Текст книги "Охотник за приданым"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Это вы, мисс Прунелла? – послышался негромкий голос няни.

– Да, няня. Как вы себя чувствуете сегодня?

Прунелла поставила привезенную корзинку на кухонный стол, вынула пирог, который нужно было только разогреть, бисквит, свежеиспеченный хлеб, большой кусок масла и горшочек с домашним клубничным вареньем.

– Это правда, мисс Прунелла? Неужели правда, что дорогой Джеральд вернулся домой? – взволнованно спросила няня.

– Да, няня, и я уверена, что он вас скоро навестит.

– Мой мальчик! Мой мальчик снова дома, после стольких лет! – воскликнула няня.

Она была очень старая и слабая, но в этот момент в ее голосе было такое молодое волнение, какого Прунелла не ожидала от нее услышать.

– Вы сказали ему, что я здесь? Вдруг он думает, что я уже умерла?

– Нет, конечно, нет, няня, – успокаивала ее Прунелла.

– Он скоро приедет, – с надеждой сказала няня. – Этой ночью мне снилось, что меня забирают из этого дома, это знак. Я не переживу еще одну зиму.

– Не надо так говорить, няня, вы же знаете, как нам будет вас не хватать.

– Я готова к смерти, мне бы только еще раз увидеть моего мальчика, – ответила няня. – Все эти годы я жила только ради того, чтобы встретиться с ним.

– Милорд очень огорчится, если вы умрете, едва он вернулся домой.

– Он женат? – Нет.

– Ничего удивительного. Я никогда не думала, что он женится на этой леди, с которой он уехал, – покачала головой няня.

– Говорили, что она умерла, – холодно сказала Прунелла.

– Я думаю, это и к лучшему,– заметила няня. – Она не должна была бросать мужа и убегать с мальчиком, который был слишком молод, чтобы понимать, что делает.

– Я всегда думала, что он достаточно хорошо знал, что делает. – Голос Прунеллы звучал резко. – В конце концов, никто не заставлял его убегать с чужой женой.

– Может, оно и так, мисс Прунелла, но я-то знаю, что его отец всегда придирался к мальчику. Если бы графиня была жива, она бы его поняла, я сама часто ему говорила: «Не обращайте внимания, мистер Джеральд, на то, что говорит ваш батюшка». Но он был своевольный и не хотел подчиняться. Прунелла подумала, что вот это уж, безусловно, правда. В то же время, зачем становиться добровольным изгнанником и скитаться по чужим краям, когда можно оставаться дома и заботиться об имении. Няня пустилась в воспоминания о старых временах, и мысли Прунеллы унеслись к графу и к женщине, с которой он уехал. Ей было интересно, какую жизнь он вел в другой части света. Вдруг за спиной девушки отворилась дверь. Она вздрогнула от испуга, так как не слышала шума колес подъезжающей кареты. Но Прунелла сразу поняла, кто приехал, услышав радостный крик няни:

– Мистер Джеральд! Мой мальчик! Неужели это вы?

–Да, няня, я вернулся, – ответил граф. Он наклонился и поцеловал старушку, слишком большой и сильный для этой крошечной кухоньки.

– Я знала, что вы приедете! – Няня была счастлива. – Я всегда верила, что вы живы, даже когда они сказали, что вы умерли; я как раз говорила мисс Прунелле, что после того, как я вас повидаю, мне не страшно и умереть.

– Зачем говорить о смерти, няня? – мягко сказал граф. – Да еще когда я только вернулся домой? Мне нужно поговорить с тобой, ты должна дать мне совет.

– Я нужна вам, мистер Джеральд? Я должна теперь звать вас «милорд», раз ваш отец умер, упокой Господи его душу.

– Зови меня, как раньше, «мистер Джеральд», – сказал граф, улыбаясь. – Конечно, ты нужна мне, няня. Я думаю, мисс Прунелла уже рассказала тебе, что я совсем ничего не знаю о здешних делах, поскольку очень долго отсутствовал.

Говоря это, он бросил на девушку взгляд, который вывел ее из себя. Прунелла поднялась.

– Теперь, когда приехал милорд, я вас оставлю, няня. – И она протянула руку

для прощания.

– Подождите немного, мисс Прунелла. – Няня задержала ее руку в своей. – Я хочу поговорить с мистером Джеральдом о вас и рассказать ему обо всем, что вы для нас сделали, после того как умер старый хозяин и некому было о нас позаботиться. Если бы не вы, на кладбище было бы намного больше могил.

– О, пожалуйста, не говорите таких вещей, – быстро перебила ее Прунелла. – Графу это совсем неинтересно.

– Нет, я должна все рассказать, – возразила старушка, продолжая крепко держать девушку за руку. – Вы были для нас ангелом милосердия, вы приносили старикам еду зимой и платили врачу, когда он не соглашался нас лечить из милости. Запомните мои слова: однажды вам за все воздастся сторицей.

– Я уверена, что это будет еще не скоро, – смутилась Прунелла. – Но теперь, няня, я должна идти. Доусон не любит, когда лошади застаиваются.

– Это самый старый предлог в мире, – сухо сказал граф. – Мне бы хотелось сказать вам несколько слов, и я надеюсь, что лошади выдержат еще несколько минут.

Прунелле очень захотелось заявить графу прямо в лицо, что дело не в лошадях, а в ней самой. Но девушке показалось неудобным ссориться в присутствии няни, поэтому она высвободила свою руку, но вместо того чтобы снова сесть, подошла к окну и выглянула на дорогу. Граф, сидящий рядом с няней, сказал:

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что нужно сделать в твоем доме. Те дома, в которых я уже побывал, требуют серьезного ремонта.

– У меня все в порядке, мистер Джеральд, мисс Прунелла об этом позаботилась. Наверху немного протекает потолок, но я туда и не поднимаюсь, так что это неважно.

– В любом случае нужно все починить, – не согласился с няней граф.

Он достал из кармана маленькую записную книжку и сделал в ней пометку. Затем сказал:

– Я принес тебе деньги, здесь немного больше, чем обычно, но скоро ты будешь получать втрое больше.

– Спаси вас бог, мистер Джеральд! Спасибо за вашу доброту, – расчувствовалась няня. – У вас всегда было щедрое сердце. Вы как ваша покойница-мать, она тоже была из тех, кто дает от чистого сердца.

– В этом все дело, правда, няня? Ты меня всегда учила, что подарок, сделанный с любовью, стоит в десять раз дороже, чем тот, который сопровождается неодобрением или раздражением. Хотя Прунелла по-прежнему стояла к нему спиной, она была уверена, что он смотрит в ее сторону и говорит все это специально для нее. «Я даю от всего сердца», – эти слова просились на язык, но не прозвучали. Девушка знала, что в каком-то смысле он прав. Она любила людей, которым помогала, но ненавидела графа за его равнодушие, за то, что он оставил их на произвол судьбы на много лет, когда он должен был быть дома, с ними. Ее маленький подбородок непроизвольно поднялся выше, когда она слушала, как граф тепло прощался со своей старой няней, и она говорила себе, что это всего лишь игра, предназначенная специально для нее. «Он пытается показать мне, какой он добрый и внимательный», – подумала Прунелла. Она говорила себе, что сколько бы он ни раздал денег, все это делается только для успокоения его нечистой совести, но чтобы получить такую возможность, он продал сокровища, которые должен был передать будущим поколениям.

– Я скоро снова к тебе приеду, няня, – пообещал граф. – А если тебе что-нибудь понадобится, пошли кого-нибудь ко мне в Уинслоу-холл сказать об этом.

– Я счастлива, что вы снова здесь, – растроганно проговорила няня. –  Как будто вернулись старые времена и я сбросила с плеч десяток лет.

– Мне нравится дома, – просто сказал граф.

Когда он уходил, няня взяла его руку в свои, говоря:

– Перед смертью, мистер Джеральд, я бы хотела подержать на руках вашего сына, и пусть он будет похож на вас. Каким же хорошеньким ребеночком вы были!

– Но сначала мне придется найти себе жену, – сказал граф с улыбкой.

– Ну, это нетрудно сделать, – ответила няня. – Вы всегда умели найти подход к дамам, и я думаю, что и сейчас не разучились.

Граф засмеялся:

– Ты еще помнишь мою репутацию, няня!

– Вряд ли кто в наших краях ее забыл, – в тон ему сказала старушка, и граф снова засмеялся.

– До свидания, няня, – попрощалась Прунелла.

Няня проводила их до порога, но Прунелла чувствовала, что все ее мысли после их ухода будут заняты только графом.

– Вы не подвезете меня домой? – спросил он.

– А как же ваш конь? – удивилась Прунелла, глядя туда, где Джим, сидя верхом на другом прекрасном животном, держал Цезаря.

– Джим приведет его.

– Хорошо, милорд.

Прунелле было интересно, что же хочет сказать ей граф, и когда они устроились в экипаже и Доусон тронул лошадей, граф начал:

– Всюду, где я успел побывать, я только и слышу, что похвалы в ваш адрес, мисс Браутон. Я все больше осознаю, насколько у вас в долгу, я имею в виду не только деньги.

– Простые люди любят преувеличивать, – скромно заметила Прунелла. – Мне не нужна благодарность, но я очень рада, что вы не забыли няню Грэй.

– Я бы вспомнил ее, – ответил граф, – даже не заглядывая в записи в вашей маленькой черной книжке. Правда, книжка тоже оказалась полезной, хотя в ней кое-что и упущено.

– Что же там упущено? – недоверчиво спросила Прунелла.

– Например, те две вещи, о которых сегодня рассказала няня.

– Ах, это!

– Именно это, – подтвердил граф, – и, конечно, Картеры все время говорят о том, что вы сделали в доме. У меня появляется не очень приятное чувство, будто Уинслоу-холл уже больше ваш, чем мой.

– Все, что вы говорите, меня только огорчает, – сказала девушка расстроенно. – Я уже объясняла вам, почему мне пришлось кое-что починить, и не нужно больше к этому возвращаться. Встречались ли вы с арендаторами?

– С некоторыми, – ответил граф. – И меня потрясло состояние, в котором оказались фермы.

– Пожалуйста, не выгоняйте их... Оставьте хотя бы Джексонов. Они очень стараются... Я знаю, что нужно вложить много средств, чтобы привести их ферму в нормальное состояние, но, умоляю вас, позвольте им остаться.

Граф повернулся к девушке и внимательно посмотрел на нее.

– Интересно, откуда у вас такое мнение обо мне и что это вы, любопытно знать, вообразили о моем поведении?

– Разве обязательно притворяться, что ничего не знаешь о том, что вы вернулись без денег, а ваше родовое имение разорено? – резко сказала Прунелла.

– Это звучит так, как будто вы обвиняете меня в том, что имение разорено, – удивился граф.

– В некотором смысле это так. Если бы вы были здесь, мне кажется, имение не пришло бы в такое запустение.

– Мой отец не желал моей помощи, он всегда считал, что Эндрюс достаточно компетентен. Отец всегда держался замкнуто: хотя он был близким другом сэра Родерика, я сомневаюсь, что он в чем-либо был с ним откровенен.

– В этом вы совершенно правы. Когда ваш отец заболел, дела пришли в упадок, а когда он умер, адвокаты сказали мне, что граф Уинслоу не оставил денег. Так что я делала, что могла, но считаю, что вы должны были быть здесь.

– Вы говорите слишком откровенно, мисс Прунелла, – сухо сказал граф.

Она обратила внимание на то, что он назвал ее по имени, и сочла это за дерзость. Однако, вспомнив, что он получил разрешение так обращаться к Нанетт, поняла, что естественно обращаться к двум сестрам одинаково, хотя это и явилось для нее неожиданностью. Некоторое время они ехали в молчании.

Затем, не выдержав напряжения, Прунелла сказала уже другим тоном:

– Я понимаю, конечно, что не имею права спрашивать, но думаю, что я все-таки должна знать... Вы продали картины Ван Дейка? А если да, то сколько?

Граф опять повернулся, чтобы посмотреть на нее, но она не посмела встретиться с ним взглядом и родолжала изучать выцветшую подушку переднего сиденья.

– Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, – сказал он после паузы. – Гадайте, если хотите, как я поступил. Может быть, мы обсудим это завтра на обеде в Уинслоу-холле.

– Не понимаю, к чему загадки в таком вопросе, – сердито сказала Прунелла.

Девушка чувствовала, что граф поддразнивает ее, и злилась, считая, что продажа картин Ван Дейка не такой предмет, который допускает легкое к нему отношение.

– Есть и другие вещи, о которых я хочу поговорить с вами, – продолжал граф. – Однако самый главный вопрос – это: чем вы планируете заняться теперь, когда вы освободились от ответственности за Уинслоу-холл. А также, что вы собираетесь делать с Нанетт. Она затоскует в Мэноре без светских развлечений, если, конечно, не считать опьяняющего веселья на чаепитиях у священника.

– С кем вы говорили об этом? Кто вам это все рассказал? – посыпались на него вопросы Прунеллы.

Граф небрежно повел рукой.

– Все и каждый, с кем я говорил, с тех пор как приехал.

– Я попросила бы вас ограничиваться собственными делами! – Прунелла вышла из себя. – Что мы с Нанетт будем делать, вас абсолютно не касается, милорд. И мы здесь совершенно счастливы.

– Если это правда, то я готов также поверить в то, что вы жирные коровы, пережевывающие свою жвачку! Не понимаю, зачем вам обманывать меня!

Граф заметил, что Прунелла обиженно поджала губы, улыбнулся и продолжал:

– Я абсолютно убежден, что Нанетт найдет, что Литл-Стодбери очень плохая замена Лондону, и даже если вас устраивает эта жизнь, то наступит такой момент, когда вы должны будете оставить свой иллюзорный мир, который ничего не сможет вам дать, кроме сна наяву!

– Вы осветили тему очень красноречиво, милорд, – ядовито сказала Прунелла.

– И вы не можете утверждать, что меня это не касается, после того как сами попросили меня о помощи, – невозмутимо продолжал граф. – Я совершенно уверен, что мой племянник, что бы он из себя ни представлял, покажется Нанетт прекрасным принцем из волшебной сказки после нескольких одиноких и тоскливых недель в Мэноре.

– Я не позволю вам говорить о моем доме в таком тоне! – возмутилась Прунелла.

– Я просто говорю правду, и вы знаете это! Мы с вами должны решить, Прунелла, как внести веселье и смех в жизнь двух одиноких девушек.

– Я думаю, что у вас, милорд, достаточно дел, чтобы занять себя и не беспокоиться о нас, – отрезала Прунелла. – Когда вы вернетесь в Лондон, то быстро забудете Литл-Стодбери.

– А кто сказал, что я собираюсь в Лондон?

– Я не могу поверить, что, отзываясь таким образом о моем доме, вы найдете жизнь в своем более привлекательной.

– Напротив, я чувствую, как Уинслоу-холл поглощает все мое время, – возразил граф – И, как вы сами знаете, и в доме, и в поместье многое нужно сделать.

К этому времени они уже проезжали через деревню и были недалеко от Мэнора.

– Вы собираетесь помогать мне, как предлагали раньше, – спросил граф, – или предпочитаете воевать со мной?

– Вы хозяин в собственном поместье и делайте там, что вам вздумается.

–Я начинаю уставать от того, что вы меня постоянно втягиваете в военные действия, – вздохнул граф.

Прунелла повернулась и удивленно посмотрела на него.

– Военные действия? – переспросила она.

– Я не настолько туп, чтобы не заметить, что я вам не нравлюсь и вы меня презираете, – продолжал граф. – Вы просто ждете, чтобы я совершил какой-нибудь непростительный грех, чтобы вы могли излить на меня свой праведный гнев.

– Это неправда! – воскликнула Прунелла. – И если вы будете разговаривать в таком тоне, это не улучшит отношения между нами.

– Значит, вы признаете, что между нами все-таки существуют отношения! Это меня удивляет!

Девушка почувствовала себя так, как будто открылась во время дуэли и противник не упустил случая и нанес удар.

– Я считаю, милорд, что вы все преувеличиваете. Я хочу помочь вам выполнить ваш долг по отношению к людям, много лет отдавшим служению вашей семье, и я хочу, чтобы вы, в свою очередь, помогли мне отделаться от вашего племянника Паско. Мы же можем справиться с этими делами без всякой войны?

– Это означает, что мы будем продолжать находиться в состоянии вооруженного перемирия, – сказал граф, – как раз так, как вы, гордая маленькая Прунелла, ведете себя с момента моего возвращения.

Она хотела что-то возразить, но граф жестом остановил ее.

– Может быть, в молодости я совершил какой-то поступок, который вы не можете оценить, потому что были совсем юны, и с тех пор относитесь ко мне недоброжелательно. И если посмотреть на вещи беспристрастно, то вы должны признать, что прибавили к моим грехам грехи своей матери, а я считаю это несправедливым.

Пока он говорил, голова Прунеллы опускалась все ниже, и он продолжал уже спокойнее и более мягким тоном:

– Предположим на минуту, что мы зароем топор войны? Мне нужна ваша помощь, и я постараюсь помочь вам. Это, по меньшей мере, основа для того, чтобы наши отношения не были такими неприязненными, как до этого момента. Вы согласны?

Говоря это, граф протянул руку, и, не найдя ответа, почти против воли, Прунелла подала ему свою. Еще на кухне у няни она сняла перчатки и, будучи слишком взволнована появлением графа, а потом его предложением вместе возвращаться, так их и не надела. И теперь, когда пальцы графа обхватили руку Прунеллы и она почувствовала их силу, у нее возникло очень странное ощущение. Девушка не смогла бы объяснить, что с ней происходит. Никогда в жизни Прунелла не находилась в такой волнующей близости с молодым малознакомым мужчиной, и она никогда не испытывала ничего подобного.

– Мне... очень жаль... если я была... несговорчивой, милорд.

С трудом подбирая слова, она чувствовала, что говорит, как Нанетт, и была уверена, что если посмотрит графу в лицо, то увидит, как он смеется над ней, думая, что одержал очередную победу.

Но он мягко сказал:

– Что ж, мне тоже жаль, что я не такой, каким вы хотели бы меня видеть, Прунелла.

Карета как раз повернула на дорогу к Мэнору. Граф поднес руку Прунеллы к губам и поцеловал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сидя рядом с Нанетт в карете, которая везла их в Уинслоу-холл, Прунелла испытывала очень странное чувство. Девушке казалось, что ей будет неловко увидеть графа после вчерашнего разговора, и ее, кроме того, смущал непривычный наряд. Хотя Прунелла протестовала изо всех сил, Нанетт заставила ее перемерить кучу своих платьев, чтобы выбрать самое подходящее.

– Я никуда не пойду одетой в белое, как какая-то дебютантка, – твердо заявила Прунелла. – Мне почти двадцать два, и очень скоро я буду считаться старой девой, как ты мне напоминаешь, когда сердишься.

– Я так сказала один раз и то только потому, что ты меня сильно расстроила, – ответила Нанетт. – Хотя тебе и больше лет, но иногда я чувствую себя старшей из нас. Наверное, потому, что я ездила в школу и провела сезон в Лондоне.

Прунелла подумала, что в словах сестры есть доля истины. Иногда Нанетт рассуждала с таким знанием жизни, что Прунелла просто поражалась, слушая ее. В такие моменты старшая сестра робко вспоминала, как мало она знала о том огромном мире, который лежал за пределами Литл-Стодбери. Новые платья Нанетт были элегантны и очаровательны, но за них были заплачены, как казалось Прунелле, астрономические суммы.

– Я так и думала, что тебя поразит такая расточительность, но крестная упорно твердила, что первое впечатление самое важное, и что она никуда со мной не поедет, пока я не буду одета, как, по ее мнению, подобает богатой наследнице из хорошего рода.

– Мне кажется, что воспитанные дамы не должны говорить подобные вещи, – сказала шокированная Прунелла. – Мама всегда говорила, что леди и джентльмены никогда не говорят о деньгах.

Нанетт ехидно рассмеялась:

– Если это правда, то в Литл-Стодбери нет ни леди, ни джентльменов!

И с усмешкой продолжила:

– Ты знаешь так же хорошо, как и я, что с тех пор, как я дома, все разговоры вертятся вокруг отсутствия денег в Уинслоу-холле. Да и в Лондоне, хотя об этом говорят и не в полный голос, но постоянно обсуждают, сколько у кого денег.

– Я предпочитаю интересоваться характером человека, – неосторожно сказала Прунелла. Нанетт вскрикнула и радостно захлопала в ладоши.

– Как раз об этом я и прошу тебя, когда

речь заходит о Паско. У него очаровательный характер: добрый, милый, внимательный, но ты всего этого и замечать не хочешь, потому что в его кармане не звенят гинеи.

Прунелла поняла, что попала в ловушку! Это было больше похоже на словесную дуэль с графом, чем на милую болтовню с младшей сестрой. Она почувствовала, что утратила влияние на Нанетт, которое всегда было довольно сильным, и решила, что уж точно не наденет белое, чтобы они с сестрой не выглядели ровесницами.

– Что ты думаешь о белом платье с серебром? – спросила Нанетт, с серьезным видом рассматривая свои роскошные наряды, висящие в гардеробе. – Прунелла отрицательно покачала головой.

– Я надену мое черное платье, а как дополнение – мамино бриллиантовое колье, – твердо сказала она.

– И будешь похожа на ворону, – грубо заявила Нанетт. Затем она радостно воскликнула:

– Я знаю, что нужно! У меня есть отличное платье для тебя!

Она открыла другой шкаф, в него Чарити поместила те туалеты, которые не смогла втиснуть в большой гардероб Нанетт. Прунелла ждала без особых надежд.

Как и всякая женщина, она мечтала иметь такие же красивые наряды, как у Нанетт, но дело было в том, что она истратила больше денег на ремонт зала в Уинслоу-холле, чем могла себе позволить. «Можно бы взять деньги из основного капитала», – подумала она, но сразу же представила, как возмутила бы отца эта идея. Нанетт приблизилась к ней, держа в руках еще более изысканное платье, чем те, которые они рассматривали до сих пор, но оно было не белое, а дымчато-синее.

– Это платье мы с крестной выбрали, чтобы я его надевала в официальных случаях, но оно мне не идет, и я ни разу не выезжала в нем.

Это было как раз то, что хотела Прунелла. Синий цвет был такой мягкий, а вечером он должен выглядеть чуть-чуть темнее и будет напоминать небо в туманный день. Когда она примерила платье, оно подошло ей почти идеально. Прунелла выглядела в нем не только по-новому, но и намного привлекательнее. В то время как у Нанетт были белокурые волосы оттенка спелой кукурузы и голубые глаза, локоны Прунеллы отливали каштаном, а цвет серых глаз напоминал облачное небо. Но ее кожа, как и у младшей сестры, была ослепительно белой и такой нежной, что отсвечивала наподобие жемчуга. Черные и серые туалеты, которые Прунелла носила больше года, приглушали блеск ее глаз, а их покрой не позволял заметить изящество ее фигуры. Теперь, в платье с облегающим лифом, с изогнутой линией от высокой груди к подолу, она выглядела очень элегантно, и одновременно в облике девушки было что-то классическое, почти античное.

– Ты замечательно выглядишь! – одобрила Нанетт, когда Прунелла зашла в ее комнату узнать, готова ли она.

Нанетт оглядела старшую сестру с ног до головы и добавила:

– Знаешь, Прунелла, если бы тебя сейчас видели лондонские портные, они бы сказали, что ты «рождена для этого платья», и это на самом деле так.

– Я думаю, это фигуральное выражение, но что мне действительно интересно, так это сколько стоит такое платье наличными. Нанетт засмеялась.

– Сколько бы это ни стоило, я собираюсь позаботиться о том, чтобы ты оделась прилично, и я заплачу за все, что ты не сможешь себе позволить, ты ведь отдала мне все мамины деньги.

Прунелла помрачнела и ничего не ответила. Нанетт посмотрела на сестру и сказала:

– В Лондоне говорят о маме без всякого возмущения. Все старые светские дамы рассказывали мне, какой красивой она была, и, хотя я думаю, что вряд ли они стали бы ее принимать, если бы она была жива, они ни разу не сказали ничего неприятного в моем присутствии.

Прунелла предпочитала не говорить с сестрой о матери, поэтому она быстро перевела разговор на другое:

– Нам нужно поторопиться, иначе мы опоздаем. А ты не хуже меня знаешь, какая неважная повариха из миссис Картер, а если она будет волноваться, обед получится совсем несъедобным.

– Я готова, – сказала Нанетт. – Я неплохо выгляжу?

«Неплохо» – это было совсем неподходящее слово.

В своем белом платье, присборенном и спадающем мягкими складками, с юбкой, отделанной кружевной каймой, она выглядела как принцесса из сказки. Картину дополняли маленький венок из синих незабудок, приколотый к волосам, и бирюзовое ожерелье того же оттенка. Прунелла была уверена, что незабудки имеют какой-то скрытый смысл, но ничего не сказала о них, а лишь заверила сестру, что та выглядит восхитительно. Она уже повернулась, чтобы выйти, когда Нанетт спросила:

– А что ты накинешь сверху?

– Мой бархатный плащ внизу.

– Это старье! – недовольно воскликнула Нанетт. – Ты должна надеть одну из моих накидок. Вот очень милая, украшенная перьями, в ней тебе будет тепло и уютно. Говоря это, Нанетт одевала сестру, потом тихо вздохнула:

– Как бы мне хотелось, чтобы обед с графом был в Лондоне, а потом мы поехали на бал и я танцевала там с Паско.

Прунелла решила, что это замечание сестры лучше оставить без ответа, и направилась к лестнице. Ее наряд был такой непривычно элегантный и дорогой, что она чувствовала себя красивой и воздушной. Ей казалось, что она в нем скорее плывет, чем идет. У крыльца девушек ждал Доусон с закрытой каретой. Заходило солнце, сгущались тени, грачи на дубах парка устраивались на ночлег.

– Ты волнуешься, Прунелла? – неожиданно спросила Нанетт. – Хотя ты и относишься к графу неодобрительно, он все-таки привлекательный мужчина, и уж, конечно, разговор с ним больше волнует, чем общение со старым священником, единственным мужчиной в нашей деревне. Прунелла думала примерно то же, что и сестра. Ради Нанетт она собиралась быть с графом любезнее, чем при прежних встречах. Наконец они приехали. Поднимаясь по старым каменным ступеням, так хорошо знакомым ей с детства, она с удивлением посмотрела на незнакомую внушительную фигуру у дверей. Прунелла ожидала увидеть Картера, старого дворецкого, страдавшего ревматизмом, которому из-за болей в ногах приходилось носить просторные домашние тапочки. Вид слуги, ожидавшего их у распахнутой двери, производил сильное впечатление. Он был с бородой, в экзотическом наряде и в тюрбане. Прунелла решила, что это сикх. Он вежливо приветствовал девушек, и Нанетт с удивлением прошептала:

– Наверное, граф привез его из Индии.

– Да, конечно, – ответила Прунелла, – но здесь он выглядит очень странно.

Слуга-индиец шел впереди и, к удивлению Прунеллы, открыл двери в зал.

Она ожидала, что, поскольку граф один, он примет их в библиотеке, где они разговаривали в первый раз.

Теперь, войдя в Золотой зал, как его всегда называли, она увидела, что голландские чехлы убраны, занавеси закрыты, зажжены свечи в люстре и канделябрах и восстановленные ею стены предстали во всем блеске своей красоты. Это была самая главная комната в доме. Иниго Джонс проектировал ее с помощью своего ученика, Джона Уэбба. Прунелла считала, что это самая красивая комната, которую только можно себе представить. После того как она была испорчена в результате прорыва трубы на верхнем этаже, Прунелла нашла все старые проекты и рисунки самого Иниго Джонса, и по ним мастера расписали стены по белому фону фруктами, цветами и лиственным орнаментом. К счастью, не пострадали ни картины, ни росписи потолка с порфирными деталями, созданные Уильямом Кентом. Занавеси малинового бархата как нельзя лучше подходили к мебели, и теперь комната, по мнению Прунеллы, приняла свой первозданный вид. Она так сосредоточилась на самой комнате и росписях на потолке с их богами и богинями, изображенными на фоне голубого неба, что на некоторое время забыла о хозяине дома. Когда Прунелла обратила свое внимание на графа, идущего приветствовать девушек, она заметила рядом с ним еще одного мужчину и была поражена, узнав в нем Паско Лоуэса. Но даже если бы Прунелла его и не узнала, она поняла бы, что это он, по радостному восклицанию, которое сорвалось с губ Нанетт.

– Паско! – восторженно шепнула Нанетт.

Затем Прунелла услышала, как граф говорил:

– Позвольте мне, Прунелла, приветствовать вас в своем доме и выразить свое удовольствие, что моими первыми гостями после возвращения домой стали вы с Нанетт и мой племянник Паско. С усилием Прунелла заставила себя сделать реверанс. И прежде чем она смогла что-либо ответить, ее опередила Нанетт:

– Благодарю вас! Я уверена, это будет замечательный вечер!

Нанетт так смотрела на графа, как будто он преподнес ей бесценный подарок.

И затем, словно не могла больше сдерживаться, она поспешила к Паско, и ее руки оказались в его руках.

Глаза графа не отрывались от лица Прунеллы, и он сказал так тихо, что только она могла его слышать:

– Прежде чем вы начнете меня обвинять, позвольте мне сказать, что у меня была причина пригласить моего племянника на этот обед.

– Я надеюсь, это достаточно веская причина! – сказала Прунелла с нажимом.

– Достаточно веская, – ответил граф. – Но позвольте мне вначале сказать вам, что вы прекрасно выглядите. Я первый раз вижу вас модно одетой, и, коль скоро мы с вами откровенны друг с другом, должен признать, что вы совершенно преобразились.

Прунелла сердито посмотрела на него, думая, что сказанное им и дерзко, и неуместно. Затем, заметив огонек в его глазах, она поняла, что граф дразнит ее, и она не должна позволять себя провоцировать и вести по-детски.

– Нанетт заставила меня понять, что я деревенская мышь, милорд.

– Если это и так, то у этой мышки прекрасный вкус, – сказал граф.

Прунелла взглянула на него с удивлением, думая, что он говорит о ее платье, но он спокойно добавил:

– Я счел, что будет уместно расположиться сегодня в этой комнате, с учетом того, сколько вы сделали, чтобы привести ее в надлежащий вид.

Прунелла не ожидала услышать ничего подобного. Она смотрела вокруг, думая, что он осуждает ее за то, что она истратила на одну комнату столько денег, которые он вряд ли когда-нибудь сможет вернуть. Затрудняясь в выборе слов, Прунелла ответила:

– Я думала, что этот зал... Он один из самых красивых среди созданных Иниго Джонсом... Этот зал... Он принадлежит не только Уинслоу-холлу, милорд, он принадлежит потомкам.

– Вы, наверное, правы, Прунелла, но в данный момент я очень рад, что он принадлежит именно мне. В голосе графа явственно слышалась искренность, но Прунелла не смогла ответить ему, так как именно в этот момент Паско оторвался от Нанетт, которая продолжала что-то горячо ему говорить, и обратился к ней:

– Прошу прощения, мисс Прунелла, что прерываю ваш разговор, но мне не терпится поздороваться с вами. Очень приятно снова видеть вас.

– Благодарю вас, – сказала Прунелла, но заметно было, как она напряглась при его приближении, и тон ее был холоден.

– Поскольку сегодня мы празднуем «возвращение блудного сына», – сказал граф, – я предлагаю выпить шампанского в мою честь.

Как только он произнес это, в зале появился слуга-индиец с серебряным подносом, на котором стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского.

Когда каждый получил бокал с пенящимся вином, граф провозгласил:

–За Уинслоу-холл! И за ангела-хранителя, который берег его до моего возвращения и которому я бесконечно благодарен!

Этот тост явился для Прунеллы полной неожиданностью, она почувствовала, как кровь прилила к ее щекам, когда все пили за нее. В разговор вступила Нанетт: