355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Айзек Азимов » Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы) » Текст книги (страница 3)
Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 22:32

Текст книги "Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)"


Автор книги: Айзек Азимов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 4
Чика

Арбену было тревожно в Чике. Он чувствовал себя в западне. Где-то в Чике, одном из самых больших городов на Земле – здесь проживало около пятидесяти тысяч человек, – где-то в этом городе находились представители внешних миров Империи.

Собственно, ему никогда не приходилось видеть человека из Галактики, однако, здесь, в Чике, он постоянно испытывал страх оттого, что это может произойти. Если бы расспросить его поподробнее, он не смог бы вразумительно объяснить, каким образом собирается отличить пришельца от землянина. Просто что-то внутри должно было подсказать разницу.

Входя в институт, он оглянулся. Его бьюхил был припаркован на открытой площадке. Шестичасовой купон гарантировал, что она останется свободной в течение этого времени. Была ли его экстравагантность подозрительной? Сейчас его пугало все. Воздух был полон глаз и ушей.

Если бы только странный человек помнил, что ему следует оставаться в глубине заднего отсека. Он энергично кивал на просьбу Арбена не высовываться из заднего отсека, но понял ли он эту просьбу? Внезапно он сам на себя рассердился. Зачем он только позволил Грю вовлечь его в это безумие?

А потом дверь вдруг отворилась и чей-то голос нарушил течение его мыслей.

– Что вам угодно?

Интонация была нетерпеливой, возможно, вопрос задавался ему уже не раз.

Он ответил хрипло:

– Здесь находится человек, который объявил насчет лечения синапсифером?

Приемщица внимательно взглянула на него и сказала:

– Распишитесь.

Арбен засунул руки в карманы и еще более хрипло повторил сказанное. Грю называл ему имя прибора, но слово звучало странно, как какая-нибудь абракадабра.

Приемщица с металлом в голосе ответила:

– Ничего не могу для вас сделать, пока вы не распишетесь в книге посетителей. Таковы наши правила.

Не говоря ни слова, Арбен повернулся, намереваясь уйти. Молодая женщина, сидящая за столом, сжала губы и нажала на кнопку сигнала, находящуюся сбоку стола.

Арбен безуспешно боролся с охватившим его отчаянием. Девушка смотрела на него в упор, взгляд ее был жестким. Его охватило дикое желание бежать…

Кто-то в белом халате поспешно вышел из другой комнаты, и приемщица указала ему на Арбена.

– Доброволец для синапсифера, – сказала она. – Не хочет назвать себя.

Арбен поднял голову. Это была еще одна женщина, моложе. Он посмотрел на нее с тревогой.

– Вы занимаетесь этой машиной, мисс?

– Нет, совсем нет, – она улыбнулась самым дружелюбным образом, и Арбен почувствовал, как его тревога немного отступает.

– Но я могу отвести вас к ней, – продолжала она. Потом добавила: – Вы действительно хотите стать добровольцем для синапсифера?

– Я просто хотел повидать человека, который им занимается, – деревянным голосом ответил Арбен.

– Отлично. – Казалось, его слова ничуть ее не смутили. Она повернулась к комнате, из которой вышла, и поманила его за собой.

Он последовал за ней с колотящимся сердцем и оказался в маленькой комнатке ожидания. Она мягко проговорила:

– Если вы согласны подождать примерно с полчаса, а может, и меньше, доктор Шент вас примет. Сейчас он очень занят…

Четыре стены маленькой комнаты сомкнулись вокруг него и, казалось, сделали его беспомощным. А вдруг это ловушка? Не придут ли за ним Древние?

То было самое долгое ожидание за всю его жизнь.

Лорд Энниус, Прокуратор Земли, не встретил подобных трудностей, когда пожелал увидеться с доктором Шентом. За те четыре года, что он был Прокуратором, визит в Чику все еще не перестал быть для него событием. Поскольку он являлся здесь прямым представителем далекого императора, номинально его статус был равен статусу наместника огромного галактического сектора, распространявшего свое влияние на сотни кубических парсеков, однако, фактически, его пост был немногим лучше изгнания.

Пойманный в ловушку стерильной чистоты Гималаев и сидящий в ней среди столь же стерильных и ненавидящих его обитателей, он даже поездку в Чику склонен был рассматривать как временный побег.

Собственно, эти его побеги были кратковременными. Они должны были быть таковыми, ибо здесь, в Чике, необходимо было носить, не снимая, даже во время сна, пропитанные свинцом одежды и, что еще хуже, постоянно вводить в себя дозы метаболика.

Он с горечью сказал об этом Шенту.

– Метаболик, – проговорил Шент, держа приготовленную для инъекции ампулу, – является, возможно, настоящим символом всего, что ваша планета означает для меня, друг мой. В его функции входит ускорение всех физико-химических процессов в организме, пока я сижу здесь, погруженный в радиоактивное облако, о котором вы даже не имеете понятия.

Он ввел ампулу.

– Ну вот! Теперь мое сердце забьется немного быстрее, дыхание станет более учащенным, а в печени начнется процесс химического синтеза, ибо печень, как объясняли мне медики, является самой важной фабрикой в организме. И за это я плачу последующими головными болями и усталостью.

Доктор Шент слушал его с некоторым удивлением. Он производил впечатление очень близорукого человека, и не потому что носил очки или щурился, но просто в силу давно выработавшейся привычки, которая побуждала его долго всматриваться в находившееся перед ним и как бы взвешивать все факты прежде, чем дать ответ. Он был высоким, слегка сутулился.

Однако он достаточно много читал о различных галактических культурах и был относительно свободным от враждебности и подозрения, которые делали среднего землянина столь отталкивающим даже для такого имперского космополита, каковым являлся Энниус.

Шент сказал:

– Я уверен, вы не нуждаетесь в лекарствах. Метаболик – лишь один из ваших предрассудков, и вы знаете об этом. Если бы я заменил ваши пилюли без вашего на то ведома, вам бы вовсе не стало хуже. Более того, вы могли бы даже ощущать потом подобные головные боли.

– Вы говорите это, делая комплимент вашей собственной окружающей среде. Вы отрицаете, что ваш базовый метаболизм выше моего?

Шент проговорил:

– Конечно, нет, но какая разница?! Я знаю, что все это – имперские предрассудки, Энниус, – относительно того, что люди Земли отличаются от других человеческих существ. По сути дела это не так.

– Или вы приходите сюда в качестве миссионеров?

Шент застонал:

– Ради жизни императора. Да, вы, друзья Земли, являетесь лучшим образцом таких миссионеров. Жить здесь, запертым в этой смертоносной планете, что может быть ужасней?

– Я говорю серьезно, Шент. Какая еще планета сохраняет в повседневной жизни столько ритуальных обычаев и доводит себя до такой ярости? Не проходит и дня, чтобы ко мне не прибыли делегации от одного или другого из ваших правящих органов с просьбой о смертном приговоре для какого-нибудь бедняги, все преступление которого состоит в том, что он вошел в запрещенную зону, уклонился от шестидесяти лет или просто съел больше еды, чем полагается на его долю.

– Да, но вы всегда даете согласие на подобный приговор. Ваш идеализм как будто прекращает сопротивляться.

– Звезды мне свидетели, что я борюсь с собой, давая согласие на смерть. Но что может сделать одиночка? Император сделал бы так, потому что все подданные империи должны оставаться неизменными в своих местных обычаях – и это верно и мудро, ибо поддерживает оборону против тех дураков, которые, в противном случае, подняли бы восстание, базируясь на каком-нибудь вторжении. Кроме того, стоило бы мне воспрепятствовать вашим советам, сенатам и палатам, настаивающим на смерти, и поднялся бы такой крик, такой шум, что я предпочел бы спать среди легионеров, дьяволов, чем находиться на такой Земле даже десять минут.

Шент вздрогнул и пригладил редкие волосы.

– Для всей Галактики, если она вообще что-нибудь о нас знает, Земля – только камень в небе. Для нас же это дом, единственный дом, который мы знаем. И все же мы не отличаемся от вас, живущих во внешних мирах. Просто мы более невезучи. Мы толпимся здесь, в этом мире, за стеной радиации, окруженные огромной Галактикой, которая отрицает нас. Что мы можем сделать, чтобы противостоять пожирающему нас ощущению крушения? Вот вы, Прокуратор, захотели бы, чтобы мы послали излишек нашего населения в Галактику?

Энниус пожал плечами.

– А какое бы мне до этого дело? Население внешних миров – другое дело. Их бы это обеспокоило. Они не захотели бы пасть жертвами земных болезней.

– Земные болезни! – Шент нахмурился. – Это бессмысленные предрассудки, которые нужно похоронить. Мы не несем с собой смерти. Разве вы умираете здесь, живя среди нас?

– Если говорить честно, – улыбнулся Энниус, – я делаю все, чтобы предотвратить личный контакт.

– Это потому, что вы сами боитесь пропаганды, созданной, в конце концов, только глупостью ваших изуверов.

– Но, Шент, разве теория о том, что земляне сами по себе радиоактивны, не имеет под собой никакой научной базы?

– Ну, конечно, они радиоактивны. Как они могут этого избежать? И я тоже. И любой из жителей сотен миллиардов миров Империи. Мы подвержены этому немного больше, согласен, но не настолько, чтобы причинить кому-нибудь вред.

– Но средний житель Галактики верит в противоположное. Боюсь, он вовсе не желает стать жертвой эксперимента. Кроме того…

– Кроме того, хотите вы сказать, мы – другие. Мы – не люди, потому что гораздо быстрее мутируем, благодаря атомной радиации, и поэтому изменились очень во многом… Но это тоже не доказано.

– Но в это верят.

– А пока в это верят, Прокуратор, и пока мы, земляне, рассматриваемся как парии, вы находите в нас черты, которые вы не принимаете. Если вы брезгливо отталкиваете нас, то стоит ли удивляться тому, что мы вас сторонимся? Если вы нас ненавидите, то и мы в свою очередь ненавидим вас. Нет, нет, нас обижают гораздо больше, чем обижаем мы.

Энниус был огорчен тем, что вызвал такой прилив гнева. «Даже лучшие из этих землян, – подумал он, – столь же слепы в этом вопросе, столь же наивно считают Землю превыше всего во Вселенной».

Он тактично заметил:

– Шент, простите мою неловкость, пожалуйста. Пусть утомление и дурное настроение послужат мне извинением. Вы видите перед собой неудачника, молодого сорокалетнего человека – сорок ведь детский возраст для профессиональных гражданских служащих, – который безнадежно застрял здесь, на Земле. Пройдут, может быть, годы, прежде чем дураки из Бюро Внешних Провинций вспомнят меня, чтобы предложить мне нечто менее тягостное. Таким образом, мы оба являемся пленниками Земли и оба же – граждане великого мира разума, не знающего различия ни в месте жительства, ни в физических характеристиках. Дайте же мне вашу руку, и будем друзьями.

Морщины на лице Шента разгладились, он пришел в хорошее расположение духа и рассмеялся.

– Ваши слова – слова умоляющего человека, но тон по-прежнему принадлежит дипломату имперского полета. Вы плохой актер, Прокуратор.

– Тогда уравновесьте это мое качество, показав, что вы хороший педагог, и разрешите мне взглянуть на синапсифер.

Шент, видимо, насторожился и потому нахмурился.

– Как, вы слышали об этом приборе? Значит, вы не только администратор, но и физик?

– Я в любой науке чувствую себя, как рыба в воде. Но, если говорить серьезно, Шент, мне действительно очень бы хотелось знать о приборе.

Физик пристально посмотрел на своего собеседника. Вид у него был задумчивый.

– Я просто не знаю, с чего начать.

– Ну, если вы имеете в виду, с какой части математической теории вам следует начинать, то я упрощу для вас проблему. Оставьте ее вообще в стороне. Я ничего не знаю ни о тензорах, ни о функциях, ни о чем там еще.

У Шента блеснули глаза.

– Что ж, тогда если брать самую суть, должен сказать, что прибор этот должен увеличивать способность человека к учению.

– Человека? Вот как? И он работает?

– Я сам бы хотел это знать. Нужно усовершенствовать еще многое. Я сообщу вам самое необходимое, Прокуратор, и тогда вы судите сами. Нервная система человека – и животного – состоит из нью-протеинового материала. Этот материал представляет собой ткань из больших молекул, электрический потенциал которых очень прочен. Самый ничтожный стимул способен разрушить одну из них, та, разрушенная, уничтожит следующую, и процесс этот будет продолжаться до тех пор, пока не подключится мозг. Сам мозг являет собой огромное сосредоточение подобных молекул, связанных между собой всеми возможными способами. Поскольку здесь имеет место сила, равная примерно десяти с двадцатью нулями после основного числа, – подобные нью-протеины комбинируются в мозгу, имеют число возможных комбинаций соответственно как десять к двадцати. Число это так велико, что если бы все электроны и протоны во всех новых вселенных вновь составили вселенные, а потом все электроны повторили этот процесс, то все равно сравнения бы не получилось… Вы следуете моей мысли?

– Благодарение звездам, совершенно нет. Если бы я даже попытался, то завыл бы, как собака.

– Гм… Хорошо. Во всяком случае то, что мы называем нервными импульсами, является на самом деле всего лишь прогрессивной электронной неуравновешенностью, которая движется по нервам к мозгу, а потом от мозга назад вдоль нервов. Это вы понимаете?

– Да.

– Хорошо. Значит, в вас есть искра таланта. Пока этот импульс развивается в нервной клетке, он распространяется на большой скорости, поскольку нью-протейны практически находятся в контакте. Тем не менее, протяженность нервных клеток ограничена, а между каждой нервной клеткой имеется очень тонкая перегородка из нервной ткани. Другими словами, две соседние нервные клетки не соединены друг с другом самым непосредственным образом.

– И нервные импульсы, – сказал Энниус, – должны преодолевать барьер.

– Вот именно. Перегородка ослабляет силу импульса и замедляет скорость этой трансмиссии, согласно площади, ширине и так далее. Все это отражается и на мозге. А теперь, представьте себе, что могут быть найдены какие-то способы, которые ослабили бы диэлектрическую постоянную этой перегородки между клетками.

– Какую постоянную?

– Изоляцию силы перегородки. Вот все, что я имею в виду. Если мы ее уменьшим, то импульс уже легче перепрыгнет через провал. Вы сможете быстрее думать и запоминать.

– Тогда я вернусь к своему изначальному вопросу. Прибор работает?

– Я испробовал его действие на животных.

– И каковы результаты?

– Ну, большинство животных очень быстро погибли от денатурации мозгового протеина – иными словами, коагуляции, подобной переваренному яйцу.

Энниус сморщился.

– В этом непробиваемом хладнокровии науки есть что-то невыносимо жестокое. Как насчет тех, кто не умер?

– Прямых заключений делать нельзя, поскольку они не люди. Обстановка казалась благоприятной для них… Но мне нужны люди… Видите ли, суть в естественных электронных владениях индивидуального мозга. Каждый мозг чувствителен к микропотокам определенного типа. Дубликатов не бывает. Это как отпечатки пальцев, как рисунок сетчатки глаза. Собственно, они даже еще более индивидуальны. Лечение, насколько я понимаю, должно принять это во внимание, и, если я не ошибаюсь, большей денатурации это не дает… Но у меня нет людей, на которых я смог бы экспериментировать. Я приглашал добровольцев, но… – Он развел руками.

– Я, конечно, не виню их, старина, – сказал Энниус. – Но, говоря серьезно, что бы мы стали делать с аппаратом, если бы он на самом деле действовал превосходно?

Физик пожал плечами.

– Не мне отвечать на этот вопрос. Он, конечно, поступил бы в распоряжение Большого Совета.

– Вы не рассчитываете сделать изобретение достоянием Империи?

– Я? У меня нет к этому никаких возражений. Но такие вопросы может решать только Большой Совет.

– О, – нетерпеливо проговорил Энниус, – дьявол с вашим Большим Советом. Я не имел с ним раньше дел. Вы согласны поговорить с ними в надлежащее время?

– Но какое я могу иметь на них влияние?

– Вы могли бы сказать им, что если Земля могла произвести синапсифер, то это равносильно безопасности для них. И если прибор стал бы доступным для Галактики, то некоторые преграды относительно иммиграции на другие планеты могли бы быть устранены.

– Как?! – с сарказмом в голосе произнес Шент. – А риск эпидемии, а наши отличия, а наша нечеловечность?

– Вы могли, – спокойно продолжал Энниус, – быть переселены на другую планету даже массовым путем. Подумайте об этом.

Дверь отворилась, в комнату ворвалась молодая женщина, сразу же кинувшаяся к шкафу с фильмокнигами. Она нарушила напряженную атмосферу кабинета, как нарушает чопорность приборов вырвавшаяся на свободу пружинка. При виде незнакомца она слегка покраснела и повернулась, намереваясь уйти.

– Погоди, Пола, – поспешно окликнул ее Шент. – Господи, – сказал он Энниусу, – мне кажется, вы ни разу не встречались с моей дочерью. Пола, это лорд Энниус, Прокуратор Земли.

Прокуратор уже стоял. Он проделал это с такой непринужденностью, галантностью, что ее невольное намерение убежать сразу исчезло.

– Дорогая мисс Шент, – сказал он. – Вы – украшение Земли, на которое я просто не считал ее способной. Позвольте мне заметить, что вы, впрочем, явились бы украшением любого мира.

Он взял протянутую ему руку Полы. И как будто намеревался поцеловать ее – на манер приветствий прошлых поколений, однако, если такое намерение у него и было, то в жизнь оно не воплотилось.

Пола, слегка нахмурившись, сказала:

– Я просто ошеломлена вашей добротой, лорд, удивительной для простой земной девушки. Вы галантны и мужественны, если осмеливаетесь забыть об инфекции.

Шент кашлянул и прервал ее.

– Моя дочь, Прокуратор, завершает учебу в университете в Чике, и закрепление полученных ею знаний требует, чтобы она два дня в неделю проводила в моей лаборатории в качестве техника. Она компетентная девушка, и, хотя мои слова могут показаться отцовской гордостью, я думаю, что со временем она сможет занять мое место.

– Отец, – мягко проговорила Пола, – у меня есть важные новости для тебя. – Она колебалась.

– Мне уйти? – спокойно спросил Энниус.

– Нет-нет, – сказал Шент. – В чем дело, Пола?

Девушка ответила:

– У нас есть доброволец, отец.

Шент непонимающе уставился на нее. Вид у него был довольно глупый.

– Для синапсифера?

– Так он говорит.

– Что ж, – сказал Энниус, – я как будто принес вам удачу.

– Похоже, что так. – Шент повернулся к дочери. – Попроси его подождать. Отведи его в комнату, я скоро туда приду.

Он обернулся к Энниусу после ухода Полы.

– Вы извините меня, Прокуратор?

– Конечно. Сколько времени займет операция?

– Боюсь, что это вопрос нескольких часов. Хотите посмотреть?

– Не могу представить себе ничего более отвратительного, дорогой мой Шент. Я должен быть сегодня в Штат-хауз. Вы сообщите мне о результатах?

Шент казался довольным.

– Да, да, конечно.

– Хорошо… И обдумайте то, что я вам сказал насчет синапсифера. О вашей новой королевской дороге к знаниям.

Энниус вышел. Вряд ли он стал более спокойным по сравнению с тем состоянием, в каком он сюда вошел. Знания его не стали большими, а страхи не уменьшились.

Глава 5
Подневольный доброволец

Оставшись один, доктор Шент коснулся кнопки звонка, и в комнату поспешно вошел молодой техник. Халат его сверкал белизной, волосы были аккуратно зачесаны назад.

– Пола сказала вам…

– Да, доктор Шент. Я видел его через глазок. Без сомнения, это настоящий доброволец. Он абсолютно непохож на субъекта, посылаемого обычным способом.

– Как вы считаете, следует ли мне обратиться в Совет?

– Я просто не знаю, что вам ответить. Совет не одобрил никакой обычной коммуникации. Все, как вы знаете, должно быть записано на пленку. – Потом с энтузиазмом продолжал: – Предположим, я постараюсь от него избавиться. Я могу сказать ему, что нам нужен человек моложе тридцати лет. Этому же вполне может быть тридцать пять.

– Нет, нет. Лучше я сам посмотрю на него. – Разум Шента напоминал холодный водоворот. До сих пор он руководствовался им.

Информации как раз достаточно, чтобы отношения сохраняли видимость дружелюбия, не более того. А теперь – настоящий доброволец – и сразу после визита Энниуса. Была ли здесь связь? Сам Шент имел лишь смутное представление о тех гигантских невидимых силах, которые сейчас начали разгуливать во всех направлениях по неровной поверхности Земли. Но некоторым образом он знал достаточно, чтобы чувствовать себя на милости этих сил, и, конечно же, больше, чем об этом подозревал любой из Древних.

Но все же, что он может сделать, когда его жизнь подвергается двойной опасности?

Через несколько минут доктор Шент пристально и безнадежно рассматривал стоящего перед ним неуклюжего фермера. Тот мял в руках шляпу и старался смотреть в сторону. Конечно, подумал Шент, он еще не достиг сорока, но суровая жизнь на Земле оказала на него свое влияние. Человек этот с такой силой сжал руки, что побелели костяшки пальцев.

– Итак, мой дорогой сэр, – мягко проговорил Шент, – вы, насколько я понимаю, отказываетесь сообщить свое имя.

Арбен был само упрямство.

– Мне сказали, что добровольцам не станут задавать никаких вопросов.

– Гм… А есть ли что-нибудь такое, о чем бы вы хотели спросить? Или же вы предпочитаете немедленно приступить к делу?

– Я? Здесь? Сейчас? – И, явно испуганный панически, он продолжал: – Я не сам доброволец. Я ничего такого не сказал, чтобы вы так подумали.

– Конечно. Но я хотел бы знать, кто же тогда им является?

– Я должен…

– Значит, с вами есть другой человек?

– Некоторым образом, – осторожно ответил Арбен.

– Хорошо. А теперь расскажите нам только то, что вы сами считаете нужным. Все, что бы вы ни сказали, останется строго между нами, и мы поможем вам всем, чем только сможем. Согласны?

Фермер наклонил голову – рудиментарный жест, выражающий согласие.

– Спасибо вам. Дело вот в чем, сэр. У нас на ферме есть человек, дальний… э-э… родственник. Он помогает, понимаете…

Арбен с трудом глотнул, и Шент серьезно кивнул.

Арбен продолжал:

– Он очень старательный работник, очень хороший работник… У нас был сын, понимаете ли, но он умер… И моя добрая жена и я сам, видите ли, нуждались в помощи. Она у меня не слишком здоровая женщина – нам без него было бы трудно управляться. – Он почувствовал, что его история каким-то образом обращается в полную чепуху.

Но сутулый ученый согласно кивнул.

– И этот ваш родственник – тот, кого вы хотите подвергнуть лечению?

– Ну да. Я думал, что сказать, но вы простите меня, если мне потребуется на это некоторое время. Понимаете, у бедняги… не все в порядке с головой. – Он поспешно продолжал. – Он не болен, понимаете. С ним не происходит ничего такого, за что его нужно было бы удалить. Просто он медлительный. Понимаете, он не говорит.

– Не может говорить? – Шент, казалось, был удивлен.

– Э… он может. Просто ему это не нравится. Он не говорит хорошо.

Физик посмотрел на него с сомнением.

– И вы хотите, чтобы синапсифер исправил его дефект?

Арбен медленно кивнул.

– Если бы он знал немного больше, сэр, он бы смог выполнить ту работу, которую приходится выполнять моей жене.

– Он может умереть. Вам это понятно?

Арбен смотрел на него беспомощным взглядом.

Шент сказал:

– Мне нужно его согласие.

Фермер покачал головой, медленно и упрямо.

– Он не поймет. – Потом напористо, но почти шепотом: – Послушайте, сэр. Я уверен, что вы меня поймете. Вы не похожи на человека, который не знает, что такое тяжелая жизнь. Этот человек странен. Нет, тут вопрос не о шестидесяти, а в том, что будет, если в следующий донаус его сочтут слабоумным… и заберут его. Мы не хотим его терять, и поэтому мы привезли его сюда. Я потому хочу сохранить все это в тайне, что… что… – Взгляд Арбена метнулся к стене и вперился в нее с такой настойчивостью, как будто хотел разглядеть, не скрывается ли за ней нежелательный слушатель. – Ну, может быть, Древним не понравилось бы то, что я делаю. Может быть, попытка спасти такого человека посчиталась бы противной обычаям, но жизнь тяжела, сэр… И для нас это было бы безопасным. Вы ведь искали добровольцев?

– Понимаю. Где же ваш родственник?

Арбен сразу же воспользовался возможностью.

– В моем багаже, если только никто его не нашел. Он не смог бы позаботиться о себе, если бы кто-нибудь…

– Ну, будем надеяться, что он в безопасности. Сейчас с вами выйдем наружу и перегоним вашу машину в гараж нашего здания. Я позабочусь о том, чтобы никому, кроме нас и моих помощников, не было известно о его присутствии. И, уверяю вас, никаких затруднений у вас не будет.

Его рука самым дружелюбным образом опустилась на плечо Арбена, и тот спазматически улыбнулся. Он чувствовал себя так, будто узел веревки, затянутой у него на шее, ослаб.

Шент смотрел на полного лысоватого человека, лежащего на диване. Пациент был без видимых признаков понимания окружающего мира. Он дышал глубоко и ровно. Говорил неразборчиво, на вопросы не реагировал. Но все же физических признаков слабоумия у него не было. Рефлексы для старого человека были нормальными.

Он посмотрел на Арбена, который наблюдал за происходящим со всевозможным вниманием.

– Как бы вы отнеслись к костному анализу?

– Нет! – вскричал Арбен. Потом, уже спокойно, добавил: – Я не хочу ничего такого, что могло бы послужить идентификацией.

– Нам могло бы помочь – для его безопасности – если бы мы знали его возраст, – сказал Шент.

– Ему пятьдесят, – ответил Арбен.

Физик пожал плечами. Это не имело значения. Он вновь посмотрел на спящего. Когда его привели, наблюдаемый был, казалось, подавленным, растерянным и несчастным. Даже гипнопилюли не вызвали у него никаких подозрений. Он принял их – ответом была лишь вымученная спазматическая улыбка.

Техники уже вкатили последнюю из довольно объемистых частей, вместе составляющих синапсифер. От прикосновения к кнопке полированное стекло, вставленное в окна операционной, претерпело молекулярные изменения и сделалось непрозрачным. Единственным светом был белый поток, лившийся на пациента, находящегося в многосотеннослойном диамагнитном поле на операционном столе.

Арбен все еще сидел в темноте, ничего не понимающий, но крепко-накрепко решивший одним фактом своего присутствия каким-то образом предотвратить любой опасный трюк.

Физики не обращали на него никакого внимания. Электроды были укреплены на голове пациента. То была долгая работа. Прежде всего следовало тщательно изучить форму черепа и состав покрывающей его ткани. Шент мрачно улыбнулся. Ткань черепа не являлась надежным мерилом возраста, но в данном случае она говорила достаточно. Возраст человека превышал объявленные пятьдесят лет. Через некоторое время Шент перестал улыбаться и нахмурился. Бороздки мозга были какими-то странными… Не совсем…

На мгновение он был готов поклясться, что форма черепа была примитивной, но тогда… Но психика человека была субнормальная.

И, внезапно, в крайнем удивлении он воскликнул:

– Да я же не заметил! У этого человека волосы на лице! – Он повернулся к Арбену. – Он всегда был бородатым?

– Бородатым?

– Волосы на лице! Идите сюда! Неужели вы их не замечали?

– Да, сэр. – Арбен искал ответ. Он действительно заметил их утром, но потом забыл. – Он таким родился, – сказал он.

– Что ж, нужно их удалить. Вы ведь не хотите, чтобы он бродил по округе, как дикое животное, не так ли?

– Нет, сэр.

Волосы быстро исчезли под облаченными в перчатки руками техника.

Техник сказал:

– У него и на груди волосы, доктор Шент.

– Великая Галактика, – проговорил Шент, – позвольте, я взгляну! Да это просто ковер какой-то! Ладно, пусть так и останется. Сквозь рубашку их не будет видно, а я хочу, чтобы вы продолжали работу с электродами. Давайте провода сюда и сюда.

Протянулись тонкие пластиковые полоски.

Дюжина соединений, чувствующих сквозь кожу костный мозг, а в глубине нежные ткани и отголоски тех микропотоков, что волнами струятся в мозгу от клетки к клетке.

Они внимательно наблюдали за деликатными отклонениями стрелки амперметра, по мере того, как создавались и нарушались соединения. Крошечные отметчики плели свою нежную паутину на разграфленной бумаге, оставляя на ней след, состоящий из неровных пиков и обрывов.

Потом графики были сняты и размещены на светящемся стекле. Все наклонились над ними, перешептываясь.

Арбен слышал обрывки слов:

– … замечательная регулярность… посмотрите на высоту квантового пика… подумайте, что необходимо проанализировать… настолько ясно, что видно невооруженным взглядом…

А потом, как ему показалось, ужасно долго шла утомительная возня с синапсифером. Поворачивались ручки, записывались данные и снова включались различные электроприборы.

Потом Шент улыбнулся Арбену и сказал:

– Скоро все кончится.

Огромная машина надвигалась на спящего, подобно медленно движущемуся голодному животному. Четыре длинных провода протянулись к его конечностям, плоский черный кусок чего-то, похожего на твердую резину, был осторожно помещен на шею, а зажимы, идущие от плеч, удерживали его на месте и, наконец, подобно двум щупальцам, прикреплялись к бледной округлой голове так, чтобы каждый электрод заканчивался на виске.

Шент не спускал глаз с хронометра в правой руке. В левой он держал выключатель. Большой палец на его левой руке шевельнулся – и ничего не произошло. Даже обостренный слух Арбена не уловил никаких изменений в окружающем. Казалось, протекли часы, бывшие на самом деле тремя минутами. Большой палец Шента напрягся вновь.

Ассистент доктора наклонился над все еще спящим Шварцем, поднял голову и победно взглянул на Шента.

– Он жив.

Потом прошло еще несколько часов, в течение которых изымались данные пациента, шли взволнованные разговоры – то шепотом, то едва ли не криками восторгов. Было уже далеко за полночь, когда глаза Шварца открылись.

Шент отошел бледный, но счастливый. Он вытер лоб тыльной стороной ладони.

– Все в порядке.

Потом он уверенно повернулся к Арбену.

– Он должен остаться у нас на несколько дней, сэр.

Взор Арбена загорелся тревогой.

– Но… но…

– Нет, нет, вы должны положиться на меня. Он будет в безопасности, и я готов поклясться в этом собственной жизнью. Оставьте его нам, кроме нас, его никто не увидит. Если вы сейчас заберете его с собой, он может не выжить. Что вам это даст? Если он действительно умрет, вам придется объяснять Древним, откуда взялось тело.

Это решило проблему. Арбен от волнения сглотнул слюну и сказал:

– Слушайте, как мне узнать, когда прийти и забрать его? Я не сообщу вам своего имени.

Но это уже можно было считать согласием.

Шент сказал:

– Я не спрашиваю вашего имени. Приходите через неделю, считая от сегодняшнего дня, в десять вечера. Я буду ждать вас у двери в гараж, тот самый, в котором вы оставили ваш бьюхил.

Был вечер, когда Арбен выехал из Чики. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как незнакомец оказался у дверей его дома, и за это время он удвоил преступление, совершенное им против обычаев. Будет ли он когда-нибудь снова в безопасности?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю