Текст книги "Охотник за приданым"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
– Видишь, Прунелла, все потраченное тобой на Уинслоу-холл время и усилия оценены по достоинству. Не правда ли, милорд?
– Я действительно очень благодарен мисс Прунелле, – ответил граф, – и каждый день обнаруживаю все новые проявления щедрости вашей сестры.
Прунелла снова покраснела, так как испугалась, что графа раздражают эти доказательства ее постоянного вмешательства в его дела, и, чтобы сменить тему, девушка обратилась к Паско в более доброжелательном тоне, чем прежде:
– Узнали ли вы своего дядю, которого не видели столько лет?
– Конечно, я узнал его! – ответил Паско. – Как я мог забыть человека, который всегда казался мне настоящим героем и о котором все вокруг говорили с таким восхищением?
– Напротив, Прунелла скажет вам, что обо мне говорили с ужасом, – заметил граф.
– Только потому, что им было не о чем больше говорить! – поспешно сказала Прунелла. – А теперь, когда вы возвратились домой, вам будет совсем нетрудно завоевать хорошую репутацию, и прошлое будет забыто.
Граф засмеялся:
– Вы меня очень ободрили, Прунелла, и я обращусь к вам, чтобы вы помогли мне вступить на праведный путь, что, должно быть, непросто для блудного сына.
– Мы вам поможем, – сказала Нанетт с улыбкой. – Правда, Паско? Говоря это, она протянула ему руку, и он нежно взял ее в свои. Прунелла так резко отвернулась, что всколыхнулись оборки ее юбки. Она подошла к столу, который находился между двумя окнами, и стала рассматривать расставленные на нем безделушки. Девушка в очередной раз залюбовалась коллекцией табакерок, принадлежащих отцу и деду графа. Она реставрировала их, сменила выцветший и пыльный бархат, которым был обит столик, на новый, синего цвета. Граф подошел к ней и спросил:
– Вы проверяете, не спустил ли я уже самые ценные?
Прунелла была потрясена, вспомнив, что табакерки были в составленном ею списке вещей и могут быть проданы без особого ущерба для коллекции. Ей было бы очень жаль расстаться с ними. Но в то же время они не были так ценны и уникальны, как некоторые другие вещи в доме.
– Я просто любуюсь ими, – ответила Прунелла.
– В то же время вы были готовы с ними расстаться, ~ продолжал он, будто пытаясь заставить ее признать это.
– Все, что связано с личными воспоминаниями, драгоценно для человека, – сказала Прунелла, – поэтому я понимаю, как трудно вам делать выбор.
– Вы действительно принимаете во внимание мои чувства?
– Конечно! Это ваша собственность, и вы знали все эти вещи всю свою жизнь. Естественно, вам тяжело расстаться с любой из них.
– Приятно слышать, что вы так думаете обо мне, – сказал граф. – Мне казалось, что вы считаете меня готовым продать все ценное и потратить вырученные деньги на легкомысленные удовольствия, к которым я привык. Это было очень близко к тому, что Прунелла действительно думала о графе. Скрывая замешательство, Прунелла подошла к окну.
– Я вижу, вы начали заниматься садом, – заметила девушка. – Вам удалось найти кого-нибудь в помощь старому Ивсу?
– Иве сказал, что ему уже пора на покой, – ответил граф. – И мне показа-
лось, что он не может работать больше чем один-два часа в день.
– Это правда, – согласилась Прунелла. – Но он делал все что мог.
– Не сомневаюсь в этом, – ответил граф, – и я нашел для него неплохой коттедж.
– Нашли коттедж? – спросила девушка. – А чем плох дом, в котором он живет сейчас? Иве прожил там двадцать лет, с тех пор как стал главным садовником, и, наверное, не захочет уехать оттуда.
– Я уже обсудил этот вопрос с Ив-сом, – объяснил граф. – И он понимает, что его дом мне потребуется для человека, который займет его место. Я уверен, что Иве прекрасно устроится, как только в его коттедже будет закончен необходимый ремонт. С большим трудом Прунелла удержалась, чтобы не спросить, о каком коттедже идет речь. У нее было неприятное чувство, что граф намеренно дразнит ее, рассказывая о нововведениях, которые он произвел, и не сообщая при этом деталей. «Он хочет пробудить мое любопытство, – подумала девушка. – Он хочет, чтобы я начала задавать вопросы, и тогда он мне ответит, что собирается решать свои проблемы без моего участия». Прунелла отвернулась от окна и посмотрела на Нанетт, тихо беседующую с Паско. Они стояли слишком близко, и любой, кто бы их ни увидел, заметил бы, что они влюблены друг в друга.
– Мой племянник приехал сегодня, – спокойно сказал граф. – Как вы мне и описали, он красивый и обаятельный молодой человек.
– Только внешне, – ответила Прунелла.
– Он без утайки описал мне свое положение, – продолжал граф, – и мне трудно понять, как моему зятю удалось настолько запутать свои дела. Я всегда считал его богатым человеком и рачительным хозяином.
– Ваш отец думал то же самое.
– Запутанные денежные дела семейства моей сестры огорчают меня не меньше, чем моего племянника.
– Я просила вас о помощи, – тихо добавила Прунелла.
– Которую я и собираюсь вам оказать, – ответил граф, – если вы докажете мне, что
их следует разлучить ради счастья вашей сестры и, конечно, моего племянника.
Прунелла непонимающе посмотрела на него.
– Не хотите ли вы сказать, – спросила она, – что собираетесь поощрять этого щеголя в его намерении жениться на моей сестре ради ее денег?
– Конечно, нет, если дело будет обстоять именно таким образом, – твердо сказал граф.
– Тогда скажите ему, чтобы он оставил
Нанетт в покое.
– В ее жизни есть другой мужчина?
–В настоящий момент нет. Но если вашего племянника не будет рядом, я уверена, что такой человек появится.
– Как же вы это устроите? – насмешливо спросил граф.
– Отправлю ее обратно в Лондон и, если понадобится, даже буду ее сопровождать, – с пылом ответила Прунелла.
Граф улыбнулся:
– Мне кажется, что эта идея довольно оригинальна для вас. Впрочем, вам не помешает побывать в Лондоне. Возможно, это расширит ваш кругозор.
–Я забочусь не о себе, милорд, – отрезала Прунелла. – Я думаю о сестре.
– В то время как я, – ответил граф, – хотя вы, может быть, и не верите мне, думаю о вас, так же как о Нанетт и о Паско. Обед был гораздо вкуснее, чем ожидала Прунелла, и принес много сюрпризов. Во-первых, их обслуживали два слуги-индийца, а как только еда была подана на стол, Прунелла поняла, что ее готовила не миссис Картер. Блюда были не только вкусными, но сопровождались превосходными тонкими винами, некоторые из которых девушка никогда не пробовала. Граф позаботился и о том, чтобы общение за обедом было настолько же интересным, насколько обед вкусным. Прунелла уже поняла, что он умнее и интеллигентнее, чем она ожидала, слушая рассказы Джеральда Уинслоу о его путешествиях, о жизни загадочной Индии и о долгом унылом возвращении домой. Он говорил так оживленно, что Паско, забыв на время о модных в кругу снобов с Сент-Джеймс-стрит манерах, попытался перещеголять дядю, и ему удалось заворожить Нанетт и даже, вопреки желанию, заставить смеяться Прунеллу. Время летело незаметно, и после обеда девушки поднялись из-за стола, чтобы, как это полагалось, оставить мужчин за портвейном. Как только сестры вышли из столовой, Нанетт взяла сестру за руку и сказала:
– Ах, Прунелла, как было весело! Я не знала, что Паско может быть таким остроумным. Даже ты смеялась над его шутками. Они вошли в холл, и, когда Нанетт направилась к залу, Прунелла сказала:
– Я хочу ненадолго подняться наверх. Если ты не хочешь, необязательно идти со мной.
– Конечно, я составлю тебе компанию, – ответила Нанетт.
Они поднялись по лестнице, но вместо того чтобы, как ожидала Нанетт, пойти в одну из гостиных, Прунелла направилась в другую сторону, и через некоторое время девушки оказались в картинной галерее. Прунелла замерла на пороге. Она оглядела галерею, и ее охватило такое чувство, будто ее ударили кинжалом в грудь. Миссис Гудвин сказала правду! Картины были сняты со стен, и Прунелла видела, что некоторые из них сложены на полу. Ни один портрет кисти Ван Дейка не висел на своем месте. Прунелла ничего не сказала, резко повернулась и пошла обратно в зал, чувствуя себя так, как будто дом обвалился и его развалины лежат у ее ног.
– Я вижу, что ты расстроена, – воскликнула Нанетт. – Но ты же должна понимать, что граф вынужден был что-нибудь продать, чтобы купить лошадей, заплатить жалованье этим слугам и сделать ремонт в коттеджах.
Она помолчала и добавила:
– Ты, во всяком случае, должна быть рада тому, что граф взял теперь эти расходы на себя. Ты всегда так глупо расстраивалась из-за этих стариков и сама тратила на них кучу денег. Прунелла ничего не могла ответить сестре. Ей казалось, что в некотором смысле граф предал ее, попросив ее совета и пообещав помочь в отношении Паско. Она наивно полагала, что он собирается пойти ей навстречу и продать намеченные ею вещи, а не полотна Ван Дейка. «Это его собственные картины, – говорила она себе, – и решать их судьбу должен он, а не я». И все равно она чувствовала себя обманутой, преданной, и снова ненависть к графу, немного утихшая за последние дни, всколыхнулась в ее душе.
– Прунелла, не расстраивайся так из-за этого, – уговаривала ее Нанетт. – Ты испортишь нам вечер. Мне было так хорошо. Так чудесно, что приехал Паско. Я целый день думала о нем и о том, как я несчастна без него.
– Я знаю, что мы сделаем, – неожиданно объявила Прунелла.
Наконец-то она смогла говорить, хотя с трудом узнавала свой голос.
– Мы отправимся в Лондон! Хотя сезон подходит к концу и многие уже разъехались по своим поместьям и курортам, но балы еще продолжаются и в театрах бывают премьеры. Ты поможешь мне обновить гардероб и сможешь повидать друзей. По крайней мере, мы уедем отсюда! Нанетт посмотрела на сестру с удивлением. Прунелла готова была убежать не в Лондон, а на край света от невыносимой боли, терзающей ее душу. Она не могла остаться и молча мириться с происходящим. Но протестовать против действий графа – законного владельца Уинслоу-холла – она не имела права.
На следующее утро сестры отправились в Лондон. Нанетт была очень недовольна их скоропалительным отъездом.
– Я не понимаю, к чему такая спешка, Прунелла, – говорила она. – Паско останется у дяди до завтра, а мне так хотелось его увидеть.
– Я уезжаю! – отрезала Прунелла. – А поскольку я не могу оставить тебя одну в доме, ты едешь со мной.
– Конечно, я поеду с тобой, я и сама стремлюсь попасть в Лондон, – ответила Нанетт, – но зачем так торопиться?
Чарити вторила Нанетт:
– Боже милостивый! Мисс Прунелла,
вы сидели безвылазно в Мэноре год за годом, а теперь летите в Лондон, как на пожар! Прунелла была непреклонна, а поскольку ее сборы были несложными, это позволило всем остальным совместными усилиями быстро справиться с упаковкой гардероба Нанетт в несколько сундуков, и еще до полудня девушки были в пути.
Когда накануне вечером сестры вернулись со званого обеда у графа, Прунелла не смогла заснуть. Когда девушка закрывала глаза, она видела перед собой длинную галерею с пустыми стенами, с залегшими в углах комнаты угрюмыми тенями, на сердце давила боль утраты. Продажу картин она рассматривала как вероломное предательство графа. Вслух он благодарил ее за все, что она сделала для Уинслоу-холла, а за ее спиной сделал именно то, чего она боялась больше всего. Прунелла чувствовала себя так, будто портреты предков рода Уинслоу взывали к ней о помощи, а она не смогла спасти их. «Я думаю, что остальные ценности вскоре последуют за портретами, – с горечью подумала она. – Их придется продать, чтобы платить слугам, покупать лошадей и ремонтировать теплицы». Ей хотелось плакать от отчаяния и чувства собственного бессилия. «Как он может быть так глуп,– яростно шептала она в ночную темноту, – и не понимать, что из вещей принадлежит истории, а что представляет собой просто дорогие безделушки?» Когда вчера вечером мужчины присоединились к ним в зале, она пережила яростный приступ гнева. Прунелла хотела тут же, невзирая на присутствие двух молодых людей, высказать хозяину дома, как его потомки, оглядываясь в прошлое, будут обвинять его за растрату их достояния. Но она сказала себе, что именно так вел себя его отец и от этого «мистер Джеральд» покинул родной дом много лет назад. Девушка сознавала, что ни Нанетт, ни Паско не поймут, как много для нее значат эти картины, и они будут просто возмущены нарушением правил приличия и испуганы ее несдержанным поведением. Поэтому она сидела, напряженно выпрямившись в кресле, и не улыбалась, пока остальные шутили и смеялись, и намного раньше, чем хотелось бы Нанетт, поднялась, чтобы отправиться домой.
– Куда ты так рано, Прунелла! К чему нам торопиться?
– Старый Доусон не привык задерживаться так поздно. – Это был первый попавшийся предлог, который пришел Прунелле в голову.
– Я позаботился об этом, – сказал граф. – И отправил вашего кучера в Мэнор еще до обеда, а вы поедете домой в моей карете.
– В вашей карете? – повторила Прунелла.
– К своему удивлению, я обнаружил, что у отца не было достойного таких дам, как вы, экипажа, – ответил граф, – но вскоре я обязательно приобрету современный кабриолет с отличными рессорами. А сегодня Джим отвезет вас домой, и я обещаю, что он доставит вас целыми и невредимыми.
– Как замечательно, что вы подумали об этом! – воскликнула Нанетт. – Я обещала показать Паско библиотеку. Мы ненадолго отлучимся.
И они исчезли раньше, чем Прунелла успела возразить. Как только влюбленная парочка удалилась, граф спросил:
– Что вас так огорчило?
– Ничего, – солгала Прунелла. – Я просто не хотела бы, как вы хорошо знаете, чтобы отношения Нанетт и вашего племянника продолжали развиваться.
– Нанетт – прелестная девушка, – задумчиво сказал граф.
– Тем легче вам будет понять, что я не желаю, чтобы она растратила свою жизнь на человека, который ее недостоин. Граф иронически улыбнулся.
–Если бы браки заключались только в случае равных достоинств жениха и невесты, было бы очень мало свадеб.
– Это вы так считаете, – презрительно сказала Прунелла. – Но вам следует понять, что Нанетт – сирота, и я несу за нее ответственность.
– Вы просто одержимы страстью – нести чужую ношу, – заметил граф, но эти слова в его устах не звучали как похвала.
–Я должна делать то, что считаю своим долгом, – возразила Прунелла.
Граф засмеялся.
– Долг! Как я ненавижу это слово! Оно звучит у меня в ушах с самого детства: «мой долг» сделать это и «мой долг» сделать то. Это любимое слово моего отца и, по-видимому, ваше тоже, Прунелла.
– Многие люди, милорд, весьма серьезно относятся к своим обязанностям.
– А некоторые несерьезно, – ответил граф. – Счастье там, где его найдешь. Может быть, я не прав, но мне кажется, что в жизни есть кое-что, еще неведомое вам. И очень жаль...
Прунелла посмотрела на него с удивлением.
– Почему вы считаете, что я несчастна?
– А вы как считаете?
– Я не хочу отвечать на этот вопрос, – рассердилась Прунелла.
– Я бы предпочел, чтобы вы ответили на него не мне, а себе. Поверьте, что истинное счастье, Прунелла, это наслаждение жизнью во всей ее полноте. Это вам пока недоступно, и вы не знаете, с чего надо начать, – сердито произнес граф. Прунелла надменно вскинула голову.
– У меня создается впечатление, милорд, что вы пытаетесь пробудить во мне недовольство моей жизнью, – сухо произнесла она, – но я не совсем понимаю, какими мотивами вы при этом руководствуетесь.
– Может быть, я просто пытаюсь открыть вам путь к новым интересам и новым радостям, – сказал граф. – Мне бы хотелось, Прунелла, показать вам совсем другой мир, не похожий на ваш привычный уклад маленькой улитки, забившейся в свою раковину.
– Мне непонятно, что вы имеете в виду, – отрезала Прунелла. – Я думаю, милорд, что нам с сестрой пора отправляться домой. Говоря это, она встала. В это время в комнату вошли Нанетт и Паско. У них были счастливые лица, и Прунелла подумала, что они только что целовались. Ей было трудно поверить, что ее сестра может вести себя так легкомысленно, тем не менее это подозрение мучило Прунеллу всю дорогу домой. Вместо того чтобы, как обычно, щебетать, Нанетт сидела в углу кареты молча. Ее глаза сияли, на губах блуждала улыбка. Только после того как Прунелла заявила, что они завтра утром отправляются в Лондон, сестра принялась возражать и уговаривать не торопиться с отъездом. Но это было бесполезно.
Приехав в Лондон, сестры отправились в тихий старомодный отель, в котором всегда останавливался их отец, приезжая на встречи полковых друзей по делам графства. Когда Прунелла объяснила, кто они, управляющий радушно приветствовал их и выразил глубокие соболезнования по поводу смерти сэра Родерика. Сестер проводили в большой мрачный номер с мебелью красного дерева и с двумя безликими и довольно унылыми спальнями. Нанетт уселась в кресло и заявила:
– Ладно, мы приехали в Лондон, хотя для меня это стало полной неожиданностью. Я никак не могу понять, что у тебя на уме, Прунелла.
– Почему ты считаешь, что у меня что-то «на уме»? – спросила Прунелла. – Мне это выражение не нравится.
– Потому что я слишком хорошо тебя знаю, – ответила Нанетт. – Ты ненавидишь Лондон и обожаешь сидеть в Мэноре, командуя всеми подряд...
Она неожиданно остановилась.
– Я знаю, почему ты уехала! – воскликнула Нанетт. – Тебя злит, что граф отнял у тебя полномочия и ты больше не можешь изображать из себя «леди Щедрость».
– Это неправда, – возразила Прунелла.
– Конечно, это правда! – не сдавалась Нанетт. – Ты все делала по-своему и управляла в Уинслоу-холле так же, как в Мэноре, и все в поместье низко кланялись и называли тебя «ангел милосердия». Теперь все они подлизываются к графу. Да, бедненькая Прунелла, конечно, тебе это не нравится!
– Ты говоришь глупости, Нанетт! Мне это совершенно безразлично! Все это неправда! Но, говоря это, Прунелла чувствовала, что сестра правильно поняла истинную причину их поспешного отъезда в Лондон.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как только граф увидел Паско, входящего в столовую, он сразу понял, что произошло что-то неприятное.
– Что случилось? – спросил граф.
– Сегодня утром они уехали в Лондон! – с досадой воскликнул Паско.
–Откуда ты знаешь?
– Я только что получил записку от Нанетт, которую она передала мне с грумом. Нанетт пишет, что сестра неожиданно решила ехать в Лондон. Конечно, это придумано для того, чтобы отделаться от меня.
Граф улыбнулся.
– Думаю, что я тоже внес свой вклад в последний отъезд этих милых сестер из родного гнезда.
– Вы? – удивился Паско.
– Вчера я сказал Прунелле, что ей недурно было бы расширить свой кругозор.
– Меня не интересует, что делает мисс Прунелла, я думаю о ее сестре.
– Это очевидно.
Паско подошел к буфету, где целый ряд серебряных блюд ожидал его. Он рассеянно открывал и закрывал
крышки, затем положил себе немного холодной ветчины и сел за стол.
Затем Паско взглянул на дядю и спросил:
– А что мешает нам тоже поехать в Лондон?
– Лично мне ничего, – ответил граф.
Лицо Паско посветлело.
– Выезжаем немедленно! И первое, что мы сделаем, это обновим ваш гардероб.
Граф засмеялся.
–Я прекрасно понимаю, на что ты намекаешь, Паско.
– Вам необходимо одеться по последней моде! Если вы играете роль блудного сына, то вам следует есть объедки, но не обязательно ходить в обносках.
Граф снова засмеялся.
– Я ношу лучшее из того, что можно было купить в Калькутте, – возразил он.
– Тогда мне жаль всех живущих в Индии, – ответил племянник.
– Я не так серьезно отношусь к одежде, как ты, мой мальчик, но согласен с тобой, что нуждаюсь в новом гардеробе. Я не хочу, чтобы старые друзья стыдились меня.
Паско лукаво посмотрел на него: – Если вы говорите о дамах, за которыми ухаживали когда-то, боюсь, что они уже не первой молодости.
– Я всегда могу переключиться на их дочек, – сказал граф.
Некоторое время Паско в молчании жевал ветчину, затем отодвинул тарелку.
– У меня не было возможности поговорить с вами, дядя Джеральд. Вы знаете, что я хочу жениться на Нанетт?
– У меня уже сложилось такое впечатление, – спокойно ответил граф.
– Все дело в том, что ее сестра, которая, по-моему, является еще и ее опекуном, настроена почему-то против меня. Я старался заслужить ее расположение изо всех сил, но сомневаюсь, что мне удалось хоть немного поколебать ее убеждение, что я не кто иной, как вульгарный «охотник за приданым».
Граф откинулся на спинку кресла:
– Это и в самом деле так?
– Сначала так и было, – честно признался Паско. – С тех самых пор как я окончил Итон, и отец, и мать прожужжали мне все уши, что, если я хочу поправить дела имения и жить в Кастле, я должен жениться на богатой невесте.
– И теперь ты собираешься это сделать?
– Я хочу жениться на Нанетт, и деньги здесь ни при чем, – объяснил Паско. – Никто мне не поверит, а меньше всего ее сестра, но я бы все равно женился на ней, даже если бы у нее не было ни пенса. Я люблю ее! Такой очаровательной девушки я не встречал никогда в жизни.
Граф на минуту задумался, затем сказал:
– Если это так, то тебе придется ждать до тех пор, пока Нанетт не исполнится I двадцать один год.
– Я готов на это, но для нас обоих это будет адом, – ответил Паско, – а особенно для меня. Я буду знать, что все это время сестра будет настраивать ее против меня, да и вы, наверное, тоже.
– Я тебя не осуждаю, – мягко сказал граф. – Как я могу тебя осуждать? Я был очень похож на тебя в этом возрасте.
– Правда? – оживился Паско. – У вас действительно была репутация ловеласа, но вас никогда не называли «охотником за приданым».
– Мне кажется, все дело в том, что мой отец был достаточно богат, поэтому я и избежал этого клейма, – объяснил граф, – но я вел веселую жизнь и наслаждался этим.
– И в результате стали своего рода изгнанником на четырнадцать лет, – сказал Паско. – Мне бы не хотелось, чтобы подобное случилось со мной.
– Тебе может понравиться в Индии, – усмехнулся граф.
– Нет! Я хочу жить в Англии, часть времени в Лондоне, а часть – в поместье, если я смогу позволить себе держать лошадей для охоты и скачек и развлекаться.
Но Паско сразу же разочарованно добавил:
– Но что толку попусту рассуждать об этом? Я в долгах и ничего не могу предложить Нанетт, кроме моего сердца, которое, конечно, на рынке будет стоить недорого.
– Я думаю, что оно будет стоить столько, во сколько его оценит сама Нанетт, – спокойно заметил граф.
Паско поднялся из-за стола и заходил по комнате.
– Если бы я мог уговорить ее проклятую сестру дать мне шанс, мы могли бы пожениться на Рождество, и я клянусь вам, что был бы Нанетт прекрасным мужем.
Граф наблюдал за племянником, думая, что он мог бы понять любую молодую девушку, увлекшуюся Паско.
Паско был, без сомнения, хорош собой, но, что еще важнее, у него было честное и открытое лицо, и когда он улыбался, доброта светилась в его глазах.
Граф хорошо разбирался в людях. Он решил, что его племянник, хотя и немного испорченный излишним вниманием представительниц прекрасного пола, обладает всеми качествами, необходимыми настоящему мужчине.
Вслух же он произнес:
– Я хочу сказать тебе, что если ты действительно любишь Нанетт, то должен бороться за нее. Если ты не готов к борьбе, оставь ее и найди себе другую девушку.
– Мне никто больше не нужен, – вскинул голову Паско.
– Тогда ты должен бороться!
– Но как? Как я могу жениться на Нанетт, когда между нами стоит этот дракон в юбке?
Паско снова сел за стол и обратился к дяде:
– Помогите мне, дядя Джеральд. У вас такой опыт общения с женщинами! Убедите мисс Прунеллу, что я не так плох, как
обо мне говорят. Может быть, я прошу слишком много?
– Когда ты приехал сюда, я думал, что ты собираешься просить денег, – признался граф.
Паско успокаивающе улыбнулся.
– Я сначала подумал об этом, когда узнал, что вы вернулись из Индии. Но когда я увидел ваш гардероб и услышал о состоянии поместья Уинслоу, то понял, что о финансовой помощи лучше забыть.
И он снова наклонился к графу:
– Но вы можете помочь мне по-другому и в гораздо более важном деле. Вы попробуете?
– Я должен обратить твое внимание на то, что дама, о которой идет речь, питает ко мне глубоко укоренившееся отвращение, – ответил граф. – Всю жизнь ее шокировало то обстоятельство, что я покинул эту страну в обществе чужой жены. Кроме того, она обвиняет меня в том, что наше имение пришло в упадок, а теперь еще и подозревает в продаже картин Ван Дейка.
– А вы их действительно продали? – спросил Паско. – Что ж, вас не за что винить. Эти стариканы, изображенные на портретах, когда были живы, развлекались
от души, и нет никаких оснований, почему бы им не послужить к вашему удовольствию теперь, когда они умерли. Граф засмеялся.
– Если бы Прунелла это слышала, у нее был бы удар, и тогда тебе уж точно не видать Нанетт.
– Но это же правда! Как я хотел бы иметь несколько собственных Ван Дейков, но вы помните, какие скверные картины в Кастле.
– Кстати, о поместье твоего отца, – сказал граф. – Мне кажется, что при правильном управлении дела там могут наладиться, ведь в Хантингдоншире плодородные почвы.
– Я в этом ничего не понимаю.
– Почему бы не разобраться? Паско удивленно посмотрел на графа:
– Вы предлагаете мне управлять поместьем?
– Почему бы и нет? Твой отец, как ты вчера сказал, не может этим заниматься, и я совершенно уверен, что мать будет рада, если ты проявишь интерес к тому, что, в сущности, является твоим наследством. Паско серьезно обдумывал услышанное.
– Теперь, когда я думаю об этом, то понимаю, что в нашем поместье все делается по старинке, и отец не желает и слышать о каких-то новшествах.
– Но когда он умрет, ты будешь отвечать за все, – сказал граф. – Подумай над этим, Паско. Мне кажется, что существует многое, о чем мы с тобой пока не имеем понятия.
– Я скажу вам, что я уже обнаружил, – мрачно ответил Паско. – Это разваливающиеся фермы, сломанные коттеджи, арендаторы, которые слишком стары, чтобы работать, и отсутствие денег для найма рабочей силы.
– Ты нарисовал безрадостную картину, – заметил граф.
– Я не знал бы, с чего начать. Нужны большие деньги, чтобы наладить хозяйство, – сказал Паско.
– Это возвращает нас к милой Нанетт, – с иронией произнес граф.
– Проклятие! Я женюсь на ней, как бы ее сестра ни пыталась мне помешать! – воскликнул Паско. – И более того, если она выйдет за меня, мы вместе восстановим старое поместье. Оно всегда много значило для меня, ведь это мой родной дом.
– Я желаю тебе удачи.
– А вы поможете мне договориться с мисс Прунеллой? – с надеждой посмотрел на Джеральда его племянник.
– Я подумаю об этом, – ответил граф. – В данный момент, если мы едем в Лондон, я прикажу приготовить фаэтон. Я думаю, что ты захочешь ехать так быстро, как только смогут скакать мои новые лошади?
– Ну конечно, – согласился Паско, и его глаза загорелись.
Прунелла сидела в темной и довольно мрачной гостиной номера в отеле, когда Нанетт вышла из своей спальни.
– Я чувствую себя такой эгоисткой, оставляя тебя одну, – сказала она, – но мне было неловко просить крестную, чтобы она пригласила тебя во второй раз. Ты же знаешь, как она не любит, когда на приеме слишком много одиноких дам.
– Конечно, я понимаю, – ответила Прунелла, – а твои друзья были очень добры ко мне. Вчера был просто замечательный ленч с леди Добсон, и мне понравился вечер, который мы провели с кузинами.
– По-моему, там было очень скучно. И они только и мечтали поговорить о маме, если бы ты им разрешила.
– Я понимала это, – сказала Прунелла. – Со стороны кузины Сесилии было очень бестактно постоянно упоминать о ней.
– А мне кажется, что она такая старая, что просто ничего не соображает, – заявила Нанетт. – Во всяком случае, я бы не хотела провести с ними еще один вечер.
Прунелла улыбнулась.
С тех пор как сестры приехали в Лондон, стараясь развлечь Нанетт, она пыталась вспомнить всех – даже самых дальних родственников их семьи и друзей отца, с которыми он поддерживал связь.
К счастью, Нанетт встретила много оставшихся в Лондоне знакомых, с которыми она общалась во время своего первого приезда в столицу. Они отнеслись к девушке очень приветливо и приглашали то на обеды, то на вечера.
Трудность была лишь в том, что две девушки без кавалеров не вписывались в состав гостей, а Прунелле очень не хотелось быть обузой для сестры.
Первое, что сделали они, как только приехали в Лондон, было посещение Бонд-стрит – улицы модных магазинов. Нанетт твердо решила, что ее сестра должна быть одета не хуже ее самой, и, не обращая внимания на все протесты Прунеллы, выбрала для сестры столько нарядов, что Прунелла потеряла им счет.
–Я не собираюсь за тебя краснеть, – решительно заявила Нанетт, – значит, придется раскошелиться! Неважно, кто будет платить, я или ты, главное, чтобы ты хорошо выглядела.
И теперь Прунелла действительно выглядела хорошо в вечернем платье цвета первой зелени, которое придавало яркость ее серым глазам и оттеняло перламутр ее кожи.
Нанетт с сожалением сказала:
– Я не должна оставлять тебя одну, сестричка, но что я могу сделать?
– Мне не будет скучно, – ответила Прунелла. – Я надела это платье только потому, что Чарити хотела убедиться, что оно мне идет. Я побуду в нем немного, чтобы привыкнуть к новому наряду и чувствовать себя естественно, когда я куда-нибудь отправлюсь в нем.
– Ты выглядишь так замечательно, что мне обидно оставлять тебя обедать в одиночестве, – сказала Нанетт. – Но завтра мы обязательно придумаем с тобой что-нибудь веселое.
Она поцеловала Прунеллу в щеку, и старшая сестра спросила:
– Кто-нибудь заедет за тобой?
– Да, конечно, – небрежно ответила Нанетт, – но крестная сказала, что меня подождут внизу. Ой, я уже опаздываю!
И она поспешила выйти из комнаты, прежде чем старшая сестра успела спросить что-нибудь еще. Девушка с легким вздохом встала с кресла и подошла к столику, на котором стояла ваза с цветами. Они напомнили ей о доме, и она почувствовала боль в сердце при мысли о цветах в ее саду, зеленых лужайках, спускающихся к ручью, и ее лошади, ждущей хозяйку в стойле. «Как бы я хотела быть там», – подумала она. Прунелле стало интересно, скачет ли граф по утрам по аллее парка, которую они называли «скаковой», и будет ли у нее когда-нибудь лошадь достаточно быстрая, чтобы обогнать Цезаря. Это казалось невероятным, но ей не хватало общества графа, их словесных баталий и даже того чувства неприязни, которое поднималось в ней, как только они встречались. Интересно, что он сейчас делает? Сколько картин уже продал? Неужели к ее возвращению галерея опустеет? Было невыносимо думать о потерях, но, вместо того чтобы представлять себе дорогие ее сердцу сокровища, она видела перед собой самого графа с его насмешливым взглядом и изгибом губ, небрежно одетого и смахивающего на флибустьера. «Я ненавижу его!» – подумала Прунелла. И в то же время она хотела его видеть. Она хотела бы спорить с ним и победить его своими аргументами. «Он разрушает все, что я люблю, все, что мне дорого», – говорила она себе. У нее возникла неприятная мысль, что гораздо лучше быть рядом с ним, и сердиться, и негодовать, чем сидеть одной в унылом отеле в городе, который ей совсем не нравится. Прунелла не понимала, как кого-то может привлекать Лондон. Здесь может быть хорошо Нанетт, окруженной вниманием молодых людей, но Прунелле не нравились узкие и грязные улицы, ей не хватало свежего воздуха и прогулок верхом. Но больше всего она скучала по повседневным делам, таким привычным и необходимым. Ей нравилось быть хозяйкой Мэнора, помогать людям в деревне, а больше всего – управлять поместьем соседей и Уинслоу-холлом. В прошлом году после смерти отца вряд ли был хотя бы один день, когда она не ездила в Уинслоу-холл, чтобы проверить, не нужно ли что-нибудь сделать. Большей частью она бродила по дому, наслаждаясь красотой его убранства и изяществом обстановки, росписью потолков, обилием прекрасных картин и чувствуя гордость оттого, что многое спасено ее руками, и, если бы не она, многое могло бы погибнуть от небрежного обращения или запустения, неизбежных в старом доме. «Я хочу уехать домой», – сказала она тихо и неожиданно для себя, но представляла себе при этом не Мэнор, а Уинслоу-холл. Безотчетная грусть охватила Прунеллу, и на глаза навернулись слезы. Она стала часто моргать, пытаясь избавиться от слезинок и стыдясь своей слабости. Девушка, погруженная в свои мысли, даже вздрогнула, когда неожиданно открылась дверь и слуга объявил:
