Текст книги "Этот идеальный день"
Автор книги: Айра Левин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Еще один эскалатор медленно опускался под землю. Самолет, который он обслуживал, катился к взлетной полосе. Это рейс на Кит в 8.10, вспомнил Чип.
Он опустился на колено, положил вещмешок и гаечный ключ на бетон и притворился, что что-то не так с его защитным щитком. Все в зале ожидания станут смотреть на самолет в Кит, когда тот будет подниматься, именно тогда он ступит на эскалатор. Мимо него прошли ноги в оранжевом, какой-то член мелькнул в сторону ангаров. Чип снял защитный щиток и снова надел, глядя, как самолет разворачивается…
Самолет рванулся вперед. Чип подобрал мешок и гаечный ключ, встал и пошел обычным шагом. Яркость залитого светом летного поля взбудоражила его, но он сказал себе, что на него никто не смотрит, все смотрят на самолет. Он подошел к эскалатору, сделал вид, что дотронулся до сканера – стоявшая рядом тележка помогла, оправдав его неловкость – и встал на ползущие вверх ступени. Он сильно сжал завернутый в паплон вещмешок и ключ с влажной ручкой, когда эскалатор быстро стал поднимать его к открытой двери самолета. Он ступил с эскалатора в самолет.
Два члена в оранжевом суетились у блока раздачи пирогов и напитков. Они взглянули на него, он кивнул им. Они кивнули в ответ. Он прошел по проходу в сторону туалета.
Вошел, оставив дверь открытой, и положил вещмешок на пол, повернулся к раковине, покрутил краны и постучал по ним ключом. Потом опустился на колено и постучал по сливной трубе. Раздвинул ключ и надел его на трубу.
Услышав, как эскалатор остановился, а потом снова пошел, он потянулся к двери и выглянул. Членов в оранжевом не было.
Положил ключ, встал, закрыл дверь и расстегнул оранжевый комбинезон, снял, сложил в длину и скатал в такой тонкий валик, в какой только смог. Снова встав на колени, он развернул вещмешок, впихнул в него комбинезон, свернул желтый паплон и тоже положил в мешок. С сандалий он снял защитные щитки, сложил их вместе и засунул в угол мешка, сунул и ключ, плотно прижал крышку вещмешка и завязал его.
С мешком на плече он вымыл лицо и руки «холодной водой.
Сердце билось быстро, но чувствовал себя хорошо. Он посмотрел в зеркало на себя, с одним зеленым глазом. «В драку Уни!»
Тут услышал голоса членов, поднимающихся на борт самолета, и замер у раковины.
Дверь открылась, вошел мальчик лет десяти.
– Привет, – сказал Чип, вытирая руки, – ты хорошо провел день?
– Да, – ответил мальчик.
Чип выбросил в мусоропровод полотенце.
– Первый раз летишь?
– Нет, – сказал мальчик, расстегивая комбинезон, – я много раз летал, – он сел на один из стульчиков.
– Увидимся, – пробормотал Чип и вышел.
Самолет был заполнен примерно на треть, и на борт входили все новые члены. Он сел на ближайшее свободное место у прохода, проверил, хорошо ли закрыт вещмешок, и поставил его себе в ноги.
В конце полета он проделает все точно также. Когда пассажиры начнут выходить из самолета, он пойдет в туалет и наденет оранжевый комбинезон. Он будет возиться с раковиной, пока члены не загрузят на борт контейнеры с едой, и выйдет из туалета после того, как они уйдут. В служебной комнате за ящиком или в шкафу, он избавится от комбинезона, защитных накладок и ключа, а потом сделает вид, что тронул сканер у входа из аэропорта, и пойдет пешком в 14509. Это в восьми километрах к востоку от 510, он проверил по карте в МСД сегодня утром. Если повезет, он будет там к полуночи или чуть позже.
– Как странно, – сказала какая-то женщина-член, сидящая рядом с ним:
Она смотрела в глубину салона.
– Почему-то для него нет места.
По проходу медленно шел член, смотря то в одну сторону, то в другую. Все места были заняты. Пассажиры озирались, пытаясь как-то помочь ему.
– Должно быть место, – сказал Чип, привставая и оглядываясь, – Уни не мог ошибиться.
– Мест нет, – сказала сидящая рядом с ним женщина-член, – все заняты.
Разговоры поползли по салону. Для того, в самом деле, не было места. Какая-то женщина взяла ребенка к себе на колени, и член сел рядом с ней.
Самолет пришел в движение, зажглись телеэкраны, началась программа о географии и природных ресурсах Афр.
Он пытался следить за передачей: в ней могла быть полезная для него информация, он не мог. Если его сейчас обнаружат и будут лечить, он больше никогда не станет живым. И Уни может быть уверен, что он не узрит никакого смысла и в тысяче листьев на мокрых камнях.
Он добрался до 14509 в двенадцать ночи. Он был абсолютно бодр и энергичен, все еще по времени США, где сейчас был полдень.
Сначала он пошел в музей До-Объединения, а потом на вело станцию на площади, ближайшую к П 51. Он сделал два похода на вело станцию и еще один – в столовую П 51 и в центр снабжения этого же здания.
В три часа ночи он вошел в комнату Лайлак. Он смотрел на нее, спящую, при свете фонарика, смотрел на ее щеки, на ее шею, на ее темную руку на подушке, потом подошел к столу и включил лампу.
– Анна, – сказал он, становясь у ее кровати в ногах, Анна, тебе надо встать.
Она что-то пробормотала.
– Проснись, Анна, – сказал он. – Ну, проснись же! Она приподнялась, прикрыв рукой глаза, жалобно постанывая. Села в кровати, всмотрелась в него, узнала и недоуменно нахмурилась.
– Я хочу, чтобы ты прокатилась со мной на велосипеде, – сказал он. – Только не говори громко и не зови на помощь. – Он полез в карман и вынул пистолет. Держал он его так, как, похоже, и надо было держать – положив указательный палец на спусковой крючок, а остальные на рукоять и направив дуло в лицо. – Я убью тебя, если ты не сделаешь то, что я скажу. Не ты Анна.
Глава 3
Она не сводила глаз с пистолета.
– Генератор слабый, – сказал он, но его хватало, чтобы сделать дырку в сантиметр глубиной в стене музея, а в тебе будет дырка побольше. Так что лучше тебе подчиниться.
Извини, что испугал, но, возможно, ты поймешь, почему я делаю это.
– Это ужасно, – сказала она, – ты еще болен!
– Да, – сказал он, – мне стало хуже. Так что делай, что я тебе говорю, или семья потеряет двух ценных членов.
– Опомнись, Ли! – взвыла она. – Ты видишь себя с оружием в руке, которым угрожаешь?
– Встань и оденься, – сказал он.
– Пожалуйста, разреши мне позвонить…
– Одевайся быстро!
– Хорошо, – сказала она, откидывая одеяло. – Хорошо, я сделаю так, как ты велишь. – Она встала и расстегнула пижаму.
Он отступил, не отрывая от нее взгляда, по-прежнему целясь в нее из пистолета.
Она сняла пижаму, оставила ее на полу и повернулась к полке за комбинезоном. Он смотрел на ее груди и на все тело, которое едва заметно – полнотой ягодиц, округлостью бедер – тоже отличалось от нормального. Как она была красива!
Она ступила в комбинезон и продела руки в рукава.
– Ли, прошу тебя, – зашептала она, – пойдем в медицентр, и …
– Не разговаривай! – приказал он. Она застегнула комбинезон и надела сандалии. Почему ты надумал кататься на велосипеде в середине ночи? – спросила она.
– Упакуй свой мешок, – сказал он.
– Мой вещмешок?
– Да, – сказал он, – положи еще один комбинезон, аптечку и машинку для стрижки. И все важное, что ты хотела бы сохранить. У тебя есть фонарик?
– Что ты собираешься делать? – спросила она.
– Упакуй мешок!
Она собрала вещи и когда закрыла мешок, Чип повесил его себе на плечо.
– Мы обойдем здание, – сказал он. – Там, за домом, у меня два велосипеда. Мы пойдем рядом. У меня, ты знаешь, в кармане пистолет. Если встретится член и ты подашь ему знак; мол, что-то не так, я убью тебя и его. Понятно?
– Да…
– Делай все, что я тебе скажу. Если остановлюсь и буду поправлять сандалию, ты остановишься и тоже будешь поправлять. До сканеров мы дотрагиваться не будем. Ты делала это раньше, теперь будешь делать снова.
– Мы сюда не вернемся? – спросила она.
– Нет. Мы уезжаем далеко.
– Тогда я хочу взять фотографию.
– Возьми, – разрешил он. – Я же сказал тебе взять все, что ты хочешь сохранить.
Она подошла к столу, выдвинула ящик и стала шарить в нем.
«Фотографию Кинга? – подумал он. Нет, Кинг – это часть ее «болезни». Возможно, фотографию семьи».
– Она где-то тут, – сказала женщина нервно, ненормальным голосом.
Он подбежал к ней и оттолкнул от стола. «Ли РМ пистолет 2 вело…» – было написано на дне ящика.
– Я пытаюсь помочь тебе, – сказала она.
Ему захотелось ее ударить, но он сдержался. И это было неправильно: теперь она будет знать, что он не причинит ей вреда. И он дал ей пощечину, обжигающую и сильную.
– Не пытайся дурачить меня! – сказал он. – Ты сознаешь, насколько я болен? Ты будешь мертва и, может быть, десяток других членов тоже умрут, если ты сделаешь что-нибудь еще в этом роде!
Она уставилась на него дрожа, держась рукой за щеку.
Он тоже дрожал, зная, что сделал ей больно. Вырвал ручку из ее пальцев, вымарал то, что она написала, и закрыл бумагами, ручку он швырнул в ящик, задвинул его, взял ее за локоть и подтолкнул к двери.
Они вышли из комнаты и пошли рядом по коридору. Он держал руку в кармане, сжимая пистолет.
– Перестань трястись, – сказал он, – я тебе не причиню вреда, если будешь делать то, что я говорю.
Они поехали вниз по эскалаторам. Навстречу попались два члена, которые поднимались вверх.
– Ты и они, – сказал он, – и любой другой, кто попадется на пути…
Она промолчала.
Он улыбнулся членам. Те улыбнулись в ответ, а она кивнула им.
– Меня второй раз за год переводят, – сказал он ей. Они спустились еще на несколько эскалаторов и ступили на тот, который вел в холл. Три члена, двое с телекомпами, стоя разговаривали у сканера одной из дверей.
– Теперь без фокусов, – сказал он ей.
Они ехали вниз, отражаясь в далеких стеклах, за которыми была темнота. Члены продолжали разговаривать. Один из них поставил телекомп на пол.
Они сошли с эскалатора.
– Подожди, Анна. – Она остановилась и повернулась к нему. – Ресница в глаз попала, помоги, – сказал он. – У тебя есть платок?
Она пошарила в кармане и покачала головой.
Он нашел платок под пистолетом, вынул и подал ей. Он стоял лицом к членам, оттянув пальцем веко, другая рука по-прежнему была в кармане. Она коснулась уголком платка его глаза. Ее все еще трясло.
– Это только ресница, – сказал он, – не из-за чего волноваться.
За спиной Лайлак член поднял с пола телекомп, и все принялись пожимать друг другу руки и целоваться. Двое с телекомпами коснулись сканера. «Да», промигал он, «да». Они вышли. Третий член пошел в сторону Чипа и Лайлак; это был мужчина двадцати с небольшим лет.
Чип отвел руку Лайлак.
– Теперь все, – сказал он, моргая. – Спасибо, сестра.
– Могу я помочь? – спросил член. – Я 101.
– Нет, спасибо, просто ресница в глаз попала, – сказал Чип. Лайлак сделала какое-то движение. Чип посмотрел на нее.
Она сунула платок в карман.
Член взглянул на ее мешок.
– Приятного путешествия, – сказал он.
– Спасибо, – ответил Чип, – спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сказала Лайлак. Они шли по направлению выхода, увидели в стеклянной двери отражение члена, ступившего на ползущий вверх эскалатор.
– Я прислонюсь к сканеру, – сказал Чип, – а ты дотронься до него сбоку, но не до пластинки. Они вышли на улицу.
– Пожалуйста, Ли, – сказала Лайлак, – ради Семьи, давай вернемся и поднимемся в медицентр.
– Молчи!
Они свернули в проход между домом Лайлак и соседним.
Темнота становилась все непроницаемей, и Чип вынул фонарик.
– Что ты собираешься сделать со мной? – спросила она.
– Ничего, – сказал он, – если ты не вздумаешь снова меня дурачить.
– Тогда чего ты хочешь от меня? – спросила Лайлак.
Он не ответил.
На перекрестке за домами стоял сканер. Лайлак приподняла руку, но Чип сказал: «нет!» и они прошли мимо него, не дотронувшись. Лайлак страдающе простонала:
– Ужасно…
Велосипеды были прислонены к стене, там, где он их оставил. Закрытый сверху одеялом мешок лежал в корзинке одного из велосипедов, туда же были запиханы пироги и контейнеры с питьем. На корзинку второго велосипеда тоже было накинуто одеяло. Чип поставил на него мешок Лайлак и закрыл его сверху концами одеяла, плотно подоткнув.
– Садись, – сказал он, держа ее велосипед. Она села и взялась за руль.
– Мы поедем прямо к Восточной дороге, – сказал он. – Не поворачивай, не останавливайся, не делай рывков вперед, пока я тебе не скажу.
Он сел на другой велосипед. Затолкал фонарик за борт корзинки так, чтобы он через решетку освещал тротуар перед велосипедом.
Они поехали рядом по узкому проходу, который был совершенно темен, и только в промежутках между домами высоко над головой маячила полоска звездного неба. Бледно-голубой а от единственного фонарика бежал впереди.
– Поддай ходу, – сказал Чип. Они поехали быстрее.
– Когда у тебя следующее лечение? – спросил он. Она промолчала, но потом ответила:
– Восьмого Маркса.
Через две недели, подумал он. Христос и Веи, почему не завтра или послезавтра? Правда, могло быть и хуже: могло оставаться четыре недели.
– Я смогу его получить? – спросила она. Не было смысла волновать ее больше, чем она уже волновалась.
– Может быть, – ответил он, – посмотрим.
Он собирался проезжать в день небольшое расстояние, и лишь в часы свободного времени, когда велосипедисты не привлекают внимания, от одной парковой зоны до другой, минуя в день город, быть может, два; двигаться будут в направлении 12082 на северном побережье Афр, в город, ближайший от Маджорки.
И тем не менее в первый же день в парковой зоне недалеко от 14509 он изменил свое решение. Найти укрытие было труднее, чем он думал. Только спустя много времени после рассвета – прошло часов восемь – они устроились под каменным козырьком, скрытым от глаз разросшейся молодой зеленью, прогалы в которой Чип замаскировал срезанными ветками.
Вскоре они услышали шум коптера, который пролетел над ними, потом еще несколько раз. И каждый раз Чип направлял пистолет на Лайлак, а она сидела не шевелясь, уставившись на него, с недоеденным пирогом в руке. В полдень раздался треск сучьев, шелест листьев и голос – не более чем в двадцати метрах от себя. Кто-то неразборчиво говорил, медленно и без выражения, как говорят в радиотелефон или в телекомп с акустическим вводом информации.
Или нашли записку Лайлак на дне ящика, или, что вероятнее, Уни сопоставил его и ее исчезновение и два пропавших велосипеда. Да, он переменит свой план; раз их ищут, то рискованно покидать укрытие. Они проведут неделю здесь, тронутся в путь в воскресенье. Сделают рывок в шестьдесят-семьдесят километров – не прямо на север, а на северо-восток – и спрячутся еще на неделю. Через четыре или пять воскресений они по кривой достигнут 12082, и с каждым воскресеньем Лайлак все больше будет собой и все меньше Анной СГ, будет больше ему помогать, или по крайней мере меньше заботиться о том, чтобы ему «помочь».
Но сейчас, однако, она была Анной СГ. Он связал ее, заткнул ей рот куском одеяла, и проспал с пистолетом в руке, пока не село солнце. Посреди ночи он снова связал ее и заткнул ей рот, а сам сел на велосипед. Он вернулся через несколько часов с пирогами, питьем и еще двумя одеялами, полотенцами, туалетной бумагой, «наручными часами», которые уже сейчас перестали тикать, и двумя книгами на французском.
Она лежала без сна там, где он ее оставил. глаза у нее были и тревожные, и печальные. Заболевшему члену, который взял ее в плен, она прощала такое обращение с собой. Она жалела его!
Но днем она стала смотреть на него с отвращением. Он потрогал себя за щеку, заросшую двухдневной щетиной, и чуть смущенно сказал:
– У меня почти год не было лечений. Она опустила голову и закрыла рукой глаза.
– Ты превратил себя в животное, – сказала она.
– А мы все и есть животные, – сказал Чип. – Христос, Маркс, Вуд и Веи превратили нас во что-то нечеловеческое.
Лайлак отвернулась, когда он начал бриться, но взглянула раз через плечо, взглянула два, а потом и вовсе обернулась и стала без удовольствия смотреть.
– Ты не порежешь кожу? – спросила она.
– Сначала я резался, – сказал он, легко орудуя бритвой и смотрясь в боковую плоскость своего фонарика, положенного на камень. – Но мне приходилось столько раз бриться за это время…
– Ты всегда пользуешься чаем? – спросила она. Он рассмеялся.
– Нет. Это вместо воды. Сегодня ночью я собираюсь пойти поискать пруд или ручей.
– Как часто ты… делаешь это? – спросила она.
– Каждый день, – ответил он. – Я пропустил вчера. Это занудно, но это еще на несколько недель. По крайней мере, я надеюсь.
– Что ты хочешь сказать? – спросила она.
Он ничего не ответил и продолжал бриться.
Она отвернулась.
Он читал книгу на французском, о причине войны, которая длилась тридцать лет. Лайлак сначала спала, а потом села на одеяло и стала смотреть на него, на деревья и на небо.
– Хочешь, я буду учить тебя этому языку? – спросил он.
– Зачем?
– Когда-то ты хотела выучить его, – сказал он, – ты помнишь? Я дал тебе списки слов.
– Да, – сказала она, – я помню. Я выучила их, но забыла. Я сейчас здорова, зачем мне теперь их учить?
Он сделал небольшую гимнастику и ее тоже заставил сделать, чтобы быть готовыми к длинному путешествию в воскресенье. Она слушалась его не возражая.
Этой ночью он нашел не ручей, а ирригационный канал с бетонными стенками шириной около двух метров. Искупался в его медленно текущей воде, затем принес полные питьевые контейнеры в укрытие, разбудил Лайлак и развязал. Он провел ее через заросли, стоял и смотрел, пока она купалась. Ее мокрое тело отсвечивало в слабом свете месяца.
Он помог ей вылезти на берег, подал полотенце и стоял рядом, пока она вытиралась.
– Ты знаешь, почему я все это делаю? – спросил он. Она удивленно взглянула на него – Потому что я люблю тебя.
– Тогда разреши мне уйти, – сказала она. Он покачал головой.
– Тогда как ты можешь говорить, что любишь меня?
– Люблю, – сказал он.
Она наклонилась и стала вытирать ноги.
– Ты хочешь, чтобы я снова заболела? – спросила она.
– Да, – ответил он.
– Тогда ты ненавидишь меня, – сказал она, – ты не любишь меня.
Она выпрямилась. Он взял ее за руку, прохладную и влажную, мягкую.
– Лайлак… – сказал он.
– Анна.
Он попробовал поцеловать ее в губы, но она отстранилась.
Он поцеловал ее в щеку.
– Теперь направь на меня свой пистолет и изнасилуй, – сказала она.
– Я не сделаю этого, – ответил он и отпустил ее руку.
– Не знаю, почему бы тебе этого не сделать, – сказала она, надевая комбинезон и наощупь застегивая его. – Пожалуйста, Ли, давай вернемся в город. Я уверена, что тебя можно вылечить, потому что если бы ты был по-настоящему болен, неизлечимо болен, ты бы изнасиловал меня. Ты бы был гораздо менее добрым, чем сейчас.
– Пошли в укрытие, – сказал он.
– Пожалуйста, Ли… – настаивала Лайлак.
– Чип, – поправил он. – Меня зовут Чип. Пошли, – он кивнул в сторону укрытия, и они пошли, пробираясь через заросли.
Ближе к концу недели она взяла его ручку и книгу, которую он читал, и стала рисовать картинки на обороте обложки – почти похожих Христа и Веи, дома, свою левую руку и ряд оттененных крестов и серпов. Он смотрел за ней, чтобы убедиться, что она не пишет записок, которые попытается передать кому-нибудь в воскресенье.
Потом нарисовал здание и показал ей.
– Что это? – спросила она.
– Здание.
– Нет, не похоже.
– Это здание, – сказал он. – Не обязательно всем им быть плоскими и прямоугольными.
– А что это за овалы?
– Окна.
– Никогда не видела такого здания, – сказала она. – Даже в до-Объединенческом. Где оно?
– Нигде, – сказал он. – Я его придумал.
– Ох, – сказала она, – тогда это не здание, оно не настоящее. Как ты можешь рисовать то, чего нет?
– Я болен, член? – спросил он.
Она вернула ему книгу, не глядя в глаза.
– Не шути с этим, – сказала она.
Он надеялся – ну, не надеялся, но думал, что это возможно, случится, – что в субботу ночью, из привычки или из желания, или только из членской доброты, она проявит женский интерес к нему. Но этого не произошло. Она была такая же, как во все другие ночи, тихо сидела в сумерках, обхватив руками колени, смотря на ленту пурпурного неба между качающимися черными верхушками деревьев и черным каменным козырьком над головой.
– Субботняя ночь, – сказал он.
– Я знаю, – ответила она.
Они молчали несколько секунд, а затем она сказала:
– Я не получу мое лечение, да?
– Нет, – сказал он.
– Тогда я могу забеременеть, – сказала она. – Мне нельзя иметь детей, и тебе тоже.
Он хотел сказать ей, что они идут в такое место, где решения Уни не имеют силы, но было еще слишком рано: она могла испугаться и стать неуправляемой.
– Да, я думаю, ты права, – сказал он.
Он связал ее, накрыл и поцеловал в щеку. Она молча лежала в темноте. Он встал с колен и пошел к своим одеялам.
Отрезок пути в воскресенье прошел благополучно. Рано утром группа молодых членов остановила их, но только чтобы попросить о помощи в починке велосипеда. Лайлак сидела на траве в стороне, пока Чип работал. К закату солнца они были в парковой зоне к северу от 14266. Проехали около семидесяти пяти километров.
Опять было трудно найти укрытие, но Чип все-таки нашел – развалины стен до-Объединенческого или ранне-Объединенческого здания, покрытые, как крышей, провисающей массой дикого винограда и ползучих растений – это укрытие было больше и удобнее, чем то, которое было у них на прошлой неделе. В ту же ночь, несмотря на то что они ехали весь день, он пошел в 266 и принес трехдневный запас пирогов и напитков.
Лайлак стала раздражительной.
– Я хочу почистить зубы, – сказала она, – и я хочу принять душ. Сколько мы еще будем так жить? Всегда? Тебе, может быть, нравится жить, как животному, но мне нет, я человек. И я не могу спать со связанными руками и ногами.
– Ты же спала на прошлой неделе, – сказал он.
– Ну, а теперь не могу!
– Лежи тихо и дай мне поспать, – приказал он.
Когда она смотрела на него, в ее взгляде не было больше жалости. Она неодобряюще хмыкала, когда он брился и когда читал, отвечала коротко или вообще не отвечала, когда он о чем-то спрашивал. Она заартачилась, когда они делали гимнастику, и ему пришлось взять пистолет и пригрозить ей.
Время подходит к восьмому маркса, дню ее лечения, сказал он себе, и эта раздражительность – естественная реакция на положение пленника и дискомфорт, это признак здоровой Лайлак, которая похоронена в Анне СГ. Это должно радовать его, но жить рядом с агрессивностью и раздражительностью гораздо труднее, чем с симпатией и членским послушанием, которые были на прошлой неделе.
Она жаловалась на насекомых и на скуку. Была одна всю ночь, и она жаловалась на дождь.
Однажды ночью Чип проснулся и услышал, что она двигается.
Он посветил фонариком. Она развязала руки и развязывала ноги. Он снова связал ее и ударил.
В эту субботнюю ночь они не разговаривали.
В воскресенье снова ехали на велосипедах. Чип держался близко к ней и был начеку, когда им встречались члены. Он напомнил ей, чтобы она улыбалась, кивала, отвечала на приветствия, вела себя так, как будто все в порядке. Они ехали в мрачной тишине, и он боялся, что несмотря на угрозу пистолетом она позовет на помощь или в любой момент остановится и откажется ехать дальше. «Не только тебя, – сказал он, – всех, кто окажется рядом, я убью. Клянусь, что я это сделаю». Она послушно крутила педали, улыбалась и кивала обиженно. У Чипа заклинило переключение передач, и они проехали только сорок километров.
К концу третьей недели ее раздражение спало. Она сидела нахмурившись, срывала травинки, разглядывала свои пальцы, крутила браслет на запястье. Она с любопытством смотрела на Чипа, будто раньше его не видела, и подчинялась его словам медленно, механически.
Он был занят починкой велосипеда и оставил ее бодрствующей, без присмотра.
Однажды вечером на четвертой неделе она спросила:
– Куда мы едем?
Он посмотрел на нее секунду и сказал:
– На остров, который называется Маджорка. В Море Вечного Мира.
– Маджорка? – переспросила она.
– Это остров неизлечимых, – сказал он. – Еще в мире семь таких островов. Нет, пожалуй, больше, чем семь, потому что некоторые из них – группы островов. Я нашел их на карте в до-Объединенческом, еще в Инд. Они были заклеены и не показаны на картах в МСД. Я собирался сказать тебе о них в тот день, когда меня… вылечили.
Она помолчала, а потом спросила:
– Ты сказал Кингу?
В первый раз она упомянула его. Должен он сказать ей, что Кингу не надо было ничего говорить, что он все знал и скрывал от них? Зачем? Кинг был мертв, зачем омрачать ее воспоминания о нем?
– Да, я сказал, – ответил он. – Он был поражен и очень воодушевлен. Я не понимаю, почему он… сделал то, что сделал. Ты знаешь об этом, правда?
– Да, я знаю, – сказала она, взяла кусок пирога и стала жевать. Спросила:
– Как они живут на этих островах?
– Не представляю, – сознался он. – Может, очень грубо, очень примитивно. Но лучше, чем здесь, я уверен. – Он улыбнулся. – Что бы там ни было, это – свободная жизнь. Она может быть и высоко цивилизованной. Первые неизлечимые, но это были независимые и находчивые члены.
– Я не уверена, что хочу туда, сказала она.
– Не торопись, – ответил он. – Через несколько дней ты будешь уверена. Ведь это именно у тебя появилась мысль, что колонии неизлечимых могут существовать, ты помнишь? Ты просила меня начать их искать.
Она кивнула:
– Я помню.
Позднее на той же неделе она взяла новую книгу на французском, которую он нашел, и попыталась читать. Он сидел рядом с ней и переводил.
В то воскресенье, когда они ехали на велосипедах, какой-то член нагнал Чипа и пристроился слева, не обгоняя и не отставая.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – ответил Чип.
– Я думал, что старые велосипеды все уже сняли. – сказал он.
– Я тоже, – сказал Чип, – но там были и такие. У этого члена рама велосипеда была тоньше и скорости переключались большим пальцем.
– В 935-м? – спросил он.
– Нет, в 939-м, – сказал Чип.
– О, – сказал член. Он посмотрел на их корзинки, набитые завернутыми в одеяла мешками.
– Нам лучше поспешить. Ли, – сказала Лайлак, – наших уже не видно.
– Ничего, они нас подождут, – сказал Чип. Им придется подождать, у нас все пироги и одеяла. Член улыбнулся.
– Нет, давай поедем быстрее, – сказала Лайлак, – зачем заставлять их ждать.
– Ладно, – сказал Чип и, обращаясь к члену, добавил:
– Хорошего дня.
– Вам тоже, – ответил тот.
Они стали быстрее крутить педали и вырвались вперед.
– Молодец, Лайлак, – сказал Чип, – он как раз собирался спросить, почему мы так много всего везем.
Лайлак не ответила.
Они проехали в тот день около восьмидесяти километров и добрались до парковой зоны к северо-западу от 12471, в одном дне пути от 082. Они нашли очень хорошее укрытие, треугольную расщелину между высокими каменными уступами с нависающими над ней деревьями. Чип нарезал ветвей, чтобы закрыть вход.
– Больше можешь меня не связывать, – сказала Лайлак, – я не убегу и не буду пытаться привлечь чье-то внимание. Можешь положить пистолет в мешок.
– Ты хочешь добраться туда? – спросил он. – На Маджорку?
– Конечно, – сказала она. – Горю желанием. Это то, чего я всегда хотела – когда я была собой, конечно.
– Хорошо, – сказал он, положил пистолет в мешок и не стал трогать ее в эту ночь.
Ее неожиданная небрежность показалась ему подозрительной.
Не должна ли была она проявить больше энтузиазма? Да и благодарности тоже, это было то, чего он ожидал, то, что он заранее нарисовал себе – благодарность, проявление любви. Он лежал без сна, слушая ее медленное дыхание. Действительно она спит или притворяется? Может ли быть, что она дурачит его каким-то невообразимым образом? Он посветил на нее фонариком. Глаза закрыты, рот чуть-чуть приоткрыт, руки вместе под одеялом, будто она связана.
Сейчас только двадцатое маркса, сказал он себе. Через неделю или две в ней будет больше чувства. Он закрыл глаза. Когда проснулся, она подбирала с земли камешки и ветки. «Доброе утро», – сказала она приветливо.
Они нашли неподалеку ручеек и дерево с зелеными плодами, «оливу», как подумал Чип. Фрукты были странного вкуса, и они оба предпочли пироги.
Она спросила его, как ему удалось избежать лечений, и он рассказал ей про лист на мокром камне и про повязки, которые делал. Рассказ произвел на нее впечатление.
– Ты поступил умно, – сказала она.
Однажды ночью они ходили в 12471 за пирогами, напитками, полотенцами, туалетной бумагой, комбинезонами, новыми сандалиями и еще чтобы рассмотреть, насколько это возможно при фонарике, карту этой местности в МСД.
– Что мы будем делать, когда доберемся до 082? – спросила она на следующее утро.
– Спрячемся на берегу, – ответил Чип, – и каждую ночь будем ждать торговцев.
– А они решатся, – спросила она, – решатся приплыть на берег?
– Да, – сказал он, – я думаю, решатся. В стороне от города.
– А не плавают ли они скорее в Евр? Это ведь ближе.
– Будем надеяться, что они бывают и в Афр тоже, – сказал Чип. – Я хочу достать в городе несколько вещей, которые для них представляли бы ценность, когда туда доберемся. Мы продадим их. Надо об этом подумать.
– Есть ли надежда, что мы найдем лодку? – спросила она.
– Едва ли, – сказал он, – там нет островов вблизи берега, так что моторных лодок скорее всего нет. Конечно, всегда есть весельные лодки в парках развлечений, но я не могу представить, как мы гребем двести восемьдесят километров, а ты?
– Это невозможно…
– Нет, – сказал он, – возможно. В самом худшем случае. Но я рассчитываю на торговцев или на какую-нибудь организованную спасательную операцию. Маджорке надо защищаться, потому что Уни знает о ней, он знает обо всех островах. Так что члены там должны искать сбегающих из Семьи, чтобы увеличивать свое население, свою мощь.
– Да, может быть, – сказала она.
Была еще одна дождливая ночь, и они сидели рядом, завернувшись в одеяло, забившись в самый угол своего убежища между высокими каменными уступами. Он поцеловал ее и попробовал расстегнуть верх комбинезона, но она задержала его руку.
– Я знаю, что это бессмысленно, – сказала она, – но у меня еще осталось небольшое предубеждение, что только в субботу вечером… Пожалуйста! Можем мы подождать до субботы?
– Это не имеет смысла, – сказал он.
– Я знаю, но… пожалуйста… Можно нам подождать?
– Ты уверена, что хочешь подождать?
– Да, Чип.
Они читали и думали, что лучше взять из 082 для продажи.
Потом он проверил велосипеды, она сделала гимнастику, делала ее дольше и тщательнее, чем он.
В субботу вечером он вернулся с ручья, и она стояла, держа в руках направленный на него пистолет, ее глаза сузились и смотрели с ненавистью.
– Он позвонил мне перед тем, как сделал это, – сказала она.
– Что ты… – начал Чип.
– Да! – закричала она. – Кинг позвонил мне! Ты лгун! Ненавистный… – Она нажала на курок. Снова и снова. Посмотрела на пистолет, потом на него.
– Там нет генератора, – сказал он.
– Какую же драку ты… – Она размахнулась и кинула пистолетом в него. Он поднял руки, пистолет больно ударил в грудь, и у него перехватило дыхание.
