Текст книги "Против течения"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Она остановилась у дома на Беркли-сквер ровно через час двадцать минут после того, как покинула Галивер.

Треверс открыл дверь и остолбенел, увидев ее.

– Это невероятно, что вы уже здесь, – сказал он. – Ведь я разговаривал с вами всего несколько минут назад. Такая спешка до добра не доведет. Я всегда говорил, что нам придется платить за это рано или поздно. – Как старый преданный слуга, он мог позволить себе поворчать.

Кабинет секретаря, куда он провел Энн, располагался в конце длинного коридора, открытого во двор за домом. Доусон Баркли вскочил из-за стола, когда она вошла.

– Вы очень быстры, – сказал он, пожимая ее руку. – Треверс, вы не принесете леди Мелтон чашку кофе? Или, может быть, вы предпочитаете выпить что-нибудь другое?

– Кофе, пожалуйста, – сказала Энн и уселась в одно из больших кожаных кресел, стоявших в кабинете.

– Вы, должно быть, мчались с сокрушающей скоростью, – сказал Доусон Баркли, предлагая Энн сигарету из большой серебряной коробки, украшенной гербом Джона. – Как вам удалось гальванизировать Барнета? Когда он везет меня, он тащится, как катафалк.

– Я вела машину сама, – просто сказала Энн. – Мне так не терпелось оказаться здесь, что я не могла ждать, чтобы меня привезли.

– Ну, здесь дела еще не так плохи, – сказал Доусон и тоже сел.

Он был высоким, худым молодым человеком, его темные волосы были зачесаны назад, а очки в роговой оправе придавали ему вид ученого. И только когда он снял их, Энн поняла, что он намного моложе, чем казался, а когда улыбался, становился похожим на мальчишку, обезоруживающего и очень привлекательного.

– Пожалуйста, расскажите мне все про Майру, – попросила Энн.

– Так вот. Откровенно говоря, это для меня трудновато. Видите ли, вы с Джоном оставили свою семью на мое попечение, но я не знал, насколько далеко заходят мои полномочия. С близнецами все было просто и легко. Но Майра – другое дело: она считает себя взрослой молодой женщиной.

– Но ничего подобного собой не представляет! – воскликнула Энн. – Она очень юна и очень неопытна. Давайте возьмем быка за рога: кто этот мужчина?

Доусон беспомощно взъерошил волосы:

– Его имя Рэнкин. И если быть честным, боюсь, он несколько развязен. К несчастью, Майра познакомилась с ним в доме моей сестры. Его привели с собой на наш танцевальный вечер люди, которых мы пригласили, но он не тот человек, который пользуется гостеприимством в нашей семье. Он знает массу людей, но, друг он им или просто знакомый, трудно судить. Он хорошо известен среди любителей скачек, и его можно встретить в самых модных ночных клубах. Предполагаю, что он живет, если это можно назвать жизнью, за счет своей изворотливости. Не могу сказать, что знаю о нем что-то по-настоящему дурное, но он как раз такой тип, которого с сожалением видишь рядом с молодой девушкой.

– А Майра, я полагаю, думает, что влюблена в него?

– Боюсь, что да.

– А он?

Доусон Баркли задумался:

– Ну, он уделяет вашей сестре много внимания. Какую его долю следует отнести за счет очарования Майры, а какую за счет того, что она невестка Джона, я не могу сказать.

– Невестка Джона! – Энн очевидно этот аспект и в голову не приходил.

– Я не верю, что у Томми Рэнкина много денег. Возможно, объяснение в этом, но в то же время я не хочу сказать, что он не увлечен.

– И давно это длится?

– С танцев у сестры. Я бы хотел сказать, леди Мелтон, как ужасно я чувствую себя в связи с этим. Я понятия не имел, что Майра не рассказала вам обо всем, что делает. Она определенно дала мне понять, что вы все знаете и одобряете.

– Это не ваша вина, а моя. Зная Майру, я должна была догадаться, что произошло нечто подобное. Майра всегда воображает, что влюблена. Говоря откровенно, я думала, что она увлечена вами.

Доусон Баркли улыбнулся:

– В этих обстоятельствах я бы хотел, чтобы так и было.

– Что за человек этот майор Рэнкин, кроме того, что вы уже рассказали? Могу ли я рассчитывать на добрые стороны его натуры?

Доусон покачал головой:

– Сомневаюсь, что они существуют.

Открылась дверь, и вошел Треверс.

– Извините за задержку, миледи, – сказал он. – Но я посылал за сливками. Кухарка думает, что вы предпочитаете кофе с молоком.

– Спасибо, – сказала Энн. – Очень мило! Вы передадите мою благодарность кухарке? – Она встала и налила себе чашечку. – А вы не хотите? – спросила она Доусона.

Он покачал головой:

– Обычно я так занят, что мне не до легких завтраков.

– Полагаю, Джон заваливает вас работой?

– В это время года, когда парламент на каникулах и большинство людей уехали отдыхать, немного легче.

Энн отхлебнула кофе.

– Майра должна приехать к ленчу, – сказала она. – Треверс говорил мне, что ждет ее.

– Да, – ответил Доусон. – Я провел расследование после вашего звонка и выяснил, что майор Рэнкин увез Майру в Гринвич. Нынче утром там должно состояться какое-то представление. Я толком не знаю какое, кажется, что-то связанное с морскими кадетами.

– Звучит достаточно безобидно, – заметила Энн.

– Должен предположить, что это была идея Майры. Я не верю, что майор – ранняя пташка, но Майра не желает пропустить ни одной достопримечательности, а он объявил себя ее эскортом.

– Я дождусь Майру и увижу, в чем тут загвоздка. А сейчас я не буду мешать вам, если у вас есть работа.

– Мой ответ, леди Мелтон, – разговаривать с вами для меня удовольствие.

Энн взглянула на него с легким укором:

– Неужели вы должны называть меня леди Мелтон. Вы же называете Джона по имени.

– Мы были в одной школе, – ответил Доусон Баркли. – Я поступил в младший класс, когда он учился последний год. Но спасибо. Мне нравится называть вас Энн. Я так много слышал о вас, что мне кажется, будто знаю вас давным-давно.

– Близнецы много болтали, полагаю?

– Майра тоже. Я не думаю, что она может причинить себе серьезный вред, она любит вас и не захочет огорчить.

Энн улыбнулась несколько застенчиво:

– Я чувствую, что мне нельзя было оставлять ее одну!

– Но вы не могли поступить иначе. Вы должны были подумать о себе и Джоне.

– Да, конечно.

Энн поставила пустую чашку и подошла к окну. Через площадь медленно двигался транспорт. Здесь ощущалась атмосфера пыльной подавленности: на деревьях, на траве, на всем, что осталось от частных садов аристократических обитателей великолепных особняков, многие из которых давно превратились в многоквартирные дома или конторы.

Энн обернулась и оглядела комнату. Доусон стоял у стола, и на его лице отражались чувства, которых она не поняла. Он выглядел обеспокоенным, и на миг Энн показалось, что он утаивает от нее какие-то сведения, которые ей необходимо знать. Но, увидев, что она смотрит на него, он быстро улыбнулся, слишком быстро, как будто насильно.

– Как Джон? – спросил он.

– Прекрасно.

Энн надеялась, что ее голос звучит не очень напряженно, но говорить о муже просто и естественно было почему-то почти невозможно.

– Он удивительный человек, – задумчиво сказал Доусон. – Но конечно, нет нужды, чтобы я говорил это вам.

– Почему удивительный?

– Потому что обладает способностью быстро постигать вещи глубоко, до деталей. Он всегда старается понять точку зрения других людей. Здесь у меня его доклад, который он хочет подготовить к началу сессии. Выдающийся документ. Чтобы составить его, он проделал огромную работу. Из него видно, как серьезно он стремится быть справедливым и к человеку у власти, и к тому, кто должен выполнять его указания. Надо ли мне честно сказать вам, что я не верю в его будущее как великого политика именно из-за этого качества? Но благодаря ему он станет великим гуманистом.

– Я бы хотела побольше знать о его взглядах.

– Он с вами об этом не говорит? – Энн покачала головой. – Очень похоже на Джона. Чрезвычайно скрытен. Всегда трудно определить, что он думает. Полагаю, это качество необходимо для человека, занимающего высокое положение. Но одно могу сказать вам абсолютно точно: Джон чудесный друг.

– Рада этому, – ответила Энн, стараясь говорить естественно. – Возможно, ему повезло, что вы работаете с ним.

Доусон бросил на нее быстрый взгляд, затем сказал импульсивно, словно у него не было времени подобрать слова:

– Хотел бы я, чтобы вы этого не говорили.

В его голосе было столько чувства, что Энн удивленно посмотрела на него. Потом она поняла, поскольку привыкла с самого детства общаться с людьми, которых одолевали тревоги, беспокойства, болезни, поняла, что у Доусона тяжело на душе, очень тяжело. И все, что было в ней отзывчивого, материнского, поднялось волной, и собственные тревога были забыты.

– Вы не хотите сказать мне, что вас беспокоит? – спросила она.

– Как вы догадались, что я обеспокоен? – спросил Доусон и тут же добавил: – Ну конечно, вы знаете. Могу ли я быть нескромным и попросить вашего совета?

– Почему же нет? – сказала Энн. – Давайте сядем и устроимся поудобнее.

Она прошла по комнате и Доусон последовал за ней.

– Мне не надо было так говорить с вами, – сказал он. – Я не должен был будоражить вас своими проблемами. Но почему-то, как я только что сказал, я чувствую, что знаю вас очень хорошо. Ваше имя вспоминалось каждый раз, когда близнецы что-то видели или слышали: «Энн сказала бы это, Энн говорила нам это», и наконец я хорошо узнал вас. Для меня было почти потрясение, когда вы вошли в комнату сегодня, и я понял, насколько вы молоды. Ведь я думал о вас как о маленькой матери чуть ли не всего мира, и уж в крайнем случае тех людей, с которыми вы общались.

– Разве возраст играет роль в этих делах? – спросила Энн.

– Не думаю, что играет, – ответил Доусон, – и вот поверите ли вы мне, что в эту минуту я чувствую себя моложе и более потерянным, чем Энтони, и нуждаюсь в совете и помощи почти так же, как он?

– Расскажите мне, в чем дело, – предложила Энн.

– Дело вот в чем, – начал Доусон. – Я получил возможность стать кандидатом в парламент от округа Южный Лондон. Людей там я знаю хорошо. Я вел клуб для мальчиков в самой тяжелой части города свыше шести лет. Я работал с беднейшими из бедных и знаю их трудности. И вот они хотят включить мое имя в списки для дополнительных выборов, которые пройдут через два месяца. Нынешний их представитель уходит в отставку из-за болезни.

– И конечно, вы согласитесь? – сказала Энн.

– Должен ли я? Вот в чем проблема. Прежде всего, я должен объявить Джону, что я оставляю его, а во-вторых, что мои взгляды противоположны его взглядам. Это может вам показаться ненормальным, – сказал он, когда увидел удивление на лице Энн, – но, хотя я восхищаюсь Джоном, хотя люблю его как старшего брата, я не разделяю его точки зрения. Я всегда был неудачником, и предполагаю, что смотрю на мир с позиции неудачника. Я никогда не говорил Джону, что у меня нет симпатии к его политической вере, к его идеям и идеалам. Я делал все, что мог, чтобы помочь ему, и служил ему, надеюсь, лояльно. А теперь у меня не хватает духу сказать ему правду. Я не думаю, что он будет возражать, но в то же время никто из нас не может остаться безразличным к тому, что человек, которому мы помогли, стремится к независимости, да еще высказывает мнения, противоположные нашим.

– Не думаю, что Джон может возражать против этого! – воскликнула Энн, затем спросила: – Но ведь это еще не все?

– Да, есть еще кое-что, – ответил Доусон. – И это очень трудно выразить словами. Мое желание покинуть Джона и обрести независимость звучит альтруистически, но сюда приплетается еще и честолюбие. Я очень честолюбив. Я хочу добиться успеха, и добиться быстро… ну, потому что я люблю. Я должен добиться успеха. Место, которое мне предложат, – вне всякого сомнения, мое спасение. Нынешний член парламента принадлежит партии Джона, а не моей, и если я провалюсь на выборах – мне конец. Я должен буду использовать если не все, то часть своих сбережений. Джон не сможет взять меня обратно, даже если захочет. Мне придется начинать сначала – потеряв все.

– Включая девушку, которую вы любите. Но она, наверное…

Доусон вздохнул:

– Она меня не любит. То есть любит, но не настолько, чтобы быть со мной сейчас или в будущем, если я провалюсь. Единственная возможность, но возможность, в которую я верю, – что она придет ко мне, если я буду иметь успех. Если я однажды попаду в этот круг, я верю, что получу признание. У меня достаточно уверенности, что я должен выиграть, но правильно ли я выбрал момент для риска? Поставить все на одну карту, потерять положение, репутацию и ее, если я провалюсь? Вот что не дает мне покоя, Энн. И если вы можете дать правильный ответ на мои вопросы, ну тогда я буду благословлять вас всю жизнь.

Энн раздумывала минуту, затем мягко спросила:

– Чувствуете ли вы, что если будете представлять тех людей, с которыми работали, вы сможете помочь им и что эту работу сможете делать хорошо?

– Я знаю, что смогу, – сказал Доусон с силой, – это единственное, в чем я уверен. Это тоже возможность всей жизни – и одновременно я спрашиваю себя, по карману ли мне это?

Энн улыбнулась ему.

– Ответ на этот вопрос я знаю, – сказала она. – Я помню, несколько лет назад моему отцу задавали тот же вопрос, и он ответил: «Никогда не давайте деньгам преградить путь возможности».

– Он был прав! – сказал Доусон. – Конечно, он был прав, и все же, если быть честным перед вами, я знаю, что такое правильный выбор, но… я боюсь.

– Разве все мы не боимся чего-то? – ответила Энн. – И разве это не оттого, что не имеем веры? – Произнося эти слова, она чувствовала, что они пришли из другого источника, а не родились в ее голове.

Доусон смотрел на нее, поглощенный этой мыслью.

– О! «Если вы будете иметь веру хотя бы с горчичное зерно», – медленно сказал он. – Как это верно для многих из нас! Спасибо, Энн, вы уничтожили мои сомнения.

– Вы сделаете это?

– Сделаю.

– Тогда, я уверена, вы победите, – сказала Энн. – Если приложить достаточные усилия, можно добиться всего, чего хочешь.

– Вы верите в это?

– Когда я говорю о ваших проблемах, верю, – ответила Энн. – Но когда речь идет о моих, я тоже боюсь.

Он просто протянул ей руку, и она положила свою в его ладонь.

– Спасибо, – сказал он. – Близнецы заставили меня поверить, что вы чудесный человек. Теперь я знаю, они были правы.

– А девушка, которую вы любите? – спросила Энн.

– Возможно, вера поможет мне и здесь, – сказал он. – Глубоко в душе я знаю, что бы она ни говорила, чтобы ни делала, мы по-настоящему принадлежим друг другу. Каждый день в последние два года я был готов услышать, что потерял ее, но она свободна до сих пор, и, пока она свободна, я буду надеяться. Возможно, мы оба ослеплены тем же самым, оба испуганы, потому что верили, что деньги так важны. Я часто разуверял ее в этом, но и сам попал в тот же капкан. Вы показали мне выход.

– Я дала бы ей возможность бороться вместе с вами, – сказала Энн. – Возможно, это то, чего она ждет: чтобы вы были решительным.

Доусон вздохнул:

– Если бы ее знали так же хорошо, как знаю я… – Он замолчал, посмотрел в сторону, затем снова на Энн: – Я вам сказал уже так много, Энн, что, возможно, вам стоит узнать остальное. Это не принесет вреда. Вы знаете девушку, которую я люблю.

– Знаю ее?

– Да. Это Вивьен.

– Вивьен! Но ведь она… – Энн говорила, не задумываясь.

– Да, она старалась выйти за Джона, – перебил ее Доусон, – я знаю это. Она хотела выйти за него замуж, потому что он богат, потому что он может дать ей все, чего не могу дать я, и все-таки я знаю, что я единственный человек, которого она когда-либо любила, и единственный, кого она будет любить всегда.

Энн было нечего сказать. Это было настолько неожиданным, что она могла только смотреть на Доусона в изумлении.

– Вы сделаете для меня еще одну вещь, Энн? – продолжал он. – Вы были так добры, что я собираюсь и дальше злоупотреблять вашей добротой. Вы скажете Вивьен, что я оставляю Джона и почему я это делаю? Я бы хотел, чтобы она услышала это от вас, а не от кого-то еще. Мать Джона, а возможно, и Джон назовут меня дураком, но вы поймете и скажете Вивьен за меня, почему это имеет такое большое значение.

Все еще пораженная, все еще сбитая с толку, Энн молчала, и Доусон попросил ее снова:

– Вы сделаете это для меня? Прошу вас.

– Да, Доусон, сделаю, – тихо ответила Энн.

В этот момент дверь распахнулась, и Майра ворвалась в комнату.

– О Доусон, я вернулась, чтобы сказать, что не могу… – Она внезапно замолчала, увидев Энн. И только на миг старшей сестре показалось, как будто на лице Майры появилось не только выражение удивления, но и еще что-то – скрытное, дерзкое.

Потом Майра с криком бросилась через комнату:

– Энн, дорогая, как чудесно видеть тебя! Почему ты не дала мне знать, что приедешь?

14

Майра обвила руками шею Энн:

– Что ты сделала с собой, дорогая? Ты стала совсем другой.

Энн с трудом удержалась, чтобы не повторить те же слова, однако совсем не тем восхищенным тоном, с каким Майра обратилась к ней. Некоторое время она не могла придумать, что сказать, глядя на младшую сестру. Она вспомнила, что в прошлом всегда обуздывала вкус Майры, и поняла, каким сумасшествием было предоставить Майре одной выбор платьев, когда Джон дал ей деньги.

На девушке было цветастое шелковое платье с огненно-красными пятнами, которое почему-то выглядело одновременно и вульгарным, и дешевым. Сверху на него был надет узкий жакет из малиновой ткани с золотыми пуговицами, в петлицу которого был вдет букет из кожаных цветов. Как будто этой пестроты было недостаточно, на голове Майры красовалась шляпка, которую ей продали, по-видимому заверив, что это «изящное летнее изделие». Мешанина из цветов, лент и тюля была надвинута Майре на правый глаз, что должно было придавать ей, как она вообразила, искушенный вид, но на самом деле граничило с комическим эффектом, потому что Майра выглядела тем, чем она и была, – очень молодой, но чрезмерно разряженной девушкой. Охватив сестру одним взглядом, Энн заметила и роскошно отделанные открытые туфли, и сетчатые перчатки, и громоздкую сумку из черной кожи.

Бедная Майра! Энн могла бы пожалеть ее, если бы не была так сосредоточена на предметах, гораздо более важных, чем просто одежда. Прежде чем Энн успела произнести слово, Майра затараторила:

– О, если бы я знала, что ты приедешь! Дорогая, я хотела позвонить тебе вчера вечером, но рано ушла в кино. Вот так и получилось, что я уже приглашена на ленч и всю вторую половину дня. Вот почему я ворвалась сюда сказать Доусону, что не буду завтракать дома.

Майра говорила, не переводя дыхания, в своей обычной быстрой, живой манере. Но Энн, знакомая с каждой ее интонацией, знала слишком хорошо, что за потоком обычных слов девушка пытается скрыть свое смущение и даже чувство вины.

Быстро, повинуясь тому инстинкту, который безошибочно служил ей, когда дело касалось детей, она решила, как вести себя.

– О! – сказала она. – Как обидно, что ты занята. Какая жалость! А я ведь приехала специально, чтобы забрать тебя.

– Зачем? – подозрительно спросила Майра.

– На вечеринку, – сказала Энн. – Джон пригласил гостей на ужин сегодня вечером. Мы собирались немного потанцевать, а если будет тепло – покататься на лодках на озере. Все очень романтично. – Она улыбнулась. Затем, помолчав немного, чтобы Майра прочувствовала сказанное, добавила: – Но конечно, если ты не сможешь поехать, я пойму, хотя мне и жаль, потому что очень скоро все разъедутся в отпуск.

Майра дрогнула:

– Это звучит здорово, и, конечно же, я умираю хочу увидеть Галивер. Но ведь я уже обещала Томми… Томми Рэнкину – это мой друг – поехать с ним в Хенли сегодня после ленча и остаться с ним на обед.

– О! Ну конечно, если ты предпочитаешь Хенли… Джон будет разочарован, я тоже, и я хотела познакомить тебя кое с кем из молодых людей. Но не переживай. Смею сказать, мы организуем что-нибудь подобное осенью.

Энн говорила тепло, но несколько отстраненно. Это подействовало, как она и ожидала: Майра колебалась и казалась растерянной.

– Это звучит слишком заманчиво, чтобы пропустить. Я объясню Томми. Уверена, что он поймет. Я полагаю… – Она помолчала, очевидно призывая на помощь всю свою храбрость: – Я полагаю, ему тоже можно поехать?

– Не думаю, что в этот раз, – ответила Энн извиняющимся тоном. – Мне жаль, дорогая, но я уверена, что у нас и без того мужчин будет больше, чем женщин.

– Ну что ж. Он поймет. По крайней мере я надеюсь, что поймет. Он был ужасно мил со мной.

– Вот как? Очень приятно слышать.

– Может быть, ты поговоришь с ним и все объяснишь? – попросила Майра.

– Конечно объясню, – отозвалась Энн. – Он здесь?

– Да, он в гостиной. Ожидает меня.

– Прекрасно. Я успею перекинуться с ним парой слов, пока ты будешь собираться.

– Правда? Это было бы чудесно!

– Лучше тебе пойти предупредить его.

Майра выбежала из комнаты. Смешная маленькая шляпка подпрыгивала на ее голове. Энн повернулась и встретила улыбку Доусона.

– Вы просто великолепны! – сказал он.

– Держите пальцы скрещенными, – ответила она. – Мы еще не выбрались из лесу. – Затем, посмотрев в дверь, которую Майра оставила распахнутой настежь, она убедилась, что их не подслушивают, и добавила: – Позвоните Джону за меня. Скажите, что я здесь, что сегодня вечером он должен организовать вечеринку. У них там много… людей, которых можно пригласить. Скажите ему, что я все объясню, когда приеду.

– Предоставьте это мне, – сказал Доусон и добавил с некоторым волнением: – Вы думаете, что сможете справиться с Томми Рэнкином?

– Постараюсь, – ответила Энн.

Она прошла по коридору в гостиную, надеясь, что выглядит храбрее, чем была на самом деле.

Майор Рэнкин стоял у камина, заложив руки в карманы и широко расставив ноги, и Энн поняла, что это его характерная поза. Он слушал Майру, присевшую на ручку кресла. Ему было по меньшей мере тридцать пять, и он относился как раз к тому типу учтивых, обходительных мужчин, отполированных городской жизнью, который импонировал Майре, особенно в нынешней фазе ее развития. Он имел привычку улыбаться, показывая слишком много зубов; его темные выразительные глаза должны были очаровать Майру, в этом Энн была уверена, а манеры его были сверхвпечатляющими: он буквально ринулся вперед почти в драматическом порыве, когда увидел, что Энн вошла в комнату.

– Леди Мелтон, какое удовольствие!..

– Как поживаете, майор Рэнкин? Моя сестра только что говорила мне о вас и о том, как вы милы с ней.

– Уверен, что сапог не с той ноги: это ваша сестра очень мила со мной. Не могу припомнить, когда я так наслаждался, как последние несколько дней.

– Как мило! – сказала Энн с улыбкой. – Она уже успела сказать вам, что я ее похищаю – на сегодняшний вечер во всяком случае.

– Она только что огорчила меня этой новостью, – ответил майор Рэнкин. – Конечно, я разбит и разочарован, но в то же время понимаю. Если сэр Джон и вы пригласили гостей…

– Не так много, – быстро сказала Энн, – но мы бы хотели, чтобы и Майра была среди них.

– Конечно! – воскликнул Томми Рэнкин. – К тому же Майра говорила, что еще не видела Галивера. Он, должно быть, великолепен в это время года.

Энн догадывалась, что он рассчитывает на приглашение, и, не ответив ему, повернулась к Майре:

– Беги наверх и укладывайся, дорогая. Мы должны успеть приехать к ленчу. Еще очень многое надо сделать до вечера.

– Я недолго, – ответила Майра. Потом она взглянула на Томми Рэнкина с тоской в глазах: – Вы не уйдете, пока я не уеду?

– Конечно нет, – сердечно ответил он и прыгнул через комнату, чтобы открыть ей дверь. Проходя мимо, Майра подняла на него глаза, а он склонил перед ней голову со сверкающей театральной улыбкой. Закрыв за ней дверь, он прошествовал по комнате на свое место.

Энн обнаружила, что сжимает сплетенные пальцы и произносит про себя короткую молитву, чтобы быть в состоянии сделать доброе дело и спасти Майру от… этого.

– Вы позволите мне сказать, какой очаровательной я нахожу Майру? – спросил он с легкой фамильярностью, насторожившей Энн еще больше.

– Я рада, что вы так думаете, – ответила она. – Она, конечно же, еще очень молода и очень неопытна.

– Это то, что придает ей… ну, скажем, уникальность, – сказал Томми Рэнкин.

Энн вздохнула.

– Я хочу выразить вам свою благодарность, – начала она, – за заботу о Майре и за те развлечения, которые вы ей предоставили на этой неделе. Она очень скоро вернется в Лондон, и я надеюсь, если моя просьба не покажется вам слишком обременительной, что вы будете и впредь так же любезны с маленькой деревенской кузиной.

– Вам не надо благодарить меня, леди Мелтон, – заявил Томми Рэнкин. – Пока еще рано говорить об этом, но, вероятно, вы заметили, как я увлечен вашей сестрой.

– Как вы сказали, – вкрадчиво ответила Энн, – рано говорить об этом, но, я уверена, Майра будет рада иметь друга. Я боюсь, что ей будет скучно жить в Лондоне одной, а жизнь в общежитии, я думаю, никогда не бывает особенно богатой развлечениями.

– Жизнь в общежитии? – переспросил Томми Рэнкин, поднимая брови.

– Да. Разве Майра не сказала вам? – продолжала Энн. – Она собирается закончить коммерческие курсы – стенография, машинопись и прочие подобные дела. Джон думает, что это для нее полезно – жить самостоятельно. Помимо прочего, если она будет зарабатывать себе на жизнь, она научится смотреть в лицо фактам с самого начала.

Майор Рэнкин выглядел потрясенным.

– Я думал… – сказал он медленно, – я думал, что…

– Что он возьмет на себя ее расходы? – спросила Энн. – О нет. Боюсь, вы не знаете моей семьи. Мы очень горды и все предпочитаем стоять на собственных ногах. Майра твердо намерена быть самостоятельной. Мы решили это еще до того, как я вышла замуж за Джона. И близнецы тоже будут сами зарабатывать на жизнь, как только достаточно повзрослеют. Я считаю, и все трое согласны со мной, что жить на чьем-то иждивении – значит абсолютно деградировать, даже если это родство по браку.

Удивление исчезло с лица майора Рэнкина, и Энн догадалась, что он пытается определить, насколько услышанное им близко к правде.

– Майра будет совершенно независима от Джона, – твердо заявила Энн. – Я полагаю, она сказала вам, что он любезно выделил ей немного денег, чтобы она могла купить себе несколько новых платьев. Но и это не дар, это часть от той сотни фунтов или около того, которые каждый из нас получил после продажи дома нашего отца. Это наш единственный капитал, майор Рэнкин, – добавила она с улыбкой. – Но что могут значить деньги, если человек здоров и силен?

Майор Рэнкин откашлялся. Энн знала, что в этот момент у него нет слов, чтобы выразить свое удивление или другие чувства.

– Но конечно, было бы чудесно, – продолжала она, – если бы у Майры был кто-то похожий на вас, с кем она могла бы проводить время. Я очень волнуюсь за нее, но вижу теперь, что она вполне способна позаботиться о себе. Ей, кажется, уже повезло встретить такого любезного человека, как вы.

Майор Рэнкин встал и, не спрашивая разрешения, взял сигарету. Энн ясно видела, какие мысли бродят в его голове. Развлекать невестку сэра Джона Мелтона с перспективой быть приглашенным в Галивер, возможно даже жениться на девушке из такой семьи, было совсем не то же самое, что подружиться с молодой женщиной, которая выбрала независимую жизнь в общежитии в Кенсингтоне и у которой в будущем всего лишь карьера служащей. Он предпринял попытку:

– Если вы извините мои слова, леди Мелтон, я думаю, вы найдете, что жизнь, которую вы предлагаете, несколько трудна для молодой девушки. Уверены ли вы, что вашей сестре не будет лучше, если она будет жить с вами? К тому же не можете же вы сослаться на то, что в Галивере и здесь для нее нет лишней комнаты.

Энн коротко рассмеялась, стараясь, чтобы смех звучал цинично:

– Мой дорогой майор Рэнкин, как бы велик ни был дом, в котором живешь, очень редко в нем найдется комната для другой женщины, если ты вышла замуж первой. Кроме того, скажу откровенно, я считаю, что достаточно долго играла роль матери для этой девушки. Пора ей научиться заботиться о себе.

Она говорила и думала, как ужасно все это звучит, и молилась, чтобы звучало убедительно. Какое значение может иметь то, что этот неприятный мужчина будет считать ее ревнивой, самовлюбленной или какой-то еще, если это заставит его уйти и освободить Майру?

С чувством облегчения она увидела, что он погасил сигарету, хотя затянулся всего несколько раз, и посмотрел на часы над камином, затем на свои…

– Полагаю, вы не сочтете меня ужасным грубияном, леди Мелтон, если я попрошу вас передать Майре мой прощальный привет? Я обещал встретиться с другом сразу после двенадцати…

– О! Майра будет разочарована.

– Скажите ей, что я ее увижу, – легко и неопределенно отозвался Томми Рэнкин.

– Я выполню ваше поручение, – сказала Энн. – И благодарю вас еще раз. Могу ли я надеяться на вас, когда Майра переедет в общежитие?

– Да, да, разумеется. Только сообщите мне. Майра знает мой адрес.

Он взял ее руку и автоматически задержал немного дольше, чем необходимо:

– Знаете, леди Мелтон, я бы хотел иметь возможность поздравить сэра Джона и с невестой, и с невесткой.

– Вы с Майрой должны прийти однажды вечером пообедать с нами, когда мы вернемся в Лондон, – грациозно сказала Энн.

Майор Рэнкин был уничтожен, и знал это.

– До свидания, леди Мелтон.

Стоя в холле, Энн слышала, как он завел машину и уехал. Тогда и только тогда она почувствовала, что ее напряженные нервы расслабились, и поняла, насколько трудной была для нее битва за Майру. Она подумала об отце и услышала его смех и увидела искорки в его глазах.

– Я хорошо это сделала, папа? – едва ли не вслух спросила она.

На верхней площадке лестницы послышалось:

– Ку-ку! Это ты, Энн? Я готова. Скажи Треверсу, пусть пришлет кого-нибудь за багажом. Скажешь?

Энн вернулась в гостиную и позвонила. К тому времени, когда в холл из цокольного этажа поднялся Треверс, Майра уже была внизу.

– Мне помогла горничная, поэтому я уложилась так быстро… – Она огляделась: – Где Томми?

– Он вспомнил, что у него свидание около двенадцати, – ответила Энн, – он очень сожалел, что должен умчаться, но сказал, что обязательно увидится с тобой.

– Он, правда, так сказал? – Энн кивнула. – Тогда все в порядке. Думаю, он знает номер телефона в Галивере.

– Даже если не знает, достаточно заглянуть в телефонный справочник.

– Да, ну конечно же! Он не казался обиженным или каким-нибудь еще? О чем вы говорили?

– Я просто поблагодарила его за то, что он был так любезен с тобой, – правдиво ответила Энн, – и сказала, что надеюсь, что ты будешь часто видеть его, когда вернешься в Лондон.

Майра обняла старшую сестру:

– Он потрясающий, правда же?

– Неужели?

– Ты так не думаешь? – спросила Майра. – Он страшно деловой, нет такого, чем бы он не занимался.

– Да, похоже на то, – ответила Энн, надеясь, что исключила ноту иронии из своего ответа.