Текст книги "Золотая печать"

Автор книги: Айдын Шем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Не дожидаясь ответа, призрак ободряюще улыбнулся. И Камилл смотрел со светлой радостью в сердце, как удаляется его маленький братишка, на ангела похожий.

Утром в компании друзей Камилл ничем не выдал испытываемое им внутреннее волнение от услышанного ночью. Весь день гости провели вместе, разъехались по домам только к вечеру. Камилл опять заночевал во дворе. В эту ночь призраки к нему не являлись.

После завтрака Камилл обратился к Шамилю с удивившей того просьбой.

– Шамиль, ты знаешь деревню Тав-Бадрак?

– Хорошо знаю, – отвечал Шамиль. – Там мой родственник домик купил, тоже живет без прописки. Если хочешь, съездим к нему.

– Да, мне нужно обязательно побывать в Тав-Бадраке, – спокойно произнес Камилл.

Шамиль не стал спрашивать зачем, мол, тебе понадобилось туда: надо значит надо.

Но после того как выпили кофе в доме у шамилевского родственника Абдувели, Камилл шепотом попросил Шамиля отвезти его теперь на окраину деревни и там оставить одного, тот сначала не понял.

– Зачем тебе это?

 Потом его озарила догадка:

– У тебя детские воспоминания, наверное! Ты в детстве здесь бывал?

– Да, бывал, – ответил Камилл и добавил: – Ты меня оставишь, а сам поезжай домой. Я там задержусь. А если что, так переночую у Абдувели. До Старого Крыма доберусь сам.

Шамиль, естественно, не стал отговаривать московского гостя от странных намерений, но был в полном недоумении.

…Шамиль вывез Камилла из деревни, проехал по узкой дороге над ущельем и высадил у тропы, уходящей в гору.

– Так надо, – улыбнулся Камилл своему товарищу. – Ты поезжай назад, я не знаю, когда освобожусь. Жди меня, я думаю, к вечеру или же уж завтра.

Камилл шел по неотчетливой тропе, окруженной начинающей увядать луговой растительностью. Тропа становилась все круче. Слева появились группы одичавших фруктовых деревьев, что указывало на то, что здесь была в прошлые годы татарская деревушка. Помнит ли кто-нибудь из ныне живущих ее название, не погибли ли в том страшном сорок четвертом году все ее обитатели, как и те, кто ходил когда-то к ним в гости из других селений?

Каждый крымский татарин – и старый, и молодой – при этих мыслях, навеянных своими воспоминаниями или рассказами старших, оказывается полностью захваченным чувством неотомщенного горя, чувством причастности к судьбам всех своих соплеменников, единением с крымской землей, с крымской историей. Нет, не восхищение майскими ландшафтами крымского нагорья охватило Камилла! Он будто бы ощущал всех предков своего народа, когда-либо проходивших вот между этими камнями, наблюдавших неспешный полет горных орлов над невидимой отсюда вершиной, любовавшимися вот этой высокой скалой, красиво выделяющейся на фоне бирюзового неба.

Горные дороги эти никогда не были многолюдными, но протяженным было время, вместившее в себя множество людских поколений. И такое наслоение веков и тысячелетий создало Камиллу, потомку всех племен, когда-либо населявших эти горы, ощущение того, что сейчас он не один на этом склоне, а окружен сотнями мужчин, женщин, детей, счастливых в своем неведении будущей горькой судьбы своей родины.

Луговая тропинка, между тем, оборвалась перед стеной зарослей кизила, фундука и дикой груши. Камилл стоял, осматриваясь, в надежде найти проход в плотном переплетении ветвей. И он увидел этот проход, который по мере приближения к нему становился шире. Да, скрытая тропа, о которой упомянул его братишка, открылась ему, и он пошел по ней. Камилл вспомнил об упомянутом малышом бронзовом кольце и, приглядевшись, действительно различил на покрытой наростами разноцветных лишайников поверхности возвышающейся над округой скалы потемневшее большое металлическое кольцо, неведомо кем и неведомо для чего притороченное здесь. Пройдя с десяток шагов, он обернулся – не закрывается ли за ним проход в этой чаще? Нет, расширившаяся тропа, на которой солнечные лучи, пробивающиеся сквозь невысокую крону горных крымских деревьев, оставляли неподвижные блики, не давала повода для беспокойства.

Какая встреча ожидала его впереди?

Он оказался в местности, где лесные заросли закончились и громоздились скалы, окруженные высокими травами. Теперь он шел наугад, по наитию. Он обошел большой плоский черный камень, поверхность которого была покрыта маленькими и большими спиралеобразными рисунками – наверное, это были следы окаменевших древних подводных кораллов. Не удержавшись, он провел рукой по шершавой поверхности камня. И в этот момент он явственно услышал многоголосое ржанье конского табуна. Холодок от мистического страха пробежал по его спине. Он остановился и взглянул на сияющее в небе солнце. «Вроде бы призрачные кони, о которых рассказывал Керим, балуются по ночам» – подумалось ему. Однако ржание табуна ему не послышалось, оно было въяве. «Как же так?» – Камилл опустился за камнем на корточки и тревожно оглядывался. «Да, сейчас яркий день, но где-то эти голубые мустанги укрываются же в горах?» – эта мысль отнюдь не была успокаивавшей.

Но с другой стороны, рассудил Камилл, он здесь по чьему-то доброму призыву. Поэтому вряд ли эти призрачные кони, даже если он набредет на них, причинят ему вред, не так ли?

Эти рассуждения несколько успокоили его, и он поднялся на ноги и уже хладнокровно огляделся. Дальше его путь к загадочной встрече мог проходить только по некрутой кремнистой осыпи меж двух обточенных ветрами белых скал. «Здесь, несомненно, конец моего пути» – подумал он, и, вспомнив последние абзацы таинственной рукописи, улыбнулся: «Я, пожалуй, тоже не останусь здесь, а вернусь, чтобы еще разок прокатиться по жизни». И он смело пошел по осыпи вверх.

Обойдя скалу, Камилл увидел за ней вход в пещеру и сидящего перед входом на толстом войлочном ковре улыбающегося старца, хрупкого и длиннолицего. Редкая белая борода спускалась на его грудь, одет он был в застегнутую до шеи серую рубаху из плотной ткани, поверх которой надета была шерстяная безрукавка. Это был старик-отшельник, рассказ о котором Камилл слышал от своей бабушки еще в далеком детстве.

– Отур огълум, – произнес старик чистым высоким голосом. – Садись, сынок.

И указал на брошенные на войлок подушки с истертым золототканым рисунком.

Камилл приблизился к старцу и, наклонившись, взял кисть его правой руки для поцелуя. Затем, не произнося ни слова, сел на указанное ему место.

Пахло свежим сеном и какими-то травами. Камилл огляделся. Внутри широкого входа в пещеру видна была кладка из камней – там было жилище старика-отшельника. Под сенью пещеры у стены стояла поленница из аккуратных маленьких брусков. Рядом с местом, где сидел старец, краснели в большом бронзовом мангале горячие угли. Старик поставил на стоящий над углями треножник джезву на длинной ручке и обратился к гостю.

– Я Эвлия Хаджи, – произнес он ласково. – Я пригласил тебя, чтобы ты смог задать мне вопросы. А я отвечу на те из них, на которые имею право отвечать.

– Я знаю о вас, почтенный Эвлия Хаджи, – наклонив голову, вымолвил Камилл, потом поправился: – Народ помнит о вас, дорогой Ходжа.

– Надо, чтобы народ наш не забывал о Всевышнем, – мягко отвечал Ходжа, – а я лишь служитель Его.

Он снял джезву с огня, подсыпал в нее каких-то трав и провел быстро над угольями. Потом достал из деревянного сундучка маленькие чашки из тонкой керамики и разлил в них напиток.

– Этот настой из крымских трав не хуже юнаньского чая, – Эвлия Хаджи протянул чашечку гостю.

Разговор шел, конечно, по-татарски.

Камилл пригубил горячий напиток, признал его превосходным и маленькими глотками допил до конца. После этого он обратился к старому отшельнику:

– Ходжа, у меня много вопросов. События недавних лет обогатили мой опыт, но не прибавили мне мудрости. Странные события, противоречащие пониманию мира в обществе, в котором живет современный человек.

– Расскажи, сын мой, об этих событиях, – ответствовал святой отшельник.

Камилл ненадолго задумался, потом произнес:

– Я в начале хотел бы спросить о конях-призраках, появившихся в Крымских горах. Я сам их не видел, но мне о них рассказал мой друг. Сегодня же, на подходе к вашему жилищу, я слышал ржание табуна.

– Да, – отвечал отшельник, – в горах Крыма уже много лет как появились голубые призрачные кони. С некоторых пор до этого в горах жили только одичавшие лошади, которые паслись на склонах днем, а ночью отдыхали. А эти призраки спускаются вниз по ночам, а днем прячутся в ущельях. Да, их становится все больше, и они активны, словно ждут какого-то сигнала для действия, и они опасны для людей.

Эвлия Хаджи сделал паузу. Камилл молча ждал продолжения.

– Не по прямому велению Аллаха появились эти тайные посланники неведомого, – продолжил старик. – Но все, что происходит, происходит не без Его извечного всеведения. В твердь земную уходит прах животных, чьи тела вскормлены были ею. И хотя животным не дана вечная душа, фантомы их могут надолго оставаться в наземном мире. Голубые кони, обитающие нынче в Крымских горах, вышли из земли, как выходят порой из нее голубые огоньки. Этих призраков земля исторгает из себя в муках, и не принимает их назад, отторгает их.

Камилл запоминал каждое слово старца.

– Быстроногие скифские и кыпчакские предки этих коней, – продолжал Эвлия, – прославились в прошлом во всех сопредельных княжествах, и их потомки, оставшись без прежних своих хозяев, не могут успокоиться и после гибели. Тайна эта бездонна… Мне дано только знать, что тогда погаснут, истают эти голубые фантомы, когда на Полуострове закончится власть лживых и злобных людей.

Так говорил Эвлия Хаджи с нескрываемой тревогой.

Тревога святого отшельника передалась и Камиллу, который и без того был в напряженном состоянии.

– Ходжа, а не являются ли эти знамения предвестниками Ахырзамана, Конца Света? – спросил он.

– Нет, сын мой. До Ахырзамана столько лет, сколько люди еще не прожили на этой планете.

– Почему же эти знамения не появлялись в прежние века, в прежние тысячелетия! Ведь тоже немало злодеяний творилось и в Крыму, и в других странах! – воскликнул Камилл.

– Появлялись, но только не в Крыму. В Крыму тогда проживал исконный народ, хоть и трудно, но проживал, – спокойно отвечал Эвлия Хаджи. – А в Ассирии, уничтожавшей народы, и в Древнем Риме, тоже известном своей жестокостью к побежденным, призраки появлялись. О чем свидетельствую.

Эвлия сделал паузу, во время которой Камилл с нескрываемым трепетом воззрился на этого человека. Кто он? С каких пор обитает на грешной нашей земле?

Эвлия вроде бы не заметил беспокойства, отобразившегося на лице его посетителя, он продолжал:

– На пиру тирана Валтасара появился перст, начертавший на стене огненные слова возмездия не только правителю, но и всей его державе – так и случилось. В Древнем Риме ясным днем вдруг ожили каменные изваяния и зашагали по городу. В стародавние времена знамения проявлялись явно, ибо восприятие мира людьми было упрощенным, бесхитростным. Уже в девятнадцатом веке знамения стали символическими, завуалированными. Ныне же знаки судьбы могут замечать лишь редкие наблюдатели, даже если эти знаки лично к ним и не относятся.

Речь старого крымского святого вдруг стала классически строгой, речью университетского профессора. Камилл, в памяти которого промелькнул образ Финна, впитывал значения слов и понимал, что не должен упустить ни единой мысли, явленной в этой тайной пещере сегодня.

 – Почему же в наше время эти знамения происходят в Крыму, а не в имперской столице? – произнес Камилл, когда старец сделал паузу.

– А я спрошу тебя: что ты знаешь о том, что происходит в московском Кремле?

Довод был неопровержимый.

Когда старец надолго замолчал, Камилл решился задать другой вопрос.

– Ходжа, мне довелось обращаться с небывалой ртутью красного цвета. Ее поведение и обстоятельства, при которых она открылась мне в земной глубине, заставили меня усомниться во внушенной мне моим образованием картине мира.

Он кратко рассказал старцу то, что мы уже знаем о красной ртути. Не скрыл и свои отвергнутые впоследствии планы использовать красную ртуть как взрывчатку. И завершил свой рассказ вопросом:

– Кто и зачем вдруг показал людям это неестественное вещество? Знамением чего являются эти явления?

– О происхождении этих знамений мне ничего не известно, – отвечал Эвлия, разливая по чашкам напиток из джезвы, – ибо если я что-то и ведаю, то только малую часть того, что исходит от Аллаха. И я только могу сказать, что не от Всевышнего и те призраки, и красная ртуть. Стихии земли порождают их. И ты правильно поступил, отказавшись от деяния возмездия. Ибо возмездие злодеям не дело человеческих рук.

Не все было для Камилла понятно в этом последнем утверждении, которое смыкалось с уже слышанном от Финна, но он не имел благих аргументов для возражения.

– Язык судьбы сложен. Всевышний не изъясняется с нами языком уличной гадалки.

Но неожиданно для себя он сложным образом сформулировал свой следующий вопрос:

– Не находятся ли, Ходжа, голубые кони и красная ртуть на противоположных концах противостояния добра и зла?

– Возможно, что голубые кони и красная ртуть из противостоящих сил, – был ответ. – Есть мир светлых стихий, и есть мир темных стихий. Но и светлые стихии неразумны, потому и не милостивы. А темные стихии и вовсе враждебны человеку. Только Аллах может повелевать неразумными стихиями.

Пригубив из чашки, Эвлия продолжал:

– Да, в своем естественном состоянии стихии активны и не разборчивы. Бог оставил стихиям их силу и волю.

Однако если Бог повелит, то и огонь не жжет.

Стихии покорствуют Богу и сдерживают свою необузданность. Так воды океана по своему естеству без злобы заглатывают людей. Но по велению Аллаха воды расступились, чтобы пропустить людей, которых вел пророк Муса.

Откуда появились голубые призраки коней?

Если не слышен на перекрестках знакомый говор,

если не раздается у родников и колодцев девичий смех,

если не растекаются по долинам и не отражаются эхом от окрестных гор древние мелодии,

если исчезает бережное и любовное отношение к садам и лугам,

если вырубаются виноградники,

если недобрые люди пьянствуют и сквернословят в городах и селах,

– то стихии бунтуют, их возмущение воспринимается и камнями, и водами, и растениями, и животными.

От недобрых сердец веет холодом. Холод этот приманивает холодных призраков, и голубые кони проносятся ночами сквозь стены жилищ – и горе, горе.

Эвлия Хаджи продолжал, изрекая то, что считал нужным, и завершил четко прозвучавшими словами:

– Сам Аллах не насылает на людей слепую беду. Всевышний не наказывает поспешно и не вознаграждает торопливо.

Наступило молчание, во время которого Камилл вникал в суть услышанного.

– Эвлия-оджа, – решился Камилл после паузы на очередной вопрос, – многие видят в небе над Крымом некий «черный узел». Что это такое и не представляет ли он опасность для жителей Крыма?

– Нет, этот посланник Темного мира уже не опасен для людей, – отвечал Эвлия. – Къара дюгюм бошады, Кунешнинъ алтын нурлары Къырымнынъ адамларыны, топрагъыны ве сувларыны белялардан азат этерлер. Черный узел ослабел, золотые струи Солнца защитят людей, землю и воды Крыма от черной злобы.

В пещере вновь наступило молчание, затем Камилл услышал следующие слова святого:

– Темный мир, – говорил Эвлия, – ищет зазубрины, чтобы зацепиться, не сгинуть совсем. На возрождение хоть в малой части Вселенной у него нет никаких надежд, но застрять обманом в душах хотя бы небольшой части людей – это для него большой успех. Хотя бы на недолгое время, ибо торжество Добра предопределено.

И вновь, как когда-то перед Финном, уста Камилла произнесли вопрос, который неразрешим для миллионов людей:

– Почему Творец первоначально допустил существование зла? Почему Создатель не установил безраздельную власть добра изначала?

Ответ был подобен тому, который уже звучал для Камилла на берегах Финского залива:

– Людям Аллах дал свободу воли, чтобы они, выбирая свои пути, могли свободно развиваться.

– Но зачем Ему свободно развивающийся человек? Меньше бы было забот, если бы путь каждого из людей был бы предопределен.

Эвлия строго посмотрел на него и ответил:

– Все в мире предопределено Аллахом! Даровав свободу действий, Аллах знает все о будущем. Он знает то, что будет результатом деяний человека, отсюда и Предопределение, то есть Знание. Он видит начало и завершение всего. Он не ведет человека по жизни, но Он знает, все, что с ним случится, Ему ведом каждый его шаг.

– Человек действует свободно, но Всевышний знает результат? – спросил Камилл. -Действуй как угодно, но Аллах знает, к чему твои действия приведут?

– Да, и Предопределение залог того, что Всевышний не нарушит свободу действий человека. Такое вмешательство изменило бы То, Что Должно Случиться. Аллах велик и милостив! Он безмерно уважает свое творение!

– И не забывай, что в свободе человеческой воли заключено развитие мира! – продолжал Эвлия Хаджи, торжественно подняв вверх правую руку. – Нити судеб человеческих – это нити, пронизывающие все мироздание. Да, человек создан Всевышним как микрокосмос, в нем сходятся все потаенные нити Вселенной. Этим качеством человек превосходит ангелов, первенцев творения, что и возмутило когда-то Иблиса.

Камилл достаточно хорошо знал Предание, но сейчас он слышал эти истины, изрекаемые с пророческим спокойствием и с убедительностью свидетеля.

Святой старец закончил свою речь, и опять перед входом в пещеру, находящейся между двумя возвышающимися белыми скалами, наступила тишина. Но у Камилла были и другие вопросы, за ответами на которые он пришел сюда.

– Эвлия Хаджи, – начал он, – мне судьба подбросила в странных обстоятельствах странную рукопись…

И он начал было пересказывать содержание письмен на пергаменте, но старец с улыбкой перебил его:

– Не утруждай себя, сын мой. Мне ведомо, что сказано в этой рукописи.

Не став выяснять сам по себе интересный вопрос, откуда отшельнику в горах известно об изложенном на пергаменте тексте, Камилл задал главный волнующий его вопрос:

– О чем эта рукопись и почему она судьбой предложена именно мне?

– Это для тебя и про тебя, Камилл, – Эвлия Хаджи был краток.

– Разъясните, Ходжа! – воскликнул взволнованно Камилл.

– Я не могу ничего больше тебе сказать об этом,– твердо ответил святой отшельник, и Камилл сразу понял, что настаивать бесполезно.

Но оставалась, по крайней мере, еще одна животрепещущая тема. И Камилл спросил у старца, что означают его видения о путешествиях в прошлое.

– Это напоминание о связи сегодняшнего существования твоего народа с его прошлым, о котором не все помнят, – на этот раз Эвлия был более подробен.

– В чем смысл этого напоминания, какой урок в нем дается?

– У каждого такие же славные предки, как и у тебя! Каждый крымский татарин должен помнить о том, что не из кучи прошлогодних листьев он появился, что его корни уходят в далекие тысячелетия крымской истории. И должен каждый знать, что предки наблюдают за своими потомками, за их деяниями. Тех, кто пошел служить недоброжелателям своего народа, рано или поздно настигает наказание. Где, скажи мне, Гиреи, отдавшие свой народ под власть чужеземцев? Где потомки тех мурз, которые пошли служить захватчикам за унтер-офицерские погоны? Ушли они и их потомки, как вода уходит в песок! А народ жив и размножается! И сегодня народ счастлив в борьбе! Будущее, которое он обретет в этой борьбе, будет еще счастливее!

Такое объяснение было для Камилла приемлемо, но его с недавних пор беспокоило и другое.

– Почему именно мне это выпало – и невиданная красная ртуть, и загадочная рукопись, и ночные видения? – спросил он.

– А почему ты думаешь, что это выпало только тебе? Ты многим рассказал об этом?

– Нет, – отвечал Камилл, – только недавно одному человеку. И то не всё.

– Вот и другие не рассказывают о том каждому. На самом деле таких людей, которые подобно тебя посещают своих далеких предков, не так уж мало.

Камилл обдумывал услышанное, пытаясь запомнить дословно речь святого старца.

– Кто вы есть? – несмело спросил Камилл, памятуя об ответе, который на такой же вопрос он получил от Финна.

– Я раб Божий, – мягко отозвался Эвлия Хаджи, после чего всяческие расспросы уже не имели смысла.

Камилл, душа которого замирала от соприкосновения с тайнами бытия, нашел в себе силы перейти от высших сфер к земным реалиям.

– О, мудрейший, когда возродится мой народ? – задал он вопрос, терзающий всех крымских татар.

Отвечая, Эвлия Хаджи был очень серьезен:

– Полное возрождение народа Крыма произойдет, когда вернутся на Полуостров, те, чьи предки бежали отсюда, оставив родную землю пришельцам. Вернутся кто телом, кто душой.

– Что означает, вернуться душой, Хаджи?

– Это означает, что те, кто далек от Крыма, но чьи корни здесь, не только будут два раза в году вспоминать свое происхождение и со слезами жевать чебуреки, а будут, пребывая на других землях, повседневно думать о Крыме, работать на его благо, помогать тем, у кого уже под ногами отчая земля, и кто не слезы проливает, а соленый пот и горячую кровь.

«Так делают диаспоры других народов по всей планете, и нам бы так» – подумал Камилл.

Эвлия опять разлил в чашки приготовленный им замечательный напиток, и собеседники молча потягивали его из своих чашечек.

Камилла вдруг обеспокоило, как управляется ветхий старик со своим бытом, особенно в зимнее время. Этот свой вопрос он сформулировал в такой форме:

– Могу ли я помочь вам, Ходжа, по хозяйству?

Эвлия улыбнулся:

– Благодарение Аллаху! У меня нет трудностей ни летом, ни зимой! Спасибо тебе, сын мой!

Прошло несколько минут, во время которых ни Эвлия, ни его посетитель не проронили ни слова. Наконец, Камилл поднялся и смиренно обратился к старцу:

– Могу я, почтенный Хаджи, покинуть вас?

– Иди, сынок, да пребудет благость Аллаха с тобой, – тихо произнес Эвлия и отвернулся.

…Камилл спускался по отполированным тысячелетиями скалам в долину и знал, что если он захочет вернуться назад в пещеру Святого, дорогу к ней он не отыщет – только единожды, да и далеко не каждому, доводится встретиться с Многознающим.

Камилл не спросил у Святого, можно ли о беседе с ним рассказывать людям. Однако, прислушавшись к самому себе, он нашел ответ: добрым людям он может во всех подробностях рассказывать о встрече с Эвлия Хаджи. Но пока еще время для этого не подошло, он должен был тщательно обдумать происшедшее.

Он в тот же день добрался на попутных машинах до шамилевского двора. Там его ждали с некоторым беспокойством, и татар-аш уже был готов, оставалось опустить его в кипяток.

На следующий день приехал к Шамилю Февзи.

– Ты так и не побывал в прошлый раз у меня, – обратился он к Камиллу. – Сегодня я собираю гостей, будем жарить чебуреки.

Земельный участок Февзи находился на обширной террасе горного склона, покрытой плодородным черноземом, намытым и навеянном за столетия с окружающих верхов. Внизу блестело небольшое озеро с очень холодной, по уверениям Февзи, водой. На террасу вела довольно удобная широкая тропа, которую новый хозяин выстроенной здесь времянки уже расширил под колею для своего «Москвича».

К вечеру у Февзи собрались гости.

– Почему не приехала мама? – спросил Камилл, убедившись, что среди приехавших нет Хафизе.

– Маме тяжело. Она очень переживает, что не может никак помочь отцу. К счастью, режим в лагере, где отец, не строгий. Сейчас мама опять поехала к нему на свидание.

Не было и Керима, который накануне уехал «на побывку» к остающейся в Узбекистане семье.

Февзи с удовольствием показывал Камиллу свое «поместье». Уже был выкопан и залит цементом фундамент под солидный дом, посажены на склонах деревья, а на плоских участках двора радовали глаза грядки огорода.

– Все хорошо, – говорил Февзи, – но я из-за этих забот все еще не могу выполнить свой долг пред моими односельчанами. Мурат-эмдже завещал мне найти оставшихся в живых и рассеянных в Узбекистане жителей нашей деревни и восстановить наши обычаи. А я никак не возьмусь за это святое дело. Такой грех!

– Да, но ты на родине растишь сыновей и это великое дело, – воскликнул Камилл. – И я не сомневаюсь, что ты найдешь время и возможности, чтобы выполнить завет твоего эмдже. Главное – ты живешь в Крыму!

В тот вечер гости ели чебуреки и запивали их холодным компотом.