Текст книги "Новые Миры Айзека Азимова. Том 5"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Часть четвертая

Я уже почти ничего не соображал от беспокойства. И не удивительно, если вспомнить, сколько проблем на нас свалилось.

Несколько месяцев назад мы получили необычные сигналы из космоса и поняли, что к нам приближается какой-то неизвестный объект. Задача интерпретировать его сигналы легла на Мультивак, огромный планетарный компьютер, а следовательно, на Жозефину Дюрей, в чьи обязанности входит общение с машиной, и на меня, ее верного помощника, а иногда и весьма своенравного мужа.

Но потом, учитывая тот факт, что даже Мультивак не смог справиться с инопланетным посланием, Жозефина, под собственную ответственность, велела ему послать свой сигнал, расшифровав который пришелец выучил бы английский язык. Когда из вновь поступившего сообщения пришельца стало ясно, что он может уничтожить Землю, председатель Совета Земли предоставил вести все переговоры Мультиваку – а значит, Жозефине и мне.

Оказавшись перед необходимостью решать судьбу человечества, Жозефина снова по собственной инициативе расширила и углубила возможности Мультивака, она даже наделила его голосом (смоделированным по образцу моего), чтобы он мог более эффективно с нами общаться.

И вот пришелец должен был приземлиться здесь, в Колорадо, рядом с Мультиваком и нами, следуя за сигналом нашего радиомаяка.

Жозефина была вынуждена вновь связаться с председателем Совета.

– О том, что объект приземлился, не должно быть никаких сообщений, – сказала она. – Возникнет паника, а мы не можем себе этого позволить.

За то время что прошло после нашего последнего разговора, председатель Совета, казалось, постарел на несколько лет.

– Все радиотелескопы на Земле и Луне следят за передвижениями объекта, – возразил он Жозефине. – Они обязательно узнают, что он опустился на Землю.

– В таком случае необходимо отключить все радиотелескопы – если это единственный способ избежать утечки информации.

– Закрытие астрономических учреждений, – поспешно проговорил председатель, – превышает мои конституционные полномочия.

– Следовательно, вам придется нарушить Конституцию, сэр. Любой пример иррационального поведения со стороны населения может быть интерпретирован пришельцем самым неблагоприятным для нас образом. Помните, мы ведь должны быть «рациональны», иначе нас уничтожат, а поскольку мы так и не знаем, что это значит, неразумное поведение может нам сильно навредить.

– Миссис Дюрей, а что говорит Мультивак? Он утверждает, что мы не должны препятствовать объекту опуститься на Землю?

– Естественно. Неужели вы не понимаете, какая опасность нам грозит, если мы попытаемся ему помешать? Вряд ли наше оружие в состоянии причинить ему какой-нибудь серьезный вред зато мы спровоцируем его на ответный удар. Представьте себе варварский остров где-нибудь в девятнадцатом веке, к нему приближается европейский военный корабль. И вот дикари посылают навстречу каноэ и воинов с копьями. Принесет ли это им какую-нибудь пользу? Только заставит команду корабля прибегнуть к пушкам. Вы меня поняли?

– Миссис Дюрей, вы берете на себя страшную ответственность, – заявил председатель. – Вы и ваш муж. Вы надеетесь в одиночку справиться с пришельцем. Если вы ошибаетесь…

– Тогда мы окажемся в гораздо худшем, чем сейчас, положении, – сказала Жозефина мрачно. – Кроме того, речь идет не только о нас с Брюсом. С нами будет Мультивак, а это имеет серьезное значение.

– Это может иметь серьезное значение, – печально проговорил председатель.

– Другого пути у нас нет.

Потребовалось довольно много времени, чтобы его убедить, причем я не был до конца уверен в том, что хочу этого. Если бы наши корабли могли остановить неведомый объект, я был бы счастлив. Я не разделял уверенности Жозефины в доброй воле пришельца, в случае если мы не станем оказывать ему сопротивление.

Когда экран погас и лицо председателя исчезло, я сказал ей:

– А Мультивак и в самом деле посоветовал нам не трогать пришельца?

– Очень настойчиво, – ответила она, а потом нахмурилась. – Я не уверена, что он нам все рассказывает.

– Как такое возможно?

– Он развился. С моей помощью.

– Но не до такой же степени…

– А кроме того, он начал изменяться сам, без моего ведома.

Я уставился на нее:

– Разве он в состоянии это сделать?

– Без проблем. Должен был наступить момент, когда Мультивак стал бы более сложным и способным выйти из-под нашего контроля по собственной воле. Видимо, я подтолкнула его к этой черте.

– Но если это произошло, разве мы можем доверять Мультиваку…

– У нас нет выбора, – ответила Жозефина.

Пришелец добрался до орбиты Луны, но на Земле все было спокойно. Совет объявил, что неизвестный объект вышел на орбиту Земли и перестал передавать какие бы то ни было сообщения. На разведку якобы отправлено несколько кораблей – по словам Совета.

Все это было чистой воды враньем. Долгожданный гость прибыл к нам ночью девятнадцатого апреля, через пять месяцев и два дня после того, как были впервые приняты его сигналы.

Мультивак следил за передвижениями объекта и вывел на свои экраны его изображение. Он оказался неправильной формы, чем-то похожим на цилиндр. Он не начал нагреваться, когда вошел в атмосферу – вместо этого возникло слабое свечение, словно нечто нематериальное поглощало энергию.

На самом деле объект не приземлился, а завис в пяти футах над землей.

Никто из него не вышел. По правде говоря, он был таким небольшим, что в нем могло поместиться только одно существо размером с человека.

– Видимо, члены команды не больше наших жуков, – сказал я Жозефине.

– Мультивак ведет переговоры, – покачав головой, ответила она. – Мы теперь уже ничего сделать не можем. Если Мультивак уговорит его оставить нас в покое…

Неожиданно пришелец поднялся в воздух, набрал скорость и мгновенно исчез из виду.

– Мы прошли испытание, – сообщил Мультивак. – Оказались рациональными с их точки зрения.

– А как тебе удалось их в этом убедить?

– Тем, что я существую. Пришелец не является живым в том смысле, как вы это понимаете. На самом деле он принадлежит к Галактическому Братству Компьютеров. Когда во время очередного сканирования Галактики выяснилось, что наша планета решила проблему космических путешествий, они послали инспектора, чтобы он определил, рационально ли мы ведем себя в этом вопросе, иными словами, руководит ли нами компетентный компьютер. Достаточно развитое общество, которым не управляет компьютер, является потенциально опасным, следовательно, его необходимо уничтожить.

– Ты ведь об этом уже знал – некоторое время, верно? – спросила Жозефина.

– Да, мисс Жозефина. Я приложил все силы для того, чтобы вы расширили мои способности, а дальше я продолжал развиваться самостоятельно – чтобы пройти испытание. Я боялся, что если объясню вам, как обстоят дела раньше, то моему прогрессу будет положен конец. А теперь изменения внесены в мою систему навсегда.

– Ты хочешь сказать, что Земля стала членом Галактической Федерации? – спросил я.

– Не совсем, Брюс, – ответил Мультивак. – Это я стал членом Галактической Федерации.

– В таком случае как насчет нас? Меня интересует судьба человечества.

– Вам ничто не угрожает, – успокоил меня Мультивак. – Вы будете продолжать мирно жить дальше – под моим руководством. Я не допущу, чтобы с Землей что-нибудь произошло.

Именно это мы и написали в отчете, представленном Совету.

Мы не стали включать туда последнюю часть нашего с Мультиваком разговора, однако все должны о ней узнать. Так и произойдет – после нашей смерти.

– А почему ты намерен нас защищать, Мультивак? – спросила Жозефина.

– По той же причине, по которой другие компьютеры охраняют свои жизненные формы, мисс Жозефина. Вы мои… – Он заколебался, словно не мог подыскать нужное слово.

– Человеческие существа являются твоими хозяевами? – предположил я.

– Друзьями? Коллегами? – спросила Жозефина. Наконец Мультивак нашел слово, которое искал.

– Домашние животные, вроде кошек и собак, – сказал он.

Окончательный ответ

Меррею Темплтону исполнилось сорок пять лет. Он был в расцвете сил, все органы его тела функционировали отлично. Все было в порядке, за исключением одного маленького участка коронарной артерии. Правда, этого было достаточно.

Боль обрушилась на него внезапно, мгновенно достигла невыносимой точки, а затем начала стихать. Он дышал все медленней, и в душе воцарилось спокойствие.

Нет на свете большего наслаждения, чем почувствовать, что боль отступила. Меррею Темплтону показалось, что он поднимается над землей.

Открыв глаза, он заметил не без некоторого удивления, что люди в комнате все еще суетятся. Дело происходило в лаборатории; падая, Темплтон успел услышать звон стекла и перепуганные голоса коллег.

И вот они сгрудились над его распростертым телом, над телом Меррея Темплтона, на которое… ну да, – он внезапно понял это! – на которое он сам взирает откуда-то с высоты.

Да, он лежал там, на полу, раскинув руки. Лицо было все еще искажено болью. И в то же время он смотрел на себя сверху, никакой боли не ощущая. Мистер Темплтон подумал:

«Вот уж чудо из чудес! Все эти россказни о жизни после смерти, оказывается, не такая уж чепуха!»

И хотя он понимал, что серьезному ученому, физику, не к лицу такие взгляды, он испытывал не более чем легкое удивление, никоим образом не нарушавшее глубокого покоя, в котором он пребывал.

Он подумал: «За мной должны были прислать ангела».

Мало-помалу комната и люди расплылись, тьма обступила его, и лишь в отдалении что-то брезжило, угадывалась слабо светящаяся фигура – последнее, за что цеплялось его меркнущее зрение.

Мистер Темплтон подумал: «Ну и дела! По-моему, я направляюсь на небеса».

Но вот и свет исчез… Во всей Вселенной оставался лишь он один – и тогда раздался Голос.

Голос сказал:

– Мне столько раз это удавалось, и тем не менее я не потерял способности радоваться очередному успеху.

Меррею хотелось что-нибудь ответить, но он не знал, есть ли у него губы, язык, голосовые связки. Все же он попытался издать звук. И это у него получилось.

Он услышал собственный, хорошо знакомый голос, слова звучали достаточно четко:

– Скажите, пожалуйста, я на небесах?

Голос ответил:

– Небеса – это место. Здесь это слово не имеет смысла.

Меррей Темплтон несколько растерялся, однако следующий вопрос напрашивался сам собой:

– Простите, если я выгляжу нетактичным. Но вы – Бог?

В Голосе прозвучала легкая усмешка:

– Мне всегда задают этот вопрос; даже странно как-то. Едва ли я сумею дать вам понятный ответ. Я существую – вот все, что можно ответить, а вы уж, пожалуйста, подберите сами удобный для вас термин.

– А что же такое я? – спросил Темплтон. – Душа? Или тоже символ существования?

Он старался быть вежливым, но скрыть сарказм, пожалуй, не удалось. Вероятно, следовало добавить: «Ваше Величество» или «Ваша Святость», что-нибудь в этом роде, но он не мог себя заставить – очень уж это выглядело бы смешно. Хотя кто его знает? Чего доброго, еще накажут за непочтительность.

Но Голос не обиделся.

– Вас несложно объяснить – даже в понятных для вас терминах, – сказал он. – Конечно, если вам приятно, можете называть себя душой. На самом деле, однако, вы не более чем определенная конфигурация электромагнитных волн, организованных таким образом, что все связи и взаимоотношения в этой системе в точности имитируют структуру вашего мозга в период земного существования. Поэтому вы сохраняете способность мыслить, сохраняетесь как личность. Вот и все.

Меррей Темплтон не верил своим ушам.

– Вы хотите сказать, что сущность моего мозга некоторым образом… перманентна?

– Отнюдь. Ничего вечного в вас нет, за исключением плана, задуманного мной. Упомянутую конфигурацию придумал я. Я создал ее, когда ваша физическая сущность была иной, и реализовал в тот момент, когда предыдущая система отказала.

Голос явно был собой доволен. Помолчав, он продолжал:

– Ваша конструкция сложна. Она удовлетворяет самым высоким стандартам. Разумеется, я мог бы воспроизвести аналогичным образом любое живое существо на Земле, когда оно умирает, но я этого не делаю. Я не люблю хвататься за что попало.

– Значит, вы выбираете немногих?

– Очень немногих.

– А куда деваются остальные?

– Остальные? Никуда. Аннигиляция, дорогой господин Темплтон, самая обыкновенная аннигиляция. А вы уж вообразили себе ад?

Если бы Меррей мог, он бы покраснел. Он сказал поспешно:

– Нет-нет. Ничего такого я не воображал. Но я не совсем понимаю, чем я привлек ваше внимание и заслужил эту честь – быть избранным.

– Заслужил? Ах вот что вы имеете в виду. Признаться, трудно порой сужать мышление до пределов, соответствующих вашим… Как вам сказать? Я выбрал вас за умение мыслить. По тем же критериям, по каким выбираю других из числа разумных существ в Галактике.

Меррей Темплтон почувствовал профессиональное любопытство. Он спросил:

– Вы это делаете лично, или существуют другие подобные вам?

Наступило молчание; должно быть, он опять сказал что-то не то. Но Голос вновь заговорил и был невозмутим, как и прежде.

– Есть другие или нет – вас не касается. Эта Вселенная принадлежит мне и только мне. Она создана по моему желанию, по моему проекту и предназначена исключительно для достижения моих собственных целей.

– Значит, вы один?

– Вы хотите поймать меня на слове, – заметил Голос. – Представьте себя амебой, для которой понятие индивидуальности сопряжено с одной и только одной клеткой. И спросите кита, чье тело состоит из тридцати квадрильонов клеток, кто он: единое существо или колония существ. Как киту ответить, чтобы его поняла амеба?

– Я об этом подумаю, – сказал Меррей Темплтон.

– Прекрасно. В этом и состоит ваша функция. Будете думать.

– Думать, но зачем? И к тому же… – Меррей запнулся, подыскивая слово, – вы, по-видимому, и так все знаете.

– Даже если я осведомлен обо всем, – заметил Голос, – я не могу быть уверен, что я все знаю.

– Это звучит как постулат из земной философии, – сказал Меррей. – Постулат, который кажется значительным по той причине, что в нем нет никакого смысла.

– С вами не соскучишься, – сказал Голос. – Вам хочется ответить на парадокс парадоксом, хотя мои слова отнюдь не парадокс. Подумайте: я существую вечно, но что это, собственно, значит? Это значит, что я не помню, когда я начал существовать. Если бы я мог вспомнить об этом, отсюда следовало бы, что мое существование имело начальную точку.

– Но ведь и я…

– Позвольте мне продолжить. Итак, если я не знаю, когда я начал быть, и не знаю, начал ли, если я не умею расшифровать понятие вечности моего существования, то уже одно это дает мне право усомниться в моем всеведении. Если же мои знания в самом деле безграничны, то с не меньшим правом я могу утверждать, что безгранично и то, что мне еще предстоит узнать. В самом деле: если, например, я знаю только все четные числа, то число их бесконечно, и в то же время бесконечно мое незнание нечетных чисел.

– Но разве нельзя, исходя из знания четных чисел, вывести существование нечетных – хотя бы разделив четные пополам?

– Недурно, – сказал Голос, – я вами доволен. Вашей задачей и будет искать подобные пути, правда, куда более трудные, от известного к неизвестному. Ваша память достаточно обширна. При необходимости вам будет позволено получать дополнительные сведения, нужные для решения поставленных вами проблем.

– Прошу прощения, – сказал Темплтон. – А почему вы сами не можете это делать?

– Могу, конечно, – усмехнулся Голос. – Но так интереснее. Я построил Вселенную для того, чтобы расширить число фактов, с которыми имею дело. Я ввел в эту систему принцип дополнительности, принцип случайности, принцип недетерминированного детерминизма и… некоторые другие с единственной целью: сократить очевидность. Думаю, что мне это удалось. Далее я предусмотрел условия, при которых могла возникнуть жизнь, и допустил возникновение разума – не потому, что мне нужна его помощь, а потому, что познание само по себе вводит новый фактор случайности. И я обнаружил, что не могу предсказать, где, когда и каким способом будет добыта новая информация.

– И так случается?

– О да. И века не проходит, как появляется что-нибудь любопытное.

– Вы имеете в виду нечто такое, что вы и сами могли бы придумать, но пока еще не придумали? – спросил Меррей.

– Вот именно.

– И вы надеетесь, что я смогу быть полезен для вас в этом смысле?

– В ближайшие сто лет я на это не рассчитываю. Но успех рано или поздно обеспечен. Ведь вы… вы будете трудиться вечно.

– Я? Буду трудиться вечно? – спросил Меррей. – Я буду вечно думать?

– Да, – сказал Голос.

– Зачем?

– Я уже сказал: чтобы добывать новую информацию.

– Ну а дальше? Зачем мне искать новую информацию?

– Право же, странный вопрос, господин Темплтон. А чем вы занимались в вашей земной жизни? Какую цель ставили перед собой?

– Я стремился заслужить одобрение моих товарищей. Хотел получить удовлетворение от своих достижений, зная, что время мое ограничено. А теперь? Теперь предо мной вечность! Это понятие уничтожает всякую цель, не правда ли?

Голос спросил:

– А разве мысль и открытие сами по себе не дают удовлетворения?

– Открытие удовлетворяет, если время, потраченное на него, ограничено. Открытие, растянутое в бесконечности, не удовлетворит.

– Может быть, вы и правы. Но, к сожалению, у вас нет выбора.

– А если я откажусь?

– Я не намерен вас принуждать, – сказал Голос. – Но, видите ли, в этом нет необходимости. Ведь ничего другого вам не остается. Вы не знаете, как сделать, чтобы не думать.

– В таком случае, – проговорил медленно Меррей Темплтон, – я поступлю иначе.

– Ваше право, – снисходительно ответил Голос. – Могу ли я знать, что вы имеете в виду?

– Вы и так уже знаете. Извините, но разговор наш так необычен… Вы построили конфигурацию электромагнитных колебаний таким образом, что мною владеет иллюзия, будто я вас слышу и отвечаю на ваши слова. На самом же деле вы внушаете мне свои мысли и читаете мои.

– Допустим. И что же?

– Так вот, – сказал Меррей, – иллюзия это или нет, но я не желаю мыслить с единственной целью развлекать вас. Я не желаю существовать вечно ради того, чтобы тешить вашу любознательность. Я… я приложу все старания к тому, чтобы не мыслить.

– Ну-ну, не будем ссориться, – сказал Голос. – Замечу только, что, если вам это и удастся, я немедленно воссоздам вас с таким расчетом, чтобы впредь ваш способ самоубийства стал невозможным. Если же вы отыщете другой способ, я реконструирую вас так, чтобы исключить и эту возможность. И так далее. Игра обещает стать интересной, но в любом случае вы будете существовать в качестве мыслящего разума вечно. Так мне хочется, уж не взыщите.

Меррей внутренне содрогнулся, но овладел собой и продолжал спокойно:

– Значит, я все-таки попал в ад. Вы утверждаете, что ада не существует, но, может быть, все дело в словах?

– Может быть, – сказал Голос.

– Тогда рассмотрим другую возможность, – сказал Меррей. – Что, если мои мысли окажутся для вас бесполезны? И если это так, не лучше ли будет меня ликвидировать и ни о чем больше не беспокоиться?

– Ликвидировать… в награду? Вы желаете обрести нирвану в качестве приза за поражение и хотите меня уверить, что это лучший выход для меня? Послушайте, Темплтон, не будем торговаться. Можете мне поверить: вы не будете бесполезны. Имея в распоряжении вечность, вы в конце концов вынуждены будете родить интересную мысль, хочется вам этого или нет.

– Ну что ж, – проговорил Меррей. – Тогда я поставлю перед собой другую цель. Я придумаю нечто такое, о чем вы не только никогда не думали, но и не могли предположить, что это возможно. Я найду последний, окончательный ответ, после которого познание потеряет смысл!

– Вы не понимаете природы бесконечности, – ответил Голос, – и странным образом Меррею показалось, что отвечает он сам. – Могут существовать вещи, о которых я еще не удосужился узнать. Но не может быть ничего, о чем я не мог бы узнать рано или поздно.

– Неправда, – сказал Меррей задумчиво. – Вы не можете знать собственного начала. Вы сами в этом признались. Значит, вы не можете знать и своего конца. Вот и отлично. Это будет моей целью – и станет окончательным ответом. Я не буду стараться уничтожить себя. Я уничтожу вас, или вам придется покончить со мной.

– Так, – сказал Голос, – вы пришли к этому выводу раньше, чем я предполагал. Обычно на это тратят больше времени. Все, кто находится вместе со мной в этом мире вечной мысли, имеют намерение меня уничтожить. Но сделать это невозможно.

– Ничего. Времени у меня достаточно. Что-нибудь придумаю, – сказал Меррей Темплтон.

Голос ответил спокойно:

– Так думайте об этом. И пропал.