355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Айзек Азимов » Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы) » Текст книги (страница 7)
Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 22:32

Текст книги "Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)"


Автор книги: Айзек Азимов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 10
Интерпретация событий

Они являли собой полный контраст, эти два землянина, – один, обладающий огромной властью на Земле, другой – столь же огромной властью и сознанием реальности.

Поскольку Верховный Министр был самым важным землянином, признанным правителем планеты, он подчинялся только декретам императора Галактики – не считая, конечно, того, что являлся подданным имперского Прокуратора. Его секретарь же не казался каким-то особенным, он был рядовым членом Общества Древних, теоретически руководимым Верховным Министром и теоретически же являющимся выразителем его воли.

Верховный Министр был известен на всей Земле и рассматривался как высшая инстанция по делам обычаев. Это именно он представлял исключение из Шестидесяти и именно он судил нарушителей ритуалов.

Секретарь не был известен никому, хотя бы Даже по имени, кроме как Обществу Древних и, конечно, самому Верховному Министру.

Верховный Министр хорошо владел языком, часто произносил речи перед народом, речи высокого эмоционального накала, обильно сдобренные сентиментальными вставками. У него были белокурые волосы и нежное лицо. Секретарь, курносый, с неправильными чертами лица, предпочитал короткое слово длинному и молчание вздохам – по крайней мере на людях.

Конечно, полной властью обладал Верховный Министр, секретарь же обладал сознанием реальности.

– Чего я не понимаю, – говорил Верховный Министр, – так это связи между всеми событиями, в которых вы мне отчитывались. Отчеты, отчеты!

Он поднял руку и сердито ударил по громадной стопке бумаг.

– У меня нет для них времени.

– Конечно, – холодно отозвался секретарь. – Именно поэтому вы меня и наняли. Я читаю их, перевариваю и передаю.

– Тогда, милый Вялкис, насчет ваших дел. И быстро, ибо эти дела незначительны.

– Незначительны? Ваше Превосходительство однажды может понести значительные потери, если будет продолжать считать их незначительными. Во-первых, у нас есть оригинальный отчет теперь уже семидневной давности служащего Шента, и именно он первый навел меня на след.

– На какой след?

Улыбка Вялкиса была немного горькой.

– Могу ли я напомнить Вашему Превосходительству о некоторых важных проектах, которые зародились здесь, на Земле, несколько лет назад?

– Ш-ш-ш! – Верховный Министр, потеряв внезапно свое достоинство, испуганно огляделся по сторонам.

– Ваше Превосходительство, вам на руку не нервозность, а доверительность… Вам известно, что успех этого проекта зависит от эффективного использования маленькой игрушки Шента – синапсифера. До сих пор, по крайней мере, насколько мне было известно, он использовался только под нашим руководством и для твердых целей. А теперь, без предупреждения, Шент испробовал синапсифер на неизвестном человеке, полностью выйдя из-под нашей опеки.

– Это, – сказал Верховный Министр, – дело простое. Привести Шента в порядок, наказать его – и конец делу.

– Нет, нет. Вы слишком прямолинейны, вы упускаете суть. Дело не в том, что сделал Шент, а в том, почему он это сделал. Отметьте, что существуют совпадения, одна из самых значительных серий совпадений. Прокуратор Земли посещает Шента в тот же самый день, о чем Шент сообщает нам на самый преданный и доверительный манер, как и о том, что между ними произошло. Энниус желает получить синапсифер для нужд Империи. Он делает предложение, обещая огромную помощь и понимание со стороны самого Императора.

– Гм… – сказал Верховный Министр.

– Вы заинтригованы? Подобный компромисс кажется привлекательным в сравнении с опасным нам во время голода пять лет назад? Помните? Владельцы кораблей отказывались потому, что у нас не было имперских кредитов, а предметы, изготовленные на Земле, не принимались, поскольку считалось, что они радиоактивны. Получили ли мы продукты в свободный дар, как было обещано? Хотя бы один груз? Сотни тысяч умерли от голода. Мы достаточно приучены не доверять Внешним.

Но это не важно. Важно то, по какой причине Шент выказал такую огромную нелояльность. Мы, конечно же, никогда больше не сможем ему снова доверять. Мы со всей очевидностью не могли подозревать его в предательстве вплоть до сегодняшнего дня. И все же, что произошло?

– Вы имеете в виду этот незапланированный эксперимент, Вялкис?

– Именно так, Ваше Превосходительство. Кем был подопытный? У нас фотография этого субъекта и еще кое-какие данные, переданные техником Шента. Справка в Планетной Регистрации не выявила о нем никаких сведений. Таким образом, можно прийти к выводу о том, что он не землянин, а Внешний. Более того, Шент должен был знать об этом, поскольку регистрационная карта не может быть забыта или изменена, если сделана обычным образом. Таким образом, серия неоспоримых фактов приводит нас к тому, что Шент намеренно проверял синапсифер на Внешнем. Почему?

Ответ на этот вопрос может быть обескураживающе простым. Шент не является идеальным инструментом для наших целей. В юности он был ассимилиционистом, он даже как-то выбирался в Совет Вашина на платформе соглашательства с Империей. Между прочим, он был побежден.

Верховный Министр прервал его.

– Я этого не знал.

– То, что он был побежден?

– Нет, что он бежал. Почему меня об этом не проинформировали? Шент – очень опасный человек, учитывая положение, которое он сейчас занимает.

Вялкис улыбнулся мягкой и терпеливой улыбкой. Шент изобрел синапсифер и все еще являлся человеком, наиболее осведомленным во всем, что касается его действий. Он был под наблюдением более тщательным, чем когда-либо.

– А теперь давайте вернемся к фактам. Шент испытал синапсифер на Внешнем. Почему? Есть лишь одна причина, по которой синапсифер может быть использован, – улучшение работы мозга. Зачем? Только таким образом разум наших ученых, уже улучшенный синапсифером, может оказаться побежденным. А это означает, что Империя имеет по крайней мере слабое представление насчет того, что происходит на Земле. Вы с этим согласны, Ваше Превосходительство?

На лбу Верховного Министра выступили капельки пота.

– Вы действительно так думаете?

– Факты являются частями картины, которую можно сложить только подобным образом. Внешний, с которым все это произошло, является человеком обычной, даже презренной внешности. И это тоже примечательно, поскольку лысый и толстый старик все равно может быть умелым шпионом. О, да. Да, кому же еще доверили бы подобную миссию? Его фамилия Шварц, насколько нам известно. Давайте возьмем вторую папку отчетов.

Верховный Министр покосился на него.

– Тех, что касаются Бела Алвардена?

– Доктора Бела Алвардена, – подчеркнул Вялкис, – выдающегося археолога галактического сектора Сириуса, этого мира храбрых и благородных фанатиков. Ладно, неважно. Во всяком случае мы имеем здесь странное зеркальное отображение Шварца, почти поэтический контраст. Он не неизвестен, но, наоборот, является важной фигурой. Он не тайный вторженец, не тот, кто вплывает в мир на волне неизвестности. Вас предупреждает о нем не неизвестный техник, а сам Прокуратор Земли.

– Вы думаете, здесь есть связь, Вялкис?

– Ваше Превосходительство может предположить, что, возможно, один был создан для того, чтобы отвлекать внимание от другого. Или же еще, поскольку правящие классы Империи достаточно поднаторели в интригах, мы имеем здесь образец двух методов камуфляжа. В случае Шварца свет притушен, в случае Алвардена – бьет нам в глаза. Но в любом случае можем ли мы что-нибудь разглядеть?.. Кстати, о чем предупреждал вас Энниус в связи с появлением Алвардена?

Верховный Министр задумчиво потер нос.

– Алварден, – сказал он, – является одним из членов археологического отряда на имперском корабле. Он желает с научными целями войти в Запрещенные Земли. Ни о каком святотатстве, говорит он, речь не идет, а если бы мы смогли остановить его каким-нибудь образом, он опротестовал бы наши действия перед Советом Империи. Нечто в этом роде.

– Так что мы будем внимательно наблюдать за Алварденом, но с какой целью? Ну как же, для того, чтобы знать, не совершит ли он неразумного вторжения в Запрещенные Земли. Здесь глава археологической экспедиции без людей, корабля и оборудования. Здесь Внешний, который не остается на Эвересте, как ему надлежит, но бродит по Земле по какой-то неизвестной причине – и в первую очередь попадает в Чику. И каким образом наше внимание отвлекается от всех этих в высшей степени любопытных и подозрительных обстоятельств? Да побуждением нас наблюдать за тем, что на самом деле не важно.

Но отметьте, Ваше Превосходительство, что Шварца держали взаперти в Институте Атомных Исследований в течение шести дней. А потом он бежал. Не странно ли это? Дверь неожиданно оказалась незапертой, коридор неохраняемым – какая странная цепь небрежностей. И в какой же день он сбежал? Да в тот самый, когда в Чику прибыл Алварден. Еще одно странное совпадение.

– Вы думаете, что… – сказал Верховный Министр.

– Я думаю, что Шварц – агент Внешних на Земле, он находится в контакте с живущими среди нас предателями-ассимиляционистами, а Алварден находится в контакте с Империей. Отметьте умение, с каким была организована встреча Алвардена и Шварца. Шварцу дается возможность бежать, а после разумного интервала сестра – дочь Шента, между прочим, – еще одно странное стечение обстоятельств! – отправляется за ним. Если бы в их расписании что-нибудь не связывалось, то очевидно, что если бы она его нашла, то он стал бы несчастным и больным пациентом ради удовлетворения любопытства окружающих и был бы в безопасности доставлен назад для следующей попытки. И, действительно, двум подвернувшимся на его пути кэбменам было сказано, что он больной человек, но это, по иронии судьбы, как раз и повергло их в панику. Теперь следите внимательно. Шварц и Алварден впервые встречаются в едомате. Они явно не знают о существовании друг друга. Это предварительная встреча, подстроенная просто для того, чтобы убедиться, что все идет хорошо и можно приступить ко второму шагу… По крайней мере нельзя сказать, что они нас недооценивают – и на том спасибо. Потом Шварц уходит, а несколькими минутами позже выходит и Алварден. Ему встречается дочь Шента. Это ключевой агент. Вместе разыграв небольшую комедию для возможных зрителей, они направляются к универмагу Дункана, и вот уже они втроем. Где еще можно так организовать встречу, как не в универмаге? Идеальное место для встреч. Такую секретность не может предоставить ни одно убежище в горах. Слишком открытое, чтобы вызвать какие-то подозрения. Слишком людное, чтобы быть на виду. Удивительно… я готов поздравить своих противников.

Верховный Министр заерзал в кресле.

– Если ваш противник заслуживает слишком больших поздравлений, то он и победит.

– Невозможно. Он уже побежден. И в этом отношении мы должны поздравить Паттера.

– А кто такой Паттер?

– Мелкий агент, чьи способности после случившегося должны быть использованы в полную силу. Его вчерашние действия просто не могли быть лучше. Его постоянным заданием было следить за Шентом. С этой целью он должен был держать ларек с фруктами, находящийся через дорогу от Института. Неделю назад он получил специальные инструкции наблюдать, как развивается дело Шварца. Он находился на месте, когда человек, известный ему по фотографиям и по краткому впечатлению от того раза, когда тот был привезен в Институт, бежал. Он наблюдал за каждым его действием, сам находясь вне его внимания, и именно его отчет пролил свет на вчерашние события. Невероятная интуиция помогла прийти ему к выводу о том, что истинной целью «побега» является организация встречи бежавшего с Алварденом. В том положении, в котором он оказался, – один, без всякой поддержки – он не мог следить за встречей и тогда решил ей помешать. Кэбмены, которым дочь Шента описала Шварца как больного, заподозрили радиационную лихорадку. Паттер поддержал эту версию с быстротой гения. Как только он стал свидетелем встречи в универмаге, он сразу же уведомил о лихорадке местные власти Чики, а те, хвала Земле, действовали оперативно и быстро. Магазин опустел, и камуфляж, под прикрытием которого должен состояться разговор между ними, был для них потерян. Они остались в магазине одни и оказались на самом виду. Паттер пошел дальше. Он подошел к ним и заговорил, предложив отправить Шварца назад, в Институт. Они согласились. Что еще они могли сделать?.. И, таким образом, день прошел, а Алварден и Шварц не смогли обменяться и словом. Не совершил он и глупости, попытавшись арестовать Шварца. Оба по-прежнему находятся в неведении о том, что за ними следят, и смогут вывести нас на большую игру. Но Паттер пошел еще дальше. Он уведомил имперский гарнизон, и это уже выше всяких похвал. Такой оборот дела поставил Алвардена перед ситуацией, на которую тот, возможно, не мог рассчитывать. Он должен был или же обнаружить себя как Внешний и, таким образом перечеркнуть свою полезность, которая, очевидно, базировалась на том, будто он землянин, или же скрыть свою тайну и рассчитывать на любые неприятные последствия. Он выбрал наиболее героическую альтернативу и даже сломал руку имперскому офицеру, настолько сильна в нем страсть к реализму. Это, по крайней мере, должно быть записано в его положительный актив. Но это, тем не менее, доказывает, что он – тот, кто он есть. Зачем нужно было Внешнему пробовать на себе действие невротического хлыста ради земной девушки? Если только причины не были чрезвычайно важны.

Руки Верховного Министра лежали на столе, сжатые в кулаки. Из его груди вырвался полный ярости стон, а продолговатое гладкое лицо сморщилось в гримасе отчаяния.

– Очень умно с вашей стороны, Вялкис, по таким ничтожным деталям воссоздать всю картину, выстроить цепь всей этой паутины. Это сделано очень умно, и я чувствую именно то, что говорю. Логика не оставляет нам других альтернатив… Но это означает, что они подобрались совсем близко, Вялкис. Слишком близко… На этот раз они будут немилосердны.

Вялкис пожал плечами.

– Они не могут быть слишком близко. Судя по свойственной всей Империи страсти к разрушению, они бы уже ударили… А время для них бежит быстро… Алварден еще должен встретиться со Шварцем, чтобы все обговорить, так что я могу предсказать вам будущее.

– Пожалуйста.

– Шварц должен быть отослан так, чтобы он никоим образом не был на виду.

– Но куда он должен быть отослан?

– Нам и это известно. Шварц был привезен в Институт человеком, очевидно, фермером. Мы получили его описание как от техника, так и от Паттера. Мы просмотрели регистрационные данные каждого фермера, находящегося в радиусе шестидесяти миль от Чики, и Паттер опознал в неизвестном человеке Арбена Марена. Техник с уверенностью поддержал его. Мы потихоньку провели расследование и обнаружили, что этот человек прячет тестя, бесполезного калеку, перешедшего рубеж Шестидесяти.

Верховный Министр стукнул кулаком по столу.

– Подобные явления действительно сделались слишком частыми, Вялкис. Нужно усовершенствовать законы…

– Теперь речь не об этом, Ваше Превосходительство. Суть в том, что поскольку фермер нарушил закон, он может подвергнуться шантажу.

– О…

– Шенту и его союзникам Внешним нужен инструмент для подобного случая – нужно убежище, в котором Шварц мог бы оставаться в безопасности в течение длительного времени, более долгого, чем ему может предоставить Институт. Этот фермер, возможно, беспомощный и невинный, является великолепным объектом. Итак, за ним будут наблюдать. Шварцу не удастся оказаться вне наблюдения… Теперь, конечно, будет сделана попытка устроить другую встречу между ним и Алварденом, но на этот раз мы будем во всеоружии. Теперь вам все понятно?

– Да.

– Хорошо, хвала Земле. Тогда я оставлю вас. – И, с сардонической усмешкой, он добавил: – С вашего позволения, конечно.

И Верховный Министр, совершенно нечувствительный к сарказму, махнул рукой.

Секретарь, находясь на пути к собственному маленькому кабинету, был один, а когда он бывал один, его мысли иногда убегали из-под собственного контроля и блуждали в укромных уголках разума.

Они, эти мысли, имели мало общего с доктором Шентом, Шварцем и Алварденом, и особенно с Верховным Министром.

Вместо них они рисовали в сознании картину планеты – Трантора – откуда осуществлялось правление всей Галактикой. И еще они рисовали картину дворца, чьи шпили и изогнутые своды он никогда не видел наяву, как никогда не видел их и любой другой землянин.

Он думал о невидимых лучах силы и славы, что протянулись от солнца к солнцу, оплетая их невидимой паутиной с центром, находился во дворце, возле человека, который был Императором, просто человека, в конце концов.

Он внимательно исследовал эту мысль – мысль о той единственной власти, которая могла даровать божественность при жизни. И она концентрировалась в том, кто был просто человеком.

Просто человеком! Как и он!

Он мог бы быть…

Глава 11
Разум, который изменяется

Начало изменений в понимании им окружающего мира не было ясным для разума Иосифа Шварца. Много раз, в абсолютном спокойствии ночи – насколько спокойными стали ночи, да и были ли они вообще когда-нибудь в этой новой тишине, – он пытался восстановить это начало.

Прежде всего был тот давний, лежащий в осколках день страха, когда он оказался один в странном мире, – день, казавшийся ему сейчас таким же нереальным, как само воспоминание о Чикаго.

Что-то, касающееся машины, пилюли, которые он принял. Дни выздоровления, потом – побег, блуждания, неожиданные события последнего часа в универмаге. Эту часть жизни он, возможно, не мог припомнить как следует. Однако по прошествии двух месяцев ясность не наступила.

Даже тогда все уже начало казаться странным. Он был чувствительным к атмосфере. Старый доктор и его дочь встревожились, даже испугались. Знал ли он это тогда? Или же это было всего лишь беглое впечатление, усиленное впоследствии ходом его мыслей?

Но тогда, в универмаге, как раз перед этим – он осознал приближение опасности. Предостережение не было достаточным для того, чтобы его спасти, однако он получил точные указания на изменение.

И, начиная с тех пор, головные боли преследовали его. Нет, не совсем головные боли. Скорее какое-то гудение, как будто голова была динамо-машиной, и вибрация от ее работы пронизывала каждый участок черепа. Ничего подобного не происходило с ним в Чикаго – если предположить, что его фантастическое Чикаго имело смысл, – и даже в первые несколько дней реальности здесь.

Сделали ли с ним что-то в тот день, в Чике? Пилюли – это были анестезиаторы. Операция? Но, в сотый раз добираясь до нее, его мысли тут же останавливались.

Он оставил Чику через день после неудачного побега, и теперь дни пробегали легко.

Был Грю в своем кресле на колесиках, повторяющий слова и указывающий, что делать, как та девушка, Пола, делала это раньше. И в один прекрасный день Грю перестал говорить чепуху и начал говорить по-английски. О, нет, это он, Иосиф Шварц, перестал говорить по-английски и начал говорить чепуху. Если не считать того, что больше она уже не казалась ему чепухой.

Это было так легко. За четыре дня он научился читать. Когда-то, в Чикаго, он обладал феноменальной памятью, или ему казалось, что обладал. Но такие победы ему все же были неведомы. Однако Грю это вовсе не казалось удивительным.

И Шварц тоже перестал удивляться.

Потом, когда осень действительно стала золотой, все снова стало ясным, и он начал работать в поле. И удивительно было, с какой легкостью пошла у него работа. После первого же объяснения он мог управлять сложными механизмами.

Он ждал наступления холодов, но по-настоящему они так и не пришли. Зима прошла в очистке земли, удобрении ее, в подготовке к весеннему севу.

Он расспрашивал Грю, пытаясь объяснить, что такое снег, но последний лишь непонимающе смотрел на него и говорил:

– О! Это слово – снег! Я знаю, что он есть на других планетах, но только не на Земле.

Тогда Шварц начал наблюдать за температурой и обнаружил, что она едва изменяется день ото дня – и все дни укоротились, как и следовало ожидать в северных районах, скажем, настолько северных, как Чикаго. Он стал сомневаться, действительно ли он находится на Земле.

Он попытался читать некоторые из фильмокниг Грю, но сдался. Люди по-прежнему оставались людьми, но события древней жизни не значили для него ровным счетом ничего, и это очень мешало.

Время приносило все новую пищу для удивления. Например – на удивление теплые дожди. Бывали вечера, когда его просто в высшей степени заинтриговывало сияние горизонта, голубое свечение на юге…

Он выскользнул из дома после ужина, но не успел пройти и мили, как за его спиной послышался едва различимый шум мотора, и сердитый голос Арбена нарушил вечернюю тишину. Он остановился.

Расхаживая по комнате, Арбен втолковывал:

– Ты должен держаться подальше от всего, что сверкает ночью.

Шварц только спросил:

– Почему?

Ответ был обыкновенно категоричным:

– Потому что это запрещено. – Арбен помолчал и спросил. – Ты действительно не знаешь, что там такое, Шварц?

Шварц развел руками.

Арбен сказал:

– Откуда ты пришел? Ты… Внешний?

– Что такое Внешний?

Арбен пожал плечами. Но эта ночь имела огромное значение для Шварца, потому что именно во время этой короткой мили навстречу сиянию странность его разума перешла в Прикосновение Разума. Именно так называл он это явление, и чем ближе он подходил к нему, и тогда, и потом, тем сложнее ему было подробно описать его.

Он был один в темном пурпуре. Звук его собственных шагов по пружинной мостовой был приглушенным. Он ничего не видел. Он никого не слышал. Он ничего не трогал.

Не совсем… Это было нечто вроде прикосновения, даже не прикосновения, а присутствия – очень похожее на едва ощутимое щекотание.

И их было два – два прикосновения, различные порознь. И второе – как он мог говорить о нем в отдельности? – росло быстрее, становилось более отчетливым.

А потом он понял, что вторым был Арбен. Он знал это по крайней мере за пять минут до того, как уловил звук движущегося бьюхила, и за десять минут до того, как увидел самого Арбена.

А потом это стало повторяться снова и снова со все возрастающей частотой.

Он уже всегда знал, когда Арбен, Лоа или Грю оказывались в футах ста от него, даже когда у него не было причины это знать, даже когда у него было несколько причин предположить противоположное. В это трудно было поверить, однако такое положение дел скоро стало казаться ему естественным.

Он стал экспериментировать и обнаружил, что точно знает, где и в какое время бывает каждый из них. Он мог ощущать различия между ними, ибо Прикосновение Разума отличает одно существо от другого. Но ни разу у него не хватило присутствия духа рассказать об этом другим.

Но иногда он начинал размышлять над тем, чем же было первое Прикосновение Разума, тогда, на дороге Сияния. Оно не было связано ни с Арбеном, ни с Лоа, ни с Грю. И что же? Имело ли оно какое-нибудь отличие?

Оно повторилось тоже. Он снова ощутил прикосновение, то же самое, когда однажды пригонял домой скот. Он подошел к Арбену и спросил:

– А что это за скопление деревьев за Южными Холмами?

– Да ничего, – последовал недовольный ответ. – Это Министерская земля.

– А что это такое?

У Арбена был раздраженный вид.

– Тебе-то какое до этого дело? Она называется Министерской землей, потому что это собственность Верховного Министра.

– Почему она не возделывается?

– Она для этого не предназначена. – Арбен казался шокированным. – Это был большой центр. В древности. Сейчас это священное место, и его нельзя трогать. Послушай, Шварц, если ты хочешь остаться здесь в безопасности, спрячь подальше свое любопытство и занимайся своей работой.

– Она настолько священна, что там никто не живет?

– Конечно. Тут ты прав.

– Ты уверен?

– Я уверен… И не вздумай туда ходить. Это был бы конец для тебя.

– Я не буду.

Шварц отошел, задумчивый и немного встревоженный. Именно с этой самой территории пришло ощущение Прикосновения Разума, и весьма сильное, и теперь к этому ощущению добавилось что-нибудь еще. Это было недружелюбное и угрюмое прикосновение.

Почему? Почему?

Но он по-прежнему не осмеливался говорить. Ему бы не поверили, а впоследствии с ним из-за этого произошло бы что-то неприятное. Он и это тоже знал. И знал очень хорошо.

В те дни он был моложе. Собственно, это сказалось, в первую очередь, не физически. У него был меньше живот и шире плечи. Его мускулы были тверды и сильны, а пищеварение – лучше. То был результат работы на свежем воздухе. Но изменился образ его мыслей.

Старые люди тяготеют к тому, чтобы забывать стиль мышления своей юности: быстроту, с которой делается заключение, смелость юношеской интуиции, свежесть восприятия. Старые люди считают себя более мудрыми, чем молодые.

Но опыт Шварца сохранился в неприкосновении, и когда он понял, что может понимать вещь с налету, что он не только понимает объяснения Арбена, но способен интерпретировать их и развить дальше, это доставило ему острое ощущение восторга. В результате он чувствовал себя намного моложе, чем это могло бы ему дать лишь великолепное физическое состояние.

Прошло два месяца, и все это кончилось за игрой в шахматы с Грю под деревом.

Шахматы не изменились, если не считать названий фигур. Сама игра была такой, какой она была в Чикаго, так что это явилось ему большим утешением. По крайней мере его бедный разум не подвел его.

Грю рассказывал ему о вариантах шахматной игры. Существовали четырехмерные шахматы, существовали трехмерные. Были даже популярные разновидности, в которых положение игроков разрешалось путем жребия, или такие, в которых нахождение на определенных клетках давало игроку некоторое преимущество или, наоборот, лишало его, или такие, в которых были изобретены новые фигуры со странными функциями.

Но сами по себе шахматы, по самой своей сути, были теми же – и матч между Шварцем и Грю проходил так же, как и раньше.

Шварц имел весьма пространное представление о ходах, когда они начинали, так что он постоянно проигрывал. Но потом положение изменилось, и он стал проигрывать реже. И Грю тоже стал играть медленно и осторожно, делая большие интервалы между ходами, раздумывая, попыхивая трубкой, а потом вдруг делая самые рискованные ходы, приводящие к фатальным последствиям.

Грю играл белыми, и его пешка уже была на Н-4.

– Давай сначала, – кисло сказал он.

Шварц вздохнул. Игры становились поистине интересными с тех пор, как ему становилось известно о природе ходов Грю раньше, чем они сделаны.

Они играли на «научной» доске, такой, что светилась в темноте, так что клетки были голубыми и оранжевыми. Фигуры при солнечном свете – обычно неуклюжие фигурки из красной глины – ночью преобразовывались. Половина из них купалась в кремово-молочном свете, что делало их похожими на нежные фарфоровые фигурки, остальные переливались красными искрами.

Первые ходы были быстрыми, королевская пешка Шварца встретила продвинувшегося вперед врага. Грю двинул коня к слону, Шварц устремился конем к слону 3. Когда белый слон напал на коня 5, а пешка королевской ладьи Шварца скользнула вперед, чтобы вернуть его к ладье 4, он двинул вперед другого коня и слона 3.

Сияющие фигурки скользили по доске, а пальцы их владельца тоже казались сверхъестественными в свете вечерней тьмы.

Шварц был испуган. Может быть, он погружается в безумие, но он должен знать. Он резко спросил:

– Где я?

Грю недовольно отвел взгляд от фигур и сказал:

– Что?

Шварц не знал нужного слова для понятия «страна» или «нация». Он сказал:

– Какой это мир? – и сделал очередной ход слоном к королю 2.

– Земля, – последовал краткий ответ.

Шварца этот ответ совершенно не удовлетворил. Слово, которое использовал Грю, Шварц мысленно перевел как «Земля». Но что это была за Земля?

Любая планета является Землей для того, кто на ней живет. Он сделал ход королевской пешкой, и вновь слону Грю пришлось отступить. Потом Шварц и Грю, каждый в свою очередь, продвинули королевские пешки, каждый с намерением ввести в бой слонов, так как в центре поля вот-вот должна начаться битва.

Спокойно и небрежно, как только мог, Шварц обронил:

– Какой сейчас год? – Он сделал ход ладьей.

Грю промолчал. Может быть, он насторожился.

– Да что с тобой сегодня? Ты что, играть не хочешь? Если ты чувствуешь себя от этого счастливее, то 827.– Нахмурившись, он смотрел на доску, потом сделал ход конем, закрывая ферзя.

Шварц ловко увернулся от последствий этого хода и двинул своего коня в контратаку. После этого последовало несколько напряженных ходов, в результате чего обстановка на доске разрядилась.

В наступившей паузе Шварц холодно спросил:

– Что такое Г. Э.?

– Что? – сердито переспросил Грю. – О… ты хочешь сказать, что все еще беспокоишься насчет того, какой сейчас год? Каким же дураком… О, я забыл, что ты научился говорить только около месяца назад. Но ты умный. Неужели ты действительно не знаешь? Ну, так вот. Сейчас 827 год Галактической Эры. Галактическая Эра: Г. Э., понятно? То есть 828 год с года основания Галактической Империи, 827 лет с года коронации Франкеина Первого. Ну, а теперь твой ход.

Но Шварц сидел, зажав в кулаке коня, как будто окаменев. Потом сказал:

– Минутку. – И сделал ход конем. – Тебе знакомы какие-нибудь из этих названий: Америка, Азия, Соединенные Штаты, Россия, Европа… – Он ждал ответа.

В темноте край трубки Грю мрачно светился красным, а темная его тень шевелилась на светящейся доске, как будто существовала отдельно, сама по себе. Возможно, Грю тихонько покачал головой, но Шварц не мог этого видеть. Он почувствовал отрицание собеседника так же ясно, как если бы тот высказал его.

Шварц попытался снова:

– Ты не знаешь, где бы я смог достать карту?

– Нет никакой карты, – проворчал Грю. – Если только ты не собираешься рисковать своей шеей в Чике. Я не географ. Я никогда не слышал названий, которые ты упомянул. Что это? Люди?

Рисковать своей шеей? Почему это? Шварц почувствовал, что холодеет. Он совершил преступление? Грю известно об этом?

Он неуверенно спросил:

– У солнца ведь девять планет, не так ли?

– Десять, – последовал немедленный ответ.

Шварц колебался. Что ж, могли же ведь обнаружить еще одну и не сообщить об этом. Но почему тогда Грю знает? Он посчитал пальцами, потом сказал:

– Как насчет шестой планеты? У нее есть кольца?

Грю неторопливо сделал ход, и Шварц сделал ответный.

Грю сказал:

– Ты имеешь в виду Сатурн? Конечно, у него есть кольца. – Теперь он рассчитывал. Он мог взять одну из двух фигур на выбор, но этот выбор был ему пока не совсем ясен.

– А еще должно быть кольцо астероидов – маленьких планет – между Марсом и Юпитером. То есть между четвертой и пятой планетами.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю