Текст книги "Против течения"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

12

– Вы действительно прекрасны! – сказал Чарлз. Подойдя к ней с характерной для него свободной грацией, он взял ее руку и поднес к губам. – Разве я не говорил, что превращу вас в красавицу, – спросил он, – даже если до сих пор вы все еще Спящая красавица?

Энн хотела засмеяться, но прикосновение его губ к руке привело ее в замешательство, и горячая кровь прилила к щекам.

– Я в самом деле выгляжу хорошо? – наконец спросила она, зная заранее ответ, но все же по-детски желая услышать еще раз, что она прекрасна.

– Разве вы не смотрелись в зеркало? – он поднял голову, и теперь глаза его дразнили Энн.

– Смотрелась, – произнесла она, – и пыталась понять, куда делась та Энн, которую я так хорошо знала.

– Она исчезла, исчезла навсегда, – сказал Чарлз. – Вам жаль?

Он говорил шутя, но Энн ответила ему серьезно:

– Думаю, да. Я понимала прежнюю Энн, знала, что она чувствует и чего ждет от жизни. А эта женщина чужая для меня.

– Она должна многому научиться, – сказал ей Чарлз. – Жизни, наслаждению, любви… И я молюсь, чтобы я стал одним из тех, кто будет ее учить… некоторым из этих вещей.

Под его взглядом Энн опустила глаза. «Он пытается флиртовать со мной», – думала она. И знала, что ей следует быть шокированной, но на самом деле она наслаждалась своим открытием. «Мне надо быть осторожной», – предостерегала она себя, но трудно было осторожничать там, где дело касалось Чарлза. Он так много для нее сделал! Увидев себя в зеркале, Энн поняла, что он не кривил душой, когда говорил, что превратит ее в красавицу.

Вначале платья, которые он привез из Лондона, привели ее в ужас. Это было по меньшей мере не то, что она ожидала. Начать с того, что все они оказались очень сочных и ярких расцветок. Энн и в голову не могло бы прийти, что такие цвета подойдут ей. Бледно-голубой – да, она в этом уверена – был «ее цветом». Но тот голубой, что привез Чарлз, был совсем другим – глубоким и мощным, можно сказать неотразимым.

«Нет, это не пойдет мне», – думала Энн, надев платье и подходя к зеркалу, чтобы убедиться, как прав был Чарлз в своем ожидании и как не права она.

Выйдя из своей комнаты в этом голубом платье, она не могла не ощущать, что наконец не только Вивьен, но и она нашла свой образ в богатом, сверкающем мире Галивера.

Платье из шифона очень простого покроя было почти классическим по силуэту. Оно свободно облегало фигуру, подчеркивая мягкие линии ее груди и бедер, а широкие фалды нежной ткани ниспадали с плеч до самого пола, придавая фигуре при движении невыразимую грацию. Цвет платья выявил белизну кожи Энн и скульптурную красоту ее рук. Глаза засияли живой синевой, а волосы, причесанные по-новому, в противовес обольстительности платья сообщали ее серьезному и нежному лицу сходство с неземным, одухотворенным обликом юной Мадонны, какой ее любили изображать на своих картинах старые итальянские мастера.

– Вы прекрасны! – еще раз сказал Чарлз, когда они подошли к гостиной.

Энн пыталась угадать, повторит ли Джон слова Чарлза. Он как раз подавал матери бокал шерри. Увидев входящую Энн, он быстро пошел ей навстречу и, протянув в приветствии руку, накрыл ее пальцы своими.

– Я ждал тебя, – произнес он тихо, чтобы слышала только она, – потому что хотел быть первым, кто скажет тебе, как очаровательно ты выглядишь.

Энн видела, что слова эти выражают подлинные чувства Джона, но все же они показались ей скучными и незначительными по сравнению с экстравагантными фразами, которые она уже слышала от Чарлза. Джон взял ее за руку дружески, а Чарлз поцеловал…

– Очень милое платье, Энн, – похвалила леди Мелтон, как всегда отрывисто. – Я должна заметить, ты сделал хороший выбор, Чарлз.

– Спасибо вам за несколько добрых слов, – ответил Чарлз с таким сарказмом, что леди Мелтон посмотрела на него с упреком.

– Я рад, что ты выглядишь так прелестно, Энн, – сказал Джон, – ведь нас пригласили после обеда приехать в Крокли-Касл. Семья Марлоу – мои давние друзья, и я с гордостью покажу им свою жену.

– Мы куда-то едем? – раздался звучный голос.

В дверях стояла Вивьен.

Энн обернулась. Она догадалась, что Вивьен специально ждала, когда все соберутся перед обедом в гостиной, и только тогда спустилась сама. Несомненно, она одевалась, учитывая, что ей придется вступить в соревнование. Ее платье из золотой ткани было слишком торжественным для неофициального вечера дома. Вместе с искусно подобранными драгоценностями, смутно напоминающими украшения фараонов, одежда придавала Вивьен варварское великолепие, соперничать с которым было бы трудно, и только подчеркнутая простота платья Энн могла послужить достойным противовесом.

И, как бы охватив всю ситуацию одним взглядом, Вивьен прошла в гостиную.

– Ну, Чарлз, – сказала она, – полагаю, что должна поздравить тебя. Интересно, что мы, женщины, делали бы без него? – добавила она, обращаясь к Энн. – Но будьте осторожны, не позволяйте ему стать необходимым, иначе Джон утратит свою безмятежность и начнет испытывать досаду.

Джон уже был раздосадован, Энн поняла это по внезапно усилившемуся пожатию его руки. Теплое и твердое его прикосновение принесло странное ощущение комфорта, когда при появлении Вивьен Энн инстинктивно уцепилась за его руку. Однако, начав размышлять об этом, она смутилась и отошла к камину, где сидел Синклер – спокойный и молчаливый наблюдатель. Он улыбнулся ей.

– День был очень насыщенным, не так ли? – спросил он, и Энн была ему благодарна за то, что он ничего не сказал о разыгранной перед ним сцене.

– Близнецы отправились спать, – отозвалась она. – Они, наверное, изнурены, ведь они обежали весь дом, потрогали и осмотрели каждую мелочь и закончили день катанием на лодке по озеру.

– Вы позволите мне поздравить вас по поводу этих детей, вместо того чтобы поздравить по поводу платья? – спросил Синклер.

На сердце у Энн потеплело. Приступ тщеславия, который недавно казался таким важным, прошел, поглощенный истинными заботами о будущем детей.

– Они на самом деле понравились вам или вы говорите это, чтобы сделать мне приятное? – спросила она.

– Когда вы узнаете меня лучше, – ответил Синклер, – вы поймете, что у меня есть один ужасный недостаток: я всегда говорю правду.

– Неужели это так страшно?

– Многие боятся правды.

– Я тем более благодарна вам за то, что вы сейчас сказали, – ответила Энн. – Я люблю близнецов, но всегда опасаюсь, что другим они могут показаться избалованными или скороспелыми.

– Я считаю, оба они очаровательные и очень естественные дети.

Последние слова уловила леди Мелтон.

– Вы говорите об Энтони и Энтониете? – спросила она. – Надеюсь, Энн, вы объяснили им, что они должны быть поаккуратнее и не хлопать дверьми в этом доме. Утром я видела, как Энтони выскочил из библиотеки и дверь за ним задрожала с такой силой, что одна из люстр едва не сорвалась.

– Я поговорю с ними об этом завтра, леди Мелтон, – спокойно пообещала Энн.

Свекровь отошла, а взгляды Энн и Синклера встретились. Он улыбнулся понимающе и с симпатией.

Энн воспринимала обед как длительную скучную церемонию. Разговор не получался из-за диктаторских высказываний леди Мелтон по любому вопросу, а Вивьен совершенно демонстративно обращалась только к Джону. Небольшое воодушевление, которое Энн испытала по поводу успеха своего платья, погасло, и она ощущала нарастающую депрессию. Неужели эти церемонии, эти условности и подспудное присутствие ревности и соперничества – это все, что ждет ее в будущем? Она вспомнила шумные, оживленные семейные застолья, которыми обычно наслаждалась дома, споры, которые вел ее отец с жаром и энергией хорошего оппонента, то веселье, тот смех, от которого они иногда просто не могли удержаться, и шутки, которые неизменно сопровождали те же самые вещи. Могут ли все деньги мира купить то, что было у них? Энн знала ответ.

Она оторвалась от своих дум, услышав, как Вивьен произнесла:

– Ты еще не сказал мне, Джон, что планируется на вечер. Я слышала, что ты упоминал о поездке к Марлоу.

– Я везу к ним Энн, хочу их познакомить.

– А мы, значит, не включены в число приглашенных? – тон Вивьен был вызывающим.

– Можете поехать, если хотите. Я собирался взять с собой одну Энн.

– Как эгоистично с твоей стороны, – обвинила его Вивьен. – А мы должны сидеть дома с вязаньем и пасьянсами?

Ей ответил Чарлз:

– Предполагается, что у Энн и Джона медовый месяц.

– Я надеялась, что ты помнишь об этом, Чарлз, – ответила Вивьен, глядя на Энн.

К собственной ярости, Энн почувствовала, что краснеет. Хотелось бы ей знать, подслушала ли Вивьен комплименты Чарлза, видела ли, как он целует ей руку, или это был выстрел наугад?

Джон поставил точку в этом споре:

– Если кто-то еще хочет ехать, место в машине, разумеется, найдется.

– Тогда, думаю, поедем все, – решила леди Мелтон. – Мне надо повидать миссис Марлоу по делам женского института в Крокли.

– Прекрасно, – согласился Джон, и в голосе его не было даже намека на разочарование.

Энн почувствовала облегчение. После того, что произошло сегодня днем, она боялась оставаться наедине с Джоном.

– Можно не торопиться, – сказала леди Мелтон, когда все встали из-за стола. – Мы поедем не раньше, чем через полчаса по крайней мере. Марлоу обедают позже, чем мы.

– Я заказал машину к половине десятого, – объявил Джон.

Энн поднялась наверх пожелать доброй ночи близнецам. Свет в их комнатах был погашен, но они, конечно, не спали и, судя по быстрому топоту босых ног, который она услыхала, когда повернула ручку двери в комнате Энтони, вылезли из постелей и разговаривали через открытую дверь между их спальнями.

– Где вы? – позвала Энн.

– О Энн, это ты? – Энтони сел в постели и включил лампу, а секундой позже Энтониета выбежала из соседней комнаты. – Смешно, правда? – обобщил мальчик свои впечатления.

Но Энтониета, будучи девочкой, заметила перемены в Энн:

– Это твое новое платье? Ты выглядишь замечательно.

– Почему вы не спите? – спросила Энн. – Мне казалось, вы устали.

– Мы слишком взволнованны, чтобы спать, – ответил Энтони. – Знаешь, что мы обнаружили? Комнату, набитую засушенными птицами, животными и рыбами.

– О да, я знаю эту комнату, – улыбнулась Энн. – Джон сказал, что ее называют музеем. Его отец убил на охоте несколько оленей, и сам Джон несколько других. Вы должны попросить его рассказать об этом.

– А еще мы нашли велосипеды и даже сани в конюшне. Хотел бы я, чтобы был снег, мы устроили бы в парке отличное катание с гор.

– Ну, для этого вам всего лишь придется подождать несколько месяцев, – засмеялась Энн. – А как насчет рыбалки завтра? В озере полно форели.

– Правда можно? – пришел в восторг Энтони, а Энтониета крепко обняла Энн и сказала: – Мы так рады, что ты вышла замуж за Джона! Это чудесное место. Мы думали, что Лондон самый восхитительный, но здесь лучше.

– Я рада, что вам здесь нравится, – сказала Энн, впервые признавая владения Джона своими.

– А тебе тоже нравится? – спросила Энтониета.

– Ну конечно, – ответила Энн, надеясь, что говорит убедительно.

Но близнецы были необычайно чутки.

– Я понимаю, что все это сначала кажется чересчур огромным, – сказал Энтони.

– И к тому же ты скучаешь без папы, – добавила Энтониета. – Я тоже скучаю. Я бы хотела, чтобы он приехал сюда с нами.

Глаза Энн наполнились слезами.

– Вы не забудете его? Ведь не забудете? – спросила она.

– Разумеется нет, – ответила Энтониета. – Мы часто говорим о нем, да, Энтони?

Мальчик кивнул. Энн было трудно говорить, и во внезапном порыве эмоций она крепко прижала к себе сестру и положила руку на брата.

– Все, чего я хочу, – это чтобы вы были счастливы, – наконец сказала она.

– Мы счастливы, – одновременно ответили оба, затем Энтони добавил: – Ты не рассердилась из-за того, что мы не захотели сниматься в кино, нет, Энн? Энтониета согласна со мной. Это совсем не то, чем по-настоящему хочет заниматься мальчишка.

– Нет, не сержусь, – ответила Энн. – Я понимаю. Во всем этом главным были деньги. Я думала, хорошо было бы, если бы у вас появились ваши собственные.

– Но у тебя же теперь их много, разве нет? – удивилась Энтониета.

Глядя на невинные лица детей, Энн вспомнила слова Синклера. «Он прав, – думала она. – Я слишком много значения придаю фунтам, шиллингам и пенсам». И Майра и близнецы считают само собой разумеющимся, что все принадлежащее Джону теперь принадлежит и ей, а все, что принадлежит ей, принадлежит и им.

В глубине души она знала причину своего неприятия их точного и совершенно логического предположения. Если бы она любила Джона, если бы они были мужем и женой в самом обычном смысле этих слов, вопрос о деньгах никогда бы не возникал. И все же, как бы часто она ни уговаривала себя не доходить до абсурда, этот барьер существовал – барьер, который она не могла преодолеть.

– Вам пора спать, – сказала она близнецам. – Иди в постель, Энтониета, а я приду укрою тебя. – Она наклонилась к Энтони: – Доброй ночи, мой дорогой! Благослови тебя Бог. – Она поцеловала его, а он поднял руки и обвил ее шею, затем она погасила его лампу.

Энтониета ждала ее, откинувшись на подушки, белая полотняная рубашка с большой монограммой доходила ей до маленького подбородка с ямочкой.

– Вы будете хорошими? – попросила Энн. – Я не думаю, что леди Мелтон привыкла к детям, и не хотела бы ее расстраивать.

– Мы постараемся, – пообещала Энтониета. – Нам здесь нравится, Энн. Мы любим быть с тобой, и мы будем стараться хорошо вести себя.

Энн откинула с гладкого белого лба девочки темные шелковистые волосы, так похожие на ее собственные.

– Здесь очень много прекрасных вещей, которые мы можем делать вместе, – сказала она.

– Но ты ведь не будешь слишком занята для нас теперь, когда ты замужем? – спросила Энтониета.

Вопрос с его тоскливой проницательностью больно задел Энн. Она поняла, что сомнение уже не первый день терзало девочку в глубине души.

– Послушай меня, дорогая, – сказала Энн. – За кем бы я ни была замужем, что бы я ни делала, я никогда не буду слишком занята для тебя и Энтони. – И увидела радость в глазах сестры.

Погасив свет, она вышла из комнаты. «А ведь я могла остаться без них, – думала она. – Они могли уже уехать к тете Элле».

Если бы это произошло, она была бы сейчас одна, скучая по ним, стремясь к ним и даже не зная, когда увидит их в следующий раз. За одно это она никогда не сможет должным образом отблагодарить Джона. «Я должна быть ласковой с ним, должна», – думала Энн, хотя и знала, что это будет для нее нелегко, ведь она так боялась его. Он был трудным, необъяснимым. Ну почему из всех мужчин на земле это оказался Джон? Почему она не вышла замуж за кого-то простого и милого, за кого-то похожего хотя бы на Чарлза?

Энн пошла в свою комнату. Бурные объятия близнецов растрепали ее волосы, и она причесала их, заворачивая концы внутрь, как это делала Лилит. В дверь постучали, и Энн, полагая, что пришла горничная, пригласила войти, не оборачиваясь. Кто-то вошел, раздался звук закрываемой двери, и только тогда она посмотрела, кто это.

К своему изумлению, она увидела, что в дверях стоит Вивьен в длинной меховой накидке с капюшоном, накинутой на золотые плечи.

– Я пришла узнать, готовы ли вы, – сказала Вивьен. – А кузина Маргарет предложила отнести вам вот это. Она полагает, что Чарлз не купил вам меха – пока еще. – Она бросила на кровать соболью пелерину.

– Очень любезно со стороны леди Мелтон, – сказала Энн. – Я не думала об этом, но у меня действительно нет ничего подходящего, чтобы надеть вечером.

Вивьен пересекла комнату и встала рядом с туалетным столиком, глядя на Энн.

– Вы полагаете, что будете счастливы здесь? – спросила она наконец.

У Энн возникло ощущение, что она давно ожидала услышать именно эти слова.

– Я надеюсь.

Вивьен стояла, не сводя с Энн глаз. Энн, сильно растерянная, смотрела на отражения в зеркале и поражалась, насколько полный контраст они представляли собой.

– Скажите, не будете ли вы возражать, если я задам один вопрос? – вдруг спросила Вивьен.

– Это зависит от вопроса, – осторожно ответила Энн.

– На самом деле вопрос очень простой, – сказала Вивьен. – Я хочу узнать: как вы добились этого?

– Добилась чего?

– Вышли замуж за Джона.

На миг Энн онемела от удивления. Потом, прежде чем рассердиться на нахальство Вивьен, она поняла, что это на самом деле вопрос. Она не грубила и не провоцировала, как делала это со времени их первой встречи. На этот раз она была совершенно откровенна и честна. Ей необходимо было знать, это было жизненно важно для нее. В первый раз Энн подумала о Вивьен как о человеке, который тоже может быть задет и унижен и пожалела ее.

В ответ она спросила:

– Вы очень любите Джона?

– Я собиралась выйти за него замуж, – сказала Вивьен жестко. – Мы можем поговорить с вами откровенно. Да, я хотела выйти за Джона и была уверена, что рано или поздно он женится на мне.

– Мне жаль. – Больше Энн нечего было сказать.

Вивьен посмотрела на нее:

– Что меня ставит в тупик, так это почему он женился на вас вместо меня. Думаю, я представляю собой все, что ему нужно, – подходящая жена, интересующаяся теми же вещами, что и он, дружная с его друзьями, осведомленная в политике, составляющей его мир. В то время как вы…

– Не обладаю ни одним из этих качеств, – закончила за нее Энн.

– Да, и вы сами это говорите. Я не хотела бы быть грубой.

– Вы не грубы. Скажу вам так же откровенно: я не знаю, почему Джон женился не мне. Но хотела бы знать.

Вивьен посмотрела на нее удивленно, потом вздохнула:

– Полагаю, ответ в том, что он любит вас.

В порыве чувств Энн была готова разуверить ее, но в ней заговорила осторожность. «Эта девушка – твой враг, – сказал ей внутренний голос. – Не доверяй ей чрезмерно. Она использует твое доверие против тебя. Будь благоразумной».

Энн встала.

– Я не хотела бы обсуждать Джона за его спиной, – мягко сказала она, так что ее слова прозвучали скорее как просьба, а не как отпор.

Вивьен взглянула на нее оценивающе:

– Это значит, что вы больше ничего не хотите говорить мне. Я вас не упрекаю, вместо этого я скажу вам кое-что. Я думаю, что вы не пара Джону. Я думаю, что вы здесь не будете счастливы. Я думаю, рано или поздно вы поймете, что сделали ошибку. – Она пошла к двери, шурша золотым платьем, остановилась, взявшись за ручку, и оглянулась. – Если вас это утешит, – добавила она мягко, – мой брат считает вас совершенно очаровательной.

Энн промолчала. Долго после ухода Вивьен она стояла, глядя на закрытую дверь. Потом, словно найдя в себе силу, чтобы заставить ноги слушаться, она прошла по комнате, подхватила соболью пелерину и медленно, очень медленно спустилась по лестнице к Джону и его родственникам, ожидавшим ее.

13

Энн перечитывала письмо Майры в третий раз: оно и смущало и тревожило ее. Что-то было в этом письме не так, что именно – Энн не знала, но инстинктивно чувствовала в нем некую фальшивую ноту. Оно было полно обычными для Майры выражениями любви, и все же казалось – за изъявлениями чувств и за круглым, почти ученическим почерком что-то прячется.

Энн припомнила вчерашний телефонный разговор с сестрой. Она спросила, когда Майра приедет в Галивер, но та лукавила и придумывала отговорки.

– У меня так много приглашений, дорогая… Здесь потрясающе интересно… Я почти не бываю дома. Вчера вечером я была в театре.

– С кем?

– О, с друзьями Доусона. – Майра так и не сказала ничего определенного.

Она что-то скрывает, думала Энн, поскольку поняла, что письмо было написано после этого разговора с единственной целью – как можно больше затуманить планы Майры и отложить на неопределенный срок ее приезд в Галивер.

– Что это значит? – спрашивала Энн и упрекала себя за то, что не настояла либо на своей поездке а Лондон, чтобы повидать сестру, либо на ее приезде в Галивер.

С Майрой она не виделась уже больше недели. Эта неделя показалась Энн неизмеримо долгой – столько событий произошло, столько впечатлений спрессовалось в ней, что их хватило бы на годы.

Была ли эта неделя такой же насыщенной для Майры? Энн предполагала, что была, и это еще больше усиливало ее волнение. Само собой разумеющимся был немедленный приезд Майры в Галивер вслед за близнецами. Однако, разговаривая с ней по телефону, Энн из раза в раз слышала, как одни отговорки сменяются другими.

Сначала Энн была довольна, что Майра осталась в Лондоне, это отчасти даже облегчило ей жизнь. Конечно, она хотела видеть сестру, хотела быть с ней рядом, но в то же время хотела до ее приезда освоиться на новом месте, тверже встать на ноги. Встреча лицом к лицу со всем чужим и устрашающим досталась Энн нелегко, даже когда она была одна, а если бы еще и Майра со своими замечаниями и критикой оказалась здесь, могло быть еще хуже.

Но потом Джон сообщил ей, что два наиболее тяжелых для нее момента – необходимость постоянно встречаться с леди Мелтон и Вивьен – на некоторое время будут исключены из ее жизни. Джон говорил очень откровенно и обстоятельно.

– Я тревожился за тебя, Энн, – сказал он. – Я уже признался, что совершил ошибку, привезя тебя прямо сюда на так называемый медовый месяц, и старался что-нибудь придумать. Мне казалось, что наиболее разумным было бы нам с тобой куда-нибудь уехать одним. – Если он и заметил быстрый взгляд Энн, он никак не отреагировал на него. – Но я вспомнил о близнецах, – продолжал он, – и подумал, что ты, возможно, не захочешь оставить их. Я не знал, что лучше предпринять. И вдруг мать сообщает мне, что в понедельник отправляется в больницу.

– Она заболела?

– Ей нездоровится уже довольно давно, – ответил Джон. – Доктор советует ей не принимать вещи близко к сердцу, но в случае с моей матерью это невозможно. Если она решила, что надо сделать какое-то дело, она не даст себе покоя, пока это дело не будет сделано, даже за счет собственного переутомления или перенапряжения. Во время войны она работала не жалея себя и, я думаю, как многие женщины ее возраста, не желая признавать, что она уже не так молода и энергична. Теперь наконец она вынуждена заметить, что не так крепка, как в молодости, и собирается в больницу для обследования. Я говорю тебе все откровенно и знаю не больше того, что сказал.

– Мне жаль, – сказала Энн вежливо и не смогла ничего добавить к этой условной формуле сочувствия. На самом деле она знала, что отсутствие леди Мелтон будет для нее серьезным облегчением.

– Похоже, что после понедельника здесь будет всеобщий исход, – продолжал Джон. – Вивьен собирается на юг Франции, Чарлз намерен сопровождать ее, а затем нанести визиты друзьям в Шотландии. Синклер тоже хочет навестить родственников в Шотландии. Как видишь, мы остаемся одни.

– С близнецами, – быстро добавила Энн.

– С близнецами и с Майрой, – поправил ее Джон, – если она соблаговолит навестить нас. Думаю, нам здесь будет лучше, чем в каком-нибудь отеле, забитом отдыхающими. Что ты скажешь?

– Я бы лучше осталась здесь.

– Это именно то, что я хотел услышать от тебя. А теперь самое время поговорить о другом доме.

– О другом? – глаза Энн расширились.

– Извини! – воскликнул Джон. – Мне не следовало начинать таким образом. Речь идет о твоем старом доме в Литтл Копл.

– Что же с ним?

– Доктор Эшли любезно взял на себя заботу о финансах твоего отца, как ты знаешь. Я получил сегодня утром очень подробный отчет от него. Не хочу утомлять тебя деталями, но он сумел продать дом за три с половиной тысячи фунтов. Когда были погашены долги, осталось около трех тысяч фунтов, которые принадлежат тебе, твоим сестрам и брату.

– Три тысячи фунтов! – воскликнула Энн. – Так много?

– Надеюсь, ты всегда будешь так считать, – улыбнулся Джон. – Боюсь, в наши дни на них далеко не уедешь. Я распорядился положить их на твой счет в банке, пока не решено, как их разделить. Я также перевожу на твое имя часть своих акций. Когда все операции будут завершены, я попрошу банк прислать тебе официальное уведомление, чтобы ты вошла в курс дел.

– Спасибо, Джон! – от души поблагодарила Энн.

Наконец у нее были собственные деньги, что-то, не принадлежащее Джону, что-то, по праву принадлежащее ей самой. Если обстоятельства сложатся плохо, по-настоящему плохо… Она оборвала себя. Нельзя так думать. Наоборот, что бы ни произошло, как бы трудно ни было, она найдет способ со временем все уладить!

Но одно должно быть сделано немедленно: Майра должна приехать в Галивер до понедельника, решила Энн. Конечно, она будет рада, когда леди Мелтон и Вивьен покинут дом, и в то же время пугалась при мысли, что останется наедине с Джоном. Что они будут делать вечерами, когда уложат близнецов? Сидеть вдвоем и разговаривать? Энн опасалась не скуки, а чего-то еще: она боялась вновь увидеть тот странный взгляд, почувствовать его руки на своих плечах… Да, она боялась.

А если Майра будет с ними, ей нечего опасаться, Энн это твердо знала. Майра умеет во всем находить удовольствие, умеет все воспринимать со смехом, уводить от всего серьезного и… пугающего.

Но Майра скрытничала, и все ее поведение говорило Энн яснее слов, что она что-то замышляет.

Энн сложила письмо и приняла решение.

Она пошла в утреннюю комнату и закрыла за собой дверь. Сев за стол, который, как многозначительно сообщила ей леди Мелтон, «предназначен для посетителей», она подняла трубку телефона и попросила соединить ее с лондонским домом Джона. Ожидая, она смотрела в окно на террасу из серого камня, на озеро, тускло-золотое в лучах раннего солнца. На противоположном берегу один из прежних владельцев имения высадил прямую аллею из деревьев и цветущих кустарников, ведущую к маленькому греческому храму, прекрасному в своей подчеркнутой простоте. Неожиданная мысль пришла ей в голову: какое здесь великолепное место для влюбленных! Сады были распланированы с явным желанием создать изолированные и скрытые уголки, так что пары могли найти уединение, со всех сторон окруженные несказанной красотой. Майре с ее романтическим воображением здесь понравилось бы, думала Энн, и когда-нибудь Майра полюбит, и произойдет это в Галивере. Она улыбалась своим мыслям.

Наконец ей ответили, и по манере говорить с придыханием она узнала старого Треверса.

– Доброе утро, Треверс. Будьте добры, позовите, пожалуйста, мисс Майру.

– О, это вы, миледи? К сожалению, мисс Майра ушла.

– Ушла так рано?

– Джентльмен в машине заехал за ней. Они собрались посмотреть что-то, не помню, что именно. Во всяком случае, ее нет, но она обещала вернуться к ленчу, миледи.

– С кем, вы сказали, она уехала?

– Как же это… – ответил Треверс. – Имя вертится на кончике языка. Майор… Я забыл. Он бывает здесь довольно часто. Мистер Баркли знает его. Спросить у него, миледи?

– Нет, это неважно. Спасибо. Я позвоню во время ленча.

– Хорошо, миледи.

Энн положила трубку.

«С кем ушла Майра? – думала она. – Кто часто бывает на Беркли-сквер и кого Майра даже не упоминает в письмах?»

Тут что-то подозрительное, в этом Энн была уверена. Совсем не похоже на Майру хранить молчание и таить что-то. И Энн вспомнила, как упорно та оставалась неопределенной в разговорах по телефону. «Друзья Доусона». Неужели это устроил Доусон? Энн снова подняла трубку. В кабинете секретаря на Беркли-сквер был отдельный телефон, и Энн решила поговорить непосредственно с Доусоном Баркли. Ее соединили через пару минут, но все это время тревога Энн росла, и когда Доусон ответил, трудно было говорить с ним спокойным, обычным тоном.

– Алло, это вы, мистер Баркли?

– Доброе утро, леди Мелтон. Я только сейчас думал, как должно быть прекрасно в Галивере и какая жара будет здесь днем.

– Мистер Баркли, я позвонила вам, потому что тревожусь.

– Чем я могу помочь?

– Я тревожусь о Майре.

– О! – Энн услышала в этом восклицании что-то зловещее.

– Я только что говорила с Треверсом, и он сказал мне, что Майра уже ушла с каким-то майором, он не мог вспомнить его имени.

– Майор Рэнкин? Томми Рэнкин.

– Я поняла, что он ваш друг.

– Ну… это не совсем так, леди Мелтон.

– Но я не понимаю! Майра сказала, что всю эту неделю она проводит время с вами и вашими друзьями.

И снова наступило молчание. Энн почти ощущала смущение Доусона Баркли.

– Боюсь, это не совсем соответствует истине.

– Мистер Баркли, прошу вас, скажите мне, что происходит. Майра всего лишь ребенок, и я тревожусь за нее.

– Если говорить честно, леди Мелтон, я и сам тревожусь за нее. В сущности, я даже раздумывал, не будет ли более разумным позвонить вам, но Майра уверила меня, что вы знаете абсолютно все, что она делает, и согласились, чтобы она оставалась здесь, поэтому я не посмел вмешиваться.

Энн быстро приняла решение.

– Я еду в Лондон, – объявила она, – сейчас же, сию же минуту. Вы будете у себя?

– Разумеется буду, и, говоря откровенно, это лучшее, что вы можете сделать.

– Я выезжаю.

Она бросила трубку и выбежала из комнаты. В холле леди Мелтон разговаривала с главным садовником.

– Вы не знаете, где Джон? – спросила Энн, без церемоний перебивая свекровь.

– Полагаю, что на ферме, – ответила леди Мелтон.

– И долго он там пробудет?

– Около часа, как мне представляется, может дольше. – Она уже повернулась к садовнику, но лицо Энн остановило ее. – Что-нибудь произошло?

– Спасибо, ничего, – инстинктивно ответила Энн.

Она поднялась наверх, схватила жакет и сумку и снова сбежала в холл. Там уже никого не было. Она вышла через боковую дверь и торопливо направилась к конюшням. Во дворе второй шофер наводил глянец на машину Джона, полируя фары так, что они сияли зеркальным блеском. Он увидел приближающуюся Энн и приложил два пальца ко лбу, почтительно приветствуя ее в обычной манере деревенских жителей.

– Доброе утро, миледи.

– Мне нужна машина для поездки в Лондон немедленно.

– Есть, миледи! Позвать мистера Барнета? Я сам должен везти леди Мелтон в Крокли-Кросс через двадцать минут.

Барнет был главным шофером, и Энн не любила его: каким-то образом он давал ей понять, что любой новичок в Галивере вызывает его подозрения. Кроме того, он был пожилым и ездил очень медленно, а Энн торопилась.

– Нет, не беспокойте Барнета, – сказала она быстро. – Я поведу машину сама.

– Слушаюсь, миледи.

Энн села в машину и поехала по подъездной дорожке сначала очень медленно, потом со все более растущей уверенностью. Она никогда не имела дела с такой сильной и дорогой машиной, как открытый автомобиль Джона, но часто водила машину отца. Каждый, кто мог удержать на ходу этот маленький, дешевый и обветшавший автомобиль, считала Энн, может вести любой. Доктор Шеффорд был лишен привязанности к машинам, так что он мотался по деревенским дорогам до тех пор, пока машина буквально не разваливалась на части от чрезмерных нагрузок и отсутствия ухода.

«Если я могла водить одну машину, значит, могу водить и другую», – сказала себе Энн, таким образом оправдывая свой самоуверенный поступок, когда, выехав на шоссе, машина, казалось, сама рвалась вперед из-под ее рук. Мотор равномерно гудел, и его урчание было похоже на мурлыканье довольного кота. Поездка не была богата впечатлениями, за исключением ее собственной спешки, благодаря которой она чувствовала себя летящей как на крыльях.