Текст книги "Подруга игрока"

Автор книги: Барбара Шеррод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Миранде, у которой этот человек с каждой произнесенной им фразой вызывал все большую и большую симпатию, было приятно узнать, что юношеский дилетантизм мастера был весьма сходен с ее собственным.

– Интересно, – задумчиво сказала она, – найду ли я когда-нибудь нечто такое, что буду любить так же, как вы любите свою профессию, чтобы можно было посвятить этому всю свою жизнь. Пока я ни на чем не остановила своего выбора. Боюсь, если я вдруг возьмусь за переустройство поместья моего отца, это скоро надоест мне, и я оставлю там все в беспорядке.

– Могу предложить вам решение, моя дорогая.

Миранда слушала, ощущая, как внутри у нее затеплилась надежда.

– Совет мой прост: не пытайтесь откусить от пирога больше, чем сможете съесть. Короче говоря, не беритесь за переустройство сразу всей усадьбы. Начните с цветника, посадок кустарника или дорожек.

Миранда хлопнула в ладоши. Как и все выдающиеся открытия, это было простым и очевидным. Не удивительно, что у нее остались нерасписанными с полдюжины ширм. Ведь целью ее было сделать такую ширму для каждой из имевшихся в доме комнат. Не удивительно, что она бросила писать, закончив лишь третью главу. Вместо того чтобы сочинить стихотворение, написать рассказ, очерк, этюд, сделать набросок собственных впечатлений, она принялась за написание романа. Не удивительно, что она бросила изучение итальянского языка, физиогномики, занятия музыкой. Ее представления о том, чего она должна достичь, были столь неумолимы, столь всеобъемлющи и столь неразумны, что явились абсолютно обескураживающими. Миранда задышала полной грудью, как будто она наконец смогла наполнить легкие воздухом свободы.

Миранда тепло поблагодарила сэра Хамфри. Она была готова просто рассыпаться в благодарностях, но тут появился сын сэра Хамфри, чтобы забрать его. Великий Мастер устал, это было заметно по его утомленному виду. Надо отвезти его домой и уложить отдыхать, сказал молодой Рептон, Миранда наблюдала, как удаляется Мастер; сердце ее было переполнено признательностью, в то время как голова полнилась идеями.

В тот вечер, когда Дейзи помогала ей раздеться ко сну, Миранда испытала прилив энергии, настолько лишивший ее покоя, что она едва могла устоять на месте. Ей открылось, что жизнь полна перспектив точно так же, как земля какого-нибудь поместья. Человек в состоянии сделать в ней кое-что, а по сути способен добиться практически всего, чего пожелает, поскольку нет ничего недостижимого, если найден метод достижения цели. Человек может брести по жизни, как бродят по холмам и долинам, ущельям и широким просторам, рекам и лесам, приучаясь досконально познавать их, впитывая в себя все, чему они могут научить, и наслаждаясь в то же время их красотой и величием. Ни один из этих мысленных образов не имел отчетливых очертаний, и она не смогла бы объяснить свои мысли ни одному живому существу. Однако мысли эти подняли ей настроение, и Миранда чуть ли не готова была пуститься в пляс.

Внезапно ее вернула на землю Дейзи, которая неожиданно расплакалась и принялась рыдать так, словно сердце ее готово было разорваться.

Миранда, пораженная, принялась упрашивать Дейзи рассказать ей, что же явилось причиной этого взрыва чувств.

Всхлипывая и икая, Дейзи наконец объяснила:

– Я была уверена, что вы сердитесь на меня, мисс.

– Вовсе нет, Дейзи. У меня нет причин сердиться на тебя.

– О, но они должны у вас быть! – последовал ответ. Крупные слезы сверкали в ее огромных глазах. – Как же, эти последние несколько дней вы так хмурились, мисс, когда впускали меня утром в свою комнату и когда я помогала вам застегивать пуговицы и затягивать шнуровку. Набравшись смелости, я захотела принести вам утром шоколад прямо в комнату, но вы сказали, что решили завтракать в гостиной, а при этом не пришли туда. Когда я постучалась к вам, чтобы взбить перину, а это – моя обязанность, которую экономка, миссис Блант, предписывает мне исполнять каждый четверг, вы отослали меня прочь. Должно быть, я у вас на плохом счету, если вы ко мне так относитесь, хотя я не в силах понять, что же я такого сделала. Я никогда ничего другого не хотела, кроме как услужить вам, мисс. Надеюсь, вы не собираетесь просить, чтобы меня уволили. Ведь если я потеряю это место, то и знать не буду, куда мне идти и что я буду есть.

Миранда выслушала эту речь с нешуточным волнением. Она глубоко сожалела, что ей невольно пришлось быть орудием, нанесшим обиду невинной девушке. Дейзи оказалась бы, несомненно, в роли жертвы, даже если бы она знала о присутствии в комнате мистера Гастингса, поскольку присоединилась бы к заговору в сокрытии этой тайны. Чувство свершившейся несправедливости вскипело в груди Миранды. Она винила во всем мистера Гастингса. Она винила и саму себя.

Обняв Дейзи, Миранда гладила ее по спине, пока рыдания не затихли. Потом она подвела девушку к своему туалетному столику, взяла медальон и всунула его в руку служанки.

– Ты должна взять это себе, Дейзи, – серьезно сказала она. – И пусть это убедит тебя в том, что я действительно высоко ценю тебя. Ты служишь мне верно и прилежно. Если я мешала тебе исполнять твои обязанности, то в самом деле прошу извинить меня за это. Пожалуйста, поверь, тут я ничего не могла поделать.

Дейзи вытерла нос своим передником.

– Может быть, мисс боялась, что я могу заразиться от нее простудой, и не хотела подвергать меня опасности?

Миранда вздохнула.

– Ты попала почти в точку. Я бы никогда себе не простила, если бы ты из-за меня плохо себя почувствовала.

В конце концов, достигнув взаимопонимания, они расстались. Миранда теперь вольна была возобновить свои счастливые размышления, которые прервали рыдания Дейзи. Гнев ее на себя и на мистера Гастингса скоро растворился в мыслях о кустарнике – он будет состоять из сирени, бирючины и жасмина. Потом она представила дорожку, крытую дорожку для прогулок зимой, колонны там будут увиты ломоносом и жимолостью. Потом в ее воображении возник цветник. Сейчас все просто помешаны на садах, созданных из соображений практических. Она, возможно, посадит анютины глазки, нарциссы и гвоздики. Представив эту прелесть, Миранда сладко заснула.

Во сне она увидела, как в узкий и вытянутый сад, вдоль боковых оград которого росли буки, лиственницы и дубы, вошла какая-то дама. Она шла медленно. Через каждые несколько футов на пути у нее возникали три изящные мраморные ступеньки, поднимавшиеся из аккуратно подстриженной травы так, словно возникли здесь естественным образом. Каждая лестница вела в какой-нибудь сад. Первый сад был синий. За ним следовал пурпурный, потом желтый, сиреневый и белый. Один цветник сменял другой, а дама все шла и шла и поднималась все выше и выше, прямо к небу, пока не дошла до решетчатой беседки в самом конце белого сада. Внутри беседки была резная железная скамья. Дама уселась на скамью и стала смотреть на дорожку, по которой только что пришла сюда. Благодаря цветущим кустам, затененным участкам и покачивавшимся над ней ветвям деревьев, дорожка выглядела великолепно. Лицо этой дамы показалось Миранде знакомым.

Глаза дамы уловили какое-то движение слева. Она посмотрела туда и увидела мужчину. Сперва она подумала было, что он вышел из-за каштана, который прикрывал беседку. Потом осознала, что он возник из самых глубин дерева, как будто дерево породило его на свет Божий. Заметив даму, мужчина направился к ней. Пока он шел, она вяло откинулась на спинку скамьи и протянула руку, приглашая его сесть рядом. Губы ее разомкнулись, когда он уверенно сжал ее ладонь. Она заговорила с ним, и прелестные звуки, словно крохотные, похожие на звездочки цветы, полились из ее уст.

И в этот момент Миранда проснулась вся в холодном поту. Сон, который начался так приятно, в конце вызвал у нее ужас. Припомнив женщину из своего сна, Миранда покраснела и отругала себя за то, что позволяет такой ерунде нарушать свой покой. Потом она вспомнила мужчину и задрожала. Хотя лицо его было неясным, он был обнажен до пояса.

ГЛАВА X
НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ

«Моя дорогая мисс Трой!

Тот факт, что вы читаете все это, позволяет предположить, что вы нашли мою рукопись достойной внимательного изучения вплоть до этого момента, несмотря на ваше отвращение к самому описываемому предмету. Я обращаюсь здесь к вам только для того, чтобы согласиться, что галстук является негодным вознаграждением за вашу замечательную щедрость ко мне. Прошу вас, не сжигайте этот галстук, как бы вы ни презирали его владельца. И не потому, что он сделан из тончайшего китайского шелка, а по причине того, что я предполагаю однажды принять его назад из ваших рук, оставив вам взамен более подходящее напоминание о моей признательности. Умоляю вас об еще одном одолжении, мисс Трой, помимо первого. Если это окажется вам по силам, вспоминайте меня иногда, и без недоброжелательности. Я же, разумеется, не забуду вас. Не сомневайтесь в моих самых искренних чувствах.

Ч. Г.»

Мистер Гастингс смело бросил вызов грозившему снегопадом дню и отправился пешком вдоль берега по направлению к волнолому. Эта приморская деревушка тем и привлекла его, что заставила сейчас в отчаянии поднять воротник пальто и идти навстречу пронизывающему ветру, а именно тем, что в такие места в декабре никто не приезжал, и шансы попасть там на партию в пикет равны были шансам наткнуться на затерявшуюся гробницу фараона.

Он находился в Лайм-Риджис уже больше трех недель, после ужасной поездки в экипаже в противоположном направлении. Выехав из Лондона, Феликс и его кузина Шарлотта на несколько дней появились в Маркроссе, имении Феликса в Кенте. В это время мистер Гастингс перенес такой острый повторный приступ головокружения и тошноты, что, несмотря на его возражения, Феликс послал за доктором. Доктор Мичем пожал плечами, когда ему объяснили, что мисс Шарлотта на самом деле – мужчина. За время его практики доктору очень часто встречались весьма странные пациенты, и он не осуждал их и не занимался сплетнями. Тем не менее ему редко приходилось видеть такую ужасную рану на голове, какую получил мистер Гастингс. Джентльмену на редкость повезло, что в рану не попала инфекция, ворчал доктор. Кто бы там ни чистил и ни обрабатывал рану, он проделал большую работу. Однако этому человеку следовало бы посоветовать мистеру Гастингсу не предпринимать никаких поездок. Чудо еще, что он вообще остается в сознании.

Прописаны были целый набор лекарств, покой и свежий воздух, но мистер Гастингс оказался в состоянии соблюдать предписания врача не более пяти дней. На шестой день он заявил, что Феликсу пора возвращаться в Лондон, чтобы выяснить, что там слышно об Эверарде. А ему самому пришло время подыскать место, где он мог бы прятаться, не прибегая к переодеванию.

Как только прислали его собственную одежду – аккуратно и любовно упакованную его благовоспитанным дворецким Димпсоном, – мистер Гастингс сбросил дамский костюм. Если кто-то из слуг в имении Маркросс и нашел странным тот факт, что в лучшую спальню особняка въехала мисс Деуитт, а выехал из нее мистер Гастингс, он не проронил ни слова на этот счет. Золотые монеты, полученные ими в большом количестве, сделали их абсолютно слепыми, глухими и немыми.

В одиночку мистер Гастингс отправился в Лайм-Риджис, куда мать в детстве однажды привозила его. Там он остановился под вымышленным именем в доме, который снял для него человек Феликса. Он был очень рад устроиться в месте столь безлюдном, что можно было не прибегать к переодеванию. Ребра корсета, пуговицы, крючки, стягивавшая корсет шнуровка, объемные платья, рубашки и юбки раздражали его так, что терпеть это становилось невозможно. Гастингса удивляло, зачем это женщины, большей частью, как он считал, создания разумные и чувствительные, подвергают себя таким пыткам. Его восхищало то, что женщина способна носить модную одежду и в то же время держать себя в рамках приличий.

Раздумья о разных типах женщин неизбежно возвращали его к образу мисс Трой, который часто вторгался в его размышления, изгоняя даже мысли об Эверарде. Не умея отчетливо восстановить в памяти ее лицо, Гастингс вызывал в своем воображении изгиб ее шеи, царственную линию носа, припухлость мочки уха, округлость груди. Однако чрезвычайно сильно действовали на него не только воспоминания о ее внешности, но еще и об ее голосе. Даже сейчас, когда волны с ревом накатывали на берег, он слышал, как она спрашивает: «А кто такая Джейн?» Ему слышалась ее тревога, когда она промывала ему рану. Голос ее был музыкален, как арфа, на которой она играла. На фоне тихого и ритмичного шелеста морских волн снова и снова слышалось ему, как она произносит его имя. «Мистер Гастингс». Он поклялся, что наступит день, когда она назовет его Чарльз.

Прогуливаясь вдоль волнолома, Гастингс наблюдал, как высокие темно-серые волны разбиваются о камни и наполняют воздух водяной пылью. И он подумал, что пришло наконец время что-то предпринять в отношении Эверарда, раз и навсегда. Он уже почти выздоровел, а пребывание в ссылке, вдали от столицы, становилось утомительным. Трудно было смириться с тем, что ему нельзя навестить мать или кого-нибудь из друзей. Он не осмеливался даже пытаться развлечь себя игрой в карты или кости. И вместо того, чтобы приехать к мисс Трой и превратить ее явную неприязнь к нему в обожание, он тратит время на отдых, прогулки по берегу и глотание отвратительного эликсира, который прописал ему доктор Мичем. Единственным его занятием было писание новых глав к его книге о принципах карточной игры. Он намеренно оставил рукопись на хранение мисс Трой – это давало ему повод снова увидеть ее, – но тем не менее продолжал писать. Не только потому, что это ему нравилось, а по той причине, что больше действительно нечем было заняться.

До сих пор он не получал еще сколь-нибудь вселяющих надежду известий о том, что Эверард взялся за ум. Феликс в своих письмах из Лондона сообщал, что этот человек похваляется, будто, посещая клубы и игорные дома, он повсюду распространяет слух, что Чарльз Гастингс оклеветал его и потом самым что ни на есть трусливым образом скрылся, одному Богу известно куда. А затем, подмигивая, заверяет своих слушателей, что если Гастингс попытается все же явиться в Лондон, он, Эверард, к этому «будет готов». Под этим подразумевается только одно, писал Феликс, этот человек решился на дуэль, дуэль не на жизнь, а на смерть, и ничего другого.

Мистер Гастингс покачал головой при мысли о таком безумном решении. Ведь если Эверарду удастся убить его, он наверняка будет изгнан из Англии. Жить ему придется за границей. А если он вздумает вернуться в Англию, то обнаружит, что является «персоной нон грата». Широкий круг преданных мистеру Гастингсу людей позаботится о том, чтобы существование его стало невыносимым. Он будет отрезан от жизни общества и нигде не встретит сочувствия. И все же, несмотря ни на что, Эверард полон решимости не отступать от своих намерений отомстить. Как же можно вести себя разумно с таким человеком?

Возможно, мрачно размышлял мистер Гастингс, ему следовало бы встретиться с ним. Пистолеты на рассвете, вся эта чепуха, и с делом будет покончено. Если его светлость проявляет упрямство, может, лучше будет сойтись им лицом к лицу, вместо того, чтобы жить в постоянном напряжении, ожидая, что приспешники Эверарда могут прятаться по всем углам или в тенистых аллеях, готовые в любой момент на него наброситься. Скрываться Гастингсу было ненавистно. Это было ниже его достоинства.

Однако позволять Эверарду задавать во всем этом тон было тем более ниже его достоинства. Он найдет для себя выход из этого затруднительного положения, не прибегая к дуэли, и он действительно поступит по-своему. Он заключил сам с собой пари: до наступления весны Эверард будет у него в руках, готовый исполнить то, что ему скажут, и он добьется всего без единого выстрела. Если он выиграет пари, то позволит себе прокатиться с мисс Трой в открытой двуколке. Если проиграет – что же, какой тогда смысл раздумывать о том, что произойдет в этом случае, не правда ли?

Возвратившись в дом, где он жил, Гастингс написал письмо Феликсу и поручил ему выяснить имена людей, нанятых Эверардом, чтобы разделаться с ним. Он адресовал Феликса к некоему джентльмену, обитавшему ранее на Боу-стрит и известному своей щепетильностью, умом и, более всего, своей преданностью семейству Гастингсов. Этот джентльмен, услуги которого будут необычайно щедро оплачены, должен выследить этих субъектов, а затем, подкупив их суммой, вдвое превышающей ту, что сулил им Эверард, перенастроить их на лояльность уже к мистеру Гастингсу. Таким образом, Эверард поймет, что любых людей, кого бы он ни нанимал для осуществления своих грязных замыслов, совсем не трудно абсолютно обезвредить. Если Эверард настроился на убийство, торжественно провозгласил сам себе мистер Гастингс, то ему придется осуществлять его собственными руками.

К письму, адресованному Феликсу, он приложил коротенькое письмецо для матери. В нем говорилось:

Не сомневайся, у меня все в порядке. Если мисс Трой все еще у тебя, ничего не говори ей. Лучше оставить ее в неведении. До тебя будут доходить разнообразные слухи обо мне. Веди себя так, будто ты веришь во все эти слухи. Хотя ты моя самая что ни на есть любимая мать, я не забыл, что ты должна мне шесть пуговиц. Я имею в виду явиться лично и получить их из твоих, столь дорогих мне, рук.

Потом он написал третье письмо – лорду Джорджу Монкрифу на Беркли-сквер, в котором похвастался, что уехал в Шотландию с «одной дамой». Он превозносил ее аппетит на развлечения – разумеется, интеллектуальные, – но пожаловался, что она не имеет ни малейшего представления о висте. Ликующий, и в то же время раздражительный тон, как он знал, покажется юному Монкрифу чрезвычайно убедительным. В заключение он попросил своего адресата зайти к миссис Бакслей и принести от его имени извинения за то, что он не дождался ее, как обещал.

Разумеется ни в коем случае не говори ей, что именно так долго не давало мне возможности с ней увидеться! Найди любые предлоги. Мне бы хотелось, чтобы эта дама встретила меня, так сказать, с распростертыми объятиями, когда я вернусь в Лондон. А тем временем, ты сам, Джордж, возможно, найдешь эту даму весьма милой. В этом случае, я буду счастлив передать ее тебе, когда у меня с ней все будет покончено.

Грубость последнего предложения, он был уверен в этом, позабавит Монкрифа. Юный лорд, смакуя, станет цитировать каждое слово письма по всем столичным клубам. Когда вести долетят до ушей Эверарда, гордость его будет уязвлена. Повсюду разнесется молва, что мистер Гастингс вовсе не бежал из столицы, он отправился насладиться отдыхом среди снегов с прекрасной подружкой. А возвратившись, он, оказывается, намерен снова заняться ухаживанием за любовницей лорда Эверарда. Таким образом, Эверарда удастся одернуть. На некоторое время он замолчит.

Но вот как найти решение, которое раз и навсегда сведет на нет козни Эверарда? Пока на ум ничего не приходило. Надо было как-то занять себя. Мистер Гастингс отправился на конюшню и нанял себе лошадь, довольно приличную кобылу, хотя и не такую живую и резвую, как его домашняя любимица Изольда. Одним из неудобств его проживания в Лайме было то, что пришлось отказаться от катания на собственных лошадях. Их могли узнать и выследить, где он скрывается. Поэтому пришлось обойтись красивой гнедой кобылой-трехлеткой с печальными глазами.

– Вы же в такой ветер, я надеюсь, не поедете далеко, сэр? – сказал конюх. В голосе его звучало предостережение. Сгустившиеся на небе тучи предвещали бурю.

Мистер Гастингс взобрался на Колокольчика, натянув поводья, развернул лошадь и бросил конюху монету вместо ответа. Потом он пустился прочь отчаянным аллюром, подставив спину ветру, словно единственно, что могло удовлетворить его, это быстрая и яростная скачка. Он направился в противоположную сторону, подальше от дороги на Бат, где ему вполне мог повстречаться кто-либо из знакомых. Когда, лениво кружась, на землю стал падать снег, он даже не заметил этого. В какой-то момент ему вспомнились слова врача об опасности чрезмерного перенапряжения. Беззаботно пожав плечами, он пришпорил лошадь, пуская ее вперед.

Мистер Гастингс не мог бы сказать, как долго он скакал, но в конце концов тревога ушла, и он задышал спокойно. Остановив лошадь на самой вершине гребня, он смотрел на лежавшие внизу холмы и фермы. Хотя пейзаж был по-зимнему серым, он показался восхитительно спокойным. Ему пришло в голову, что мисс Трой пейзаж этот тоже понравился бы. Они могли бы ехать рядом верхом, и она обращала бы его внимание на восхитительный вид, открывшийся перед ними, а он наслаждался бы музыкой ее голоса.

Желая осмотреть окрестности поближе, он спустился с гребня и выехал на дорогу. Скоро он поравнялся с древним стариком, который шел пешком против ветра, с трудом продвигаясь вперед. Мистер Гастингс остановился и предложил старику сесть на лошадь позади него. Старик с благодарностью принял приглашение. Пока они ехали по направлению к группе небольших домов, которыми заканчивалась дорога, старик говорил. Мистер Гастингс улыбнулся при мысли, что его развлекает болтовня этого грубого деревенского мужика. Месяц назад он сидел у миссис Стаут в салоне для игры в карты и жалел самого себя, потому что партия в пикет шла скучно. Единственным проблеском, вызвавшим его интерес, было жульничество Эверарда. И вот теперь он здесь, с удовольствием слушает бессвязную болтовню своего спутника об аббатстве Эрандел.

Вдруг, совершенно неожиданно, название это показалось ему знакомым. Он натянул поводья, останавливая кобылу, и спросил:

– А это аббатство Эрандел?

– Я же вам это и говорю, сэр, и буду горд сказать еще раз, поскольку не знаю господина справедливее сэра Бэскома Трой.

– У него есть дочь, не правда ли?

– У него много дочерей, сэр.

– Мисс Миранда Трой – его дочь?

– Я бы солгал вам, если бы сказал, что нет.

Вновь ободрившийся, мистер Гастингс распрощался со стариком у его дома и с удовлетворением подумал о своей удаче. Из всех укромных мест в королевстве, на какие мог пасть его выбор, он избрал именно то, что лежит меньше чем в часе езды верхом от аббатства Эрандел. Теперь он уже не боялся сойти с ума от скуки и начал подумывать о том, что его пребывание по соседству с Лайм-Риджис может оказаться необыкновенно интересным.

Увиденный сон поначалу встревожил Миранду. Что-то в нем показалось ей шокирующим, что-то – нелепым. Однако, поразмышляв, она пришла к выводу, что сон этот полон важного значения. Он показал ей, что лежит в ее собственном сердце. В нем она увидела именно тот сад, который ей надлежало создать – сад с ярким и красочным растительным ансамблем. С этого момента она погрузилась в изучение садоводства и не могла думать ни о чем другом, кроме как о клумбах, рядах, кромках, многолетних и однолетних растениях и тому подобном. К радости леди Трой, Миранда провела несколько вечеров в компании светловолосого джентльмена, который, как сообщили ей, носил титул и был подходящей партией. Разочарование леди Трой было, однако, заметно и невооруженным взглядом, когда Миранда сказала ей, что не проявляет к этому молодому человеку никакого интереса, если не считать, что он имеет возможность сопровождать ее при посещении разнообразных оранжерей и представлять главным садовникам в Гроув в Хэмпстеде и в Королевском ботаническом саду у Кью.

Для Миранды это были дни высочайшего напряжения. Она полностью погрузилась в ученье и наблюдения. Каждое слово, произнесенное сэром Хамфри, было занесено ею в дневник, и она все время обдумывала их, словно их занесло к ней с земли обетованной. Конечно же, она не могла раскрыть дневник, не развязав при этом галстука мистера Гастингса, которым он был перевязан, а делая это, Миранда невольно думала о нем. Если миссис Гастингс и получила от него какие-то известия, то ничего не сказала об этом. Мистер Деуитт заходил к миссис Гастингс, но Миранда тогда была занята и не слышала об этом посещении ничего такого, что имело бы отношение к мистеру Гастингсу. На душе у нее стало бы легче, знай она, что он в безопасности. Впрочем, утешала себя Миранда, если бы он был обнаружен мертвым, она бы непременно об этом узнала.

Она ругала себя, что так и не смогла избавиться от галстука. А если его заметит Дейзи? А если мать увидит предмет мужского туалета среди памятных Миранде вещей? В высшей степени неблагоразумно с ее стороны хранить этот галстук. Более того, это нелепо. Тем не менее Миранда снова перевязала галстуком свой дневник.

Как-то ранним декабрьским утром, когда Миранда разбирала свои книги и бумаги, выискивая заметки относительно труда Рептона по решетчатым оградам, она наткнулась на рукопись мистера Гастингса. Миранда с любопытством пролистала бумаги, отметила смелость руки автора и легкость, с какой он излагал свои мысли, не прибегая ни к вычеркиваниям, ни к исправлениям. Стиль его понравился ей своей прямотой и остроумием. Теперь, когда он пребывал далеко от нее и, кажется, в безопасности, Миранда признала, что находит эти его качества необычайно притягательными. Кроме того, в написанном чувствовались бодрая настроенность и мужественная энергия, свойственные этому человеку, и это вызвало у нее восхищение. Почему же она не выказывала никаких восторгов, когда он был здесь? Почему сохраняла серьезный и неодобрительный вид? Почему держала себя столь напряженно и была такой неулыбчивой?

Его очерк о Пятом принципе игры, в котором он разбирает различные типы людей, посвятивших себя играм, где все решает удача, восхитил ее своей оригинальностью и сатирической направленностью. Заключительные фразы, однако, озадачили Миранду. Он говорил об игроке, который погубил себя тем, что влюбился. Миранде было мучительно думать, что мистер Гастингс способен был запретить себе влюбляться только потому, что это могло отвлечь его от игры в карты.

Потом Миранда обратилась к следующей странице и с изумлением обнаружила, что там находится письмо для нее. Прочитав письмо в первый раз, она ничего не поняла. Только одна мысль проникла в ее сознание – ему не хотелось, чтобы она уничтожила его галстук. Второе прочтение оказалось немного результативнее. Она поняла, что он рассчитывает увидеть ее снова. В самом деле, он желает увидеть ее снова. Это было Миранде одновременно и лестно, и приятно, и в то же время тревожило ее. Приподнятый стиль письма отражал настроение его автора. Миранде припомнилось, что воздух в ее спальне просто трещал от электрических разрядов, когда он пребывал там. Читая последнюю фразу, Миранда позабыла, что надо дышать. Теперь она просто умирала от нетерпения, так ей хотелось узнать, все ли у него в порядке.

Она могла бы гадать об этом вечно, однако гость, явившийся к ним на Куин-стрит, принес ответ на этот вопрос. Мистер Эверард навестил миссис Гастингс, и, поскольку Миранда в это время сидела вместе с ней и читала из Каупера (его взгляды на садово-парковое искусство, облеченные в стихотворную форму, совпадали с ее собственными), она стала свидетельницей всего их разговора.

Его светлость был не в своей тарелке, в самом деле, настолько не в своей тарелке, что даже не сумел выдержать минимум учтивости. Опустив книгу, Миранда рассматривала его. И вскоре пришла к заключению, что именно этот человек таился за дверьми дома в тот день, когда мистер Деуитт и мистер Гастингс отправились за город. Заметил ли их лорд Эверард? Сумел ли он их выследить? Осуществил ли он свои угрозы в отношении мистера Гастингса? Не лежит ли и сейчас труп мистера Гастингса в глухом лесу или заброшенной канаве? А что, если его клюют коршуны, на него садятся мухи и никто никогда не найдет его, не воздаст подобающих почестей, не похоронит? Она содрогнулась при этой мысли.

– Моя дорогая миссис Гастингс, – сказал Эверард тоном, полным нетерпения, – не могли бы вы мне сказать, где мне найти вашего достопочтенного сына? Он не попадался мне на глаза уже несколько недель, и я уже начал за него тревожиться. Все ли у него в порядке?

Миссис Гастингс одарила его удовлетворенной материнской улыбкой и ответила:

– О да, у него в самом деле все в полном порядке.

– Значит ли это, что вы получили вести от него?

– Да, и я знаю что у него все очень хорошо.

– Понимаю. Тут ходят слухи, что он уехал в Шотландию. Я никогда не слышал, чтобы ему нравилось на севере зимой.

– Полагаю, эти слухи соответствуют действительности.

– Слухи доносят также, что он там наслаждается обществом, которое, можно сказать, вызывает зависть.

Брови у миссис Гастингс поднялись при таком намеке, но она лишь промолвила:

– И эти слухи имеют под собой основание.

– В самом деле? – спросил Эверард.

Миранда заметила, как ярко вспыхнули его щеки. Он явно не казался человеком, которому услышанное было приятно. Он сжимал и разжимал пальцы и хмурился.

– Если позволите говорить откровенно, мэм, я кое-что слышал о том, что компанию ему составляет женщина.

В сильном замешательстве миссис Гастингс предостерегла его:

– Было бы в высшей степени неприлично и дальше распространяться на эту тему.

Произнося эти слова, она скосила глаза в сторону Миранды, показывая, что девственные уши молодой дамы будут оскорблены, если услышат продолжение этой темы.

Но лорд Эверард этим не удовлетворился. Он требовательно спросил:

– Кто эта дама?

Миссис Гастингс поднялась, разгневанная такой дерзостью:

– Было бы в высшей степени неприлично для джентльмена обсуждать эту тему с его матерью! И в высшей степени неприлично с вашей стороны, лорд Эверард, задавать мне такие вопросы.

Получив такую отповедь, Эверард принес свои извинения и вскоре после этого уехал. Хмурый взгляд его порадовал Миранду, как и заключение, к которому она пришла – мистер Гастингс пока еще жив. Если бы Эверарду удалось отправить его в преисподнюю, он уж, конечно, не стал бы наносить визит миссис Гастингс.

– Нельзя позволить, чтобы слухи расстроили вас, дитя мое, – промолвила миссис Гастингс, прерывая ее размышления.

– Вы очень добры ко мне. Я совсем не расстроена.

– Я подумала, вас могло опечалить известие о том, что Чарльз уехал с дамой, – грустно заметила миссис Гастингс.

– Я полагаю, это всего лишь слух.

– Увы, это правда.

– Правда?

– Да, все это чистая правда.

– Откуда вам это известно?

– Мне известно это от самого Чарльза. Он написал мне.

К своей досаде, Миранда ощутила боль. Она встала, снова села, опять встала, подошла к окну, чтобы посмотреть, правда ли тучи обещают снегопад, двинулась к камину, потом снова к дивану и опять села.