано сажей. Он выпрямился, широко улыбаясь.
– Что там внутри? – спросила она, не в силах скрыть любопытства.
– Пещера, Эмма! Потрясающая пещера! – воскликнул он, и его светлые глаза засияли. – Вот видишь, я все-таки был прав. Пойдем, я покажу тебе. А веревка нам больше не понадобится. Штольня совсем прямая и ведет как раз в пещеру.
– Настоящая пещера. Подумать только! – удивилась Эмма и, застенчиво улыбнувшись, добавила: – Прости, что я сомневалась в тебе, Эдвин.
Он засмеялся.
– Неважно. Если б ты не сомневалась в моих словах, я бы, может, не чувствовал себя обязанным доказать их правоту. Ну же! Пойдем! – Он прихватил с собой побольше свечей и скомандовал: – Я пойду впереди. Поначалу пригибай голову. У входа штольня очень низкая.
Эдвин пролез в расщелину, и Эмма протиснулась вслед за ним, моргая глазами, не привыкшими к темноте после яркого солнечного света. Сначала они ползли, но чем глубже они продвигались, тем шире и выше становилась штольня, так что остаток пути они могли идти только согнувшись. Вскоре Эмма разглядела дрожащий огонек свечи, оставленной Эдвином в пещере, а еще через несколько секунд он помог ей спрыгнуть туда.
Эдвин принялся зажигать новые свечи и ставить их аккуратно в ряд вдоль узкого выступа у входа в пещеру. Пока он занимался этим, Эмма с огромным интересом осматривалась кругом. Когда свечи загорелись и мрак рассеялся, она увидела, что пещера и вправду потрясающая, как сказал Эдвин. Это была просторная пещера, потолок которой уходил ввысь причудливым конусом. Из каменных стен выдавались небольшие плоские уступы, а совсем рядом с ними были огромные вмятины, такие гладкие, словно отполированные рукой великана. Потрясало великолепие этого захватывающего дух своей пышностью древнего, как само время, каменного дворца. В нем было прохладно и сухо. И стояла какая-то необыкновенная тишина. Эмма ощутила благоговейный страх.
Эдвин дал ей свечу, а другую взял сам.
– Давай рассмотрим все хорошенько. – Он двинулся вперед и вдруг что-то задел ногой. Юноша посмотрел под ноги, опустив свечу, чтоб лучше видеть. – Эмма! Посмотри! Здесь жгли костер! – Он пнул ногой почерневшую, обуглившуюся деревяшку, и она тотчас же рассыпалась в прах. – Господи! Кто-то уже открыл эту пещеру до нас!
– Ты прав, – подтвердила Эмма, пристально глядя на обуглившееся дерево. Но тут в дальнем углу она краем глаза увидела нечто, похожее на кучу мешков. – Вон там, Эдвин. Кажется, мешки.
Он проследил взглядом за ее указательным пальцем и быстрым шагом пересек пещеру.
– Да, это мешки. А на уступе над ними древний огарок сальной свечи. Идем же! Давай посмотрим, что еще мы сможем найти. Ты иди в ту сторону, а я буду осматривать с этой. – Голос его дрожал от нетерпения.
Эмма шла медленно, держа свечу. Она настороженно вглядывалась в открывшееся перед ней пространство, поглядывала на твердый земляной пол, внимательно осматривала уходящие ввысь стены. К ее безмерному разочарованию, дальняя сторона пещеры оказалась совсем пустой. Она уже собиралась вернуться и вновь присоединиться к Эдвину, как вдруг зыбкое пламя свечи осветило часть гладкой стены. Эмма была уверена, что может различить на ней нечеткие значки, нацарапанные на поверхности. Она подбежала ближе и поднесла к стене свечу. Это были слова!
Но тут Эмма от изумления затаила дыхание, ведь первое слово, которое она прочитала, было Элизабет. Она опустила свечу чуть ниже. Следующим словом было Элизабетта. А под ним – Изабелла. Медленно глаза Эммы спускались вниз по колонке слов, начертанных на стене пещеры. Лилибет. Бет. Бетти. Бесс. Элиза. Лиза. Лиса. Рядом с этой колонкой было вырезано огромными заглавными буквами одно-единственное слово. АДАМ. Девушка судорожно глотнула. Под этим именем было нарисовано маленькое сердечко, пронзенное стрелой, а в нем – просто буквы „А Э”.
Взгляд Эммы был прикован к стене и этим двум буквам. Она вспомнила о медальоне, найденном в шкатулке матери, и холод сковал ее. „Только бы не моя мамочка и не он!”
– Эмма! Эмма! Ты где? Ау! Ау-у-у!
Девушка взяла себя в руки, услышав приближающиеся шаги Эдвина, звук которых гулко разносился по пещере. Она приоткрыла рот и снова закрыла его, вдруг засомневавшись в том, что сможет связно говорить. Наконец она отозвалась:
– Я здесь.
– И что же ты нашла? – спросил Эдвин, устремляясь в ее сторону. Она молча указала на надписи на стене. Глаза Эдвина зажглись при виде имени отца. – Адам! – изумленно прочел он, вцепившись взглядом в огромные буквы. – Да мой отец, должно быть, открыл эту пещеру много лет назад! – Он ликовал. – И посмотри, сколько здесь производных от имени Элизабет, даже по-итальянски и по-испански. Это очень интересно. Кем, ты думаешь, была или есть эта Элизабет?
Эмма промолчала. Эдвин, казалось, не заметил ее оглушительного безмолвия, хотя она стояла совсем рядом с ним, неподвижная, как камень.
– Думаю, что вряд ли стоит спрашивать об этом отца. Ну, как бы там ни было, давай еще немного поищем. – Восторг Эдвина еще не иссяк. Он кинулся на поиски, оставив Эмму у нацарапанных на стене слов, все еще не пришедшую в себя от того, что ей открылось.
– Иди сюда, Эмма! Я еще что-то нашел, – крикнул Эдвин спустя несколько секунд. Эмма подавила в себе желание немедленно выбежать из пещеры и как бы нехотя подошла к нему. Эдвин стоял в углу у кучи мешков, держа в руке плоский овальный камешек. Он протянул его девушке и поднес ближе свечу. – Ты видишь, Эмма? На камне что-то нарисовано. Да это миниатюрный портрет женщины, сделанный маслом. Взгляни! Кажется, это тетя Оливия. Я уверен, что это она.
Эмма ничего не сказала. Только мрачно подумала: „Нет, это не она. Это моя мама”.
– Ты думаешь, что это не тетя Оливия?
– Да нет, – вяло отозвалась Эмма. Эдвин сунул камень в карман.
– Я, пожалуй, сохраню его, – пояснил он.
Эмма поежилась, и свеча качнулась в ее руке. Эдвин не преминул заметить это.
– Эмма, да ты замерзла, – посочувствовал он и обнял ее. Эмма с трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть.
– Да. Давай выберемся отсюда. На солнце теплее. – Не дожидаясь ответа, она вырвалась и побежала к выходу из пещеры. Девушка задула свечу и, поставив ее на уступ, стала выбираться наружу. Сначала согнувшись, потом ползком, она двигалась по штольне с невероятной скоростью, пока наконец не очутилась на свежем воздухе. Она вздохнула с облегчением. Никогда она больше не вернется туда. Никогда.
Немного погодя появился Эдвин. Он взглядом отыскал Эмму. Она стояла под сенью Рэмсденских скал, отряхивая платье от пыли и грязи. Волосы ее развевались на ветру. Лицо было непроницаемым. Вглядевшись, он вдруг понял, что холод и отчужденность, как уже не раз бывало, вновь овладели им. Будучи чувствительной натурой и особенно к тому, что касалось Эммы, он тут же ощутил перемену в ее настроении. Что-то заныло в груди.
Он подошел к ней и взял ее за руку.
– Что случилось, Эмма?
Она отвернулась, не ответив.
– Что-то не так? – чуть громче спросил он. Девушка стряхнула его руку:
– Нет, все так.
– Но ты на себя не похожа. И выскочила из пещеры, как перепуганный кролик.
– Да нет. Я просто замерзла, вот и все.
Понимая, что теперь от нее ничего не добьешься, Эдвин отошел. Он стряхнул грязь с брюк и принялся собирать инструменты. В этот миг он почувствовал себя опустошенным. Эмма сидела на плоском камне, на котором отдыхала всегда. Он смотрел, как она приподняла тяжелую гриву своих волос и изящно откинула ее за спину. Потом она сложила руки на коленях и сидела, глядя далеко вперед, не отрывая глаз от вересковых пустошей и простирающейся за ними долины. Юноша улыбнулся. Эмма выглядела так неприступно, так величаво. Нет, царственно, поправил он сам себя: как высоко она держит голову, какая у нее необыкновенная осанка.
Он медленно подошел к ней, стараясь выглядеть непринужденно. Сев на землю у ее ног, он поднял на нее глаза.
– Тебе стало лучше? Теперь, когда ты на солнце, – отважился он тихо спросить.
– Да, спасибо, – отозвалась Эмма, мельком взглянув на него.
Эдвин вздрогнул. Она все еще была далекой и холодной. Он примостил голову на плоском камне и закрыл глаза, гадая, с чего это вдруг она стала с ним так сурова. Она намеренно отстраняется от него, он это понял. В груди заломило от боли, и уже знакомое чувство утраты охватило его.
Тем временем изощренный ум Эммы лихорадочно работал. Как могла ее милая добрая мамочка дружить с Адамом Фарли? С этим ужасным человеком. И к тому же мама провела несколько лет своей юности в Рипоне с кузиной Фридой. И тут ее вдруг осенила мысль: ведь Элизабет – не такое уж редкое имя. Разве не могло быть вырезано на стене имя какой-нибудь другой Элизабет? Возможно, какой-нибудь девушки из аристократического рода, знавшей Адама Фарли в юности. Гораздо более вероятно, что он водил дружбу со знатной дамой, нежели с простолюдинкой. Но был еще и камень, который нашел Эдвин. И на нем действительно мог быть портрет Оливии Уэйнрайт, как думал Эдвин. По крайней мере, очень похоже. Затем она вспомнила о медальоне. Но и это ничего особенного не значило. Имена многих людей начинаются на букву „А”. Мама могла получить медальон от кого угодно. Теперь все эти доводы казались Эмме неопровержимыми. И поскольку мысль о дружбе ее матери с Адамом Фарли была невыносима для нее – ведь это могло очернить память о маме, – Эмма постепенно убедила себя в том, что Элизабет из пещеры это другая девушка.
Она сразу повеселела. Посмотрела на Эдвина, мирно сидящего у ее ног. Бедняжка Эдвин! Она была жестока и несправедлива к нему, он же всегда такой милый и славный. Она легонько, почти игриво, похлопала его по плечу.
Эдвин открыл глаза и не без опаски посмотрел наверх, не ведая, какое у нее настроение. К его большой радости, Эмма улыбалась ему своей прелестной лучезарной улыбкой, а в ее изумрудных глазах плясали ослепительные огоньки.
– Мне кажется, уже пора поесть. Ты не проголодался, Эдвин?
– Да я просто умираю с голоду! – Он был вне себя от счастья, увидев, что к ней вернулось хорошее настроение. Он вскочил и, подбежав к своему пиджаку, достал маленькие золотые карманные часы. – Эмма, да ведь уже полпятого! Я мгновенно распакую корзинку.
Эмма засмеялась, покачивая головой, а Эдвин в замешательстве уставился на нее.
– Что такое?
– Как жаль, что ты себя не видишь, Эдвин Фарли! Ты похож на трубочиста: все лицо грязное и руки. Да ты только взгляни на мои! – Она подняла руки ладонями вверх. Он захохотал вместе с ней.
– Я мигом сведу тебя вон к тому ручью, – крикнула девушка. Она вскочила и понеслась вниз по склону холма. Эдвин помчался за ней. Он догнал ее и ухватился за ее пояс. Она засмеялась и попыталась вырваться, но он крепко держал его. Они споткнулись и упали, и покатились вниз по вереску, все так же весело смеясь. Они докатились до самой кромки воды, и Эмма непременно упала бы в ручей, если б Эдвин не держал ее так крепко в своих объятиях.
– Ты только посмотри, что ты наделал, Эдвин Фарли! – упрекнула Эмма сквозь смех, притворившись раздосадованной. – Ты все мое платье вымочил в ручье!
Эдвин отпустил ее и сел, нетерпеливо откинув волосы со лба.
– Прости, Эмма, но ведь это только с краю. Оно быстро высохнет на солнце.
– Ага, надейсь.
– Ты хотела сказать: „Да, надеюсь, что так”, Эмма, – поправил ее Эдвин.
Девушка лукаво посмотрела на него и произнесла, подражая его интонации:
– Да, Эдвин, ты совершенно прав. Я неправильно выразилась.
Она очень усердно выговаривала слова, а ее голос, всегда такой нежный и певучий, стал настолько утонченно-рафинированным, что юноша раскрыл рот от изумления. Эмма ткнула его меж ребер.
– Я сумею говорить, как ты, если захочу, – заявила она, доверительно пояснив: – Я частенько слушала, как говорит твоя тетя. У нее восхитительный голос и выговор.
– У тебя тоже, Эмма, когда ты правильно произносишь слова и не съезжаешь на свой йоркширский диалект. – Он нежно ей улыбнулся. – Надеюсь, ты не против, что я указываю тебе на ошибки в твоей речи. Ведь ты сама меня просила.
– Да, конечно. И я признательна тебе за это. – Она мысленно улыбнулась. Сознание того, что она так удивила его, необычайно щекотало ее самолюбие. Наклонившись к ручью, девушка смыла грязь с рук и, сложив их ковшиком, принялась плескать воду на лицо.
Когда Эмма закончила приводить себя в порядок, Эдвин тоже умылся. А потом они сидели на берегу ручья, несущего свои воды вниз по каменистому склону, и весело разговаривали, как всегда радуясь тому, что они вместе.
Эдвин восторженно мечтал о поступлении на юридический факультет Кембриджа и очень подробно рассказывал ей о профессии адвоката. А Эмма, в свою очередь, с гордостью рассказывала о Уинстоне и о том, как красиво он выглядел в форме Королевского флота, когда приезжал домой на побывку.
Эмма внезапно замолчала и посмотрела на небо.
– Странно, но мне показалось, что брызнул дождь.
– Но небо ведь чистое, лишь пара маленьких тучек.
– И все же лучше взять корзину и поторопиться в усадьбу.
