Текст книги "ИЛИ – ИЛИ"
Автор книги: Айн Рэнд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
– Почему ты не хочешь принять благодарность за это, Джеймс? Это совсем не в твоем стиле и противоречит той политике, в которой ты такой эксперт. В век, когда человек существует не благодаря праву, а благодаря благосклонности, не отвергают благодарную личность, а стараются заполучить признательность возможно большего числа людей. Разве ты не хочешь, чтобы я оказался среди тех, кто перед тобой в долгу?
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Подумай только, какую услугу мне оказали без всяких усилий с моей стороны. Со мной не советовались, меня не уведомили, обо мне не думали, все было проделано без меня-и теперь мне остается только производить медь.. Это большая услуга, Джеймс, и будь уверен, я в долгу не останусь. – Франциско резко повернулся и, не дожидаясь ответа, пошел прочь.
Таггарт не двинулся за ним, он стоял, чувствуя, что предпочел бы что угодно еще одной минуте этого разговора.
Франциско подошел к Дэгни. Некоторое время он смотрел на нее молча, не здороваясь, его улыбка подтверждала, что она была первой, кого он здесь заметил, и первой, кто увидел его, когда он входил в зал.
Несмотря на все сомнения и настороженность, Дэгни не чувствовала ничего, кроме спокойной уверенности; непонятно почему ей казалось, что его фигура в этой толпе символизировала полную безопасность. Но в момент, когда зарождающаяся улыбка поведала ему, как она счастлива его видеть, Франциско спросил:
Не хочешь ли рассказать мне, каким блестящим достижением стала линия Джона Галта?
Дэгни почувствовала, как дрогнули и сжались ее губы, когда она произнесла:
– Прошу прощения, если я показала, что уязвима. Это не должно было ошеломить меня – то, что ты дошел до той стадии, когда презирают достижения.
– Да, это так. Я настолько презираю эту линию, что не захотел стать свидетелем ее скоропостижной кончины.
Д'Анкония заметил внезапный интерес, мысль, устремившуюся в новом направлении через открытую брешь. Он минуту наблюдал за Дэгни, словно знал каждый ее шаг по этой дороге, потом усмехнулся и сказал:
– Неужели ты и теперь не хочешь спросить меня, кто такой Джон Галт?
– Почему я должна это спрашивать и почему сейчас?
– Ты что, не помнишь, как призывала его прийти и заявить свои права на твою линию? Что ж, он это сделал.
Франциско двинулся дальше, не задерживаясь, чтобы увидеть выражение ее глаз – гнев, замешательство и первый слабый проблеск вопроса.
По мышцам своего лица Реардэн осознал свою реакцию на появление Франциско: он внезапно обнаружил, что улыбается и что едва уловимая улыбка не сходила с его лица несколько минут, пока он наблюдал за Франциско Д'Анкония в толпе.
Впервые он осознал для себя все полувоспринятые, полуотвергнутые моменты, когда он думал о Франциско Д'Анкония, и отбросил эту мысль прежде, чем она стала признанием в том, как он хотел увидеть Франциско. Когда накатывала усталость – за столом, когда в предрассветном небе меркло зарево плавильных печей, во время одиноких вечерних прогулок по пустынной сельской местности к дому, в тишине бессонных ночей, Реардэн ловил себя на мысли о единственном человеке, который когда-то высказывал то, что думал сам Реардэн. Он отбросил воспоминания, сказав себе: «Этот человек хуже всех остальных!», но чувствовал, что это неправда, хотя не мог понять причину этой уверенности. Он ловил себя на том, что просматривает газеты в поисках сообщения о возвращении Франциско Д'Анкония в Нью-Йорк, и отбрасывал газеты в сторону, сердито спрашивая себя: «Ну и что из того, что он вернулся? Уж не будешь ли ты разыскивать его по ночным клубам? Чего ты от него хочешь?»
Именно этого я хотел, подумал Реардэн, поймав себя на том, что улыбается при виде Франциско, – это было странное чувство ожидания с примесью любопытства, радости и надежды. Франциско, казалось, не заметил его. Реардэн ждал, борясь с желанием подойти. «Только не после нашего последнего разговора, – думал он. – Зачем? Что я ему скажу?» И с тем же радостным чувством, чувством уверенности, что поступает правильно, он понял, что идет через зал к горстке гостей, окружающих Франциско Д'Анкония.
Глядя на этих людей, он удивлялся, почему они выбрали Франциско, чтобы заключить его в плотный круг, что притянуло их к нему, ведь в их улыбках сквозила явная неприязнь. На лицах застыло своеобразное выражение, скорее не страх, а трусость, – выражение вины и злости. Франциско был прижат к мраморной лестнице, свободно развалившись, он сидел на ступеньках; раскованность позы в сочетании со строгостью одежды придавали ему особую элегантность. На его беззаботном лице сияла улыбка; казалось, он здесь единственный человек, наслаждающийся праздником. Но в его глазах не было и следа веселья, в них сигналом предупреждения светилась обостренная проницательность.
Стоя с краю группы, Реардэн услышал, как женщина с большими бриллиантовыми серьгами и увядшим нервным лицом спросила:
– Сеньор Д'Анкония, что, по вашему мнению, будет с миром?
– В точности то, чего он заслуживает.
– О, как жестоко!
– Вы же верите в действие нравственных законов, мадам? – учтиво спросил Франциско. – Лично я верю.
Реардэн услышал, как Бертрам Скаддер сказал какой-то девушке, которая возмущенно вскрикнула:
– Не расстраивайтесь из-за него. Видите ли, деньги – источник всех бед и корень зла, а он типичный продукт денег.
Реардэн подумал, что Франциско вряд ли мог услышать это, но увидел, как тот поворачивается к говорящим с благородно-учтивой улыбкой.
– Итак, вы считаете, что именно деньги – источник всех бед и корень зла? – спросил Франциско Д'Анкония. -А вы никогда не задумывались над тем, что является источником самих денег? Сами по себе деньги – лишь средство обмена, существование их невозможно вне производства товаров и людей, умеющих производить. Деньги придают вес и форму основному принципу: люди, желающие иметь дело друг с другом, должны общаться посредством обмена, давая взамен одной ценности другую. В руках бездельников и нищих, слезами вымаливающих плоды вашего труда, или бандитов, отнимающих их у вас силой, деньги теряют смысл, перестают быть средством обмена. Деньги стали возможны благодаря людям, умеющим производить. Видимо, они, по-вашему, источник всех бед?
В тот момент, когда вы принимаете деньги в качестве оплаты за свой труд, вы делаете это с условием, что сможете обменять их на результаты труда других людей. Ценностью Деньги наполняют не нищие или бандиты. Целый океан слез и все оружие в мире не смогут превратить листы бумаги в вашем кошельке в хлеб, который необходим вам, чтобы жить. Но эти листы бумаги, которые когда-то подменили полновесное золото, – символ доверия, символ вашего права на часть жизни людей, умеющих производить. Ваш бумажник – это утверждение, что вокруг вас в этом мире есть люди, которые согласны с этим моральным принципом, потому что он лежит в основе денег. Видимо, это, по-вашему, корень зла?
Вы никогда не задумывались, что является источником благ? Взгляните на электростанцию и попробуйте представить, что она была создана мышцами и кулаками не умеющих мыслить дикарей. Попробуйте вырастить пшеницу без знаний, накопленных и переданных вам далекими предшественниками, которые первыми сумели окультурить злаки! Попробуйте добыть себе пропитание, не прилагая ничего, кроме физических усилий, и вы очень быстро осознаете, что только человеческий разум является источником всех произведенных на земле благ, источником всех богатств.
Но вы утверждаете, что деньги созданы сильными за счет слабых? О какой силе вы говорите? Очевидно, что это' не сила кулаков или оружия. Богатство – это результат умения человека мыслить. В противном случае получается, что деньги созданы изобретателем двигателя за счет тех, кто не умеет изобретать. Получается, что деньги придуманы умным за счет дураков? Тем, кто может, за счет тех, кто не может? Движущимися к цели за счет бездельников? Прежде чем деньги можно будет отнять или выпросить, они должны быть созданы трудом честного человека в соответствии с его возможностями. Честным я называю того, кто осознает, что не имеет права потреблять больше, чем производит.
Товарообмен посредством денег – вот закон чести людей доброй воли. В основе денег лежит аксиома, что каждый человек – единоличный и полновластный господин своего разума, своего тела и своего труда. Именно деньги лишают силу права оценивать труд или диктовать на него цену, оставляя место лишь свободному выбору людей, желающих обмениваться с вами плодами своего труда. Именно деньги позволяют вам получить в награду за свой труд и его результаты то, что они значат для тех, кто их покупает, но ни центом больше. Деньги не признают иных сделок, кроме как совершаемых сторонами без принуждения и со взаимной выгодой. Деньги требуют от вас признания факта, что люди трудятся во имя собственного блага, но не во имя собственного страдания, во имя приобретения, но не во имя потери, признания факта, что люди не мулы, рожденные, чтобы влачить бремя собственного несчастья, – что вы должны предлагать им блага, а не гноящиеся раны, что естественными взаимоотношениями среди людей является обмен товарами, а не страданиями. Деньги требуют от вас продавать не свою слабость людской глупости, но свой талант их разуму. Деньги позволяют приобретать не худшие из предложенных вам товаров, а лучшее из того, что позволяют ваши средства. И там, где люди могут свободно вступать в торговые взаимоотношения, где верховным судьей является разум, а не кулаки, выигрывает наилучший товар, наилучшая организация труда, побеждает человек с наивысшим развитием и рациональностью суждений, там уровень созидательное(tm) человека превращается в уровень его возрождения. Это моральный кодекс тех, для кого деньги являются средством и символом жизни. Видимо, это, по-вашему, источник всех бед?
Но сами по себе деньги – лишь средство. Они приведут вас к любой цели, но не заменят вас у штурвала. Деньги удовлетворят ваши стремления и желания, но не заменят вам цель и мечту. Деньги – бич для тех, кто пытается перевернуть с ног на голову закон причин и следствий, для тех, кто жаждет подменить разум кражей достижений разума.
Деньги не купят счастья тому, кто сам не знает, чего хочет. Деньги не построят систему ценностей тому, кто боится знания цены; они не укажут цель тому, кто выбирает свой путь с закрытыми глазами. Деньги не купят ум дураку, почет – подлецу, уважение – профану. Если вы попытаетесь с помощью денег окружить себя теми, кто выше и умнее вас, дабы обрести престиж, то в конце концов падете жертвой тех, кто ниже. Интеллигенты очень быстро отвернутся от вас, в то время как мошенники и воры столпятся вокруг, ведомые беспристрастным законом причин и следствий: человек не может быть меньше, чем его деньги, иначе они его раздавят. Видимо, это, по-вашему, корень зла?
Унаследовать богатство достоин лишь тот человек, который способен сам создать его, независимо от того, начинает он с нуля или нет, и который поэтому не нуждается в богатстве. Деньги будут служить наследнику, если он будет сильнее, чем они, в противном случае они его уничтожат. И вы, увидев это, закричите, что деньги развратили его. Они ли? Не он ли сам развратил свои деньги? Бессмысленно завидовать никчемному наследнику; его богатство – не ваше, и вы не сможете извлечь из него пользы. Бессмысленно мечтать или требовать, чтобы его наследство было разделено с вами, – в реальном мире порождение пятидесяти паразитов вместо одного не сможет вернуть жизнь тому символу, которым был капитал, созданный гением. Деньги – живая сила, они задыхаются без корней. Деньги не будут служить разуму, который недостоин их силы. Видимо, поэтому вы ненавидите деньги? Деньги – еще и средство вашего выживания. Приговор, который вы вынесете источнику собственного благополучия, будет приговором вашей собственной жизни. Оскверняя этот источник, вы предаете собственное существование. Вы получаете деньги обманом? Потворствуя людским порокам или глупости? Любезничая с глупцами в надежде получить больше, чем позволяют ваши истинные способности? Поступаясь своими принципами? Выполняя работу, которую ненавидите, для тех, кого презираете? Если так, эти деньги никогда не принесут вам ни одного мгновения радости. Все, что вы на них купите, обернется для вас позором, а не достижением. И тогда вы в ужасе закричите, что деньги отвратительны и порочны. Отвратительны потому, что не стали источником вашего самоуважения. Порочны потому, что позволили вам насладиться собственной развращенностью. Видимо, поэтому вы ненавидите деньги?
Деньги всегда останутся лишь следствием, они никогда не заменят вас как причину. Деньги – продукт нравственности, но они не сделают вас нравственными, не исправят ваши пороки, не искупят ваши грехи. Деньги не дадут вам того, чего вы не заслуживаете, – ни в материальном мире, ни в духовном. Видимо, поэтому вы ненавидите деньги?
Но может быть, вы считаете, что не сами деньги, а любовь к ним – источник всех бед и корень зла? Любить что-либо значит понимать и принимать природу этого. Любить деньги значит понимать и принимать тот факт, что именно они пробуждают в вас лучшие силы, стремления и желание обменять свои достижения на достижения лучших из людей. Человек, который кричит изо всех сил о своем презрении к деньгам, но в то же время готов продать душу за пять центов, ненавидит деньги. Человек, который готов ради них трудиться, любит деньги. Сказать вам, как разобраться, откуда у них деньги? Человек, проклинающий деньги, получил их нечестно, человек, уважающий деньги, заслужил их.
Уходите без оглядки от любого, кто скажет вам, что деньги – зло. Эти слова – колокольчик прокаженного, лязг оружия бандита. С тех пор как люди живут на земле, средством общения для них были деньги, и заменить их в качестве такого средства может только дуло автомата.
Но деньги, если вы все-таки решитесь создавать или сохранять их, потребуют от вас высочайших способностей. Те, в ком нет мужества, гордости и самолюбия, те, кто не чувствует своего морального права на собственные деньги и поэтому не собирается защищать их так, как защищают свою жизнь, те, кто готов извиниться за свое богатство, – все они не сохранят свой капитал. Они – естественный корм для бесчисленных свор бандитов, всегда таящихся в тени где-то поблизости и мгновенно бросающихся вперед при первом же легком запахе падали – человека, который умоляет простить его за то, что у него много денег. Бандиты немедленно постараются освободить его от чувства вины – и от жизни, если он будет с чем-то не согласен.
Очень скоро вы увидите, как они расплодятся – люди с двойной моралью, – те, кто живет за счет силы, но питается из рук тех, кто живет торговлей. Бандиты не сомневаются, что люди, умеющие производить, наполнят их награбленные деньги ценностью. В моральном обществе они – уголовники, и законы этого общества направлены на то, чтобы защитить вас от них. Но когда общество говорит «да» бандитизму, уголовники становятся авторитетами морали, преступниками по праву, которые видят, что грабить беззащитных людей абсолютно безопасно, потому что есть закон, обезоруживающий последних, – тогда деньги превращаются в мстителя для тех, кто их создал. Но добыча уголовников становится приманкой для бандитов следующего уровня, которые, в свою очередь, опираясь на ту же мораль, отнимут у них награбленное. И начинается гонка, но не тех, кто создает самое лучшее, а тех, кто превосходит остальных в жестокости. Когда насилие является нормой, убийца легко одержит верх над карманником, и общество погибнет во всеобщей бойне.
Хотите знать, насколько близок этот день? Обратите внимание на деньги. Деньги – барометр состояния общества. Если вы видите, что взаимоотношения в обществе осуществляются не на основе добровольного согласия сторон, а на основе принуждения; если вы видите, что для того, чтобы производить, требуется разрешение тех, кто ничего никогда не производил; если вы видите, что деньги текут рекой не к тем, кто создает блага, но к тем, кто создает связи; если вы видите, что те, кто трудится, становятся с каждым днем беднее, а вымогатели и воры – богаче, а законы не защищают первых от последних, но защищают последних от первых; если вы видите, что честность и принципиальность равносильны самоубийству, а коррупция процветает, – знайте: это общество на краю пропасти. Деньги – слишком благородный посредник, чтобы вступать в спор с автоматом, чтобы заключать сделки с жестокостью и порочностью. Именно деньги не позволят стране существовать, если в ней идея собственности смешалась с идеей награбленного.
В какое бы время среди людей ни появлялись разрушители, они начинали с уничтожения денег, поскольку именно деньги являются защитой от произвола, основой моральной устойчивости общества. Разрушители первым делом изымают у населения золото, подменяя его кучей бумаги, не имеющей объективной ценности. Этим они уничтожают свободную систему ценностей и бросают людей в пучину беззакония, на милость тех, кто считает себя вправе устанавливать ценности. Золото – это объективная ценность, эквивалент создаваемых благ. Бумажные деньги – это отражение богатства, которого еще нет, они существуют только благодаря оружию, направленному на тех, от кого требуют создать во имя отражения сам предмет. Бумажные деньги – это чек, выписанный вам ворами в законе на счет, который им не принадлежит: на достоинство своих жертв. Но наступит день, когда чек вернется к ним обратно со штампом: счет исчерпан!
Если вы провозгласили источник своего существования злом, не рассчитывайте, что люди останутся добрыми. Не рассчитывайте, что они будут моральны и согласятся пожертвовать собой, чтобы накормить тех, кто аморален. Не рассчитывайте, что они будут производить, в то время как производство наказывается, а бандитизм вознаграждается. Не спрашивайте: «Кто разрушает этот мир?» Вы его разрушаете.
Вы живете в век самых высоких достижений человечества, в век самой продуктивной цивилизации за всю ее историю, проклинаете деньги – кровеносную систему этой цивилизации и при этом удивляетесь: «Почему вокруг все рушится?» Вы смотрите на деньги так, как до вас смотрели на них дикари, и при этом поражаетесь: «Почему джунгли подступают к окраинам наших городов?» В течение всей истории человечества деньги оставались в руках бандитов, тайных или явных, названия их менялись, методы и цели оставались неизменными: отнять блага силой и не позволять производителям встать с колен – держать их униженными, оскорбленными, опозоренными. Ваша фраза о том, что деньги – источник всех бед, уходит корнями в те времена, когда богатство создавалось трудом рабов, которые веками повторяли одни и те же движения, когда-то открытые чьим-то умом. В те времена, когда производство благ управлялось насилием, а богатство приобреталось только завоеваниями, завоевывать, по существу, было почти нечего. Но несмотря на века полуголодного, бесправного существования, люди прославляют викингов, рыцарей, робингудов как аристократов меча, аристократов рода, аристократов чести и презирают производителей, называя их лавочниками, дельцами, капиталистами. К чести человечества, в его истории один-единственный раз все же существовала страна денег, и у меня нет иной возможности отдать Америке более высокую дань признательности, чем сказать: это была страна разума, справедливости, свободы, творческих и производственных достижений. Впервые в истории человеческий разум и деньги были объявлены неприкосновенными, здесь не осталось места для богатства, отнятого силой, здесь создали условия для накопления капитала собственным трудом, здесь не осталось места для бандитов и рабов, здесь впервые появился человек, действительно создающий блага, величайший труженик, самый благородный тип человека – человек, сделавший самого себя, – американский капиталист.
Вы спросите, что является самым ярким достижением американцев? Я считаю этим то, что люди этой страны придумали выражение «делать деньги». Ни в одном языке мира, ни у одного народа не было такого словосочетания. Испокон веков люди считали богатство статичным – его можно было отнять, унаследовать, выпросить, поделить, подарить. Американцы стали первыми, кто осознал, что богатство должно быть сделано. Выражение «делать деньги» стало основой новой морали этой части человечества.
Но именно за эти слова вырождающиеся культуры прочих континентов ненавидят Америку. Усвоив кредо бандитов, вы считаете постыдным величайшее достижение своей культуры; вы относитесь к вашим национальным героям, американским промышленникам, как к грабителям и подлецам; а к вашим великолепным заводам – как к творению сугубо физического труда, труда рабов, подбадриваемых кнутом, наподобие египетских пирамид. Негодяй, утверждающий, что не видит разницы между силой доллара и силой кнута, должен почувствовать разницу на собственной шкуре – и надеюсь, так и будет.
Пока вы не поймете, что деньги – корень добра, вы будете разрушать себя. Когда деньги перестают быть инструментом отношений между людьми, таким инструментом становятся сами люди – в руках других людей.
Кровь, кнут, оружие – или доллар. Делайте выбор! Другого не дано! И времени на раздумье почти не осталось.
Франциско ни разу не взглянул на Реардэна во время своей речи; но, закончив, устремил свой взгляд прямо ему в глаза. Реардэн стоял, не шелохнувшись, никого не замечая, кроме Франциско, вокруг которого загудели разгневанные голоса.
Кто-то, послушав, спешил прочь, кто-то говорил: «Это ужасно!», «Это ложь!», «Как злобно и эгоистично!», произнося слова громко, но в то же время осторожно, словно желая, чтобы стоящие рядом услышали их, и надеясь, что Франциско не услышит
– Сеньор Д'Анкония, – заявила дама в серьгах, – я не согласна с вами!
– Если вы можете опровергнуть любой из моих доводов, мадам, я с благодарностью выслушаю вас.
– О, я не могу. У меня нет конкретных возражений, мой мозг работает иначе, чем ваш, но я чувствую, что вы не правы, и поэтому знаю, что вы ошибаетесь.
– Откуда вы это знаете?
– Я это чувствую. Я живу не головой, а сердцем. Возможно, вы сильны в логике, но вы бессердечный человек.
– Мадам, когда люди вокруг вас начнут погибать от голода, ваше сердце не сможет спасти их. И я настолько бессердечен, что заявляю, что, когда вы начнете кричать: «Я этого не предполагала!», вы не будете прощены.
Женщина отвернулась; по ее полным щекам пробежала дрожь.
– Забавная манера вести светскую беседу! – гневно сказала она.
Тучный мужчина с бегающими глазками нарочито бодро сказал:
– Если таково ваше мнение о деньгах, сеньор, я ужасно рад, что владею изрядной долей акций «Д'Анкония коппер». – Его тон демонстрировал стремление смягчить любой спор.
Франциско мрачно произнес:
– Советую вам, сэр, еще раз хорошенько подумать. Реардэн направился к Франциско, который, казалось, не смотрел в его сторону, но сразу двинулся ему навстречу, будто вокруг никого не было.
– Привет, – легко, как школьному товарищу, сказал Реардэн. Он улыбался.
Его улыбка отразилась на лице Франциско:
– Привет.
– Хочу поговорить с вами.
– А с кем, по-вашему, я говорил последнюю четверть часа?
Реардэн улыбнулся, признавая правоту собеседника:
– Я думал, вы меня не заметили.
– Я заметил, что вы один из двоих людей в этом зале, которые действительно рады меня видеть.
– По-моему, вы самонадеянный человек.
– Нет, скорее благодарный.
– Кто второй человек, который действительно рад вас видеть?
Франциско пожал плечами и легко произнес:
– Женщина.
Реардэн заметил, что Франциско так искусно отвел его в сторонку от группы, что ни он, ни другие не поняли, что это сделано умышленно.
– Не ожидал встретить вас здесь, – сказал Франциско. – Вам не следовало приходить на эту свадьбу.
– Почему?
– Можно поинтересоваться, что заставило вас прийти?
– Моя жена очень хотела принять приглашение.
– Простите за выражение, но было бы намного приличнее взять ее в путешествие по борделям. И безопаснее.
– О какой опасности вы говорите?
– Мистер Реардэн, вы не знаете, как эти люди делают дела и как они истолковывают ваше присутствие здесь. Согласно вашим правилам, воспользоваться гостеприимством человека значит признать, что вы и пригласивший вас человек поддерживаете цивилизованные отношения. Но у этих людей иные правила.
– Тогда почему вы пришли сюда? Франциско весело пожал плечами:
– Я… то, что делаю я, не имеет значения. Я всего лишь гуляка.
– А что вы делаете здесь?
– Ищу побед.
– Нашли что-нибудь?
Лицо Франциско неожиданно приняло серьезное выражение, и он тяжело, почти торжественно произнес:
– Да. И думаю, это будет одна из великих побед.
Реардэн непроизвольно выкрикнул:
– Как можно так растрачивать свою жизнь? – Это был не упрек, а отчаяние.
Подобие улыбки, словно свет отдаленного огонька, промелькнуло в глазах Франциско, когда он ответил:
– Вы хотите сказать, что обеспокоены этим?
– Могу сказать и кое-что еще, если хотите. Пока не встретил вас, я все время удивлялся, как вы можете проматывать такое богатство, как у вас. Сейчас я не могу презирать вас, как презирал раньше, хотя меня мучает более серьезный вопрос: как вы можете проматывать такой разум, как у вас?
– Не думаю, что проматываю его.
– Не знаю, было ли в вашей жизни что-то, чем вы дорожили, но хочу сказать вам то, что никому никогда не говорил. Помните, когда я впервые встретил вас, вы сказали, что хотите выразить мне свою благодарность?
В глазах Франциско не осталось ни следа веселья; Реардэн еще не видел такого серьезно-почтительного выражения.
– Конечно, мистер Реардэн, – медленно ответил Франциско.
– Я сказал вам, что не нуждаюсь в благодарности, и оскорбил вас. Что ж, вы выиграли. Речь, что вы произнесли сегодня, была адресована мне, правда?
– Да, мистер Реардэн.
– Это больше, чем благодарность, и она мне нужна; это больше, чем восхищение, и я нуждался в нем; это намного больше любых слов, которые я могу найти. Потребуется несколько дней, чтобы понять, что это дало мне, но одно я знаю точно: мне это нужно. Я никогда не делал таких признаний, потому что никогда не просил помощи. Если вы поняли, что я рад вас видеть, и находите это смешным, у вас есть хороший повод посмеяться.
– Возможно, мне понадобится для этого несколько лет, но я докажу вам, что никогда не смеюсь над такими вещами.
– Докажите это сейчас, ответив на один вопрос: почему вы не практикуете то, что проповедуете?
– Вы уверены, что не практикую?
– Если то, что вы сказали, правда, и вы настолько умны, что понимаете это, сейчас вам следовало бы быть величайшим промышленником мира.
Франциско ответил так же тяжело, как и тучному мужчине, но с непривычной ноткой доброты:
– Советую вам, мистер Реардэн, еще раз подумать над этим. Хорошенько подумать.
– Я думал о вас больше, чем хотел. Я не нашел ответа.
– Я подскажу вам. Если то, что я сказал, правда, на ком из присутствующих здесь лежит самая большая вина?
Предполагаю, на Джеймсе Таггарте.
– Нет, мистер Реардэн, не на Джеймсе Таггарте. Вы должны сами определить, в чем состоит вина, и назвать виновного.
– Несколько лет назад я назвал бы вас. Я все еще думаю, что именно это мне следовало бы сказать. Я сейчас почти в таком же положении, как та глупая дама, сказавшая вам: «У меня нет конкретных возражений, но я чувствую, что вы не правы». Все доводы разума говорят мне, что вы виновны, – и все же я не чувствую этого.
– Вы совершаете ту же ошибку, что и та женщина, мистер Реардэн, но в более благородной форме.
– Что вы имеете в виду?
– Нечто большее, чем ваше мнение обо мне. Та женщина и ей подобные избегают мыслей, о которых им известно, что они – добро. Вы же только и делаете, что выталкиваете из сознания мысли, которые для вас зло. Они поступают так, потому что не хотят напрягаться. Вы же поступаете так, потому что не даете себе никакой пощады. Они потакают своим эмоциям. Вы жертвуете своими чувствами. Они ничего не хотят терпеть. Вы готовы стерпеть что угодно. Они избегают ответственности. Вы же только и делаете, что принимаете ее на себя. Но разве вы не видите, что это, в сущности, одна и та же ошибка? Отказ от признания реальности всегда приводит к гибельным последствиям. Не существует скверных мыслей, злом является только отказ мыслить. Не пренебрегайте своими желаниями, мистер Реардэн. Не жертвуйте ими. Исследуйте их причину. Существует предел и у вашего терпения.
– Откуда вы так много знаете обо мне? Я ошибался подобным же образом, но недолго. Я хотел бы… – начал Реардэн и осекся. Франциско улыбнулся:
– Боитесь хотеть, мистер Реардэн?
…очень жаль, что я не могу позволить себе относиться к вам с той симпатией, которую испытываю.
– Я дал бы… – Франциско замолчал; Реардэн увидел на его лице выражение, которое не мог определить, хотя явственно ощущал, что оно выражает страдание; он увидел нерешительность. Мистер Реардэн, у вас есть акции «Д'Анкония коппер»?
Реардэн удивленно посмотрел на него: Нет.
Когда-нибудь вы поймете, какое предательство я сейчас совершаю… Никогда не покупайте акций «Д'Анкония коппер». Никогда ни при каких обстоятельствах не связывайтесь с «Д'Анкония коппер».
– Почему?
Когда вы все поймете, вы узнаете, есть ли что-то или кто-то, чем я дорожил, и… как дорожил.
Реардэн нахмурился – он кое-что вспомнил.
– Я не буду иметь дела с вашей компанией. Вы назвали их людьми с двойной моралью? А вы не из тех бандитов, что богатеют благодаря указам?
Как ни странно, Франциско не оскорбился, его лицо обрело прежнее выражение уверенности.
Неужели вы думаете, что я выпросил у вымогателей-плановиков эти указы?
Если не вы, то кто же?
– Мои захребетники.
– Без вашего согласия? Без моего согласия.
– Мне не хочется сознаваться, как я хочу вам верить, но вы не сможете доказать это.
Я докажу это через пятнадцать минут. Как? Факт остается фактом: вы лично извлекли самую большую прибыль из этих указов.
– Это правда. Я извлек больше, чем мистер Мауч и его банда могли себе представить. После многих лет работы мне предоставили шанс, в котором я нуждался.
– Вы хвастаете?
– Будьте уверены! – Реардэн недоверчиво смотрел в холодные, яркие глаза Франциско – глаза человека действия. – Мистер Реардэн, вы знаете, где большинство этих новых аристократов припрятали свои денежки? Знаете, куда вложили свои прибыли от металла Реардэна большинство этих стервятников равного распределения?
– Нет, но…
– В акции «Д'Анкония коппер». Надежно – подальше от глаз и от своей страны. «Д'Анкония коппер» – старая, неуязвимая компания… настолько богатая, что ее хватит еще на три поколения бандитизма. Компания, управляемая плейбоем, которому на все наплевать, который позволит им использовать его собственность, как захотят, и по-прежнему будет делать для них деньги – чисто автоматически, как его предки. Превосходная система для них, правда, мистер Реардэн? Только есть одно но. Они не учли одну– единственную деталь. Знаете, какую? _. Реардэн пристально посмотрел на него:
