Текст книги "Она"

Автор книги: Банана Ёсимото

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Банана Ёсимото
Она

Прощай, мой мир.

Просветленнаяколдунья возьмет реванш.

Да здравствует новая жизнь, наполненная огромной любовью, той, что спасла от поглотившей меня темноты!

Хотя толком тебя и не знаю, мне кажется, я очень сильно тебя люблю.

Прощай.

Пускай твоя жизнь будет счастливой.

Интересно, куда же я теперь?..

В последний раз мы виделись с Сёити, пожалуй, когда оба собирались пойти в начальную школу.

Тот день выдался очень радужным, и хотелось, чтобы он продолжался вечно. Поэтому я прекрасно помню, как это было.

А еще помню, что это был последний день, когда я видела, как по-семейному близки и дружны были моя мама и ее сестра-близнец, мама Сёити. Словно что-то предчувствуя, тогда они обе были безудержно веселы и наблюдали за тем, как мы с Сёити резвимся. В их взорах будто читалось: этот мир прекрасен уже только потому, что в нем есть мы, я и Сёити, единственные их дети, и больше им ничего не нужно.

Пока наши мамы болтали, мы с Сёити ели мороженое, готовили и пили “Калпис” [1]1
  Разновидность кисломолочного напитка, популярного в Японии


[Закрыть]. В саду их дома имелась лужайка, и мы, постелив там покрывало, играли в семью. На некое подобие плиты мы поставили пластиковую кастрюльку, воображали, что варим в ней морковь и картофель для кукол, а еще лепили десерт – лепешки из влажной земли.

Несмотря на то что я и Сёити были детьми сестер-близняшек, мы совершенно не были похожи друг на друга. Наверное, каждый из нас походил на своего отца. У Сёити были большие круглые глаза, ярко очерченная линия губ и высокий профиль спинки носа – как у европейцев. У меня же узкие глаза, вытянутое лицо и круглый кончик носа. Сколько раз нам приходилось слышать из уст наших мам с одинаковыми как две капли воды лицами: “Эти дети совсем не похожи, да? Так странно, правда?”

Время от времени, когда у меня хорошо на душе, я вдруг вспоминаю волшебную атмосферу того дня.

В отличие от моей мамы, которая с годами постепенно располнела, стала более угрюмой и какой-то инертной, тетя, напротив, невероятно похудела, преобразилась, черты ее лица стали ярче и выразительнее. Иными словами, выглядела она ослепительно. А я завидовала брату и думала о том, как здорово было иметь такую маму.

Тем временем Сёити беззаботно жил в своем счастливом мире, прекрасно себя чувствовал и впереди ему наверняка предстояло ежедневно созерцать исключительно красивые пейзажи, подобные тем, когда в ясную погоду сад озаряется солнечным светом. По крайней мере это существование позволяло ему думать, что мир именно такой, каким он его видит.

Я же пребывала в наисквернейшем расположении духа, какое бывает при виде болотной жижи, пожирающих друг друга муравьев или умершего ночного мотылька в стадии куколки. Я была ребенком и не могла тогда описать свои ощущения подобными словами, но чувствовала себя именно так. Сколько ни пыталась я внушить себе, что Сёити мне отвратителен, однако он был настолько мил и очарователен своей наивностью, что я просто не могла ему не завидовать. Как же мне хотелось совладать с собой и избавиться от этой зависти! Тогда бы я смогла отделаться и от своей тоски.

Только каждый раз, когда Сёити мне улыбался, мне становилось бесконечно радостно.

Несмотря на то что я хорошо осознавала это, отчетливо помню, что мы буквально с головой погрузились в процесс приготовления лепешек и блинчиков из влажной земли. В ход пошла даже каша-малаша из измельченной бумаги, которую принесла тетя. Мы раскрасили эту смесь и, то распределяя обязанности, то взаимодействуя сообща и соприкасаясь плечами и головами, принялись мастерить разные поделки. Если бы это было возможно, я хотела бы навсегда остаться в том времени, в мире, в котором нет места шальному гневу и неопределенности. Изливая добро друг на друга, мы, не думая о себе, находили развлечение со всем, что попадало под руку. Полное ощущение счастья.

Мне хотелось навсегда остаться в том саду, но я понимала, что меня ждет совсем иная жизнь, совершенно отличная от будущего существования Сёити.

Вглядываясь в глубокую синь неба и кружевное покрывало перистых облаков, пропускающих солнечный свет, я уже тогда испытывала смутное беспокойство, словно предчувствуя то, что произойдет со мной потом. И уже в ту пору начала философски смотреть на жизнь.

Потом сама для себя я решила, что эти ощущения внутри меня – то единственное, что останется неизменным навсегда, и никто на свете не сможет отнять у меня эту красоту.

Уже в те годы я размышляла о подобных вещах.

Это случилось поздним вечером в середине осени. Совершенно возмужавший кузен Сёити неожиданно навестил меня. К тому времени я вернулась в Токио и жила в своей маленькой квартирке в более чем скромном многоквартирном доме.

Тогда из-за похмелья я весь день ничего не ела и кое-как продержалась на одном лишь кофе.

Когда ведешь существование по принципу “кое-как продержаться”, постепенно перестаешь понимать, для чего, собственно, живешь и чего хочешь от жизни. До сих пор я подбадривала себя мыслями о том, что хотя бы надо радоваться тому, что живешь, но иногда мне кажется, что мое бытие мало отличается от медленного самоубийства. Так было, когда я выбилась из сил из-за переезда; так бывает каждый раз, когда одна в своей квартире я заваливаюсь в постель и чувствую невыносимое одиночество и дрожь по всему телу, вдыхаю воздух, а в груди ощущаю щемящую боль, вспоминаю то время, когда у меня была семья.

Однако мой давний бойфренд подкинул мне денег, и какое-то время я смогу прожить, не думая о них. Это подняло мне настроение, несмотря на ужасное похмелье. Мы случайно встретились с ним вчера, и он спросил, как у меня дела. Я ответила, что по-прежнему в основном живу за чужой счет, на что он предложил мне свою помощь и протянул деньги. Потом мы пошли выпить в ресторанчик одного нашего общего знакомого, проболтали допоздна и разошлись уже за полночь. Он даже ни разу не коснулся меня. И такое бывает. Но как бы там ни было, когда мы с ним встречаемся, он всегда снабжает меня деньгами и угощает. Именно снабжает, так как говорит, что возвращать не нужно, поскольку это дает ему ощущение того, что он еще жив. Он совершенно не верит тому, что у меня нет постоянного места работы и что живу я скрытно, стараясь не выделяться. Думает, что я придуриваюсь и что на самом деле я дочь богатеньких родителей. Мне кажется, по-настоящему я всегда любила только его.

Жаль, что я не вышла за него замуж. Согласно моим наблюдениям, примерно восемьдесят процентов мужчин, сколько бы им ни исполнилось, считают, что женщины из их окружения в той или иной степени к ним неравнодушны. Должно быть, для таких людей жизнь поистине прекрасна. Однако к моей жизни, тоскливой, беспросветно смутной, с неизвестным будущим, это не имеет никакого отношения.

Нельзя сказать, что я не хотела бы найти постоянное место работы или не задумывалась бы о том, чтобы выйти замуж и родить ребенка. И не то чтобы не было в моей жизни человека, с которым, при желании, я могла бы завести серьезные, длительные отношения. Ну вот только как ни пыталась я себя убедить, такого желания так и не возникло. Мне кажется, я должна избавиться от своего прошлого. Я боюсь кого-либо по-настоящему впустить в свою жизнь, опасаюсь остаться непонятой. Я никогда не признаюсь в том, что ощущаю себя чем-то вроде болезнетворной бактерии, поскольку само мое существование слегка окутано тенью смерти. Кроме того, что это привносит в отношения мужчины и женщины пикантный привкус горечи, в этом нет ничего хорошего. Я живу, несмотря на все свои многочисленные промахи и неудачи, и вот решил наведаться лично. Прости за причиненное неудобство. Дело в том, что мамы не стало пару месяцев назад, – объяснил он.

– Ах... Мне так жаль. Пожалуйста, прими мои искренние соболезнования. И ты пришел специально, чтобы сообщить мне об этом, да? – спросила я.

Несмотря на то что мы давно разорвали родственные узы, при мысли о тете, которая всегда была очень добра ко мне, в груди у меня защемило. В детстве Сёити производил впечатление маменькиного сынка. Тетя всецело посвятила свою жизнь сыну, буквально молясь на него. Он был заласкан и избалован, хотя при такой доброй маме это вполне понятно. Я так считала с малолетства.

Эта сердечность, присущая моей тете, отнюдь не была сродни благодушной беспечности. Скорее она была родом из некой жизненной позиции повзрослевшего и успокоившегося человека, который, повидав плохое и хорошее, сумел разобраться, что к чему. Тетя была благородным и утонченным человеком, хотя в далеком прошлом она была плохой девочкой и, поняв, как это может отразиться на ее будущей жизни, решительно изменилась. Как ни пыталась она скрыть свой глубинный страх перед собственным прошлым, я все же смогла его уловить.

В тот беззаботный день нашей последней встречи, когда я и Сёити играли в семью, мы с мамой уже собирались уходить, однако тетя окликнула меня и, повернувшись спиной к заходящему в вечернем саду солнцу, сказала:

– Буду говорить тихонько, поэтому ты не показывай виду.

Я поняла только то, что она собирается сказать мне что-то важное, и кивнула.

– Знаешь, я размышляю о том, чтобы удочерить тебя, если когда-нибудь тебе придется нелегко. Только ни в коем случае не говори об этом своей маме. Но я всерьез об этом думаю. Это очень сложно, и важно соблюсти все положенные процедуры, но все же...

Оранжевые лучи заходящего солнца слепили глаза, и тетино лицо я едва различала. Тем не менее поняла, что она говорит серьезно, и ничего не могла возразить. Я не понимала, зачем она говорит мне все это. Однако мне показалось, что, будучи очень проницательной, тетя ощущала досадную тревогу перед смутной неопределенностью, которую я почувствовала после ее слов. В тот момент мы совершенно прониклись друг другом.

– Помни и ни в коем случае не забывай, что я думаю об этом. Кроме того, здесь ли или где-нибудь в другом месте я в любом случае все подготовлю, чтобы приютить тебя. Поэтому, если что-то случится, ты всегда приезжай сюда. На листке бумаги я напишу наш адрес и телефон, и он будет храниться во рту вот этой статуэтки.

Сказав это, тетя протянула мне странную, похожую на каппа [2]2
  Буке, “речное дитя” – японская разновидность водяного.


[Закрыть]фигурку не то домового, не то какого-то духа, которую я нашла в тот день в глубине сада и поспешила принести тете.

Сделанная из бронзы, она была очень тяжелой. Когда я обнаружила ее, фигурка была покрыта патиной, но, после того как тетя, между делом болтая с мамой, натерла ее до блеска, она стала довольно красивой. В приоткрытом рте фигурки белела бумажка. Сама фигурка водяного едва уловимо сохраняла тетино тепло. Я бережно прижала статуэтку к груди, а затем положила в свою сумочку.

Разумеется, я ничего не рассказала об этом маме. Когда мама спросила меня, о чем это мы болтали с тетей, я испугалась, но ответила, что тетя просто подарила мне найденную мной фигурку. Мама сказала, что это здорово, и даже не попросила показать ее. Я с облегчением вздохнула. С того момента я бережно хранила тетин подарок.

Спустя некоторое время мама и тетя навсегда рассорились.

Тетя высказалась по поводу того, что мама развивает свой бизнес, прибегая к магии. Благодаря маминой энергии ее дело здорово расширилось. Поэтому никто в нашем окружении не решался на подобное. Как мне тогда показалось, тетя весьма деликатно изложила свои мысли, но мама, привыкшая к тому, что никто ни в чем ей не перечил, очень рассердилась и заявила о разрыве всяческих отношений, в том числе и финансовых.

Возможно, чтобы защитить Сёити от маминого гнева, тетя больше не стала нам звонить, а я в конечном счете так и не получила приюта в тетином доме.

– Перед смертью мама не переставала повторять: “В последнее время во сне я часто вижу твою кузину, Юмико-тян. Не иначе как с ней что-то случилось. Мы с сестрой разругались, но сердце мое постоянно болит оттого, что Юмико-тян с ее чрезвычайно красивой и чистой душой оказалась выкинутой в этот грязный мир. Самой мне уже ничего не исправить, мне нужна твоя помощь. Tы сделаешь это”, – сказал Сёити.

–  Если дело касается меня, то и тебе ничего хорошего это не сулит, – заметила я.

–  Не понимаю, о чем ты, но раз уж я решился прийти сюда, то сразу не уйду, – твердо произнес он и расположился в углу комнаты. Затем его голос смягчился: – На самом деле это была предсмертная воля моей мамы. Она сказала: “Это единственный грех в моей жизни, в котором я раскаиваюсь, и если ты не пообещаешь, что сделаешь все, чтобы выполнить мою просьбу, я не смогу умереть спокойно”. Вот почему я, используя все свои связи, упорно искал тебя, – добавил Сёити.

Сказанное им вернуло меня назад, в наше прошлое. Туда, где мы месили лепешки. К тем ощущениям, которые я испытывала, когда мы играли, касаясь плечами.

–  Вот уж правда, ты всегда был маменькиным сынком, – сказала я.

–  Мужчины по большому счету все маменькины сынки, – заметил Сёити. – К тому же после смерти отца я решил, что всегда буду защищать маму, и довольно долгое время помогал ей и решал все свои вопросы сам. Но с тех пор, как начал работать, я был постоянно очень занят и был вынужден переложить домашние дела на маму. В связи с этим я чувствую свою вину перед ней. И вот теперь хочу использовать выделенное мне время, которое планировал посвятить уходу за больной мамой, на то, чтобы исполнить ее желание. Дело вовсе не в том, что в своей жизни я не видел ничего и никого, кроме мамы, и не в том, что мы были с ней так дружны. – На лице Сёити не наблюдалось ни тени улыбки. – Думаю, твоя мама была такой же – видимо, это специфика их воспитания и уклада жизни. Действительно, в маминых предсмертных словах чувствовалась такая торжественность и озабоченность. Я абсолютно проникся ими и понял: если подобные люди просят тебя о чем-то сокровенном – это серьезно. Интуитивно я уверен, что, если не сдержу обещание, в личной жизни будущее не заладится.Как неожиданно... И это несмотря на то, что у тебя самого не было особого желания помогать мне? Несмотря на то, что ты практически забыл о моем существовании? – удивилась я.

Про себя я отметила, что он всегда был так прямолинеен в своей манере высказываться, и решила, что сама могу позволить себе быть откровенной.

– Раз моя матушка так волновалась за Юмико-тян, раз она так любила ее, значит, Юмико-тян – это человек, который совершенно точно стоит того. И тем не менее я здесь, чтобы разобраться, тот ли это человек, которому я захочу помогать, не жалея своего времени, – ответил Сёити.

Его резкие и четкие слова развеяли мои сомнения относительно его грубого поведения, вызванного тем, что он немного не в себе или попросту ни на что не способен. Я была восхищена его удачными фразами и правильным порядком, в каком он их выстраивает. Его прямота заключалась не в том, чтобы просто изложить все целиком, а в том, чтобы отбросить лишнее и ненужное.

– Чтобы ухаживать за умирающей мамой, я получил в фирме отпуск на полгода. Матушка покинула этот мир намного раньше, чем я ожидал, а все вопросы, связанные с выполняемой мною работой, я могу решать по электронной почте. Так что еще некоторое время могу отдыхать. Изначально я был готов оставить работу, но так как мне разрешили вернуться, когда мне будет удобно, и мой отпуск рассматривается как заграничная командировка, то решил, что пока могу не появляться на рабочем месте. Если вдруг мне все же придется уволиться, на этот случай мне предлагают место в отделе закупок в ресторане моего друга, с которым сейчас наша фирма сотрудничает. Я много лет занимался закупками и лично вел переговоры, поэтому у меня много связей и теперь я не пропаду. Таким образом, со спокойной душой могу помочь тебе разобраться с тем, что тебя беспокоит.

–  Слушай, а как ты поймешь, беспокоит меня что-либо или нет? К тому же, если ты разберешься с моими проблемами, думаю, это может породить во мне некоторую беспечность, – с улыбкой сказала я. Несмотря на всю серьезность разговора, мне захотелось пошутить: – Такая поддержка, мне кажется, все же расслабляет. И потом, если я умру, что ты будешь делать?

–  А как же ты жила до этого? Вряд ли ты все это время была одна-одинешенька, не так ли? Кроме того, люди так просто не умирают, – ответил Сёити.

– А я слышала, что умирать вопреки ожиданиям просто. Когда приходит время...

Произнеся это, я вновь неожиданно хихикнула. Опять не было повода для смеха, но это было так забавно.

Сёити тем временем оставался сосредоточенным.

– Вот как? Что ж, возможно. Тебе лучше знать, насколько просто умирают люди. Прости, но это не входило в мои планы, – сказал он.

– Сейчас, когда нет в живых папы и разорваны отношения с родными, для меня “Конамия” – это всего лишь сочетание двух иероглифов – “маленькая волна”. Меня больше не интересует “Конамия”. Кто и как ведет бизнес. Насколько успешно... Мне нет никакого дела, и я не мечтаю получить свою долю, – улыбнулась я.

– А деньги? На что ты живешь? – поинтересовался Сёити.

– Когда осталась одна, я была в том возрасте, когда могла худо ли бедно о себе позаботиться, да и получила кое-какое наследство. Если говорить о нынешнем состоянии дел, то у одного моего друга в Риме магазин брендовой европейской одежды. Эта марка и в Японии хорошо продается. Я здорово помогла ему на стадии развития бренда, и у меня была лицензия в Японии, которую я впоследствии дорого продала крупной фирме. Я получила неплохую сумму, на которую при экономном режиме можно вполне нормально прожить некоторое время. Кроме того, есть в моей жизни два достойнейших человека, которые периодически помогают мне деньгами или приглашают к себе пожить. Один из них – очень богатый итальянец, который когда-то давно был моим бойфрендом. Он немного старше меня, не женат, живет в пригороде Флоренции. В случае необходимости я всегда могу перебраться к нему. Наши отношения чересчур затянулись, и мы не хотим их усложнять, поэтому не стали жениться и встречаемся наездами, – поведала я.

В моих словах не было лжи. Я была откровенна. Я запросто могла напустить тумана, но почувствовала, что этого делать не стоит. Откровенность – это было то единственное, чем я могла почтить добрую память своей тети, которая до последнего вздоха беспокоилась обо мне.

–  Что ж, выходит, сейчас тебе особенно и не нужна моя помощь? – спросил Сёити.

–  Выходит, что так, – улыбнулась я.

–  Как-то странно... Ну а почему ты живешь так, словно пытаешься скрыться? Отыскать тебя было ужасно сложно. Все родственники говорили, что ты исчезла, никто не хотел вдаваться в подробности, а многие и вовсе не отвечали на мои телефонные звонки. Неужели все дело в том происшествии? Снова всплыла та скандальная история, и это стало помехой для бизнеса? – предположил Сёити.

–  Предпочитаю не затрагивать эту тему. Ничего хорошего это не сулит. После таких разговоров в глубине души словно нарастает грязный ком и ухудшается самочувствие, из-за чего мне приходится слечь на несколько дней, – ответила я.

–  Возможно, это как-то связано с тем, что рассказывала матушка перед смертью, – сказал Сёити.

–  Что? Тетя что-то говорила об этом? – спросила я.

Солнечный свет постепенно приобрел оттенок заката. Цвета вокруг стали прозрачными, и мне вдруг наскучило присутствие другого человека. Сёити достал из рюкзака маленький диктофон и нажал на кнопку “воспроизведение”.

–   Что ты делаешь? – удивилась я.

–  Это еще одно ее пожелание, – пояснил Сёити.

Из маленького аппарата зазвучал дорогой сердцу голос моей тети.

Я ощутила некоторую тоску из-за того, что это был голос уже умершего человека. Перед глазами у меня потемнело, и я почувствовала, как весь мир словно отступил на шаг. На передний план выплыл силуэт тети, такой жизнестойкой, несмотря на болезненную слабость и тихий голос.

“Юмико-тян, как твои дела? Сожалею, что мы уже не сможем встретиться. Я до сих пор раскаиваюсь в том, что так и не удочерила тебя. Мне кажется, что, когда твоя мама умерла, ты была словно под гипнозом и у тебя отняли все, что ты имела. Тебя загипнотизировали, притупив всякое желание вернуть себе отнятое. Иными словами, на тебя все равно что наложили проклятие.

Мне так жаль тебя, и я во что бы то ни стало хочу снять его. Твой отец был чересчур мягким и тем не менее очень хорошим человеком. Ты тогда была маленькая, и особых проблем не было. Поэтому, я думаю, ты определенно не была несчастной. И все же мне кажется, что ты наверняка забыла что-то важное и поэтому вынуждена постоянно скитаться. Ты сильный человек и, я предполагаю, вопреки всему стараешься радоваться жизни. Однако, если вдруг у тебя возникнет желание вернуться к себе прежней, той девочке, которой ты была до того, как случилось много всего разного в твоей жизни, я хочу, чтобы Сёити помог тебе.

Каким бы сильным ни был человек, разорвать проклятие, наложенное собственным родителем, настолько сложно, что почти никто не в состоянии с этим справиться. Как бы там ни было, тобой, должно быть, частенько овладевает странный беспричинный страх. Он проистекает из тревоги о том, что ты так и не встала крепко на ноги. Возможно даже, что ты сама стремишься погубить, разрушить себя. Я разорвала отношения с твоей мамой и, отдалившись от вас, упустила все это из виду. Что касается моего плана удочерить тебя, то по сравнению с тем, что произошло в действительности, я была чересчур беспечной. И в качестве того малого, что я могу для тебя сделать, я хотела бы вернуть тебе твою же душу.

У меня уже нет сил даже на то, чтобы встретиться с тобой. Поэтому, если Сёити, связанный со мною крепкими узами, найдет тебя и снимет проклятие, я готова отдать свою жизнь, чтобы никогда более это проклятие не возвращалось к тебе. Я не сумела спасти тебя, и это единственное, что я могу еще сделать. Возможно, моя помощь покажется тебе излишне навязчивой, но все же подумай над тем, чтобы принять ее”.

Пока я слушала, в голове моей пронеслось много разных мыслей. Я думала о том, каким человеком была моя тетя.

Однако, не подавая виду, сказала:

–  Это так ужасно. Честно. Я чувствую, что это слишком тяжело. Но неубедительно, прости. Может, перед смертью у тети немного помутился рассудок?

–  Тем не менее в некоторые моменты твой взгляд выдавал то, что в этом сумбуре ты уловила главное... – Сёити красноречиво улыбнулся.

Я начала размышлять, что за люди эти двое: мать и сын. Прежде всего я совершенно не понимала, по какому праву они (хотя одного уже и не было в живых) с такой настойчивой уверенностью снова ворвались в мою жизнь. Я почувствовала досаду.

– Я вполне довольна своим теперешним положением. Если говорить о том, чего я лишилась, думаю, это наш прежний дом и всего лишь права на какую-то долю в “Конамия”, не более. Но мне этого не нужно. Могу я спросить тебя, чем ты зарабатываешь на жизнь? Ты уже немного обмолвился, это что-то вроде “Конамия”? Создал акционерное общество и занимаешься импортом продуктов питания?

– В настоящее время по уважительной причине ухода за матерью ничем не занимаюсь. Матушка изначально возглавляла филиал компании “Конамия”, которую успешно развили твои родители, не так ли? А после того как они разорвали отношения, филиал, кажется, перешел другому человеку. Однако в итоге на новом месте она открыла магазинчик импортных продуктов питания, и дела пошли довольно хорошо. Отдел закупок, который я возглавляю, тоже работает весьма успешно. Мы импортируем натуральные кофейные зерна с эквадорских плантаций, и, можно сказать, удачно.

– А моя мама и родственники знали об этом? – спросила я.

– Нет, матушка ведь ушла из вашей семьи, а потом твоих родителей не стало. С твоими родственниками, кажется, она изначально не особо общалась, и постепенно мы перестали иметь какое-либо отношение к роду Конамия до такой степени, словно мы вообще едва знаем о существовании друг друга. Разве не так? А между тем, не знаю, известно ли тебе, но мой отец первоначально был президентом сети магазинов готовых европейских блюд, являясь партнером “Конамия”. Он и доверил маме один из магазинов в своей компании. Даже после смерти отца фирма сделала так, чтобы мама могла продолжать работу до тех пор, пока я вырасту и смогу вступить в права наследования. Таким образом, наш магазин гораздо сильнее, чем “Конамия”, в плане таких услуг, как доставка блюд, например. И сейчас до сих пор в магазине есть зона кафе, и там подают готовые блюда европейской кухни, – рассказал Сёити.

–  Вы так долго в этом бизнесе, и ты, Сё-тян, и твоя покойная матушка, и потому поднаторели и крепко встали на ноги. В итоге ваш магазин смог составить конкуренцию “Конамия”? – поинтересовалась я.

–  Подобный аспект человеческих взаимоотношений меня совершенно не беспокоит. Дело в том, что, пожалуй, уже не осталось никого, кто бы помнил, что изначально наш крохотный магазин имел какое-то отношение к “Конамия”. Магазин открыт только в нашем городке. Да, мы выкупили прилегающую землю, сделали парковку, в общем, расширились, но здание у нас всего одно. Хотя по сути и с соблюдением всех формальностей наша фирма является акционерным обществом, – сказал Сёити.

Я решила замять тему и повернуть беседу в другое русло:

–  Сё-тян, твой отец ведь был очень видным мужчиной, да? Мы всего раз с ним встречались...

–  Ну да, он был довольно хорошо сложен, этакий франт. И казался таким серьезным. Отца ведь не стало, когда я еще учился в старшей школе, и, возможно, мне свойственно в некоторой степени идеализировать его, но это был очень приятный человек, который по-настоящему дорожил семьей.

–   Вот как? Да... Сё-тян, а ты веришь в проклятия? – спросила я.

–   Совсем не верю. Мама очень сильно верила в подобные вещи, но я ровным счетом ничего в этом не смыслю, – ответил Сёити.

–   Я, разумеется, тоже не верю. Однако все думаю над смыслом сказанных тетей слов о якобы направленном на меня гипнозе. Я много слышала о том, что это очень страшно. Не знаю, поверишь ли, но после того случая меня не покидает странное и навязчивое ощущение, что я не могу двигаться и поступать осознанно, словно постоянно опаздываю во сне. Это на самом деле так, – призналась я.

–   Конечно, я вполне допускаю мысль, что ужасные происшествия могут оказывать на человека подобное влияние. Да, от того, что случилось, пожалуй, у кого угодно жизнь переменится. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Ведь матушка готова была все сделать для тебя, – спросил Сёити.

И правда, я пробовала размышлять, почему же не отправилась тогда к тете, о которой должна была вспомнить в самый первый момент? Но воспоминания о том времени словно покрыты туманом, и я совершенно не понимаю, почему так случилось.

Тут я вдруг опомнилась, что даже не предложила Сёити кофе.

Уже не знаю, сколько раз сегодня я проделала эти действия, но снова засыпала кофе и залила воду в кофе-машину. Тут же раздался шипящий звук готовящегося кофе и нарушил царившую в комнате тишину. Аромат наполнил комнату, и неожиданно напряженная атмосфера встречи совершенно улетучилась вместе с паром. За окном стало темнеть.

–  А может, поедем к тебе? Мне так хочется побывать в твоем доме, – предложила я за чашкой горячего кофе. – Он, наверное, куда просторнее моего, и комнат побольше, и есть комната с ванной, да?

–  Я не против, но это в Насу, – ответил Сёити. – Очень вкусный у тебя кофе.

–  Это точно. Мы оба выросли в семьях, разбирающихся в сортах кофе. То, что кофе получится плохой и невкусный, тебе, наверное, становится понятно по запаху, когда только засыпаешь его в кофе-машину, да? Этот кофе из ближайшего кофейного магазина, где продают самые вкусные зерна. У меня нет кофемолки, поэтому я покупаю молотый. Как можно скорее выпить свежемолотого кофе – это секрет лучшего вкуса. Когда приезжаю в Токио, первым делом бегу в этот магазинчик. Слушай, а ты же на машине приехал? – уточнила я.

–  Да, я за рулем. А, ну да, ну да. Так что, и правда поедем ко мне?

–  Ага. Отвези меня к себе. Так хочется прокатиться на машине, – улыбнулась я. – Мне что-то стало так весело.

–  Ну, раз так, это здорово, – согласился Сёити.

Чтобы исполнить волю покойной тетушки и успокоить ее душу, чтобы иметь возможность выудить у меня побольше информации, Сёити, наверное, решил, что было бы действительно замечательно поехать к нему и, к примеру, вместе поужинать. Что ж, в таком случае пускай послушает мои истории. Я пребывала в приподнятом настроении и поспешила упаковать в дорожную сумку сменную одежду на несколько дней. Сёити медленно пил кофе. Ночь стремительно опускалась на землю, и казалось, она вот-вот проникнет в комнату вместе с прохладным воздухом. Безоблачное небо окрасилось лунным светом.

–  Можно я возьму с собой любимую музыку? У тебя найдется шнур, чтобы можно было подсоединить iPod и послушать через приемник? – уточнила я.

–  Найдется, —улыбнулся Сёити.

–  Сё-тян, а у тебя есть девушка? Это ничего, что ты приедешь домой вместе со мной? Тебя там, наверное, кто-нибудь ждет? – спросила я.

–  Была девушка, но мы расстались, когда мне пришлось ухаживать за мамой, – ответил Сёити.

– Даже так? Вот и правильно, что с ней расстался, не так ли? – посочувствовала я.

Я не представляла, что для Сёити, которого тетя любила больше всех на свете, могло быть что-либо важнее, чем разделить с моей замечательной тетушкой ее последние дни на этом свете.

– Так называемый уход по большому счету заключался в том, чтобы просто быть там, с ней рядом, – посетовал Сёити. – Де лать ничего не приходилось, всего лишь проводить время вместе. Я не мог уделять внимание другому человеку и постоянно оправдываться. Поначалу она даже частенько появлялась в больничной палате, и в наших отношениях все было неплохо. Нельзя сказать, что я не любил эту девушку, но...

–  Я бы на ее месте в такой период махнула бы, скажем, в Италию и развеялась, освежив заодно, возможно, несколько остывшие любовные чувства, – посмеялась я.

–  Ты так говоришь, потому что я тебе не очень-то симпатичен, – заключил Сёити.

Если он искренне так считает, это тяжелый случай. Надо же, какие мы строгие. Я бы не смогла быть с ним рядом: не люблю, когда меня берут за горло.

Ну вот, настроение мое, столь зависимое от обстоятельств, разом испортилось.

Однако, как бы там ни было, я была рада тому, что появился пункт назначения и я могу совершить путешествие на машине. В игривом расположении духа я покинула свое место обитания.

До свидания, квартирка. Я закрыла дверь на ключ. Не знаю, вернусь ли сюда. Такое состояние, когда впереди неизвестность, в душе одиночество и холодок по спине, я обожаю больше всего.

Я всегда готова сесть в самолет, машину или поезд. Можно ни о чем не думать и позабыть о своей неустроенности.

Назад к карточке книги "Она"