Текст книги "Испуганная невеста"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Глава 4
Серафина и Кельвин вышли из ресторана и поднялись по лестнице на палубу.
– Где бы вы хотели выпить кофе, – в салоне или в нашей каюте? – поинтересовался он.
Прежде чем Серафина успела ответить, она заметила, что к ним направляется какая-то женщина.
Незнакомка была красоты замечательной, а глубокое декольте и изысканное черное платье лишь усиливали ее необыкновенную привлекательность.
Черный цвет резко контрастировал с белизной кожи, а жемчужное ожерелье, украшавшее длинную шею дамы, и сверкающие бриллианты в ушах еще сильнее подчеркивали этот контраст.
– Кельвин!
Она протянула к нему обе руки и, шурша юбками, подошла поближе. На губах ее играла пленительная улыбка.
– Я слышал, что вы плывете на этом же пароходе, Авриль, – проговорил он. – Разрешите представить вам мою жену. Серафина, это леди Брейтвейт.
– Как я счастлива снова видеть вас! Мы бы увиделись раньше, если бы меня не вывел из строя этот ужасный шторм, – объяснила леди Брейтвейт. – Вашему мужу известно, как плохо я переношу качку.
Она бросила на Кельвина несколько интимный взгляд из-под черных ресниц, который он, впрочем, не заметил, поскольку именно в этот момент отвернулся.
– Мы собирались вернуться к себе в каюту, – заметил он спустя секунду. – Спокойной ночи, Авриль. Рад видеть вас в добром здравии.
С этими словами он взял Серафину под руку и повел ее по коридору по направлению к каюте.
Когда они вошли, Серафина принялась снимать бархатную накидку, а Кельвин позвонил стюарду, чтобы заказать две чашечки кофе, а для себя еще и рюмку коньяку.
– Я что-то очень устала, – проговорила Серафина после короткого молчания. – Если вы не возражаете, после того как мы выпьем кофе, я хотела бы лечь в постель. В салоне будет концерт. Может быть, вам будет интересно его посмотреть.
– Более скучного занятия и не придумаешь, – ответил он. – Концерты на кораблях нагоняют на меня смертельную тоску, да и певцы обычно поют довольно пошленькие песенки. Слушать их представляется мне малоприятным занятием.
Серафина едва заметно улыбнулась. Хотя за ужином они вели такую оживленную беседу, сейчас она почему-то была молчалива.
Стюард принес кофе. Кельвин, налив себе коньяк, принялся было разглагольствовать о погоде, но Серафина встала и, пожелав мужу спокойной ночи, пошла к себе в комнату.
Оставшись одна, она и не подумала звать Марту, чтобы та помогла ей раздеться.
Вместо этого, усевшись за туалетный столик, взглянула невидящими глазами на свое отражение.
Теперь она была рада, что официант в ресторане помешал ей объяснить, что вызвало краску смущения на ее лице.
А дело было в том, что она случайно подслушала некий разговор. Случилось это так.
Впервые с тех пор, как они отправились в путь, средиземноморское солнце прогрело воздух настолько, что можно было открыть иллюминаторы.
Кельвин, оставив Серафину одну, отправился на палубу играть в корабельную разновидность большого тенниса – игру, требующую больших физических нагрузок, а посему представляющую великолепную возможность дня поддержания своего тела в нужной форме.
Серафина села читать книжку об Индии, и через открытый иллюминатор до нее донеслись голоса.
Каюты первого класса находились на верхней палубе, где стояли спасательные шлюпки и где обычно занимались зарядкой и разнообразными физическими упражнениями молодые люди, любящие спорт.
Однако Серафина услышала не мужские голоса, а женские.
Она не обратила бы на них никакого внимания, если бы не услышала произнесенные нежным голосом слова:
– Почему ты не сказала мне, что на корабле находится Кельвин Уорд?
– Я понятия не имела, что ты с ним знакома! – послышался другой женский голос.
– Я не знакома с Кельвином?! Дорогая моя, ты отстала от жизни! Я познакомилась с ним в Бомбее прошлой осенью, и мы с ним… очень подружились.
– Значит, подружились?
– Вот именно. Однако, к несчастью, умер мой отец, и мне пришлось вернуться домой. Такие вещи случаются обычно в самый неподходящий момент.
– Если бы я обо всем этом знала, я бы тебе непременно сказала, что он на корабле. На борту только и разговоров, что о нем. Но поскольку мне известно, что ты, Авриль, интересуешься лишь неженатыми мужчинами, я не стала говорить тебе про Кельвина Уорда. Ведь он сейчас празднует медовый месяц.
Женщина по имени Авриль рассмеялась:
– Если бы у Кельвина было даже пятьдесят жен, мне на это наплевать! Он, без сомнения, самый красивый, обаятельный и страстный любовник, которого я когда-либо знала.
– Авриль, я повторяю: у него медовый месяц!
– Кельвин всегда клялся, что никогда не женится.
– Значит, он передумал, поскольку его жена находится здесь же, на пароходе.
– И что она собой представляет?
– Ничего особенного, однако хорошенькая и страшно богатая.
Раздался взрыв звонкого смеха, в котором, помимо радостных, звучали еще и другие нотки.
– Тем интереснее будет с ней потягаться!
– Авриль, ты должна вести себя прилично! Ведь ты хорошо знаешь, что положение твоего мужа в Бомбее обязывает тебя к этому. Не дай Бог, случится скандал!
– Никакого скандала не будет!
– Мне не нравится выражение твоих глаз.
– Тогда смотри куда-нибудь в другую сторону! Я на тебя сердита! Это ж надо! Заставить меня потерять столько времени!
– Осталось еще девять дней пути.
– Слава тебе. Господи! Даже вечность покажется слишком короткой, если это касается Кельвина Уорда!
– Ты меня просто поражаешь, Авриль!
– Как всегда, Эмили. Ты что, забыла, что такое случалось уже не раз?
– Нет, дорогая, но миссис Уорд такая славная девочка. Быть может, ты сочтешь меня излишне сентиментальной, но я бы не хотела, чтобы ей причиняли боль.
– Чувства миссис Уорд меня абсолютно не волнуют! А вот ее мужа – да! Ну пошли. Становится прохладно, а у меня нет никакого желания снова заболеть, по крайней мере на ближайшие девять дней и ночей.
Снова раздался звонкий смех. Потом Серафина услышала удаляющиеся шаги и затихающие голоса.
Она тихонько сидела, обдумывая услышанное.
Сейчас это казалось глупым, однако ей никогда и в голову не приходило, что в жизни ее мужа могли быть какие-то женщины.
В первые дни после свадьбы Кельвин Уорд вызывал в ней единственное чувство – страх. Он казался Серафине невероятно огромным, и она очень боялась его рассердить.
Но день проходил за днем, час за часом, и Серафина вела себя в его присутствии все более непринужденно и даже чувствовала, что муж стал ей как-то ближе.
Мало-помалу она поняла, что он способен на глубокие чувства.
Когда он, по своему обыкновению, грозно хмурил брови, если его что-то сердило, она все еще его побаивалась. Однако она уже знала, что он может быть добрым, внимательным и заботливым, а такого отношения к себе она никогда прежде не испытывала.
Серафине трудно было разобраться в своих чувствах, а тем более объяснить своему мужу, какое странное и вместе с тем волнующее ощущение Она испытывала, оставаясь наедине с мужчиной и зная, что впервые в жизни кто-то интересуется ее мнением, внимательно слушает ее.
Сейчас она с нетерпением ждала каждого утра, чтобы вновь увидеть своего мужа.
Она тянулась к нему, как хрупкий цветок тянет к солнцу свои нежные лепестки.
Но теперь она увидела Кельвина Уорда совсем с другой стороны: как мужчину, которому могут нравиться женщины и который – если принять на веру снова незнакомой женщины – обладает для них огромной притягательной силой.
Серафине никогда не разрешали читать романы о любви, однако даже у классиков можно было в той или иной форме найти упоминание об этом чувстве.
Например, в древнегреческой и древнеримской мифологии, в произведениях, повествующих о жизни коронованных особ и таких знаменитых людей, как Байрон и Рубенс.
И теперь Серафина поняла, что мужчине требуется от женщины несколько больше, чем дружба, и, уж, конечно, гораздо больше, чем то, что она дает своему мужу.
Ее неосведомленность в вопросах любви казалась Серафине туманом, из которого ей никак не выбраться. Потом она попыталась думать не о себе, а о Кельвине.
«Видимо, я лишаю его очень многого», – решила она.
Однако в голове у нее царила полнейшая неразбериха, и Серафина никак не могла дать оценку своим мыслям и чувствам.
У нее было такое ощущение, словно она, потерянная и несчастная, находится в лабиринте, из которого никак не может найти выход.
Когда она увидела леди Брейтвейт, то поняла, что это та самая женщина, чьи слова она невольно подслушала у иллюминатора.
И Серафина внезапно почувствовала себя такой ничтожной по сравнению с красивой, элегантной и умудренной опытом светской львицей.
От нее не укрылось ни то, каким изящным жестом она протянула Кельвину Уорду руки, ни то, каким вкрадчивым, полным неги голосом она с ним заговорила.
«Если Кельвину нравятся такого рода женщины, – в отчаянии подумала она, – то как он только терпит меня!»
И ею овладела прежняя неуверенность в себе. Именно из-за нее Серафина была повержена в страх, когда отец сообщил, что собирается выдать ее замуж. Ей захотелось только одного – убежать и спрятаться в каком-нибудь укромном уголке, где никто бы ее не нашел.
Из разговора, который ей довелось подслушать, она поняла, что леди Брейтвейт любила Кельвина и что они кое-что значили друг для друга.
«Должно быть, они были очень близки, до того как леди Брейтвейт вынуждена была вернуться в Англию», – подумала Серафина.
Впрочем, по лицу Кельвина не было похоже, что ему доставила бы удовольствие новая встреча со своей любовницей, однако Серафину его выражение лица не могло обмануть. Она отлично знала, что присутствие на пароходе леди Брейтвейт не было для мужа большим секретом, тогда как эта особа до недавнего времени не ведала, что ее бывший любовник находится рядом с ней.
Пока корабль несся на всех парусах по морю, он успел подготовиться к неизбежной встрече, а посему она не застала его врасплох.
«Из-за того, что я его жена, он будет делать вид, что не испытывает к ней никаких чувств, – размышляла Серафина. – Ему ведь не хочется, чтобы я узнала, что они что-то значили друг для друга».
Именно эта мысль вызвала на ее щеках румянец, когда Кельвин за ужином заметил: «Если бы я пытался что-то от вас скрыть, вряд ли мне это удалось бы».
И тем не менее Серафина не уставала задавать себе вопрос, почему они не могут быть честными друг с другом до конца. Почему бы ему просто не сказать ей:
«Я женился на вас лишь потому, что был вынужден это сделать, но люблю я другую женщину, леди Брейтвейт».
Да, но если бы он так сказал, что бы она стала делать?
Серафина оперлась лбом о скрещенные руки.
Так что же она стала бы делать в таком случае?
И пришла к выводу, что, вероятно, проблема эта не давала покоя многим женам и что единственно правильное решение – это делать вид, будто ничего не происходит.
И, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, Серафина горестно всплеснула руками.
Но в таком случае их откровенным беседам, их только завязывающейся дружбе с Кельвином, которая давала им возможность говорить все, что пожелаешь, пришел бы конец.
А самое страшное – появились бы тайны! Тайны друг от друга, о которых они оба не осмеливались бы даже заикаться. Эти тайны стояли бы между ними, как стена, и ни один из них не смог бы ее преодолеть.
«Ну почему… почему, когда я только-только начала узнавать его, появилась она, эта женщина?» – в отчаянии задавала себе вопрос Серафина.
Этот вопрос не давал покоя женщинам из века в век, однако Серафина не имела об этом ни малейшего понятия.
Она знала лишь одно: что-то очень ценное, что едва-едва начало зарождаться между ней и ее мужем, куда-то ускользает, а как это «что-то» ухватить, она не знает.
«Может быть, он по-прежнему хочет, чтобы мы оставались друзьями?» – подумала Серафина, однако эта мысль почему-то не улучшила ее настроения.
Единственное, что она ощущала, – это глубокое отчаяние.
Кельвин Уорд, допив кофе и коньяк, встал и вышел из каюты.
Он был полон решимости приложить максимум усилий, чтобы не столкнуться с Авриль Брейтвейт. Будучи уверенным, что она либо в салоне, либо в гостиной для игры в карты, он специально поднялся на верхнюю палубу парохода.
С каждым днем становилось все теплее и теплее, на рассвете они должны были добраться до Александрии.
На небе высыпали звезды, и Кельвин, разгуливая взад-вперед по верхней палубе, любовался звездным небом и радовался тому, что он один и никто ему не мешает.
Остановившись у кормы, он перегнулся через перила и посмотрел вниз на море.
Внезапно он услышал позади шелест шелковой юбки и не оборачиваясь догадался, кто к нему подходит.
– Ты что, прячешься от меня, Кельвин? – послышался голос леди Брейтвейт, в котором прозвучали кокетливые нотки. На мужчин эти ее интонации обычно действовали безотказно.
– Я думал, ты играешь в карты.
– Именно поэтому я была уверена, что обнаружу тебя здесь! – проговорила Авриль Брейтвейт и тихонько рассмеялась.
На Кельвина Уорда пахнуло соблазнительным, экзотическим ароматом ее духов, который он слишком хорошо помнил.
Авриль Брейтвейт была англичанкой, однако один из ее далеких предков был по происхождению русским, и ей нравилось думать, что в чертах ее характера есть что-то от этого загадочного народа.
Одной из отличительных черт этой женщины было то, что ей удавалось привносить дух таинственности и экзотики во все, что бы она ни говорила и ни делала.
Сначала для того, чтобы создать это впечатление, ей требовалось немало усилий.
Однако сейчас это уже вошло у нее в привычку, и мужчины, которые любили ее – а таковых было немало, – находили удовольствие в том, чтобы по ее словам и поведению догадываться о том, что она думает.
– Разве ты не рад меня видеть снова? – спросила она.
– Нет!
– Фу, как грубо!
– Я теперь человек женатый, Авриль.
– И какое мне до этого дело?
– Тебе, может быть, и никакого, а вот для меня это имеет большое значение.
Авриль тихонько рассмеялась:
– Мужчины женятся со времен Адама, и это ровным счетом ничего не меняет.
– У меня медовый месяц.
Она снова рассмеялась:
– Хочешь сказать, что теперь ты верный муж и другие женщины тебя не интересуют? Ни за что не поверю!
Кельвин Уорд выпрямился и взглянул на свою бывшую любовницу.
Она была очень соблазнительна и прекрасно это сознавала.
Хотя вечер выдался несколько прохладным, она сбросила с плеч теплую накидку из горностая, обнажив красивую шею, которая при свете звезд отливала нежной белизной.
Она смотрела на Кельвина Уорда, и в глазах ее, с едва заметной косинкой, и в четко очерченных губах можно было прочесть желание.
– Нам ведь еще так много нужно сказать друг другу, – вкрадчивым, чуть слышным шепотом проговорила она. – Не люблю неоконченных симфоний.
– Нет, Авриль!
Кельвин произнес эти слова твердым, почти грубым тоном.
– Разве ты забыл, что мы значили друг для друга? – не унималась Авриль Брейтвейт. – Неужели забыл ту ночь, когда ты из сада отнес меня на руках в дом и мы вместе испытали такое наслаждение, о котором прежде я даже не подозревала?
Говоря эти полные страсти слова, она придвинулась к Кельвину немного ближе.
– Я сказал нет, Авриль!
– Но почему? Почему? Ты сказал, что теперь человек женатый, но какое это имеет значение? Тебе нужны были деньги, и твоя жена дала их тебе. Все это понятно…
Авриль Брейтвейт перевела дух и продолжила:
– Ты уехал из Индии меньше месяца назад. Уверена, ты не знал эту девчонку раньше, а если вы и были знакомы, она для тебя ничего не значила.
Кельвин Уорд молчал, и тогда Авриль Брейтвейт тихонько прошептала ему на ухо:
– Давай закончим симфонию, Кельвин.
Руки ее обвились вокруг его шеи.
И прежде чем он смог отстраниться, ее мягкое, податливое тело уже прижалось к нему.
На секунду он почувствовал на своих губах ее губы – жадные, страстные, требовательные. Кельвин ласково, но решительно снял ее руки со своей шеи и отстранился.
– Я сказал нет, Авриль, – повторил он.
И, повернувшись, зашагал по палубе прочь, его бывшая возлюбленная еще долго смотрела ему вслед.
Вернувшись в каюту, он налил себе еще рюмку коньяку.
Но не успел поднести ее к губам, как дверь комнаты Серафины отворилась и, как только он повернул голову в ее сторону, тут же захлопнулась.
Он подошел к двери, постучал и, не дождавшись ответа, вошел.
Серафина все в том же платье, в котором он ее оставил, стояла посреди комнаты.
Взглянув на жену, Кельвин спросил:
– Что случилось? Почему вы до сих пор не спите?
– Я… думала, что вы… ушли, – запинаясь, пробормотала она. – Я… и представить… себе не могла… что вы… так быстро… вернетесь.
– Что вас так расстроило? – Этот вопрос он задавал ей уже не первый раз.
Серафина отвернулась:
– Ничего… Я… я сейчас лягу… спать.
– Почему вы не хотите мне сказать? – настаивал Кельвин.
– Мне нечего вам сказать. Просто… в голову лезут… всякие глупые мысли.
– Какие мысли?
– Да так… ничего особенного… Я только подумала… что вы пошли… на палубу.
– Так дело не пойдет, Серафина, – проговорил Кельвин Уорд. – Вы научили меня быть внимательным. Я вижу, что-то вас тревожит, и хочу, чтобы вы сказали мне, что именно.
– Я думаю… вы не поймете.
– А вдруг пойму?
Она по-прежнему нерешительно стояла посреди каюты, Кельвин же присел на кровать.
– Мы уже столько всего обсудили вместе, – тихо проговорил он. – И вы обещали поверять мне свои мысли и чувства. А теперь вдруг что-то от меня скрываете. Почему?
– Я и сама… этого… не понимаю, – ответила Серафина. – Впрочем, нет… это неправда… сама я понимаю, но…
– Давайте вернемся к тому, о чем говорили за ужином, – предложил он. – Вы сказали мне тогда, что есть вещи, о которых я бы не хотел, чтобы вы знали. Какие именно вещи вы имели в виду?
Серафина молчала, и, не дождавшись ответа, Кельвин добавил:
– Я думал, мы заключили соглашение, Серафина.
– Заключили… – понуро отозвалась она. – Но мне кажется… это… выходит… за его рамки.
– Никакими рамками наше соглашение не ограничено.
– Это правда?
– Абсолютная правда.
Она взглянула на него широко открытыми глазами, в которых читался вопрос, а потом, по-видимому, решилась:
– Если… если я вас… о чем-то спрошу… вы… не рассердитесь?
– Обещаю, что не рассержусь, о чем бы вы ни спросили.
– Вы очень… любите… ту даму… с которой мы… только что… встретились?
Хотя Кельвин ожидал нечто подобное, вопрос этот тем не менее застал его врасплох.
– Кто вам сказал, что я в нее влюблен?
– Никто, – ответила Серафина. – Просто я случайно… подслушала… один разговор.
– Когда?
– Сегодня днем.
– Как случилось, что вы его подслушали? Между кем этот разговор происходил?
– Я открыла иллюминатор, – принялась объяснять Серафина, указав рукой в его сторону, – но… я не знала… кто это говорил… пока вы… не представили меня… леди Брейтвейт.
– Понятно! И вы догадались, что раньше мы были знакомы?
– Она… она сказала… что вы были… очень привязаны… друг к другу. Конечно, это глупо с моей стороны… но я никогда… не задумывалась над тем… что в вашей жизни… наверняка были… другие женщины.
– А что вы собирались сказать мне за ужином?
– Я хотела вам сказать, – ответила Серафина, – что, поскольку… вы были вынуждены… жениться на мне… я не имею права… запрещать вам встречаться с женщинами… которые вам нравятся… если вы того хотите.
Она помолчала и, с испугом гладя на него, добавила:
– Но это… до того… как я увидела… леди Брейтвейт.
– А теперь, когда вы ее увидели? – тихо спросил Кельвин.
– Она… такая красивая… модная… опытная, – проговорила Серафина. – Я… понимаю, что вы… должны были… к ней испытывать.
В голосе ее прозвучали жалобные нотки, не укрывшиеся от него.
– Подойдите ко мне и сядьте рядом, Серафина, – попросил он. – Я хочу вам кое-что объяснить.
Она нерешительно взглянула на него, однако выполнила его просьбу, присев на краешек кровати.
Несколько секунд Кельвин раздумывал, с чего начать, потом проговорил:
– Я намного старше вас, Серафина. Веду холостяцкую жизнь уже много лет, поэтому не стану притворяться перед вами, что в ней не было многих и многих, как говорится, любовных похождений. Были!
– Да… естественно, – пробормотала Серафина.
– Эти любовные истории не что иное, как игра, которую мужчина ведет с хорошенькими женщинами, достаточно умными, чтобы понять: отношения их не настолько серьезны, чтобы из-за них бросать мужа или совершать какие-нибудь другие опрометчивые поступки, которые могут вызвать скандал. Однако эта игра необыкновенно увлекательна для них обоих.
Серафина внимательно слушала, не сводя глаз с его лица.
– Но какие бы отношения ни связывали мужчину и женщину – легкий ли флирт или безумная страсть – все равно в его сердце всегда есть место для женщины, которая в один прекрасный день станет его женой и матерью его детей.
– Вы хотите сказать, что это совсем другое? – спросила Серафина.
– Совершенно, – ответил он. – Позвольте мне объяснить вам, Серафина. Мужчина, если он, Конечно, настоящий джентльмен, никогда не станет связываться с молоденькими, неопытными девушками или женщинами, которые не ведают, что творят.
И после короткой паузы решительно добавил:
– Фактически любовная интрига должна быть подчинена одному неписаному правилу: никто от нее не должен страдать.
– И тем не менее такое случается? – спросила Серафина.
– Иногда, к сожалению, да, – ответил Кельвин. – Но в большинстве случаев после того, как их отношения им наскучили, мужчина и женщина расстаются без каких-либо претензий друг к другу либо остаются друзьями.
Он помолчал и медленно проговорил:
– Когда они оглядываются назад на то, что было, то вспоминают короткий, но прекрасный период в их жизни, в течение которого они были безумно счастливы. При этом они оба знали, что это счастье не могло длиться вечно.
– Думаю… я поняла, – проговорила Серафина. – И подобные… чувства… вы испытываете… к леди Брейтвейт?
– Вот именно! – воскликнул он.
– Когда… она… говорила о вас, – нерешительно произнесла Серафина, – а я случайно подслушала… я поняла… что она… не относит вас… к прошлому.
Кельвин Уорд недовольно поджал губы.
Ну почему Авриль Брейтвейт выбрала место именно рядом с их каютой для того, чтобы посплетничать с приятельницей о нем?
Но тут же, взяв себя в руки, он спокойно сказал:
– Не хочу казаться излишне грубым, Серафина, и думаю, вы поймете меня. Авриль Брейтвейт относится к тому типу женщин, которые любят дать понять, что это они бросают мужчину, а не он их.
Наступило долгое молчание. Наконец Серафина робко проговорила:
– Спасибо… что объяснили мне… все это. Постараюсь… не наделать ошибок. И все равно… в присутствии… леди Брейтвейт я себя чувствую… такой ничтожной… будто я никто.
– Вы моя жена, Серафина, – твердо сказал он. – И позвольте сказать мне откровенно – я еще ни разу не встречал женщину, которая бы столько знала о вещах, представляющих настоящую ценность.
Серафина недоверчиво взглянула на него, и он ласково продолжал:
– Мы с вами оба понимаем, что существуют различные виды знания, равно как и разнообразные типы любви. У меня такое ощущение, что за последние несколько дней мы с вами мысленно прошли долгий путь по незнакомым дорогам и поднялись на горные вершины, куда еще не ступала нога человека. Неужели для вас это ничего не значит?
– Для меня это значит все. Даже больше… чем я могу… объяснить, – поспешно проговорила Серафина.
– Тогда думайте только об этом и ни о чем другом, – посоветовал ей Кельвин. – А теперь предлагаю вам лечь в постель, что я и сам собираюсь сделать.
– А вы… больше не пойдете… на палубу?
– Нет. Я собираюсь лечь спать. Если вы оставите свою дверь открытой, то увидите, как у меня погаснет свет.
– Знаете, я верю всему… что бы вы мне ни сказали, – с чувством собственного достоинства проговорила Серафина.
– И поступаете правильно, – улыбнулся он. – Друзья должны оставаться честными по отношению друг к другу. А ведь мы с вами друзья, правда, Серафина?
Это был вопрос, и на него требовалось ответить, что Серафина и сделала.
– Да, конечно. И как добрый друг вы мне все объяснили, и теперь мне все ясно и понятно.
– Я ведь вам говорил, что вы должны мне доверять, – ответил Кельвин.
С этими словами он вышел из ее комнаты, прикрыв за собой дверь.
На следующий вечер они покинули Александрию, а когда день спустя добрались до Порт-Саида, Серафина обнаружила, что муж буквально не отходит от нее – показывает ей разнообразные достопримечательности, рассказывает обо всем, что ее интересует.
Серафина и представить себе не могла, что так много судов будут ждать своей очереди, чтобы пройти по знаменитому Суэцкому каналу. Канал был построен в 1869 году и теперь являлся жизненно важной артерией, соединяющей Восток и Запад.
Половина всех английских судов, чтобы добраться до Индии, огибала мыс Доброй Надежды, другая половина шла вокруг мыса Горн, но на обратном пути, груженные скоропортящимся грузом, и те, и другие шли только через Суэцкий канал.
– Британское правительство владеет акциями компании, построившей канал, которые она, в свою очередь, приобрела у египетских хедивов, – рассказывал Серафине Кельвин. – Поэтому защита берегов Египта возложена на английский гарнизон, расквартированный в этой стране.
– Но, по-моему, все они платят одинаковую пошлину, – заметила Серафина.
– Верно, – улыбнулся он. – Только британские пароходы имеют первоочередное право прохождения через канал, а крупные индийские лайнеры вынуждены регулярно выплачивать таможенные пошлины в размере до одной тысячи фунтов.
– А кто получает эти деньги? – поинтересовалась Серафина.
– Прибыль делится между держателями акций, – ответил Кельвин. – К сожалению, шестьдесят пять миллионов фунтов французского капитала приравниваются лишь к тридцати одному миллиону британских фунтов, так что на десять британских директоров и одного голландского приходится двадцать один французский.
Он рассмеялся:
– Стоит ли говорить, что они никак не найдут общего языка в отношении транзитных пошлин. Англичане хотят, чтобы они были пониже, а французы – повыше!
И он принялся объяснять, что канал слишком узок для нужд Британской империи.
– Большие линейные корабли могут пройти по нему, лишь предварительно демонтировав артиллерийские орудия.
– А почему его не расширят? – поинтересовалась Серафина.
– Это было бы очень разумное решение, – ответил он. – И время от времени англичане возвращаются к разговорам о том, чтобы прорыть еще один канал через Синайский полуостров, однако меня не оставляет ощущение, что ничего сделано не будет!
Прогуливались ли Серафина и Кельвин по палубе, разговаривали ли в столовой за завтраком, обедом или ужином, она ощущала на себе пристальный и недоброжелательный взгляд темных, глаз леди Брейтвейт.
Серафина не сомневалась, что в лице этой особы обрела врага, который, если ему дать волю, мог стать опасным. Она нередко задавала себе вопрос, понимает ли это Кельвин.
И мысль эта действовала на нее угнетающе.
Обладая чрезвычайно живым воображением, она частенько, лежа ночью в постели, не могла сомкнуть глаз. Она думала о том, что будет, если в один прекрасный день Кельвин придет к ней и объявит, что хочет быть свободным.
А что, если ему встретится женщина, о которой он мечтал всю жизнь?
Тогда уже встанет вопрос не о флирте и не о любовной интрижке, а о полном разрыве с ней, с Серафиной.
Она явственно представила себе ярость отца и себя, тщетно пытающуюся защитить Кельвина от его гнева.
Серафина пыталась убедить себя, что только напрасно мучается.
Кельвина, похоже, вполне устраивает ее общество. Он добр к ней. За последние несколько дней он стал гораздо добрее, чем раньше. А может, это она сама, боясь, что леди Брейтвейт отберет у нее мужа, не отпускает его от себя ни на минуту?
Но как бы то ни было, Серафина твердо решила, что Кельвина она ей не отдаст, чего бы ей это ни стоило. Она не представляла тем не менее, какое оружие может применить в борьбе с соперницей, и очень от этого мучилась.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, она наблюдала за леди Брейтвейт, когда та не смотрела в ее сторону.
Она не могла не восхищаться тем, как эта дама входит в столовую.
Точно так же, как примадонна выплывает на сцену, она гордо шествовала к своему столу, сверкая драгоценностями. Казалось, что все ее туалеты специально рассчитаны на то, чтобы вызывать зависть каждой женщины, сидящей в зале.
Серафина уже знала, что муж леди Брейтвейт – генерал, командующий гарнизоном в Бомбее.
Ей нетрудно было узнать от других дам, с которыми она иногда проводила время, что генерал Реджинальд Брейтвейт намного старше своей жены и слывет скучным, прозаичным человеком, у которого, помимо армейской жизни, очень мало других интересов, а может, и вообще нет.
– Однако леди Брейтвейт на скуку не жалуется, – язвительно заметила пожилая дама, презрительно поджав губы.
Серафина тихонько вздохнула: она догадалась, что та имеет в виду.
Среди пассажиров первого класса было несколько индийцев, а в каюте, расположенной неподалеку от каюты молодоженов, обосновалась целая индийская семья. Она очень заинтересовала Серафину, поскольку члены этой семьи почти не появлялись на людях.
Когда она стала выяснять, кто те женщины, что занимают эту каюту, ей сказали: ее высочество раджмата из Удайпура, которая возвращается из Англии в Индию, со своей свитой.
– Что означает «раджмата»? – спросила Серафина мужа.
– Это означает «мать магараджи», – ответил он. – Или в данном случае – «магарана».
– Как бы мне хотелось ее увидеть! – пылко воскликнула Серафина.
– Думаю, это маловероятно, – ответил Кельвин Уорд, и Серафине пришлось этим удовлетвориться.
Вскоре пароход добрался до Красного моря. Жара стояла невообразимая, и Серафина проводила на палубе гораздо больше времени, чем раньше.
Палуба первого класса находилась непосредственно над палубой второго класса. А еще ниже размещались палубы третьего и четвертого класса. Пассажиры там сидели, играли в разные игры, а также спали прямо на корме парохода.
Располагались они обычно под надпалубными сооружениями, где было довольно тесно, поэтому о каких-либо удобствах говорить не приходилось. Впрочем, они, похоже, от этого не страдали и вовсю наслаждались жизнью.
Серафина, перегнувшись через перила, часто слушала звуки индийского ситара или наблюдала, как темнокожие индийские ребятишки с криками носятся по палубе, а расположившиеся на отдых взрослые спокойно ведут меж собой беседу и, похоже, эти крики ничуть их не беспокоят.
– Почему они вас так занимают? – спросил Кельвин, заметив, что Серафина с интересом смотрит на то, что происходит внизу.
– Наверное, потому, что они индийцы, – ответила она. – Я прочла об Индии уже почти все книги, что взяла с собой, и жду не дождусь, когда наконец увижу эту чудесную страну и познакомлюсь с ее людьми.
– Мне хотелось бы, чтобы вам полюбилась эта страна, – заметил Кельвин Уорд. – Если вам она понравится, мы можем поселиться там на несколько лет.
