Текст книги "ИЛИ – ИЛИ"
Автор книги: Айн Рэнд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
– В таком случае я жду ответа, – настаивал Реардэн.
– Хэнк, все, что тебя интересует, следует спросить у меня, – вмешалась Дэгни.
Реардэн, казалось, не видел и не слышал ее.
– Я жду ответа, – повторил он.
– Вы вправе требовать от меня только одного ответа, но хочу сказать, что это не имеет ничего общего с целью моего пребывания здесь.
– Ты являешься в дом к любой женщине с одной целью, – начал Реардэн. – Для тебя нет разницы, кто эта женщина. Думаешь, я смогу поверить сейчас твоему признанию или чему-нибудь из того, что ты говорил?
– Я дал вам повод не верить мне, но ни в коем случае не мисс Таггарт.
– Только не говори мне, что у тебя не было, нет и не будет в этом доме шанса на успех. Я это знаю и без тебя. Однако то, что я застал тебя здесь в первый же…
– Хэнк, если ты хочешь обвинить меня, – начала было Дэгни, но Реардэн, обернувшись, резко оборвал ее:
– Помилуй, Дэгни, ни в коем случае! Но не стоит, чтобы кто-нибудь видел, как ты разговариваешь с ним. Тебе не следует поддерживать с ним никаких отношений. Ты его плохо знаешь, в отличие от меня. – Хэнк повернулся к Франциско: – Что тебе нужно? Может, надеешься внести Дэгни в список своих любовных трофеев или…
– Нет! – Этот вскрик был невольным и совершенно тщетным, ведь единственным доводом Франциско была отчаянная искренность, которую Реардэн все равно отвергнет.
– Нет? Значит, ты пришел сюда по делу? Ставишь ловушку вроде той, которую в свое время приготовил для меня? Каким же образом ты собираешься обмануть Дэгни?
– Я пришел сюда… не для того, чтобы… решать деловые проблемы.
– В таком случае какова же цель твоего визита?
– Если вы все еще верите мне, могу сказать только, что в мои планы… не входят ни предательство, ни измена.
– Неужели ты считаешь, что можешь в моем присутствии упоминать слово «предательство»?
– Когда-нибудь я отвечу на этот вопрос. Но не сегодня.
– Тебе не по душе напоминание о прошлом? Ведь с тех пор ты старался держаться подальше от меня. Ты не ожидал столкнуться со мной здесь? И не хотел встречаться со мной лицом к лицу?
Однако Хэнк понимал, что Франциске, как никто другой, готов принять вызов, – он видел и прямой взгляд, ищущий встречи с его взглядом, и спокойное лицо, не выражавшее никаких эмоций, не молящее о помощи и защите, готовое выдержать все, что бы ни случилось. Хэнк видел открытый, смелый взгляд – лицо человека, которого он любил, который освободил его от чувства вины, – и поймал себя на мысли, что против воли это лицо завораживает и притягивает его, несмотря на нетерпение, с которым он весь этот месяц ждал встречи с Дэгни.
– Если тебе нечего скрывать, отчего ты не защищаешься? Почему ты здесь? И почему мой приход так потряс тебя?
– Прекрати, Хэнк! – крикнула Дэгни и отступила, осознав, что ожесточенность сейчас чрезвычайно опасна.
Мужчины обернулись в ее сторону.
– Позволь мне ответить первым, – тихо отозвался Франциско.
– Я же говорил тебе, что больше не хочу его видеть, – сказал Реардэн. – Мне жаль, что это происходит именно здесь. К тебе это никоим образом не относится, но с ним я должен рассчитаться.
– Если такова ваша цель, – с трудом проговорил Франциско, – то разве вы ее еще не достигли?
– В чем дело? – Лицо Реардэна застыло, его губы едва шевелились, однако в голосе звучали насмешливые нотки. – Значит, вот как ты просишь прощения?
Какую-то долю секунды Франциско молчал, сделав над собой еще большее усилие.
– Да… если хотите, – ответил он.
– А ты – ты проявил милосердие, когда распоряжался моим будущим?
– У вас есть все основания думать обо мне, как вам заблагорассудится. Но поскольку это не относится к мисс Таггарт… разрешите мне откланяться.
– Нет! Ты хочешь уйти от ответа, как все трусы? Хочешь удрать?
– Я в вашем распоряжении где угодно и когда угодно. Но мне бы не хотелось, чтобы наш разговор происходил в присутствии мисс Таггарт.
– Почему? Я хочу, чтобы все происходило при ней, поскольку этот дом единственное место, куда тебе нельзя было приходить. Мне больше нечего от тебя защищать, ты отнял больше, чем все это ворье, ты разрушил все, к чему прикасался, но существует одна вещь, к которой ты никогда не притронешься.
Реардэн знал, что отсутствие эмоций на лице Франциско является главным доказательством их наличия, свидетельством отчаянной попытки удержать их под контролем; он знал, что это пытка и что он, Реардэн, идет на поводу у чувства, напоминающего наслаждение, испытываемое садистом. Только теперь он не в состоянии был ответить на вопрос, кого он терзает – Франциско или самого себя.
– Ты хуже бандита – ты предаешь, полностью понимая, что именно ты предаешь. Не знаю, какой порок движет тобой, но хочу, чтобы ты уяснил, что есть вещи, которые неподвластны тебе, твоим стремлениям и злому умыслу.
– Сейчас… вам не стоит меня… бояться.
– Ты не имеешь права ни думать о ней, ни смотреть на нее, даже приближаться к ней. Запомни, что тебе, именно тебе, больше, чем кому-либо другому, нельзя появляться там, где находится она. – Хэнк осознавал, что в нем растет отчаянная злость на то чувство, которое он испытывал к этому человеку, и на то, что это чувство все еще живет и ему придется сломить и уничтожить его. – Независимо от твоих мотивов, Дэгни должна быть ограждена от любых контактов с тобой.
– Раз я дал вам слово… – Франциско замолчал.
– Знаю я, – усмехнулся Реардэн, – чего стоят твои слова, убеждения, заверения в дружбе и клятвы той единственной женщиной, которую ты… – Он осекся, и все поняли значение сказанного.
Сделав шаг навстречу Франциско, Реардэн указал на Дэгни:
– Она та женщина, которую ты любишь? – Голос Реардэна звучал неестественно тихо, казалось, расслышать его просто не под силу человеческому уху.
Франциско закрыл глаза.
– Не спрашивай его об этом! – взмолилась Дэгни.
– Она та женщина, которую ты любишь?
– Да, – ответил Франциско, обратив взгляд на Дэгни. Реардэн занес руку, размахнулся и ударил Франциско по щеке.
Дэгни вскрикнула – ей показалось, что это на ее щеку обрушился удар. Первое, что она увидела, придя в себя, были руки Франциско. Наследник рода Д'Анкония отклонился назад; он стоял, вцепившись в край стола, но не для того, чтобы удержаться, а для того, чтобы не дать воли рукам. Ее взору предстало непреклонное, натянутое, как готовая лопнуть струна, тело, прямым линиям которого не соответствовал резкий излом талии, выдвинутые вперед плечи, неподвижные, отброшенные назад руки. Усилия, которые Франциско прилагал к тому, чтобы сохранять спокойствие, казалось, обращали бушевавшее в нем неистовство против него самого; порыв, которому он сопротивлялся, сковывал его мускулы мучительной болью. Видя, как Франциско изо всех сил старается как можно крепче вцепиться дрожащими пальцами в край стола, Дэгни подумала: что же сломается первым, дерево стола или кости человека? Она поняла, что жизнь Реардэна висит на волоске.
Дэгни подняла взгляд и посмотрела Франциско в лицо. Ничто не свидетельствовало о внутренней борьбе, кроме вздувшихся на висках вен и щек, которые выглядели чуть более впалыми, чем обычно. Это придавало его лицу открытость, беззащитность и молодость. Дэгни было страшно, потому что она видела в сверкающих сухих глазах Франциско слезы, которых там не было. И хотя взгляд Франциско был обращен к Реардэну, он не замечал его. Он, казалось, смотрел сквозь Реардэна на кого-то еще, незримо присутствовавшего в комнате. Если ты требуешь от меня этого, говорили глаза Франциско, оно твое; мне же остается терпеть, мне больше нечего тебе предложить, и позволь мне гордиться пониманием того, как много я могу предложить тебе. Дэгни заметила пульсирующую артерию на шее Франциско и выступившую в уголке рта розовую пену. По его взгляду, излучающему восторженную самоотверженность, почти улыбку, Дэгни поняла, что является свидетелем величайшей победы Франциско Д'Анкония.
Прошло какое-то мгновение; по комнате еще блуждали последние отзвуки эха – отголосок пронзительного крика Дэгни, когда она почувствовала дрожь и услышала собственный голос. Он звучал с неистовством разорвавшегося снаряда.
– Защищать меня от него! – крикнула она Реардэну. – Задолго до того, как ты…
– Молчи! – Франциско резко обернулся к ней. В отрывистости его слов звучала невысвобожденная ярость, и Дэгни поняла, что это приказ, которому она должна беспрекословно повиноваться.
Франциско по-прежнему не шевелился; он лишь слегка повернул голову в сторону Реардэна. Дэгни увидела, как Франциско разжал впившиеся в край стола пальцы и опустил расслабленные руки. Теперь он видел Реардэна, и хотя лицо Франциско не выражало ничего, кроме изнеможения, Реардэн вдруг осознал, как любил его этот человек.
– По-своему, – медленно заметил Франциско, – вы правы.
Не дожидаясь и даже не рассчитывая услышать ответ, Франциско направился к выходу. Он поклонился Дэгни – Реардэн расценил это как формальное прощание, а она как знак одобрения – и ушел.
Реардэн стоял, глядя ему вслед. Он знал наверняка, был абсолютно уверен, что отдал бы жизнь ради того, чтобы повернуть время вспять и найти в себе силы удержаться от того, что сделал.
Когда он повернулся к Дэгни, его лицо выглядело измученным, беззащитным и рассеянным, будто он и не требовал от нее разъяснения, а просто ждал, когда она сама вернется к теме разговора.
Волна жалости пробежала по телу Дэгни. Она покачала головой: ей трудно было определить, кого из двоих мужчин она жалела, она была не в состоянии говорить, только снова и снова качала головой, отчаянно пытаясь облегчить слепую всеобъемлющую боль, жертвами которой они все стали.
– Если тебе есть что сказать, я слушаю, – беззвучно произнес Реардэн.
– Ты хотел знать имя того, другого мужчины? Мужчины, с которым я спала? Моего первого мужчины. Так вот, это Франциско Д'Анкония! – резко бросила Дэгни в лицо Реардэну, движимая не желанием мщения, а отчаянным чувством справедливости; она взвешивала каждое слово; в ее пронизанном горечью голосе смешались стон и насмешка.
По мгновенно побелевшему лицу Реардэна Дэгни поняла, какой удар обрушила на него. Если она жаждала справедливости, то добилась своего – ее пощечина оказалась намного больнее той, что Реардэн нанес Франциско.
Она внезапно почувствовала спокойствие при мысли о том, что эти слова должны были быть сказаны ради всех троих. Отчаяние и беспомощность покинули Дэгни. Она не жертва, а равноправный соперник, готовый нести ответственность за свои поступки. Она стояла, глядя Реардэну в лицо, и ждала его реакции, почти готовая принять ответный удар.
Она не могла себе представить, какие муки терзают Реардэна и что именно рушилось в нем в это мгновение, – он нес свою утрату в себе, как великую тайну. Ничто не выдавало его боли – посреди комнаты неподвижно стоял мужчина, заставляющий себя осознать факт, который его сознание отказывалось принимать. Дэгни заметила, что Реардэн не изменил позы: его руки все так же висели вдоль тела, пальцы по-прежнему были слегка согнуты. Дэгни казалось, что она чувствует, как кровь застыла в его оцепеневших конечностях, – только это и говорило ей о страдании, которое заглушило в нем все остальные чувства; он не ощущал собственного тела. Дэгни продолжала ждать; сочувствие, которое она испытывала к Реардэну, постепенно исчезало, сменяясь уважением.
Затем она почувствовала, как его взгляд, значение которого он не мог от нее скрыть медленно скользнул по ней сверху вниз, и поняла, на какие муки он себя обрек. Дэгни знала, что сейчас он представляет ее семнадцатилетней девушкой, рядом с которой находится ненавистный ему соперник. Он видел их вместе, как наяву; он не мог вынести этого зрелища, но отогнать его тоже не мог. Дэгни заметила, как маска самообладания спадает с его лица. Реардэн больше не боялся, что перед ней предстанет его незащищенное лицо, поскольку, кроме скрытой ярости, переходящей в ненависть, оно ничего не выражало.
Реардэн схватил Дэгни за плечи. Она была готова к тому, что он убьет ее или изобьет до полусмерти. И когда Дэгни перестала сомневаться, что такая мысль посетила и его, она почувствовала, как Реардэн прижал ее к себе, и ощутила на своих губах его губы; его ласки были свирепее любых побоев.
Дэгни охватил ужас и одновременно восторг; сопротивляясь, она заключила Реардэна в объятия и впилась губами в его губы, понимая, что никогда еще не испытывала к нему столь сильного влечения.
Реардэн швырнул Дэгни на кровать. По содроганиям его тела она поняла, что произошедшее стало для него победой над соперником и одновременно капитуляцией перед ним, демонстрацией права собственности, переходящего при мысли о мужчине, которому брошен вызов, в неистовство, процессом превращения отвращения к познанному тем мужчиной наслаждению в напряжение, вызываемое наслаждением, переживаемым им самим, констатацией того, что он, Реардэн, одержал над тем, другим мужчиной верх посредством ее плоти. Дэгни ощущала присутствие Франциско через сознание Реардэна; ей казалось, что она отдается во власть сразу двоих мужчин, во власть того, что было в них общего и что она в обоих боготворила, – это была та основа, самая суть их личности, которая превратила ее любовь к каждому из них в преданность им обоим. Она также осознавала, что это открытый вызов окружавшему их миру с его упадническими настроениями, мятежом против мысли о напрасно прожитых днях и тщетной борьбе. Именно против этого Реардэн восстал и, находясь наедине с Дэгни в полутемной комнате, возвышающейся над руинами города, пытался сохранить свое последнее достояние.
Потом они лежали неподвижно, голова Реардэна покоилась на груди Дэгни. Свет далекой неоновой вывески слабыми вспышками отражался на потолке, прямо над Дэгни.
Реардэн притянул к себе руку Дэгни и, на долю секунды прижавшись к ее ладони, так нежно коснулся губами ее пальцев, что она не почувствовала, а скорее догадалась о том, что он сделал.
Спустя некоторое время Дэгни поднялась. Отыскав сигарету, она прикурила и жестом предложила ее Реардэну; все еще растянувшись на кровати, он утвердительно кивнул; Дэгни сунула сигарету ему в рот и прикурила еще одну для себя. Между ними установилось чувство глубокого покоя, интимность ни к чему не обязывающих жестов подчеркивала важность того, о чем оба молчали. Все уже сказано, думала она, зная, что подтверждение этому еще впереди.
От Дэгни не ускользнуло, что время от времени взгляд Реардэна устремлялся к входной двери и задерживался там, будто он все еще видел покинувшего комнату мужчину.
– Сказав правду, он мог мгновенно одолеть меня, – тихо заметил Реардэн. – Почему он не сделал этого?
Дэгни пожала плечами, разведя руки в беспомощной печали, поскольку они оба знали ответ.
– Он действительно очень много значил для тебя? – спросила она.
– И до сих пор значит.
Два огонька на кончиках сигарет, сопровождаясь слабым отблеском случайных вспышек и неслышным осыпанием пепла, уже постепенно переместились к подушечкам их пальцев, когда раздался звонок в дверь. Дэгни и Реардэн знали, что это не тот человек, возвращения которого они так хотели, но не могли на него надеяться. Направляясь к двери, Дэгни нахмурилась от внезапно вспыхнувшего раздражения. Она не сразу узнала в раскланивающемся перед ней с дежурной приветливой улыбкой человеке помощника управляющего домом.
– Добрый вечер, мисс Таггарт. Очень рады вашему возвращению. Я только что заступил на дежурство и, узнав, что вы вернулись, захотел поприветствовать вас лично.
– Большое спасибо. – Дэгни стояла в дверях, не приглашая собеседника войти.
– Я принес письмо, мисс Таггарт. Оно пришло с неделю назад, – начал помощник управляющего, опуская руку в карман. – На вид, похоже, важное, но, поскольку на конверте пометка «лично», его, естественно, не следовало пересылать вам на службу. Никто не знал вашего адреса, и, не имея представления о том, куда это письмо препроводить, я счел нужным положить его в наш сейф, чтобы потом лично доставить вам.
На конверте, который он вручил Дэгни, было помечено: «Заказное. Авиа. Курьером. Лично». Обратный адрес: «Эфтон, штат Юта, Ютский технологический институт, Квентину Дэниэльсу».
– О… благодарю вас.
Помощник управляющего, уловив, что голос Дэгни, деликатно маскируя учащенное дыхание, упал до шепота, а ее взгляд задержался на адресе отправителя, еще раз выразил свои наилучшие пожелания и удалился.
Дэгни направилась к Реардэну, вскрывая на ходу конверт. Остановившись посреди комнаты, она начала читать. Письмо было напечатано на тонкой бумаге. Прозрачный листок высвечивал черные прямоугольники абзацев, и сквозь них Реардэн мог разглядеть лицо Дэгни.
К тому времени, когда ее глаза заскользили по последней строчке, Реардэн уже точно знал, что произойдет в следующий момент. Дэгни бросилась к телефону, и он услышал, как она неистово накручивает диск. Потом дрожащим от нетерпения голосом она произнесла:
– Междугородный, пожалуйста… Свяжите меня с Эфтоном, штат Юта, Ютский технологический институт!
– Что случилось? – подойдя ближе, поинтересовался Реардэн.
Не глядя в его сторону, Дэгни протянула ему письмо; ее взгляд был прикован к телефону, словно она могла заставить его поспешить с ответом.
Реардэн начал читать:
"Уважаемая мисс Таггарт!
Я пытался довести спор до конца, боролся с собой три недели. Я не хотел этого. Я знаю, каким ударом это будет для вас, и догадываюсь, какие доводы вы бы привели, потому что перебрал их все, но я пишу, чтобы сообщить вам, что ухожу.
В ситуации, когда действует указ десять двести восемьдесят девять, моя работа невозможна, но вовсе не в силу обстоятельств, созданных его творцами. Знаю, что запрет на научно-исследовательские работы ничего не значил бы как для вас, так и для меня и что вы выразили бы желание ее продолжить. Но мне придется оставить работу, потому что я больше не хочу успеха.
Я не хочу работать в мире, который считает меня рабом. Я не желаю представлять какую-либо ценность для народа. Если бы я преуспел в воссоздании двигателя, я все равно не позволил бы вам поставить мое изобретение им на службу. Моя совесть не позволяет, чтобы творение моего ума приносило им успокоение и комфорт.
Я знаю, что, если бы мы успешно закончили работу, они с радостью присвоили бы этот двигатель. И ради такого будущего нам приходится скрываться, как преступникам, вам и мне, жить в постоянном ожидании ареста в любой подходящий для них момент. Но главное, с чем я не могу смириться, даже если бы согласился со всем остальным, вот что: для того чтобы сделать им бесценный дар, мы должны принести себя в жертву людям, которые, не будь нас, и не подозревали бы, что такой дар возможен. Я мог бы простить остальное, но, задумываясь об этом, говорю себе: «Будь они трижды прокляты, даже если все мы умрем от голода, и я тоже, я не прощу им этого и не допущу».
По правде говоря, я, как и прежде, хочу преуспеть в раскрытии секрета этого двигателя. Я продолжу работать над этой задачей ради собственного удовольствия – сколько выдержу. Но если я найду решение, оно останется моей личной тайной. Я не открою ее, чтобы ею не воспользовались в коммерческих целях. Поэтому я больше не могу брать у вас деньги. Утверждают, будто бизнес достоин только презрения, так что на самом деле эти люди должны бы одобрить мое решение, а я устал помогать тем, кто меня презирает.
Я не знаю, ни как долго продержусь, ни что буду делать. В настоящий момент я намерен остаться на своей работе в институте. Но если хоть кто-нибудь из попечительского совета или администрации напомнит мне, что отныне закон запрещает мне перестать быть ночным сторожем, я уйду.
Вы предоставили мне великолепную возможность реализовать себя, и, если я причиняю вам боль, мне следует просить у вас прощения. Думаю, вы любите свою работу так же, как я любил свою, и вы поймете, что подобное решение далось мне нелегко, но я не мог его не принять.
Я испытываю странное чувство, когда пишу это письмо. Я не хочу умирать, но оставляю этот мир и пишу что-то вроде предсмертного письма самоубийцы. Поэтому я хочу сказать, что из всех, кого я знал, вы единственная, с кем мне жаль расставаться.
С глубоким уважением Квентин Дэниэльс".
Когда Реардэн поднял глаза от письма, он услышал, как Дэгни повторяет телефонистке срывающимся от отчаяния голосом:
– Продолжайте набирать номер!.. Пожалуйста, продолжайте набирать номер.
– Что ты ему скажешь? – спросил Реардэн. – У тебя нет никаких доводов.
– У меня не будет возможности поговорить с ним! Сейчас его уже, наверно, нет. Письмо написано неделю назад. Уверена, что он исчез. Они заполучили его.
– Кто его заполучил?
– Да, я не кладу трубку, продолжайте!
– Что ты скажешь ему, ответь он на твой звонок?
– Я умоляла бы его продолжать брать у меня деньги без каких-либо ограничений или условий. Просто чтобы у него были средства продолжать работу! Я пообещаю ему, что, если мы все еще будем жить среди бандитов к тому времени, когда он решит эту проблему, если он вообще ее решит, я не стану просить его передать двигатель в мое распоряжение, он может даже сохранить свой секрет. Если к тому времени мы будем свободны… – Она замолчала.
– Если мы будем свободны…
– Сейчас мне нужно от него только одно: я не хочу, чтобы он бросил все и исчез, как… как все. Я не могу допустить, чтобы он попал в их руки. Если еще не поздно, о Боже, я не хочу, чтобы они заполучили его!.. Да, да, продолжайте набирать номер!
– Что нам это дает, даже если он продолжит работу?
– Именно об этом я и буду умолять его – просто продолжать работу. Может быть, нам никогда не представится возможность использовать этот двигатель. Но я хочу знать, что где-то на земле еще работает гений, что еще есть надежда на будущее. Если мы сейчас забросим работу над этим двигателем, то, кроме Старнсвилла, впереди у нас ничего не останется.
– Я знаю.
Дэгни прижала к уху телефонную трубку, ее рука онемела от постоянного напряжения, скрывающего дрожь. Она слышала в трубке гудки, не обещавшие ничего хорошего.
– Он исчез, – сказала она. – Они его заполучили. Неделя – более чем достаточный срок для них. Не знаю, как они узнают, что пора действовать, но это, – она показала на письмо, – верный знак, и они его не упустили.
– Кто?
– Люди разрушителя.
– Ты склоняешься к тому, что он действительно существует?
– Да.
– Ты серьезно?
– Да. Я встречалась с одним из них.
– Кто это?
– Расскажу позже. Не знаю, кто руководит ими, но когда-нибудь узнаю. Я это сделаю. Я не могу допустить, чтобы они…
Она не договорила, у нее перехватило дыхание; Реардэн увидел, как изменилось ее лицо, – далеко-далеко на другом конце провода кто-то поднял трубку
– Дэниэльс! Это вы? Вы живы? Вы все еще там?
– Да, а что? Это вы, мисс Таггарт? В чем дело?
– Я… я думала, что вы ушли навсегда.»,j
– О, простите, я только.что услышал, как звонит телефон, я был на хозяйственном дворе, собирал морковь.
– Морковь? – Она рассмеялась от облегчения.
– У меня здесь огородик. Раньше там была автостоянка института. Вы звоните из Нью-Йорка, мисс Таггарт?
– Да. Мне только что передали ваше письмо. Только что. Я… я была в отъезде.
– А… – Последовала пауза, потом Дэниэльс спокойно продолжил: – Мне больше нечего сказать, мисс Таггарт.
– Скажите, вы не увольняетесь?
– Нет.
– Вы ведь и не собирались уходить?
– Нет. А куда?
– Вы намерены оставаться в институте?
– Да.
– Как долго? На неопределенное время?
– Да, насколько я знаю.
– Кто-нибудь пытался расспрашивать вас?
– О чем?
– О том, чтобы уйти, бросив все.
– Нет. А кто мог бы?,,
– Послушайте, Дэниэльс, я не хочу обсуждать ваше письмо по телефону. Но я должна с вами поговорить. Я еду повидаться с вами. Постараюсь добраться как можно быстрее.
– Я не хотел бы этого, мисс Таггарт. Не хочу, чтобы вы прилагали такие усилия, они бесполезны.
– Вы ведь не откажетесь встретиться со мной, правда? Не надо обещать, что вы передумаете, не надо никаких обязательств, только выслушайте меня. Если я хочу приехать, рискую я. И я иду на это. У меня есть что сказать вам, поэтому, прошу вас, дайте мне возможность высказаться.
– Мисс Таггарт, вы знаете, что у вас всегда есть такая возможность.
– Я немедленно выезжаю в Юту. Сегодня же вечером. Но я хочу, чтобы вы дали мне обещание. Вы обещаете, что дождетесь меня? Обещаете, что будете там, когда я приеду9
– Ну конечно, мисс Таггарт. Если только не умру или не произойдет что-то чрезвычайное, но не думаю, что что-нибудь произойдет.
– Если не умрете, дождетесь меня, что бы ни произошло9
– Конечно.
– Даете слово, что дождетесь?
– Да, мисс Таггарт.
– Спасибо. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мисс Таггарт.
Она положила трубку на рычаг и, не отнимая руки, снова подняла ее и быстро набрала номер.
– Эдди! Пусть задержат отправление «Кометы»… Да, сегодняшней «Кометы». Распорядись, чтобы прицепили мой вагон и немедленно приезжай ко мне. – Она взглянула на часы. – Сейчас восемь двенадцать. В моем распоряжении час. Не думаю, что надолго задержу отправление. Когда соберусь, позвоню тебе. – Она положила трубку и повернулась к Реардэну.
– Сегодня вечером? – спросил он.
– Я должна.
– Полагаю, да. Разве тебе не надо ехать в Колорадо?
– Да. Я собиралась завтра вечером. Но Эдди справится, так что я отправлюсь прямо сейчас. Дорога в Юту занимала три дня, – припомнила она, – сейчас же на нее уходит пять. Поеду поездом – по пути нужно кое с кем повидаться. Этого тоже откладывать нельзя.
– Сколько времени ты пробудешь в Колорадо?
– Трудно сказать.
– Дай телеграмму, когда доберешься, хорошо? Если тебе покажется, что все может затянуться, я приеду. – Только так он мог выразить то, что отчаянно желал сказать ей, чего ждал, ради чего пришел сюда, но он знал, что сегодня этих слов произносить нельзя.
Уловив в его голосе легкую торжественную нотку, Дэгни поняла, что он принял ее признание, смирился и простил ее. Она спросила:
– Ты не мог бы оставить на время свои заводы?
– Мог бы. На приготовления к отъезду уйдет несколько дней.
Дэгни сказала.
– Хэнк, почему бы нам не встретиться в Колорадо через неделю? Если ты полетишь на своем самолете, мы доберемся туда одновременно. А потом вместе вернемся?
Он понял, что она вновь поддержала его и простила.
– Хорошо… дорогая.
Она ходила по спальне, собирая одежду и поспешно упаковывая чемодан. Реардэн уже ушел; Эдди Виллерс сидел за ее туалетным столиком и записывал то, что она диктовала. Казалось, он работает, как всегда, со знанием дела и без вопросов, как будто не замечая флаконов с духами и коробочек пудры, как будто туалетный столик был рабочим столом, а спальня – кабинетом.
– Я буду звонить тебе из Чикаго, Омахи, Флагстаффа и Эфтона, – сказала она, бросая в чемодан белье. – Если я понадоблюсь тебе в другое время, свяжись с любым телефонистом вдоль дороги и прикажи, если нужно, остановить поезд.
– «Комету»? – тихо спросил он.
– Да, черт возьми, «Комету»1
– Хорошо.
– Только обязательно звони, если будет необходимость.
– Ладно. Но не думаю, что придется.
– Мы справимся. Будем поддерживать связь по междугородному телефону, так же как, когда мы… – Она замолчала.
– …когда мы строили линию Джона Ганга? – спокойно Спросил Эдди.
Они молча обменялись взглядами.
Через некоторое время она спросила:
– Какие новости в строительных бригадах?
– Работа идет. Я получил телеграмму – как раз, когда ты вышла из кабинета. Нивелировочные бригады начали работать в районе Лорела, Канзас, и в районе Джаспера, Оклахома. Транспорты с рельсами находятся на полпути из Силвер-Спрингс. Все будет в порядке. Труднее всего было найти…
– Людей?
– Да. Тех, кто взял бы на себя руководство работами. Особенно трудно было на западном направлении, на участке Элджин – Мидленд. Все, на кого мы рассчитывали, исчезли. Я не мог найти никого способного взять на себя ответственность. Я даже попытался поговорить с Дэном Конвэем, но…
– Дэном Конвэем? – остановившись, переспросила Дэгни.
– Да, да. Я сделал попытку. Помнишь, как ему удавалось за день уложить пять миль полотна в тех местах? Конечно, я знаю, что у него есть основания ненавидеть нас черной ненавистью, но разве сейчас до того? Я разыскал его, он живет на ранчо в Аризоне. Я сам позвонил ему и попросил спасти нас… Дэгни, все может сорваться из-за этих пяти с половиной миль, а он самый лучший рельсоукладчик среди тех, кого я знаю! Я сказал, что прошу его выручить нас из милосердия, если возможно. По-моему, он меня понял. Он не разозлился. Ему было жаль отказывать нам, но иначе он не мог. Сказал, что прошлого не вернуть… Пожелал мне удачи. Думаю, он говорил искренне… Знаешь, я не думаю, что он один из тех, до кого добрался разрушитель. Я считаю, он сам сломался.
– Да, я согласна.
Эдди увидел выражение ее лица и сразу подтянулся.
– В конце концов мы нашли человека для руководства работами в Элджине, – сказал он, пытаясь придать своему голосу уверенность. – Не беспокойся, дорогу построят намного раньше, чем ты приедешь туда.
Он заметил в ее взгляде едва уловимый намек на улыбку. Она вспомнила, как сама часто говорила ему эти слова, и подумала о безнадежной храбрости, которой он пытался успокоить ее.
Эдди поймал ее взгляд, понял его смысл, и легкая улыбка на его губах смущенно попросила у нее прощения.
Он вновь обратился к своему блокноту, чувствуя злость на себя и понимая, что только что нарушил свою негласную заповедь: не осложняй ей жизнь. Не следовало заговаривать о Дэне Конвэе, вообще не стоило говорить о том, что напомнило бы ей об отчаянии, которое следовало бы испытывать. Эдди не мог понять, что с ним происходит; почему он вдруг дал такую слабину? Неужели от того, что они не в кабинете, а у нее дома? Это непростительно.
Дэгни продолжала говорить, а он слушал, не поднимая глаз от блокнота, и иногда делал краткие пометки. Он не мог позволить себе вновь взглянуть на нее.
Она распахнула дверцу шкафа, резким движением сдернула с вешалки костюм, быстро свернула его; ее голос продолжал четко и размеренно отдавать распоряжения. Эдди не поднимал глаз, ощущая ее присутствие только слухом: он слышал звуки быстрых движений и размеренный голос. Он понял, почему ему не по себе: он не хотел, чтобы она уезжала, не хотел вновь потерять ее после тех мгновений, когда они встретились. Но позволять себе грустить о разлуке, да еще тогда, когда ее присутствие в Колорадо жизненно необходимо, значило совершить предательство – впервые в его жизни. Эдди ощутил смутное опустошающее чувство вины.
– Распорядись, чтобы «Комета» останавливалась на узловых станциях каждого отделения дороги, – продолжала Дэгни, – а также о том, чтобы все управляющие отделениями подготовили для меня отчет о…
