Текст книги "«Если», 2002 № 01"
Автор книги: Айзек Азимов
Соавторы: Евгений Лукин,Любовь Лукина,Андрей Плеханов,Дональд Эдвин Уэстлейк,Александр Тюрин,Любомир Николов,Эдвард Лернер,Джеймс Блашке,Элизабет Вонарбур,Эндрю Стефенсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Он не протянет долго – это ясно. Этот мир не для него. Этот мир невероятно грязен и жесток. Он страшен. Удушливая, ядовитая атмосфера, разъедающая легкие. Стада ревущих автомобилей на улицах – воняющих бензином, опасных, желающих раздавить Клауса, превратить его в груду окровавленного мяса. Люди, излучающие неконтролируемую агрессию, ненавидящие друг друга. Женщины отвратительного вида – с плохой кожей, с искусственными зубами, желающие немедленно завлечь Клауса и заразить его десятком отвратительных болезней.
Он выполнит свое дело и уйдет. Если рай и ад – не для него, то он поищет что-то третье. Что-то, подходящее для его души.
Сегодня. Именно сегодня он сделает то, ради чего сюда вернулся. Уже месяц он живет в этом мире и не делает ничего – только глотает всякую сорокаградусную дрянь и запивает ее минеральной водой. В последнюю неделю он даже не ест – пища кажется ему отравленной. Он не выходит на улицу. Но сегодня он решится. Он еще не забыл, как пользоваться компьютером – по интернету он закажет себе билет на самолет, закажет по телефону такси, он доедет до аэропорта и отправится в место, предназначенное ему судьбой. Он обманет всех. Ха-ха! Никакой детектор в аэропорту не обнаружит его пластиковый пистолет. Такой пистолет изобретут не скоро – только через сорок лет. Клаус умудрился прихватить «Москито» из будущего. И денег у него достаточно – Патрик великодушно подарил ему пластиковую карту «Visa» образца 2003 года, на счету которой несколько сотен тысяч. Интересно, зачем он так долго хранил ее?..
Все обстоятельства сошлись благоприятно – и Клаусу стоит поспешить, пока он не издох от депрессии и пьянства.
Клаус Даффи прошлепал в комнату и сделал большой глоток виски – прямо из горлышка прямоугольной бутылки. Потом включил компьютер.
Он приступил к делу.
* * *
25 марта 2005 года. В шесть вечера профессор Патрик Ньюмен закончил работу в клинике. Через сорок пять минут он поставил машину в гараж своего дома в пригороде Онтарио, десятью минутами позже вошел в спальню, включил свет и обнаружил незваного гостя, развалившегося на постели.
Пожалуй, профессор Ньюмен напрасно пренебрегал мерами безопасности. Его взрослые дети, его бывшая жена и близкие друзья не раз убеждали обеспечить дом надежной охранной системой. Профессор рассеянно соглашался с ними, но руки до дела так и не доходили. Он откладывал это на следующую неделю, на следующий месяц.
Парень, валяющийся на белоснежном покрывале Ньюмена, был, без сомнения, сильно пьян – разило от него, как из бочки. К тому же он был давно не брит и весьма грязен – от кроссовок, заляпанных глиной, до длинных волос, слипшихся в космы. В правой руке парень держал серый предмет, похожий на игрушечный пистолет. Ствол смотрел прямо на Патрика.
– Как вы сюда попали? – холодно спросил Ньюмен.
– Через окно, дорогуша Патрик, через окно! – незнакомец осклабился, показав на удивление ровные и здоровые зубы. – Я так и думал, что у тебя нет сигнализации. Впрочем, если бы она была, я дожидался бы тебя на улице.
– Что вам нужно? Вы грабитель? Сколько денег вам дать, чтобы вы отсюда убрались?
– Нисколько! – парень снова хохотнул. – Ты уже дал мне денег достаточно. Разве забыл?
– Я вас вообще не знаю. Убирайтесь немедленно – я уже вызвал полицию. Сейчас они будут здесь.
Патрик извлек из кармана пиджака мобильный телефон и показал его парню. Большой палец Патрика лежал на синей кнопке экстренного оповещения полиции.
– Плевать мне на копов, – вяло бросил незнакомец. – Плевать на все. Ты уже освоил свою руну Здоровья, Патрик?
– Нет, пока не получается… – Глаза Ньюмена растерянно округлились. – Откуда вы знаете о рунах? Я никому не говорил о них.
– Ну вот и отлично! Теперь уже никому не скажешь!
Патрик не сделал ни единого движения, чтобы защититься. Он стоял и молча смотрел на Клауса.
Серый «Москито» негромко кашлянул – три раза подряд.
Сирена полиции завыла за окном. Клаус, дрожа всем телом, стоял над Ньюменом и пытался выстрелить еще раз. Контрольный в голову – так, кажется, это называется… Почему эта пластиковая дрянь не стреляет? Там же полная обойма…
Дверь внизу вынесли с грохотом, по деревянной лестнице уже топали башмаки полицейских. Клаус чертыхнулся, сунул пистолет в карман и полез в открытое окно.
* * *
Ушел… Полицейские с их воющими сиренами, резиновыми дубинками, пистолетами и наручниками остались позади, канули в небытие за стеной, отделяющей сознание Клауса от отвратительного окружающего мира. Он не рассчитывал на это – втайне надеялся, что его пристрелят на месте преступления, при попытке к бегству. Так было бы проще. Теперь он снова остался наедине со своей главной проблемой – невыносимо затянувшейся жизнью. Где выход? Почему он так слаб, почему не может прервать эти муки собственной рукой?
Он совершил то, о чем так страстно мечтал сотни лет, ворочаясь без сна долгими ночами. Он прервал порочный процесс, начатый Патриком Ньюменом. Процесс, приведший в конце концов к гибели нормального человечества. Клаус Даффи поступил как умный садовник – обрезал больную ветвь, чтобы сохранить главный ствол древа. Никто не распространит теперь в мире руну Здоровья, никто не обманет людей несбыточной сказкой о совершенстве. Сапиенсы не вымрут. Они будут жить своей жизнью.
Вот только ему, Клаусу, с сапиенсами не по пути. Он был чужим там, оказался чужим и здесь. Неприкаянная душа в странствиях между мирами.
Он обнаружил, что бредет по окраине города – району, не свидетельствующему о благополучии местных жителей. Мрачные каменные дома – разбитые окна, серые стены, исписанные до второго этажа непристойными разноцветными граффити. Хлюпающая грязь под ногами. Древние ржавые остовы машин, стоящие без колес на тротуарах. Болезненный свет редких фонарей, едва рассеивающий тьму. Враждебные взгляды потрепанных чернокожих, изредка попадающихся на пути. Трущобы. Место жительства тех, кого деликатно называют афроамериканцами. Отличный шанс для приличного белого человека. Шанс влипнуть в большие неприятности, а может быть, и распроститься с жизнью.
Огромный негритянский парень стоял посередине дороги, запустив руки в карманы широченных штанов, и рассматривал Клауса, презрительно выпятив толстую нижнюю губу. На его круглую голову была натянута вязаная шапка, слегка побитая молью, на черной куртке красовалась белая надпись: «Дай мне денег, и я тебя полюблю».
– Стой, – негромко сказал парень. – Читать умеешь?
– Умею.
– Усек, что у меня там написано?
– Усек.
– Так какого черта ты ждешь? Давай, раскошеливайся. Здесь моя земля. По ней не ходят бесплатно.
– Дерьмо у тебя там написано, – сказал Клаус. – И сам ты дерьмо. Денег мне не жалко, но я не хочу, чтобы ты меня полюбил.
– Ты хочешь, чтоб я тебя возненавидел? – парень осклабился. – Я это легко сделаю, только тебе это не понравится. У меня хорошие кулаки, глиста ты белая, и они очень чешутся. А еще у меня есть отличный кусок железной трубы…
– Убей меня, – сказал Клаус. – Я заплачу тебе. У меня много денег, и ты заберешь их, когда убьешь меня. На вот пистолет, шлепни меня. Только стреляй в голову и не вздумай промазать…
Он протянул вперед «Магнум-москито». Парень отшатнулся, испуганно выставил вперед ладони – так, словно Клаус собирался стрелять в него. А потом развернулся и побежал.
– Эй, стой! – истошно завопил Клаус. – Стой!!!
Бешенство придало прыти его пьяным ногам. Негритянский парень бежал быстро, но Клаус догнал его в десять прыжков. Он прыгнул на спину здоровяку и обхватил его шею руками.
Они упали на выщербленный асфальт и, хрипя, покатились по земле. Клаус сцепил пальцы на черном горле противника. Он знал, что мог бы убить сейчас этого наркомана, ничтожного сапиенса… Но сейчас не ему предназначалась роль убийцы.
Негр, извиваясь, дотянулся до кармана, вытащил нож. Длинное острое лезвие со щелчком выскочило из рукоятки. А потом впилось в спину Клауса – глубоко, до самого сердца.
– Спасибо… – успел прошептать Клаус Даффи.
* * *
27 марта 2005 года.
…два дня я провел в клинике. Пришлось принимать целые делегации сочувствующих – даже Маргарет Остенбаум из нейрососудистого отделения, с которой мы не разговаривали уже полгода по причине ссоры, принесла букет хризантем и изволила поцеловать меня в щеку. Грудь болит не на шутку – два перелома ребер, оба с левой стороны – преступник метил прямо в сердце. Кашлять очень больно, чихать – невыносимо больно. Я сбежал из клиники с огромным трудом, чуть ли не со скандалом, под поручительство самого профессора Миловица. Все это не так страшно. Ребра срастутся. Бронежилет спас мою жизнь – это самое главное. А жизнь моя и голова моя еще очень пригодятся человечеству. Я это чувствую. Да нет, почему чувствую? Знаю.
Создание первых мыслеформ и методики по их освоению будет только началом. Впереди – годы сложной работы по их глобальному внедрению. Стратегия и тактика должны быть выверены тщательно, с ювелирной точностью. Человеческий социум неохотно воспринимает новшества, глубинно влияющие на индивидуальное сознание. Думаю, что одного только знания психологии скоро окажется для меня недостаточно. Необходимо срочно приступать к освоению социологии и политологии. Завтра же попрошу Роберта составить мне оптимальный библиографический список.
Очень необычное ощущение – знать, что произойдет с тобой сегодня, завтра, через несколько недель и даже месяцев. На годы мои способности пока не распространяются. Интересно, откуда взялся этот длинноволосый молодчик? Из будущего? Это возможно. Предположим такой вариант: мне удастся доработать руну Здоровья, и люди смогут жить вечно. В таком будущем могут объявиться диссиденты, которым не понравится новый порядок. Если к тому же будет изобретена возможность путешествия во времени, кто-нибудь неминуемо отправится в прошлое, чтобы уничтожить меня – виновного в создании мыслеформ.
Я не знаю, как зовут того, кто стрелял в меня. Но я узнал его лицо. Сегодня в криминальной хронике показали его посмертную фотографию. Он умер, а я жив. Его убили в негритянском квартале через два часа после того, как он пытался убить меня. Его не опознали до сих пор и просят отозваться тех, кто знает что-нибудь о нем. Пожалуй, я промолчу. Ни к чему мне попадать в телевизионные передачи, смакующие убийства и насилие. Тем более, что я об этом парне действительно ничего не знаю.
Единственное, что я знал о нем – то, что он придет убить меня. Что он придет в мой дом вечером 25 марта и будет стрелять в меня из пистолета. И еще я знал, что я выживу. Естественно, я тщательно подготовился к грядущему инциденту – предвидению необходимо помогать. Я купил хороший бронежилет. Но главное – я знал, что он почему-то не выстрелит мне в голову.
Странный у него был пистолет. И пули нестандартные – маленькие, но с неожиданно высоким ударным воздействием – специалисты по трассеологической экспертизе, которые извлекли их из моего бронежилета, так и не смогли их идентифицировать. Именно поэтому я и решил, что парень – из будущего. Он знал меня по имени, его не интересовали деньги. Он знал, что я изобрету руну Здоровья. Он знал о моем будущем многое – гораздо больше, чем знаю сейчас я сам. Что-то в моем будущем не устроило его – и он вернулся сюда, в прошлое, чтобы меня убить.
Но он не знал одного – и очень важного. Я постараюсь, чтобы об этом не узнал никто и никогда. Потому что скоро в мире начнутся грандиозные изменения, и это – мой шанс выжить. Моя страховка.
Никто и никогда не узнает о самой первой мыслеформе, которую я создал три месяца назад.
Я назвал ее руной Предвидения.
Критика
Дмитрий Володихин
Мы могли бы служить в разведке…
В последние несколько лет как-то сама собой разгорелась дискуссия о мачизме, который пришел в нашу фантастику. Об этом пишут критики, спорят фэны… Кто-то шокирован, а кому-то даже нравится, но мало кто стремился отыскать в «мужской» фантастике нечто более значительное, чем раскрашенный балаганчик российских мачо. Представляем вам одну из первых попыток создать типологию мужских образов в отечественной НФ.
Не секрет, что в советской фантастике ее золотой поры тема полов была не то чтобы табуирована, а просто… приглушена. Про это полагалось говорить вполголоса. И неправильно было бы объяснять подобную «скромность» одним только старанием редакторов. Ведь и не требовалось вроде выжимать до отказа эту педаль, и без того тем хватало, да и желания особого, в общем, не наблюдалось… Тексты 50-х—80-х нередко выглядят среднеполыми…
В начале 90-х сам рынок потребовал вывести из-за кулис интимнейшие вещи. Потом бум на подобные откровения пошел на спад, и фантастика углубилась в гендерные штудии, занявшись вплотную психологией пола. С середины прошлого десятилетия тексты наших фантастов как-то сами собой акцентировались на этом. Сначала – женщины. Они сумели создать женскую фэнтези, да и особый женский стиль для фантастики в целом. Фантастика, создаваемая мужчинами, долгое время оставалась бесполой. И только в последние несколько лет полезла из потаенных и затененных мест, из подвалов и нор подсознания мужская фантастика.
В первую очередь, на свет Божий выполз мачизм. Не потому, что он любим и уважаем всеми, а потому, что он привычнее, понятнее, проще. Профилактически полезнее, если угодно. В России два поколения не нюхали настоящей большой войны. Слава Богу, что не нюхали. Но в мужчинах играет естественная тоска по конкистадорству. Оживает и просит жертв естественная функция – функция воина. Никто ее у мужчин не ампутировал и двухсотлетние старания пацифистов-просветителей ничуть не убавили ее мощи в умах и сердцах – это очень хорошо видно, например, по роману Александра Громова «Тысяча и один день». Легче и здоровее избыть ее психологический гнет, перевоплотившись в книжного мачо, нежели искать судьбы наемника, террориста, какого-нибудь уголовного «быка».
Впрочем, мачизм дает возможность разглядеть тайные желания и психологические конструкты современного российского мужчины не в большей степени, чем одна станция метро дает представление обо всех платформах городского метрополитена. Да, в России существует культ спецназовца. Да, добрые две трети россиян мужеска пола в мыслях примеряют на себя пятнистые комбинезоны и краповые береты. Да, обилие мимоходом отдающихся спецназовцу фемин тоже будоражит кровь. Мачо – по сути дела, маскулинный аналог принцессы с волосами золотистыми. Поэтому, думается, не будет уменьшаться сектор любителей ограндского цикла Сергея Иванова, всех без исключения вещей Романа Злотникова и значительной части «Теней войны» Алекса Орлова.
Но где тогда аналоги «менестрельки», «амазонки» и, скажем, какой-нибудь «магички»? Собственно, к концу 90-х в нашей фантастике успела сложиться такая же система устойчивых моделей, демонстрирующих психологию пола, но только с мужской точки зрения. Если модель номер один – это «мачо», то модель номер два можно условно назвать «служитель». Середина 90-х – время, когда в России обесценились все идеалы, какие только можно придумать: красные, белые, звездно-полосатые, религиозные, атеистические, научные, либеральные, консервативные и т. п. Правоверный коммунист и неуемный диссидент стали в равной мере выглядеть живыми анахронизмами, предметом для шуток. Кто сейчас смешнее: милиционер, гонявший каких-нибудь хиппи, или сам хиппи? Оба сидят на одной кухне и разговаривают об одном: «Помнишь, как мы вас травили? – Помню. Славные были времена».
Романы Вячеслава Рыбакова и опусы ван Зайчика обрели необыкновенную популярность не в последнюю очередь потому, что в них видно стремление утвердить идеал, а не разрушить его. Во всех случаях этот идеал является в двухчастной форме. Во-первых, служить отечеству. Во-вторых, служить ближнему своему – любовью, уважением, милосердием. Первое нигде не входит в противоречие со вторым. За это многие с благодарностью относятся к текстам Рыбакова и ван Зайчика. Вот как! Оказывается, можно служить отечеству и не быть безнравственным человеком!
Фактически, Рыбаков первым в постсоветское время нашел формулу, разрешающую мужчине с чистой душой служить. Он вернул России очарование Штирлица и героев кинофильма «Офицеры». А это нечто для мужской души очень родное, почти интимное. Рыбаковский следователь из романа «Гравилет „Цесаревич“» и его чуть сниженный аналог из романа «На чужом пиру» (не говоря об ордусской сладкой парочке) создали новый образец для подражания, реанимировав старинные «особенности национальной службы». Одним из первых их озвучил еще А. С. Пушкин в «Капитанской дочке»…
Но служить должен далеко не каждый, не всякому мужчине это по вкусу. Те, кто служить не желает, делятся в нашей фантастике на два потока. Во-первых, те, кому возвышение в жизни сей не нужно, а лучше бы жить тихо, мирно, иронически лорнируя «мачо» и «служителей». И, во-вторых, те, для кого людьми, пока возвышение необходимо, но неохота добиваться его, служа кому-нибудь.
К числу первых относятся прежде всего персонажи товарищами Евгения Лукина. Все они остаются порядочными на кухне людьми, пока сидят с друзьями-товарищами на кухне, как давешний милиционер с хиппи, и смиренно принимают дары природы внутрь. Не суетись, не пытайся прыгнуть повыше, не геройствуй – и останешься порядочным человеком. Так, например, троица «миссионеров» в романе «Слепые поводыри» не теряла облика человеческого, покуда не занялась практической деятельностью, забравшись на территорию параллельной (альтернативной?) Океании. Суета наградила безобидных, в общем, людей моральным уродством…
Сокровенная сущность подобного рода мировидения такова: недеяние всегда лучше действия. Этот расейский даосизм находит отклик во многих душах. И популярность лукинских текстов не менее естественна, чем популярность текстов рыбаковских. Десятки тысяч читателей-мужчин гармонично соединяются с образом даоса, оснащенного кружкой пива. Итак, номер три – «даос».
Возвыситься, вообще говоря, в нашем мире сложно. Мегаполис дает человеку значительно меньше возможностей обрести власть, славу, деньги, нежели какой-нибудь античный «полис» без приставки «мега». Там каждый был на виду у всех, слово «богач» обозначало нечто отличное от слова «миллиардер», а звание консула, скажем, или архонта оказывалось намного доступнее нынешнего президентства. Но тяга к возвышению у мужчин не исчезла, это присуще мужской природе точно так же, как и функция бойца. Поэтому «даосы» до сих пор в меньшинстве. А не– «даосы», в свою очередь, могут быть разделены на две разновидности.
Прежде всего, персонажи, которые чудесным образом получили необыкновенные возможности. Вероятно, где-то там, за пределами сюжета, они тяжело работали, а может быть, совершали над собой какие-то странные эксперименты, достраивая собственный организм (чаще всего мозг) до состояния супермощи. Но в тексте самого романа (повести) всех этих скучных подробностей уже нет. Или о них говорится совсем немногое. То, что получается в результате, наверное, самая любимая модель всех мужчин – любителей фантастики в России. Мужчина-фантоман чаще всего есть существо, весьма далекое от состояния «качка», бесконечно усталое, задерганное бытом и, по меткому замечанию Олега Дивова, в большинстве своем инфантильное: хочет подарков, а зарабатывать на подарки не хочет. И ему необыкновенно близка модель номер четыре – Емеля. Древнему Емеле все доставалось по щучьему велению. Современному по авторскому хотению достается льготный старт.
Есть в одной популярной современной песне строчки:
Мы могли бы служить в разведке,
Мы могли бы играть в кино…
Певец как бы тоскует со слушателем на пару об упущенных возможностях. Впрочем, тоскует без особой горечи, ибо возможности, надо полагать, были виртуального свойства… Но ходить в разведку все-таки хочется. Так пусть хотя бы очередной книжный Емеля совершит небывалые подвиги, достигнет высот, победит непобедимых, заставляя сладостно замирать сердца тех, кто мысленно совместил себя с его образом.
Емели, наверное, составляют самый многочисленный отряд мужских героев в фантастике. Некоторые из них обрели статус легендарных существ: например, дайверы Сергея Лукьяненко или сэр Макс от Макса Фрая.
В отличие от Емели, модель номер пять проявляет тягу к тому, чтобы по-мужски состояться в реальном времени и реальном пространстве. Эти способны служить только себе и норовят превратить партии, группы, подразделения и т. д. и т. п. в инструменты для достижения собственных целей. Они карабкаются наверх, обдирая пальцы, печалясь от неудач, празднуя победы, растрачивая нервы и годы, обучаясь всему необходимому, не щадя себя, расталкивая слабаков, ликуя и скорбя попеременно… Условно их можно назвать «скалолазами». Лучшее, самое точное выражение сути «скалолазов» – главный герой романа Олега Дивова «Толкование сновидений».
Вообще, Дивов как будто делал разминку в прежних своих текстах, понемногу выявляя основные психологические конструкты «скалолаза». В трилогии «След зомби» ушибленные жестоким экспериментом мужчины-уникумы, проходя через хорошую драку, переламывали собственные судьбы. Но они все еще были Емелями. Нервные и слегка лукавые «примы» в «Законе фронтира», «Лучшем экипаже Солнечной», а потом и в «Выбраковке» выросли в мастеров, господ, хозяев… Но лишь «Толкование сновидений» поставило закономерную точку: «скалолаза», в конечном итоге, интересует не власть и не обладание, хотя у него отлично развиты и инстинкт власти, и инстинкт обладания. Ему прежде всего нужна Высота. Причем не палеолитическая высота «авторитета» в племени, а вполне цивилизованная и оттого еще более искусительная высота награжденной доблести. Он жаждет честной победы и признанного всеми первенства. А еще того более, первенства, которое утверждено внутри него самого трезвой оценкой собственной силы. «Скалолаз» должен точно знать, что он по всем статьям – первый.
Как ни странно, «скалолазы» и Емели не так уж далеки друг от друга. Их разделяет дистанция от мечты до ее осуществления. Они не ссорятся до драки, да и со «служителями» при случае поладят Основной антагонизм, если можно так выразиться, между «скалолазами» и «даосами». Ведь «даосы», попинай пивко, весьма желчно оценивают выскочек; а «скалолазы», карабкаясь по своим уединенным тропинкам, не преминут плюнуть в сторону «ленивого болота»… Впрочем, и тех, и других – меньшинство в океане Емель.
Автор этих строк спешит оговориться: ему и самому приходилось совмещать сознание с буйными «мачо», благородными «служителями», удачливыми Емелями, бронированными «скалолазами». «Даосом» вот только не приходилось себя чувствовать… Так что, если некоторые фразы и прозвучали едко, то отнюдь не из-за высокомерного авторского отстранения. Я – часть огромного Мы, сидящего в одной лодке отечественного производства. А мы состоим из двух частей: то, чем стал каждый из нас в реальности, и то, о чем он грезит…
Пристрастие писателя-фантаста к какой-нибудь модели не является индикатором высокого или низкого литературного уровня. «Мачо», «служитель», Емеля и т. п. в равной степени могут быть созданы с феноменальным талантом и со столь же феноменальной тупостью. А популярность фантастических текстов, содержащих те или иные модели, зависит не от авторского мастерства, а скорее, от процента в российском социуме мужчин, «западающих» на определенный паттерн. То же самое, наверное, можно сказать и о женской фантастике с ее «магичками» и «амазонками». Так что фантастика в целом – отличный барометр психологического здоровья страны. В ней так легко вытащить наружу очередную потаенную мечту миллионов, и миллионы, голосуя рублем, даже не сообразят, как их подставили…
