Текст книги "Против течения"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

18

Уложив близнецов и пожелав им доброй ночи, Энн спустилась вниз. Парадная дверь была открыта в теплые летние сумерки, в озере отражалось темнеющее небо с первыми робкими звездочками. Из гостиной слышались голоса, но ее влекло полное молчание и покой в природе. Она подошла к двери и ощутила прохладу ночного бриза после жаркого дня. Ветер развевал нежный шифон ее платья, как будто хотел подхватить и унести из этого мира в таинственную неизвестность. Она ощущала в себе какую-то неудовлетворенность, словно чего-то ожидала, но чего, не знала сама. Может быть, это было просто предгрозовое состояние природы, а может, что-то личное, касающееся только ее жизни.

«Я становлюсь чувствительной», – подумала Энн, но все же не смогла двинуться и только тесней прижалась к серым камням.

Она вспоминала о волнующих событиях последних недель, думала о свекрови: враги стали друзьями. И Вивьен не выходила у нее из головы – она недавно поговорила с ней по телефону. В Лондоне Вивьен «охотилась на чердаки», как сказала она со смехом, но при этом в ее голосе слышались гордость и волнение. Энн знала, что какой бы бедной ни была квартира, в которой они с Доусоном будут жить, Вивьен сделает ее теплым домом, потому что любит и любима. «Какие они счастливые!» Энн невольно вздохнула. В ее столе лежали два письма – одно от Доусона, другое от Вивьен. Они написали ей, чтобы поблагодарить и сказать, что своим будущим счастьем они обязаны ей и что никогда этого не забудут. Энн чувствовала себя счастливой, читая эти письма, она знала, что написаны они от души и с любовью.

Как много произошло за последние дни!

Но Энн не могла не думать, что ее собственная жизнь осталась прежней: она и Джон все еще были чужими, просто знакомыми, которые при встрече вежливы и предупредительны, но лучше друг друга так и не узнали.

После откровений леди Мелтон Энн старалась увидеть Джона в новом свете, но это было трудно. Одно дело представлять себе одинокого маленького мальчика, лишенного любви и привязанности и взамен в качестве утешения имеющего лишь великое историческое здание и славное имя. И Энн по-матерински тосковала по этому малышу, страстно хотела взять его на руки и увидеть свет любви на его лице и ощутить тепло его губ на своих щеках.

Но стоило вспомнить, что этот мальчик стал серьезным замкнутым Джоном, которого она так непостижимо боялась, – и это было уже совсем другое дело. Не было никакой пользы уговаривать себя – она боялась его. Энн знала это по внутренней дрожи, которую ощущала, как только он входил в комнату. Она знала это по напряжению всего тела, по биению пульса даже при воспоминании о том странном и таинственном визите в ее спальню, когда он думал, что она спит.

Ей было любопытно, приходил ли он еще. И часто по ночам она лежала, глядя в темноту, ожидая услышать щелчок открываемой двери. Но если он и приходил, она его больше не видела, и по утрам никто ее не тревожил.

«Чего я жду?» – спросила себя Энн и прогнала этот вопрос: он неизбежно вызывал в ее памяти лицо Вивьен, воодушевленное, трепетное, озаренное светом, который дает только любовь.

Темнело. Деревья в парке сливались с глубокими тенями. Озеро под мрачным небом приобрело цвет расплавленного серебра. Энн повернулась, чтобы войти в дом, и в этот момент дверь гостиной открылась. Чарлз вышел в холл.

– Энн! – воскликнул он. – Я думал, куда вы делись. Я иду искать вас.

– Я вам нужна? – спросила Энн.

– Вы мне всегда нужны, – ответил Чарлз, – но особенно сейчас.

Энн улыбнулась:

– Ну вот я и здесь.

– Вижу. – Он посмотрел на нее оценивающе, оглядев от прелестной головки до красных носков атласных туфель, выглядывающих из-под полы платья. – Полагаю, вы сочли бы за банальность, если бы я сказал, что вы выглядите очень мило.

– О, не бойтесь, что говорите это чересчур часто, – парировала Энн. – Каким бы странным это ни казалось, мне нравится слышать похвалы в свой адрес.

– То есть я должен это понять так, что вы не слышите похвал достаточно часто? – спросил Чарлз. – Дорогая моя, не станьте самонадеянной. Одно из ваших наиболее чарующих качеств – отсутствие самоуверенности.

Он говорил так серьезно, что Энн засмеялась.

– Не думаю, что вы должны беспокоиться, – сказала она. – Вы и Энтони – единственные мужчины в доме, удостаивающие меня комплиментами. Они редки, тем более высоко я их ценю.

– Вы получите столько комплиментов, сколько пожелаете, когда Джон увезет вас в Лондон, – сказал Чарлз. – А когда огромный успех в обществе вскружит вам голову, вы, оглядываясь назад, будете смеяться, вспоминая мои жалкие потуги.

– Откуда такая скромность? – поддразнила Энн.

– Я робею, – сказал Чарлз. – Вот об этом-то я и хочу с вами поговорить. Давайте пойдем в оранжерею, там нам не помешают.

Заинтригованная, Энн пошла с ним.

Оранжерея в Галивере была построена за южной стеной еще во времена Карла II. С тех пор ее расширили, но не испортили: прекрасные пропорции строения и законченная утонченность каждой детали принесли ему славу одного из самых великолепных зданий Галивера. От красоты цветов захватывало дух, а старания леди Мелтон и ее постоянные инструкции садовникам неизменно приводили к одному результату: цветы не уменьшали впечатление от архитектуры, а только подчеркивали ее достоинства. Окна оранжереи располагались прямо над озером, и создавалось впечатление, что корабль из цветов плывет по серебряной воде.

Энн подошла к удобному дивану в алькове, где часто проводила время, взяла одну из многочисленных оранжевых подушек, подложила ее под голову и с комфортом устроилась.

– Что вы хотели сказать мне? – спросила она. – Новости хорошие или плохие?

– Это вам решать, – загадочно сказал Чарлз.

Брови Энн поднялись:

– И они имеют отношение ко мне?

– Самое непосредственное.

И тут Энн вдруг поняла, что Чарлз совсем непохож на себя. Она посмотрела внимательней: впервые с тех пор, как она познакомилась с ним, Чарлз выглядел серьезным, почти мрачным. Она так привыкла к его улыбке, к искоркам в его глазах и слегка насмешливому тону! Энн поняла, что перед ней новый Чарлз, совершенно незнакомый.

– Я хочу сказать вам, – начал Чарлз, – о себе и о Майре.

– Майра! – эхом отозвалась Энн.

Чарлз набрал воздуха в легкие:

– Я прошу разрешения жениться на вашей сестре.

Энн была чересчур изумлена, чтобы что-нибудь сказать. Она могла только ошеломленно взирать на Чарлза. Наконец она воскликнула:

– Но она еще слишком молода!

– Я чувствовал, что вы скажете это, – ответил Чарлз. – Но не выслушаете ли вы меня, Энн? Мне двадцать семь, я на девять лет старше Майры. Я жил, как вы сами, наверное, заметили, ленивой, никчемной жизнью с тех пор, как повзрослел. Очень легко найти извинения для себя, я это знаю, но я выбрал линию наименьшего сопротивления. Люди всегда говорили мне, что я ни на что не гожусь, и я поверил им или по крайней мере не прилагал усилий, чтобы возражать им или развеять их иллюзии. Я мог бы сделать что-нибудь стоящее во время войны, если бы не был ранен почти в самом начале, а потом оказалось невозможным преодолеть медицинские барьеры, чтобы снова начать летать. И я сломался, получая удовольствие от жизни, но в то же время оставаясь таким ленивым и расточительным, каким и хотели меня видеть окружающие. Мне то и дело говорили: «Ты сын своего отца весь с головы до ног: он в своей жизни ни дня честно не трудился» – и качали головами.

Пока Джон был готов содержать меня, я не видел причины, почему надо чрезмерно суетиться. Мне здесь нравилось, мне нравилось тратить те небольшие деньги, что я время от времени зарабатывал тем или иным способом, который мне подворачивался.

Я занимался моделированием одежды, потому что мне это было интересно. Думаю, я бы мог завести свое дело и преуспеть. Вместо этого я предпочитал отдавать лавры своим друзьям. В сущности, Энн, я не видел причин, чтобы стать специалистом. Пока не познакомился с Майрой.

Я восхищался вами. Я думал, что вы одна из самых милых женщин, которых я когда-либо встречал. Вы мне нравились, и я хотел понравиться вам, но я никогда по-настоящему не любил вас. Я даже не думал, что когда-нибудь полюблю… так, как сейчас.

– А Майра? – быстро задала свой вопрос Энн.

– Майра любит меня, – ответил Чарлз. – Я знаю, вы скажете на это, что Майра уже влюблялась и не раз. Но не так. И я обещаю вам одно: любовь Майры ко мне настоящая и окончательная, потому что я ее люблю бесконечно.

В голосе Чарлза звучало глубокое чувство, но Энн смотрела на него встревоженными глазами.

– Но, Чарлз, вы в самом деле уверены, что это разумно? Майра так молода, так мало знает жизнь!

– За Майрой нужно присматривать, она требует заботы, – ответил Чарлз. – Вы знаете это лучше, чем кто-либо. И, Энн, неужели вы не понимаете? Это же и есть самое чудесное! Первый раз в жизни я встретил человека, который готов довериться мне. До сегодняшнего дня заботились обо мне. Теперь я ответственная личность. Я мужчина и знаю: что бы я ни предпринял, я не провалюсь, потому что от меня зависит Майра.

Энн улыбнулась. Нельзя было не отозваться на искренность Чарлза.

– Я вижу, – сказала она, – что, в сущности, вы с Майрой продумали все и мне нечего сказать.

– О Энн! Вы великолепны! – сказал Чарлз. – Только вы могли завести разговор так далеко и не спросить, на какие средства мы собираемся жить. Вы знаете наши чувства, и то, что я обещал вам, – единственная вещь, которая имеет значение. Но только один человек из миллиона не удосужился бы спросить, как я собираюсь содержать жену. Но поскольку вы не спрашиваете, я скажу.

Два или три дня назад, когда я узнал, что Майра любит меня так же сильно, как я ее, я поехал в Лондон, навестил различных людей и продлил контракты, заключенные несколько лет тому назад. В результате я направляюсь – и у меня в кармане лежит соответствующее письмо – в Южную Америку в качестве главы торгового представительства. Художники-модельеры и промышленники, занимающиеся текстилем, хотят, чтобы кто-то приехал к ним и занялся их производством. И вот организовать все это дело поручено мне. Я набираю себе сотрудников, я отвечаю за все. Если я добьюсь успеха, а я его добьюсь, несомненно, здесь появятся большие возможности для возвращения.

– А Майра? – спросила Энн.

– Майра, конечно, поедет со мной. Неужели вы не видите, что она станет моим первым помощником?

Чарлз улыбался, а Энн все еще не могла прийти в себя от изумления. Да, перед ней был мужчина, которого она не знала. Во всех его словах была решимость и порыв. Ей даже показалось, что в его голосе появилась властная нота. Она поняла, хотя Чарлз и не сказал этого, что он наконец нашел себя. Такой ленивый в недавнем прошлом, он сейчас кипел энергией.

– О Чарлз, я рада за вас! – воскликнула Энн. – Все звучит потрясающе.

– Мы поженимся очень скоро.

– Не стоит ли подождать до вашего возвращения?

– И оставить Майру здесь одну, чтобы она влюбилась еще в кого-то? Ни за что в жизни, – ответил Чарлз. – Я люблю ее, она меня. Но я не такой дурак, чтобы думать, что столь юная и прелестная девушка, как Майра, не способна забыть того, кого нет рядом. Нет, Энн. Я женюсь на Майре сейчас и возьму ее с собой. Я не оставлю без присмотра такое сокровище.

– Значит, все решено? И тем не менее вы просите моего разрешения. Спасибо, Чарлз, за соблюдение приличий.

– Мы бы хотели, чтобы вы пожелали нам счастья и помогли – сейчас и всегда.

– Вы знаете, что я сделаю и то, и другое, – мягко сказала Энн. – И я рада, Чарлз, на самом деле рада.

– Я обещаю вам одно: Майра никогда не пожалеет о своем замужестве. Я дам ей счастье или умру.

Его слова были, в сущности, клятвой. Энн инстинктивно протянула ему обе руки, он поднес их к губам.

– Спасибо, Энн. Я теперь у меня осталась еще одна просьба.

– Что же это?

– Мы не хотим, чтобы вы говорили об этом кому бы то ни было.

– Почему?

– Я хочу полностью прояснить свое положение и иметь подписанный контракт в кармане, прежде чем поразить мир своей помолвкой, – улыбнулся Чарлз. – Вы же знаете, каковы эти бизнесмены: они могут подумать, что, если я женюсь, я не буду уделять так много внимания делам. Хотя на самом деле, как вы знаете, только присутствие Майры заставит меня работать, но они-то этого не знают, поэтому, с точки зрения делового человека, будет более разумным сначала отловить одного зайца.

– Понимаю, – сказала Энн. Она не могла не улыбнуться про себя, думая о том, что Чарлз учел каждую деталь. Это было так непохоже на его обычное небрежное принятие того, что принесет следующий день. Ведь не зря же любимым присловьем Чарлза было: «Не думай о завтра до завтра». А теперь он ничего не оставлял на волю случая.

– Майра настояла, чтобы вы узнали сразу, – сказал Чарлз, – но мы бы хотели, чтобы вы пообещали не говорить об этом никому, даже Джону.

– Конечно, я обещаю, – ответила Энн. – Я согласна с вами. Вы должны приложить все усилия, чтобы добиться успеха.

– И я его добьюсь, – заверил ее Чарлз. Он встал и протянул ей руку: – Давайте найдем Майру. Я хочу сказать ей, что вы не возражаете против нашей помолвки. Завтра, когда я поеду в Лондон, я выберу ей кольцо, но она не будет его носить, пока мы не посадим нашего зайца в корзину.

Энн тоже встала.

– И все же это кажется забавным думать, что Майра выходит замуж.

– Она такая славная. Что я люблю в ней, так это то, что она совершенно неизбалованна – почти дитя в некоторых вопросах и мудра в других.

– Вы всегда будете заботиться о ней, правда же? – спросила Энн. – Если сердце Майры будет разбито, я не думаю, что перенесу это.

– Я уже обещал вам, Энн, – ответил Чарлз. – Я люблю ее всей душой и сердцем и никогда не обману.

– Благословляю вас. – Энн чувствовала, что слезы набегают ей на глаза, потом в порыве чувств она шагнула вперед и поцеловала Чарлза в щеку. – Будет чудесно, что вы станете мне братом.

В ответ он обнял ее и поцеловал в щеку, и она знала без слов, что он начинает новую жизнь.

Она высвободилась и подняла глаза: Джон и Синклер входили в оранжерею.

Энн сначала показалось, что они видели всю сцену, но, поскольку они продолжали разговаривать совершенно непринужденно, она выкинула эту мысль из головы.

– Как здесь хорошо, – заметил Синклер, и они заговорили об эффектах света и воды, о цветах, и Чарлз незаметно ускользнул по-видимому в поисках Майры.

Перед сном Энн зашла в комнату Майры, чтобы поцеловать ее и сказать, как она взволнована новостями.

– О, как чудесно! – воскликнула Майра. – Я так счастлива! Даже не знаю, чего еще можно себе пожелать. Ты не рассердилась, ведь нет?

– Рассердилась? – повторила Энн. – Конечно нет.

– Я думаю, Чарлз боялся, что ты можешь сказать, будто я слишком молода. Но, Энн, я полагаю, возраст не имеет значения, если девушка встретила человека, которого по-настоящему полюбила. Ты согласна?

– Если ты в этом уверена.

– Уверена. Чарлз говорит, что будет заботиться обо мне, но и я тоже, хотя он этого и не знает, буду заботиться о нем. Мы будем счастливы вместе, ты можешь быть спокойной насчет этого.

Энн обняла Майру:

– Люби его и продолжай любить. Только это и имеет значение.

Майра кивнула.

– Я научилась этому у тебя, – сказала она. – И хотя я ужасно легкомысленна в каких-то вопросах, Энн, я смотрела на тебя и видела, как ты заботишься о людях, как направляешь их и влияешь на них, не замечая, что делаешь это. Я буду стараться походить на тебя.

Энн поцеловала сестру от всего сердца, слишком полного, чтобы говорить. И когда она уже пришла к себе и задумалась над словами, которые ей сказала Майра, она поняла, что ни один комплимент не мог быть для нее более дорогим.

Энн сняла платье и надела ночную рубашку, а поверх нее пеньюар из белого атласа и кружев, которые только что купил для нее Чарлз.

– Ваше белье всегда должно быть белым, – сказал он. – Розовый и голубой, возможно, идут другим женщинам, но не вам. Белый придает вам выразительность, и это то, что вы должны носить.

Энн взволновали те прелестные вещи, которые прислали из Лондона. Шифон и кружево, соединенные искусными руками, атлас, бархат, мягкие оборки. Но все это белое или цвета слоновой кости. Майра со смехом сказала, что эти милые вещи делают Энн похожей на монахиню.

Она прошла по комнате, погасила лампу на туалетном столике, оставив включенной только лампу у изголовья кровати, подошла к окну и раздвинула занавески. На дворе было темно, где-то ухнула сова, и снова воцарилась тишина.

И тут послышался знакомый щелчок открываемой двери. Пораженная, Энн обернулась на звук. В комнату вошел Джон. Он встал у двери, свет падал на него сзади, и Энн увидела, что он все еще в обеденном костюме. Он молчал, и она сделала шаг навстречу ему.

– Тебе что-нибудь нужно? – вежливо спросила она, удивленная его появлением.

Он повернулся и закрыл за собой дверь.

– Да, нужно.

Что-то угрожающее было в его словах, и это вселило в Энн тревогу. Она ждала, плотнее запахнув на груди пеньюар. Джон подошел ближе, глядя на нее сверху вниз.

– Думаю, – сказал он, – пришло время нам с тобой поговорить откровенно.

– Разве мы не всегда откровенны? – спросила Энн, подняв на мужа глаза.

– Ты со мной откровенна? – резко спросил он в ответ.

– Да.

– Ты лжешь! – слова прозвучали как выстрел.

Энн вздрогнула.

– Не понимаю, – пролепетала она.

– Думаю, что понимаешь, – насмешливо сказал Джон. – Я видел тебя вечером, когда вошел в оранжерею… видел тебя с Чарлзом.

– Ах это! – с облегчением отозвалась Энн, но сразу вспомнила об обещании, данном Чарлзу.

– Да, это. – В тоне Джона была горечь.

– Послушай, Джон, – начала Энн, – я не могу сейчас объяснить, но…

– Я не желаю никаких объяснений. То, что я видел, было очень убедительно.

И вдруг он схватил ее за плечи, стиснув пальцами изо всех сил. Энн ощутила, как страх пронзил ее, страх, который она помнила и который снова парализовал все ее тело.

– Я был дураком, – говорил Джон, – дураком! Я женился, потому что полюбил тебя. Да, я полюбил тебя с самого первого мгновения, как только увидел. Мне казалось, ты совсем не похожа на других женщин, которых я знал. Я наблюдал, как ты отдавала себя семье, как ты заменила им мать, создавала для них уют, а это было как раз то, чего я был лишен всю жизнь, – привязанность, любовь и нежность. Я знал, что единственное, чего я хочу на свете, – это ты. Я был готов ждать, долго ухаживать, до тех пор пока ты не полюбишь меня хотя бы так, как любила отца и детей. Но обстоятельства были против меня, события разворачивались слишком быстро. Я боялся потерять тебя и, казалось, нашел – может быть, не лучший – выход. Ты согласилась на брак, и я еще раз поверил, что, если я дам тебе время, ты научишься любить меня. Вместо этого, из-за моей медлительности и тупости другой мужчина оказался способным взять то, что принадлежит мне.

– О Джон, послушай! Ты должен выслушать…

– Не хочу слушать, – грубо оборвал он. – Теперь я вижу много такого, чего не видел прежде. Я вижу, чем ты занимаешься за моей спиной. Я боялся твоей чистоты и невинности, да, боялся. Боялся приблизиться к тебе, боялся, что моя любовь и страсть испугают тебя. А ты все это время, ты, которую я считал совершенством, плела тайком интриги, флиртовала с моим кузеном. – Презрение и горечь в его голосе, казалось, хлестали ее.

– Это неправда, – в отчаянии сказала Энн. – Ты должен выслушать меня…

Она попыталась освободиться от его хватки, но ее усилия, по-видимому, воспламенили Джона, и его пальцы сжались еще сильнее.

– Я не должен верить своим глазам? – в ярости спросил он. – Но если другому мужчине позволено проявлять любовь, значит, позволено и мне – мне, твоему мужу. – Он обнял Энн одной рукой, другой приподняв ее подбородок, так что голова девушки легла на его плечо, а глаза мучительно и умоляюще смотрели в его глаза.

– Пожалуйста, Джон, прошу тебя, – молила она, но создавалось впечатление, что он ее просто не слышит.

Один миг он смотрел на нее – беспомощную пленницу в своих руках, а затем приник губами к ее губам, и Энн затрепетала под невыразимой властью его поцелуя. Она продолжала сопротивляться, но бесполезно: как будто глубокие воды сомкнулись над ее головой. Ее сотрясала дрожь, она ощущала себя потерянной, ей казалось, что Джон своими губами вынимает душу и отныне она уже принадлежит не ей, а ему.

Он целовал ее, и время остановилось.

Энн чувствовала, что перестала быть собой. Он отнял ее жизнь и оставил в ней пустоту. Наконец он оторвался от ее губ, и она ощутила, что он целует ее шею. Мягкая ткань шелковой сорочки соскользнула, когда он обнажил ее плечо.

Он поднял ее на руки и понес к огромной кровати, и тогда, только тогда она снова смогла закричать:

– Нет, Джон! Нет…

Он остановился, как будто до него донесся ее жалобный крик, посмотрел на нее – на откинутую голову, на глаза, не отрывающиеся от его лица, на руки, прижатые к груди. Его глаза встретились с ее взглядом, и Энн увидела в них страсть, неистовое, бурлящее пламя, которое, казалось, обожгло ее.

И так же внезапно, как поднял, он опустил ее на пол, разомкнул объятие, и Энн должна была ухватиться за стойку кровати, чтобы не упасть. Так она и стояла, а он смотрел на нее со странным выражением на лице. Энн была слишком ошеломлена, чтобы понять это выражение…

Он повернулся, дверь за ним закрылась, и Энн осталась одна.