Текст книги "Голубые мустанги"

Автор книги: Айдын Шем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Исмат-джан, милый! Никогда я не чувствовала себя такой защищенной, как теперь, когда ты рядом. Я знаю, что могу полюбить тебя, но не сейчас. Я должна найти маму – это сейчас моя главная цель в жизни. Сейчас я не принадлежу себе и не могу сказать тебе "да", но и не говорю "нет". Ты, конечно же, должен меня понять.

Исмат догадывался, что в любом ответе девушки будет упоминание о ее маме, потерянной в приволжских степях, он понимал, что эта проблема занимает сейчас все помыслы, все жизненные планы его возлюбленной и ее сестры. И он надеялся, что девочки найдут свою маму, и после этого, может быть, Айше оценит его преданность.

– Почитай еще стихи, – попросила девушка, осторожно высвободив свою руку. Айше хорошо понимала усложненный слог восточных поэтов, потому что язык их был очень близок к ее родному языку, ближе, чем разговорный язык сегодняшних узбеков.

 
Нет сердца у меня в груди: пока я ждал тебя,
Все тело бренное мое опустошил огонь.
Ты глянула – и был твой взор потоком жгучих стрел,
Меня, как связку камышей, дотла спалил огонь.
 

– читал наизусть стихи Навои молодой художник Исмат.

...Когда Хатидже пришла в себя, она увидела своих новых друзей, окруживших ее с радостными лицами. Хозяйка заставила ее выпить опять же валерьянки, и все оживленно заговорили о том, что все хорошо, что хорошо кончается.

– Когда едем, сегодня или завтра? Когда туда поезд идет? – вопрошала Хатидже.

Тимофей Иванович дал бедной женщине немного придти в себя и тогда уж начал разговор.

– Хатидже, найти твоих девочек – это даже не половина дела. Главное – вывезти их отсюда. Ты свободный человек, они же находятся под надзором, они ссыльные. Мы хотим, – Тимофей Иванович невольно снизил голос до шепота, – мы хотим тайно их увезти, освободить их. Чтобы добиться успеха нам нужно быть осторожными, быть постоянно начеку, не терять самообладания. Поэтому в колхоз поеду я один. По дороге придумаю, под каким предлогом я заявлюсь к ним. И вот еще что... Когда я их найду, я не стану заезжать в Ташкент... Слушай меня и не возражай! Я дам сюда телеграмму, ну, например, такую: "С мамой все в порядке, выезжаем." Получив телеграмму ты в тот же день уезжай с соблюдением всех предосторожностей. Встретимся, Бог даст, дома.

Хатидже понимала, что Тимофей Иванович как всегда прав и ей надо с ним согласиться. Но у нее появился страх, что замышленное дело не осуществится, что дочерей могут забрать в тюрьму или увезти в наказание куда-нибудь в Сибирь, и ей так и не доведется встретиться с ними. Но она постеснялась вслух говорить об этих своих страхах и смирилась.

Тимофей Иванович же думал о том, что нельзя терять ни дня. Селиме, конечно же, догадалась, что замыслил человек, приехавший узнать о судьбе дочерей Хатидже. Она хоть и обещала никому не рассказывать об их встрече, но женщины не умеют долго сохранять тайну. " Что знает женщина, то знает....". Поэтому он решил завтра же незамедлительно отправиться за девочками, а там – как получиться...

Утром прибежала соседка с криком:

– Война закончилась!

Все шло к тому, что немцы капитулируют. После захвата нашими войсками Берлина это был вопрос нескольких дней. И все же переданное по радио сообщение о подписании акта капитуляции и окончании войны люди слушали и слушали много раз. Это был долгожданный день.

Сын Михал Михалыча стоял со своим полком в Венгрии и теперь родители имели надежду, что Ваня их скоро вернется домой. Конечно же, уехать девятого мая Тимофей Иванович не смог. Заходили знакомые и мало знакомые люди, пили вино, самогон и все другое, что пьется на радостях.

 Женщины танцевали парами фокстроты и вальсы прямо на пыльных улицах под столбами с радиорепродукторами. Всю ночь по улицам рабочего городка ходили обнявшись и распевая дождавшиеся заветного дня люди. Всю ночь рыдали в подушки вдовы, получившие похоронку на мужей, и матери, потерявшие на войне сыновей...

На следующий день Тимофей Иванович сел на поезд, идущий Коканд. В кармане он держал фотокарточку Айше, снятую, правда, еще до войны. Но Хатидже заверила его, что дочка мало изменились, что по этой фотографии ее легко будет опознать. Кроме того, этот фотоснимок был предметом, который удостоверял, так сказать, полномочия Тимофея Ивановича.

 Всю дорогу он обдумывал, как появиться в узбекском колхозе русскому мужику, чтобы не привлечь особого внимания. Наконец, решил, что надо взять в руки пару удочек и явиться в колхоз под видом рыболова, ищущего где поудить.

Был вечер, когда бывший политзаключенный, замысливший увести двух спецпереселенок из под надзора властей, ступил на землю мирного, ни о чем не подозревающего города Коканда. Надо было где-то переночевать. Михал Михалыч советовал ему зайти в чайхану, заказать чайник зеленого чая и продремать там до утра. Но осторожный Тимофей Иванович предполагал, что на приезжего человека обратит внимание кто-нибудь из тех, кто негласно наблюдает за жителями и за приезжими. Надо было искать надежного ночлега. Но здесь, в отличие от рабочего городка в Ташкенте, все население было узбекским, а наш злоумышленник не знал ни языка аборигенов, ни их обычаев. Он шагал по узким пыльным улочкам и услышал за забором русскую речь. Заглянув через щель в калитке, он увидел белобрысого парня, что-то собирающего на огородных грядках. Тимофей Иванович толкнул оказавшуюся незапертой дверь и вошел. Парень поднял голову и с недоумением воззрился на вошедшего. Залаяла собака, и во двор вышел мужчина тех же лет, что и Тимофей Иванович, такой же круглоголовый и лысый.

– Земляк, пусти переночевать, я из России приехал, – сразу же выложил вошедший свою просьбу.

Мужчина оглядел его быстрым взглядом и, чуток помолчав, сказал:

– Заходи.

Тимофей Иванович с облегчением рассмеялся, протянув руку хозяину представился. Тот тоже назвал себя и поинтересовался, откуда гость родом. Узнав, удовлетворенно улыбнулся:

– Сосед, значит. Я из Белгорода, вот уже десять лет, как в Узбекистане обитаю. Ты, давай, проходи. Ополоснись, сейчас вечерять будем.

За столом, на котором, естественно, появилась бутылка самогона, гость поведал, что приехал в такой-то колхоз, откуда он год назад получил письмо от эвакуировавшейся из Украины сестры, после чего от нее ни слуха.

– Должен я узнать, что с ней, так? То ли там и живет, то ли уехала. Вот и война закончилась.

Тут выпили по первой, за победу...

Утром сын хозяина подробно рассказал Тимофею Ивановичу как дойти до нужного ему кишлака.

– Я те места хорошо знаю, там отличная рыбалка в озерах, – добавил парень.

Тимофею Ивановичу упоминание о рыбалке было очень кстати:

– Дай, парень, мне свои удочки, я там порыбалю немного, – попросил он.

После завтрака зашли в сарай за удочками, и Тимофей Иванович увидел висевшую на стене косу. Сразу же у него возникла новая идея:

– Ох, с косой бы мне туда пойти, ведь к озерам в нужном месте, поди, не подойдешь...

– Да возьмите, там и впрямь все осокой заросло.

Оставив свою котомку добродушным хозяевам, наш злоумышленник отправился на задуманное дело. Коса ему была нужна вот для чего: в поезде он оказался свидетелем разговора двух мужиков, которые говорили о хорошем заработке, который можно получить, подряжаясь в колхозах на косьбу, сами узбеки не охотно этим занимаются, им бы серпами своими нарезать бы травки для личных коров. Вот и вынуждены председатели нанимать косарей на стороне. Тимофей Иванович надумал зайти с косой в колхозную контору и прогуляться по кишлаку уже, якобы, обозревая, где и как выросла трава. А буде не встретит он тех, кого выкрасть собрался, то вечером попросить, чтобы на ночевку препроводили его в дом, где есть жители, говорящие по-русски. А там уж, если умело повести разговор, можно узнать, где живут девочки. Ну и хитер же был дядя Тима!

За известные два часа добрался он до живописного кишлака. Направился прямо в правление колхоза и войдя в контору сразу же узнал в сидящей за столом сероглазой красивой девушке старшенькую дочку Хатидже. Завел, как и решил, разговор о покосе, сказал, что напарник его завтра утречком будет. Девицы, работающие в конторе, велели дождаться кого-нибудь из начальства, а сами собрались уходить на обеденный перерыв. Разговорчивый косарь увязался за Айше, которая недовольно отвечала на его какие-то надуманные вопросы. Когда рядом никого не оказалось, уже у той самой тропы, на которую девушка не хотела вступать с этим навязчивым дядькой с огромной косой на плечах, вдруг этот дядька изменив интонацию произнес негромко:

– Айше, я с приветом от твоей мамы Хатидже.

Девушке показалось, что она ослышалась, и удивленно глядя на косаря, спокойно спросила:

– Что вы сказали?

– Я за вами пришел и за вашей сестрой Сафие. Только спокойно, возьмите себя в руки. Привет вам от вашей мамы Хатидже.

У девушки потемнело в глазах, мир вокруг зашатался. Тимофей Иванович увидел ее состояние и негромко, но твердо приказал:

– Айше, спокойно, возьми себя в руки, Нельзя привлекать к себе внимания. Вот так, иди, я за тобой.

Айше казалось, что это один из ее снов, но очень четкий и продуманно-умный. Она повернулась и пошла по тропе. Когда они оказались за стеной уже успевших вымахать в человеческий рост трав, Тимофей Иванович остановил девушку.

 – Доченька, ты молодец. Оставайся спокойной. Мама искала вас и нашла. Ты же этого ожидала, не так ли? Всякому несчастью приходит конец. Теперь я вас должен отсюда тихо и без шума увезти. Поэтому соблюдай осторожность и также осторожно сообщи об этом сестре.

– Мама! – сдавленным шепотом произнесла девушка. – Где она? Что с ней?

– С ней все хорошо, даже отлично. Теперь надо вас к ней вывезти, – и увидев нетерпеливый жест девушки, добавил: – В России она, в безопасности. Вас ждет.

Айше не в силах сдержать чувств бросилась на шею посланца доброй вести и зарыдала.

– Ну, тихо, тихо девочка, – Тимофей Иванович успокаивающе гладил ее по плечу. – Теперь сообщи об этом сестренке, только поосторожней, нельзя разглашать наш уход.

Айше вытерла слезы и улыбнулась.

– Как вас зовут?

– Для тебя я дядя Тима.

– Дядя Тима, дорогой! Спасибо вам!

– Да, да, конечно. Но только благодарить меня будешь потом, когда мы выберемся из Узбекистана. Где вы живете? Там посторонних людей нет?

– Ничего, что-нибудь придумаем. Пойдемте. – Девушка уже полностью овладела собой.

Они вошли во двор, где под навесом на широком деревянном помосте сидели хозяйка и Сафие.

– Салам алейкум! Вот я гостя привела! Проходите, дядя Тима!

Тимофей Иванович тоже произнес "Селям алейкум", что у него прозвучала по крымскотатарскому, как он привык.

Айше сразу же пояснила:

– Я написала письмо маминым старым друзьям и они решили помочь нам в поисках ее, – не поперхнувшись начала врать Айше. Она сказала это по-русски, а потом повторила по-узбекски. Тимофей Иванович подумал: "Ну, девушка не промах, молодец! Смотри ты, как повернула!" – он и сам бы не придумал лучшего.

Айше продолжала:

 – Холида-хан, можно дядя Тима дня два поживет с нами? Надо некоторые вопросы обсудить.

– Вай! Конечно, гостем дорогим будет! – всполошилась хозяйка и побежала ставить чайник на очаг. Айше обменялась взглядом с Тимофеем Ивановичем: первый этап прошел хорошо.

Пока приготовили дастурхан с небогатой едой, – чай, лепешки, мед в пиале, – Сафие допрашивала гостя, что ему известно, каков план дальнейших действий. Тимофей Иванович складно врал к вящему удовольствию Айше.

Чуть позже, отойдя с девушкой вглубь двора, Тимофей Иванович похвалил ее за правильные действия, и объявил, что уходить надо сегодня же ночью, не привлекая внимания к появлению в кишлаке чужого человека. Более того, в связи с всеобщими торжествами по поводу окончания войны бдительность милиции и чека должна быть притуплена, и в поездах и прочем транспорте проверка может оказаться не слишком строгой. Надо незаметно собирать вещички, если они есть, и быть наготове.

– Кто еще есть в доме из хозяев? – спросил главный организатор побега.

– Сын хозяйки. Он хороший друг, ему можно все рассказать, он поможет, – с неожиданной горячностью ответила девушка, и Тимофею Ивановичу показалось, что он кое-что понял об этом хорошем друге.

Айше вскоре ушла в контору, а дядя Тима остался в доме, походил по огороду, поглядел на пристройки и остался доволен ухоженностью хозяйства. Особенно восхитили его прекрасные рисунки на стенах жилища, которые свидетельствовали о твердой уверенной руке художника и о его огромном воображении и вкусе. Так и застал неожиданного гостя разглядывающим волшебной красоты птиц и сказочные цветы на белых стенах своей комнаты Исмат-джан, вернувшийся под вечер с работы.

– Здравствуйте, вы кто? – спросил несколько озадаченно хозяин.

– Здравствуйте! Я друг покойного отца девочек, приехал на один день. Айше мне написала письмо. Надо искать их маму Хатидже. Девочки должны мне все рассказать, я ведь до войны еще уехал из Крыма. – Тимофей Иванович исподволь рассмотрел рослого и сильного молодого мужчину и остался им доволен. К тому же тот очень прилично говорил по-русски.

У Исмат-джана екнуло сердце в предчувствии разлуки, но он радушно улыбнулся и протянул руку для рукопожатия. Гость не был внешне похож на татарина. Он был круглолиц, с небольшим носом. О цвете волос нельзя было ничего сказать, так как дядя Тима был почти полностью лыс, но вот глаза были светлые. Впрочем, у Айше глаза тоже были светлые, серо-зеленые.

– Они днем и ночью только об этом и думают, бедные девочки! – Исмат произнес это по-узбекски, проверяя, знает ли дядя девочек тюркский язык.

Тимофей Иванович сразу понял, что его проверяют. Может быть, он понял не более двух-трех слов, но смысл сказанного уяснил и ответил:

– Эбет, эбет! – что означала по-татарски "конечно, конечно!" и этот возглас согласия с собеседникам часто повторяла и бабушка Дияна, и Хатидже. Это же слово часто употребляли Айше и ее сестренка, поэтому оно было знакомо и Исмату. Не желая подвергаться дальнейшим проверкам, Тимофей Иванович добавил:

– Я русский. Мы жили с отцом девочек по соседству и очень дружили, Я был дружен и с их мамой Хатидже, – этим "признанием" он снял у Исмата все подозрения.

Когда мужчины уже сидели на помосте, поджав под себя ноги, и беседовали, пришла Айше. Бросив быстрый взгляд на собеседников, она увидела, что контакт и взаимопонимание достигнуты, но по спокойствию Исмата догадалась, что об истинной цели появления нежданного гостя он не знает.

Когда закончился незамысловатый ужин, и мужчины прошли по тропинке в сад, Айше, выбрав момент, подошла к Исмату.

– Исмат! Мама нашла нас! Дядя Тима приехал, чтобы увести нас к ней. Сегодня ночью. Ты поможешь!

Девушка не могла в темноте увидеть, как побледнело лицо ее друга. Но она поняла глубину испытанного им внезапно шока по его упавшему голосу, по отрывочной словам.

– Айше... Я помогу... Откуда он... Куда...

Девушка, не обращая внимания на стоящего невдалеке Тимофея Ивановича, бросилась к молодому мужчине и обняла его. Близко глядя в его глаза, она торопливым шепотом стала говорить.

– Исмат, дорогой! Я не хочу с тобой разлучаться! Я тебе напишу, и ты приедешь! Ведь ты приедешь, правда?

Эти мгновения были самыми счастливыми в жизни молодого мужчины. Он помнил об этих секундах, когда любимая девушка была в его объятиях, когда она говорила ему пылкие слова, если и не о любви, то полные искреннего чувства, он помнил эти мгновения все те минуты, все дни и месяцы, которые были у него впереди. Он помнил об этой краткой близости всегда и везде, чем бы он не был занят. И пережитое им в эти недолгие мгновения давало ему в последующем считать, что он был счастлив в этой жизни...

Тимофей Иванович был растроган сценой, свидетелем которой он стал. Он отошел вглубь сада, оставляя молодых людей наедине. Но Айше уже оторвалась от молодого мужчины и громким шепотом произнесла:

– Надо спешить! Надо собирать вещи! Дядя Тима, Исмат нам поможет незаметно выйти из села!

Тимофей Иванович приблизился.

– Исмат, это побег. Если нас поймают трудно предсказать, что ждет девочек.

– Я все понял, – произнес уже овладевший собой Исмат – Я провожу вас до города.

И вслед за девушкой направился к дому.

Тетушка Холида только тихо охнула и присела, когда сын поведал ей, что нынче Айше с сестрой собирают вещи и тайно уходят. Старая женщина ничего не понимала в положении высланных на спецпоселение крымчан и решила, что тайный побег связан с кознями председательского сынка. Когда первый испуг прошел, она пошла приготовить какой-нибудь еды на дорогу беглецам.

– Дядя Тима, – подошел Исмат к Тимофею Ивановичу, – давайте оденем девочек как узбечек.

– Очень хорошая мысль! – засмеялся тот. – А найдется во что?

– Да, конечно, – Исмат пошел к тетушке Холида.

– Мама, Найди для Айше и Сафие подходящие для дороги платья. И еще надо завить Сафие волосы в сорок косичек.

Тетушка Холида засуетилась и из глубин одного из стоящих в нишах комнаты сундучков, обитых цветными жестяными пластинками, образующими геометрический узор, появились новое платье из узбекского цветного шелка для Айше. Из другого сундучка было извлечено платье из белой бязи, попроще – для Сафие.

Айше стала, было, отказываться от щедрого подарка, но мужчины убедили ее в необходимости преобразиться в узбечку. Для полной маскировки Айше накинула еще на голову цветной узбекский платок, а младшая девочка надела на голову с сорока косичками цветную узбекскую тюбетейку. Да еще надели девочки длинные штанишки, зауживающиеся ниже колен, – тоже из сундучков, в одном из которых хранила тетушка Холида приданое для будущей невестки, а в другом – аккуратно сохраненную одежонку своей подростковой поры.

Часа через два все было готово и можно было отправляться в путь. В мае месяце ночи короткие, и если выйти по темну, то к рассвету можно было уже быть в городе Коканде.

Тетушка Холида тихо плакала, обнимая девочек, одну из которых она надеялась назвать своей невесткой.

– Еще увидимся, увидимся! – шептала Айше доброй женщине и сама верила, что впереди их ждет счастливая встреча.

Путники вышли на задворки кишлака, на старую дорогу. Высокие травы были в обильной росе, необычайно громко распевали соловьи. Прилетающие от раскинутых справа от дороги хлопковых полей ветерки, еще не остывшие от дневного зноя, разгоняли прохладу, идущую от покидаемого навсегда села. Позади оставался неординарный кусок жизни, в котором было много горького, но были и свои радости и открытия, были мгновения, которые будут помниться всегда...

Через некоторое время путники вышли на грунтовую дорогу. Теперь путь пролегал посреди подступивших с двух сторон хлопковых плантаций. Хлопчатник, который к середине лета вырастает до кустов почти метровой высоты, сейчас имел жалкий вид: зажатые комьями серой сухой земли поникшие ростки двух-трех сантиметрового роста непонятно как выдюживали под жгучим дневным солнцем, восхода которого, казалось, они ожидали со страхом. Но вот перед путниками вместо дороги простерлась огромная, метров на двадцать, лужа и не обойти ее ни слева, ни справа – это шел полив хлопкового поля и вода, промыв рыхлый земляной валик, хлынула на дорогу. А поля под поливом уже не производили того прежнего жалкого впечатления, напившиеся воды ростки хлопчатника здесь весело зеленели на вершине потемневших от влаги грядок. Скоро не останется ни клочка не политого поля, о чем позаботятся бригадиры и мираб – хозяин воды.

Путники сняли обувь и прошли затопленный участок, закатав брюки и подоткнув подолы платьев. Выбравшись на сухую дорогу повеселевшими, они бодро зашагали дальше.

Вот показались первые постройки городской окраины. Солнце поднялось над горизонтом, и лучи его уже слепили глаза. Было около шести часов. Возле городского парка путники увидели чайхану. Чайханщик уже разжег огонь в большом самоваре, и заночевавшие в чайхане посетители отряхивались от остатков сна, ополаскивая холодной водой из арыка лицо и плечи.

– Подождите меня здесь, – сказал Тимофей Иванович. – Я зайду за своей котомкой и занесу косу, а потом пойду на железнодорожный вокзал покупать билеты. Исмат, ты с девочками подойдешь к восьми часам к зданию почты на улице, ведущей к вокзалу. Вот, Айше, возьми мои часы. Смотрите, не опоздайте. Я приду с билетами, а ты к тому времени попрощайся с девочками. Ты возьмешь у меня билеты и посадишь девочек в поезд. Ко мне не подходите, и вообще меня не замечайте. Ну да, еще успеем поговорить.

Тимофей Иванович ушел. Времени еще было достаточно, и Исмат велел чайханщику принести чайник чаю и лепешки. Дочь чайханщика только что принесла корзину со свежеиспеченными нанами, аромат которых дразнил аппетит.

– Исмат-джан, я буду писать тебе на почту "до востребования".

– Да, это верно. Пиши в город Коканд, адрес почты посмотрим, когда подойдем к ней.

– Исмат-джан, спасибо тебе за все. Мы с сестренкой сегодня безмерно счастливы и только расставание с тобой и с твоей мамой огорчает нас.

При этих словах Сафие бросилась на шею Исмату и заплакала. Исмат смущенно огляделся вокруг. Айше сама была готова плакать на плече у молодого мужчины, но то, что разрешено маленькой девочке зазорно для взрослой девушки.

– Я буду подписывать письма..., ну, например, Гульчехра. Запомнил?

– Запомнил, Гульчехра-хан. Ну, ешьте, пейте чай. Эй, чайханщик! Принеси парварды!

Чайханщик принес в керамической тарелочке белые, будто обсыпанные мукой, конфеты. Беглецы с удовольствием занялись утренней трапезой.

Когда подошло время, путники направились к месту встречи. Вскоре пришел Тимофей Иванович с билетами.

– Поезд уходит ровно в половине девятого, подойдите к вагону минут за пять до отправления. Меня будто бы не знаете. Попрощайтесь здесь, у вагона не привлекайте к себе внимания. Исмат, спасибо тебе! – мужчины обменялись рукопожатием. – Вы обо всем договорились? Как будете переписываться? Ну, хорошо.

...Сержант милиции товарищ Сидоров всегда мечтал о подвиге – поймать какого-нибудь безоружного диверсанта, империалистического агента, скрывающегося под женской одеждой, или, на худой конец, татарина или чеченца, убегающего к себе в Крым или на Кавказ. Этим же утром к его славной мечте о подвиге присовокупилась злость на всех людей из-за выпавшей на его долю бессонной ночи на дежурстве, в то время, как его кореши пьют самогон в эти праздничные дни. Но скоро его должны были сменить, и это был последний поезд, который он провожал. Наверное, из-за повсеместного веселья по поводу окончания войны пассажиров было мало. Рядом с хищно оглядывающим перрон сержантом в вагон влезали две молодые узбечки, их провожал молодой мужчина. Сидоров внимательно следил за ними. Вот дикари! Провожает парень красивых девушек и не обнимет, не поцелует. А старшая девушка и впрямь красавица. Сидорову захотелось придраться к парню, но тут он заметил стоявшего на перроне мужчину, который то и дело поглядывал на вокзальные часы, беспокойно оглядывался по сторонам, и при этом явно пытался скрыть свою нервозность. Сержант медленной походкой подобрался к мужчине и с неприкрытой угрозой произнес:

– А ну-ка, предъявите документы!

Мужчина взглянул на милиционера, на его лице беспокойство сменилось вдруг светлой радостью, как будто бы он всю жизнь жаждал этой встречи со служителем закона.

– Документы? Сейчас! Сейчас достану документы, товарищ сержант! – от былой озабоченности не осталось и следа, подозреваемый гражданин расплылся в улыбке и начал развязывать узел заплечного мешка.

– Сейчас, товарищ сержант, сейчас! Документы в порядке, да только где они?

Сержант товарищ Сидоров терпеливо ждал.

– Да здесь он, паспорт! Я же его приготовил! – мужчина, искоса взглянув на вокзальные часы, хлопнул себя по грудному карману и достал паспорт. Милиционер взял документ в руки, прочитал фамилию, посмотрел на прописку и с разочарованным видом вернул его владельцу.

– Чего же в вагон не садишься? – произнес он недовольно.

– Да вот дружка старого жду, обещал проводить меня. Вместе в школе учились. С перепою, наверное, не проснулся еще.

В это время раздался удар вокзального колокола. Сейчас дежурный по станции свистнет в свой свисток, паровоз ответит длинным гудком и вагоны, дернувшись, станут медленно набирать скорость.

– Прощайте, товарищ сержант! – радостно крикнул Тимофей Иванович и побежал к высокой вагонной лесенке. Сержант, конечно, не заметил, как мужчина обменялся со стоящим у вагона молодым узбеком многозначительным ободряющим взглядом.

Тимофей Иванович прошел в вагон и сел на свое место напротив двух девочек узбечек. Вагон был общий. Такие вагоны обычно бывают заполнены суетливыми и шумными пассажирами, которые ругаются из-за мест на верхних полках, загромождают своими тюками, корзинами, ведрами пространство между сидениями. Нынче же вагон был заполнен только наполовину, и можно было забраться на верхнюю полку, предназначенную в этого типа вагонов для багажа. Это Тимофей Иванович и сделал, в то время, как девочки прикорнули на нижней полке, предназначенной для сидения трех человек. До возможного заполнения вагона на следующих остановках можно было полежать и даже, может быть, вздремнуть. Для полного спокойствия оснований не было. Когда Тимофей Иванович вместе с Хатидже добирались в Ташкент, то дважды по вагонам проходили с проверкой документов милиционеры в сопровождении человека в штатском. Но Тимофей Иванович рассчитывал на благополучный исход. Лично у него документы были в порядке, а с двух девочек из узбекского колхоза какой был спрос? Колхозникам паспортов не давали, а девочкам нужно было доехать до казахского города Актюбинска, где жила их сестра, так чего же с них взять? Билеты им осторожнейший Тимофей Иванович взял до Актюбинска, а там и докупить можно. В общих вагонах набивалось до восьмидесяти человек, и проводник вагона не знал своих пассажиров в лицо, тем более что на каждой станции часть их сходила и на смену ей появлялись другие. Так что и выходить в Актюбинске не было необходимости, просто предъявить проводнику новые билеты. А за Актюбинском уже кончалась зона спецпоселений, там уже проверки документов были не так часты.

Надо сказать, что очень опасался Тимофей Иванович, что в одном вагоне с ними окажется и Хатидже. В этом случае, конечно, не удалось бы предотвратить взрыв эмоций нашедших друг друга по истечении года матери и детей. К счастью, среди пассажиров, вошедших в вагон на железнодорожной станции Ташкента, Хатидже не было.

Билет у Хатидже был в соседний вагон...

Как только поезд отошел от станции, в вагоне появились двое милиционеров и один в штатском. С Тимофеем Ивановичем все было в порядке, а когда милиционер спросил документы у сидящих напротив узбечек, то старшая протянула ему проездной билет.

– Паспорт давай, – как-то безнадежно произнес милиционер, взглянув на билеты до Актюбинска.

– Вай! Кандай башбут? Какой башбут? – певуче произнесла старшая, а младшая вообще молчала, закутав половину лица в платок, из под которого выбивались мелкие масляно блестевшие косички. Она, Сафие, плохо знала узбекский язык.

– Ладно, иди дальше, – подтолкнул милиционера тот, что в штатском, и проверяющие прошли в следующее купе.

...А в соседнем вагоне Хатидже предъявила работникам НКВД свой паспорт на имя Валентины Степановны, и тоже никаких проблем не возникло...

На остановках поезда по пути следования Тимофей Иванович покупал у торговок для себя и для девушек-узбечек вареную картошку с солеными огурцами, соседи по купе бегали с эмалированным чайником за кипятком, который обычно всегда щедро лился из кранов на больших станциях. Спутники, которые подсели в купе к беглецам, ехали до самого Куйбышева, так что все обосновались уютно, время протекало в разговорах о жизни. Спутники жалели двух девушек, отправившихся в далекую поездку без надежного сопровождающего – время было неспокойное. Удивлялись тому, что девочки хорошо, хотя и со странным и очень сильным акцентом, говорили по-русски, угощали их прихваченной с собой домашней снедью.

В Актюбинске Тимофей Иванович прикупил два билета до Куйбышева. Но когда поезд приближался к предшествующей станции Кинель, Тимофей Иванович шепнул девочкам, чтобы готовились к высадке. Когда в Кинели, узловой приволжской станции, мужчина и две узбечки вдруг взяв вещи пошли к выходу, попрощавшись на чистом русском языке безо всякого акцента, соседи по купе были удивлены. Но чего не бывает в пути со случайными попутчиками...

Тимофей Иванович обоснованно опасался, что на подходе к Куйбышеву, бывшей Самаре, большому промышленному городу, где в войну находились правительственные учреждения страны, могут быть серьезные проверки документов. Здешние места были ему знакомы, и он знал, как на попутных машинах добраться до своего городка.

... А Хатидже поезд увез дальше, оставив на перроне Кинели двух ее девочек. Сойдя на железнодорожном разъезде вблизи городка, она почти по тому же пути, как и год назад, пошла к дому, приютившему ее. Но сейчас был полдень, солнце стояло высоко в безоблачном небе и женщина знала, куда она держит путь, и в сердце была крепкая надежда.

 Антонина Васильевна трудилась на огородных грядках и, разогнув спину, заметила приближавшуюся Хатидже. Одну только Хатидже... И обомлела тетя Тина от ужаса. Хатидже, увидев замершую женщину, заулыбалась, замахала руками.

– Все хорошо! Они едут вслед за мной! Тимофей Иванович дал телеграмму! – но сама она все еще была в страхе, поскольку дочек своих пока так и не видела.

День тянулся бесконечно долго. Хотя женщины предполагали, что Тимофей Иванович с девочками прибудет никак не раньше, чем следующим днем, они все же то и дело, отрываясь от дел, вглядывались в степь.

Приближался вечер, и умывшись после огородных работ, женщины вошли в дом. Почистив картошку, Хатидже вынесла кожуру во двор. Глянув в степь, она увидела, как со стороны приблизившегося к горизонту солнца прямо по высокой траве, по красным макам бегут к ней, побросав свои вещи, ее девочки...