Текст книги "Охотник за приданым"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
– Вы действительно... собираетесь... это сделать?
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – ответил он. Граф взял ее руку в свои, и она почувствовала, что у нее нет больше собственной воли. Прунелла неспособна была больше думать о том, что следует и чего не следует делать, она полностью подчинилась графу. И он повел ее по узкой дорожке и ввел в церковь. Храм был очень старый и тихий, и их шаги по вымощенному плитами полу гулко раздавались под куполом, пока они шли к алтарю, где их ждал священник, облаченный в торжественный наряд.
Прунелле казалось, что это не она, а кто-то другой отвечает на вопросы священника во время свадебной церемонии, кто-то другой стоит на коленях рядом с графом после того, как их благословили и объявили мужем и женой. Когда церемония была окончена, не говоря друг другу ни слова, они снова прошли по залитому солнцем церковному двору. Джим уже приготовил лошадей, и они отправились дальше. Прунелла смотрела вокруг и изумлялась, как она могла не узнавать родные места и думать, что едет в Дувр, а не домой. Домой! Теперь это слово звучало для нее по-другому, ведь отныне ее домом был не Мэнор, а Уинслоу-холл. Всю свою жизнь Прунелла подсознательно мечтала о том, что в один прекрасный день именно он станет ее домом, и о том, как она будет любить его и заботиться о нем и, хотя это казалось невозможным, восстановит его в прежней красе. И думая о доме графа, она в то же время ощущала его присутствие – присутствие мужчины, чье имя она носила отныне, который только что поклялся ей в вечной любви. Она знала, что он прав, говоря, что она любит его, хотя все это время боролась с собственными чувствами и обманывала себя. Непонятно, как он похитил ее сердце, оно уже давно принадлежало ему, хотя Прунелла скорее согласилась бы умереть, чем сознаться в этом. Это любовь заставила ее ненавидеть Лондон и скучать по дому, и любовь рисовала перед ней его улыбку и странный блеск в глазах, который появлялся, когда граф смотрел на нее. «Я люблю его, – говорила она себе, – но он... не должен был жениться на мне... так!» Но протестовал только ее разум, а сердце замирало и пело от счастья всякий раз, когда она бросала на графа беглый взгляд. И наконец, намного быстрее, чем она ожидала, появились знакомые окрестности Литл-Стодбери. Они миновали деревенский луг, дорогу, ведущую к Мэнору, въехали в открытые ворота каменной ограды Уинслоу-холла, и перед ними встал замок, окна которого сияли, отражая лучи заходящего солнца. Граф остановил фаэтон у широких каменных ступеней крыльца. Двое слуг стояли в дверях, будто ожидая их. Граф передал вожжи груму, обошел фаэтон и, помогая Прунелле выйти, неожиданно поднял ее на руки и внес по ступенькам в дом. Опустив ее в холле, он нежно сказал:
– Добро пожаловать домой, дорогая! Эти слова заставили ее пережить почти то же ощущение, что и его поцелуй. Прунелла смутилась и робко направилась к винтовой лестнице.
– Для тебя приготовлена комната, которая называется у нас «королевской» спальней, – сказал граф. Глаза Прунеллы широко раскрылись от удивления. Она хотела спросить графа, как ее смогли приготовить, откуда слуги могли узнать, что они поженятся. Но они были не одни, поэтому девушка сдержалась и начала молча подниматься по лестнице, чувствуя себя так, будто все происходит во сне, от которого невозможно проснуться. Прунелла прекрасно знала «королевскую» спальню, и ей очень нравилась эта комната. Эта была одна из тех комнат, которые она всегда держала открытыми и чистыми, потому что они были очень красивы. Спальня примыкала к покоям хозяина, а ее окна выходили на озеро и розарий. Прунелла открыла дверь и обнаружила, к своему удивлению, что эта комната с ее огромной кроватью, полог которой поддерживали четыре столбика с вырезанными купидонами, и драпировками синего шелка не была пуста. В ней находилась Чарити, распаковывавшая ее чемоданы, стоявшие открытыми на полу.
– Чарити! – изумленно воскликнула Прунелла. – Как ты здесь оказалась? Старушка распрямилась и сказала:
– Что вы так удивляетесь, мисс Прунелла? Или теперь я должна называть вас «миледи»? Прунелла продолжала смотреть на нее с недоумением.
– Ты... знаешь? Каким образом?
– Как только вы уехали, за мной приехали слуги милорда. В карете шестерней! Вы только подумайте, миледи! В жизни не ездила в таких каретах!
– Чарити... Чарити! Я даже не знаю, что сказать.
– Некогда разговаривать, когда нужно переодеваться, – заворчала Чарити, как когда-то в далеком детстве. – Поторопитесь, снимите это пыльное дорожное платье и наденьте что-нибудь понаряднее, не то милорд пожалеет, что не женился на ком-нибудь другом. Прунелла нервно рассмеялась, хотя была недалека от того, чтобы заплакать. Как все это могло случиться с ней? Как она оказалась здесь, в «королевской» спальне, вместе с Чарити, которая называет ее «миледи»? Пока Чарити помогала ей снять платье, граф прислал сказать, что она может отдохнуть до обеда, который будет в половине восьмого.
– Что ж, это разумно, – одобрила Чарити. – Вам нужно отдохнуть, миледи. Вы же всю ночь почти не спали, все волновались из-за мисс Нанетт.
– Я и сейчас из-за нее волнуюсь, – ответила Прунелла. – Она не должна была убегать во Францию, чтобы выйти там замуж за мистера Лоуэса! Наступило молчание, потом Чарити сказала:
– Я знаю, что вы мне не поверите, миледи, но если я хоть раз в жизни видела двух людей, которые любят друг друга, то это и были мисс Нанетт и племянник милорда.
– Она любит его, в этом я уверена, – с горечью ответила Прунелла.
– И он ее любит. Клянусь надеждой на вечное спасение, что это правда, мисс Прунелла, то есть миледи.
– Ты правда так думаешь, Чарити?
– Зачем я бы стала вам врать, разве я не желаю счастья нашей девочке?
На это ответить было нечего, и Прунелла легла в постель и, как только Чарити задернула портьеры, закрыла глаза. У нее было такое чувство, что когда она проснется, то окажется, что все это ей просто приснилось и она находится не в Уинслоу-холле, а в своей собственной постели в Мэноре. Но, засыпая, она думала не о Уинслоу-холле и не о Мэноре: она видела перед собой графа, с любовью глядящего ей в глаза. Обед закончился. Это был странный обед, сопровождаемый минутами напряженного молчания, смехом невпопад и робкими улыбками, когда Прунелла заставляла себя поднять глаза на своего мужа. Ей казалось, что он никогда еще так не напоминал искателя приключений и одновременно не был так элегантен. Она заметила, что слуги-индийцы украсили стол лучшим фамильным серебром рода Уинслоу. Свечи освещали их обоих мягким трепещущим светом, и Прунелла чувствовала себя так, будто они находятся на сцене и она играет в этой пьесе главную роль, но не знает, чем закончится третий акт. Когда слуги бесшумно покинули столовую, Прунелла спросила:
– Что вы делали в Индии? Пауза перед этим была такой напряженной, что ей казалось: он должен был слышать, как громко стучит ее сердце.
– Я работал, – громко ответил граф.
– Работали?
– Когда-нибудь я подробно расскажу тебе об этом, но сейчас я могу думать только о тебе. Эти слова заставили Прунеллу покраснеть. Вид его милой юной жены показался графу лучшей картиной из всех, какие он когда-либо видел.
– Ты такая юная, любимая, – сказал он ласково, – такая нежная и неиспорченная, что мне трудно поверить, что ты действительно существуешь в этом равнодушном холодном мире, а не мираж и не мечта.
– Вы знали светских дам, и боюсь, что я покажусь вам скучной и неинтересной по сравнению с ними, – робко заметила Прунелла.
– Я мечтаю научить тебя тому, что знаю сам... Граф увидел вопрос в глазах Прунеллы, и добавил:
– Я говорю о любви, дорогая. Прунелла снова покраснела, и граф поднялся из-за стола.
– Вы не хотите, чтобы я оставила вас за стаканом вина?
– Мне не нужно ни вина, ни чтобы ты оставляла меня ни сейчас, ни когда-либо еще! Он предложил ей руку и почувствовал, как ее тонкие пальцы задрожали в его руке. Они вышли из столовой, и Джеральд Уинслоу повел ее по коридору, затем через холл и вверх по лестнице. На площадке она поняла, куда они направляются, и ей захотелось умолять его не портить очарование их первого совместного вечера вместе. Прунелла догадалась, что он хочет показать ей картинную галерею, объяснить, почему он продал картины Ван-Дейка, и попросить у нее за это прощения. «Я должна ему сказать, что... понимаю его поступок... и что... это неважно», – убеждала она себя. Хотя девушка и не замечала этого, ее пальцы сжали его руку, а все тело напряглось, как натянутая струна.
Дверь в картинную галерею была закрыта, и, когда граф протянул руку, чтобы открыть дверь, Прунелле захотелось закрыть глаза и не видеть опустевших стен этой залы. Почему он намерен так ее огорчить в их первый же вечер в Уинслоу-холле? Зачем он хочет все испортить, отнять у нее это ощущение счастья, которое она почувствовала за обедом, которое как бы наполняло воздух вокруг них и становилось все сильнее, пока она не поняла, что это ее любовь к нему. Любовь, которая росла помимо ее воли с каждой минутой, проведенной Прунеллой рядом с графом.
– Вот что я хочу тебе показать, моя дорогая, – сказал граф.
Неохотно, мечтая оказаться сейчас в другом месте, Прунелла заставила себя обвести глазами помещение. На секунду ей почудилось, что она не в картинной галерее, а где-то в другой части дома, которую она никогда раньше не видела. У нее вырвался восхищенный вздох, и Прунелла почувствовала, что граф наблюдает за ней с легкой улыбкой на губах. Три огромные бронзовые люстры сияли зажженными свечами и озаряли стены, которые Прунелла видела оголенными и покрытыми многолетней пылью и которые теперь были искусно выкрашены и создавали идеальный красновато-коричневый фон для картин Ван Дейка в золотых рамах. Это был тот самый изысканный тон, в который, как Прунелла знала по рисункам Иниго Джонса, стены были покрашены первоначально. Бордюры, карнизы и фронтоны выделялись белым на золотом, а портьеры на окнах были из бело-золотой парчи. В таком обрамлении каждая картина смотрелась как драгоценность в оправе, и Прунелла могла только смотреть, затаив дыхание, и не верить в реальность происходящего.
– Это один из моих подарков тебе, любимая, – нежно сказал граф.
Она повернулась к нему и, непонятно как, оказалась в его объятиях.
– Я... Я не понимаю... как вы это сделали? Это так прекрасно... – шептала пораженная Прунелла.
– На самом деле ты хочешь спросить меня, на какие средства сделано все это? – улыбнулся граф.
И он приподнял голову своей юной жены, чтобы видеть ее сияющие глаза.
– Почему ты не веришь мне? Почему ты так убеждена с самого первого мгновения нашей встречи, что я нищий бродяга, который готов поживиться всем, что плохо лежит?
– Я... Я думала, что вы... вернулись в Уинслоу-холл, чтобы найти что-нибудь, что можно продать, – честно призналась Прунелла.
– И когда ты увидела, что я смотрю на картины, ты тут же решила, что я начну с них.
– Вам не придется... сделать это? Граф улыбнулся:
– Видишь ли, я очень богат, моя дорогая, у меня с избытком хватит денег для нас обоих, и я совсем не охочусь за твоим приданым.
– Я... Я никогда... не думала ничего подобного.
– Да, я знаю, – сказал граф,– но ты считала, что я растрачу все семейное достояние на лошадей и лондонские развлечения. Прунелла спрятала пылающее лицо на его плече.
– Простите меня... – прошептала она едва слышно.
Его руки еще крепче обвились вокруг ее нежного стана, и он сказал:
– Я прощу тебя только тогда, когда ты пообещаешь простить мне все те прегрешения, которых я не совершал, а также и те, которые я совершил, любимая.
– Я... обещаю... Это было сказано очень тихо, но граф услышал ее слова и, рассмеявшись, заметил:
– Я думаю, что тебе следует поблагодарить меня за этот первый свадебный подарок. Еще один ждет тебя в спальне, а другие скоро будут доставлены из Лондона, но этот я считаю самым главным. Прунелла медленно подняла голову и ощутила губы мужа на своих губах. В этом поцелуе была вся сила его зрелой страсти, и хотя она и не пыталась противостоять ему или бороться с ним, но была не готова к тому сладостному ощущению, которое охватило ее: и губы, и тело больше не принадлежали ей, она слилась в одно с этим сильным, таким любимым ею мужчиной, который сегодня стал ее мужем. Его губы становились все более страстными и более требовательными, затем она почувствовала ту волну счастья и восторга, которая уже однажды вознесла ее к звездам. «Это любовь», – подумала она. Любовь сильная, неудержимая, прекрасная в своем совершенстве, и ничто в целом мире никогда не сможет сравниться с ней или победить ее. И Прунелла подумала, что если бы ей предложили выбирать между любовью и всеми сокровищами мира, она бы знала, что выбирать. Это была любовь, о которой она мечтала! Граф и его любовь! И никакие картины, деньги и ничто другое никогда не сравнятся с этим счастьем.
– Я люблю... вас! – сказала Прунелла то, что давно таила в своем сердце.
–И я люблю тебя, моя маленькая дорогая недотрога! – шепнул граф, отрываясь на мгновение от ее губ. – Ты увлекла, заинтриговала и очаровала меня с первого момента нашей встречи. Твой полный негодования голос и презрительный взгляд все перевернули во мне...
– Наверное, вы... смеетесь... надо мной.
– Я не смеюсь, я люблю тебя, – продолжил он. – Я искал тебя по всему миру и уже не надеялся встретить.
– Это... правда?
– Разве я мог не полюбить тебя, дорогая, и не только за твою прелесть, но и за то, что ты во всех отношениях не похожа на меня такого, каким я был когда-то.
– Это... неважно, каким... вы были.
– Ты говоришь правду?
Прунелла подняла на него глаза, и они подтвердили ее слова своим счастливым сиянием.
– Я... люблю вас... таким, какой вы есть... и вы правы... любовь... не знает преград... И это прекрасно! Она увидела улыбку на его губах, и он притянул ее к себе и нежно поцеловал. Он целовал ее до тех пор, пока картинная галерея не начала кружиться вокруг них и не исчезла, пока они не остались вдвоем среди мерцающих звезд. И они владели драгоценным сокровищем, о котором мечтают все женщины и все мужчины, – любовью, которую нельзя купить, ибо ее дает Бог!
.
