Текст книги "Этот идеальный день"
Автор книги: Айра Левин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
БЕГСТВО
Глава 1
Старые города разрушили, новые города построили. В новых городах здания были выше, площади шире, парки больше, монорельсовые вагоны бежали в них быстрее, но ходили реже.
Запустили еще два космических корабля, к Сириусу Б и к 61-ой Лебедя. Колонии на Марсе, вновь заселенные и тщательно охраняемые от вымирания, после того случая в 152 году, расширялись каждый день; также расширялись и колонии на Венере и на Луне, и форпосты на Титане и на Меркурии.
Час свободного времени увеличили на пять минут. Телекомпы с вводом информации с клавиатуры стали заменять на телекомпы, воспринимающие информацию с голоса, а унипироги приобрели приятный привкус. Продолжительность жизни возросла до 62,4 лет.
Члены работали и ели, смотрели телевизор и спали. Они пели, ходили в музеи и гуляли в садах развлечений.
В двухсотлетний юбилей Веи во время парада в одном из новых городов огромное знамя с портретом улыбающегося Веи нес на высоком флагштоке член тридцати или около того лет, правый глаз у него был зеленый, а не карий. Когда-то давно этот член болел, но теперь он был в полном порядке. У него было поручение, комната, подружка и советчик. Он был спокоен и доволен.
Во время парада случилась странная вещь. Когда этот член маршировал, улыбаясь, с флагштоком в руках, в его голове сам собой начал звучать номер: Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь, двадцать три. Номер все повторялся и повторялся, сам собой, в такт маршу. Член гадал, чей это может быть номер, и почему он так повторяется и повторяется у него в голове.
Неожиданно он вспомнил: это что-то из болезни! Это был номер одного больного члена, ее звали Лавли? Нет – Лайлак.
Почему, столько времени спустя, этот номер вернулся к нему?
Он стал четче отбивать шаг, пытаясь отвлечься, и был рад, когда подали сигнал петь.
Он рассказал об этом случае своему советчику.
– Не о чем беспокоиться, – ответил советчик. – Ты, возможно, увидел что-то, что напомнило тебе о ней. Может быть, ты даже увидел ее саму. Ничего страшного нет в этом воспоминании, если, конечно, оно не начнет тебя беспокоить.
Дай мне знать, если это повторится.
Но это не повторилось. Он был здоров, спасибо Уни.
Однажды на Рождество Христово, когда у него было уже другое поручение и он жил в другом городе, он поехал на велосипеде со своей подружкой и с четырьмя другими членами в парковую зону за городом. Они взяли с собой пироги и коку и устроили пикник на земле под деревьями.
Он поставил свой контейнер с кокой на плоский камень, и, когда потянулся за ним во время разговора, случайно опрокинул. Другие члены наполнили его контейнер из своих. Через несколько минут, складывая обертку от пирога, он заметил с какого-то дерева, лежащий на камне, на листе блестели капли коки, черенок загибался вверх, как ручка. Он поднял лист за черенок, – и увидел сухое овальное пятно в форме листа. Весь камень был мокро-черный, но там, где лежал лист, он был серый и сухой. Что-то в этом моменте показалось Чипу важным. Он некоторое время сидел молча, глядя на лист в одной руке, на свернутую обертку от пирога – в другой, и на сухой силуэт листика на камне. Его подружка что-то сказала ему, и он оторвался от созерцания, сложил лист и обертку вместе и отдал их члену, у которого был мешок для мусора.
Образ силуэта на камне приходил ему в голову еще несколько раз в тот день и на следующий день – тоже. Потом у него было очередное лечение, и он забыл о листе. Но, тем не менее, через две-три недели это воспоминание вернулось к нему. Он не мог понять почему. Может быть, он точно так же уже поднимал когда-то лист с мокрого камня? Если да, то он этого не помнит…
Время от времени, когда он гулял в парке, или, что странно, стоял в очереди на лечение, образ сухого силуэта приходил ему в голову, и он хмурился.
Случилось землетрясение (стул сбросил его с себя, в микроскопе разбилось стекло, и из глубин лаборатории раздался самый громкий звук, который он когда-либо слышал в своей жизни). Сейсмоклапан на другой стороне континента заклинило, и он не сработал – телевидение объяснило это через несколько дней. Такого не случалось раньше, и такого больше не будет. Члены, конечно, должны огорчиться, но насчет будущего опасаться нечего.
Десятки зданий рухнули, сотни членов погибли. Все медицентры в городе были переполнены ранеными, и больше половины лечебных блоков были повреждены, лечения откладывались.
Через несколько дней после того, как он должен был бы получить свое лечение, он подумал о Лайлак и что он любил ее совсем по-другому, более-более восторженно, чем он любил кого-то. Он хотел сказать ей что-то. Что же? Да, конечно, про острова. Острова, которые он нашел замаскированными на до-Объединенческой карте. Острова неизлечимых…
Ему позвонил советчик.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Не думаю, Карл, – ответил он, – мне нужно лечение.
– Не вешай трубку, – сказал советчик, отвернулся и тихо что-то произнес в телекомп. Через секунду он повернулся обратно. – Можешь получить его сегодня вечером в семь тридцать, – сказал он, – но тебе придется пойти в медицентр в Т24.
В семь тридцать он стоял в длинной очереди, думая о Лайлак, пытаясь вспомнить точно, как она выглядела. Когда он подошел к лечебному блоку, ему в голову опять пришла мысль о сухом силуэте на камне.
Лайлак позвонила ему (она была в том же самом здании), и он пошел в ее комнату, это был запасник до-Объединенческого музея. Украшения из зеленых драгоценных камней висели у нее в ушах, камни сверкали вокруг ее розово-коричневой шеи, она была в длинной рубашке из сверкающего зеленого материала, который обрисовывал ее мягкую грудь. «Он подошел к ней, обнял и поцеловал – ее губы были теплые и мягкие, рот приоткрыт, – и он проснулся в темноте и разочаровании, это был сон, это был только сон.
Но странным и пугающим образом все это было в нем: и запах духов («парфюм»), и вкус табака, и звуки песен Спэрроу, и желание Лайлак, и злость на Кинга, и негодование на Уни, и жалость к Семье, и счастье от способности чувствовать, от того, что он жив и бодрствует.
А утром у него будет лечение, и все это уйдет. В восемь часов. Он включил свет, посмотрел на часы: 4-54. Чуть больше, чем через три часа…
Он снова выключил свет и с открытыми глазами лежал в темноте. Он не хотел потерять нахлынувшие ощущения. Болезнь это или нет, но он хотел сохранить возможность изучать их и радоваться им. Он не хотел думать об островах – нет, никогда, это действительно болезнь, – но он хотел думать о Лайлак и о встречах группы в комнате реликвий прошлого, и иногда, может быть, видеть сны.
Но через три часа лечение, и все уйдет. Он ничего не может сделать – разве что, случится еще одно землетрясение, а какие на это шансы? До сих пор все эти годы сейсмоклапаны работали отлично, и они будут работать так и в будущем. И какое землетрясение может отсрочить его лечение? Никакое.
Поскольку Уни знает, что он уже лгал однажды, чтобы получить отсрочку.
Сухой силуэт на камне пришел ему в голову, но он отогнал этот образ, чтобы думать о Лайлак, увидеть ее так, как он видел ее во сне, не тратить зря три часа настоящей жизни. Он забыл, какие необычные были у нее глаза, какая милая улыбка, ее розово-коричневую кожу, как трогательна была ее серьезность. Он забыл так ненавистно много: удовольствие курения, восторг расшифровки Французского…
Воспоминание о силуэте листа вернулось к нему, и он стал думать о нем, с раздражением силясь понять, почему сознание так прицепилось к этому листу? Ему хотелось избавиться от него раз и навсегда. Он вернулся мыслями к странно незначительному моменту, когда увидел лист со сверкающими на нем каплями коки, увидел свои пальцы, поднимающие лист за черенок, и другую свою руку, державшую свернутую обертку из фольги, и сухой серый овал на черном, мокром от коки камне.
Он пролил коку, а там лежал лист, и камень под ним был…
Он сел в кровати и стукнул ладонью левой руки по правому рукаву своей пижамной куртки. «Христос и Веи!», – произнес он в испуге.
Он встал до первого сигнала, оделся и убрал постель.
Он первым пришел в столовую, поел и попил и вернулся в комнату с оберткой от пирога, которая, сложенная, но не примятая, лежала у него в кармане.
Он развернул обертку, положил на стол и разгладил рукой.
Он аккуратно перегнул квадрат фольги пополам, а половинку сложил еще втрое. Он хорошо пригладил свернутую обертку и приподнял ее; прямоугольник фольги был тонкий, несмотря на свои шесть слоев. Слишком тонкий? Он снова положил фольгу на стол.
Он пошел в ванную, и из мешочка первой помощи взял вату и рулон пластыря. Он принес все это на стол.
Он положил слой ваты на свернутый кусочек фольги – слой ваты, меньший по площади, чем фольга – и начал заклеивать сверху вату и фольгу большими перехлестывающими полосами пластыря телесного цвета. Концы полос он слегка, некрепко, приклеил к столу.
Дверь открылась, он обернулся, закрывая то, что делает, и пряча рулон пластыря в карман. Это был Карл КК из соседней комнаты.
– Ты готов завтракать? – спросил Карл.
– Я уже, – ответил он.
– О, – сказал Карл, – увидимся позже.
– Верно, – сказал он, и улыбнулся.
Карл закрыл дверь.
Он закончил наклеивать пластырь, затем оторвал концы полос от стола и отнес повязку, которую сделал, в ванную.
Положил повязку фольгой вверх на край раковины и закатал рукав.
Он взял повязку и аккуратно приложил фольгой к внутренней стороне руки, в том месте, где ее должен будет коснуться инъекционный диск. Прижал повязку и прочно приклеил выступающие части пластыря к коже.
Лист. Защита. Сработает или нет?
Если сработает, он будет думать только о Лайлак, не об островах. Если он обнаружит, что думает об островах, то скажет своему советчику.
Он опустил рукав.
В восемь часов он встал в очередь в лечебный кабинет. Он стоял, скрестив руки на груди, держась ладонью за то место, где под рукавом была повязка – чтобы согреть ее, на случай, если инъекционный диск реагирует на температуру.
«Я болен. – думал он. – Я заболею всеми болезнями: раком, оспой, холерой – всеми. На моем лице вырастут волосы!»
Он сделает это только один раз. При первом признаке, что что-нибудь не так, он скажет советчику.
Может быть, и не сработает.
Подошла его очередь. Он закатал рукав до локтя, вставил кисть в окаймленное резиной отверстие лечебного блока, а затем оттянул рукав до плеча, одновременно пропихивая руку дальше.
Он почувствовал, как сканер нашел его браслет, и легкое давление инъекционного диска на ватную повязку…
***
Ничего не произошло.
– Ты уже все, – произнес член за его спиной. На блоке снова горел синий огонек.
– Ox, – сказал он и опустил рукав, вынимая руку.
Ему надо было идти прямо на поручение.
После обеда он вернулся в свою комнату и в ванной снял повязку. Фольга не была повреждена, но кожа тоже не бывала поврежденной после лечения. Он оторвал слой фольги от пластыря.
Вата посерела и свернулась. Он выжал повязку над раковиной, и из ваты брызнула струйка прозрачной жидкости.
Осознание приходило, с каждым днем все больше и больше.
Вернулась память, с более жесткими, горькими деталями.
Вернулись ощущения. Негодование на Уни превратилось в ненависть, влечение к Лайлак переросло в неутолимый голод.
Опять он играл по-старому: был нормальным на поручении, нормальным с советчиком, нормальным со своей подружкой. Но день ото дня этот обман все больше раздражал его, злил, все труднее становилось притворяться.
В день следующего лечения он сделал новую повязку из фольги, ваты и пластыря и опять выжал из нее несколько капель прозрачной жидкости.
На подбородке, щеках и верхней губе у него появились черные точки – начали расти волосы. Он разобрал свою машинку для стрижки, проволокой примотал одно лезвие к ручке и каждое утро до первого сигнала мылил лицо и сбривал черные точки.
Каждую ночь ему снились сны. Иногда во сне наступал оргазм.
Это все больше и больше сводило с ума – притворяться спокойным и удовлетворенным, смиренным и хорошим! В Марксово Рождество он бежал трусцой по пляжу, а потом помчался, помчался прочь от членов, которые трусили вместе с ним, прочь от загорающей, жующей пироги Семьи. Он бежал, пока берег не сузился и пляж не превратился в мелкий и острый камень, и он бежал по камням и скользким древним развалинам. Потом он остановился, и один, обнаженный, между океаном и парящими утесами, сжал руки в кулаки и стал бить ими об утесы, крича «Бить их» чистому синему небу, и крутил и рвал неуязвимую цепь своего браслета.
Шел 169 год, пятое мая. Шесть с половиной лет было потеряно. Шесть с половиной лет! Ему тридцать четыре. Он в США 90058.
А где она? Еще в Инд, или где-то еще? На Земле она или на звездном корабле?
И жива ли она, как он, или мертва, как все остальные в Семье?
Глава 2
Теперь было легче, когда он разбил руки и накричался, легче медленно идти с довольной улыбочкой, смотреть телевизор и на экран микроскопа, сидеть рядом с подружкой на концертах в амфитеатре.
И все это время думать: что же делать?..
– Беспокойство? – спросил советчик.
– Ну, немножко, – ответил он.
– Я и подумал, что ты выглядишь не очень. В чем дело?
– Ну, знаешь, я был болен несколько лет назад…
– Я знаю.
– А сейчас один член, с которым я вместе был болен, даже тот, который меня заразил, здесь, в этом здании. Можно перевести меня куда-нибудь в другое?
Советчик с сомнением посмотрел на него:
– Я немного удивлен, – сказал он, – что УниКомп снова поселил вас вместе.
– Я тоже, – сказал Чип, – но она здесь. Я видел ее за ужином вчера вечером и сегодня утром – тоже.
– Ты говорил с ней?
– Нет.
– Я выясню, – сказал советчик. – Если она здесь и ты чувствуешь себя неловко, конечно, мы тебя переведем. Или переведем ее. Какой у нее номер?
– Я весь не помню? – сказал Чип, – Анна СТ 38 П. Советчик позвонил ему рано утром на следующий день.
– Ты ошибся, Ли, – сказал он. – Ты видел не того члена. И, не то, она Анна СГ, а не СТ.
– Ты уверен, что ее здесь нет?
– Совершенно. Она в Афр.
– Ты меня успокоил, – сказал Чип.
– Еще, Ли: вместо лечения в четверг, у тебя будет лечение сегодня.
– Сегодня?
– Да. В час тридцать.
– Хорошо, – ответил он, – спасибо, Иисус.
– Спасибо Уни.
В глубине ящика стола у него было спрятано три сложенных обертки от пирога. Он взял одну, пошел в ванну и принялся делать повязку.
Она в Афр. Это ближе, чем Инд, но все равно за океаном.
Плюс, кроме того, вся ширина США.
Там его родители в 71334; он подождет несколько недель и попросит визит. Почти два года прошло с тех пор, как он их видел в последний раз, была небольшая надежда, что его просьба будет удовлетворена. Когда он попадет в Афр, он сможет ей позвонить – притворится, что у него болит рука, попросит ребенка дотронуться до сканера уличного телефона, и выяснит, где она живет. «Привет, Анна СГ. Надеюсь, ты так же здорова, как я. В каком ты городе?»
А потом что? Пойти туда пешком? Попросить о поездке на машине в какое-нибудь место рядом, в учреждение, связанное каким-нибудь образом с генетикой? Поймет ли Уни, что он затевает?
Но даже если это все произойдет, даже если он доберется до нее, что он будет делать тогда? Это будет слишком – надеяться, что она тоже подняла однажды лист с мокрого камня. Нет, в драку это, она, очевидно, нормальный член, такой, каким он был несколько месяцев назад. И при его первом ненормальном слове она отправит его в медицентр.
Христос, Маркс, Вуд и Веи, что он может сделать?
Он может забыть о ней, это один ответ, одному пуститься в путь к ближайшему свободному острову. Там, должно быть, есть женщины, наверное, даже очень много женщин, и у некоторых из них, может быть, розово-коричневая кожа, большие необычного разреза глаза и мягкие с виду конические груди. Стоит ли рисковать собственным живым состоянием ради слабой надежды оживить ее?
Тем не менее, она разбудила жизнь в нем, склонившись перед ним, положив руки ему на колени.
Не рискуя собой, однако. По крайней мере, не так рискуя.
Он пошел в до-Объединенческий музей, по-старому, ночью, не трогая сканеров. Музей был такой же, как в ИНД 26110.
Некоторые экспонаты были немножко другие, стояли в других местах.
Он нашел до-Объединенческую карту, она была выпущена в 1937, с такими же наклеенными на нее восемью голубыми прямоугольниками. Ее оборотная сторона была разрезана и заклеена клейкой лентой, кто-то еще был тут до него.
Эта мысль была волнующей: кто-то еще нашел острова, и сейчас, в этот самый миг, может быть, на пути к одному из них.
В запаснике – в нем был только стол, несколько картонных коробок и машина в виде какой-то будки под покрывалом, с рядами маленьких рычагов – он снова поднял карту против света, снова увидел спрятанные острова. Он перевел на лист бумаги ближайший, «Куба», недалеко от юго-восточной оконечности США. И на случай, если он рискнет увидеть Лайлак, он обвел очертания Афр и двух островов возле нее – Мадагаскар на востоке и маленький остров Маджорка на севере.
В одной из коробок были книги, он нашел одну на французском. Спиноза и его современники. Он просмотрел книгу и взял с собой.
Он повесил карту, которую вставил обратно в раму, на место, и стал бродить по музею. Взял наручный компас, который, кажется, еще работал, «бритву» с костяной ручкой и камень, чтобы ее точить.
– Нам скоро должны дать новое поручение, – сказал начальник отдела однажды за обедом. – Нашей работой будет заниматься ГЛ 4.
– Я надеюсь поехать в Афр, – сказал он, – там мои родители.
Было рискованно так говорить, немножко не по-членски, но, может быть, начальник отдела мог косвенно влиять на то, кто куда поедет.
Его подружку переводили, и он поехал в аэропорт проводить ее и заодно посмотреть, можно ли попасть на борт самолета без разрешения Уни. Похоже, невозможно: тесная очередь садящихся в самолет членов не позволит понарошку дотронуться до сканера, а когда к сканеру подойдет последний член, то за его спиной тут же вырастит член в оранжевом комбинезоне, готовый выключить эскалатор и опустить его в яму. Выйти из самолета так же трудно: когда последний член касался сканера, на него уже смотрели два члена в оранжевых комбинезонах; они переключали эскалатор в обратную сторону, дотрагивались до сканера и поднимались на борт со стальными контейнерами для пирогов и напитков. Может быть, ему удастся сесть на самолет, переждав в ангарной зоне, и спрятаться внутри, хотя он не мог вспомнить никаких потайных мест в салоне – и откуда ему знать, куда этот самолет полетит?
Лететь невозможно, пока Уни не скажет, что ему можно лететь.
Он попросил визит к родителям. Ему было отказано.
Его отделу дали новые поручения. Двоих с классификацией 66 послали в Афр, но не его, его послали в США 36104. Во время полета он изучал самолет. Потайных мест не было. Был только длинный салон с сиденьями, туалет впереди, отсек раздачи пирогов и напитков, и телеэкраны, на которых актер играл Маркса – на всех.
США 36104 был на юго-востоке, рядом с оконечностью США, в которой была Куба. Как-нибудь в воскресенье он может поехать кататься на велосипеде, и так и ехать, из города в город, ночевать в парковых зонах между городами, и ночами приходить в города за пирогами и питьем. Ему надо проехать, по карте из МСД, тысячу двести километров. В 33037 он может найти лодку или торговцев, которые приплывают на берег, как в АРГ 20400, о котором говорил Кинг.
«Лайлак, – думал он, – что еще я могу сделать?»
Он снова попросил поездку в Афр, и снова ему было отказано. Он начал ездить на велосипеде по воскресеньям, чтобы натренировать ноги. Он пошел в до-Объединенческий музей 36104, и нашел компас получше и нож с лезвием-пилой, которым он мог бы срезать ветки в парке. Он проверил тамошнюю карту, ее задник был не тронут, не открыт. Он написал на нем: «Да, есть острова, где члены свободны. В драку Уни!»
Однажды рано утром в воскресенье он отправился на Кубу, у него в карманах лежал компас и нарисованная им карта. В корзинке велосипеда на свертке лежала «Живая мудрость Веи», контейнер коки и пирог, в одеяло был завернут вещмешок, а в нем бритва с точильным камнем, кусок мыла, машинка для стрижки, два пирога, нож, фонарик, вата, рулон пластыря, снимок родителей и Папы Джана и запасной комбинезон. На правой руке, под рукавом, у него была повязка, хотя, если его поведут на лечение, то почти обязательно найдут ее. Еще на нем были очки от солнца, он улыбался, катя на юго-восток по велодорожке вместе с другими членами в сторону 36081.
Через равные промежутки времени мимо мчались автомобили – по дороге, параллельной велодорожке. Камешки, поднятые в воздух реактивными двигателями машин, время от времени опускались в металлический заборчик, отделяющий велодорожку от дороги.
Он останавливался каждый час или около того и отдыхал несколько минут. Он съел полпирога и выпил немного коки.
Он думал о Кубе, и о том, что он возьмет из 33037, чтобы торговать. Он думал о женщинах на Кубе. Возможно, их привлечет новый человек. Они будут совершенно нелеченные, страстные сверх всякого воображения, красивые, как Лайлак, или даже еще красивее…
Он проехал пять часов, а потом развернулся и поехал назад.
Он заставлял сознание заниматься поручением. Он был служащим 663 в педиатрическом отделении медицентра. Это была скучная работа, бесконечное исследование генов с небольшим разнообразием, и с такого поручения членов редко переводили. Он просидит тут до конца жизни.
Каждые четыре-пять недель он просил разрешения на поездку к родителям в Афр.
В феврале 170-го просьба была удовлетворена.
Он сошел с самолета в четыре утра, по времени Афр, и прошел в зал ожидания, держась со страдающим видом за правый угол, и перекинув вещмешок через левое плечо. Женщина, которая выходила из самолета следом за ним и которая помогла ему, когда он упал, дотронулась за него до телефонного сканера.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – спросила она.
– Все прекрасно, – он улыбнулся. – Спасибо, и желаю приятной поездки, – телефону же он сказал: «Анна СГ 38 П 2823». Женщина-член ушла.
Экран вспыхнул и обрел резкость, когда установилась связь, а затем потемнел и так и остался темным. «Ее перевели, – подумал он, – ее нет на этом материке». Он ждал, что ему скажет телефон. Но ее голос произнес: «Секундочку, я не могу…» – и вот она, туманно-близко. Она отступила на шаг и села на край кровати, протирая глаза, в пижаме. «Кто это?» спросила она. Позади нее перевернулся на спину какой-то член. Была ночь с субботы на воскресенье. Или она вышла замуж?
– Кто? – спросила она, поглядела на него и наклонилась поближе, моргая. Она была еще красивее. Есть ли у кого-нибудь такие глаза?
– Ли РМ, – сказал он, говоря вежливо, по-членски. – Ты не помнишь? Из ИНД 26110, в 162 году.
Ее бровь на секунду сморщилась.
– Ах, да, конечно, – сказала она и улыбнулась. – Конечно, я помню. Как ты, Ли?
– Очень хорошо, а как ты?
– Прекрасно, – ответила она и перестала улыбаться.
– Вышла замуж?
– Нет. Я рада, что ты позвонил, Ли.
Я хочу сказать тебе спасибо. Ты знаешь, за то, что ты мне помог.
– Спасибо Уни, – ответил он.
– Нет, нет, – сказала она. – Спасибо тебе. С опозданием, – она опять улыбнулась.
Извини, что я звоню в этот час. Я проездом в Афр, меня переводят.
– Ничего, я рада, что ты позвонил.
– Где ты? – просил он.
– В 14509.
– Там живет моя сестра.
– Правда?
– Да, – сказал он, – в каком ты здании?
– П51.
– А она в А каком-то.
Член сзади нее сел в кровати, и она обернулась и что-то ему сказала. Он улыбнулся Чипу. Она повернулась к нему снова и сказала:
– Это Ли ХЕ.
– Привет, – улыбнулся Чип, повторяя про себя: «14509, П 51, 14509, П 51».
– Привет, брат, – сказали губы Ли ХЕ, его голос не достигал телефона.
– У тебя что-то с рукой? – спросила Лайлак. Он все еще держался за руку.
– Нет. Упал, когда выходил из самолета.
– Ох, мне жаль, – она бросила взгляд на что-то за его спиной. – Там член ждет, нам сейчас лучше попрощаться.
– Да, – сказал он, – до свидания. Я был рад повидать тебя.
Ты совсем не изменилась.
– Ты тоже. До свидания, Ли, – она привстала, потянулась вперед и исчезла.
Он отключился и уступил место ожидавшему очереди члену.
Она была мертва, нормальный здоровый член, лежащий рядом со своим другом в 14509, П 51. Как он может рискнуть заговорить с ней о чем-то не таком нормальном и здоровом, как она? Он может провести день с родителями и улететь обратно в США, поехать на велосипеде в следующее воскресенье и на этот раз не вернуться.
Он стал ходить по залу ожидания. На стене висела карта очертаний Афр с огоньками в местах крупных городов и соединяющими их оранжевыми линиями. Ближе к северу был 14510, недалеко от которого живет она. Полматерика от 71330, где он. Оранжевая линия соединяла два этих огонька.
Посмотрел расписание рейсов на «Воскресенье, 18 фев.» на мигающем табло. Самолет на 14510 вылетает в 8.20 вечера, за сорок минут до его рейса на США 33100.
Он подошел к стеклянной стене, обращенной к летному полю, и посмотрел на членов, стоящих в очереди по одному на эскалатор самолета, с которого он только что сошел. Подошел член в оранжевом комбинезоне и встал около сканера.
Он обернулся и снова посмотрел в зал ожидания. Зал был почти пуст. Члены, что летели вместе с ним в самолете – женщина со спящим младенцем и мужчина с двумя вещмешками, приложили свои браслеты и браслет младенца к сканеру двери, ведущей в автопорт. «Да», промигал сканер зеленым три раза – все вышли. Член в оранжевом комбинезоне, стоя на коленях около фонтанчика для питья, откручивал панель у его основания; другой толкал перед собой уборочную машину к боковой двери зала ожидания, дотронулся до сканера – «да»
– и вытолкнул полотер через открывшиеся в обе стороны двери.
Чип задумался на секунду, глядя на члена, работающего у фонтана, а затем пересек зал ожидания, дотронулся также до сканера и вышел. Машина на 71334 ждала, в ней сидели три члена. Он сел в машину, извинившись перед членами, что заставил их ждать. Дверь закрылась, и машина поехала. Он сидел, держа на коленях вещмешок, и думал.
Когда он добрался до квартиры родителей, то вошел тихо, побрился, а потом разбудил их. Они были рады, даже счастливы видеть его.
Втроем разговаривали, завтракали и опять разговаривали.
Они попросили телефонный звонок к Мир, в Евр, и им было разрешено позвонить; они говорили с ней и с ее Карлом, с ее Бобом и восьмилетней Йин. Потом по его предложению они пошли в Музей Семейных Достижений.
После обеда он спал три часа, а потом они поехали по рельсовой дороге в Сад Развлечений. Его отец присоединился к игре в волейбол, а они и мать сели на скамейку посмотреть.
– Ты опять болен? – спросила она.
– Нет, конечно, нет. Со мной все прекрасно. Она взглянула ему в лицо. Ей пятьдесят семь, волосы поседели, смуглая кожа покрылась морщинами.
– Ты о чем-то думаешь?
– Я в порядке. Пожалуйста, верь мне. Она озабоченно покачала головой:
– Хорошо, Чип.
Любовь к ней неожиданно наполнила его, любовь и благодарность, и детское чувство единения с ней. Он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.
– Я люблю тебя, Сузу… Она рассмеялась:
– Христос и Веи! Какая же у тебя память!
– Потому что я здоров, – сказал он. – Помни это, ладно? Я здоров и счастлив. Я хочу, чтобы ты помнила это.
– Почему?
– Потому, – улыбнулся он.
Он сказал им, что самолет улетает в восемь.
– Мы попрощаемся в автопорту, – сказал он, – в аэропорту будет слишком много народу.
Его отец все равно хотел поехать, но мать сказала, нет, они останутся в 334, она устала.
В семь тридцать он поцеловал их на прощание – отца и мать, шепнул ей на ухо: «Помни», – встал в очередь на машину, которая шла в 71330 в аэропорт. Сканер, когда он коснулся его, ответил:
«Да».
Зал ожидания был переполнен даже больше, чем он предполагал. Члены в белом, желтом и бледно-голубом ходили, стояли и сидели в ожидании своей очереди, некоторые с вещмешками, некоторые – без. Среди них было несколько членов в оранжевом.
Он посмотрел на табло: рейс в 8.20 на 14510, посадка в секторе номер два. Там стояла очередь, а за стеклом самолет уже подруливал навстречу поднимающемуся эскалатору. Открыли люк, и из него по эскалатору сошел член, потом еще один.
Чип протолкнулся сквозь толпу к боковой двери зала ожидания, сделал вид, что притронулся к сканеру и приоткрыл дверь в служебную часть аэропорта, где, освещенные белым светом с потолка, как блоки памяти Уни, стояли рядами ящики и коробки. Он снял с плеча вещмешок и засунул его между стеной и коробкой.
Он продолжал спокойно идти вперед. Его путь пересекла тележка с металлическими контейнерами, ее толкал член в оранжевом комбинезоне, который взглянул на Чипа и кивнул.
Он кивнул ему в ответ и продолжал шагать, глядя, как член в оранжевом провез тележку через огромные открытые ворота не залитое светом летное поле.
Он опять сделал вид, что коснулся сканера, и вошел в комнату, где на крючках висели обычные комбинезоны, и два члена – мужчина и женщина снимали с себя оранжевые.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – ответили оба члена.
Чип подошел к шкафу и открыл дверцу – там были полотер и бутылки с зеленой жидкостью.
– Где одежда? – спросил он.
Один из членов кивнул на другой шкаф.
Он подошел к шкафу, открыл. На полках лежали оранжевые комбинезоны, оранжевые защитные щитки на ноги, тяжелые оранжевые перчатки.
– Откуда ты? – спросил один член.
– Из РУС 50937, – сказал он, беря комбинезон и защитные щитки. – Мы держали одежду там.
– Она должна быть тут, – сказал член, застегивая комбинезон.
– Я жила в РУС, – сказала женщина-член. – Я меня там было два поручения – сначала четыре года, потом три.
Чип не торопясь надевал защитные щитки и закончил лишь тогда, когда оба члена выбросили в мусоропровод свои оранжевые комбинезоны и вышли.
Он натянул оранжевый комбинезон на свой белый и застегнул его до горла. Этот комбинезон был тяжелее обыкновенных, и у него были дополнительные карманы.
Чип заглянул в другие шкафы, нашел гаечный ключ и довольно большой кусок желтого паплона. Потом пошел в комнату, где оставил вещмешок, и обмотал его куском паплона. Открывшаяся дверь стукнула Чипа.
– Извини, – сказал входящий член. – Я тебя ударил?
– Нет, – ответил Чип, поднимая завернутый в ткань мешок.
Член в оранжевом комбинезоне пошел своей дорогой.
Чип подождал мгновение, провожая его взглядом, а затем сунул вещмешок под мышку левой руки и вынул из кармана гаечный ключ. Взял его в правую так, чтобы смотрелось естественно.
Он пошел вслед за членом, потом свернул к открытым воротам, смотревшим на летное поле.
Эскалатор, ведущий на борт самолета, стоявшего у второго сектора, был пуст. Тележка, возможно, та самая, которую на его глазах выкатили на поле, стояла у низа эскалатора, рядом со сканером.
