Текст книги "ИЛИ – ИЛИ"

Автор книги: Айн Рэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

– Но Боже праведный, Клем! Это развяжет союзу руки для судебного процесса против нас в соответствии с уставом.

Мистер Уэзерби улыбнулся:

– Какой процесс? Висли позаботится об этом.

– Но послушайте, Клем, вы так же, как и я, знаете, что это не в наших силах.

Мистер Уэзерби пожал плечами: – Это вам решать.

– Но ради Бога, каким образом?

– Не знаю. Это ваша забота, а не наша. Ведь вам бы не понравилось, начни правительство советовать вам, как лучше руководить компанией?

– Конечно! Но…

– Наше дело – следить за тем, чтобы люди получали справедливую зарплату и были обеспечены транспортными услугами. Это зависит от вас. Конечно, если это вам не под силу…

– Я не говорил этого! – торопливо выкрикнул Таггарт. – Я не говорил этого!

– Хорошо, – любезно согласился мистер Уэзерби. – Мы знали, что вы способны найти решение.

Он смотрел на Таггарта, Таггарт – на Дэгни.

– Хотя это лишь мое соображение, – сказал мистер Уэзерби и откинулся на спинку кресла, благопристойно уходя от темы. – Просто идея, чтобы вы поразмышляли над ней.

Я ведь здесь гость. Я не хочу вмешиваться. Целью совещания было обсуждение ситуации с железнодорожными линиями компании, верно?

– Да, – вздохнул председательствующий. – А сейчас, если у кого-нибудь есть конструктивные предложения по поводу… – Он помолчал. Ответа не было. – Я полагаю, картина ясна. – Опять молчание. – Считаю, что мы не можем позволить себе эксплуатацию нескольких линий нашей компании… линии Рио-Норт в особенности… Поэтому от нас потребуются некоторые практические шаги…

– Я считаю, – неожиданно твердым голосом заявил бледный мужчина с усами, – что мы должны выслушать мнение мисс Таггарт.

Он подался вперед с лукавым ожиданием в глазах. Дэгни промолчала, лишь повернулась к нему. Он спросил:

– Что скажете, мисс Таггарт? – Ничего.

– Прошу прощения?

– Все, что я хотела сказать, вошло в доклад, который

Джим прочитал вам. – Она говорила спокойно, отчетливо и категорично.

– Но вы не дали никаких рекомендаций.

– Их нет.

– Но в конечном счете вы, являясь вице-президентом по грузовым и пассажирским перевозкам, жизненно заинтересованы в деятельности компании.

– Я не руковожу этой деятельностью.

– Но мы хотели бы выслушать вашу точку зрения.

– У меня нет соображений по этому вопросу.

– Мисс Таггарт, – настаивал он спокойным официальным тоном человека, отдающего распоряжение, – вы не можете не осознавать, что наши дороги работают в условиях тотального дефицита. Мы хотим, чтобы вы сделали их рентабельными.

– Каким образом? – Не знаю. Это ваше дело, а не наше.

– Я перечислила в своем докладе причины, которые делают это в настоящее время невозможным. Если я упустила что-нибудь из виду, пожалуйста, назовите что.

– Я не знаю. Мы рассчитываем, что вы найдете способ сделать это. Наши обязанности"заключаются в соблюдении интересов акционеров. Ваше дело – забота о прибыльности компании. Вам бы не понравилось, если бы мы сочли вас человеком, который не способен выполнять свою работу и…

– Я не способна выполнять свою работу.

Мужчина открыл рот, но не нашел, что сказать в ответ. Он смотрел на нее в замешательстве, не понимая, почему его тактика не имела успеха.

– Мисс Таггарт, – спросил мужчина в зеленом шарфе, – правильно ли я понял, что в своем докладе вы пришли к выводу, что линия Рио-Норт в критическом состоянии?

– Я пришла к выводу, что положение безнадежно.

– И что вы предлагаете? – Ничего.

– Не уходите ли вы от ответственности?

– Как вам кажется, чем вы здесь занимаетесь? – Она говорила ровным тоном, обращаясь ко всем сразу. – Вы рассчитываете, что я не скажу, что вся ответственность лежит на вас и что благодаря именно вашей чертовой политике мы попали в такое положение? Так вот, я вам это заявляю.

– Мисс Таггарт, мисс Таггарт, – с упреком в голосе умолял ее председательствующий, – в наших отношениях нет места для подозрений. Есть ли смысл искать сейчас виноватых? Не стоит ссориться из-за былых неудач. Мы должны сплотиться, чтобы помочь компании пережить жестокие испытания.

Седой мужчина с аристократическими манерами, который за все время не проронил ни слова, просто слушал с видом спокойного, но горького осознания бессмысленности происходящего, бросил на Дэгни взгляд, который можно было бы назвать сочувствующим, если бы у него самого осталась хоть капля надежды. Он сказал – достаточно громко, чтобы все услышали в его голосе едва сдерживаемое возмущение:

– Господин председатель, если мы намерены предпринять реальные меры, то я бы предложил обсудить ограничение скорости движения и длины составов. Это гибельный запрет. Его отмена не решит всех проблем, но это было бы огромным облегчением. В условиях жесточайшего дефицита подвижного состава и топлива преступное безрассудство отправлять составы из шестидесяти вагонов, хотя локомотив в состоянии тянуть девяносто, и тратить четыре дня на рейс вместо трех. Я предлагаю посчитать количество грузоотправителей, которых мы разорили, и районы, экономика которых подорвана в результате банкротств, дефицита и несвоевременных поставок. Тогда мы…

– И не думайте, – раздраженно вмешался мистер Уэзерби. – Даже не мечтайте об отмене. Мы сохраним ограничения любой ценой. Мы не будем вести никаких переговоров по этому вопросу.

– Господин председатель, – спокойно спросил седой мужчина, – я могу продолжить?

Председательствующий развел руками, по его лицу блуждала примирительная улыбка – свидетельство беспомощности.

– Не думаю, что это имеет смысл, – ответил он.

– Я думаю, следовало бы ограничиться обсуждением состояния линии Рио-Норт, – подхватил Джеймс Таггарт.

Последовала длинная пауза. Зеленый шарф повернулся к Дэгни.

– Мисс Таггарт, – спросил он грустно-осторожным тоном, – гипотетический вопрос: если оборудование Рио-Норт снять с этой линии, его было бы достаточно для обеспечения нормального движения по нашей трансконтинентальной магистрали?

– Да, это улучшило бы положение.

– Рельсы Рио-Норт, – заметил бледный мужчина с усами, – не имеют себе равных, таких нигде не купишь ни за какие деньги. Двести из трехсот миль пути изготовлены из металла, полученного от «Реардэн стил». Скажите, мисс Таггарт, можем ли мы позволить себе оставить эти велико– лепные рельсы на ветке, объем перевозок которой резко сократился?

– Вам судить.

– Позвольте задать вам вопрос. Будет ли полезна передача рельсов с Рио-Норт в распоряжение нашего магистрального пути, которому срочно необходим ремонт?

– Это было бы полезно.

– Мисс Таггарт, – спросил мужчина с дрожащим голосом, – считаете ли вы, что на Рио-Норт остались крупные грузоотправители?

– Тед Нильсен из «Нильсен моторе», больше никого.

– А что вы скажете, если мы используем средства, выделенные на эксплуатацию Рио-Норт, для смягчения финансового напряжения в оставшейся части нашей сети?

– Это было бы кстати.

– В таком случае, как вице-президент по грузовым и пассажирским перевозкам… – Он замолчал.

Дэгни ждала, глядя на него. Он спросил:

– Итак?

– О чем вы спрашивали?

– Я имел в виду… то есть, иначе говоря, будучи вице-президентом по грузовым и пассажирским перевозкам, не пришли ли вы к определенным выводам?

Дэгни поднялась из-за стола и осмотрела сидящих вокруг.

– Господа, – заявила она, – не знаю, зачем вы обманываете себя, думая, что если я оглашу решение, которое вы хотите принять, то буду ответственна за него. Видимо, вы полагаете, что если завершающий удар будет нанесен моим голосом, то я и окажусь главной соучастницей преступления, ведь вы знаете, что это будет последнее в ряду совершаемых многие годы преступлений. Я не представляю, чего вы можете добиться подобным самообманом, но не собираюсь подыгрывать вам. Последний удар за вами – как и все предшествующие.

Она повернулась, намереваясь уйти. Председательствующий поднялся и беспомощно произнес:

– Но, мисс Таггарт…

– Не надо, не вставайте. Пожалуйста, продолжайте дискуссию, проводите голосование без меня. Я воздержусь. Я буду присутствовать, если вам угодно, но только в качестве рядового сотрудника. Я не собираюсь разыгрывать другую роль.

Дэгни вновь отвернулась, но ее остановил голос седого мужчины:

– Мисс Таггарт, у меня неофициальный вопрос, личное любопытство. Не могли бы вы поделиться со мной своим мнением относительно будущего железнодорожной сети «Таггарт трансконтинентал»?

Она с пониманием посмотрела на него, ее голос смягчился:

– Я перестала думать о будущем вообще и железнодорожной сети в частности. Я намерена продолжать руководство движением до тех пор, пока это возможно. Я считаю, что это продлится недолго.

Дэгни отошла к окну, чтобы, стоя в стороне, дать им возможность продолжать совещание.

Она смотрела на город. Джим получил разрешение пользоваться электричеством на верхних этажах здания Таггарта. С высоты, на которой находился зал заседаний, город напоминал звездное небо, опрокинувшееся на землю; одиночные огни на верхних этажах сумрачных громад походили на звездочки, задержавшиеся на полпути к земле. Дэгни не прислушивалась к голосам за спиной. Она не знала, как долго отголоски их борьбы доносились до нее. Звуки толкали и кололи друг друга, стараясь спрятаться в общем шуме, – борьба шла не за то, чтобы отстоять свое мнение, а за то, чтобы вынудить невольную жертву защищать свое. Это был бой, в котором выигрывает проигравший.

– Мне кажется… Да, правильно. Я думаю… По моему мнению… Если предположить… Я не имею это в виду, но… Если мы рассмотрим этот вопрос с разных сторон… По-моему, это бесспорно… Мне кажется, это очевидно…

Дэгни не знала, кто это сказал, но прислушалась, когда кто-то произнес:

– …и поэтому я выношу предложение закрыть линию Джона Галта.

Интересно, подумала Дэгни, что заставило обладателя этого голоса назвать дорогу ее настоящим именем?

Это нужно было выдержать. Тебе уже было трудно и больно, и это тебя не остановило, думала Дэгни, но разве когда-нибудь было так невыносимо тяжело, как сейчас? Неважно. Это ощущалось по-разному, но в конце концов это просто боль, и она не остановила тебя, несмотря ни на что, ты не сдался, ты смело смотрел правде в глаза, и мне тоже придется быть мужественной. Ты боролся, и я вступлю в борьбу, ты сделал это, и я постараюсь… Она почувствовала, как в ее сознании рождаются слова клятвы. Прошло некоторое время, прежде чем Дэгни поняла, что обращалась к Нэту Таггарту.

Затем она услышала голос мистера Уэзерби:

– Одну минуту, друзья! А вы не забыли, что необходимо получить разрешение, прежде чем вы сможете закрыть ветку?

– Боже мой, Клем! – явно испугавшись, воскликнул Таггарт. – Я уверен, что никаких проблем не возникнет…

– Я не был бы так уверен. Не забывайте, что вы служите обществу и обязаны обеспечивать перевозку грузов, выгодно вам это или нет.

– Но вы же знаете, что это невозможно!

– Для вас закрыть эту дорогу благо. Это решает ваши проблемы, но что нам с этого? Таким образом вы оставляете практически без транспортных услуг такой район, как Колорадо. А вам известно, каково будет мнение общественности. Конечно, если бы вы дали Висли что-нибудь взамен, для равновесия, скажем, увеличили зарплату…

– Я не могу. Я дал слово Национальному железнодорожному союзу.

– Твое слово? Тогда поступай, как тебе нравится. Нам не хотелось бы давить на союз. Мы бы предпочли, чтобы все делалось добровольно. Но мы живем в тяжелое время, и трудно сказать, что произойдет дальше. Когда никто не застрахован от банкротства, когда налоговые поступления снижаются, мы могли бы, являясь держателями более чем половины облигаций «Таггарт трансконтинентал», потребовать выплаты по всем видам облигаций в течение шести месяцев.

– Что?! – воскликнул Таггарт.

– Или даже в более короткий срок.

– Но вы не можете сделать это! Господи, нет! Мы договорились об отсрочке на пять лет! Мы подписали соглашение, взяли обязательства! Мы рассчитывали на это!

– Обязательства? Ты старомоден, Джим. Нет никаких обязательств, кроме тех, что диктуются потребностью момента. Первые владельцы этих облигаций тоже рассчитывали, что они будут оплачены.

Дэгни расхохоталась. Она не могла остановиться, не могла сдержать смех, не хотела упускать предоставившуюся ей возможность отомстить за Эллиса Вайета, Эндрю Стоктона, Лоуренса Хэммонда и других. Едва сдерживая смех, она произнесла:

– Благодарю вас, мистер Уэзерби!

Мистер Уэзерби удивленно поднял на нее глаза.

– Да? – холодно спросил он.

– Я знала, что нам придется так или иначе платить по этим облигациям. И время пришло.

– Мисс Таггарт, – строго сказал председательствующий, – не кажется ли вам, что ваше предположение бессмысленно? Разговор о том, что бы произошло, поступи мы так, а не иначе, не что иное, как теоретическое предположение. Мы не можем увлекаться теоретизированием, нам приходится иметь дело с практической стороной проблемы.

– Правильно, – согласился мистер Уэзерби. – Именно это вам необходимо – практичность. Мы предлагаем простой обмен. Вы делаете что-то для нас, мы – для вас. Вы поднимаете зарплату, мы разрешаем закрыть линию Рио-Норт.

– Хорошо, – задохнувшись, выдавил из себя Джеймс Таггарт.

Стоя у окна, Дэгни слушала, как они голосовали по этому решению. Она услышала, как объявили, что линия Джона Галта будет ликвидирована через шесть недель, то есть тридцать первого марта.

Она подумала, что должна продержаться – несколько мгновений, потом еще. Она должна делить время на отрезки. Потом ей станет легче. «Ты переживешь это».

На первые несколько мгновений она поставила перед собой задачу надеть пальто и первой покинуть помещение.

Следующим заданием было спуститься в лифте сквозь все огромное безмолвное здание «Таггарт трансконтинентал». Потом нужно пересечь темный цокольный этаж.

На полпути через вестибюль она остановилась. Человек, стоявший в вестибюле, опершись о стену, явно кого-то ждал; он ждал ее, так как смотрел прямо на нее. Она не сразу узнала его, потому что не сомневалась, что тот, чье лицо она увидела, не мог находиться здесь в такой час.

– Привет, Слаг, – мягко сказал он.

Она ответила, стараясь обрести обычную сдержанность:

– Привет, Фриско.

– Ну как, они в конце концов прихлопнули Джона Галта? Дэгни старалась поместить этот миг в упорядоченную цепочку времени. Ответ Дэгни был связан с настоящим, но ее лицо было таким же серьезным, как тогда на холме у Гудзона, когда Франциско понял бы все, что этот вопрос означал.

– Как ты узнал, что они собираются сделать это сегодня вечером? – спросила она.

– Еще несколько месяцев назад стало ясно, что это будет следующий шаг, который они сделают на первом же заседании.

– Зачем ты пришел?

– Чтобы узнать, как ты к этому отнесешься.

– Тебе смешно?

– Нет, Дэгни, мне не хочется смеяться.

Она не заметила на его лице ни малейшего намека на веселье и поэтому сказала доверительно:

– Я не знаю, как к этому отнестись.

– Я знаю.

– Я ждала, я знала, что они так поступят. Сейчас главное… – Она хотела сказать «пережить этот день», но сказала по-другому: -…закончить все дела.

Он взял ее за руку:

– Пойдем куда-нибудь выпьем.

– Франциско, почему ты смеешься надо мной? Ты всегда смеялся над этой дорогой.

– Я посмеюсь… завтра, когда увижу, как ты работаешь, завершая все дела. Не сегодня.

– Почему нет?

– Ну, хватит. Ты не в состоянии говорить об этом.

– Я… – Она хотела возразить, но согласилась: – Да, думаю, ты прав.

Он вывел ее на улицу, и она заметила, что молча подчиняется спокойному ритму его шагов, чувствуя, как ненавязчиво, но крепко он сжимает ее руку. Он жестом остановил проезжавшее мимо такси, придержал для Дэгни дверцу. Она ни о чем не спрашивала, подчинившись его воле, она чувствовала облегчение, как пловец, отдавшийся на волю волн. Вид уверенного мужчины стал для нее спасательным кругом, брошенным, когда она оставила всякую надежду. Ей сделалось легко не потому, что она отказалась от ответственности, а потому, что перед ней был человек, способный переложить ответственность на свои плечи.

– Дэгни, – сказал он, наблюдая за движущимся за окном автомобиля городом, – подумай о человеке, который сделал первую мостовую ферму из стали. Он знал, о чем думает, к чему стремится. Он не говорил: «Мне кажется» и не подчинялся тем, кто говорил: «По моему мнению».

Она с удовольствием рассмеялась, удивившись его проницательности. Он догадался, в каком болезненном состоянии она пребывала, – ей казалось, что под ногами у нее трясина, из которой необходимо выбраться.

– Посмотри вокруг, – сказал он. – Город – это застывшее мужество. Мужество людей, которым пришлось думать о каждом болте, заклепке, электрогенераторе, нужных для строительства. Мужество сказать не «мне кажется», а «это так», отвечая за свои слова головой. Ты не одинока. Эти люди существуют. Они были всегда. Были времена, когда люди сидели в пещерах, бессильные перед надвигающейся эпидемией или ураганом. Способны ли члены совета директоров вывести людей из пещер и привести их сюда? – Он показал рукой на город.

– Разумеется, нет!

– Вот тебе и подтверждение того, что есть люди другой породы.

– Да, – горячо откликнулась Дэгни. – Ты прав!

– Тогда думай о них и забудь про свой совет директоров.

– Франциско, где сейчас эти люди, люди другой породы?

– Сейчас они не нужны.,

– Они нужны мне. О Боже, как они нужны мне!

– Когда они тебе действительно понадобятся, ты их найдешь.

Он не спрашивал о линии Джона Галта, и Дэгни молчала, пока они не сели за стол в слабо освещенном зале и она не увидела бокал в своей руке. Она не заметила, как они сюда попали. Это было тихое дорогое заведение, похожее на тайное убежище, она видела блестящий столик, на котором лежала ее рука, кожаную обивку кресла в зеркале у себя за плечами и нишу, отгороженную синим стеклом, которое отделяло их от веселья или страдания, которые принесли сюда другие. Франциско облокотился на стол, наблюдая за ней, и она почувствовала себя так, словно обрела опору в спокойном внимании его взгляда.

Они не говорили о железной дороге, но Дэгни неожиданно сказала, посмотрев на содержимое своего бокала:

– Я вспомнила о том вечере, когда Нэту Таггарту сказали, что он должен остановить строительство моста. Того самого моста через Миссисипи. Ему катастрофически не хватало денег, люди боялись этого моста, они называли его авантюрой. Утром ему сообщили, что пароходные компании подали на него в суд, требуя снести мост, являвшийся угрозой общественному благосостоянию. Три уже возведенных пролета зависли над рекой. В тот же день толпа местных жителей ворвалась на стройплощадку и подожгла деревянные леса. Рабочие ушли, потому что одним было страшно, других подкупили владельцы пароходов, но большинство из-за того, что хозяин вот уже несколько недель не платил жалования. В тот день он получил известие, что те, кто подписался на акции железной дороги «Таггарт трансконтинентал», отказались от них. К вечеру к нему явилась комиссия, представляющая два банка, которые были его последней надеждой. Это происходило на строй– площадке возле реки, в старом железнодорожном вагоне, где он жил; дверь была открыта, и сквозь нее виднелись почерневшие развалины, остатки лесов еще дымились над искореженными стальными конструкциями. Он договорился с банками о кредите, но контракт не был подписан. Комиссия посоветовала ему отказаться от строительства, потому что процесс все равно будет проигран, мост постановят снести, прежде чем он успеет его достроить. Если он откажется от строительства и согласится переправлять пассажиров через реку на баржах, как делали другие железнодорожные компании, контракт будет подписан и он получит деньги на прокладку дороги на запад от противоположного берега, если же нет, то кредита не будет. «Каков ваш ответ?» – спросили его. Он не сказал ни слова, порвал контракт, отдал его им и вышел из вагона. Он пошел к мосту и двинулся вдоль пролетов к последней ферме. Встал там на колени, взял в руки инструменты, которые оставили рабочие, и начал счищать гарь со стальной конструкции. Главный инженер видел его с топором в руке, одного над широкой рекой, солнце садилось за его спиной на западе, где должна была пролечь его железная дорога. Он работал всю ночь. К утру у него был готов план, он решил найти верных людей с независимым мышлением и убедить их собрать деньги и продолжить строительство.

Она говорила тихим ровным голосом, глядя на свет, отражавшийся от поверхности жидкости; ее пальцы вращали ножку бокала. Она не выставляла напоказ свои чувства, но в ее голосе слышалась напряженная монотонность молитвы:

– Если он смог пережить ту ночь, какое право жаловаться имею я? Какая разница, как я себя чувствую сейчас. Он построил тот мост. Я должна сохранить компанию ради его памяти. Я не могу допустить, чтобы все кончилось, как с мостом «Атлантик саузерн». Мне кажется, он знал, что, если я допущу это… он знал об этом, когда стоял один над рекой… Нет, это бессмыслица, но я думаю, любой, кто знает, что чувствовал Нэт Таггарт той ночью, способен понять это. Я предам его, если допущу это… Я не сдамся.

– Дэгни, что бы делал Нэт Таггарт, будь он жив?

Она ответила, горько усмехнувшись:

– Он не продержался бы и минуты! – Потом поправила себя: – Нет, он бы выдержал. Он нашел бы способ бороться с ними.

Как? "

– Не знаю.

Она заметила, с каким осторожным и напряженным вниманием он взглянул на нее, наклонившись поближе:

– Дэгни, у тебя в совете нет равных Нэту Таггарту, правда? Он вышел бы победителем в любой схватке, у них же нет и тысячной доли его ума, воли и силы.

– Нет, конечно, нет.

– Так почему в истории человечества такие, как Нэт Таггарт, создавали и покоряли мир, но всегда уступали членам совета?

– Я… я не знаю.

– Как могут люди, которые боятся определенно высказаться насчет погоды, бороться с Нэтом Таггартом? Как они могут отнять у него его достижения, если он решился бы защищаться? Дэгни, он боролся любыми средствами за исключением основного. Они бы не победили, если бы он, он и все мы, не отдали им мир.

– Да. Ты отдал им мир. Эллис Вайет отдал. Кен Денег-rep. Я – не отдам.

Он улыбнулся:

– Кто построил для них железную дорогу Джона Галта? Франциско увидел, как Дэгни сжала губы, он знал, что его вопрос ударил по открытой ране. Все же она тихо ответила: -Я.

– Для того, чтобы все закончилось именно так?

– Для людей, которые не шли до конца, не хотели бороться и сдались.

– Разве ты не понимаешь, что по-другому кончиться и не могло?

– Нет.

– Сколько ты можешь терпеть эту несправедливость?

– Столько, сколько смогу бороться.

– Что ты будешь делать сейчас? Завтра?

Глядя прямо ему в глаза, со скрытой гордостью, которая подчеркивала ее спокойствие, Дэгни сдержанно сказала:

– Начну ломать.

– Что?

– Линию Джона Галта. Буду ломать ее своими руками, своим умом. Подготовлю все к закрытию, затем разрежу рельсы на куски и укреплю ими магистраль. Работы много. Это займет меня. – Ее голос едва заметно изменился, выдавая волнение. – Знаешь, я с нетерпением жду этого. Я рада, что должна сделать это сама. Нэт Таггарт работал всю ночь – чтобы занять себя делом. Не все так плохо, пока есть что делать. И я буду знать, что спасу этим по крайней мере основной путь.

– Дэгни, а если бы тебе пришлось разбирать магистраль? – Он говорил очень тихо, и ей стало любопытно, что заставило ее подумать, будто от ее ответа может зависеть его судьба.

Она без колебаний ответила:

– Тогда пусть меня переедет последний поезд. – И добавила: – Нет, это просто жалость к себе. Я этого не сделаю.

Он мягко сказал:

– Не сделаешь. Но хотела бы. -Да.

Он улыбнулся и отвел взгляд. Это была страдальческая улыбка. Он смеялся над собой. Дэгни подумала – почему она так уверена в этом? Его лицо было хорошо знакомо ей, она всегда знала, что он чувствовал, даже если не догадывалась о причинах его настроения. Так же хорошо, как лицо, ей было знакомо его тело, она все еще помнила его, ощущала под одеждой Франциске, который находился в нескольких футах от нее в тесной близости кабинки. Он повернулся к ней, и неожиданная перемена в его глазах подсказала ей, что он знал, о чем она думала. Он отвел взгляд и поднял бокал:

– Итак, за Нэта Таггарта.

– И за Себастьяна Д'Анкония? – спросила она и тут же пожалела, так как это прозвучало иронически, чего она не хотела.

Дэгни заметила в его глазах странную веселую ясность, и он, улыбнувшись со скрытой гордостью, подчеркивавшей твердость его слов, ответил:

– Конечно, и за Себастьяна Д'Анкония.

Ее рука дрогнула, и несколько капель пролилось на квадратик бумажной салфетки, лежавшей на темном блестящем пластике стола. Она наблюдала, как он одним движением опустошил бокал, – резкое движение его руки напомнило Дэгни жест при принесении торжественной клятвы.

Неожиданно Дэгни подумала, что он пришел к ней впервые за двенадцать лет.

Он вел себя так, будто уверенно руководил собой и передавал ей свою уверенность, чтобы к ней вернулось самообладание. Он даже не дал ей времени подумать, почему они здесь и вместе. У Дэгни возникло необъяснимое чувство, что он потерял свою власть над ней. Некоторое время оба молчали, она смотрела на его лоб, скулы и губы, он сидел, отвернувшись от нее. Но она знала, что он пытался вновь обрести что-то утраченное.

Дэгни недоумевала, чего он хотел добиться сегодня вечером, и вдруг подумала, что он, видимо, добился своего: помог ей пережить самое худшее, спас ее от отчаяния, дал понять, что живой разум услышал и понял ее. Но зачем ему это нужно? Почему он заботится о ней в час отчаяния после долгих лет мучений, на которые обрек ее? Зачем ему знать ее отношение к гибели линии Джона Галта? Она вспомнила, что не спросила об этом, встретив его в вестибюле здания «Таггарт трансконтинентал».

Именно это их связывало: она бы не удивилась, приди он в момент, когда нужен ей больше всего, и он всегда знал, когда нужен. В этом крылась опасность: она будет доверять ему, даже зная, что эта вера приведет ее в западню, помня, что он всегда предает тех, кто доверяется ему.

Франциско сидел, опершись скрещенными руками на стол, и смотрел прямо перед собой. Не поворачиваясь в ее сторону, он неожиданно сказал:

– Я думаю о тех пятнадцати годах, которые Себастьян Д'Анкония ждал любимую женщину. Он не знал, увидит ли ее вновь, выживет ли она… будет ли ждать его. Он знал, что

93ак. 7 она не выдержит его борьбы, и не мог позвать ее к себе, пока эта борьба не закончится. Он ждал, заменив любовью надежду, на которую не имел права. Когда он перенес ее через порог своего дома в качестве первой в Новом Свете сеньоры Д'Анкония, он понял, что борьба закончилась, -они были свободны, ничто не угрожало ей и не могло причинить боль.

В дни их пылкого счастья Франциско никогда не давал ей понять, что хотел бы видеть ее сеньорой Д'Анкония. Дэгни задумалась, знает ли она, что она значит для него. При этой мысли она внутренне содрогнулась; она не верила, что все услышанное ею могло быть правдой, – – прошедшие двенадцать лет свидетельствовали о другом. Она думала, что это очередная хитрость.

– Франциско, – твердо спросила она, – что ты сделал с Хэнком Реардэном?

Он удивился, что она вспомнила это имя в такой момент. – А что такое? – спросил он.

– Он говорил мне, что ты единственный человек, который ему нравится. Но когда мы виделись в последний раз, он сказал, что готов убить тебя.

– Он сказал почему? -Нет.

– Он ничего не рассказал тебе?

– Нет.

Она увидела, как Франциско странно улыбнулся, – это была улыбка, вобравшая в себя грусть, благодарность и обожание.

– Я предупредила его, что ты можешь причинить ему вред, когда он сказал, что ты единственный, кто ему по душе.

Его ответ был подобен неожиданному взрыву:

– Он единственный человек, за которого я отдал бы жизнь. За одним исключением.

– Каким исключением?

– За исключением человека, которому я отдал жизнь!

– Что ты хочешь сказать?

Он молча покачал головой, словно уже сказал больше, чем хотел.

•

– Что ты сделал Реардэну?

– Расскажу в другой раз. Не сейчас.

– Ты всегда так поступаешь с теми, кто тебе дорог?

Он посмотрел на нее с улыбкой, в которой сквозили невинность и страдание.,

– Знаешь, – мягко сказал он, – я мог бы сказать, что так поступают со мной они. – И добавил: – Но не скажу. Я действовал самостоятельно и осознанно. – Он встал. -Может, пойдем? Я отвезу тебя домой.

Она поднялась, и он помог ей надеть пальто, длинное и просторное. Его руки помогали одежде закутать ее тело. Она ощутила, что его руки задержались на ее плечах, хотя он не хотел, чтобы она это заметила.

Она оглянулась. Он очень спокойно и пристально смотрел на стол. Поднимаясь, они уронили салфетки, и Дэгни увидела вырезанную на пластике стола надпись. Ее пытались стереть, но безрезультатно, похоже, ее процарапал от отчаяния какой-то пьяница: «Кто такой Джон Галт?»

В приступе ярости она швырнула салфетку на стол, чтобы закрыть эти слова. Франциско усмехнулся:

– Я могу ответить. Я-то знаю, кто такой Джон Галт.

– Неужели? Каждый говорит о нем, но все по-разному.

– Все, что рассказывают, – правда.

– Ну а ты что скажешь? Кто он?

– Джон Галт – это Прометей, изменивший свое решение. Веками его терзали орлы в наказание за то, что он принес людям огонь богов. Теперь он сбросил оковы и отнял огонь – до тех пор, пока люди не прогонят орлов.

Круто огибая горные склоны Колорадо, лента шпал тянулась вдоль гранитных стен. Дэгни шла по дорожному полотну. Она держала руки в карманах пальто, взгляд ее был устремлен вдаль. И только необходимость ступать в промежуток между шпалами напоминала, что она шла по железнодорожному полотну.

Хлопья серой ваты, которые нельзя было назвать ни туманом, ни тучами, неопрятными комками висели между небом и горами, отчего небо походило на старый матрас, содержимым которого заполнялось пространство между горными вершинами. Затвердевший снег, которым была покрыта земля, не походил ни на зимний, ни на весенний.

В воздухе висела пелена сырости, и Дэгни время от времени ощущала, как что-то похожее на лед кололо ее лицо, но это был не дождь и не снег. Казалось, погода боится занять определенную позицию и уклончиво придерживается середины. Она подумала, что такая погода понравилась бы совету директоров. Свет с трудом пробивался сквозь пелену, и Дэгни не была уверена, день сейчас или вечер. Было тридцать первое марта – единственная неизбежная определенность.

В Колорадо она приехала вместе с Хэнком Реардэном, чтобы купить хоть какое-нибудь оборудование, которое еще можно было найти на закрытых заводах. Поездка походила на поспешный осмотр изношенного корпуса тонущего корабля перед тем, как он исчезнет в пучине. Можно было поручить дело подчиненным, но Дэгни и Реардэн поехали сами, движимые неосознанной силой; они не устояли перед желанием присутствовать при отправлении последнего поезда. Невозможно не отдать последние почести на похоронах, даже сознавая, что тем самым мучаешь себя.