Текст книги "Крест в законе"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 2

ПУЛЯ ДЕМОКРАТИИ

Нас снова обманули,

Беря на сердце грех.

Как видно, только пули

Уравнивают всех.

– Я не понимаю, для чего все это нужно было?! – Настя курила одну сигарету за другой, с силой давила окурки в пепельнице, порывисто ходила по комнате, садилась на стул и снова вскакивала. Волосы ее были растрепаны, губы бледны. – Когда ты вдалбливал Лопатину, что собираешься вернуться в Россию, я думала, что это только блеф! Да мне и в голову не могло прийти, что ты надумаешь возвращаться! Сумасшедший!

– Мне и самому это еще вчера не приходило в голову, – ответил ей Андрей.

– Какого черта ты туда полезешь?! Это все равно что в петлю голову совать! Неужели ты не понимаешь, что они только того и ждут, чтобы заполучить тебя тепленьким?! Да еще и с документами в придачу! Ах, какая красота!

– Не горячись, – Таганка сам старался сохранять предельное спокойствие. – Я не стану неволить тебя. В конце концов, ты можешь не лететь со мной. Оставайся. Но я должен – обязан просто! – вернуться и передать эти документы кому следует.

– А кому – следует?! – яростно выкрикнула Настя. – Какой же ты дурак! До тебя никак не доходит, что все они – одного поля ягоды! Нашелся, тоже мне, спаситель Отечества! Не смеши людей и не подставляй свою голову под топор!

– Над моей головой, Настюша, давно уже топор завис. Только вот я все это время надеялся выкрутиться – убежать или откупиться. Но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.

– Ну хорошо! Найди какой-нибудь способ! Попроси своего Честера, пусть организует переправку документов в Москву! Я больше чем уверена, у Алекса есть оперативные каналы, по которым можно доставить все что угодно и кому угодно. Да хоть по той же дипломатической почте! Зачем тебе самолично лететь туда, где тебя прикончат?!

– Я и без того многое доверил Честеру. Отдать в его руки именно эти документы – не могу. Пойми, я должен это сделать сам.

– Поразительное ослиное упрямство! Ты не только на своей, но и на моей жизни крест ставишь… – Настя обессилено опустилась в кресло, обхватила обеими руками голову.

– С твоей жизнью будет все в порядке. А моя – кончилась. Слишком гадко я ее прожил, чтобы теперь спокойно кайфовать в Америке. В конечном счете, каждый человек обязан совершить в своей жизни что-то значимое, чтобы потом не стыдно было умирать.

– Да-да-да! – насмешливо воскликнула Настя. – Жизнь дается человеку один раз! И прожить ее надо так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы! Это ты хочешь сказать?! Слова этого советского классика давно устарели, Андрюша! О каком долге ты мне сейчас говоришь? Кому и что ты должен, в конце концов?! Забудь! Живи в радости! Да с такими деньгами, какие у нас уже есть, мы в любом уголке мира устроимся! Будем считать, что Америка в данном случае всего лишь перевалочная база! Здесь все хорошее может только начаться!

– Нет, – мрачно возразил Таганка. – Именно здесь для меня все кончено.

– Милый мой! – Настя подошла к нему и нежно обняла, сменив свое агрессивное настроение на ласку. – Хороший мой Андрюша! Единственный мой! Не бросай меня! Не уезжай никуда! Ты погубишь себя… Поцелуй меня!

Она всем телом прижалась к нему, и он, позабыв о навалившихся проблемах, потянулся к ней, как страждущий к роднику.

Настя торопливо целовала его лицо, шею, руки, задыхаясь от страсти и срывая с Андрея одежду. Она делала это как-то неловко, неумело, путаясь, чем еще больше разжигала его.

Таганка снимал с Насти свитер, с излишней, наверное, неаккуратностью сдирал с нее джинсы и трусики…

Касался теплыми влажными губами ее груди, живота, шелковистой внутренней поверхности бедер…

В спальню нужно было подниматься на второй этаж. Немыслимое расстояние, если учесть, что эти двое так желали друг друга, так спешили насытиться своей любовью!

Таганка повалил Настю прямо на пол и овладел ею бурно, напористо и, как показалось бы со стороны, довольно грубо, отпихнув в сторону журнальный столик на колесах и мешающее в данной ситуации кресло-качалку.

А женщине нравилась эта сила и этот напор, опасно граничащий с первобытной животной похотью. Она стонала и кричала в его объятиях, еще более возбуждая возлюбленного встречными импульсивными движениями.

Да, вот таким и только таким нравился ей Андрей – решительным, жестким, бескомпромиссным. Она чувствовала себя пушинкой в его руках – легкой и незащищенной. Она видела в этом большом сильном мужчине своего повелителя, могущего всецело распоряжаться ею. И ей нравилось сейчас быть его послушной рабой.

Готова ли была она пожертвовать своей жизнью ради него? В эту минуту – да. Потому что истекающая любовью женщина, с ума сходящая от страсти и сладкой боли любовных утех, способна на все, на любые жертвы.

Таганка не мог остановиться довольно долго.

Когда пол показался слишком жестким, он, не выходя из Насти, подхватил ее и перенес на диван. Она крепко обнимала его за шею и коротко вскрикивала, лишь на небольшие мгновения прерывая поцелуи.

Уже оказавшись на мягком диване, женщина сама, слегка отстранившись, поменяла положение, повернувшись к возлюбленному спиной и упав обнаженной и разгоряченной грудью на высокий обитый кожей подлокотник. Когда Таганка вошел в нее, с силой поводя своими пальцами по ее изогнувшейся спине, всасываясь в ее шею сзади ненасытными губами, Настя буквально взревела от обуявшего наслаждения, пальцами и зубами впилась в тот самый подлокотник, а из глаз ручьем полились слезы радости.

В силу многих обстоятельств физической близости у них не было до того почти месяц. И Насте временами казалось, что Таганка становится к ней равнодушным, что она перестала волновать его, интересовать как женщина. Но теперь она с радостью отбросила эти мысли. Андрей был по-прежнему горяч, неутомим и желал ее, как может желать только до безумия любящий мужчина. Он овладевал ею, боясь не обласкать хотя бы миллиметр ее тела, сам упивался страстью и невероятно жарко разжигал эту страсть в Насте.

Она почувствовала, что до оргазма совсем недалеко, что Андрей больше не сможет терпеть, что сладострастие его готово выплеснуться наружу. Оторвавшись от любимого, Настя тут же повернулась к нему лицом. Обняв Таганку ногами за бедра, а руками обхватив за широкие мускулистые плечи, она, как в первый раз, почувствовала его стремительную плоть, входящую в ее недра, и сама устремилась навстречу…

Крики двух влюбленных людей – мужчины и женщины – буквально сотрясли комнату.

Настя и Андрей еще долго лежали, плотно прижавшись друг к другу и не шевелясь, боясь спугнуть такое зыбкое и, как зависшая на воздушном потоке легкая паутинка, призрачное ощущение абсолютного счастья…

– Он думает, что самый умный! – Серега Лопатин по кличке Кнут опрокинул в себя очередные полстакана виски и взбешенными глазами посмотрел на Мэри. – Всех «кинуть» хочет! Ты думаешь что, он на самом деле в Москву собрался?! Как бы не так! Не такой он дебил, чтобы по собственной воле в западню голову пихать! Ссучился кореш! А ты?! Чего ты молчишь, как рыба?!

– Сережа, я ничего не понимаю в происходящем, – виновато отвечала ему Мэри, посасывая через трубочку густой и сладкий коктейль розового цвета. – Это ваши мужские дела, я не хочу в них вмешиваться.

– Она не хочет! – с насмешкой воскликнул Лопатин. – А жить хорошо хочешь?!

Оставив Настю с Андреем наедине, они нашли пристанище в одном из Нью-Йоркских баров. Лопатин заказал себе литр виски Joni One Channel и десяток сэндвичей с тунцом. Мэри попросила, чтобы ей принесли коктейль Kiss Rouse – водка с клубничным сиропом, ледяной крошкой и бисерными каплями застывшей карамели – и сливочное пирожное.

– Хорошо жить, Сережа, все хотят, – сдержанно ответила Мэри. – Даже я.

– Что значит «даже я»?! – раздраженно проговорил он. – Что ты хочешь этим сказать?!

– Ну, ты же взял меня сюда в качестве шлюхи. И использовал как проститутку, подложив под этого Честера. А в ваших кругах говорят, что шлюха не человек. Так вот, даже шлюха по-человечески жить хочет. Уж поверь мне на слово.

– А кем ты хотела здесь быть?! – вылупился Лопатин на девушку, пьяно хлопая ресницами. – Ты и есть проститутка! Иначе не согласилась бы лечь под Алекса. Да я бы, блин, нормальной бабе и не предложил этого, если хочешь знать!

– Тварь… – тихо, совсем тихо проговорила Мэри, до смерти испугавшись, что Лопатин может услышать это ее слово.

Но Кнут был занят сейчас исключительно самим собой и не допитым еще виски. Налив себе стакан до краев, он опустошил его одним глотком и запихал в рот огромный кусок тунца с мягкой воздушной булкой. Некоторое время молчал, пока пережевывал сэндвич. Потом от злости заскрипел зубами.

– Я в последнее время не верю Таганке. Скорее всего, он за нашими спинами договорился с Честером и потребовал от него пару-тройку миллионов долларов за секретные документы. В Америке это просто! Они и внешность нужному человеку изменят, и место жительства предоставят в любой точке земного шара! Вот Таганка и решил все в одну харю схавать, а нас с тобой попросту «кинуть». Ни в какую Москву он не собирается! Прикидывается, сука, патриотом невдолбенным!

– А по-моему, Андрей совершенно искренен, – убежденно произнесла Мэри. – Он не похож на человека, который предает своих друзей. Ты, Сергей, напрасно на него наговариваешь.

– Что?! Что ты сказала?! – окончательно взвился Лопатин. – Да кто тебя вообще спрашивает?! Заткнись, падла дешевая! И запомни: я тебе тоже не верю! Ты – шкура вокзальная. И никакой веры тебе быть не может. А вякнешь хоть слово не по делу, я тебя живо на тот свет отправлю. И не дай бог, ты меня Таганке сдашь! Поняла меня?! – Он сильно и больно схватил ее за подбородок и резко повернул к себе.

Тут же к столику подошел официант, остановившись, впрочем, на почтительном расстоянии.

– Простите, у вас проблемы? – обратился он к Мэри.

– Нет у нее проблем! – рявкнул Лопатин.

– Нет-нет, спасибо, – отказалась Мэри от помощи служащего бара. – Все в порядке. Мы… с… мужем… немного повздорили, вот и все.

– Бывает, – сдержано улыбнулся официант и отошел в сторону.

На подбородке Мэри остались красные пятна, так грубо Лопатин ее схватил. А на глазах появились слезы.

– Перестань реветь! – приказал Кнут. – Ты еще благодарна мне будешь за то, что я устрою твою судьбу.

– Ты уже устроил, – ответила ему Мэри. – Обещал Америку… Голливуд…

– Ну, Америку ты уже получила! – осклабился Лопатин. – А Голливуд еще впереди…

Он снова налил себе виски.

– Сергей, – вновь заговорила Мэри. – Отпусти меня. Я вернусь домой, в Москву. – Голос ее был полон твердости и решимости.

– Куда?! – презрительно скривился он в ответ. – Домой?! А что ты там будешь делать? Кому ты там нужна? Снова на панель пойдешь?

– Какая разница? Здесь я тоже – на панели, – она порывисто взяла бутылку, налила себе и залпом выпила.

– Никуда я тебя не отпущу, красавица, – ответил Лопатин. – Мы теперь с тобой – как ниточка с иголочкой: куда я, туда и ты. Будешь послушной – будешь хорошо жить. А поступишь хоть раз по-своему, пеняй на себя, дорогая. Вот такая у нас с тобой будет отныне любовь!

– И что ты собираешься дальше делать? – спросила Мэри, желая хоть немного выведать планы Лопатина, в один момент ставшего Таганке лютым врагом.

– Тайна сия велика есть! – многозначительно произнес он. – Но тебе, так и быть, расскажу. Исключительно для того, чтобы ты не считала меня полным недоумком.

Кнут был безобразно пьян сейчас. И Мэри понимала, что, если бы не это обстоятельство, вряд ли бы он стал делиться с ней своими планами.

– Прежде всего я не позволю Таганке куда бы то ни было вывезти имеющиеся у нас документы, – проговорил Лопатин. – Отвечаю, блин! Он просто хочет подороже их продать и с нами не поделиться! А я что, лох последний?! Нет! Так дело не пойдет!

– Но он не отдаст тебе эти бумаги. Слишком дорого они ему достались.

– Они и мне дорого достались! – выкрикнул Лопатин. – Мы вместе с ним добывали эти документы! И убить нас за них могли, как не фиг делать! Я тоже рисковал! И имею на все полные права! Поэтому я не буду у Таганки выпрашивать милостыню.

– Что же тогда?

– Да я просто убью его, – буднично произнес Кнут.

– Друга?! – искренне удивилась Мэри.

– А какой он мне друг после того, как решил меня обмануть? Не-е-ет!!! Тут совесть моя совершенно чиста. Ссучился кореш – пусть получит пулю в лоб. Другого разговора не будет.

– Но ведь он не стал тебя убивать, когда ты навел на него пистолет!

– Это игра в благородство, – отмахнулся Лопатин. – Рано или поздно Таганка все равно захочет «пришить» меня, чтобы долей от продажи бумаг не делиться. Я это знаю точно. Все так поступают! И он – не исключение!

– Ну, хорошо, – попыталась согласиться с ним Мэри. – Ты завладеешь документами. И куда ты с ними потом сунешься? Честер вряд ли захочет иметь с тобой дело.

– Да плевать мне на Честера! Найдутся другие люди, – самоуверенно заявил Лопатин. – Таганка нашел Честера, я найду другого – чай, не глупее его! Запомни: ты получишь сто тысяч баксов, если мой план удастся. И будешь свободна на все сто. Только сначала помоги мне. Согласна?

– Сколько денег я получу? – заинтересовавшись, переспросила Мэри.

– Я же сказал: сто тысяч долларов наличными! Это огромные деньги! Да они есть у Таганки прямо в доме! Я только не знаю, где он их прячет. Но найду. Обязательно найду. И сразу же выплачу их тебе!

– За сто тысяч – согласна, – сдалась она. – Что я должна делать?

«Шлюха есть шлюха! – подумал Кнут. – Вот девка продажная!»

– Сейчас ты останешься здесь и дождешься меня, – Лопатин посмотрел на наручные часы. – Мне предварительно нужно встретиться с одним человеком. Потом мы с тобой вернемся домой, как ни в чем не бывало… – Он наскоро прикинул, чем Мэри может быть для него в данной ситуации полезна. – Мы сядем с Таганкой как бы переговорить о делах. Я подам тебе знак… Ну, подмигну незаметно, что ли! Ты прикинешься, будто тебе стало плохо. Он бросится помогать там, за водой или за лекарствами…

– А потом что?

– Не твоя забота.

Дэниэл Розович в очередной раз вызвал к себе Честера.

– Алекс, меня настораживает твоя инертность в отношении дела Таганцева-Шторма. Русские в буквальном смысле слова оккупируют Соединенные Штаты Америки! Их мафиозные структуры уже владеют нашими банками, средствами коммуникаций и связи, некоторыми отраслями промышленного производства! Ты, наверное, не представляешь себе в полной мере всю степень угрозы, нависшей над американской демократической системой со стороны этих варваров!

– Шеф, ваши слова отдают старой сырной плесенью из древнего французского подвала-сыроварни! – криво усмехнулся Честер. – От них попахивает несостоявшейся идеологией канувшей в Лету холодной войны. Лично мне кажется, что никакой угрозы со стороны русских нет. Они просто делают свой бизнес за границей, потому что в их стране любая инициатива еще с советских времен непременно наказуема.

– Заблуждаешься! – горячо воскликнул Розович. – А как же пресловутый Япончик? Вячеслав Иваньков, недавно депортированный в Москву! Он развил здесь целую банковскую империю! На поток поставил рэкет и заказные убийства! Я убежден, что не только он один руководит разветвленной сетью русской мафии по всему миру!

– Чушь! – резко возразил Честер. – Вам, шеф, лучше других известно, что по делу Иванькова ничего существенного не доказано. Во всяком случае, на территории США. Поэтому справедливое американское правосудие и передало его русским. По их же, кстати, просьбе! Служба Гарри Энджела занималась этим вопросом? Так спросите у них, отчего это они так скромно замалчивают свои заслуги перед демократическим обществом после депортации Иванькова? Его держали в тюрьме, надеясь хоть что-то доказать. И где результат?! Если бы он нарушил законы США, его нужно было судить здесь, у нас, а не передавать русским, как совершившего преступления на территории Североамериканских Соединенных Штатов. Но его депортировали! Депортировали по просьбе Российских правоохранительных органов. Так для кого, в таком случае, он представляет наибольшую опасность? Для Америки или для самой России?! А после его передачи русским властям вы что-нибудь о его процессе слышали?! Молчат! Все молчат! И будут молчать, я вас уверяю.

– Ну, знаешь, Аль Капоне в свое время тоже смогли предъявить всего лишь обвинение в неуплате налогов. И тем не менее никто в мире не станет отрицать его руководящей роли в структурах итальянской мафии.

– Вопрос спорный…

– Я не собираюсь здесь с тобой спорить! – прикрикнул Розович. – Докладывай лучше, что у тебя по Таганцеву?

– А что по Таганцеву? – невозмутимо переспросил Честер.

– Когда ты наконец возьмешь этого бандита и предъявишь ему обвинение?!

– Обвинение – в чем? В том, что у него настоящий канадский паспорт и соответствующее гражданство? В том, что, получая это гражданство, он решил сменить имя, опасаясь незаконных преследований со стороны российских властей? В том, что он прибыл в Соединенные Штаты Америки с целью наладить торговый бизнес, ориентированный на страны Восточной Европы?

– Нет!!! – закричал Розович, захлебываясь от ярости. – В том, что Таганцев незаконно присвоил фамилию Шторм! В том, что деньги, вкладываемые им сейчас в легальный бизнес, получены криминальным путем! В том, что он – сукин сын! – по уши замешан в торговле оружием и наркотиками! Я этих доказательств от тебя жду! Мне незачем портить отношения с русскими коллегами!

– А мне незачем клеветать на человека, коль скоро его вина не доказана, – с потрясающим спокойствием отвечал Честер.

– Ты что, слагаешь с себя всю ответственность за ведение этого дела? – зло прошипел Розович.

– Нет, что вы, сэр! – воскликнул Честер. – Я всего лишь продолжаю искать доказательства вины Таганцева-Шторма перед американским правосудием. Как бы ни было горько это осознавать, но пока что мне не в чем его упрекнуть. Все его действия – в рамках законности.

– Ты должен непременно что-нибудь раскопать, – произнес Розович тоном обреченного. – Не бывает на свете ни в чем не виновных русских. Они все виноваты уже в том, что родились на этот свет и мешают жить нам, американцам.

– Простите, шеф, – Алекс Честер чуть улыбнулся. – Мне приснилось или я где-то случайно слышал, что ваш отец во время русской революции тысяча девятьсот семнадцатого года эмигрировал из Киева через Одесский порт в Турцию… Прихватив, кстати, с собой все деньги Киевского железнодорожного ведомства, в котором служил. Вы не знаете, шеф, куда потом подевались те золотые червонцы?

Розович вздрогнул. Честер продолжал:

– Из Константинополя ваша семья в тысяча девятьсот двадцатом году перебралась в Париж. А уже в Париже произошла интереснейшая история. Мойше… простите, Майклу Розовичу, вашему покойному отцу, разведка Соединенных Штатов Америки предложила сотрудничество. В двадцать втором году прошлого столетия, пройдя двухлетнее специальное обучение на военной базе в Детройте, он стал кадровым офицером Центрального разведывательного управления США и дослужился до полковника…

– Не надо! – выкрикнул Розович. – Не надо пересказывать мне историю моей семьи!

– Да я и не пересказываю, – почти равнодушно отреагировал на его слова Алекс. – Я просто посчитал необходимым напомнить вам, сэр, о вашем русском происхождении.

– Не надо мне ни о чем напоминать! – выдохнул из себя Розович. – Я и сам все прекрасно помню. Черт с тобой! Доложи хотя бы, что собираешься предпринять в ближайшее время?

– Пока – ничего. Понаблюдаю за этим Таганцевым со стороны. И не только со стороны.

– В каком смысле? Ты что, уже внедрил к нему своего агента?

– Нет, – вновь улыбнулся Алекс. – Это было бы неинтересно.

– Тогда – что?

– Я сам внедрился, – с достоинством ответил Честер. – Мы с ним почти подружились. Хотя, поверьте, сделать это было нелегко.

– Алекс! – потрясенно воскликнул Дэниэл Розович. – Ты – гений! Как тебе это удалось?

– Разрешите, шеф, я не стану даже вам раскрывать собственных оперативных рецептов. Но можете быть уверены, каждый шаг Таганцева мною жестко фиксируется. Он теперь и вздохнуть без меня не сможет.

– Я всегда верил в тебя! – радостно засуетился Розович. – Я всегда знал, что ты – лучший специальный агент департамента! У тебя, Алекс, светлая голова и бульдожья хватка! О-о! Мы с тобой горы свернем!

Подбежав к бару, Дэниэл достал оттуда бутылку виски и разлил по стаканам.

– Давай выпьем за наш успех! – он протянул один стакан Алексу. – Я уверен, что нам удастся разоблачить крупную русскую мафиозную группировку! Алекс! – Розович даже взвизгнул от удовольствия. – Я буду полковником!

– Возможно, – снисходительно подтвердил тот. – Только прошу тебя…

Честер вопросительно посмотрел на патрона.

– Прошу: не напоминай мне о моем отце!

– Почему? – Алекс, что называется, «включил дурака». – Мне о нем известно столько хорошего…

– Значит, тебе известно, сколько человек из русской нелегальной разведки он отправил на электрический стул? – Глаза Розовича нервно и трусливо забегали.

– Ну, приблизительно… – уклончиво ответил Честер.

– Вот потому и не напоминай. – Розович с трудом сглотнул вязкую слюну. – При нынешнем тесном контакте наших ведомств я не хотел бы объясняться по этому поводу с московскими друзьями.

– Да, сэр! – по-военному ответил Алекс Честер и пригубил предложенный виски. – Но, кажется, там были не только советские разведчики из числа нелегальной резидентуры. Помнится, полковник Майкл Розович подозревался в организации так называемого несчастного случая, когда в Камбодже сгорели заживо трое советских дипломатов. Что-то подобное, только в виде автокатастрофы, случилось с представителями советской торговой миссии на горном серпантине неподалеку от итальянского Палермо. А в Норвегии, на фьордах…

– Алекс! – взмолился Дэниэл Розович. – Ты моей смерти хочешь?!

– О, мой бог! – Честер сложил на своей груди ладони и возвел глаза к небу. – Да я и мухи не обижу, сэр!

Если бы шеф Российского департамента ФБР Дэниэл Розович не знал этого пройдоху Честера как облупленного, то, вероятно, подумал бы, что сейчас за его спиной начинают расти ангельские крылышки.

Полковник Николай Извеков, командированный Иваном Афанасьевичем Барминым в Нью-Йорк, был уверен на все сто процентов: человек, попросивший его о встрече, непременно появится с минуты на минуту.

Странное вышло дело. Малинового цвета «додж», как всегда, дежурил неподалеку от дома Андрея Таганцева. Мимо на велосипеде проехал какой-то мальчуган и будто бы случайно уронил клочок бумаги. Отъехав метров на десять, мальчуган остановился и жестом дал понять людям Извекова, дежурившим в «додже», что оброненная бумажка – для них. Показал и покатился себе дальше.

На белом листке было написано: «Знаю все о документах Андрея Таганцева. Жду завтра ровно в двадцать часов справа от входа в сквере „Fortuna“. Ваш друг».

Помощники Извекова проследили за пацаном. Но он ни с кем в этот день не встречался. Прямиком направился к дому, в котором жил, и не выходил из квартиры до самого вечера.

Одно было ясно: писал, несомненно, русский. Скорее всего, человек был допущен в ближнее окружение Таганки и на самом деле владел важной информацией.

Если бы, к примеру, сам Таганка задумал заманить Извекова в ловушку, то придумал бы для этого что-нибудь поизящнее. Предложение о непосредственном контакте в столь незамысловатой форме свидетельствовало о том, что лицо, желающее поделиться с Извековым тайнами Таганцева, было весьма ограничено временем и возможностями.

Скорее всего, кто-то из ближайших людей Таганки решил, не мудрствуя лукаво, продать его с потрохами.

Извеков не ошибся. Точно в назначенное время в аллее сквера появился Сергей Лопатин по кличке Кнут.

Николай Извеков спокойно сидел на скамейке, как бы любуясь раскидистыми старыми каштанами, уже начинающими цвести, и густыми, тщательно ухоженными рукой садовника кустами можжевельника, огибающими подобно пышной диванной спинке каждую деревянную скамью, вырезанную мастером в виде столкнувшейся с препятствием морской волны. Он знал: Кнут непременно увидит его, сразу же узнает и подойдет сам.

Так оно и вышло.

Медленно приблизившись, Лопатин молча сел рядом и закурил. Извеков не торопил его и делал вид, что вообще не обращает на факт появления здесь Кнута совершенно никакого внимания.

– Я пришел… – неуверенно заговорил Лопатин, не в силах больше играть в молчанку.

– Поздравляю, – с усмешкой ответил Извеков.

– С чем? – не понял Сергей.

– Раз сами пришли, значит, у вас есть, что мне сказать. А если есть что сказать, значит, скорее всего, сумеете сохранить себе жизнь, молодой человек.

– Только жизнь? – спросил Лопатин, видимо, намекая на что-то большее.

– Я еще не знаю, что вы мне принесли, а у вас хватает наглости начинать торги?! В таком тоне мы с вами, боюсь, ни о чем не договоримся. Излагайте, с чем пожаловали? – строго спросил Извеков.

Сейчас полковник мог позволить себе давить на этого мерзавца. Уже то, что Лопатин назначил ему встречу, отрезало ему всяческие пути к отступлению. Таганцев этого шага своему подручному не простит. Кнут и сам, без сомнения, осознавал это. И потому без дальнейших подстегиваний начал говорить.

– Я могу передать вам бумаги, за которыми вы охотитесь.

– Вот как?! – Извеков изобразил на лице удивление. – Но, насколько мне известно, все документы находятся у Андрея Таганцева. Так что, извините, у меня нет никаких оснований верить вашим словам.

– Да, бумаги у Таганцева, – согласился Лопатин. – Но я готов найти их и предоставить в ваше полное распоряжение.

– Интересно мне знать, как вы это сделаете? Или ваш друг хранит их в постели под подушкой? Не смешите меня! Таганцев – хитрый и осторожный человек. Даже если искомые документы в его новом доме, то найти их там будет очень непросто. Привлекать местную полицию, вооруженную спецсредствами, вы, как я полагаю, не намерены?

– Что я намерен делать – мои проблемы, – упрямо заговорил Лопатин. Алкоголь, принятый им в баре, некоторым образом раскрепощал его, способствовал даже некоторой развязности. – Вы мне лучше скажите, сколько за эти бумаги заплатите?

– Сложный вопрос, – вполне серьезно ответил Извеков. – Ведь мне даже неизвестен характер этих документов! Откуда я знаю их реальную значимость и, соответственно, стоимость?!

– Ну, если вам не лень было тащиться за ними аж в саму Америку, то, думаю, ценность их довольно велика, – самоуверенно заявил Лопатин. – Стали бы вы суетиться за ломаный грош, как же! И что касается содержания бумаг. Как говорится, кот в мешке не устроил бы ни вас, ни ваше начальство, – уж не знаю, кто за вами стоит. Вы хотите получить конкретные документы, «загрифованные» как совершенно секретные. Так что не стройте из себя простака.

– Ну, допустим, – кивнул Извеков. – Допустим, что меня интересуют бумаги с совершенно конкретным и известным мне содержанием. И я эти бумаги в конечном счете получу, чего бы мне это ни стоило. Вы же взамен рассчитываете не только сохранить себе жизнь, но и неплохо заработать на этой сделке. Все сказанное допустимо и осуществимо практически. Но с чего вы взяли, что лишь этими документами ограничена моя цель?

– Что еще вас интересует? – Лопатин напрягся.

– Жизнь Таганцева и его жены, – коротко и сухо ответил Извеков. – Они должны умереть, как только в моих руках окажутся документы. Что, струсили?! – Он испытующе посмотрел на Лопатина. – Не с руки лучшего кореша и братана по бригаде «исполнять»?! Или мало смертей на твоей совести, сучонок?! Сюда смотри! В глаза!

А Лопатин и посмотрел. Без тени смятения, без какой-либо растерянности или робости. Николая Извекова даже удивил этот прямой, ничем не замутненный взгляд.

– Убьешь Таганцева? – спросил напрямую.

– Легко, – односложно ответил Лопатин, даже не пытаясь отвести взгляд.

– Однако, – невольно произнес полковник. – Как у вас все просто, у братанов! Вчера еще корешились, кровью братались, клялись на могилах братвы в вечной преданности, а уже сегодня готовы перегрызть друг другу глотки… как собаки…

– Вы мою совесть не будите, – хмуро проговорил Лопатин. – Бесполезно, нет ее у меня давно. А жить хочется, это правда. И жить хочется хорошо. А что Таганка?! Он бы и сам убрал меня, как только пристроил бы эти документы. Это сейчас ему помощники нужны! А как только бумаги продаст, тут же от всех лишних людей избавится. Да я уверен, что он и бабу свою не пожалеет!

– По себе судишь? – спросил Извеков. Но тут же решил не накалять больше обстановку. – Ладно-ладно, не принимай близко к сердцу. Это я так сказал, по старой привычке. Ты ведь мне раньше кем был?

– Кем? – непонятливо заморгал Лопатин.

– Врагом ты мне был! – бодро ответил Извеков на свой же вопрос. – А теперь, получается, друзьями мы стали! Не разлей вода друзьями!

– Таких друзей… – буркнул себе под нос Лопатин.

А Извеков сделал вид, что не услышал этой реплики.

– Ладно, говори, сколько ты хочешь денег за всю работу – за документы и Таганцева с его женой?

– Миллион, – ответил Лопатин.

– Миллион – чего? – на всякий случай переспросил обалдевший Извеков.

– Долларов, конечно! Не рублей же российских! Вот вы даете, тоже мне! На меньшее я не согласен, так что подумайте. – Лопатин сделал попытку встать со скамьи.

– А я и думать не буду, – невозмутимо ответил ему Извеков.

Лопатин снова сел.

– Да-да, я и не собираюсь ни о чем думать, – коварно улыбнулся полковник. – Весь наш с тобой разговор записан на диктофон. Это – во-первых. Во-вторых, мои люди со стороны вели видеосъемку всей нашей встречи. А в-третьих, ты еще не успеешь добраться до дому, как твой сучий потрох Таганцев уже будет знать в подробностях, с кем и для чего ты только что здесь встречался. Такой расклад тебя устраивает?

– Нет… – еле выдавил из себя Лопатин. – Скажите… сколько вы можете мне заплатить?

– Сто тысяч долларов наличными, не больше. И это – мое последнее слово. Иначе тебе конец. Будешь думать над моим предложением или сразу согласишься, чтобы не огорчать меня?

– Я согласен…

– Так-то оно лучше, – благосклонно ответил Извеков. – Получи задаток. – Как жирную точку поставил.

Полковник сунул руку в карман, и Лопатин почему-то подумал, что тот сейчас выстрелит, не вынимая ствола, прямо через полу пиджака, как не раз показывали в кино про шпионов. Или уколет его отравленной иглой. Или еще что-нибудь придумает, чтобы мгновенно умертвить хорошего пацана Серегу Лопатина. Внутренне сжавшись в комок, Кнут приготовился бесславно умереть здесь, на неприметной скамейке в Нью-Йоркском сквере Fortuna.

Но выстрел не прозвучал. И шприц с ядом полковник доставать из кармана не собирался. Напротив, он протянул Кнуту конверт с деньгами.