Текст книги "Князья Преисподней (ЛП)"

Автор книги: Барбара Джоан Хэмбли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

15

Северный ветер насквозь продувал стеганое ципао. Вырывавшиеся с дыханием облачка пара белели в лунном свете. Вода вдоль кромки берега замерзла, опоясав озера Шичахай ледяной полосой, на фоне неба чернели причудливые крыши чайных домиков, храмов предков, павильонов и харчевен, где раньше подавали дяньсинь.[20]20
  Лёгкие блюда, которые в китайской традиции чаепития подают к столу вместе с чашкой китайского чая, как правило, до обеда.


[Закрыть]

В глухой плотной темноте не было видно ни проблеска света. Эшеру это показалось странным, поскольку и дедуля У, и Лин говорили, что в опустевших парках и садах нашли себе пристанище воры, контрабандисты и наемные убийцы. Он стоял на горбатом мраморном мостике, принюхиваясь к запаху дыма, который доносился из каждого прибрежного дворика и все же был не в силах перекрыть вонь от мусорных куч, наваленных на выходе из узких проулков хутунов. Если бы кто-нибудь и развел тайком костер на берегу, обнаружить его было невозможно.

Затем ветер поменял направление, и Эшер уловил зловоние, уже знакомое ему по шахтам Шилю.

Яогуай. Они и в самом деле добрались сюда.

Именно за этим он сюда и пришел. Теперь можно возвращаться…

А знают ли об этом Цзо?

Он спустился с мостика к топкому краю замерзшего озера. Помимо ножа, револьвера и жестяного потайного фонаря он взял с собой некое подобие алебарды – короткий клинок на длинном древке, приобретенный у дедули У за три американских доллара; с таким оружием местные бандиты выходили на ночную «работу». Вот уже две ночи он ждал известий от Исидро, но вампир или затаился, или, по примеру отца Орсино, охотился далеко за пределами Пекина. Днем к нему пришла Лин и рассказала, что подруга ее матери почуяла у озера «крысьих тварей». По словам той женщины, пропал маленький попрошайка – третье исчезновение за две недели.

Владения семьи Цзо располагались на участке, клином вдававшемся в озеро, и сейчас Эшера от них отделяла тянувшаяся по левую руку полоса воды. В этом районе всем заправляли Цзо. Эшер понимал, что днем его обязательно заметят, даже если он будет одет как китаец. Он подумал, что, пожалуй, стоит признать вечернюю вылазку успешной, вернуться в переулок Чжулун и дождаться весточки от Исидро.

Если Исидро подаст весточку.

И если он сделает это до того, как Карлебах почитает полицейские отчеты, над которыми работала Лидия, и решит самостоятельно изучить территорию. В отличие от него самого, старик мог прийти сюда днем, но если Цзо хотят отвадить посторонних от шахт, Карлебаху грозит опасность.

Он одержим. Долгая тайная служба, на протяжении которой его единственными путеводными огнями были любовь к отечеству и долг перед королевой, научили Эшера, что суждениям одержимых нельзя доверять. Они видят то, что хотят видеть, как выразился его начальник. Они убеждают себя, что им почти ничего не угрожает.

Едва ощутимая вонь исчезла, как только ветер снова подул с севера. Значит, запах доносился с запада. Из-за северного озера. По широкой дуге обойдя западный берег и лабиринт сыхэюаней, из которых и состояли владения Цзо, Эшер двинулся против часовой стрелки вдоль северной кромки озер, скользя по замерзшей грязи. Он едва не подскочил от испуга, когда справа и впереди от него что-то шевельнулось, но это оказалась всего лишь крыса, разъевшаяся на отбросах до размеров полугодовалой кошки. Здесь, в стороне от павильонов и харчевен, сваливались отходы от процветавшего в хутунах производства мыла и бумаги, сюда же мясники свозили остатки туш, от которых даже вечно голодным городским беднякам не было никакой пользы – черепа, осколки костей, треснувшие рога и вываренные копыта. Зная, насколько искусно китайцы превращают любой пустяк в нечто съедобное или полезное, оставалось только пожалеть крыс, обитавших в этих мусорных кучах.

Справа от него берег отворачивал к мосту и одному из городских каналов. Лед на озере был тонким и не выдерживал веса взрослого человека, поэтому Эшер взглядом изучил возвышавшиеся перед ним черные стены и крыши, высматривая вход в хутун. Судя по наваленным на берегу кучам отбросов, проулок был где-то неподалеку. Рядом зашуршал тростник, сквозь который пробиралась очередная крыса. Следом появилась третья, за ней – четвертая, они неслись по льду, и яркий лунный свет четко прорисовывал крохотные синие тени от их лапок.

Эшер двинулся влево, чтобы обойти самые большие мусорные кучи, где в лунном свете мрачно белели черепа и тазовые кости, но лед под ним проломился. Он пошатнулся, ощущая, как сквозь кожу ботинок проникает холод, и кое-как доковылял назад к полосе тростника и прибрежной грязи. Когда наступит настоящая зима, вся городская детвора сбежится сюда, чтобы покататься по льду…

Конечно, если к тому времени не начнутся перестрелки между войсками президента и Гоминьданом.

Хлеставший по щекам ветер слегка ослаб. Эшер втянул холодный воздух. Сомнений больше не оставалось. Под мостом затаилась тварь, и хорошо, если только одна.

Он развернулся, чтобы пройти назад вдоль берега. И остановился, затаив дыхание. Весь темный склон, от кромки воды до тянувшихся поверху стен, кишел крысами.

Страх холодной лапой сжал горло. В жизни ему не доводилось видеть столько крыс. Копошившаяся в тростниках темно-серебристая масса походила на оживший ковер, шевелящийся от избытка нечистой энергии. Когда Эшер повернулся, все крысы остановились и сели. В темноте их глаза казались огненными бусинами, усеявшими паутину.

Господи. Они смотрели на него.

Из-за спины сильнее потянуло чужеродной вонью. В неверном лунном свете ему почудилось какое-то шевеление на берегу, примерно в сотне ярдов от того места, где он стоял. Да… черный силуэт ростом с человека проявился на фоне холодного льдистого блеска озера. Эшер начал пятиться, но крысы тоже пришли в движение и ринулись к нему. С чувством, близким к панике, он представил, как падает под напором этой кошмарной волны.

При мысли, что его могут ранить, что в нанесенную яогуай рану попадет их кровь, которая превратит его в такую же тварь, он твердо решил: нет. Пока у него остается хотя бы одна пуля, этому не бывать. Есть вещи и похуже смерти.

Он медленно вступил в озеро, чувствуя, как ломается под ботинками лед и вода холодит ноги. Надо добраться до входа в переулок Большого тигра, который ведет на юг, к более оживленным улицам. Яогуай неверной трусцой спустился по склону от хутуна, вход в который терялся в темноте. Эшер зашел дальше в озеро, почти по пояс погрузившись в воду. Мусор скользил под ногами, и ему с трудом удавалось сохранять равновесие, одновременно отмахиваясь алебардой от подступавших крыс.

В следующее мгновение яогуай набросился на него, выставив вперед когтистые лапы; сквозь поднятые тварью тучи брызг Эшер увидел раззявленную зубастую пасть. Ему не раз доводилось драться шестом и тростью, и этого опыта хватило, чтобы одним ударом алебарды почти отрубить противнику голову… но только почти. Из перерубленных артерий хлестала кровь, голова свисала сбоку на куске кожи, но шатающийся яогуай все так же размахивал лапами, пытаясь достать свою жертву. Эшер осторожно приблизился к нему и перерезал подколенные сухожилия на обеих ногах, затем развернулся и снова двинулся через озеро, обшаривая взглядом берега.

Ему повезло. Наверное, стая собак почуяла огромное скопище крыс и решила поохотиться, хотя в лунном свете и покрывавших берег черных тенях невозможно было рассмотреть, что же там происходит. Перед Эшером мелькали темные силуэты и красные глаза разбегающихся грызунов. Он снял с фонаря крышку и швырнул его в гущу крыс, кишевших между ним и темным прямоугольником, который, как он надеялся, был входом в переулок Большого тигра. Берег сплошь покрывала полузамерзшая грязь, и все же остатки масла ярко вспыхнули, едва только фонарь ударился о землю. Крысы метнулись прочь от пламени, и Эшер со всех ног побежал вверх по склону.

Краем глаза он заметил двух яогуай, которые неслись вслед за ним по верху прибрежного склона, двигаясь так, будто между ними существовала некая незримая связь, и эта странность отложилась в памяти. Он бросился в густую синеву переулка и побежал дальше, то и дело спотыкаясь; одной рукой он все время держался за стену, чтобы не сбиться с дороги.

Остановился он только после того, как миновал задние ворота Запретного города и обогнул его массивные стены (которые по высоте превосходили средний лондонский дом), свернув на восток, поскольку не желал приближаться к расположенным на западе дворцовым озерам. Эти озера, а также рвы Запретного города и канал, выходивший из него чуть дальше к востоку, соединялись с «морями» Шичахай. Неподалеку от нового университета Эшер, промокший до пояса и почти окоченевший от холода, нанял рикшу, но каждый раз непроизвольно вздрагивал, когда повозка пересекала очередной канал.

В это время на улицах почти никого не было. Он подумал о Лидии, спокойно спящей на кружевных подушках в тиши гостиничного номера, и о том, следят ли за ней.

Вполне возможно. Кто-нибудь из Цзо или их помощников, под чью дудку, может статься, пляшет сейчас Грант Хобарт. Или посольская полиция, единственная цель которой – исполнить свой долг и бросить предателя в камеру, где до него доберутся люди Цзо…

Эшер растер онемевшие руки и подумал, что его убежище в переулке Чжулун скоро могут обнаружить. Еще он подумал о Карлебахе, который вряд ли станет терпеливо ждать, пока Эшер сумеет связаться с ним.

И о том, в безопасности ли Лидия.

И о том, что случилось с Исидро.

* * *

Прошло три дня, прежде чем Лидия поняла, что Исидро пропал.

В воскресенье, на следующий день после того, как ей принесли от Мицуками пакет с очередными полицейскими отчетами, полковник сам навестил ее в гостинице, чтобы предложить свою поддержку и, к некоторому ее удивлению, помощь в возвращении домой.

– Благодарю вас, – она наклонилась над жаровней, обогревающей отдельный кабинет с голубыми драпировками, и пожала протянутую ей руку в белой перчатке. – Но здесь я могу хоть чем-то помочь. Задача, которую ставил перед собой Джейми, еще не выполнена.

Она встретилась взглядом с Мицуками, чье лицо словно проступало сквозь дымку, хотя их разделяло не более двух футов. Затем откинула спускающуюся со шляпки вуаль (настоящее произведение искусства из черного тюля и перьев), чтобы лучше видеть его.

– Задача эта такова, что ее нельзя оставить нерешенной.

– Позвольте выразить вам мое уважение за проявленную решимость, госпожа. Значит, вы хотите продолжить работу с отчетами? Я начинаю подозревать, что наши тенма… эти создания и в самом деле пробрались в Пекин.

– Да, хочу. Но эта страна совсем не похожа на привычный мне мир, и мне сложно выявить закономерности в происходящих здесь событиях, – она заколебалась. – Не могли бы вы… возможно… вы сумеете обеспечить мне доступ к банковским записям?

– Нет ничего проще, – он извлек из кармана строгого синего мундира небольшой блокнот и сделал пометку. – Вам ведь известно, что китайцы, в особенности старые и приверженные традициям семьи, пользуются другой системой?..

– Меня интересуют западные банки. Франко-Китайский, Монетный банк Гонконга, Индокитайский банк…

– Можете рассчитывать на меня, доктор Эшер.

Лидия почувствовала, что что-то в ее словах заинтересовало его. Он слегка склонил голову, и, хотя она не могла рассмотреть выражение его лица, ей показалось, что скрытые за толстыми линзами глаза внимательно изучают ее.

Возвращаясь в свой номер, она столкнулась в вестибюле с самым назойливым из своих предполагаемых поклонников, мистером Эдмундом Вудривом, высоким, сутулым мужчиной с сильно выступающим животом, обтянутым не самым новым пальто.

– Миссис Эшер, – начал он, так быстро встав между ней и лестницей, что Лидии пришлось бы перейти на бег, чтобы избавиться от его внимания, – Умоляю вас, позвольте мне выразить, как глубоко я сожалею…

– Прошу вас…

Она изобразила один из подхваченных у тетушки Лавинии «предобморочных» жестов.

– Да-да, конечно, – Вудрив взял ее за руку. – Я понимаю. Я только хотел сказать, что понимаю, в каком тяжелом положении вы сейчас оказались, и предложить свои услуги.

– Благодарю вас, – произнесла Лидия, постаравшись тоном выразить, насколько она слаба и несчастна. – Если позволите…

Он усилил хватку:

– Знайте, что вы всегда можете рассчитывать на меня, что бы ни случилось. Мы не очень близко знакомы, но я понимаю, как это тяжело – внезапно остаться одной, без поддержки…

– Я весьма…

– … все, что в моих силах, в любое время дня и ночи, вам достаточно только отправить записку на мой адрес в посольстве…

Только строгие наставления, полученные перед выходом в лондонский свет от няни, четырех тетушек и мачехи, которые всеми силами пытались донести до нее, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя ни на кого кричать и требовать, чтобы ее оставили в покое (даже если подобное обращение полностью заслужено), а также понимание, что поступи она так, и окружающие могут заподозрить, что ее вдовство – лишь притворство, а Джейми где-то скрывается, позволили ей в течение следующего получаса терпеливо выслушивать излияния Вудрива о тяжкой вдовьей доле и его желании помочь ей.

В номере ей пришлось принять целую вереницу посетителей, пришедших засвидетельствовать свое почтение. Первыми появились мадам Откёр и баронесса (именно ей в конце концов удалось изгнать Вудрива из вестибюля), которые восседали за накрытым к чаю столом и старательно поддерживали разговор, в то время как Паола Джаннини молча сидела рядом с Лидией.

Она похолодела от ужаса, увидев в дверях леди Эддингтон. По большей части разговор вертелся вокруг этой почтенной дамы, которой вскоре предстояло отправиться в Англию на борту «Наследной принцессы», увозя с собой тело убитой дочери. Женщины, пришедшие поддержать мнимую вдову, с искренним сочувствием говорили о Холли, в то время как сама Лидия едва находила в себе мужество, чтобы сказать хотя бы несколько слов.

Наконец она пожаловалась на невыносимую головную боль и до конца дня просидела в своей комнате, читая Миранде детские книги и перебирая полицейские отчеты. После ужина к отчетам добавились банковские записи, которые она просматривала в надежде обнаружить хотя бы одно из десятка ранее встреченных имен.

На следующий день имя нашлось.

Эстебан Сьерра из Рима (у него и в самом деле есть дом в Риме?) не только отдал распоряжение открыть на его имя немалый счет во Франко-Китайском банке, но также арендовал там камеру, расположенную в подземном хранилище. «Для древностей и предметов искусства», как было указано в написанном от руки заявлении. Она всмотрелась в четкие ровные буквы с непривычными росчерками и завитушками. Сейчас в камере находился один большой сундук.

Дон Симон как-то сказал Джейми, что вампирам быстро становится известно о слежке. Некоторые люди подолгу задерживаются на тротуаре напротив подозрительного дома. В округе, где вампирам, с их обостренным восприятием внешности, известен каждый человек, появляются новые лица. Проявив интерес к подземному хранилищу, где лежали «древности и предметы искусства», Лидия совершала непростительный грех, поскольку привлекала внимание к «Эстебану Сьерре». Она (и Джейми) до сих пор оставались в живых только потому, что соблюдали правила, и Исидро знал об этом.

Как и прошлой и позапрошлой ночью, она снова не задернула половину шторы.

Утром она отправила записку графу Мицуками.

Полковник был сама скрытность. Он достаточно долго следил за событиями в Китае и был довольно близко знаком с нынешним «действующим» президентом, чтобы понимать, насколько опасным может быть одно неверно сказанное слово, малейший слушок, дошедший до официальных властей. Он молча согласился с тем, что о визите Лидии в хранилище банка никто не должен знать. Он получит разрешение и ключи, но войти в камеру сможет только Лидия.

Наблюдая за тем, с какой уверенностью Мицуками отдавал соответствующие распоряжения, Лидия задалась вопросом о клиентах банка и о том, что же еще хранится в его подземельях.

В среду, шестого ноября, незадолго до закрытия, Мицуками и Элен сопроводили Лидию к зданию банка (который от гостиницы отделяли всего два дома) и остались на лестнице в компании банковского клерка. Опустив вуаль, Лидия под ярким светом электрических ламп прошла к камере хранения под номером 12. В тиши подземного коридора ее черные шелковые юбки шуршали, как множество серебряных пилочек для ногтей. Клерк объяснил ей, как открыть дверь; на выходе, как она догадывалась, ее будет ждать служащая банка, чтобы в самой деликатной форме провести обыск. Сердце тревожно билось в груди: он будет в ярости, когда узнает, что Лидия нарушила секретность, о которой он так заботился.

Она может навеки лишиться его дружбы, этой загадочной, призрачной связи, которая существует вопреки всему. Если он сейчас слышит ее, чувствует сквозь сон ее приближение, то, наверное, проклинает ее.

Но ему может грозить опасность. Во время их последней встречи она заметила в его глазах страх.

Как и было указано в заявлении, в камере стоял только большой дорожный сундук с латунными уголками, обтянутый выдубленной кожей, достаточно вместительный, чтобы уложить в него тело человека. Наверное, одежду и книги он хранит где-то еще…

«Так похоже на него, – подумала Лидия, прикрывая за собой дверь, – снять камеру хранения в двух шагах от нашей гостиницы». Она достала из сумочки серебряный футляр, откинула вуаль и надела очки.

Сундук был закрыт. Скорее всего, заперт изнутри. Наружные замки были лишь для отвода глаз. На улице все еще стоял день, хотя ни один солнечный луч не мог проникнуть в это помещение. Наверное, он спит.

Тишина, воцарившаяся за закрытой дверью, давила на барабанные перепонки. Когда-то Лидия спросила его, насколько чутким может быть его дневной сон, но он ответил лишь, что сон вампира отличается от человеческого.

Прости меня…

Она глубоко вдохнула, задержала дыхание и положила руки на крышку сундука.

Та поддалась, беззвучно и без малейшего сопротивления.

Сундук был пуст.

16

Разрушенная часовня рядом со старым французским кладбищем, так сказал Исидро.

Рикше это место было знакомо. Эшер оставил его дожидаться у ступеней нового собора, приплатив пятнадцать центов. Пушки повстанцев безжалостно разрушили весь район, поэтому многие здания здесь были новыми, выстроенными в западном стиле. Развалины часовни выглядели так, будто к ним уже много лет никто не приближался.

Луна шла на убыль. Хозяева лавок вдоль улицы Шуньчжимэнь уже погасили почти все огни. С наступлением ночи в пекинских хутунах воцарялась невероятная, непроглядная темнота, в которую невозможно было поверить, не увидев. В тусклом свете потайного фонаря едва просматривалась противоположная сторона улочки. Эшер пешком двинулся к часовне. Он понимал, что рискует жизнью. С другой стороны, разве с самого приезда в Китай его жизнь в каком-то смысле не была подобна комару, опустившемуся на руку судьбы?

На ступенях часовни он остановился и надел на шею серебряный крестик, купленный вскоре после знакомства с вампирами. Он быстро усвоил, что защиту обеспечивал не столько сам святой символ, сколько серебро, из которого тот был сделан, но под рубашкой и шарфом Эшер всегда носил серебряную цепочку. Крестик был нужен ему для другой цели.

Из кармана он достал небольшую жестяную коробочку, которую Карлебах дал ему после приезда. В коробочке хранился порошок из измельченных трав, чья смолянистая горечь ускоряла сердцебиение и проясняла сознание. Вампиры охотились, насылая на жертв сонливость и рассеянность. Порою только полсекунды отделяло жизнь от смерти.

Изнутри часовня была завалена мусором. Все деревянные фрагменты давным-давно пошли на топливо. Лишь одной статуе девы Марии, скрытой в нише к востоку от алтаря, удалось избежать народной ярости, направленной на чужеземных проповедников. Эшер поднял фонарь и увидел почерневшее лицо со сколотым носом и выбитыми глазами. Недавно кто-то восстановил их, нанеся рисунок поверх свежего гипса. Губы статуи застыли в улыбке.

Эшер извлек из кармана свечу и зажег ее от пламени фонаря. Свечу он поставил на алтарь, затем опустился на колени, сложив перед собой руки:

– In nomine patrii, et filii, et spiritu sanctii, amen. Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum…

Должно быть, его отец сейчас переворачивается в гробу. Впрочем, старик уже должен был бы привыкнуть.

Если же его сейчас слышит отец Орсино, то молитва на латыни (подразумевающая, что молящийся – католик) может спасти ему жизнь.

Иезуит, по словам Исидро. Когда орден в шестнадцатом веке прибыл в Китай, все европейские страны были охвачены религиозными войнами. Чтобы добиться успеха на Востоке, иезуиты придали католицизму внешнее сходство с буддизмом, выучили язык (едва ли не единственные из всех европейцев) и сами облачились в рясы буддийских монахов. Позже, когда движимые алчностью западные торговцы присосались к богатствам Китая, иезуитов, а также обращенных их усилиями мужчин и женщин стали считать предателями, прислужниками Запада.

Последние три столетия он провел, скрываясь ото всех… Исидро сказал, что отец Орсино слышал у себя в голове чьи-то голоса…

Эшер повторял на латыни все известные ему молитвы. Затаившийся среди руин вампир должен был слышать, как колотится его сердце.

Конечно же, пекинские вампиры следили за иезуитом. И когда появился второй вампир-испанец, что еще им оставалось, кроме как предположить, что эти двое связаны между собой? Не поэтому ли Исидро не подавал о себе известий вот уже неделю, с тех самых пор, как он, Эшер, нашел себе убежище во Внешнем городе? И что они подумают о человеке, который, по подобию иезуитов вырядившись в китайское платье, читает в темноте латинские молитвы?

– At te levavi animam meam: Deus meus, in te confide…

Верую в тебя, господи…

Сонливость серой бесшумной тенью заволокла его разум. За мгновение до того, как когтистая рука схватила его за горло, он сумел отодвинуться от алтаря. Рука исчезла, и до его слуха донеслось проклятие на архаичном испанском. Эшер пригнулся и уклонился в сторону, поэтому следующий удар едва задел его.

– Падре Орсино!

В свете свечи перед ним мелькнуло белое лицо с блестящими глазами. Вампир схватил его за предплечье и швырнул на каменный пол нефа с такой силой, что Эшер на мгновение утратил способность дышать. Затем костлявые руки впились ему в запястья – и тут же оттолкнули под вопль боли и ярости. Эшер откатился прочь и прокричал:

– In nomine Patrii, Орсино! Меня прислал Исидро!

Он еще не успел договорить, как вампир впечатал его спиной в полуобвалившееся алтарное ограждение, с жестокой силой вжимая ему в плечи когтистые пальцы.

Но Эшер чувствовал, что противник колеблется. Воспользовавшись мгновениями тишины, он сказал:

– Меня прислал Симон Исидро.

Он говорил на латыни, предположив, что падре Орсино едва ли владеет современным испанским.

Вампир наклонил голову. Его глаза в тусклом сиянии свечи были цвета черного кофе, в них застыло вековое безумие. Он навис над Эшером, без труда удерживая того на месте и не давая шевельнуться. Прижавшаяся к щеке костистая рука была теплой. От одежды вампира пахло кровью.

– Ты его слуга?

– Да. Меня зовут Эшер.

– Где он?

– Я пришел спросить об этом у вас. Вот уже семь дней, как от него нет известий.

– Он исчез.

Отец Орсино выпрямился. Теперь он стоял рядом Эшером – невысокий мужчина, чьи волосы и глаза в сумраке часовни казались почти черными, резко выделяясь на фоне белой кожи. Вампир был одет в маньчжурское ципао и штаны-ку, но волосы он уложил в узел на затылке – прическа, обычная в Китае до маньчжурского завоевания.

– Следуй за мной.

Он огляделся и рывком поднял Эшера на ноги (судя по пронзившей бок боли, при нападении вампир сломал ему ребро-другое).

– Там, под землей, они нас не слышат, – заговорщицким шепотом сообщил Орсино. – А раз не слышат, то и найти меня не могут.

Он поднял фонарь, взял Эшера под локоть и провел за главный алтарь, к пустому дверному проему, за которым обнаружилась разоренная ризница. В крыше и стенах зияли проломы, но нигде не было ни следа крыс или других грызунов. Еще один проем вел к спускающейся в склеп лестнице – два витка спирали в пропахшей плесенью тьме. Внизу лестницы стояла новая дверь, запиравшаяся изнутри на задвижку с навесным замком. За дверью открывался склеп, такой низкий, что Эшеру пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой каменный потолок; в свете фонаря он среди толстых деревянных опор разглядел кучи земли и тростниковые корзины.

Вероятно, отец Орсино готовил себе новое, более надежное и глубокое убежище. Эшеру стало интересно, куда он собирался девать выкопанную землю.

Вампир запер дверь и повернулся к Эшеру. Исидро был слишком осторожен, чтобы решиться на убийство в пределах города, но Эшер знал, что обостренные чувства вампира не в силах проникнуть сквозь толщу земли. Отец Орсино вполне мог счесть, что здесь ему не грозит постороннее внимание.

– Дон Симон сказал, что я могу обратиться к вам, – он решил напомнить хозяину склепа (на случай, если бессмертный безумец успел об этом забыть), что перед ним стоит добрый католик, к тому же присланный сюда самим папой.

– Он говорил, что вы можете отвезти меня назад в Рим, – Орсино поставил фонарь на угол большого старинного сундука, полускрытого за низенькой оградой в передней части склепа, и сложил перед собой руки с крупными кистями и толстыми пальцами. – Он сказал, что Его Святейшество отпустит мне грехи, поскольку все эти годы я убивал только безбожников. Да хранит меня господь…

– Я не знаю, что Его Святейшество сказал Исидро. Я всего лишь служу ему.

– Что, и никто из вас не знает? – тихий голос прозвучал слишком резко, блестящие глаза сузились. – Ты лжешь мне? Хочешь поймать меня?

Орсино снова схватил Эшера за плечо и прижал к столбу.

– Так вот что случилось с доном Симоном? Ты предал его…

– Я ничего не знаю, – Эшер всеми силами старался скрыть волнение. – Честное слово. Именно поэтому я должен найти его.

Священник оскалил клыки:

– Мне сложно поверить, что никому из вас не известно о поручении Его Святейшества.

– Нет никаких «нас». Только я и мой хозяин. Разве дон Симон не сказал вам?

Отец Орсино в замешательстве провел рукой по лбу и сморщился, словно от боли.

– Они – боги, – сказал он. – Вы не можете… человек не может бороться с богами.

Темные глаза наполнились страхом. Моргая, он смотрел на Эшера.

– Я сделал все, что было в моих силах, но у них сотни, тысячи верующих. Люди склоняются перед ними в языческих кумирнях, приносят им жертвы. И у каждого из них тысячи, нет, десятки и сотни тысяч узников – мертвецов, все еще способных двигаться, хотя их плоть сгорела в огне. Они выходят из преисподней…

– Вы видели их?

– Вижу каждый день, – из-за испытываемого ужаса голос отца Орсино охрип и стал еще тише. – Я сплю и вижу их в языках пламени, и вокруг них в огне корчатся их почитатели с содранной кожей…

Правда? Сон? Безумие? Воспоминание о тех днях, когда он пытался обратить китайцев?

– А они доверяют своим почитателям?

– Они – боги, – повторил священник. – Разумеется, верующие должны слушаться их. Иначе за ними придут Воловья башка и Лошадиная морда и по тысячам и десяткам тысяч железных ступеней сволокут их к вратам первого судилища, которое называется Циньгуан. Живые повинуются им, потому что их предки попали в преисподнюю, куда отправляются все неверующие. Люди не смеют противиться их воле. А если осмелятся… родственники принудят их к повиновению.

Его лицо исказилось гримасой, хватка на плече Эшера усилилась.

– Он отправил вас схватить меня? Мой отец… и папа… Та тварь, что заявилась в горы… он тоже был католиком! Это папа его прислал? Я слышал, как он молится…

– Папа не предавал вас, – на Эшера снизошло озарение, прогоняя охвативший его смертельный ужас. – Дьявол не хуже папы знает латынь, падре. Это дьявол прислал к вам в горы тварь, чтобы испытать вашу веру. Его Святейшество никогда бы не предал вас.

Отец Орсино почти отшвырнул Эшера от себя.

– Ты говоришь правду.

Он не сводил жадного взгляда с плеча Эшера, где сквозь стеганую ткань ципао проступали горячие пятна крови.

Надо отвлечь его, и как можно быстрее.

– Местные вампиры управляют семьями живых людей, так? Вы это имели в виду? Что некоторые из них и есть те самые почитаемые предки?

– Нет. Да, – вампир запнулся, выходя из оцепенения. – Я… я никогда не встречал их. Ни разу. За все эти долгие, бесконечные годы…

– Даже того, кто обратил вас?

Казалось, вопрос озадачил отца Орсино, который только потряс головой:

– Они больше не создают себе подобных, – сказал он. – И не позволят никому другому обратить человека. Они никому не доверяют, понимаешь? Ни своим семьям, ни друг другу.

Вампир снова приблизился, обхватил ладонями голову Эшера и притянул к себе. Он заговорил, выплевывая слова с запахом крови:

– Они сказали, что это дети приводят мстителей к порогу дома. Когда мы покидаем преисподнюю, мы беспомощны, как лишенные раковины улитки. Поэтому-то они и стали богами. Сам я никогда не превратился бы в бога, потому что много грешил. Когда владыка Яма упорядочивал преисподнюю, он позволил им выбрать ад себе по вкусу. Раньше существовало двенадцать тысяч восемьсот судилищ под землей, восемь темных адов, восемь холодных адов и восемьдесят четыре тысячи адов на краю вселенной, хотя некоторые из них были невелики. При жизни я изучал их.

Он нахмурился, глядя в глаза Эшеру, словно тот загипнотизировал его.

– При жизни…

– Поэтому он и сделал вас вампиром, да? – спокойно спросил Эшер. – Потому что вы были не из его семьи?

Отец Орсино моргнул, вспоминая:

– Он хотел… Я больше не помню, чего он хотел. Тогда у него была причина, – он сильнее сжал ладони, пытаясь уловить ускользавшую мысль.

– Он это?..

– Ли. Ли Жуншэнь. Сейчас он безумен. Его семья приносит ему жертвы и просит об услугах. Вот только…

Он снова умолк, утратив нить разговора. Сжимавшие голову Эшера руки ослабили хватку, и теперь вампир рассеянно ворошил его волосы, как человек, поглаживающий собаку. Но его блуждающий взгляд то и дело возвращался к плечу Эшера, где набухали кровавые пятна.

– Что только? – мягко напомнил ему Эшер.

– Вот только иногда я просыпаюсь с наступлением ночи и слышу, как он кричит.

Орсино отступил назад, и Эшер выскользнул из его рук, едва не задохнувшись от пронзившей бок боли. Взглядом он прикинул расстояние до двери и лестницы. Инстинкт подсказывал ему, что нужно бежать, но пришедшая вдруг ужасная догадка заставила спросить:

– Вы знаете, где он?

Вампир покачал головой – едва заметное движение, вызвавшее в памяти свойственную Исидро скупость жестов.

– Где-то рядом, – ответил он. – За тысячу миль под землей. За тысячу, десятки и сотни тысяч миль, за третьим судилищем, где томятся злые мандарины, фальшивомонетчики и клеветники. Фальшивомонетчикам в глотку вливают расплавленное золото и серебро, которые они подделывали при жизни. А пятое судилище зовется Адом расчленения, туда отправляются сладострастники, убийцы и святотатцы, их там рвут на части и перемалывают их плоть на камнях, кидают их под раскаленные колеса шипастых колесниц… Судья пятого ада носит имя Бао, при императорах династии Сун он был воином. Говорят, он вселял ужас в своих врагов и сочинял застольные и любовные песни. Ты ведь не святотатец, сын мой?