Текст книги "Охотник за приданым"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Я понимаю, – кивнула Прунелла.

– Что ж, теперь ничего нельзя изменить, – продолжил граф. – Мне остается только читать вашу книжку, мисс Браутон, и еще раз поблагодарить вас за все, что вы делали.

– Мне не нужно благодарности, милорд. Все, что я делала, я делала для вашего отца и отчасти для собственного удовлетворения. Я люблю Уинслоу-холл, а также знаю и люблю всех людей в поместье, ведь большинство из них я знала еще ребенком.

– Сколько же вам лет? – неожиданно спросил граф.

– Мне почти двадцать два года.

– А вы так говорите, как будто посвятили свою жизнь служению людям, – сказал граф. – Почему вы не поехали в Лондон, как ваша сестра, и, главное, почему вы не замужем?

– Я была лишена возможности думать о замужестве, милорд.

– Предполагается, что я должен в это поверить? – осведомился граф.

– Однако это так, видите ли... Прунелла остановилась, сказав себе, что она не обязана никого посвящать в свои личные дела.

– Я полагаю, что вы собирались сказать мне, – заметил граф, – что имя вашей матери связано с таким скандалом, что вы до сих пор страдаете от этого.

Это было правдой, но Прунеллу рассердила догадливость графа.

– Последние три года я ухаживала за отцом, – ответила она уклончиво. – Он был очень болен.

– Вы не были бы так нужны ему, если бы ваша мать была рядом с мужем.

– Я довольна своей жизнью, – решительно заявила Прунелла.

– Это неправда, и вы это знаете!

– Меня волнует не мое положение, а дела Нанетт, милорд. Однако мне никак не удается заставить вас понять, о каком одолжении я прошу вас. Умоляю вас, остановимся на этом, не отвлекаясь на посторонние темы, – с настойчивостью обратилась к хозяину дома девушка.

– Когда я увижу вашу сестру Нанетт, – ответил на это граф, – я, без сомнения, окажусь вовлеченным в ее проблемы независимо от моего желания. А в данный момент, мисс Браутон, я интересуюсь вашими делами, которые, по моему мнению, требуют срочного вмешательства.

– Срочного вмешательства? – растерянно повторила Прунелла почти против своей воли. – Но я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Это же очевидно: мы должны найти вам мужа, пока ваша филантропия не зашла слишком далеко и ваша душа не начала волновать вас больше, чем ваше сердце, – любезно объяснил граф.

Когда три дня спустя Чарити зашла утром к Прунелле, было видно, что она полна новостями. Хотя девушка чувствовала себя неважно, она заставила себя терпеливо слушать болтовню старой няни.

– Миссис Гудвин говорит, – объявила Чарити, – что в Холле царит страшная суета, там снимают со стен картины и складывают их на полу.

Прунелла резко села в постели.

– Из галереи? О, Чарити, только не из галереи!

– Миссис Гудвин не знает откуда,– ответила Чарити, – но в галерее этих картин больше всего.

– Да, я знаю, – вздохнула Прунелла, – но я же просила его не продавать их.

Она сказала это почти беззвучно, и Чарити ее не услышала.

– Миссис Гудвин говорит еще, что его светлость послал за людьми из Лондона и некоторые уже вчера приехали. Торговцы или вроде этого.

«Скупщики картин», – в ужасе прошептала Прунелла.

Она ожидала графа вчера, рассчитав, что один день ему потребуется на то, чтобы ознакомиться с положением дел. Но, несмотря на все ее нетерпение, от графа не было никаких известий, и теперь Прунелла поняла причины такого молчания.

Несмотря на то, что она ему говорила, не обратив внимания на составленный ею список предметов, которые можно было бы продать, не причиняя существенного ущерба коллекции, он продавал картины Ван Дейка! Конечно, они могут принести больше денег, чем все остальное, но как он мог быть таким бесчувственным и расстаться с ними после всего, что она сказала ему? Кроме того, Прунеллу беспокоили старые слуги и арендаторы. Что, если граф будет настаивать, чтобы Джексоны вносили арендную плату? Они не смогут делать этого и будут выброшены на улицу. Но ведь миссис Джексон была так больна этой зимой, а двое их детей постоянно хворают. «Почему он не приехал, как обещал?» – снова и снова задавала себе вопрос Прунелла. Вчера ей стоило большого труда не отправиться в Холл, чтобы своими глазами посмотреть, что же там происходит.

– Я уверена, что Паско захочет навестить своего дядю, – сказала вчера Нанетт.

– Откуда же он узнает о возвращении графа? – недовольно спросила Прунелла.

– Потому что я написала ему об этом, как только граф приехал, – простодушно ответила Нанетт.

– Что ж, если мистер Лоуэс возлагает на него какие-то надежды, его ждет серьезное разочарование. – В голосе Прунеллы слышалось злорадство.

– Ты всегда думаешь только о деньгах, Прунелла, – обвинила ее сестра. – Бедный Паско ничуть не виноват в том, что имение его отца не приносит доходов, так же как имение Уинслоу.

– Я согласна, что он ничего не может поделать с этим, – ответила Прунелла, – но не обязательно быть таким расточительным. Ты должна сказать ему, Нанетт, чтобы он не посылал тебе больше цветов и писем с почтовым дилижансом.

– И не подумаю! – обиделась Нанетт. – Я считаю, что это мило с его стороны и очень-очень романтично.

И она глубоко вздохнула:

– Ах, Прунелла, мне так тоскливо.

Здесь совершенно нечего делать. Я целыми днями жду писем от Паско, – пожаловалась Нанетт. – Может, ты напишешь крестной, чтобы она пригласила меня к себе хотя бы ненадолго?

– Совершенно бесполезно ей писать: ведь ты хочешь поехать в Лондон только для того, чтобы встречаться там с мистером Лоуэсом. Твоя крестная уже писала мне, что она не одобряет его ухаживаний. Кроме того, она абсолютно убеждена, как, впрочем, и я, что он интересуется не тобой, а твоим приданым.

– Это неправда! – возмутилась Нанетт. – Это настоящая клевета! Паско говорит, что он любил бы меня, даже если бы у меня не было ни пенса, и я верю ему!

– Может быть, он и любил бы тебя, – настаивала Прунелла, – но он, конечно, не сделал бы тебе предложения.

– Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть такой бессердечной, такой жестокой к Паско!

Нанетт вскочила со слезами на глазах. Она побежала к выходу, но у самой двери повернулась и сказала:

– Все дело в том, Прунелла, что ты никогда не нравилась ни одному мужчине и ничего не знаешь о любви. Ты умрешь старой девой и будешь горько жалеть о том, что потеряла! И дверь за Нанетт захлопнулась. Огорченная Прунелла подумала, что сделала серьезную ошибку, высказав то, что было у нее на сердце. Она понимала, что должна была вести себя более дипломатично. Нанетт бродила по дому со скучающим и несчастным видом и оживлялась, только когда приходили письма из Лондона, а поскольку в округе практически не было никаких развлечений, Прунелла не переставала ломать голову над тем, как отвлечь сестру от мыслей о Паско Лоуэсе. Она где-то прочитала, что лучшее средство от любви – другая любовь. Но где найти для Нанетт интересного молодого человека в таком изолированном от мира месте, как Мэнор? Здесь они могли рассчитывать только на приглашение на чай к местному священнику или на участие в благотворительном базаре. Граф абсолютно верно угадал, что дочери пострадали от скандального бегства матери.

Но на Нанетт это отразилось лишь в этом году. Пока она училась, у нее была гувернантка и ее посещали преподаватели из ближайшего городка, так как сэр Родерик считал, что его дочери должны получить хорошее образование, и не жалел на это средств. После смерти отца, понимая, что период траура будет очень тоскливым для юной жизнерадостной сестрички, Прунелла отправила ее в модное учебное заведение в Челтнеме. Поэтому, только вернувшись из Лондона, Нанетт столкнулась с одиночеством и однообразием жизни в Мэноре, и это оказалось невыносимым для нее. Прунелла смирилась с тишиной в доме, хотя порой ей не хватало голоса отца, зовущего ее, или суматохи, которая всегда поднималась во время визитов докторов. Тогда нужно было заботиться о покупке лекарств и тысяче других вещей, необходимых для больного, и в доме постоянно царили суета и волнение. А теперь дни стали похожи, как две капли воды, и проходили медленно и однообразно. И только возвращение графа в Уинслоу-холл внесло свежую струю в их тягучее течение.

Он не заехал вчера. «Конечно, продавая картины, а также, без сомнения, гобелены и серебро, он не имеет времени для светских визитов», – с горечью подумала Прунелла. Она спустилась вниз и встретила в столовой сестру. Нанетт растерянно посмотрела на нее, затем подбежала и горячо обняла, раскаиваясь во вчерашнем поведении:

– Прости меня! Прости, сестричка! Как я могла быть такой грубой! – говорила она сквозь слезы.

Прунелла прижалась щекой к нежной щеке сестры.

– Конечно, я тебя прощаю, – сказала она мягко, – да мне и нечего прощать. Мы с тобой всегда понимали друг друга.

–До сих пор.

Нанетт снова поцеловала Прунеллу и добавила:

– Милая Прунелла, ты должна мне помочь.

Я очень люблю Паско, и каждый день без него кажется мне вечностью.

– Это потому, что тебе нечем себя занять, – сказала Прунелла. – Я уже думала о том, чтобы написать одной из наших кузин в Бат. Там прекрасный театр, и ты немного развлечешься.

– Но я хочу поехать в Лондон! – нетерпеливо воскликнула Нанетт.

– Я не думаю, что мы можем просить твою крестную так часто принимать тебя, – спокойно сказала Прунелла. – Может быть, тебя пригласит кто-нибудь из твоих лондонских друзей? Она твердо решила, что Нанетт не должна ехать в Лондон и встречаться там с Паско Лоуэсом, но не хотела повторять вчерашнюю ошибку. «Нужно притвориться, что я согласна, и выиграть время, – подумала Прунелла, – может быть, Нанетт отвлечется и перестанет так хандрить».

– Не могу ничего придумать, но попробую, – сказала Нанетт.– Вряд ли кто из знакомых пригласит меня. Одни не захотят обременять себя дебютанткой, другие имеют своих дочерей и будут рассматривать меня как потенциальную соперницу.

Она заметила удивление Прунеллы и рассмеялась.

– Не будь такой наивной, сестричка! Я красавица, – по крайней мере, так считает Паско, – и к тому же я богата! На моем фоне остальные девушки проигрывают и у них остается немного шансов.

– А что ты скажешь о других джентльменах, которых ты встречала в Лондоне? – спросила Прунелла. – Твоя крестная писала, что двое из них могли бы сделать тебе предложение при небольшом поощрении с твоей стороны.

Нанетт презрительно рассмеялась.

– Если б ты их только видела! Один из них – баронет, старый и толстый, а другой – маркиз, которого в обществе прозвали «великосветским болваном» за его глупость. Разве я могла бы выйти замуж за кого-нибудь из них?

– Нет, конечно, – согласилась Прунелла.

–Когда придет пора выходить замуж, – сказала Нанетт мечтательно, – я хочу выйти по любви. И я уже люблю.

«Разговор всегда возвращается к той же теме», – подумала Прунелла, накладывая себе яичницу с беконом. Она твердо решила не противоречить Нанетт, чтобы неповторилась вчерашняя история, и, стоически выслушивая восторги сестры, описывающей красоту, ум и обаяние Паско Лоуэса, билась в поисках выхода. После завтрака Прунелла предложила:

– Мне кажется, что мы могли бы прогуляться верхом. Я заметила, что ты не выводила вчера из конюшни свою лошадь, а ведь это нужно делать регулярно.

– Хорошо, поедем, – согласилась Нанетт без особого энтузиазма.

Тут ей в голову пришла идея, и она оживилась:

– Давай поедем в парк?

Нанетт имела в виду парк в поместье Уинслоу, в котором они обычно катались верхом, потому что, во-первых, он был намного больше их собственного, а во-вторых, там была прекрасная ровная аллея, как нельзя лучше подходящая для галопа, на которой дедушка нынешнего графа тренировал скаковых лошадей. Прунелла очень любила скакать по этой аллее, там можно было разогнаться как следует и не бояться, что копыто коня попадет в кроличью нору, и она согласилась:

– Мы поедем на скаковую аллею.

Если граф так занят, распродавая свое имущество, он не узнает, что происходит в другой части поместья, да ему это и неважно.

Прунелле было так больно представлять себе, чем он сейчас занят в Холле. «Уж лучше прогуляться с Нанетт, чем сидеть дома, как вчера, и напрасно ждать его», – решила она. Через полчаса переодетые в костюмы для верховой езды девушки сели на лошадей и отправились на прогулку.

– Паско считает, что мне нужно купить себе лошадей в Таттерсоле, – доверчиво рассказывала Нанетт, – и мне кажется, что Стрекоза уже стареет и становится слишком медлительной для меня.

Прунелла понимала, что это всего лишь еще один предлог, чтобы поехать в Лондон, и ничего не ответила.

Стрекоза по всем статьям была прекрасной лошадью и стоила значительную сумму, когда полтора года назад она приказала своему старшему груму купить ее для сестры.

– Паско прекрасно разбирается в лошадях, – продолжала Нанетт. – Он даже хотел стать жокеем-любителем, но он и так лучше всех правит лошадьми.

– Ты ездила с ним кататься, когда была в Лондоне? – удивилась Прунелла. – Я думала, что ты никуда не выезжала одна.

Нанетт засмеялась:

– В фаэтоне хватает места только для двоих. Представляю себе крестную, примостившуюся на заднем сиденье! Всем девушкам разрешают кататься в Гайд-парке, но фаэтон Паско самый роскошный! Когда я каталась с ним, мне все завидовали.

Прунелла, едва сдерживаясь, слушала болтовню младшей сестры и была очень рада, когда они наконец подъехали к скаковой аллее. Здесь не нужно было пришпоривать лошадей: они сами знали, что от них требуется. Это был дикий потрясающий галоп. Прунелла чувствовала, как поток встречного ветра, омывая ее тело, снимал с души тяжесть. Она знала, что Нанетт старается обогнать ее, поэтому пришпорила кобылу, и сестры пришли к концу аллеи одновременно. Когда девушки, разгоряченные скачками, натянули поводья, чтобы замедлить бег лошадей, они увидели за деревьями всадника, направлявшегося в их сторону. Это был граф Уинслоу. Прунелла отметила, что он превосходный наездник, а затем обратила внимание на огромного черного жеребца под ним, которого она никогда раньше не видела. «Этот конь явно не из пустой конюшни Уинслоу-холла», – подумала Прунелла.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Граф подскакал к девушкам и снял шляпу.

– Доброе утро, мисс Браутон, – сказал он и перевел взгляд на Нанетт.

Но прежде чем Прунелла успела представить сестру, непосредственная Нанетт воскликнула:

– Вы, должно быть, новый граф! Мне так хотелось поскорее познакомиться с вами!

– Весьма польщен, – ответил граф, – я также много слышал о вас, мисс Нанетт.

Нанетт задорно посмотрела на него и сказала:

– И ни одной похвалы, я уверена! Граф рассмеялся.

– Я надеюсь, милорд, – сказала Прунелла, – что вы не против нашей прогулки по скаковой аллее парка?

– На самом деле, – вмешалась неугомонная Нанетт, прежде чем граф успел ответить, – мы думали, что вы будете слишком заняты, чтобы заметить нас тут.

– Я всегда скакал здесь с тех пор, как сел на лошадь, – сказал граф, – и я решил, что Цезарю нужно размяться.

– Значит, его зовут Цезарь! – воскликнула Нанетт. – Это самый красивый конь, которого я когда-либо видела!

– То же самое подумал и я, как только увидел его, – с улыбкой ответил граф.

Не справившись с любопытством, Прунелла спросила:

– Откуда он у вас? Мне трудно поверить, что вы привезли его из Индии!

– Честь этой находки принадлежит Джиму, – сказал граф. – Когда мы прибыли в Саутгемптон, он узнал, что неподалеку проходит конская ярмарка, и настоял, чтобы мы посмотрели, нет ли там подходящих лошадей, на которых мы добрались бы до Холла быстрее, чем в карете.

– И он нашел Цезаря, – заметила Прунелла.

Ей показалось странным, что камердинер может быть прекрасным знатоком лошадей, особенно если дело касалось такого выдающегося животного, как Цезарь.

– Джим очень хорошо разбирается в лошадях, – объяснил граф, – и стремится заполнить стойла, которые, к сожалению, я нашел опустевшими.

Прунелла с трудом удержала слова, которые рвались с ее губ. Она слишком хорошо понимала, что происходит. Видимо, граф продал несколько картин и вместо того, чтобы использовать полученные деньги на необходимый ремонт в доме и на фермах, а также выплатить пособие нуждающимся, он предпочел истратить их на лошадей и, несомненно, на женщин. В ее сознании эти две статьи расходов были неотделимы. Прунелла вспомнила все истории, которые она слышала о лошадях и каретах, за которые денди платили огромные суммы, а затем дарили куртизанкам или просто легкомысленным женщинам, вскружившим им головы.

Ее всегда поражало, что на этих женщин, о которых Чарити говорила, что они приносят только вред, тратились такие деньги, в то время как дети в трущобах голодали, а мужчины, доблестно служившие своей стране во время войны, просили милостыню на дорогах.

Граф посмотрел на нее так, будто почувствовал ее молчаливое неодобрение, и сказал:

– Вы, видимо, не собираетесь комментировать наши с Джимом планы, мисс Браутон?

– Ваши соображения о лошадях меня абсолютно не касаются, – ответила Прунелла.

– Я думаю, что эта прекрасная идея! – воскликнула Нанетт. – Непонятно, почему Прунелла не поддерживает вас, она ведь обожает лошадей.

– Я и сам отметил, какие у вас ухоженные и вышколенные лошадки, – сказал граф.

– Я как раз говорила, что собираюсь в Таттерсол, чтобы купить себе новую лошадь, – щебетала Нанетт. – Стрекоза не слишком быстрая и совсем не такая норовистая, как ваш Цезарь.

– Мне кажется, вы не справились бы с Цезарем, – ответил граф, – но как только в моей конюшне появятся другие лошади, я буду счастлив предложить их вам, мисс Нанетт. Нанетт вспыхнула от удовольствия.

– Спасибо, большое спасибо! И прошу вас не откладывать покупку лошадей, чтобы я могла воспользоваться вашим предложением.

– Вам придется приехать в Холл и поговорить  об  этом  с Джимом, – сказал граф, – а я буду надеяться, что вы нанесете визит и мне. Нанетт тихо засмеялась.

–Можете быть уверены, что я только и мечтаю об этом. Вы такой интересный человек. Мы с Прунеллой были вчера очень разочарованы, что вы не заехали к нам.

– Вы ожидали меня? – спросил граф. Говоря это, он смотрел на Прунеллу, но она намеренно отвернулась, чтобы граф не видел ее лица.

– Прунелла думала, что вы захотите встретиться с ней, чтобы обсудить все эти дела, связанные с вашим имением, – сказала Нанетт. – Дело в том, что она постоянно суетилась вокруг него после смерти вашего отца и тратила все свои деньги на ремонт дома и на помощь вашим людям, так что вы должны быть ей очень благодарны.

Пальцы Прунеллы сжали поводья. Она чувствовала себя очень неловко, но не знала, как остановить сестру. Нанетт повернула лошадь, и теперь и граф, и она скакали рядом с Прунеллой.

– Я, безусловно, очень благодарен вам, мисс Браутон, – ответил граф, – и это большое упущение с моей стороны, что я не заехал к вам, как собирался, но, к сожалению, меня задержали люди, которые специально прибыли из Лондона. «Торговцы картинами... ювелирных дел мастера... и продавцы антикварной мебели», – подумала Прунелла, но сдержалась и ничего не сказала вслух. А Нанетт продолжала свою болтовню:

–Я думаю, это замечательно: вернуться домой после такого долгого отсутствия и найти все таким же, каким оно было много лет назад.

– Не совсем таким же, – сказал граф. – Сад пришел в запустение, а оранжереи, в которых мы выращивали персики и виноград, почти развалились. Прунелла побледнела от негодования, а ее лошадь, словно почувствовав состояние хозяйки, заволновалась. «Как он может! – гневно подумала Прунелла. – Он еще смеет жаловаться! «Сад пришел в запустение»! Если бы я не платила бедному старику Ивсу, и он, и его семья умерли бы с голоду, а что касается этих оранжерей...» Если бы Прунелла говорила вслух, ей бы не хватило слов, чтобы выразить свое возмущение. Но она плотно сжала губы, стараясь не проронить ни звука, иначе высказала бы графу все, что думала о нем.

– Мне хотелось бы загладить свою неучтивость и пригласить вас с сестрой завтра ко мне на обед, – говорил в этот момент граф.

– Мы с радостью придем, правда, Прунелла? – как всегда, первой откликнулась Нанетт.

– Я не уверена, что мы сможем принять ваше приглашение, – холодно произнесла Прунелла.

– Ну конечно, сможем! – настаивала Нанетт. – Ты прекрасно знаешь, что у нас нет других планов, и прошла тысяча лет с тех пор, как я последний раз была в гостях

в Холле. Это просто замечательно, что дом снова обрел хозяина.

И Нанетт подарила графу кокетливый взгляд, который, как она усвоила в Лондоне, прекрасно действовал на мужчин среднего возраста.

– Что ж, с нетерпением буду ждать возможности доставить вам удовольствие, мисс Нанетт, – сказал граф. – Но я думаю, что, поскольку наши семьи знакомы очень давно и, если я не ошибаюсь, мы с вами были представлены друг другу, когда вы лежали в колыбели, разрешите мне называть вас «Нанетт».

– Конечно! – радостно согласилась Нанетт. – И я хочу вам сказать, что вы гораздо симпатичнее, чем я ожидала.

– Благодарю вас, – улыбнулся граф. Будучи не в состоянии больше выносить

этот обмен любезностями, Прунелла пришпорила лошадь.

Воспользовавшись тем, что они остались наедине, Нанетт повернулась к графу и тихо сказала:

–Мне нужно поговорить с вами.

– О моем племяннике? – сразу же догадался граф.

– Да, – ответила Нанетт, – но откуда вы знаете?

Прежде чем он успел ответить, она добавила:

– Я думаю, Прунелла все рассказала вам за моей спиной и настроила вас против Паско. Это подло!

– Прежде чем совершенно напрасно обижаться на сестру, позвольте мне сказать, что я всегда полагаюсь на свое собственное суждение о людях.

– Я уверена, Паско вам понравится. Нанетт улыбнулась графу, и он подумал, что Прунелла была совершенно права, когда рассказывала о красоте сестры.

Кудрявые рыжеватые волосы, голубые глаза, белоснежная кожа и нежный румянец – классический тип молодой англичанки, воплощенная мечта любого мужчины, стосковавшегося по Родине. Ее костюм для верховой езды цвета молодой листвы и шляпа с высокой тульей, обрамленная газовой вуалью, довершали пленительную картину.

Так как Нанетт не хотела, чтобы сестра догадалась о ее разговоре с графом о Паско, она поскакала догонять Прунеллу. Граф же повернул назад и поехал через парк в направлении замка.

– Как весело будет обедать с ним! – сказала Нанетт, поравнявшись с Прунеллой. – И я совсем не понимаю, почему ты так недовольна этим.

– Потому что граф будет тратить на этот обед деньги, которых у него нет.

– О Господи, Прунелла, не будь такой занудой! – воскликнула Нанетт. – Ты не можешь простить ему даже небольшое развлечение, а ведь он так долго не был дома! В любом случае, я хочу его увидеть и поговорить с ним. – О его племяннике?

– Почему бы и нет? – В голосе Нанетт слышался вызов. – Если граф так же ограничен в средствах, как Паско, он, может быть, будет нам еще больше благодарен.

– Ты не должна говорить такие вещи, – быстро сказала Прунелла.

– Почему? – удивилась Нанетт. – Граф должен на коленях тебя благодарить за все, что ты сделала для поместья Уинслоу. Я бы хотела, чтобы Паско был мне благодарен за что-нибудь. Если бы это зависело только от меня, он мог бы истратить все мои деньги до последнего пенса, а я бы только радовалась, глядя на это!

– Нанетт, ты не должна говорить такие вещи! – сердито повторила Прунелла. – Любой мужчина, у которого есть чувство собственного достоинства, не позволит себе жить на средства жены.

– Папа никогда не жаловался на то, что мама была богата, – возразила Нанетт, руководствуясь своей собственной логикой.

– Папа имел достаточно своих собственных денег, – ответила Прунелла.

– Но не столько, чтобы ты тратила на усадьбу Уинслоу, сколько тебе хочется, – уколола сестру Нанетта. – Надеюсь, ты сказала графу, что купила новую плиту для его кухни и перекрасила большой зал после наводнения?

– Я предпочла не говорить об этом.

– Ну и прекрасно, если тебе нравится тратить свои деньги, не получая от них никакого удовольствия, никто тебе в этом не мешает, – заметила Нанетт. – Но я должна сказать тебе одну вещь, Прунелла, что, если ты собираешься пойти на обед к графу, тебе нужно надеть что-нибудь нарядное.

– Мои платья меня вполне устраивают, – возразила старшая сестра.

Нанетт рассмеялась.

– Ты, наверно, сумасшедшая! С самого возвращения из Лондона я не перестаю удивляться, насколько ты старомодно одета и, несовременно выглядишь, но мне не хотелось ничего тебе говорить, чтобы не обидеть тебя. Слова сестры поразили Прунеллу, и хотя ей очень хотелось возразить, в глубине души она знала, что Нанетт совершенно права. На самом деле со времени болезни отца девушка совсем перестала обращать внимание на то, как она выглядит, а после его смерти купила себе несколько черных платьев в ближайшем городке, а через полгода на вторую половину траура добавила к ним два серых платья и одно лиловое. Прунелла понимала, что, хотя ее приобретения и были лучшим из того, что можно было найти в их графстве, они не выдерживали никакого сравнения с обширным и нарядным гардеробом, который Нанетт привезла из Лондона. К тому же Прунелла заметила, как изменился фасон и покрой одежды. Простые, прямые платья в древнегреческом стиле, которые в начале века ввела в моду жена Наполеона Жозефина, уступили место более изощренным нарядам. Теперь юбки платьев расширялись книзу, линия талии осталась высокой, а лиф и юбка обильно украшались кружевами, вышивкой, рюшами или бахромой. Наряды Нанетт были женственными, элегантными и самыми красивыми из всех, которые Прунелла когда-либо видела. Кроме того, вечером женщины носили шляпки без полей, декорированные перьями и драгоценными камнями, а их дневные наряды украшались золотыми галунами, пуговицами и даже эполетами, пока не начинали блестеть так ослепительно, как драгунские мундиры на параде.

– Наверное, я действительно выгляжу слегка старомодной, – смущенно согласилась Прунелла. – Когда у меня будет время, мы поедем по магазинам, и ты поможешь мне выбрать несколько более современных платьев, но завтра вечером я надену черное или серое.

– Тогда я категорически отказываюсь идти с тобой! – заявила Нанетт. – Если судить по тому, что я слышала о графе, он ценит хорошеньких женщин. И мне очень нравится легкомысленная атмосфера, окружающая его. Графа Уинслоу легко себе представить в роли флибустьера или благородного разбойника.

– Что ты забиваешь себе голову всякой ерундой! – возмутилась Прунелла.

– Кто бы он ни был, он настоящий мужчина! – сказала Нанетт. – А ты, хотя и постоянно об этом забываешь, женщина!

– Эту проблему совсем не трудно разрешить, – нашла выход Прунелла. – Я пошлю сказать графу, что мы не придем.

– Если ты это сделаешь, я отправлюсь одна, – пригрозила Нанетт. – Я хочу обедать у графа, и ты не смеешь быть такой злой и упрямой, чтобы лишить меня этого маленького удовольствия.

Прунелла ничего не ответила, и сестра продолжила:

– Я знаю, почему ты с ним так нелюбезна. Это все из-за того, что он сто лет назад сбежал с этой леди «Как-там-ее?» и ты до сих пор не можешь ему этого простить.

– Откуда ты знаешь такие вещи? – Прунелла была поражена.

–Откуда? – повторила Нанетт. – Чему ты удивляешься? Как я могу не знать об этом, когда на каждом углу только и говорят о побеге мистера Джеральда, сколько я себя помню? Да у него была не одна женщина, а дюжины. И она тихо рассмеялась.

– По-моему, когда я была маленькой, то вместо сказок мне рассказывали о приключениях молодого наследника Уин-слоу-холла, и, честно говоря, пока я не встретила Паско, я считала мистера Джеральда прекрасным принцем из моей мечты.

– Нанетт, ты, наверное, шутишь! – воскликнула Прунелла.

– Нет, говорю серьезно! Так что давай обе приоденемся и будем выглядеть как можно лучше. А поскольку размеры у нас почти одинаковые, ты можешь надеть одно из моих платьев, пока мы не купим тебе что-нибудь приличное. Прунелла не смогла удержаться от улыбки.

– Нанетт, это ведь ты дебютантка в свете, а не я.

– Сейчас я себя чувствую пожилой

дамой, которая пытается ввести «мисс Провинцию» в высший свет, – поддразнивала сестру Нанетт, – и бог знает, утонешь ты или выплывешь.

– Я никогда не слышала такой возмутительной... – начала Прунелла, но пока она говорила, Нанетт ускакала, смеясь над собственной шуткой. Единственное, что Прунелле оставалось, – последовать за сестрой.

В тот же день, в то время как Нанетт писала письмо, которое, Прунелла была уверена, предназначалось Паско, она решила навестить старую женщину, нянчившую графа, когда он был ребенком. Еще во время своего визита в Уинслоу-холл девушка собиралась попросить его обязательно заехать к няне Грэй, которая со дня его отъезда непрерывно молилась о его благополучном возвращении домой. Прунелла хотела бы сказать графу о том, что старушка очень слаба и он должен навестить ее, не откладывая свой визит на далекое будущее. Она надеялась, что он сдержит свое обещание. Но поскольку у нее не было возможности поговорить с ним об этом после первого визита в Уинслоу-холл, она решила поехать к няне Грэй сама. Няня, конечно, уже узнала о возвращении графа и наверняка с большим волнением ждет «своего мальчика», как она всегда звала графа. На этот раз дорога к коттеджу няни заняла больше времени, чем обычно, так как Прунелла приказала Доусону ехать не коротким путем, через парк, а воспользоваться проселочной дорогой. Поскольку граф сегодня уже застал их с Нанетт в своем парке, ей не хотелось, чтобы он считал их бесцеремонными соседями. Поэтому лошади везли ее по пыльной проселочной дороге, пока они не приехали в маленькую деревеньку, которая называлась Лоуер-Стодбери, в отличие от Литл-Стодбери и Грэйтер-Стодбери. Деревня состояла из трактира, церкви, маленькой лавки и дюжины коттеджей, в которых жили работники усадьбы Уинслоу. В окрестности деревни стояло несколько домов, хозяева которых были обеспечены немного лучше, среди них выделялся один побольше, теперь заброшенный и обветшалый, входящий во вдовью часть поместья Уинслоу. Поскольку две последние графини Уинслоу умерли раньше своих мужей, этот дом никак не использовался, и Лрунелла часто думала, что его можно восстановить и сдать в аренду, чтобы новые люди оживили общество. «Такие идеи не заинтересуют графа, – подумала она с горечью, – даже если у него найдутся на это деньги». Она вздохнула и мысленно продолжила: «Если он продал Ван Дейка, он, безусловно, поедет в Лондон и станет там охотиться за приданым, как и его племянник». Прунелла была убеждена, что найдется немало женщин, которые будут счастливы отдать все, что имеют, за то, чтобы надеть графскую корону в день церемонии открытия парламента. Когда это случится, у графа будет достаточно денег для восстановления Уинслоу-холла, но картины Ван Дейка уже нельзя будет вернуть. Прунелла так глубоко задумалась, что не замечала ничего вокруг. Неожиданно она обнаружила, что карета остановилась у дома няни Грэй. Та жила на краю деревни немного на отшибе. Дом выбрал для няни отец нынешнего графа, когда отправлял ее на покой, потому что этот дом был более просторным и садик при нем был побольше, чем у остальных. Сначала няня очень гордилась своим новым домиком, хотя и сильно скучала по Уинслоу-холлу. Когда Прунелла навещала ее, дом всегда сиял чистотой, а няня была вполне довольна, хотя иногда и чувствовала себя одинокой. С годами у няни появилось много недугов, и ей стало трудно добираться даже до деревенской лавки. Прунелла видела, что няня живет воспоминаниями, оживляя образ маленького Джеральда Уинслоу. Следовали бесконечные рассказы о «ее мальчике» с его рождения до момента, когда она со слезами проводила его в школу. Кроме того, раньше ей никогда не приходилось покупать себе продукты и заботиться о пропитании – она жила в Холле на всем готовом, – и ей было нелегко делать это. Прунелла приезжала в этот маленький коттедж почти каждый день, так как она знала, что няня не сможет ни приготовить себе еду, ни сходить в лавку. Теперь она вышла из кареты и пошла к дому по выложенной камнями дорожке. Садик перед домом пестрел цветами, но Прунелла заметила среди них и сорняки, и крапиву. Она постучала в дверь и вошла, не ожидая ответа. Девушка знала, что няне трудно вставать с ее кресла.