Текст книги "Охотник за приданым"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– К вам джентльмен, мисс. Прунелла подняла голову и посмотрела
на вошедшего сквозь слезы, застилавшие ее глаза, и в первый момент не смогла узнать графа.
Он совершенно преобразился, она даже сначала не поняла, в чем дело. Граф был одет в элегантный вечерний костюм, который разительно отличался от того, который он надевал в тот вечер, когда Прунелла и Нанетт обедали у него в Уинслоу-холле. Теперь фрак на шелковой подкладке облегал его стройную фигуру, словно вторая кожа, его галстук был завязан по последней моде, как и тот, который так поразил Прунеллу у его племянника, а уголки воротника точно занимали предписанное положение.
– Добрый вечер, Прунелла!
После небольшой заминки, вызванной столь неожиданным визитом и новым обликом графа, Прунелла вспомнила о вежливости.
– Добрый вечер... милорд.
– Я вижу, вы одна. Я боялся, что не застану вас дома. Мне казалось, что вы с сестрой отправились в столицу, чтобы развлекаться на балах и светских приемах...
– Нанетт обедает сегодня у своей крестной матери, графини Карнуорт, – поспешно ответила Прунелла.
– А вас не пригласили? – удивился граф.
– Ее светлость была так добра, она принимала меня три дня назад.
– Так что сегодня Золушку оставили дома. Ну что ж, я могу предложить вам провести вечер гораздо приятнее, чем грустить в одиночестве в четырех стенах.
– Вы очень добры, милорд, но я здесь... совершенно... счастлива... Благодарю вас.
– Я думаю, это неправда, – сказал граф, – но раз вы так гостеприимны, я не отказался бы от бокала хереса.
Прунелла немного пришла в себя.
– Прошу прощения, – извинилась она. – Я сама должна была бы предложить вам что-нибудь из напитков, но я очень удивилась, увидев вас.
– Вы считали, что я в Уинслоу-холле? – спросил граф.
– Да, конечно! Я думала, что у вас слишком много дел и вы не сможете оставить поместье.
– Я пришел к выводу, что не смогу справиться со своими делами, когда вас нет рядом, чтобы помогать мне.
Граф заметил, что глаза Прунеллы радостно блеснули, затем она сказала:
– Я сомневаюсь, что это... правда.
– Уверяю вас, это чистая правда. Мне не хватало вас, Прунелла, но я достаточно наблюдателен и могу сказать, что вы также скучали по мне, а вернее, по моему дому.
Прунелла отвернулась и позвонила в колокольчик, затем села в кресло и указала рукой на другое, стоящее рядом:
– Не угодно ли присесть, милорд?
– Благодарю вас.
Граф удобно устроился в кресле, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу, и Прунелла заметила, что он чувствует себя совершенно свободно, в то время как она без всяких на то причин отчего-то напряжена и беспокойна. На звонок пришел слуга, и она заказала херес для графа и мадеру для себя.
– Хватит ли у вас решимости забыть об условностях и поужинать со мной? – обратился к ней граф.
– А это не будет... неправильно? – спросила Прунелла.
Граф понял, что девушка действительно не знает ответа на этот вопрос, и сказал:
– Не то чтобы «неправильно», но слегка неблагоразумно. К сожалению, я не знаю никого, кто мог бы присоединиться к нам в этот поздний час, поэтому я предлагаю сначала отправиться в Королевский театр на Друри-лейн, в котором я уже заказал ложу, а затем поужинать в каком-нибудь тихом месте, где мы могли бы спокойно поговорить. Все это показалось Прунелле таким соблазнительным, особенно по сравнению с перспективой провести скучный вечер в отеле, и ей захотелось сразу же ответить, что она только об этом и мечтала. Однако девушка сдержанно сказала:
– Очень любезно с вашей стороны, милорд, что вы подумали обо мне, когда так много старых друзей ожидает встречи с вами после вашего возвращения в Англию после такого долгого... отсутствия.
– Вы осуждаете меня?
– Нет, конечно, нет!
– Я же слышал напряжение в вашем голосе, когда вы говорили о моем долгом отсутствии. Мне уже так надоело извиняться и ссылаться на войну, что, может быть, нужно наконец сказать откровенно, что у меня были более важные дела, чем заниматься приходящим в запустение хозяйством и играть роль, как Паско это называет, «блудного сына».
– Для него, по крайней мере, закололи жирного тельца, – сказала Прунелла, не думая, что говорит.
И она тут же пожалела о сказанном, потому что граф неожиданно рассмеялся.
– Вы совершенно правы, Прунелла, теперь не осталось никого, чтобы заколоть тельца, жирного или какого-нибудь еще, кроме вас самих.
Наступило молчание, затем Прунелла сказала:
– Я не хотела, милорд, говорить так, как будто я постоянно... не одобряю ваши поступки. Мы с вами обещали помогать друг другу, но я не уверена, что вы держите свое обещание.
– Это покажет время, – ответил граф,
но для Прунеллы осталось непонятным, что это должно было означать.
Когда принесли херес, она заметила, что граф сделал всего один небольшой глоток, и решила, что он попросил вина лишь для того, чтобы указать на ее негостеприимное поведение. В то же время ей очень не хотелось ссориться с ним, и вопреки своему убеждению, что она должна отказаться от приглашения графа, Прунелла направилась, чтобы взять накидку к зеленому платью. К счастью, Нанетт решительно настояла, чтобы к каждому вечернему платью приобрести соответствующую накидку или шарф, отороченный перьями или мехом. Вечер был теплым, и длинный шарф Прунеллы из легкого шифона мягко обрисовывал изящные линии ее фигуры. Сама этого не осознавая, девушка напоминала весну в самом ее расцвете. Она бегло взглянула на себя в зеркало – новая прическа была ей к лицу, в глазах горел огонек, на губах играла нежная улыбка – и присоединилась к графу. У отеля графа ожидала модная закрытая карета, запряженная двумя породистыми лошадьми. Кучер и лакей в красивых ливреях были очень предупредительными, и Прунелла невольно подумала о том, на какие средства граф нанял этих новых слуг. Карета, которую они с Нанетт наняли в Лондоне, была скромным одноконным экипажем, и они пользовались только услугами кучера, но, по мнению Прунеллы, это стоило кучу денег. Карета поехала по Пиккадилли, а девушка тем временем вспомнила, что Королевский театр, вторично сгоревший в 1809 году, был отстроен заново три года назад. Она читала об этом в газетах, а отец рассказал ей о Самуэле Уитбреде, пожертвовавшем на восстановление театра четыреста фунтов. Прунелла читала о великолепии нового здания и хотела его увидеть. Кроме того, было очень интересно посмотреть новое газовое освещение, о котором столько писали. Вопрос графа прозвучал для нее неожиданно:
– О чем вы думаете? Одно я могу сказать точно: не о вашем спутнике.
Прунелла покраснела, в очередной раз пораженная проницательностью графа.
– Извините меня, я не хотела быть невежливой. Я думала о Королевском театре, который я так давно мечтала увидеть. Будет ли сегодня играть Эдмонд Кин?
– Да, – ответил граф. – Его называют величайшим актером нашего времени, и я надеюсь, что вам будет интересно увидеть его в роли Отелло.
Граф увидел на лице Прунеллы радостное возбуждение, а когда они устроились в ложе одного из красивейших театров Лондона, она смотрела вокруг с выражением ребенка, впервые стоящего перед нарядно украшенной рождественской елкой. Эдмонд Кин был рожден для того, чтобы гореть, его блеск ослеплял, и сам он сгорал на огне своего гения. Когда он впервые выразил желание сыграть роль Отелло, все предсказывали ему провал. Но драматический талант не имел границ, и его Отелло был признан самым совершенным воплощением венецианского мавра на сцене. В этой роли Кин превзошел самого себя, и лорд Байрон воскликнул:
– Великий боже, какая душа!
Для Прунеллы спектакль стал настоящим откровением, она была целиком захвачена блестящей игрой Кина и магией театра. Девушка впервые попала на блестящий спектакль в столичный театр. Прежде ей приходилось довольствоваться только представлениями, которые давала любительская труппа в соседнем городке. Теперь она чувствовала себя так, будто сама участвовала в трагедии. Она страдала, наблюдая агонию Дездемоны и безутешное горе Отелло, словно не просто смотрела на них, а испытывала те же чувства. Только когда в конце спектакля упал занавес, она вернулась в реальный мир из волшебной сказки, куда ее перенесли неизвестные ей силы. Прунелла не знала, что все это время, пока она была захвачена пьесой, за ней наблюдали внимательные и понимающие глаза графа. Ей было трудно вернуться к обыденности, и банальные слова благодарности казались недостаточными, они не выражали той гаммы чувств, которую она испытывала. Прунелла молча направилась к поджидающей их карете.
Только когда экипаж тронулся, девушка тихо сказала:
– Я не знала... что я могу... так чувствовать.
Но графу не нужны были объяснения. Со свойственной ему чуткостью и знанием жизни он ясно видел все, что происходило в нежной душе этой девушки. Поэтому он мягко ответил:
– Я знал, что вы чувствительная натура, но хотел убедиться в этом.
Прунелла была слишком озадачена своими переживаниями и не спросила, что он имел в виду. Но когда они уютно устроились за столиком маленького ресторана недалеко от театра и граф предложил ей меню, она сказала:
– Мне кажется, что я... никогда больше не смогу... ни есть, ни пить.
– Сможете, – успокоил ее граф. – Я сам сделаю выбор, и надеюсь, что вы его одобрите.
Прунелле совсем не хотелось спорить с ним, и когда официант налил ей шампанского, она рассеянно отпила глоток. Ей казалось, что в ушах все еще звучит страстный голос Кина.
Но когда принесли еду, девушка, к своему удивлению, обнаружила, что в ней проснулся аппетит. Слегка утолив чувство голода, она обратилась к графу:
– Спасибо за доставленное удовольствие. Я никогда прежде не видела ничего подобного... столь волнующего и прекрасного...
Граф молчал, и Прунелла продолжила:
– Я говорила вам, что я деревенская мышь.
– Мне остается только порадоваться, что история Отелло, которая всегда волновала меня, так же глубоко тронула вас.
– Это очень грустная история.
– Как и все женщины, вы предпочитаете, чтобы истории любви имели хороший конец? – улыбнулся граф.
– Как же он мог не понять, что она любит его?
– Теперь вы немного больше узнали о любви? – спросил граф.
При этом вопросе Прунелла быстро взглянула на него и сказала:
– Мне кажется, что нужно... полюбить... чтобы узнать что-то... о любви.
– А вы никогда не любили?
– Нет... конечно, нет!
– Зачем такая горячность? Если бы на свете существовала справедливость, вы к такому возрасту были бы уже много раз влюблены, Прунелла.
Неожиданно Прунелла вспомнила человека, с которым сбежала ее мать.
Это не было любовью, по крайней мере настоящей любовью. Девушка ничего не знала о подлинных чувствах матери к этому мужчине, но все же она испытала потрясение от его предательства, и что-то хрупкое и драгоценное было сломано в ее душе.
– Кто это был, Прунелла? – Вопрос графа неожиданно прервал поток ее мыслей.
Девушка озадаченно посмотрела на графа и отвела взгляд.
– Я не понимаю, о чем вы...
– Это неправда! Я видел, как вы пережили и перестрадали это снова.
– Вы говорите чепуху, – быстро сказала она, не желая продолжения этого разговора.
– Наоборот, это вы говорите неправду, что я всегда нахожу довольно утомительным, но это, к сожалению, свойственно большинству женщин, – вздохнул граф.
– Я всегда говорю правду! – резко возразила Прунелла.
– Тогда расскажите мне, в кого вы были влюблены и что случилось?
Она начала говорить, словно бы против воли:
– Это было давно... Я им так восхищалась... Он сказал, что я очаровательна.... говорил и другие приятные вещи... Я стала часто думать о нем... и мечтать тоже... – Признание давалось ей с большим трудом.
Девушка замолчала, и граф мягко сказал:
– Вы были разочарованы? Почему?
– Я не могу... все объяснять... но, наверное, я стала от этого подозрительной... и начала плохо думать о мужчинах.
– Вам пора стать взрослой, Прунелла, – сказал граф. – Это была мечта ребенка, сказка, созданная вашим воображением. А дети часто разочаровываются. Теперь вы стали старше и должны понять, что идеальных людей не существует, как и вы сами несовершенны.
Прунелла молча смотрела на него, и он продолжил:
– Как женщины бывают нерешительны и не уверены в себе, так же это свойственно и мужчинам. Они совершают глупости, чтобы доказать, что они храбрее, чем на самом деле. Они даже решаются на сомнительные поступки, чтобы избавиться от недовольства собой.
– Я даже не представляла, что мужчины могут чувствовать что-либо подобное, – призналась Прунелла.
– Мне кажется, вы считали, что мужчины всегда сильные, всемогущие, властные – именно так ребенок представляет себе отца, – улыбнулся граф. – Но вы должны понять, что они могут быть слабыми, чего-то бояться и очень нуждаются в ласке.
Слова графа так поразили Прунеллу, что она смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Подумайте немного, и вы поймете, что я прав. Ваш отец был властным человеком, как и мой, и я отчаянно сопротивлялся его тирании.
На его губах появилась грустная улыбка.
– Теперь я понял, что отец был человеком, разочарованным в жизни, который все время пытался показать свою твердость и играть роль героя-завоевателя, которым он никогда в действительности не был.
– Я никогда не думала ничего подобного о нем или о своем отце, – сказала Прунелла.
То, что она услышала сейчас, стало для нее откровением, но ей казалось, что граф скорее всего прав. Его отец всегда пытался настоять на своем, неважно, прав он был или нет, и распоряжаться жизнью всех окружающих его людей. Граф наблюдал за выражением ее лица и после недолгого молчания добавил:
– Я вижу, что вы начинаете понимать. А теперь подумайте о себе и о своих собственных реакциях.
Застигнутая врасплох, Прунелла неожиданно вспомнила сцену из прошлого: ее мать, такая молодая и красивая, с кудрявыми волосами и голубыми глазами, смеется и играет на залитой солнцем лужайке с ней и маленькой Нанетт. Затем мать, взяв девочек за руки, направилась по дорожке между деревьев к озеру за лилиями, но вдруг неожиданно появился отец, идущий им навстречу, тяжело опираясь на свою трость. Прунелла совершенно точно вспомнила, как внезапно наступило молчание, они с матерью резко остановились, Нанетт, которая только училась ходить, села на траву. Мать подошла к отцу и сказала, пытаясь поправить непослушные пряди волос, выбившиеся из прически:
– Я играла с девочками, – и ее голос почему-то слегка дрожал.
– Я это вижу, – отвечал сэр Родерик. – Вы нужны мне, Люси. Прошу вас вернуться со мной в дом.
– Да, конечно, Родерик.
Голос матери звучал кротко и покорно. Она повернулась к Прунелле:
– Беги к Чарити, дорогая, и возьми с собой Нанетт.
– Но, мама, ты обещала с нами поиграть! – закапризничала Прунелла.
– Я нужна папе, дочка. Попозже я приду к вам в детскую.
И мама замедленным шагом пошла рядом с отцом, который уже тогда передвигался с большим трудом.
Это воспоминание детства было таким Живым и неожиданно принесло боль. Прунелла почти сердито сказала графу:
– Мы углубились в прошлое, но какая же от этого польза? Ведь невозможно изменить то, что уже прошло.
– Конечно, невозможно. Но не нужно жить в тени, отбрасываемой прошлым. Нужно освободиться и выйти на солнце.
– И вы хотите, чтобы я это сделала?
– Да, – сказал граф. – Вместе со мной, Прунелла!
Ее глаза расширились от удивления.
Она смотрела на него, ожидая объяснений, но выражение его глаз заставило ее похолодеть. Прунелла понимала, что происходит, но внезапно сердце сильно забилось, и ее охватило незнакомое чувство. Именно это она чувствовала, слушая Эдмонда Кина, говорящего о своей любви в роли Отелло, но сейчас ощущение было более сильным.
– Я.. не понимаю... что вы... говорите, – прошептала она.
– Я думаю, что вы понимаете, – нежной сказал граф. – Видите ли, Прунелла, я очень долго искал вас.
– Я... не понимаю...
У Прунеллы появилось странное ощущение: хотя граф не двигался, он стал каким-то непонятным образом ближе к ней. Она почувствовала себя слабой и безвольной, одновременно хотела бы и убежать, и остаться. Прунелла заставила себя отвести глаза от его взгляда и увидела входящую в зал ресторана молодую красивую пару. Официант провожал их к уединенному столику: это была Нанетт в сопровождении Паско!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Как она могла? Как она могла мне солгать?» – снова и снова спрашивала себя Прунелла всю дорогу от ресторана до отеля. Нанетт и Паско, целиком поглощенные друг другом, не заметили, что Прунелла с графом были в том же ресторане и видели их. В первом приступе ярости из-за обмана сестры Прунелла чуть не бросилась к ней, но граф помешал ей сделать это. Она уже приподнялась со своего места, но почувствовала, что он взял ее за руку.
– Нет! – сказал граф. – Вы не должны здесь устраивать сцену!
– Я только хочу, чтобы она знала, что я
ее видела и знаю о ее лжи и предательстве! – горячо сказала Прунелла.
–И чего вы этим добьетесь?
Рука графа продолжала удерживать девушку, он почти силой усадил ее обратно в кресло.
– Я поверила ей, когда она сказала, что сегодня едет в гости с крестной, – сказала Прунелла, как бы разговаривая сама с собой, – теперь я думаю, что во все другие вечера, когда Нанетт говорила, что меня не пригласили, она встречалась с вашим племянником.
– Что же в этом предосудительного, ведь она много раз встречалась с ним и раньше? – удивился граф.
– Она лгала мне! – возмутилась Прунелла.
– Я думаю, что ей пришлось солгать, иначе вы подняли бы шум и не позволили видеться с человеком, который ее любит и которого любит она, – попытался остудить ее гнев Джеральд Уинслоу.
– Неужели вы оправдываете их поведение? – недоверчиво спросила Прунелла.
– Не оправдываю, а пытаюсь понять, почему Нанетт поступила именно так, как
она поступила. Когда вы так агрессивны, Прунелла, с вами очень трудно.
Прунелла посмотрела ему в глаза, и он заметил, что она удивлена, как будто не ожидала услышать от него подобных слов.
– Я не хотела быть нетерпимой, – помолчав, сказала девушка. – Я просто старалась поступать правильно.
– То, что правильно для одного, необязательно правильно для другого. И кто вправе решать, что правильно и что неправильно, когда речь идет о любви?
– Я не верю, что Нанетт по-настоящему любит вашего племянника, – резко сказала Прунелла. – Она еще слишком молода, чтобы понимать что-то в истинной любви, любви на всю жизнь.
– В то время как вы, конечно, много знаете об этом, – насмешливо заметил граф.
Прунелла не ответила, но он увидел, что ее губы сжались, и добавил:
– Не нужно так сильно огорчаться, для этого совсем нет причин. Уверяю вас, хотя со стороны Нанетт, возможно, и предосудительно ужинать наедине с мужчиной, с ней ничего плохого не случится. Паско любит ее. Прунелла поняла, что имел в виду граф и к ее щекам прилила кровь:
–Я... ни о чем... таком... и не думала.
– Но ваше поведение говорило об обратном.
– Нет, конечно, нет! – повторяла смущенная Прунелла. – Я просто была очень раздражена и обижена тем, что Нанетт так дерзко лгала мне.
– Я вас понимаю, – сказал граф. – Но вам придется поверить мне на слово, Прунелла, что когда человек влюблен, то все остальные люди, даже самые близкие и дорогие, теряют на него всякое влияние.
– Но что же мне делать? – в отчаянии воскликнула Прунелла. – Как я могу запретить Нанетт встречаться с вашим племянником и портить тем самым свою репутацию, ужиная с ним наедине?
– Если вы действительно думаете, что ее репутация разрушена, то что вы скажете о своей репутации? – с иронией спросил граф.
Прунелла снова покраснела и начала объяснять:
– Но меня ведь никто в Лондоне не знает, и вы... это совсем другое дело.
– В каком смысле?
Девушка не ожидала такого вопроса и не знала, что сказать в ответ.
Пока она с трудом собиралась с мыслями, граф насмешливо спросил:
– Может быть, вы и меня считаете «охотником за приданым»?
– Нет, конечно, нет! – быстро сказала Прунелла.
– А вы уверены в этом? В конце концов, даже если вы не так состоятельны, как ваша сестра, вы владеете Мэнором и его окрестностями и имеете приличный доход, правда, большую часть которого вы все это время тратили на мое имение.
– У меня нет никакого желания говорить о себе, – сказала Прунелла после секундного колебания, – но вы обещали мне, что постараетесь, чтобы ваш племянник перестал ухаживать за Нанетт, а вместо этого я вижу, что вы только подлили масла в огонь!
– Я предложил ему остаться со мной, чтобы я сам мог судить о том, насколько верно вы оценили ситуацию.
– Но теперь вы убедились в том, что я была права?
– Я считаю, что он не представляет
собой той опасности, которую вы себе вообразили.
– Конечно же, представляет! – Прунелла вышла из себя. – Он делает все, чтобы жениться на Нанетт, а она увлечена им! И как она может устоять, если Паско красив и, как говорит Чарити, «у него медовый язык».
Она и не думала шутить, но, когда граф засмеялся, на ее губах появилась слабая улыбка.
– Ваш племянник совершенно неотразим, – огорченно сказала Прунелла, – и он заворожил Нанетт, как удав маленького глупого кролика.
– Мне кажется, что в своих сравнениях вы смешали зоологию и кулинарию, но должен сознаться, что я тоже считаю, что мой племянник обладает многими неоспоримыми достоинствами.
– Он вас обманул, и вы верите, что он любит Нанетт, а не ее деньги?
– Я думаю, что кому-либо, даже вам, Прунелла, очень непросто меня обмануть, – сказал граф. – И правда состоит в том, что, хотите вы этого или нет, Паско любит вашу сестру так сильно, как он
только способен любить, и она чувствует то же самое по отношению к нему.
– Если это все, что вы можете сказать мне по данному вопросу, то я думаю, что лучше прекратить этот разговор, – холодно заявила Прунелла. – Я хотела бы вернуться в отель.
– Как вам будет угодно, – склонил голову граф.
Он попросил счет, поднялся и обратился к Прунелле:
– Я бы хотел, чтобы ваша сестра вас не видела.
Секунду девушка колебалась, затем неохотно кивнула и, завернувшись в шарф, вышла из ресторана, стараясь держаться подальше от столика, за которым сидели Нанетта и Паско. Граф проследовал за ней. Они сели в карету и некоторое время ехали в полном молчании. Затем Прунелла, чувствуя, что ведет себя невежливо, обратилась к графу:
– Я должна поблагодарить вас, милорд, за то, что вы предоставили мне возможность посмотреть этот прекрасный спектакль. Мне трудно выразить словами, как он мне понравился. И не ваша вина, что
вечер был для меня испорчен тем, что случилось... потом.
– Я предполагал, что хотя бы эта пьеса научит вас не делать поспешных выводов.
– Вы не можете сравнивать то, что я думаю о вашем племяннике, с тем, что Отелло думал о Дездемоне.
– Если вы задумаетесь над этим, вы найдете аналогию, – сухо сказал граф.
Прунелла находила очень глупым то, что граф заступался за Паско и Нанетт. Впрочем, ее больше занимало то, что она скажет сестре при встрече.
Нанетт не догадывалась, что Прунелла ее видела с Паско и ее обман раскрыт.
Для любящего сердца девушки обман Нанетт был страшным ударом: она поняла, что сестра лгала ей с самого их приезда в Лондон. Где она была в среду вечером, когда говорила, что едет на обед с друзьями, которых встретила накануне в гостях? А в другой раз, когда Нанетт нарядилась, как на бал, и уехала якобы на ленч? Конечно, Нанетт встречалась с Паско, но почему же она не сказала правду? Прунелла знала ответ на этот вопрос, но продолжала твердить себе, что если бы Нанетт была честной, то она разрешила бы ей встречаться с Паско. Теперь она понимала, что, будучи в Лондоне, он приходил бы к ним отель, если бы не виделся с Нанетт где-нибудь еще. «Я должна была подозревать, что они действуют за моей спиной», – мучила себя Прунелла, когда неожиданно для нее карета остановилась у дверей отеля. Погруженная в собственные мысли, она вышла и поднялась по лестнице в номер, не замечая сопровождающего ее графа. Они вошли в гостиную, которая сохранила свою мрачную атмосферу, несмотря на зажженные свечи. Предательство сестры причиняло девушке боль, но ее деятельный характер не позволял мириться с происходящим. Прунелла бросила шарф и перчатки на стул и повернулась к графу:
– Вы должны помочь мне! Я поговорю с Нанетт, но вы должны побеседовать со своим племянником.
– О чем же?
– Пусть он оставит Нанетт в покое. Мы поставим условие, чтобы они не виделись в течение года, тогда у меня будет шанс найти кого-нибудь, кто мог бы ей понравиться, и она забыла бы Паско.
– Не думал, что вы столь жестокосердны, Прунелла, – сказал граф. – Вы действительно верите, что любовь Нанетт так быстро пройдет и что вы, имея такие «обширные» знакомства, сможете найти такого же привлекательного и достойного молодого человека, как Паско? Его вопрос звучал скептически, и в голосе слышалась насмешка, но Прунелла не помнила себя от ярости:
– Вы должны мне помочь, должны! – настаивала она в отчаянии. – Я никогда не позволю своей сестре вступить в брак, в котором она будет несчастна. Нанетт же не виновата, что у нее есть деньги!
– И вы совершенно уверены, что этот брак будет несчастным?
– Конечно! Ваш племянник выбирал из множества богатых наследниц, которые ускользнули из его нечистых жадных рук, и я уже устала вам повторять, что, если бы Нанетт не была так юна и неопытна, она тоже разобралась бы, что скрывается за его эффектной наружностью денди и сладкими речами.
– Вы слишком горячитесь, Прунелла. Но самое трогательное в этом то, что вы боретесь с явлением, которое намного сильнее вас. Она посмотрела на графа с непониманием, и он спокойно добавил:
– Любовь. Это чувство, о котором вы ничего не знаете и которому, как я уже вам говорил, невозможно противостоять. Мы видели с вами сегодня, что любовь подчиняет себе даже самых сильных людей и ею нельзя управлять.
– То, что разыгрывается на сцене, отличается от обычной жизни, – возразила Прунелла.
–Откуда вам знать?
– Это общеизвестно. То, что мы видели, было очень талантливо, но это были всего лишь литературные персонажи. Они страдали из-за своих эмоций, но таких вещей не бывает в реальной жизни.
– Откуда вы это знаете? – настойчиво повторил граф.
– Потому что их не бывает.
– Если бы вы когда-нибудь любили, Прунелла, вы бы знали, что при этом все ваше существо превращается в поле битвы противоположных эмоций и любовь может поднять вас до облаков или низвергнуть в ад. Прунелла саркастически рассмеялась:
– Теперь вы играете, но не так талантливо, как Эдмонд Кин!
– Ваши слова, Прунелла, я расцениваю как вызов. – Граф говорил медленно и спокойно. – Я бы отдал многое, чтобы разбудить ваши дремлющие чувства.
– О чем вы?
Она посмотрела графу в глаза.
Прунелла была так захвачена мыслями о Нанетт, что не обращала на него внимания с того самого момента, как они покинули ресторан, а в театре она была поглощена пьесой. Сейчас граф предстал перед ней в новом облике, и она поразилась, как его изменила новая одежда и как привлекательно он теперь выглядит. Джеральд Уинслоу не был таким красавцем, как его племянник, но, как с первого взгляда заметила Нанетт, у него был вид флибустьера или благородного разбойника, что выделяло его из шеренги манерных денди и особенно стало заметно в этот момент. Его глаза потемнели от сдерживаемого волнения, взгляд их, казалось, пронизывал девушку, и теперь, когда они стояли так близко друг от друга, особенно были заметны его высокий рост, широкие плечи и мужественность его фигуры. Никогда в жизни ей не приходилось оставаться наедине со сколько-нибудь привлекательным мужчиной, и у нее появилось странное ощущение непонятной опасности, от которой нужно бежать. Девушка хотела отступить назад, но за ее спиной был камин, и она продолжала стоять, глядя в глаза графа, и все ее прежние мысли и чувства, казалось, унесло ураганом и осталось только ощущение его близости.
– Я хотел, чтобы вы покинули свою раковину и поехали в Лондон, Прунелла, чтобы увидеть жизнь такой, какова она на самом деле, а не такой, какой она кажется на чаепитии у викария. Но и в Лондоне такая упрямица, как вы, может видеть только то, что захочет сама, и, возможно, нужно попытаться найти другой путь.
– Я... не понимаю... о чем вы... говорите...
– Я говорю о любви, – сказал граф, – И о вашем невежестве в этой области.
– Я не стыжусь такого невежества, милорд, если любовь заставляет людей терять над собой контроль, забывая о долге и чести...
– А как вы повели бы себя в подобных обстоятельствах?
– Я всегда буду вести себя как подобает, – решительно ответила Прунелла.
Граф мягко рассмеялся:
– Вы так уверены и так агрессивны, но я нахожу ваше поведение весьма привлекательным: я никогда не встречал никого, похожего на вас, – признался он.
– Видимо, вы встречали очень странных людей.
– Конечно, они были странными, но в них не было ни вашей прелести, ни вашей гордости, Прунелла.
Граф не двинулся с места, но ей почему-то показалось, что расстояние между ними сократилось.
– Я думаю, милорд... – начала она. Вдруг, к удивлению Прунеллы, его руки обняли ее, он прижал ее к себе, и его губы; прижались к ее губам.
Секунду она была так изумлена, что просто не могла пошевелиться. Затем девушка попыталась оттолкнуть его, но руки графа крепко держали ее, а губы стали еще требовательнее. Прунелла была совершенно беспомощна в его руках, а его губы непонятно каким образом сделали ее пленницей. И хотя Прунелла говорила себе, что он ведет себя возмутительно и она не потерпит такого обращения, девушка чувствовала, как странное незнакомое ощущение растет в ней, наполняет ее тело, поднимается к горлу и достигает губ. Это было похоже на теплую волну, которая прошла сквозь нее, не встретив сопротивления, наполнив нежностью и сердце, и душу. Это было так странно, невыразимо и так прекрасно, что вопреки своему желанию Прунелла прекратила сопротивляться, и ее тело, и ее губы отдались в его власть. Она чувствовала в его поцелуе страсть и желание, его губы были жадными и настойчивыми, и это должно было казаться ей страшным и отвратительным, но вместо этого она с радостью подчинялась ему. Вдруг мир перестал для нее существовать и почва ушла из-под ног, и он поднял ее над облаками в безоблачный мир, соединив их губы. Внезапная боль была такой резкой, что пронизала ее существо, как удар молнии. Прунелла знала только, что на минуту прикоснулась к звездам и прижимала их к своей груди. И когда напряженность ощущений стала почти невыносима, граф поднял голову. Какое-то время Прунелла не могла думать ни о чем, кроме пережитых ощущений, она что-то прошептала и спрятала лицо на его плече. Он также молчал, крепко обнимая ее, а его губы касались ее волос. Сколько времени они так стояли, Прунелла не могла бы сказать. Она знала только, что все ее воспитание, взгляды, принципы и моральные обязательства восставали против тех чувств, которые он возбудил в ней. Ее сердце пело, ее глаза были еще ослеплены внутренним светом или светом тех звезд, которые были в том мире, в который она заглянула. И пытаясь вернуться со звезд на Землю, она услышала мягкий голос графа:
