Текст книги "Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 13
Паутина в Вашине

Территория Колледжа Древних в Вашине отличается удивительной простотой. К ней даже скорее подходит слово «аскетизм». Есть что-то торжественно-суровое в том, как послушники прогуливаются группами под деревьями Квадранге, куда не разрешается вход никому, кроме Древних. Иногда можно различить фигуру облаченного в зеленое одеяние Старшего Древнего, изящно отвечающего на приветствия.

И, очень редко, здесь может появиться сам Верховный Министр.

Но не подобным образом, а почти бегом, почти задыхаясь, не обращая внимания на поднимающиеся в приветствии руки, безразличный к осторожным взглядам, преследующим его, и едва заметным обменам взглядами и недоуменно поднимающимся бровям.

Он ворвался в Легислатив-холл через личный вход и бегом кинулся по пустой, гулкой от шагов лестнице. Дверь, в которую он заколотил, отворилась, и он вошел внутрь.

Его секретарь едва взглянул на него поверх маленького бедного стола, за которым сидел, склонившись над телевизором в защитном поле.

Он внимательно смотрел и слушал, не обращая внимания на громоздящуюся перед ним гору бумаг, деловых, судя по их внешнему виду.

Верховный Министр сердито постучал пальцем по столу.

– Что это? Что тут?

Секретарь отстранился от телевизора, бросил на него холодный взгляд и сказал:

– Приветствия, Ваше Превосходительство!

– Мне не надо никаких приветствий! – нетерпеливо отозвался Министр. – Я хочу знать, что происходит.

– Говоря коротко, ваш человек бежал.

– Вы имеете в виду того человека, которого Шент лечил с помощью синапсифера… Внешний… шпион… тот, с фермы близ Чики…

Неизвестно, в какие бы еще уточнения углубился Верховный Министр в своем беспокойстве, если бы секретарь не прервал его коротким:

– Именно.

– Почему меня не проинформировали?

– Необходимы были немедленные действия, а вы были заняты. Тем не менее я сам сделал все, что в моих силах.

– Да, вы удивительно внимательны к моей занятости, когда хотите действовать без моего ведома. Но теперь я положу этому конец. Я не позволю, чтобы меня держали где-то на задворках. Я не…

– Мы будем ждать ваших указаний, – скромно сказал секретарь, и гнев Верховного Министра сразу утих. Он кашлянул, поколебался и уже другим тоном сказал:

– Каковы дела, Вялкис?

– Их очень мало. После двух месяцев терпеливого ожидания, в течение которых он совершенно ничем не проявлял себя, этот человек, Шварц, уходит… его преследуют… но он теряется.

– Как это – теряется?

– Мы не уверены, но нами получено сообщение. Наш агент, Паттер, пропустил вчера три отчетных периода. Его помощники отправились тогда по его следам к Чике и на заре нашли его. Он лежал мертвым на окраине поля, недалеко от шоссе.

Верховный Министр побледнел.

– Внешний его убил?

– Возможно, хотя наверняка мы сказать не можем. Если не считать следов агонии на лице мертвого, никаких признаков насилия не видно. Конечно, будет сделано вскрытие. Он мог умереть от удара в самый неожиданный момент.

– Это было бы удивительным совпадением.

– И я так думаю, – последовал холодный ответ. – Но если Шварц его убил, это становится чревато страшными последующими событиями. Видите ли, Ваше Превосходительство, кажется вполне очевидным из нашего предыдущего анализа, что Шварц должен был направляться в Чику для того, чтобы увидеться там с Шентом, а Паттер был найден мертвым между фермой Марина и Чикой. Мы направили сообщения в этот город три часа назад, и человек был пойман.

– Шварц? – это было сказано с недоверием в голосе.

– Конечно.

– Почему же вы не сказали об этом сразу?

Вялкис пожал плечами.

– Ваше Превосходительство, есть дела более важные и более срочные. Я сказал, что Шварц – в наших руках. Итак, он был пойман очень быстро и легко, и мне кажется, что этот факт не слишком вяжется со смертью Паттера. Как он мог бы быть одновременно таким умным, чтобы убить Паттера – самого способного человека, – и таким глупым, чтобы уже на следующий же день после этого открыто явиться на фабрику и требовать себе там работу?

– А он поступил именно так?

– Именно так… Тем не менее это дает толчок двум возможным мыслям. Он мог, передав сообщение Шенту или Алвардену, нарочно позволить нам схватить его, чтобы отвлечь наше внимание, или же существуют другие агенты, выследить которых нам еще не удалось. В любом случае мы не должны быть слишком самоуверенными.

– Я не знаю, – сказал Верховный Министр полным безнадежности голосом, и его красивое лицо прорезали беспокойные морщины. – Для меня все это становится слишком запутанным.

Вялкис улыбнулся, и в этой улыбке отразилась тень презрения.

– Через четыре часа у вас встреча с профессором Алварденом.

– У меня? Но почему? Что я ему скажу? Не хочу я его видеть.

– Успокойтесь. Вы должны с ним увидеться, Ваше Превосходительство. Мне кажется очевидным, что, поскольку близится время начала действия экспедиции, он должен вступить в игру, прося вашего разрешения на исследование Запрещенных Земель. Энниус предупредил нас о том, что он будет это делать, а Энниусу должны быть известны причины и точные данные этой кампании. Я полагаю, вы вполне могли бы ответить ему вопросом на вопрос и просьбой на просьбу.

Верховный Министр кивнул.

– Что ж, попытаюсь.

Бел Алварден прибыл точно в указанное время и успел оглядеть окрестности. Для человека, прекрасно знакомого с архитектурными шедеврами всей Галактики, Колледж Древних едва ли казался более примечательным, чем гранитное строение в древнем стиле. Для человека же, который, вдобавок, был еще и археологом, его аскетизм мог означать истинный лик мрачного, почти дикого образа жизни. Сама его примитивность несла в себе печать обращения к древнему прошлому.

И вновь Алварден погрузился в раздумья. Его двухмесячное путешествие по западному земному континенту оказалось не вполне… забавным. Первый же день разрушил все. Он поймал себя на том, что вернулся мыслями к событиям в Чике.

И тут он рассердился на себя за то, что думает об этом. Грубая, неблагодарная обычная земная девушка. Почему он должен чувствовать себя виноватым? И все же…

Должен ли он был делать скидку на шок, вызванный тем, что она узнала, что он Внешний, как и оскорбивший ее офицер, поплатившийся сломанной рукой за свою вызывающую глупость? В конце концов, может ли он знать, сколько страданий она уже приняла из-за Внешних? И после этого она получает такой, ничем не смягченный удар, узнает, что он – один из них.

Если бы он был более терпеливым. Почему он так грубо все разрушил? Он даже имени ее не помнил. Странно! В обычных условиях его память работала лучше. Не сознательное ли состояние вынудило его забыть?

Что ж, если это имело смысл. Забыть! А что, собственно, нужно было помнить? Земную девушку.

Она была сестрой в больнице.

Предположим, он попытается связаться с больницей. Но у него весьма смутное представление об этом месте, иг которого ушел ночью, оно, должно быть, находится неподалеку от едомата.

Добравшись до этой мысли, он фыркнул и рассердился. Он что, сошел с ума? Чего он может добиться? Она – землянка. Хорошенькая, милая, весьма сообразительная.

Земная девушка!

Вошел Верховный Министр, и Алварден обрадовался. Это означало передышку в воспоминаниях о том дне в Чике. Но в глубине его сознания гнездилась уверенность в том, что они вернутся, эти мысли, как возвращались всегда.

Что же касается Верховного Министра, его одеяние было новым и сверкало свежестью. Лоб не носил в себе следов сомнений и раздумий.

И разговор был самым дружеским. Алварден всячески подчеркивал искренность доброго отношения великих людей Империи к людям Земли. Верховный Министр столь же пылко стремился вызвать ту благодарность, какую абсолютно все жители Земли питали к имперскому правительству.

Алварден сказал о важности археологии для имперской философии, подчеркнув, что ею сделано великое заключение: «все люди любого мира являются братьями». А Верховный Министр покорно согласился с этим и указал, что Земля долго ждала подобного заключения и что можно лишь надеяться на то, что скоро придет время, когда Галактика претворит свою теорию в практику.

На это Алварден, коротко улыбнувшись, сказал:

– Именно из-за этого, Ваше Превосходительство, я к вам и пришел. Различия между Землей и некоторыми имперскими доминионами коренятся, вероятно, во многом на различиях в образе мышления. И все же добрая толика этих различий может быть устранена, если доказать, что земляне, как раса, не отличаются от других граждан Галактики.

– А как вы предлагаете это делать, сэр?

– Это не так трудно объяснить двумя словами. Как известно Вашему Превосходительству, два основных течения археологического мышления обычно называют теорией Моргера и теорией радиации.

– Я знаком с точками зрения обоих течений.

– Хорошо. Итак, теория Моргера сводится к выводу о том, что различные группы гуманоидов, включая и независимые, перемешались с помощью браков в ранние, почти не оставившие о себе документов, времена примитивных космических путешествий. Подобная концепция объясняет тот факт, что сейчас гуманоиды так похожи друг на друга.

– Да, – сухо вставил Верховный Министр. – И эта концепция также говорит о наличии нескольких сотен или тысяч образцов отдельно развивавшихся существ более или менее гуманоидного типа и столь же близких друг к другу с точки зрения химии и биологии, чтобы перекрестные браки стали возможными.

– Правильно, – с удовлетворением в голосе согласился Алварден. – Вы попали как раз в самое уязвимое ее место. Однако большинство археологов игнорируют и уверенно поддерживаю теорию Моргера, что, конечно, не исключает возможности существования изолированных частей Галактики с образцами гуманоидов, которые, оставаясь иными, не могли пойти на смешение путем браков…

– Вы имеете в виду Землю, – заметил Верховный Министр.

– Земля – возможный образец. Теория радиации, с другой стороны…

– … рассматривает всех нас как потомков одной планетной группы гуманоидов.

– Совершенно верно.

– Мои люди, – сказал Верховный Министр, – следуя некоторым свидетельствам, оставленным нам историей, и некоторым записям, которые являются священными для нас и не могут быть представлены в распоряжение Внешних, верят в то, что сама Земля является первичным домом человечества.

– В это же верю и я и прошу вашей помощи, чтобы доказать это всей Галактике.

– Вы оптимист. На чем же вы основываетесь?

– На своем убеждении. Я считаю, Ваше Превосходительство, что большое количество остатков произведений архитектуры и искусства может быть найдено в тех землях, которые, по несчастью, отмечены высокой степенью радиации. Возраст этих останков может быть аккуратно подсчитан, с учетом радиоактивного распада, и сравнен…

Верховный Министр отрицательно покачал головой.

– Это абсолютно невозможно.

– Почему? – нахмурился удивленный Алварден.

– По одной причине, – прохладным – но не слишком – тоном ответил Верховный Министр. – Чего вы, собственно, надеетесь добиться? Если вы докажете нашему миру свою точку зрения, даже во имя удовлетворения всех миров, то какое значение может иметь то, что миллион лет назад все мы были землянами? В конце концов, миллионы лет назад все мы были обезьянами, однако сегодня вы же не предлагаете им дружбу.

– Ну что вы, Ваше Превосходительство, подобная аналогия неразумна.

– Вовсе нет, сэр. Разве не разумно было бы предположить, что земляне в долгой своей изоляции так изменились в сравнении со своими эмигрировавшими родственниками, что теперь их можно считать совершенно другой расой?

Алварден слегка покусал нижнюю губу и неохотно ответил:

– Вы приводите хорошие аргументы в поддержку своих врагов.

– Потому что я спрашиваю себя: а что скажут мои враги? Так что вы ничего не добьетесь, сэр, кроме, возможно, большего увеличения направленных против нас злобных выпадов.

– Но, – сказал Алварден, – существует еще вопрос интересов чистой науки, преимущественно знания…

Верховный Министр важно кивнул головой.

– Ставить заслоны на этом пути мне искренне жаль. Сейчас, сэр, я говорю с вами, как один джентльмен Империи с другим. Сам я с радостью помог бы вам, но мои люди – раса упрямая и неразговорчивая, столетия тому назад целиком ушедшая в себя из-за… э… неблагоприятного к ней отношения в различных частях Галактики. У них есть определенные табу, определенные обычаи, которые не осмелюсь нарушить даже я.

– И радиоактивные волны…

– Это – одно из самых важных табу. Даже если бы я дал вам разрешение – а это мне страшно хочется сделать – мой шаг спровоцировал бы восстания и выступления, которые не только бы отобрали вашу жизнь и жизни членов вашей экспедиции, но и, в конце концов, навлекли бы на Землю грозные меры со стороны Империи. Я лишился бы своего положения и доверия своего народа, если бы согласился на вашу просьбу.

– Но я готов принять все нужные меры предосторожности. Если вы хотите послать со мной наблюдателей… И, конечно же, я готов посоветоваться с вами, как дублировать полученные результаты…

Верховный Министр сказал:

– Вы искушаете меня, сэр. Это интересный проект. Но вы преувеличиваете мою власть, даже если мы оставим в стороне самих людей. Собственно, мои возможности строго ограничены – все дела должны передаваться на рассмотрение Обществу Древних перед тем, как будет вынесено окончательное решение.

Алварден покачал головой.

– Это ужасно. Прокуратор предупреждал меня о том, что возникнут трудности, но я все же надеялся… Когда вы сможете посоветоваться с вашими правоведами, Ваше Превосходительство?

– Президиум Общества Древних соберется через три дня. Изменять повестку дня – не в моей компетенции, так что может пройти несколько дней, пока начнет обсуждаться вопрос. Скажем, неделя.

Алварден рассеянно кивнул.

– Что ж, придется… Между прочим, Ваше Превосходительство…

– Да?

– На вашей планете есть ученые, с которыми я бы хотел встретиться. Доктор Шент из Чики. Я был в Чике, но уехал прежде, чем смог сделать то, что хотел. Поскольку он, я уверен, человек занятой, не мог бы я просить вас о рекомендательном письме?

Верховный Министр просто окаменел и в течение нескольких минут ничего не говорил.

– Могу ли я спросить, по какому вопросу вы хотите его видеть?

– Конечно. Я прочитал об изобретенном им приборе. Он называет его «Синапсифер». Он имеет отношение к нейрохирургии мозга и может быть мне полезным в связи с другим моим проектом. Я проделал кое-какую работу по классификации человечества по энцефалографическим группам – по типу мозга, понимаете ли.

– Гм… я что-то слышал об этом изобретении. Сообщалось, что оно как будто потерпело неудачу.

– Ну, может быть, и так, но он – большой специалист в этой области и мог бы оказать мне эту услугу.

– Понимаю. В таком случае рекомендательное письмо будет немедленно приготовлено для вас. Конечно, не должно быть упоминаний о ваших намерениях относительно Запрещенных Земель.

– Это понятно, Ваше Превосходительство.

Он встал.

– Благодарю вас за вашу любезность и доброе отношение. Я могу только надеяться, что Совет Древних будет либеральным по отношению к моему проекту.

Секретарь вошел после ухода Алвардена. На его губах играла столь характерная для него холодная улыбка.

– Отлично, – сказал он. – Вы вели себя совершенно верно.

Верховный Министр мрачно посмотрел на него и спросил:

– Что это было насчет Шента?

– Вы озадачены? Напрасно. Все идет как нужно. Вы заметили, как он прореагировал на то, что вы не поддерживаете его проект? Было ли дальнейшее ответом ученого или же это ответ того, кто играет определенную роль, от которой не прочь избавиться? И снова мы имеем странное совпадение. Шварц бежит и направляется в Чику. На следующий день Алварден появляется здесь, и после не особенно ревностной болтовни о своей экспедиции случайно упоминает о том, что намерен отправиться в Чику и повидаться с Шентом.

– Но почему он об этом упомянул? Это кажется почти глупым.

– Потому что вы прямолинейны. Поставьте себя на его место. Он воображает, что нам ничего не известно. В таком случае побеждает смелость. Он направляется на встречу с Шентом. Хорошо! Он честно упоминает об этом. Он даже просит рекомендательное письмо. Какие же лучшие гарантии он может представить? И это приводит нас к следующему пункту. Шварц мог обнаружить, что за ним наблюдают. Он мог убить Паттера. Но у него не было времени на то, чтобы передать информацию и предупредить остальных, иначе подобная комедия не была бы разыграна.

Глаза секретаря были полуоткрыты, пока он плел свою паутину.

– Невозможно сказать, сколько пройдет времени, прежде чем отсутствие Шварца сделается для них подозрительным. Но его должно хватить до встречи Алвардена с Шентом. Мы поймаем их на месте, тогда они меньше смогут отрицать.

– Но, все-таки, сколько у нас времени? – настойчиво спросил Верховный Министр.

Вялкис задумчиво посмотрел на него.

– Расписание не совсем точно, а с тех пор, как мы обнаружили предательство Шента, эта неточность увеличилась. Но теперь нам нужно только дождаться математических расчетов необходимых орбит. Нас задерживает неадекватность наших компьютеров. И все же теперь речь идет уже о днях.

Дни! Слово это было произнесено тоном, в котором смешались триумф и ужас.

– Дни! – эхом отозвался Верховный Министр. – Но, помните, одной бомбы, выпущенной хотя бы на две секунды раньше времени, вероятно, будет достаточно, чтобы предотвратить нашу операцию и остановить нас. И даже после этого останется период от одного до шести месяцев, когда можно предпринять репрессии. Так что мы не находимся в полной безопасности.

Дни! А потом – самая невероятная битва в истории Галактики, когда одна Земля нападает на всю Галактику.

Руки Верховного Министра слегка дрожали.

Алварден снова сидел в стратоплане. Мысли его были полны ярости. Казалось, не было причин надеяться, что Верховный Министр и его психопаты-подданные разрешат официальное вторжение на радиоактивные земли. Он был подготовлен к этому. И почему-то не испытывал сожаления из-за отказа.

Но ведь существовала возможность и нелегального вторжения. Он мог вооружить свой корабль, драться, в случае необходимости. И он предпочел бы именно такой вариант.

Кровавые дураки!

Да, да, он знал. Они считают именно себя настоящими людьми, обитателями планеты…

И самым худшим было то, что, как он знал, они были правы.

Что ж… Корабль двинулся в путь. Откинувшись на мягкую подушку сиденья, он знал, что примерно через час будет в Чике.

Этот синапсифер мог оказаться важной штукой, и вовсе нет смысла в том, чтобы быть на Земле и не воспользоваться таким преимуществом. Он, конечно, никогда уже не сможет сюда вернуться.

Крысиная дыра!

Энниус был прав.

Он нащупал рекомендательное письмо, набитое официальными фразами.

А потом он вдруг выпрямился – или попытался сделать это, преодолевая силу инерции, которая вдавливала его в кресло по мере того, как Земля ускользала прочь, а голубое небо заливалось пурпуром.

Он вспомнил имя девушки. Пола Шент.

Но как он мог его забыть? Он чувствовал себя обманутым, и это сердило. Его память сыграла над ним шутку, пряча фамилию в своих недрах до тех пор, пока не стало слишком поздно.

Но где-то в глубине сознания он радовался этому обстоятельству.

Глава 14
Вторая встреча

За те два месяца, что прошли со дня испытания синапсифера на Иосифе Шварце, физик полностью изменился. Не столько физически, сколько изменилось его поведение. Он сделался рассеянным и боязливым, почти ни с кем не общался, избегал даже ближайших коллег, и упорство, с которым он их избегал, было видно даже слепому.

Лишь с Полой он делился своими сомнениями, поэтому, возможно, и она оказалась в странной изоляции.

– За мной следят, – повторял он. – Я почему-то это чувствую. Ты знаешь, что это такое? Я никому теперь не доверяю… Меня ни на минуту не оставляют одного. Всегда кто-нибудь рядом. Мне даже не позволяют писать отчеты.

А Пола и симпатизировала ему и посмеивалась над ним, повторяя снова и снова:

– Ну что у них может быть против тебя такого, чтобы они все это делали? Даже если ты и экспериментировал на Шварце, не такое уж это ужасное преступление. Ну, вызвали бы и прочитали нотацию.

Но лицо его было желтым и несчастным, когда он бормотал:

– Меня не оставят в живых. Близятся мои Шестьдесят, и меня не оставят в живых.

– После всего, что ты сделал? Чепуха!

– Я слишком много знаю, Пола, и мне не доверяют.

– О чем ты слишком много знаешь?

Тем вечером он чувствовал себя особенно усталым, и ему хотелось снять с себя давивший на него груз. И он рассказал ей. Вначале она не поверила ему, а потом, когда недоверие прошло, она могла лишь сидеть неподвижно, объятая холодным ужасом.

На следующий день из общественного коммуникационного пункта, находящегося на другом конце города, Пола позвонила в Штат-хауз. Накрыв мембрану носовым платком, она попросила позвать доктора Бела Алвардена.

Его не было на месте. Считали, что он может быть в Конере, в шести тысячах миль от Чики, однако он не слишком точно придерживается своего расписания. Да, он непременно должен вернуться в Чику, но когда, они не знают. Не назовет ли она свое имя? Тогда ему обязательно передадут.

На этом она прервала разговор и приложила пылающую щеку к стеклу будки, благодаря его за прохладу. Глаза ее были полны непролитых слез.

Дура. Дура!

Он так помог ей, а она, к своей горечи, прогнала его. Он рисковал своим здоровьем, и даже большим, чтобы спасти достоинство маленькой землянки перед Внешним, а она его прогнала.

Сто кредитов, посланных ею в Штат-хауз на следующее утро после происшествия, вернулись без какой-либо сопроводительной записки. Тогда она хотела связаться с ним и извиниться, но побоялась. Штат-хауз предназначался только для Внешних, как же она могла туда проникнуть! Она даже не видела его никогда, кроме как издалека.

А теперь… Она позвонила бы даже во дворец Прокуратора, чтобы только… только…

Только он и мог теперь ей помочь. Он, Внешний, способный говорить с землянами с позиции равенства. Она ни за что не догадалась бы, что он Внешний, если бы он сам ей не сказал. Он такой сильный и уверенный в себе. Он должен знать, что нужно делать.

Ведь должен же кто-то знать, потому что незнание означает уничтожение всей Галактики.

Конечно, многие Внешние заслуживают такой судьбы – но разве все? А женщины, дети, больные, старики? Добрые и хорошие люди? Алварден? Те, кто никогда и не слышал о Земле? А ведь, в конце концов, все они – люди. Подобная ужасная месть на все времена перечеркнула бы любую справедливость, на которую может – нет, могла бы претендовать Земля во имя морей пролитой крови.

А потом, как из ниоткуда, раздался звонок от Алвардена. Доктор Шент покачал головой.

– Я не могу с ним говорить.

– Ты должен, – с яростью бросила Пола.

– Здесь? Это невозможно… это означало бы конец для нас обоих.

– Тогда не надо. Я позабочусь обо всем.

Сердце ее громко пело в груди. Конечно, это только потому, что ей представляется возможность спасти мириады человеческих жизней. Она вспомнила его широкую открытую улыбку и то, как спокойно он одержал верх над полковником, как тот склонил голову, извиняясь перед земной девушкой, которая получила право прощать его.

Бел Алварден мог все!

Алварден мог, конечно, ничего об этом не знать. Отношение Шента – такое, каким оно ему казалось, а именно странно-грубое – он присовокупил ко всем странностям, уже встреченным им на Земле.

Здесь, в приемной старательно лишенного жизни офиса, он чувствовал себя нежелательным вторжением.

Он постарался подобрать нужные слова.

– Я ни за что бы не осмелился отвлекать вас визитом, доктор, если бы не профессиональный интерес к вашему синапсиферу. Я получил сведения о том, что в отличие от многих землян, вы не настроены недружелюбно к людям Галактики.

Это вступление явно оказалось неудачным, ибо доктор Шент поспешно вскочил.

– Не знаю, кто дал вам эту информацию, но он ошибся, навязав мне симпатию к чужеземцам. Я не испытываю к ним ни симпатии, ни антипатии. Я землянин…

Губы Алвардена сжались, и он повернулся к выходу.

– Понимаете, доктор Алварден, – остановил его торопливый шепот, – мне очень жаль, но я действительно не могу…

– Я понимаю, – холодно сказал археолог, хотя абсолютно ничего не понимал. – Всего хорошего.

Доктор Шент слабо улыбнулся.

– Давление, оказываемое моей работой…

– Я тоже очень занят, доктор Шент.

Он повернулся к двери, внутренне проклиная все земное племя и чувствуя, как в груди у него закопошились те слова, которые почти не задевали его чувство дома. Например, поговорки «Вежливости на Земле столько же, сколько сухости в океане» или «Землянин даст вам все, пока оно ничего не стоит, а ценится еще меньше».

Рука его уже разрушила фотоэлектрический луч, с помощью которого открывалась входная дверь, когда он услышал за собой звук торопливых шагов и легкий свист. В руке у него оказался клочок бумаги, а когда он обернулся, то успел лишь заметить, как мелькнуло что-то красное.

Он сел в казенную машину, и только после этого развернул бумагу. На ней были торопливо нацарапаны следующие слова:

«Спросите, как пройти в Большой игорный дом, и будьте там сегодня в восемь часов. Убедитесь, что за вами не следят».

Он сердито нахмурился и перечитал записку пять раз, потом начал снова, как будто надеясь разглядеть следы невидимых чернил. Независимо от своей воли он огляделся. Улица была пуста. Он приподнял руку, чтобы выбросить клочок бумаги в окно, но заколебался и убрал его в карман пиджака.

Вне всякого сомнения, если бы оказалось, что на вечер у него запланированы другие дела, данный момент можно было бы считать концом повествования, а также началом конца, возможно, нескольких триллионов людей. Но случилось так, что других дел у него не было.

И, разворачивая машину, он гадал про себя, не была ли эта записка…

В 8 часов он медленно ехал вдоль шеренги наземных машин, разместившихся сбоку извилистой дороги, ведущей, очевидно, к Большому игорному дому. Он спросил лишь один раз, и спрошенный прохожий подозрительно посмотрел на него и коротко бросил:

– Вам нужно только следовать за всеми остальными машинами.

Оказалось, все другие машины действительно направлялись к игорному дому, ибо, добравшись туда, он обнаружил, что все они, одна за другой, исчезают в дверях подземного паркинга. Он вырулил из общей шеренги и медленно поехал за игорный дом, ожидая сам не зная чего.

Стройная фигурка отделилась от ограды и приблизилась к окну его машины. Он насторожился, вздрогнул, но дверца отворилась, и человек оказался в его машине.

– Прошу прощения, – сказал он, – но…

– Ш-ш-ш! – человек опустился на сиденье. – За вами следили?

– А разве должны были?

– Не нужно шутить. Поезжайте вперед. Поверните, когда я скажу… Боже, чего же вы ждете?

Он узнал голос. Капюшон скользнул на плечи, показались светло-каштановые волосы. Темные глаза внимательно изучали его.

– Вам лучше ехать, – мягко проговорила она.

Он так и сделал, и в течение пятнадцати минут, если не считать указаний, даваемых насчет дороги, она ничего не сказала. Он украдкой поглядывал на нее и думал со странным удовольствием о том, что она гораздо красивее, чем он запомнил ее в первый раз… Странно, что теперь он не чувствовал никакой обиды.

Они остановились – вернее, это сделал Алварден, следуя указаниям девушки, – на углу пустынного делового квартала. Осторожно оглядевшись, девушка знаком велела ему проехать вперед по дороге, в конце которой находился частный гараж.

Двери за ними закрылись. Теперь единственным освещением были светильники машины.

И тогда Пола серьезно посмотрела на него и сказала:

– Доктор Алварден, мне жаль, что я была вынуждена сделать все это, чтобы поговорить с вами с глазу на глаз. Я знаю, что не могу рассчитывать на ваше доброе мнение после того…

– Не нужно думать об этом, – робко сказал он.

– Я должна была об этом думать. Я хочу, чтобы вы верили мне, – я поняла, насколько глупо и жалко вела себя той ночью. У меня просто нет нужных слов, чтобы выразить свое сожаление…

– Прошу вас, не надо. – Он отвел взгляд. – Мне нужно было вести себя немного дипломатичнее..

– Но… – Пола помолчала несколько минут, собираясь с духом. – Я привезла вас сюда не для этого. Вы – единственный из всех встреченных мною Внешних, которые могут быть честными и благородными… и мне нужна ваша помощь.

Холодный страх закрался в душу Алвардена. Что это, и что вообще все это значит? Он перевел свой страх в сдержанное:

– О?

А она воскликнула:

– Нет-нет, дело не во мне, доктор Алварден! Речь идет обо всей Галактике!. Моего здесь нет ничего. Ничего!

– Что же это такое?

– Во-первых… я не думаю, чтобы за нами следили, но если вы услышите какой-нибудь шум, то вы… то вы… – Она опустила глаза. – Обнимите меня… знаете…

Он кивнул и сухо сказал:

– Я уверен, что смогу без труда это сделать. Но обязательно ли ждать шума?

Пола покраснела.

– Прошу вас, не нужно шутить, иначе я подумаю, что обманулась в своих ожиданиях. Просто это единственный путь отвести подозрения.

Алварден мягко спросил:

– Неужели дела обстоят так плохо?

И он с любопытством посмотрел на нее. Она казалась такой юной и такой нежной. Никогда в своей жизни он не действовал неблагоразумно. Он гордился этим. Он был человеком сильных эмоций, но умел бороться с ними и побеждать их. А здесь, только потому, что девушка оказалась слабой, он ощутил неразумный порыв защитить ее.

Она сказала:

– Дела обстоят очень серьезно. Я расскажу вам. Я знаю, что вначале вы мне не поверите. Но я хочу, чтобы вы попытались поверить в это. Я искренна. Но больше всего я хочу, чтобы вы решили присоединиться к нам после того, как я вам все объясню. Вы попытаетесь? Я даю вам пятнадцать минут, и если вы решите, что я не стою вашего внимания и доверия, я уйду, и на этом все кончится.

– Пятнадцать минут? – Губы его дрогнули в непроизвольной улыбке. Сняв с руки часы, он положил их перед собой. – Хорошо.

Она стиснула руки на коленях и твердо посмотрела вперед.

Он задумчиво наблюдал за ней – гладкая мягкая линия подбородка, отрицающая ту твердость, которую она старалась ему придать, тонкий, нерешительных очертаний нос, странно-насыщенная окраска кожи, столь характерная для землян.

Уголком глаза она взглянула на него, и он уловил это движение. Она мгновенно опустила глаза.

– В чем дело? – спросил он.

Она повернулась к нему.

– Я наблюдала за вами.

– Да, я это понял. Может, у меня испачкан нос?

– Нет. – На ее губах возникла слабая улыбка. Он бессознательно отмечал мельчайшие детали ее внешности. – Просто меня удивляет то, о чем я подумала еще в первую ночь… почему вы не носите свинцовую одежду, если вы Внешний. Это меня обмануло. Внешние обычно походят на мешки с картошкой.