Текст книги "Серебряная луна"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Император попросил показать ему весь замок, и она провела его по парадным залам. Он одобрил мебель и картины. Ему понравилось все, и он, по-видимому, совершенно забыл о ее чувствах.
– Юно это подойдет, – неоднократно повторял гость. – Он верно служит мне, и я им доволен. Ему здесь будет хорошо, он любит сельскую местность.
– Я тоже, сир, – кротко молвила. Рэв, но он ее не слышал.
Только когда они вернулись в серебристую гостиную, она собрала все свое мужество и сказала нетвердо и нервно:
– У меня нет желания выходить замуж, сир. Нельзя ли убедить графа де Дюрье найти себе кого-то другого или, по крайней мере, отложить помолвку на год?
Проницательные глаза Наполеона, похоже, впервые увидели ее как таковую, и он посмотрел на нее изучающе. Рэв испугалась: у нее возникло чувство, что он проникает в самые тайники ее души.
– У вас нет желания выходить замуж? – переспросил он. – Отчего же? Все молодые женщины выходят замуж, а в вашем положении это необходимо. Кроме того, граф де Дюрье богатый, влиятельный человек. Вы его видели?
– Нет, и ничего не знаю о графе, – ответила Рэв.
– Когда вы его увидите, вы будете просить меня не откладывать помолвку, а поторопиться с формальностями. Умный человек, я ему полностью доверяю. Вы будете счастливы, моя дорогая. Я в этом уверен и покончим с этой детской болтовней. Встретимся за обедом, – резко поднявшись, добавил он.
Рэв ничего не оставалось, кроме как присесть в глубоком реверансе.
После его ухода она сразу помчалась к Арману. Он сидел в кресле, осунувшийся, серый. На нем были бриджи из белого атласа и голубой бархатный камзол. Она догадалась: он переутомился, пытаясь одеться. Эти вещи, как помнила Рэв, Антуанетта вытащила из багажа де Фремона. С самого утра, когда Арман сказал, что оденется для встречи с императором, она дрожала, что платье не подойдет. Уже одно это могло навлечь подозрение на Армана в той роли, которую он принял так легко и без вопросов. И все же Арман сумел все надеть, и Рэв с облегчением воскликнула:
– Ах, вы одеты!
Он сердито нахмурился:
– Да, я оделся, но это было чертовски трудно. У меня кружится голова, как при морской болезни. Камердинерам пришлось поддерживать меня, как ребенка, и натягивать на меня одежду.
– Но вы оделись, – без всякой надобности повторила Рэв.
– Да, и мне в одежде очень неудобно, – раздраженно ответил Арман. – Я думал, что за время болезни похудел, но камзол жмет под мышками и болтается на спине! Кто мой портной? Я скажу этому дураку, что о нем думаю!
– Вы шили одежду в Польше, но можете заказать что-нибудь в Париже, – ответила Рэв. – Император требует, чтобы мы немедленно ехали с ним в Фонтенбло.
– Фонтенбло? Это интересно!
– Он надеется, что вы проведете переговоры о моей немедленной помолвке!
Рэв пристально глядела в лицо Армана. Конечно, он подал бы ей какой-нибудь знак, если бы у него были возражения, но его это не тронуло.
– К сожалению, я слаб, как котенок, и совершенно отупел. Будьте хорошей девочкой и дайте мне бренди. Там, в графине, на столике.
Рэв бросилась за стаканом: Боже мой, он сейчас потеряет сознание, даже губы посинели! Конечно, ему еще рановато вставать с постели, но он так упорен! Она налила ему бренди, он сделал несколько глотков, и довольно скоро его лицо приобрело нормальный цвет.
– Ну вот, уже лучше! Теперь повторите, о чем вы говорили. Я был как в густом тумане.
– Слушайте же: император пожелал, чтобы вы и я поехали с ним в Фонтенбло, и там вы должны заняться моим браком с графом Жилем де Дюрье. И еще, Арман, он забирает у меня Вальмон!
– Вот дьявол! – воскликнул Арман. – Но почему?
– Он хочет подарить его кому-то из своих генералов. Император награждает их титулами и землями, но я никак не думала, что, едва вернув мне поместье, он снова его отберет!
Голос у Рэв сорвался, на глаза навернулись слезы.
– Правда, вы же выходите замуж, вам не нужен будет Вальмон.
Внезапно Рэв разгневалась и топнула ногой.
– Вы так же бездушны, как и император! – воскликнула она. – Почему мне нельзя жить здесь? Я не намерена выходить за графа де Дюрье! Ни один император в мире не заставит меня выйти за него!
Арман изумленно смотрел на нее поверх бокала. Прошла вечность, прежде чем он заговорил.
– Вы так прекрасны, когда сердитесь, – наконец произнес он. – Только сейчас я понял, как вы красивы! Я вас считал просто очень милой девушкой, которая выхаживает меня. Может быть, вы монахиня – раз я забыл, что вы женщина? Но теперь я вижу, что вы совершенная женщина; и если вы не хотите выходить замуж за этого графа, то я не вижу, с какой стати вам себя принуждать. Я поговорю с императором. Сообщу о нашем решении. Предоставьте это мне.
Рэв всхлипнула и вдруг опустилась на колени у его ног, взяв его за руки.
– Нет, Арман, нет, – сказала она. – Вы оскорбите императора. Для вас опасно, очень опасно ссориться с ним, лучше не противоречьте ему ни в чем. Вы должны мне пообещать здесь и сейчас, Арман, что согласитесь на все его предложения!
Арман отставил бокал.
– Почему? – спросил он. – Я не боюсь Наполеона Бонапарта. В конце концов, кто он такой? Маленький…
– Нас могут подслушать! – приложив пальцы к его губам, прошептала Рэв. – Вы не понимаете, но я умоляю вас сделать так, как я хочу. Мы вместе поедем в Фонтенбло, раз это угодно императору, и вы устроите мое бракосочетание. Я соглашусь на это, я соглашусь на все, только, пожалуйста, будьте осторожны! Обещайте, что вы не скажете ничего, что может быть дурно истолковано и использовано против вас!
– Черт возьми, чем вы так напуганы? – спросил Арман. – Вы дрожите, Рэв, что вас так угнетает? Ну же, я хочу знать правду!
– Да нет, ничего такого! – воскликнула Рэв. – А дрожу я потому, что для меня было ударом – узнать, что Вальмон будет отдан кому-то другому… Вообще-то все правильно, я не буду жить здесь, уеду к мужу. Устроила шум из ничего! Ах, Арман, пообещайте мне, что вы согласитесь со всем, что скажет император!
– Вы зря расстраиваетесь, – усмехнулся Арман, – я не боюсь его!
– Кого это вы не боитесь? – услышали они из дверей властный голос.
Оба встали: Рэв бледная и дрожащая, а Арман на вид совершенно спокойный, с легкой улыбкой.
– К вашим услугам, сир, – поклонился он.
Император прошел в комнату.
– Я рад, что вы встали с постели, маркиз; но удовлетворите мое любопытство, скажите, о ком вы говорили?
– О вас, сир, – ровным голосом ответил Арман.
Рэв ахнула, но Наполеон неотрывно смотрел на Армана. Он приблизился к Арману почти вплотную, и из-за своего роста ему пришлось смотреть снизу вверх.
– Сядьте, – приказал он. – Вы, очевидно, еще не совсем здоровы. Рана уже зажила?
– Благодарю, сир, мне значительно лучше. Я ослаб, потому что суетливые женщины кормят меня кашей и пюре!
Губы императора тронула чуть заметная улыбка. Он сел в кресло с высокой спинкой и указал Арману на другое. Рэв опустилась на диван, сцепив пальцы; глаза ее казались огромными и почти черными на белом, без кровинки лице.
– А теперь скажите, молодой человек, почему вы меня не боитесь? – спросил Наполеон.
– Я вообще не боюсь тех, кого не видел и с кем не знаком, сир.
– Хороший принцип, надеюсь, мои враги не примут его на вооружение, – одобрил император. – Я навел о вас справки, маркиз. Вы кажется, много путешествовали и хорошо знаете Англию.
Рэв боялась, не слышат ли мужчины громкое биение ее сердца? Откуда, спрашивается, император получил эти сведения? Конечно, у него повсюду имеются шпионы… А вдруг он играет c ними, вдруг ему уже донесли, что настоящий маркиз д'Ожерон убит в Амстердаме? Может быть, он просто подталкивает Армана, чтобы тот выдал себя сам?
Арман по-прежнему держался невозмутимо, лишь слегка нахмурился.
– Вам, вероятно, сообщили, сир, о той досадной штуковине, которая приключилась со мной после ранения. У меня очень плохие отношения с памятью, я иногда не понимаю, я ли это на самом деле. Вы говорите об Англии, но я помню только, что это приятная страна с огромными деревьями и зелеными парками и что в одном поместье, которое я посетил, не знаю, правда, где именно, водится отличная форель!
– Вы сможете снова посетить Англию, маркиз, когда я поставлю ее на колени, – мрачно произнес Наполеон и плотно сжал губы.
– Англия может быть побеждена, но она никогда не станет на колени, – уверенно заявил Арман. – Она умрет как хороший солдат – стоя!
Рэв зажмурилась. Это конец! Арман сам подписал себе смертный приговор. Но к своему удивлению, Рэв услышала смех императора. Она открыла глаза. Да, он смеялся, действительно смеялся!
– Отлично сказано, маркиз! Отлично! Я должен это запомнить. Хорошие солдаты умирают стоя! Да, с таким призывом можно обратиться к моим победоносным войскам!
Посмотрев на каминные часы, он встал:
– Разрешите проводить вас в столовую, графиня! А с вами, маркиз, мы встретимся в Фонтенбло. Когда вы поправитесь и окрепнете, вы привезете во дворец сестру и устроите ее будущее, а о вашем мы поговорим отдельно. У меня всегда найдется место для умного, мужественного молодого человека!
Арман не успел вымолвить и слова: император уже галантно предлагал руку даме. Виконт Шерингем рухнул в кресло, схватился за голову и вслух произнес:
– Вот интересно, почему я это сказал? Почему меня так потянуло говорить об Англии?
Глава 8
Иможен де Монестье вышла из зеленой мраморной ванны и остановилась перед овальным зеркалом, окруженным пухленькими купидонами, Зрелище вполне удовлетворяло ее: совершенное тело, высокая грудь, безупречно белая кожа, легкий румянец – словом, не женщина, а жемчужина!
Горничная обернула ее большим пушистым полотенцем. Иможен опустилась в глубокое кресло и позволила второй горничной вытереть ей ноги, а третья уже держала поднос с пудрами, духами и лосьонами. Многие осуждали и высмеивали экстравагантный образ жизни Иможен де Монестье, но она давно не обращала внимания на пересуды. Условности перестали для нее существовать в тот день, когда юной девушкой она убежала из монастыря, куда ее определили на ученье родители, и приехала в Париж на вьючной лошади какого-то красивого торговца. Это была первая, но далеко не последняя ее эскапада. Невероятно притягательная, умная и жестокая, как большинство авантюристов, она наслаждалась жизнью, пренебрегая всем, кроме собственных желаний и неуемных страстей.
В словаре Иможен отсутствовали слова «любовь» и «нежность». Вокруг нее всегда были мужчины – они восхищались ее красотой, жаждали ее любви, но становились просто рабами, а когда надоедали ей, она легко меняла любовников, менее всего задумываясь, что разбивает чье-то сердце.
Она принадлежала к одной из самых именитых аристократических ветвей Бурбонов. Правда, она пренебрегла их традициями, выйдя замуж за выскочку – наполеоновского генерала, но все равно оставалась стопроцентной аристократкой. И в Париже, и в Фонтенбло хватало красавиц, но ни одна в окружении Наполеона не обладала столь удачным сочетанием красоты и породы. Врагов у нее было не счесть. Родня ненавидела ее за переход в стан врага. А новое дворянство рядом с родовитой Иможен чувствовало себя не в своей тарелке. Ей не прощали безупречного вкуса и утонченности, впитанной с молоком матери, подчеркивавшей их грубоватую вульгарность.
Ее муж, новоиспеченный герцог де Монестье, любимец императора, крупный и некрасивый, был прирожденным солдатом. О его мужестве на поле брани ходили легенды, а солдаты гордились своим командиром. Но под холодным взглядом жены все его триумфы казались несущественными. Тупой и нечувствительный в отношениях с женщинами, Фабьен был в полной власти Иможен. Он бешено ревновал ее, но по горькому опыту знал, что яростью и обвинениями ничего от нее не добьется, кроме холодной улыбки и вопроса, не желает ли он, чтобы она сейчас же покинула его раз и навсегда. Он не представлял себе жизни без Иможен. Человек, при одном упоминании имени которого трепетали целые армии, сам трепетал и обливался потом под спокойным, ироничным взглядом собственной жены.
– Когда-нибудь я тебя убью! – не раз говорил он ей.
– Почему не сейчас? – изогнув нежную шейку, ласково спрашивала она.
Париж не переставал удивляться замужеству Иможен, и, хотя их брак со временем не распался, все по-прежнему продолжали гадать, чем же все это кончится.
– Хоть бы раз с ней случилось какое-нибудь несчастье, – говорила младшая сестра Наполеона, принцесса Полина Боргезе.
Сама она была красива, как греческая богиня, но рядом с Иможен ее очарование бледнело, как луна при свете солнца, и она страстно ненавидела герцогиню, чем только веселила ее.
Красота Иможен требовала экстравагантной, экзотической роскоши. Фабьен де Монестье получал срочные сообщения накануне битвы, а иногда даже на поле боя. Его жене вдруг нужны были деньги или драгоценности и трофеи из стран, которые он покорял именем Наполеона. Сначала запросы жены ужасали генерала, но когда она спокойно и настойчиво стала угрожать, что бросит его, он сдался. Каждую неделю в Париж летели гонцы с запечатанными свертками, везли тяжелые ящики с картинами, мебелью, гобеленами и скульптурами из завоеванных городов.
Император относился к этому спокойно, и свет решил, что он сам влюблен в Иможен. На самом деле все было не так: Наполеона вообще не трогала ее красота. Но кое-что их все-таки связывало. Оба были одинаково хитры, чрезмерно честолюбивы и в определенных обстоятельствах абсолютно безжалостны. Императору льстило, что один из самых выдающихся его генералов женат на женщине, которая по своему рождению должна была бы находиться в стане его врагов. Он находил Иможен полезной. Через нее он узнавал все о самых видных и агрессивных представителях старого режима.
– Расскажите мне об этом человеке, – говорил он и называл имя герцога, о котором ему донесли, что тот плетет против него какую-то интригу.
– А, кузен Жерар! – смеялась Иможен. – Вам нечего опасаться с этой стороны. Довольно мрачный тип, но его жизнь – образец добродетели. Ему не повезло в любви, вот он и растрачивает себя в бесплодных интригах. А донос Фуше можно выбросить в мусорную корзину!
Фуше, маленький и хитрый, с глазами-щелочками на смуглом лице, занимал при Наполеоне посты министра внутренних дел и шефа полиции. Он терпеть не мог Иможен, потому что она высмеивала его, но ему никак не удавалось уличить ее в действиях, враждебных Наполеону. Месяцами его шпионы следили за ней, но не поймали ни на чем, кроме многочисленных супружеских измен, которые Иможен и не пыталась скрывать. Он покраснел от ярости, когда Иможен на торжественном балу при всех спросила его, не намерен ли он сам пополнить список ее любовников, который так энергично составляет. Смех Наполеона сделал оскорбление почти невыносимым. А она не унималась:
– У меня нет секретов, месье Фуше, но если вы мне не верите, разрешаю вам сесть за ширмой у меня в спальне. То, что вы услышите, будет, безусловно, поучительно, но ничего вам не даст!
После этого Фуше оставил ее в покое. Все знали, что это зловещий знак; но Иможен совершенно не боялась. Фактически она не боялась ничего, кроме старости и утраты красоты.
Но до этого еще далеко, решила она, свежая после ванны, вытертая, напудренная и все еще обнаженная, стоя перед зеркалом, пока ее горничная держала наготове мягкую, прозрачную сорочку индийского муслина.
Несколько минут спустя в белом бархатном пеньюаре, отделанном бесценным кружевом из какой-то завоеванной страны, Иможен вышла в будуар, где несколько человек ждали, чтобы она удостоила их беседой.
Двоих она сразу удалила жестом, третьему позволила остаться.
Граф Меттерних, австрийский посол, не удивился благосклонности к собственной персоне. Высокий и стройный, с надменной улыбкой, он слыл одним из самых интересных людей в Париже и неизменно пользовался расположением прекрасного пола. Они с Иможен уже не были любовниками, теперь они нужны друг другу в совершенно ином качестве. Письма посла на родину обогащала информация Иможен, которая лучше всех знала, что происходит при дворе.
– Вы получили мое послание, Клеман? – спросила Иможен.
Он поцеловал ей руку и пробормотал изысканные комплименты, безо всяких эмоций глядя в прекрасное лицо.
– Да, получил, но у меня нет сведений об этом молодом человеке, – ответил граф Меттерних.
– Но Фуше совершенно уверен, что три или четыре года назад он был в Австрии!
– Может быть, но меня тогда там не было, – ответил граф Меттерних. – Однако имя я припоминаю. Погодите, что-то вертится в голове, причем имеющее отношение к моей семье.
– Ну, ну, рассказывайте! – нетерпеливо потребовала Иможен.
– Да, вспомнил, это связано с моей кузиной Камиллой. Милая девушка, ее отцу принадлежат большие земли севернее Вены… Чуть не разразился скандал, но ничего, удалось замять. Она влюбилась в какого-то молодого человека, он соблазнил ее, а жениться не пожелал.
– А имя? – затаив дыхание, спросила Иможен.
– Имя, имя… Да, я уверен, почти полностью уверен, что это он и был – Арман д'Ожерон. Но для вас я разузнаю о нем больше. Сегодня же напишу бабушке Камиллы, она сейчас живет в Шантильи, и вы все будете знать об этом молодом человеке. А почему он вас так интересует?
– Вам обязательно задавать этот вопрос? – подняла брови Иможен.
– Он красив, не отрицаю, но, по-моему, вряд ли в вашем вкусе, – ответил граф Меттерних.
– А у меня есть вкус? – спросила Иможен.
– У каждого имеется определенный идеал противоположного пола, он проявляется даже в мимолетных увлечениях…
– И каков же мой идеал? – забавлялась Иможен. – Фабьен? Или вы?
– Нет, конечно, но в каждом из нас есть что-то от вашего типа: мы оба честные люди, мы не делаем секрета из своих желаний, а наши желания происходят от страстного увлечения.
Иможен запрокинула голову и засмеялась. Пеньюар распахнулся, почти не оставляя ничего воображению.
– Ах, ну это уж слишком! Вы, мастер интриги, можете вообразить себя страстно увлеченным?
– Я говорил о себе не как о дипломате, а как о мужчине, – заметил граф.
– А сочетание того и другого это и есть мой Клеман? – осведомилась Иможен. – Нет-нет, мой друг, у вас с Фабьеном нет ничего общего, и ни один из вас ничуть не похож на Армана д'Ожерона.
– Вы так и не ответили мне. Почему он вас так интересует? – спросил граф.
– Потому что он не интересуется мной, – с чарующей улыбкой ответила она.
– Не может быть! – поразился граф.
– Увы! Я улыбалась ему, я даже… так сказать, пустила в ход все свои хитрости, а он по-прежнему абсолютно равнодушен!
– Тогда, наверное, он не совсем здоров.
– Это верно, рана еще свежа, но я не думала, что от этого он перестанет быть мужчиной, – засмеялась Иможен. – Все равно я хотела бы узнать о нем больше. Вы поможете мне?
– Разумеется; приказывайте, госпожа, – поклонился граф. – Вы узнаете все подробности обольщения моей кузины, как только гонец съездит в Шантильи и привезет ответ на мой запрос.
– Раз вы уходите, скажите тем, кто ждет, что сегодня утром я больше никого не приму. У меня немного болит голова.
– Это будет очень жестоко по отношению к юному Жюлю де Мери! Он ждет, по-моему, почти три часа. Мальчик страдает, Иможен! Это видно с первого взгляда, он весь извелся.
– Не говорите о нем, – передернула плечами Иможен. – Он мне наскучил. С ним страшная тоска! Я запретила ему появляться здесь, но он оказался так глуп, что ослушался моего приказа.
– И все же вы хоть сколько-то его любили, а этого достаточно, чтобы поглотить его тело и душу, как случилось еще со многими, – упрекнул ее граф.
Иможен засмеялась:
– Любила его! Дорогой мой, неужели вы до сих пор не поняли, что я никогда никого не любила, разумеется, кроме себя?
– Я поклонник истины, но иногда она меня пугает, – заметил граф Меттерних.
Он поцеловал руку Иможен и повернулся к двери.
Какой напыщенный стал Клеман, думала она; а ведь когда-то… Правда, ходят слухи, что у него тайная связь с герцогиней д'Абрантес, но с Клеманом ни в чем нельзя быть уверенной. Он слишком сдержан, слишком учтив и замкнут, когда дело касается женщины. Вот уж кто себя не выдаст!
Иможен потянулась, зевнула и посмотрелась в зеркало. Было еще рано, а встреч до вечера у нее ни с кем не намечалось. Она дотронулась до колокольчика; горничная вошла неслышно.
– Скажи графу Жюлю де Мери, что я приму его, и позаботься, чтобы нас не беспокоили, пока я не позвоню тебе.
Она подумала о молодом Жюле де Мери, но почему-то в глазах у нее стояло лицо человека с утомленными серыми глазами и забинтованной темной головой.
Однако именно в этот момент Арман вовсе не выглядел утомленным. Он сидел на диване в апартаментах Рэв и слушал сплетни, которые ей рассказали вчера вечером.
– Говорят, граф Луи де Нарбон был последним любовником Марии-Антуанетты. Думаете, это правда?
– Почему бы не спросить его? – ответил Арман.
– Нонсенс! – отрезала Рэв. – Я лишь передаю вам то, что мне сказала принцесса Полина. У нее о каждом найдется какой-нибудь фантастический анекдот, но она добра ко мне, и не скрою, мне это льстит.
– Не пойму почему, – пожал плечами Арман. – Да, она сестра императора, но его семья обязана своим положением исключительно ему. Вся их помпезность и снисходительная любезность просто смешны, если подумать, кем они были, пока Наполеон не возвысил их.
– Такой же несносный, как моя двоюродная бабушка! – вспыхнула Рэв. – Помните, как она…
Нет, Арман не может помнить свою встречу со старой герцогиней. И в качестве маркиза д'Ожерона он никогда ее не видел. Рэв быстро сменила тему:
– Зачем император вызывал вас вчера вечером?
– Он спросил меня, согласен ли я стать его личным адъютантом, когда окрепну, – ответил Арман.
Рэв вскочила с кресла.
– Арман! И вы мне не сказали!
– Вот сейчас говорю.
– И как вы намерены поступить?
– Разве у меня есть выбор? – удивился Арман. – Я думал, это следует понимать как приказ императора, которому надо подчиниться или умереть. Я поблагодарил за честь и сказал, что как только доктор Корвизар сочтет меня пригодным к службе, тотчас буду в его распоряжении. А пока что, как и собирался, займусь устройством вашего замужества.
– Он что-нибудь сказал на это? – спросила Рэв.
– Да, он напомнил мне, что сегодня приезжает граф Жиль де Дюрье, и отзывался о нем в самых высокопарных выражениях. Ему самому, похоже, не терпится повидать графа.
– Вы знаете, почему император так к нему относится?
– Нет, – ответил Арман. – Что-то особенное?
– Принцесса Полина сказала мне, что это последний и самый ценный его астролог.
– Астролог? Это все объясняет! Я слышал, Наполеон не вступает в битву, не посоветовавшись со звездами, и даже в поход берет с собой гадалок, Я этому не верил, но теперь склонен думать, что это правда. Меня беспокоит его отношение к графу: он до небес превозносит этого человека!
– Значит, если я откажу де Дюрье, мы навлечем на себя гнев и враждебность императора.
– Бросьте! Бони любит, конечно, чтобы его желания выполнялись, но не может же он зайти так далеко, чтобы требовать от девушки, которую и видел-то два раза в жизни, выйти замуж за человека, который верит в планеты и несет всякую чушь!
– Кое-кто не считает это чушью!
– Ну, если вас интересует мое мнение, то все это чушь от начала до конца! В чем-то этот ваш император может быть велик, но в чем-то ничтожно мал!
– Почему вы сказали «этот ваш император»?
– Разве я так сказал? Наверное, я имел в виду тех, кто так с ним носится.
Рэв помолчала, потом заметила, стараясь скрыть досаду:
– Вчера вечером вас удостоила внимания герцогиня де Монестье…
Арман откинул на подушки голову и закрыл глаза; на губах его заиграла улыбка.
– Арман, вы находите, она очень красива?
Арман открыл глаза.
– Кто? Принцесса Полина?
– Разумеется, нет! Мы же говорим о герцогине де Монестье!
– Она довольно хороша, но в свое время я встречал женщин не хуже. Если честно, Рэв, мне здесь скучно! Я никогда тут не был, но почему-то все кажется мне давно знакомым и приевшимся! Все эти церемонии, люди, их манерничание, притворный смех – право, меня одолевает зевота. Давайте вернемся в Вальмон!
Рэв вся зарделась от счастья… но тут же свет перед ней потух.
– Вы забыли, что через несколько дней Вальмон больше не будет принадлежать мне!
– Да, действительно. Но ведь император обещал щедро заплатить за него?
– Это будет приданое для его любимого астролога! – с горечью произнесла Рэв.
Уловив ее тон, Арман выпрямился и протянул ей руку.
– Подумайте, Рэв! Если мысль об этом браке делает вас несчастной, клянусь, я смогу воспрепятствовать ему, нравится это императору или нет! Но ведь как-то вечером, когда мы говорили об этом, вы сами настаивали, чтобы я не перечил. Вероятно, поэтому я и согласился помочь императору надеть вам на палец кольцо!
– Да, все так.
Рэв встала и отошла к окну, повернувшись спиной к Арману и уставясь на фонтаны в саду.
Сказать ему сейчас или еще немного подождать? Он еще не готов к путешествию. Доктор Корвизар считает, что ему еще неделю-другую нужно провести в покое. «Он должен окрепнуть, мадемуазель, – сказал он. – Пока никаких танцев и верховой езды». Ему нельзя скакать верхом! А если Арману придется бежать из Фонтенбло, то именно верхом… и солдаты Наполеона погонятся за ним.
Нет, пока рано. Она еще не смеет открыть ему правду. Остается только молиться, чтобы в эти дни не произошло ничего страшного.
Она заставила себя улыбнуться ему.
– Давайте не будем ничего решать, пока не увидимся с графом. Может быть, он не так ужасен, как мы вообразили. А если он хороший астролог, попросим его предсказать нашу судьбу. Интересно же, что ждет нас в будущем.
Пока Рэв говорила, Арман напряженно сдвинул брови. Ей было знакомо это выражение: он пытается поймать ускользающие образы прошлого, пытается уловить тихий, но упорный внутренний голос, напоминающий о чем-то незавершенном. Только вот о чем?..
– Вам нужно сегодня отдыхать, – сказала Рэв. – А меня пригласила прокатиться принцесса Полина. Она хочет показать мне скалы в лесу Фонтенбло.
– Вполне невинное времяпрепровождение, – одобрил Арман. – А я по вашему совету останусь здесь и подремлю.
– А когда я вернусь… – начала Рэв.
Ее прервал стук в дверь.
– Войдите, – разрешила она, предполагая, что это Антуанетта.
Но в комнату вошел паж в переливчатой зеленой ливрее с алой отделкой, ливрее слуг герцогини де Монестье. С низким поклоном он подал Арману записку.
– Я подожду ответа, месье, – сказал он и спиной попятился к двери.
Арман читал записку медленно и почему-то с усмешкой. Рэв почувствовала, как в душе закипает гнев, а вместе с ним и жестокая, опаляющая ревность, грозящая поглотить все ее существо. Какая уж тут осторожность! В конце концов она не выдержала:
– Что ей нужно?
Арман поднял взгляд и широко улыбнулся:
– Она приглашает меня, милая сестричка, прокатиться верхом и посмотреть на скалы в лесу под Фонтенбло, а потом посетить ее городской дом и выпить бокал вина. Невинное времяпрепровождение, не так ли?
– Но вы ведь не поедете? – спросила Рэв срывающимся голосом.
– Отчего же? – удивился Арман. – Может быть весело, а то и… поучительно. Кто знает?
