Текст книги "Дитя Феникса. Часть 2"
Автор книги: Барбара Эрскин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)
– Ты уверен?
– Уверен, – запальчиво ответил юный красавец, которому едва исполнилось двадцать лет. Он считал, что иначе и быть не может, – ведь он и сам так искренне желал ей добра.
Шел дождь. Элейн слышала, как он стучит по камням и как бегут, журча, струи по водостоку в маленьком дворе за окном. У дальних стен он громко бил по еще не раскрывшимся красно-зеленым листьям дубов. Неста с Джоанной и ее няней Мэгги мирно спали. В комнате было темно. Она приподнялась и, опираясь на локоть, стала озираться. У нее вдруг замерло дыхание – дверная задвижка, негромко завизжав, отодвинулась. Дверь медленно приоткрылась. Элейн еще не различала его фигуры, маячившей в дверном проеме на фоне фонаря, горевшего в коридоре, но уже знала, что это он.
Вцепившись в покрывало, она натянула его на себя и крепко держала руками у груди. Спавшая рядом Неста застонала.
– Что тебе надо? – В тишине голос Элейн прозвучал неожиданно громко.
Роберт решительно ворвался в комнату. Женщины в страхе проснулись, но остались сидеть в кровати. Маленькая Джоанна заплакала.
Роберт, опираясь о стену, вглядывался в темноту.
– Мне нужна моя жена! – Он еле ворочал языком.
Водя перед собой руками, он пошел по комнате. Схватив Несту за руку, он заорал:
– Убирайся и захвати с собой ублюдка!
– Не двигайся с места! – приказала Несте Элейн. – А ты, Роберт, уходи. Ты пьян! Оставь нас в покое, иначе я позову стражу.
– Зови! – Роберт громко икнул. Его глаза постепенно привыкали к темноте. – Они вышвырнут отсюда этих женщин. – Он кинул злобный взгляд на зашедшегося в крике ребенка и, резко подавшись вперед, схватил жену за плечо и стал срывать с нее покрывало. Его внимание сразу же привлекла алмазная подвеска на золотой цепочке у Элейн на груди. Она играла многоцветными огнями на ее белоснежной коже. Сощурив глаза, Роберт прошипел:
– Недурная безделица! Верно, стоит целое состояние. – Схватив цепочку, он сорвал подвеску с ее шеи. Элейн закричала и стала отнимать у него подвеску, но он, пошатнувшись, увернулся.
– Куплю себе вина! – радостно заорал он. – Ах, Боже мой! Как она расстроилась! Кто ее тебе подарил? Может, я сам догадаюсь?
– Верни ее мне! – Элейн быстро накинула на себя платье и спрыгнула на холодный пол. Джоанна зашлась в истерике. Мэгги качала ее изо всех сил, но это не помогало.
Подняв цепочку высоко над головой, так что алмазы, отражая дрожащее пламя фонарной свечи, горели, как солнце, Роберт шагнул к открытой двери. Элейн ухватилась за него, но он сильным ударом поверг ее наземь и с хохотом засунул подвеску с цепочкой себе за пояс.
Она вскочила с пола, но было поздно, – он уже исчез.
– Он больно вас ударил, миледи? – подбежала к ней Неста.
Элейн тупо помотала головой. Не страшно, его кулак угодил ей в плечо. Она бросилась к двери, но Роберта и след простыл. Он словно растворился в бесконечных переходах и пристройках, которые все вместе составляли огромный, непомерно разросшийся королевский дворец.
Элейн больше не могла заснуть, даже после того, как удалось успокоить и уложить обратно в постель маленькую Джоанну. Рядом с ней спали, мерно дыша, Неста и Мэгги. Элейн кипела от гнева. Было еще темно, когда она встала и направилась в конюшню, где оставила Доннета вместе с Там-Лином. Подавив в себе желание вскочить на коня, она кликнула собаку и пошла с ней пройтись по королевскому саду за дворцовой оградой. К моменту встречи со своим дядей она уже была спокойна.
Элейн не удивилась, когда рядом с королем увидела Роберта. Тот хмуро поглядывал на нее. На этот раз он был трезв, подстрижен, и одежда на нем была как будто новая.
Элейн присела в поклоне. Ее рука лежала на голове собаки.
Генрих улыбнулся:
– Так вот, племянница. Есть бумаги, которые ты должна будешь подписать…
– Ваша милость, вы цените добрые отношения с Шотландией? – спокойным, ровным голосом прервала его Элейн и с вызовом посмотрела ему в глаза.
Изумленный таким началом разговора, король насупился.
– Мы не будем сейчас говорить о Шотландии…
– Думаю, что придется. Король Шотландии подарил мне дорогое украшение. Это амулет, который должен меня оберегать, и, кроме того, это моя собственность. Прошлой ночью мой муж… – она метнула на Роберта отчаянно-храбрый взгляд, – украл его у меня.
Генрих помрачнел еще сильнее.
– Вряд ли я могу…
– Если я скажу Александру, что вы одобряете похищение подаренной им драгоценности, – продолжала Элейн, – он, несомненно, будет огорчен. А ведь он всегда говорил мне, что вы человек чести, и я соглашалась с ним. К тому же это случилось под вашей крышей.
Генрих вздохнул:
– Верните ей драгоценность, де Куинси.
– Эту подачку шлюхе? – Роберт помотал головой. – Я ее продал.
Элейн задохнулась от гнева:
– Ты не мог! У тебя не было времени!
– Найдите ее! – повелительным тоном молвил Генрих. – Сэр Роберт, я даю вам один день на то, чтобы вы нашли и вернули драгоценное украшение своей жене. Иначе вам будет предъявлено обвинение в краже. А теперь оставьте меня оба. Я устал от ваших скандалов. – Он уже забыл, что хотел поговорить с Элейн о деле.
От короля она пошла прямо в конюшню и велела оседлать ей Там-Лина. Долгое путешествие верхом накануне, бессонная ночь и переполнявший ее гнев вывели ее из равновесия. Элейн не могла успокоиться. Ей очень не хватало подвески, ее феникса, прикосновение которого она привыкла ощущать на груди. Через него она ощущала свою связь с Александром. Наблюдая, как конюх седлает Там-Лина, она услышала рядом голос Ливелина. Он отвлек ее от мрачных мыслей.
– Тетя Элейн, вы не прокатитесь со мной? Наш разговор с королем произойдет только завтра, поэтому я подумал, не съездить ли мне в Годстоу к тете Изабелле. Я должен это сделать. – У него был смущенный вид.
– Тебя мучает совесть, да? Немилосердно было отсылать ее из Абера.
– Я не отсылал ее! – Глубоко обиженный, он посмотрел ей прямо в глаза. – Это король повелел отправить ее в монастырь.
– И ты не возражал, так ведь? – мягко сказала Элейн. – Хорошо, я поеду с тобой. Бедная Изабелда! – Даже свидание с Изабеллой было для нее желанней, чем пребывание под одной крышей с ее мужем.
Когда Изабелла вышла к ним, они сразу заметили, как она похудела и побледнела. Ей совсем не шла монашеская ряса, которую носили бенедиктинки. Некоторое время она смотрела то на Ливелина, то на Элейн и вдруг рассмеялась.
– Какой счастливый случай привел вас сюда? Может быть, вы приехали забрать меня отсюда?
Ливелин опустил глаза.
– От одного короля зависит, когда вы отсюда выйдете, тетя Изабелла. Мы приехали посмотреть на вас, узнать, как вы живете, здоровы ли вы.
– И порадоваться моему несчастью? – Изабелла нетерпеливо ходила взад и вперед по залу. – Ну все, нагляделись. Я здорова. Можете ехать к Генриху и передать ему: я здорова. Скажите, что я счастлива и довольна жизнью, как никогда. И еще – что я каждый день молюсь о его королевском здравии! – Она топнула ногой, обутой в сандалию. – А вы, сестрица? – сузив глазa, обратилась она к Элейн. – Упиваетесь своим успехом? Ах, как это было тонко задумано – устроить так, чтобы сыновья Граффида стали наследниками Даффида… – Она вдруг расплакалась.
– Изабелла! – произнесла Элейн с болью и шагнула к ней.
– Не трогайте меня! – Изабелла дернулась и повернулась к ним спиной. – Уходите! Оба! Оставьте меня с Богом!
V
Вудсток
Король Генрих вызвал Элейн вечером в свои личные покои. Он был не один, с ним был его сын. Эдуард был худеньким, высоким мальчиком – выше, чем бывают дети в восемь лет, – красивый, как и его отец, своей особенной красотой. Он рано развился и обладал острым, злым язычком. Отцовские придворные его недолюбливали. Эдуард жил в собственных покоях тут же, в Вудстоке, и имел свой собственный небольшой двор.
В тот вечер, сбежав от своего нового воспитателя, Питера из Уэйкеринга, он сидел у отца на маленьком стульчике и с нетерпением ждал, когда они поедут кататься верхом. Он неприязненно посмотрел на вошедшую Элейн, которая, присев, покосилась на мальчика, – она почувствовала его взгляд. У Эдуарда было сердитое лицо – он не любил, когда кто-либо отнимал у него драгоценные минуты общения с отцом.
Генрих не замечал мальчика. Элейн стояла в ожидании, когда король заговорит. А тот ходил взад-вперед, меряя комнату от маленького, украшенного затейливой мозаикой окна до двери и обратно. Затем он подошел к высокой конторке.
– Я убрал твою драгоценность сюда. – Он вынул подвеску и держал ее в руке, словно взвешивая.
У Элейн от радости запрыгало сердце, но она с недоверием смотрела на Генриха, пытаясь угадать выражение на его лице. Эдуард тоже задумчиво рассматривал феникса.
– Прелестная птичка, – произнес наконец король, все еще не проявляя желания отдать подвеску Элейн.
– Я очень дорожу ею, сир.
– Говоришь, тебе дал ее король Шотландии? – Генрих поднял на нее глаза.
Она нервно кивнула головой, не понимая, куда он клонит. Эдуард жадно прислушивался к разговору. Он обожал собирать обрывки интересных сведений о членах королевской семьи и приближенных его отца.
– Я не хочу обижать Александра, – продолжал задумчиво Генрих. – Как ты знаешь, я уважаю и почитаю его и очень люблю графиню Пемброк, его сестру… Но я также не хочу обижать и короля Франции, который, разумеется, покровительствует королеве Шотландской. – Он отвернулся от нее, подвеска все еще была у него в руке. – Я не могу открыто одобрять твои путешествия в Шотландию, – медленно продолжал он. – И не имею оснований полагаться на благоразумие твоего мужа. Он человек вздорный и пьяница. – Разжав кулак, Генрих уронил подвеску на ладонь Элейн. – Я желаю тебе добра, племянница, но не хотел бы больше слышать о твоих визитах в Шотландское королевство. Это тебе понятно? – Острый взгляд его голубых глаз приковал ее к месту. Она смотрела на него, не отрываясь. – И в ответ на мою благую проницательность я был бы тебе признателен, если бы и ты оказала мне услугу, проследив за тем, чтобы твои племянники вели себя смирно и не препятствовали моим планам, касающимся судьбы Уэльса. И еще – предчувствуя твой вопрос, – я больше не желаю ничего слышать об Изабелле де Броуз. Мне надоело с утра до вечера выслушивать прошения по поводу этой женщины. Не желаю больше слышать о ней и не хочу больше видеть Роберта де Куинси.
– Сэр Роберт уехал из дворца, папа, – вмешался Эдуард. – Я слышал, как он говорил принцу Ливелину, что уезжает. – Мальчик смотрел на Элейн странным, испытующим взглядом. Король резко обернулся. Он и забыл, что в комнате присутствует его старший сын.
– Подожди меня во дворе, мальчик, – сказал он сухо.
– Да, папа. – Эдуард вскочил со стула и отвесил легкий поклон. Он направился к двери, но вдруг остановился. – Сэр Роберт был очень зол, – улыбнулся он ехидной улыбкой. – И обозвал леди Элейн нехорошими словами.
Элейн закрыла глаза. Какими бы словами ни клял ее Роберт, ей не хотелось это слышать. Она крепко сжала в руке свой талисман, своего феникса. Открыв глаза, она увидела, что Эдуард очень пристально за ней наблюдает.
– Он сказал, что ей нельзя верить. – Эдуард говорил скороговоркой, чтобы отец не успел его остановить. – И сказал, что она ведьма и убийца.
– Хватит, Эдуард! – в бешенстве закричал Генрих. – Я велел тебе ждать во дворе.
– Да, папа. – Эдуард опустил глаза. У него были на редкость длинные ресницы, совсем как у девочки, из-за чего он выглядел даже застенчивым. – Я просто думал, что тебе интересно будет знать, что он сказал.
VI
Фозерингей
Три недели Элейн ждала, что Роберт появится. Но этого не случилось. Джоанна принялась шалить по-прежнему. Элейн вызвала из Лондона Ронвен, и та снова устроилась в доме.
– Ну, радость моя, так когда ты снова собираешься в Шотландию? – До этого она успела обследовать детскую, устроила обход замка, кивком головы одобрила работу слуг – действительно, кругом царил порядок. – Ведь не будешь же ты сидеть здесь и ждать, когда он тебя позовет? Учти, что он уже вернулся из похода в западные земли.
Они начали обдумывать новый план.
Было начало июля, когда Элейн с Ходом Лонгшафтом, который вернулся в Фозерингей вслед за Ронвен, переодевшись в простые одежды, вдвоем отправились на север.
Элейн наслаждалась. Ехать было легко, с ними не было никакой поклажи и никаких сопровождающих слуг. Ей нравилось все: пустынная дорога, наряд простолюдинки, легкий бег коня. Она с волнением придумывала, как сообщить Александру о своем приезде, чтобы никто этого не заметил. Но больше всего ее волновали мысли о самой их встрече, о том, что они вновь будут вместе.
Так получилось, что в Бервике король был один, без королевы, и они могли проводить целые дни в маленьком домике внизу, под крепостью, где остановилась Элейн.
– Никто не узнает, что я в Шотландии, – прошептала она, прижимаясь к нему и запуская руки ему под рубашку. – Я тень, мотылек на солнечном свете. Мигнешь – и меня нет, я исчезла.
Он засмеялся и, посадив ее на колени, стал ласкать ее грудь.
– Мне следует быть осторожней и постараться как можно дольше не мигать. – Опустив голову, он стал водить языком вокруг ее сосков, сначала одного, потом другого, пока она не вскрикнула от наслаждения.
Но вместе они были недолго. Королю вскоре предстояло идти походом на север, а взять ее с собой он не мог. Но эта встреча вселила в них надежду.
– В следующий раз, когда рядом со мной не будет королевы, я дам тебе знать, если смогу, и ты ко мне приедешь. – Он жадно целовал ее, стараясь насладиться досыта, прежде чем они расстанутся. – Так мы сможем иногда бывать вместе, а без тебя я буду постоянно носить в своем сердце мечту о новой встрече.
Он взял в руку подвеску с фениксом и легко потянул цепочку на себя, так что Элейн наклонилась и, скользнув к нему на колени, прижалась грудью к его груди.
– Не снимай его никогда. Он соединяет нас, соединяет мою душу с твоей. – Его губы нашли ее рот, и она почувствовала его настойчивый язык, проникающий в глубь ее рта, желающий ее всю.
После этого случая в том году она еще два раза была с ним и трижды ездила к нему на следующий год, а потом еще раз, весной. Ее всегда сопровождал Хол. И, насколько Элейн было известно, об их встречах никто не знал. Всякий раз после их свиданий она плакала, потому что ребенка так и не было.
Между их встречами время протекало тихо и даже приятно. Она занималась Джоанной и своими любимыми лошадьми, и еe тело отдыхало. Элейн была в расцвете красоты и женской зрелости, но пряталась под вуалями и накидками, искусно притворяясь скромной и домовитой хозяйкой.
VII
Роксбург. Апрель 1249
В небольшой спальне было темно, несмотря на то, что ночь была светлая и лунное сияние заливало все вокруг.
Элейн стояла у окна, глядя на огромную белую луну. Он пробудет здесь еще несколько дней, а потом опять поедет на западные острова; ему надо утвердить там свою власть и помирить воинственных баронов.
В прошлый раз им не было так хорошо, как раньше. Король часто бывал рассеян, и она не знала, приедет ли он в следующий раз. Теперь он тайно поселил ее в замке, чтобы она была рядом с ним. Но это означало только, что они должны были соблюдать большую осторожность. Кончиками пальцев Элейн потрогала подвеску у нее на груди и ощутила желание. Волосы ее были распущены – так королю больше нравилось – и спадали тяжелыми локонами по ее плечам. На ней была только накидка из зеленого бархата. Элейн умастила кожу питательными маслами и благовониями и при движении ощущала исходящий от ее тела аромат жасмина и роз.
Сидя у окна башни, она глядела на залитые лунным светом окрестности. Сам город не был виден, он словно растворился в мерцающем серебристом сиянии. На траве и деревьях, как шелковое покрывало, лежала тяжелая роса. Люди редко посещали Угловую башню внешней стены, используемую в основном как хранилище. В ней и жила теперь Элейн. Днем сюда не доносился шум людской толпы и суеты во двоpax, не было слышно стука конских копыт и ржания. Ночную тишину лишь изредка нарушали крики охотившейся совы за рекой да доносившийся издалека вой волков.
Элейн спала, сжавшись в комочек, когда Александр наконец-то пришел. С ним не было ни свечи, ни фонаря. Он тихо проскользнул в спальню и закрыл дверь на засов. Огонь в очаге не горел. В комнате стоял ледяной холод. Король замер, глядя на нее, залитую лунным светом. Она пошевелилась и, сонная, повернулась к нему. Он заключил ее в объятия.
Александр был с ней, когда на рассвете она проснулась. Его голова покоилась у нее на плече, рука лежала на ее груди. Он еще крепко спал, когда первые лучи солнца осветили холмы на востоке. Элейн смотрела на него, жадно впитывая каждую черточку его лица, стараясь навсегда сохранить в своей памяти каждую мелочь, каждый волосок, каждую пору, каждую золотую ресничку. Но тут он повернулся и, не открывая глаз, снова привлек ее к себе.
Прошло много времени, прежде чем она смогла, наконец, произнести:
– Ты пропустил мессу. Я слышала, как звонили колокола.
– Я прослушаю мессу позже, перед отъездом.
– Ты сегодня уезжаешь? – Она прильнула к нему всем телом.
– Ты же знаешь, Элейн, я должен. – Он сел и рывком перебросил ноги через край кровати. Затем поднес палец к ее губам и сказал: – Я знаю, ты не любишь прощаться. – Он протянул руку, чтобы погладить ее тяжелую грудь, но передумал и только слегка дотронулся до подвески.
Король оделся. Элейн осталась лежать обнаженной… Наконец, поднявшись, он склонился над ней и поцеловал ее в голову.
– Господь с тобой, любовь моя, – прошептал он и с этими словами удалился.
VIII
Фозерингей
Ей снилось, что она стоит у могилы Эиниона. Вокруг поросшего лишайником могильного камня колыхались на ветру дикие нарциссы. Она положила на камень руку – он был холодный как лед.
– Где наследник Шотландии? – громко прошептала она. – Где? Все твои предсказания оказались ложью.
У нее на душе была печаль. Она прижала к груди подвеску с фениксом. Через леса и луга, полные горько-сладких ароматов, поверх стремительных, пенных волн прилива до нее долетали свежие горные ветры. Тишина покрывала лежавшие в отдалении горы; лишь изредка доносился до нее одинокий крик орла и слышался приглушенный шум водопадов, бивших с высоких скал в каменистое дно. Он был здесь, рядом с ней. Там-Лин прижал уши, а у Доннета поднялась шерсть на загривке, когда ворон появился из чащи леса и с криком пролетел над ними. Элейн заметила, как в тот же миг закружился по дороге вихрь, взметнувший вверх старую листву.
«Вернись! – Это был словно внутренний голос, звучавший в глубине ее. – Вернись в Шотландию, вернись». В тишине, объявшей все вокруг, была какая-то тайная угроза. Ветры, касавшиеся ее лица, обдавали ее холодом.
Если хочешь его уберечь, поезжай назад, скорее!
Высоко в горах лежали снега. По долинам рыскали волки – в надежде поживиться добычей. В высоких утесах каркали горные вороны, и эхо далеко разносило в кристальном воздухе и тишине их резкие, пронзительные крики.
«Вернись, вернись!»
Элейн попятилась назад и обхватила рукой голову собаки, словно ища у нее защиты. Вихрь, взъерошивший листву, утих. Тогда она в задумчивости повернулась и стала медленно удаляться от могилы. Вернуться! Но как она могла вернуться? Ведь Александр сам отослал ее домой.
IX
Керрера, Аргилл. Июль 1249
Александр лежал на пледах, глядя на спущенные паруса. Голова у него кружилась и раскалывалась от боли. Залитое лучами солнца небо, ярко-голубое на фоне снастей и мачт, то удалялось от него, то приближалось, как при сильной качке.
Он услышал свой собственный стон и почувствовал на лбу что-то мягкое и прохладное, – это ему на лоб положили смоченный в воде платок. Надо сделать над собой усилие и подняться, подумал он. Надо показаться людям. Но где они? Он со стоном попытался поднять голову, но его голова снова бессильно упала на подушки. Святые мощи! Он захворал! Что это с ним? Съел какую-то отраву или у него что-то с головой? И отчего она так болит? Он в жизни никогда не болел. И на этот раз биться ему не пришлось. Его поход завершился удачно, был заключен мир. Александр закрыл глаза. Боль не проходила.
– Сир, – услышал он совсем рядом чей-то голос. – Сир, вы меня слышите?
«Конечно, слышу, – думал он. – Неужели этот глупец не видит?»
Король постарался открыть глаза, но на него навалилась такая усталость, что они не открывались.
– Сир. – Снова тот же голос, настойчивый, надоедливый, он мешал ему спать. – Сир, мы отвезем вас на берег, на остров Керреру.
Король беспокойно зашевелил головой:
– Не стоит.
Ему казалось, что он произнес это громко. Александр сам еще раньше велел доставить его на берег, даже настоятельно этого потребовал. Но ведь тогда он был здоров, проклятая болезнь еще не овладела им. Он еще мог говорить.
Опустившись рядом с ним на колени, два старших кормчих его флотилии обменялись грустными взглядами. Один из них скомандовал, чтобы принесли носилки, сделанные из паруса.
Два дня король лежал, подкошенный недугом, на острове Керрера, в заливе Обан. На третий день жар спал, и он открыл глаза.
– Элейн? – Он ясно видел ее перед собой. Она сидела у окна, ее волосы блестели на солнце. Она улыбалась. Как она сердилась, когда он нарочно, чтобы поддразнить ее, вылавливал серебряные волоски в ее золотисто-каштановых локонах! Он был рад, что она вернулась в Шотландию. Он так скучал по ней, когда она уехала, словно лишился части самого себя.
– Элейн? – снова позвал ее король, но она не слышала. Его любимая сидела и смотрела в окно, на запад. Он видел красный закат за ее спиной. Силуэт ее четко вырисовывался на фоне пламенеющего неба, и ее волосы как будто вырастали из огня. Дитя феникса, дитя огня. «Почему она не идет ко мне? – думал он. – Я жду тебя, я хочу тебя. Почему ты не целуешь меня?» Он попытался протянуть к ней руку.
У его ложа на коленях стоял священник, губы его шевелите в безмолвной молитве. Вокруг стояли соратники и друзья и смотрели на своего короля. На лицах застыла скорбь. Врач, которого привезли с земли, помотал головой. С заходом солнца король умрет. Ему уже ничем нельзя помочь.
Александр слегка нахмурился. Он старался не потерять ее из виду. Закат угасал, и он уже хуже различал ее черты. Элейн должна хранить их сына, беречь его ради Шотландии. Но почему она не пришла к нему? Так хочется дотронуться до нее… Хорошо, он сам поедет к ней.
Собравшись с последними силами, невероятным напряжением воли Александр заставил себя смотреть на нее, не отрывая глаз, – так было надо, чтобы не потерять ее. Он должен быть с ней, всюду следовать за ней, в огонь – так в огонь, во тьму – так во тьму, к свету…
Когда солнце село и комната погрузилась в темноту, король поднялся и сел, поражаясь тому, как это легко у него поучилось. Он встал, оглянулся на ложе, на котором только что лежал, и нахмурился. Его тело, измученное лихорадкой, все еще лежало там. Вокруг стояли его друзья, не отрывая от него печальных, растерянных глаз.
– Король скончался, милорды, – словно откуда-то издалека послышался голос лекаря. Но он уже удалялся в темноту, туда, куда закатилось солнце, – там ему предстояло отыскать Элейн.
X
Фозерингей. 8 июля 1249
Элейн внезапно проснулась от звука сторожевого рога, когда его отголоски затихли вдалеке, она услышала, как громко стучит ее сердце. Спальные покои были погружены во мрак, она была одна. Домочадцев при ней находилось немого. Женщины спали в других покоях, а Ронвен – вместе со служанками в своей собственной комнате в северной части замка, где была детская. Неста спала там же.
Элейн соскочила с постели и, натянув рубашку, подбежала к окну. Перед ней текла река Нена; здесь она делала большой изгиб. Месяц сверкал в ее водах. Раскинувшиеся за рекой поля, леса и долины в свете молодой луны казались шахматной доской, где черные пятна перемежались со светло-серебристыми. Где-то вдалеке, под монастырскими стенами, перекликались совы, занятые ночной охотой над недавно убранными полями. Чуть ближе пролетали, еле слышно шелестя крыльями, летучие мыши, да снизу доносились обычные ночные шорохи. В остальном все было тихо.
Она была в полудреме, когда почувствовала, что ею овладевает страх. Ужас сковал все ее тело. Она перегнулась через край окна навстречу лунному сиянию. Ночная прохлада дохнула ей в лицо. У нее дрожали руки.
– Александр!
Элейн прошептала его имя, но из темноты ей никто не ответил. Она подошла к столу и открыла ларец, где хранила свои украшения. Там лежал ее феникс. Она взяла его в руки. Цепочка была разорвана. Элейн давно хотела вызвать из Нортгемптона ювелира, но все забывала. Держа подвеску в руках, Элейн рассматривала ее. Даже с незажженными свечами видно было, как в рубиновых глазах феникса играет проникающий в комнату месяц. Она почувствовала, как наполнились слезами ее глаза.
Поцеловав подвеску, Элейн грустно положила ее обратно в ларец. Ее проняла дрожь.
– Александр!
Его имя постоянно звучало у нее в голове. Что-то было неладно… Она сейчас нужна ему, думала Элейн. Быстро накинув на рубашку шелковую шаль, она завернулась в нее. В замке было тихо. Если не было гостей, то спать здесь ложились рано. Последняя гостья, посещавшая их Изабель Брюс, уехала три недели назад. Элейн босиком сбежала вниз по лестнице. Доннет не отставал от хозяйки. Они пересекли нижнюю залу. Там, закутавшись в плащи, вокруг громадного очага с тлеющими углями спали ее слуги, десятка три человек. Похоже было, что ни один из них не слышал, как протрубил сторожевой рог.
Она подбежала к двери и, открыв ее, выглянула во двор – никакого сторожа она там не увидела. Наружные ступени были холодные как лед и мокрые от росы, но она этого не чувствовала. Спустившись во двор, она побежала по скользким булыжникам к Сторожевой башне. В тени под каменной стеной вода во рву казалась черной и застывшей; над ней парила легкая серебристая дымка. Мост надо рвом был поднят, из караульной не доносилось ни звука. Элейн вошла туда, и стражники повскакали на ноги.
– Я слышала, как протрубил рог! – закричала она. – Должно быть, это гонец! Начальник стражи смущенно выступил вперед, расправляя помятый плащ. – Не было никакого сигнала тревоги, миледи. – Он сердито посмотрел на подчиненных. – С тех пор как стемнело, никто на дороге не показывался.
– Но я слышала рог! – Элейн понимала, какое являет собой зрелище – босая, в длинной рубашке, растрепанная. – Значит, мне приснилось, – неуверенно, упавшим голосом произнесла она. Плечи ее поникли, повелительные интонации исчезли. – Извините меня.
Глядя ей вслед, начальник стражи истово перекрестился. На рассвете сон, если это в самом деле был сон, повторился. Элейн вновь услышала призывный звук рога. Она в панике соскочила с постели и подбежала к окну. Погода менялась, занималась заря, и день обещал быть жарким, с грозой. Сладковатый запах земли перемешивался с запахом сырых водорослей на холодной реке.
Вдруг она ощутила легкое прикосновение, словно чья-то рука легла ей на плечо. Она обернулась – никого не было, просто сквозняк шевелил занавески. Взгляд Элейн упал на ларец с украшениями. Он был открыт. Но Элейн точно помнила, что закрыла его. Подойдя к столу, она взяла из ларца подвеску и стала всматриваться в феникса. Рассвет отбрасывал рассеянный, бледный свет в окно спальни. Элейн сняла подвеску с цепочки и, вернув цепочку в ларец, продела в ушко подвески черную шелковую ленточку, а затем надела ее на шею. Она сразу почувствовала, какой феникс холодный, как будто сама смерть коснулась ее груди.
Элейн уже давно не ворожила у огня. Но теперь, опустившись на колени у очага, она сгребла в сторону золу и раздула угли. Ее трясло, она начинала понимать, что владевший ею смертельный страх ей не приснился.
– Александр!
Элейн потянулась к огню. У нее в глазах потемнело, и она ничего не видела. Внезапно она поняла, что отчего-то горько плачет.
– Александр!
Дверь скрипела на петлях, ветер шевелил занавеси на стенах. Ей в лицо из глубины очага дохнуло пеплом, – там, рассыпая искры, треснула пополам сухая ветка.
Она так ничего и не увидела в огне, только слышала, как в пламени кто-то рыдал.
XI
Конь Роберта де Куинси был в пене. Роберт прискакал один, без сопровождения. Элейн встретила его в большом зале, где собрались все домочадцы. Он вошел пошатываясь, и она сразу поняла, что он пьян. С тех пор как она видела его последний раз, прошло два года.
Элейн напряженно следила за ним, сидя на возвышении у стола. Рядом с ней сидела Ронвен и другие дамы ее свиты. Подойдя к ней ближе, Роберт прогрохотал:
– Разумеется, тебе известно то, что я намерен довести до твоего сведения. – Он стоял, подперев руками бока, выставив вперед ногу. Его щегольское дорожное платье было забрызгано грязью, рубаха на груди почернела от пота.
– Разумеется, нет. – Она старалась, чтобы голос не выдал ее волнения.
– Твое гадание на огне ничего тебе не подсказало? – Он говорил намеренно громко, чтобы его все слушали и молчали.
Священник, сидевший рядом с Элейн, тихонько ахнул. Она сжала кулаки:
– Что ты хочешь мне сказать?
Роберт захохотал:
– Так ты, оказывается, ничего не знаешь! Странно. Ты, как я вижу, вполне счастлива, но погоди, сейчас твоему счастью придет конец! – Он посмотрел на нее, как на больную, без всякого сострадания. – Я разобью твое сердце!
Элейн чувствовала, как внутри нее нарастает смертельный ужас.
– Ты хочешь устроить тут публичное представление? – произнесла она холодно. – Тогда поспеши, скоро позовут к ужину.
«Отвернись от него, пусть он глядит тебе в спину. Не доставляй ему такого удовольствия. Он не должен видеть, как тебе больно», – пронеслось у нее в голове.
Она знала. Она знала все уже целую неделю. И сердце ее уже давно разрывалось.
Роберт ехидно хихикал. Он шагнул к возвышению, но не попал на него ногой и, пошатнувшись, сел на край ступеньки. Он сидел там, тупо обводя глазами большой зал. Потом снова раздался его голос. Безумно хохоча, так, что слезы катились у него из глаз, Роберт произнес, словно выдавливая из себя слова:
– Он мертв, любимая моя. Твой король умер! Я был с королем Генрихом, когда ему принесли из Шотландии эту весть. Мы решили, что надлежит немедленно сообщить тебе о том, что случилось…
Его голос звучал все глуше, сливаясь с шумом, рвавшимся ей в уши, гудевшим в ее голове, ослепляющим ее. Поднявшись, она сделала шаг вперед и тут же почувствовала, как чья-то рука обвилась вокруг ее таллии. Элейн выпрямилась.
Она не заплакала. Ронвен была рядом. Элейн медленно спустилась по ступенькам и, не глядя на корчившегося от смеха мужа, проследовала через весь зал к дверям.
Войдя в часовню, она опустилась на колени, на цветные глиняные плиты пола перед алтарем. Она знала, что снаружи ее ждет Ронвен. У статуи Святой Девы горели свечи, но Элейн не видела их. Она ничего не видела перед собой. В ее душе была пустота и страшная, неописуемая боль.
