Текст книги "Парижский поцелуй"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Барбара Картленд
Парижский поцелуй
Глава 1
Поезд медленно подходил к Северному вокзалу. Из окна вагона Шина смотрела на носильщиков в синих комбинезонах, которые бежали по платформе, крича и подавая знаки пассажирам.
Она была в Париже! Сердце Шины забилось от радости. Но на смену радости пришло состояние ошеломленности. Вокруг было так шумно и необычно, что даже жажда приключений, не угасавшая в ней во время всего путешествия, померкла теперь от той растерянности, которую она ощутила. Шина поднялась и потянулась к багажной сетке над головой, куда носильщик в Кале положил часть ее багажа. И тут взгляд девушки упал на золотое кольцо на безымянном пальце левой руки, и она вздрогнула. Увидев его, она вспомнила, что не имеет права забывать о нем ни на секунду.
– Ты не забыла, что должна надеть кольцо? – спросил ее дядя Патрик О’Донован за два дня до отъезда.
– Кольцо, дядя Патрик? – удивилась Шина.
– Конечно, моя дорогая девочка, замужней женщине полагается носить обручальное кольцо, – улыбнулся он.
– Да, я забыла.
– Я куплю его тебе в ювелирном магазине. Раньше мне никогда не приходилось этого делать, несмотря на весь мой многолетний опыт общения с женщинами. Черт возьми, вот уж не думал, что когда-нибудь придется это делать! – Он засмеялся своей собственной шутке.
Но лицо Шины оставалось серьезным, и она тихо сказала:
– Я не подумала о кольце.
– Согласись, могло бы показаться странным, если бы ты явилась без него, – благодушно заметил Патрик О’Донован. Но затем ее внутренняя напряженность передалась ему, и он спросил тихим и ласковым голосом, так хорошо ей знакомым: – Ведь это не смущает тебя, Меворнин?
– Нет, нет… правда нет, – солгала Шина, не желая показаться глупой из-за того, что ее волнуют такие пустяки.
– Ну вот и хорошо, – с облегчением ответил дядя. – Я отлучусь, чтобы выбрать тебе символ счастливого брака. Ты бы лучше дала мне что-нибудь, чтобы можно было показать размер твоего пальца.
Шина достала из шкатулки клубок шелковых ниток и, обернув нитку вокруг пальца, отмерила кусочек, который соответствовал его размеру, Патрик О’Донован сунул нитку в карман жилетки и ушел насвистывая.
Оставшись одна в сыром полуподвале кухни, Шина посмотрела на свой палец и, вздохнув, с явной неохотой вернулась к раковине, где ее, как всегда, ждала гора немытой посуды…
– Носильщик! Носильщик!
Шина подозвала невысокого мужчину средних лет с обвисшими усами в небрежно сдвинутом набок берете. Передав ему несколько пакетов через окно, она прошла по коридору к проводнику, который выдавал багаж пассажирам.
Женщина, стоящая перед Шиной, дала проводнику на чай, и девушка поняла, что от нее ждут того же. Она порылась в сумке. У нее почти не осталось франков. Перед отъездом, когда она сказала, что у нее слишком мало денег на дорогу, дядя Патрик успокоил ее.
– Они встретят тебя в Париже, – сказал он уверенно.
И теперь Шина надеялась, что его слова не останутся пустым звуком, в противном случае она не знала даже, как оплатить такси. С несвойственной ей откровенностью она призналась носильщику, что будет ждать частную машину, которая должна прийти за ней.
– Пойдемте со мной, мадемуазель, – пригласил тот и начал быстро спускаться по платформе.
Внезапно до сознания Шины дошло, что он назвал ее мадемуазель.
Неужели она так не похожа на замужнюю даму, что даже носильщик не смог поверить в вероятность существования мужа? Она бросила взгляд на свой багаж. На ярлыках было старательно выведено ее рукой печатными буквами подтверждение легенды: «Миссис Лоусон».
– Почему Лоусон? – спросила она дядю, когда он назвал ее будущую фамилию.
– А почему бы и нет?
– Это слишком просто. Ты мог бы выбрать что-нибудь поинтересней.
– Но, Меворнин, именно этого нам и не надо – ничего, что будет привлекать внимание и отложится в памяти. Лоусон – простая фамилия. Ее носят сотни тысяч англичан; о такой никогда и не вспомнишь, понимаешь?
– Да, возможно, ты и прав, – согласилась Шина. – Но если у меня есть возможность выбора…
– Придет день, моя дорогая, и ты выберешь себе фамилию по вкусу, – улыбнулся Патрик О’Донован. – У тебя будет новая фамилия и мужчина в придачу, и слава богу. Разве Париж не самое подходящее место для романтических встреч?
– Ты и правда думаешь, что я выйду замуж за француза? – спросила Шина.
– Надеюсь, нет, во всяком случае, до тех пор, пока ты заботишься обо мне. А я так в этом нуждаюсь, моя милая девочка.
– Однако ты отсылаешь меня от себя, – заметила она с укором.
Патрик О’Донован отвернулся. Шина давно заметила, что иногда ему трудно было смотреть ей в глаза.
– Что поделаешь, – медленно произнес он. – Да, что поделаешь.
Он вздохнул и поднялся с намерением выйти из комнаты, но Шина остановила его:
– Послушай, дядя Патрик, ты знаешь, что я не хочу ехать в Париж. Знаешь, что мне не нужна эта работа. Вдруг твое сердце не выдержит. И если мы оба хотим, чтобы я осталась, тогда давай откажемся от этого предприятия.
– Есть основания, не позволяющие мне так поступить, дорогая.
– Что за основания? Что это за друзья, требующие от тебя таких жертв. И друзья ли они?
Патрик О’Донован прошелся по кухне и встал спиной к огню. Всегда, когда он останавливался там, Шина знала по выражению его лица, что сейчас он входит в роль и начнет произносить слова, навязшие на зубах, слова, которые уже автоматически слетали с его губ.
– Ты должна довериться своему бедному старому дяде, – начал он. – Ведь я всегда делаю то, что лучше для тебя. С тех пор как у тебя никого не осталось, кроме меня, и твои бедные отец и мать – пусть земля им будет пухом – утонули, я заботился о тебе как о собственном ребенке. Малышка Шина – бедная сиротка, у которой никого не осталось, кроме дяди. Я делал все, что было нужно тогда, моя дорогая, и я отстаиваю твои интересы сейчас. И поверь мне, Бог – свидетель, я думаю о тебе и теперь.
Шина вздохнула. Знакомые слова. Дядя всегда так говорил, когда хотел настоять на своем и поступить так, как считал нужным.
– Очень хорошо, – коротко сказала она. – Пусть будет Лоусон. И когда я еду?
– Через две недели, – ответил он.
Никогда две недели не пролетали для Шины так быстро. И вот она здесь, в Париже. Приключения начинаются. Это наполнило ее тревогой, перерастающей в страх.
Все было так неожиданно, так не похоже на то, что она когда-либо себе представляла.
«Я пропаду», – не однажды это приходило ей в голову за две прошедшие недели. Но теперь, шагая за носильщиками, она неожиданно воспряла духом. В кои-то веки еще доведется увидеть Париж.
Даже запахи станции были для нее непривычны. Было что-то волнующее в том, насколько отличались попадающиеся ей по пути люди, в их голосах, взлетающих до раздражающе высоких нот, и даже в том, как внезапно выглядывало солнце, освещая улицу.
Шину снова начало тревожить то обстоятельство, что у нее осталось так мало денег. Приедет ли машина? Носильщик остановил свою тележку. Теперь они оба стояли, и девушка не представляла, что ей делать дальше. Она бросала тревожные взгляды на вереницу подъезжающих машин. Внезапно она обратила внимание на высокого мужчину, который направлялся к ней. И когда он, подойдя, снял шляпу, ее поразила выразительность его серых глаз, которые выделялись на фоне смуглой кожи.
– Миссис Лоусон?
Этот вопрос был обращен к ней.
– Нет… то есть да, я миссис Лоусон. – ответила она поспешно.
– Здравствуйте. Я Люсьен Мансфильд. Мадам Пелейо попросила меня встретить вас.
– Как мило… Я надеялась, что кто-нибудь встретит меня.
– Машина вон там, – указал он.
И носильщик, не требуя дальнейших пояснений, отправился к ней со своей тележкой.
– Хорошо ли прошло путешествие?
– Да, спасибо.
Вопрос был чисто формальным, и Шина, проследовав за своим багажом к большому дорогому лимузину, подумала, что ее провожатый скован и нерешителен. И еще в нем было что-то такое, что заставляло ее быть начеку и следить за каждым своим словом.
Наконец, она решила, что он, должно быть, англичанин, и это очень удивило ее.
Ее вещи быстро уложили в багажник автомобиля, и, прежде чем Шина смогла достать свои жалкие остатки франков, ее спутник успел дать на чай носильщику и отпустил его. А Шина оказалась на заднем сиденье машины, с укутанными в мягкий плед ногами. Шофер в фуражке с кокардой захлопнул дверь, и они поехали по освещенным яркими лучами солнца улицам с высокими серыми домами, с магазинами, полными красочных товаров, и людьми, сидящими в маленьких кафе за столиками, вынесенными на тротуар.
На какое то время Шина забыла о себе, о своих проблемах и спутнике. Она только смотрела в окно и впитывала первые впечатления от Парижа. Затем она заметила, что ее спутник наблюдает за ней.
– Вы впервые за границей? – спросил он.
– Да… да, впервые.
– А до этого все время жили в Англии?
Шина хотела возразить ему, объяснив, что ее домом всегда была Ирландия, но вспомнила о предупреждении дяди Патрика: «Говори как можно меньше об Ирландии, дорогая. Запомни, какими бы толстокожими ни были англичане, они все-таки сознают, что мы, жители Южной Ирландии, ненавидим их».
– Да, и жила в Англии, – сдержанно ответила она.
– Вы говорите по-французски?
«Это допрос? – подумала она внезапно. – И если так, то какое право он имеет допрашивать ее?» Она гордо вскинула голову. Кровь О’Донованов моментально взыграла в ней.
– Я говорю свободно, – холодно ответила она. – Хотя не могу, конечно, быть уверена в безупречности своего произношения.
– Рад это слышать. Люди упускают так много из того, что можно увидеть в Париже, если не знают языка.
Он говорил это с улыбкой, и обида Шины улетучилась так же быстро, как появилась.
– Я так много хочу увидеть, – доверчиво сказала она. – Я всегда мечтала о Париже. Париж весной, каштаны, Сена, все чудеса, о которых читают в книжках. И вот я здесь.
– Беспокоясь, конечно, о своих подопечных.
Эти слова охладили ее пыл.
– Да, конечно… мои подопечные, – вновь заговорила Шина. – Вы расскажете мне о них?
– Вы скоро достаточно на них наглядитесь, – ответил Люсьен Мансфильд. – Они чудные дети, только немного избалованные.
Пока он говорил, машина повернула и покатила вниз по улице. Почки на деревьях уже распустились. Это было так красиво, что у Шины захватило дух, и она с трудом вникла в смысл слов, произнесенных ее спутником.
– Вы должны быть счастливы, что получили эту работу.
– Да… да, конечно, – поспешила согласиться она.
– И у вас большой опыт подобного рода работы?
Опять допрос. Шина снова обиделась. С некоторым усилием она заставила себя ответить, в принципе, у нее не было причин возражать против его вопросов. Она повернулась и посмотрела в глаза своему спутнику:
– Вы действительно хотите, чтобы я рассказала вам историю своей жизни так скоро после нашего знакомства?
На его лице появилось выражение, смысл которого она не уловила.
– Вы должны простить мне мое любопытство, – пояснил он. – Но нам хотелось бы знать, что вы из себя представляете. У детей Пелейо сменилось много гувернанток.
– Нам? – удивилась Шина.
– Представителям посольства. Постараюсь объяснить. Я один из сотрудников посольства. Позвольте представиться – личный советник по вопросам финансов и экономики при его превосходительстве после.
– Звучит очень внушительно, – заметила она спокойно, – но при чем тут английский советник?
– Я только наполовину англичанин, – последовал ответ. – Моя мать была марипозанка. Я прожил в Марипозе большую часть своей жизни; у меня там есть земли.
– Вы удивитесь, если я скажу, что узнала о Марипозе совсем недавно.
– Это очень слаборазвитая страна, – начал Мансфильд, но Шина уже не слушала его.
Она думала о той минуте, когда Патрик О’Донован спустился в кухню, где она мыла посуду, и сказал:
– У меня для тебя новости, Меворнин.
– Новости, дядя Патрик? – спросила она, бросив на него взгляд через плечо.
– Да, новости. Ты едешь в Париж.
– Париж! – Шина с привычной ловкостью поймала выскользнувшую из рук тарелку. – И куда мы еще поедем?
– Не мы, а ты.
Она повернулась и удивленно посмотрела на него:
– Дядя Патрик, ты пьян?
– Как перед богом, ни капли, моя дорогая. Нет, это касается только тебя. Ты едешь в Париж.
– Зачем и как я поеду в незнакомое место? – принялась выспрашивать Шина, все еще думая, что он шутит.
– Ты поедешь, моя дорогая, как английская гувернантка к двум детям дона Вермундо Пелейо, посла Марипозы.
– Ты сошел с ума?
– Нет, я в своем уме.
– Но к чему мне работа гувернантки? Ты же знаешь, что у меня нет опыта.
– Напротив, сам посол одобрил твою кандидатуру, ведь тебя рекомендовала графиня де Бофлер.
– Дядя Патрик, если ты не пьян, то, значит, я сплю.
Но это был не сон, и постепенно ситуация начала проясняться, по мере того как дядя давал ей объяснения. Эту поездку запланировали его загадочные друзья, о которых Шина знала мало и которые ей никогда не нравились. Именно из-за них они уехали из Ирландии.
– Но почему мы должны ехать в Англию? – спросила она тогда. – Ты всегда ее ненавидел.
– Конечно, я не выношу англичан, – ответил Патрик О’Донован. – Но мы должны перебраться на этот проклятый остров, Меворнин. Чему быть, того не миновать. – Это был его вечный ответ.
Чему быть, того не миновать… И вот сейчас она должна ехать в Париж гувернанткой детей какого-то неизвестного посла. Возможно, ей следует воспротивиться этому. Что это за Марипоза? Шина сходила в библиотеку, чтобы почитать о ней.
Оказалось, что это маленькая страна между Уругваем и Бразилией. Ее населяли испанцы, индейцы и сами марипозане – народ, исполненный чрезвычайной гордости за свою многовековую историю, полную междоусобиц и войн с соседями…
– Это – площадь Оперы. – Спокойный низкий голос рядом с Шиной вернул ее к реальности. – А сейчас мы въезжаем на Вандомскую площадь.
– Как красиво! – воскликнула Шина.
Она повторила то же самое несколько минут спустя, когда они проехали Тюильри и повернули на площадь Согласия. Затем машина покатилась вниз по тихой улице с садами за высокими оградами, пока не остановилась перед шикарным особняком с широкими ступенями, ведущими к парадному входу. Слуги в ливреях выбежали из дома. Они помогли Шине выйти из машины и достали ее багаж. Она вошла в мраморный холл. Ее поразили картины, выполненные масляными красками, на обитых тканью стенах. С широко открытыми глазами, потрясенная, она поднялась за лакеем на второй этаж.
– Ее превосходительство в гостиной? – спросил по-французски Мансфильд.
– Да, месье.
Створки двойных дверей распахнулись. Шина вошла, она была просто ошеломлена обстановкой этой гостиной – необыкновенные позолоченные люстры, обитая парчой мебель, огромные вазы с экзотическими растениями… С дивана поднялась одна из самых очаровательных женщин, которых она когда-либо видела. Мадам Пелейо была очень хрупкой, но в то же время довольно высокой, с тонкими, правильными чертами лица. Алебастровая кожа резко выделялась на фоне черных как вороново крыло волос. В ее крошечных ушках сверкали бриллианты, и жемчужное колье обвивало шею. Она протянула руку Шине, и воздух наполнился тонким ароматом духов, пленяющим и соблазнительным.
– Здравствуйте, миссис Лоусон… Как вижу, вы доехали благополучно. Полковник нашел вас на станции. Впрочем, я и не боялась, что вы потеряетесь. На него действительно можно положиться. Правда, полковник?
– Ваше превосходительство льстит мне.
– Как можно?
Мадам Пелейо встретилась глазами с Мансфильдом. И на минуту в воздухе возникло что-то магнетическое. Почти одновременно оба повернулись к Шине.
– Полковник Мансфильд рассказал вам о моих детях? – спросила мадам Пелейо.
– Я решил, что лучше вы сделаете это сами, – произнес Люсьен Мансфильд, прежде чем Шина успела ответить.
– Я рада. Пусть миссис Лоусон убедится сама, какие они очаровательные и милые. – Мадам Пелейо на минуту замолчала, пристально глядя на Шину. – Но вы очень молоды. Намного моложе, чем я ожидала.
– Боюсь, что моя внешность обманчива, мадам, я выгляжу моложе своих лет, – ответила Шина. Казалось, что слова застревали у нее в горле. Как она ненавидела лгать и как тяжело было запомнить свой новый возраст.
– Здесь неправильно указана дата моего рождения, – сказала она дяде Патрику, когда он протянул ей паспорт на имя Шины Лоусон. – Они сделали меня на восемь лет старше.
– Твой возраст указан верно, – сказал он.
– Нет, – возразила она и затем, взглянув на него, все поняла. – Но это же смешно. Мне только в следующем месяце будет 21 год. И никто не поверит, что мне 28 лет.
– Конечно же поверят, – ответил дядя. – Ни одна женщина не будет увеличивать свой возраст. По крайней мере, они с такими не сталкивались.
– Может быть, они не так глупы, как ты думаешь? – осведомилась Шина.
– Жена посла хотела кого-нибудь еще старше. И кстати, последнюю гувернантку уволили из-за того, что она была слишком привлекательна.
– Значит, я должна сделать из себя уродину? – угрожающе спросила Шина.
– Ты никогда не сможешь стать уродиной, моя дорогая девочка, – ответил Патрик О’Донован. – Но тебе не стоит выставлять напоказ свою привлекательность.
Шина делала все, что хотел от нее дядя, только потому, что очень его любила. Обычно ее золотистые волосы были распущены, но теперь она аккуратно заколола их в пучок на затылке. Перед самым отъездом в Париж она подумала о своем гардеробе. Она редко тратила деньги на одежду, и Патрику О’Доновану даже не приходило в голову, что у нее могло бы появиться желание купить что-нибудь новое для путешествия в Париж. При этом Шина очень хорошо знала, что у него не было денег, чтобы дать ей. Она с трудом вытянула из него немного шиллингов на еду, о большем и речи быть не могло. Ведь его так называемые друзья приходили и сметали все, что появлялось в доме.
Она упрекала их за каждый глоток, за каждую бутылку пива, за каждый стакан виски, которые распивались наверху в гостиной долгими вечерами, когда дядя Патрик оставлял ее одну на кухне. Бывало, он оставался со своими друзьями, разговаривал, курил и выпивал до тех пор, когда она, отчаявшись дождаться его, оставляла тлеть угли в камине и шла в свою комнату. «О чем эти чудаки могут толковать в течение стольких часов?» – думала она и затем гнала прочь эти мысли…
– Я действительно хотела гувернантку более солидного возраста, – между тем говорила мадам Пелейо. – Но графиня де Бофлер так тепло отозвалась о вас, а уж мы-то знаем, как трудно ей понравиться.
– Конечно, – прошептала Шина. Она внезапно растерялась. Вдруг мадам Пелейо не верит в ее знакомство с графиней. К счастью, в этот момент мадам Пелейо повернулась к полковнику Мансфильду.
– Я провожу миссис Лоусон в детскую, – сказала она. – А вы подождите здесь. Может быть, выпьете чашку чая со мной, когда я вернусь?
– Почту за честь, но, как вам известно, у меня много работы.
– И вы предпочитаете скорее вернуться к ней, чем провести время со мной за чашкой чая?
– Чтобы опровергнуть подобное обвинение, могу ли я сказать, что буду счастлив остаться. – Губы полковника слегка покривились, и Шине показалось, что в его словах прозвучала ирония.
Однако мадам Пелейо радостно улыбнулась ему, и ее прекрасное лицо просияло.
– Тогда вы распорядитесь о том, чтобы нам подали чай? И ваши любимые шоколадные бисквиты. Видите, я все помню, даже о вашем пристрастии к бисквитам.
– Вы так добры.
Снова Шина уловила почти незаметные нотки сарказма в его учтивости. «Холодная учтивость», – подумала она. И как она могла принять его за англичанина? Правда, он был какой-то чужой.
– Пойдемте наверх, миссис Лоусон! – Жена посла двинулась вперед, показывая дорогу. Ее пышное платье из шуршащего черного фая при ходьбе колыхалось над бесчисленными шелковыми нижними юбками.
Когда они поворачивали к двери, Шина увидела свое отражение в одном из длинных зеркал, украшающих стены. Она обратила внимание на бросающуюся в глаза разницу между безупречной элегантностью мадам Пелейо – блеск драгоценностей, прекрасные линии платья – и собой, маленькой и невзрачной в скромном, плохо сшитом пиджаке из коричневого твида. Фетровая шляпа Шины сползла набок, волосы из-под нее выбивались в разные стороны. Ее белая шелковая блузка выглядела опрятно, но тяжелые туфли на низких каблуках, казалось, неприлично громко стучали, в отличие от легких, на тонкой шпильке, туфель хозяйки, когда они шли по натертому до блеска паркету вестибюля и потом поднимались по широкой лестнице с красивыми перилами.
– Надеюсь, вам понравится у нас, миссис Лоусон. – сказала мадам Пелейо, когда они поднялись. – Я очень не хочу беспокоить детей из-за каких-либо перемен в доме. Но я хочу, чтобы они выучили английский. По существу – это главное, они должны говорить по-английски свободно.
– Они уже могут немного говорить? – спросила Шина.
– О да, и довольно неплохо. У них были две гувернантки-англичанки, но обе уехали по причинам, которые я не считаю нужным обсуждать. Скажу лишь одно – я пообещала себе, что никогда больше не возьму на это место молодую незамужнюю женщину. Слишком много ответственности и проблем для всех, в том числе и для меня.
– Понимаю, – прошептала Шина.
Теперь ей стало ясно, почему дядя Патрик настоял на том, что ей следует быть вдовой.
– Дети, конечно, уже говорят по-французски так же хорошо, как по-испански, то есть на своем родном языке, а мой родной язык – французский.
– Они, вероятно, очень способные, – негромко заметила Шина.
– Напротив, они мало знают, за исключением того, что их интересует, – шутливо проговорила мадам Пелейо. – А вот и они, мои малыши. – Произнося это, она открыла дверь комнаты, и оттуда послышались крики: «Мама, мама!»
Двое детей играли в кубики на полу. Они вскочили на ноги и побежали к матери, похожие, подумала Шина, на две дорогие куклы, которые она однажды видела в витрине магазина.
Мадам Пелейо нагнулась и поцеловала их и затем представила Шине.
– Это Мадлен, – сказала она. – Хотя мы обычно называем ее Мэди. Ей исполняется семь на следующей неделе, и она уже заранее предвкушает удовольствие от тех подарков, которые получит на день рождения.
– Пони для верховой езды, мама. Ты обещала мне пони! – закричала Мэди тоном, не терпящим возражений. Она уже обещала стать красавицей, как и мать. Ее темные вьющиеся волосы были собраны на макушке и завязаны огромным бантом из атласной ленты. Платье из розового плотного кружева, перетянутое расшитым поясом, не закрывало голые коленки с ямочками.
Она была худенькая, изящная, подвижная и мило наклоняла набок голову, задавая вопросы. Мальчик был крепче и намного смуглее. В нем легко было угадать испанца, и врожденная гордость уже проглядывала в манере держать голову, несмотря на то что он был пухленький и ему было трудно поспевать за своей подвижной сестрой.
– Педро пять лет, – объяснила мадам Пелейо. – Мой муж обожает его и слишком балует. Но я очень строгая, не правда ли?
Дети засмеялись над ее словами, как над удачной шуткой, и Педро, обхватив материнские колени, потянул ее за платье к себе.
– Сейчас, дети, я должна вернуться вниз, – сказала мадам Пелейо. – А вы покажите все здесь миссис Лоусон. Покажите также, какими милыми, вежливыми и хорошими вы можете быть. В Англии все дети очень воспитанные, потому что их держат в строгости.
– Мне надоели разговоры об английских детях, – капризным тоном произнесла Мэди.
– Так нельзя, дорогая, – ответила мать. – Что подумает о тебе миссис Лоусон, если ты будешь так говорить.
Мэди смотрела на Шину и как будто спрашивала: «Ну и что дальше?»
Но вслух она не произнесла ни слова, и Шина улыбнулась как можно доверительнее.
– Конечно, я не буду рассказывать вам, как хороши английские дети, – сказала она. – Начнем с того, что, мне кажется, они не хуже и не лучше всех остальных детей. Когда я была маленькая, моя няня рассказывала мне о детях, которые у нее до меня были, и какие они были послушные. В итоге я возненавидела их.
– Правда? – В глазах Мэди промелькнуло любопытство.
– Да, – ответила Шина.
Она увидела растущий интерес в глазах ребенка и почувствовала, что повела себя правильно. Но когда мадам Пелейо закрыла за собой дверь и Шина оказалась одна, ее сердце замерло. На самом деле она очень мало знала о детях. Она была единственным ребенком в семье и почти не общалась с другими детьми. В школу Шина ходила не постоянно и сменила много школ, училась в Дублине, затем в маленькой школе на юге Ирландии, потом буквально несколько месяцев в Корне. Всему остальному она научилась, беря уроки при случае у постоянно меняющихся учителей. Одним словом, полноценным ее образование никак нельзя было назвать. Только в одном ей повезло. Старая мамина служанка, которая жила у них, пока не умерла от сердечного приступа (Шине тогда исполнилось восемнадцать), была француженкой.
Шина разговаривала с ней по-французски с детства, и он стал для нее вторым родным языком. Она часто ловила себя на мысли, что думает по-французски. Старая Мари во многом заменила ей мать. Дядя Патрик всегда утверждал, что он для нее и отец и мать. Но Шина, еще не повзрослев, поняла, что он сам нуждается в опеке. Бедный Патрик! С его предрассудками, восторженностью, неистовой ненавистью к Англии, с его почти идолопоклоннической любовью к Ирландии, дорогой Патрик с его горячим сердцем, мягкостью и чуткостью… На Шину нахлынула внезапная тоска по дому. Почему она согласилась на этот дикий, безумный план? Что она делает здесь, вдали от дома, как кукушка в чужом гнезде, если на то пошло, в этой роскошной детской с двумя детьми, которые скорее способны сами обучить ее, чем она их? Шина посмотрела на дорогие игрушки: на кукольный домик с электрическим светом, превосходной мебелью и приборами из настоящего серебра, стоящий целого состояния; на лошадку-качалку размером с пони; на электрический поезд, бегущий через туннели и останавливающийся на крошечных станциях; на плюшевого медвежонка ростом с Педро; на десятки кукол в платьях, украшенных настоящим кружевом. Любая из этих игрушек, подумала Шина, стоила больше, чем они с дядей Патриком тратили в месяц на еду!
Дети повели ее в соседние комнаты. Ей предназначалась отдельная спальня со стоящим в нише туалетным столиком, платяными шкафами, в которых загорался свет, когда открывались двери; пол устилали мягкие ковры с длинным ворсом, узкое французское окно выходило на балкон, откуда открывался чудесный вид на сад позади дома. Все было так роскошно, что у Шины пропал дар речи. Потом дети потащили ее в свои комнаты и специально отведенную для них ванную, отделанную голубой плиткой; затем, удостоверившись, что их новая гувернантка все увидела, они вернулись опять в ее комнату.
– Вы будете составлять расписание? – осведомилась Мэди.
– А у вас оно всегда есть? – спохватилась Шина.
– Все гувернантки его составляли, – вновь заговорила Мэди. – Но мы никогда не придерживались его. Бывало, по расписанию история или правописание, но мама приходит и говорит: «Пойдемте покатаемся на машине… или должен прийти дядя Анри», – и тогда мисс Робинсон начинала хихикать и забывала об истории и расписании.
– Ну что ж, может быть, мы пока лучше обойдемся без расписания, – обрадовалась Шина, потому что не знала, как его составлять. – Только вы будете стараться и учить уроки, чтобы никто не подумал, будто вы ничего не хотите делать.
– А вы уже знакомы с дядей Анри? – спросила Мэди.
– Нет. А кто это? – осведомилась Шина.
Мэди посмотрела на Педро и подтолкнула его локтем. Маленький мальчик не слушал их разговора и теперь вопросительно посмотрел на сестру.
– Она не знает дядю Анри, – объяснила Мэди.
Педро хитро улыбнулся.
– Дяде нравилась мисс Робинсон, – наконец сказал он. – Вы думаете, что понравитесь ему?
– Замолчи, Педро. – Мэди, очевидно, хорошо понимала неприличие подобного замечания.
Шина, слегка смутившись, повернулась к туалетному столику и сняла шляпу:
– Сбегайте в детскую, Мэди, и посмотрите, подали ли чай. Я думаю, вы пьете чай в это время.
– Мы пьем молоко, – уточнила Мэди. – Педро не любит молоко, но мама говорит, что он должен его пить. Тогда он вырастет большим и сильным.
– Пойдите, пожалуйста, и посмотрите, готово ли ваше молоко, – попросила Шина.
Дети выбежали из комнаты, а Шина села за туалетный столик. Ее волосы, стянутые слишком туго, доставляли ей неудобство. Она вынула шпильки и, достав из сумочки расческу, распустила и расчесала их. Волосы, почувствовав свободу, радостно заструились привычными волнами. Минуту Шина сидела, пристально глядя на свое отражение. Но она видела не маленькое, в форме сердечка, лицо с глазами, которые дядя Патрик называл настоящими ирландскими – «голубыми, потертыми грязным пальцем», а смуглолицый, блистающий красотой облик мадам Пелейо. Как бы она хотела быть такой же красивой. Вдруг она услышала внезапный шум, который донесся из детской, и, не раздумывая, все еще с расческой в руках, бросилась в соседнюю комнату. Ей показалось, что дети, которые находились возле камина, что-то не поделили. Опасаясь, что они подерутся, Шина подбежала к ним. Но, посмотрев вниз, она с удивлением увидела Педро, сидящего на груди молодого человека, который лежал на полу у камина. Он подбрасывал Педро вверх, и тот громко кричал, а Мэди, приплясывая вокруг них, издавала пронзительные возгласы, ничем не отличающиеся от воинственного клича индейцев. Стоя с расческой в руке, Шина встретилась взглядом с парой искрящихся глаз заразительно смеющегося мужчины. Аккуратно опустив Педро на пол, молодой человек поднялся.
– Здравствуйте. Я Анри де Кормель, а вы, как я понимаю, миссис Лоусон. – Он взял ее руку и поднес к губам.
Шина удивилась, но затем вспомнила, что во Франции принято целовать руки замужним женщинам.
– Здравствуйте, – сказала Шина. – Я… я думала, что-то произошло. Дети так шумели.
– Спешу сообщить вам, что так обычно они принимают своего дядю.
– Тогда… тогда все в порядке. – Шина почувствовала, что покраснела. И не только потому, что она оказалась в глупом положении, стоя здесь с расческой в руке; но и из-за выражения глаз молодого человека. Его глаза, казалось, рассматривали каждый завиток ее золотых, рассыпавшихся по плечам волос. Глаза, от взгляда которых становилось неловко, в которые нельзя было смотреть спокойно.
– Я удивлен, – произнес молодой человек.
– Удивлены? – спросила Шина.
– Да, сестра говорила, что ей пришлют замужнюю добропорядочную английскую гувернантку. И немолодую. Она ошиблась или вы поменялись паспортами с человеком, нанятым изначально?
Шина подумала, что нужно прекратить этот разговор. Она отдавала себе отчет, что на них смотрят дети. Они стояли рядом и молча переглядывались. Ничего удивительного, что мисс Робинсон начинала хихикать, когда дядя Анри приходил в детскую. Теперь Шина могла понять это.
