Текст книги "Время Полицая (СИ)"

Автор книги: Айдар Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Она была неотразима. Она была такой, какой он всегда мечтал ее видеть.

– Привет… – сказал он. – Я не сомневался в том, что ты придешь.

Не ответив, она подплыла к месту с запекшимися брызгами крови и легла под доской для письма.

Вадим опустился перед ней на колени, скрестил руки на ее животе и закрыл глаза.

– Когда-то в утренней земле

Была Эллада...

Не надо умерших будить,

Грустить не надо... –

сказал он и прижался к ее губам. Ее веки открылись. Дева улыбнулась. Светло и легко. Как в первый раз, по-настоящему... Они почти касались друг друга: он и нимфа с каплями нектара над верхней губой. Почти касались…

Однако долго так тоже продолжаться не могло, поскольку девы в матовой дымке не существовало, поскольку он лип губами к грязной половице и сходил с ума. Здесь, в опустевшем здании на Университетской набережной…

Он подпрыгнул, отскочил в сторону, рванул из-за пояса Кобру и выстрелил в место, на котором лежал волшебный мираж.

Грохот покатился по всему учебному корпусу.

Видение девы на какое-то время исчезло. Осталась лишь дыра от пули на белых разводах мела. Дыра в полу сорок пятого калибра.

Вадим погасил свет и затаился.

– ...Где ты, любовь моя? – позвал он, оглядываясь по сторонам. – Не бойся, иди ко мне, я же чувствую – ты рядом. Поедем в Италию. Палермо. Сицилия. Да? Нам будет очень хорошо. Позагораем, расслабимся... Ау! Подснежник? Ты мне веришь, или что?

Подразнив своим отсутствием, призрак девы появился вновь. На сей раз Настя улыбалась ему с подоконника. Но стоило лишь сделать два шага в ее направлении, как…

– Проклятье!! – закричал Вадим и выстрелил в окно, у которого только что сидела Настя.

Со звоном разбились стекла. Призраки ведь такие недотроги, стоит только сократить дистанцию…

И он снова увидел Настю. Теперь она уже пристроилась на втором окне, и продолжала улыбаться девственной улыбкой божества.

Развернулся на девяносто градусов и пальнул. Вновь со звоном полетели стекла.

– Настя! – позвал Вадим. – Я тут. А ты?

Чувствуя, что она притаилась за спиной, он с ускорением дал сто восемьдесят градусов вокруг оси и впечатал три пули по центру двери.

Все. Больше зарядов не было.

Но и дева больше не появлялась.

– Настя?... Где ты? А, любовь моя?

Он включил свет: в аудитории как будто взорвали гранату.

«О, ля-ля!» – понял он.

Через третье, уцелевшее, окно он спрыгнул со второго этажа в кусты и, не оглядываясь, побежал через темный университетский дворик.

7

Купив бутылку модного коньяка "Белый аист", Вадим поехал навестить Леню Копнова. По дороге небольшими глотками он незаметно убрал примерно половину «аиста», так что к Лене с Наташей он явился уже готовым.

А Леня с Наташей находились в состоянии релаксации. У них было все необходимое: косяк, белые простыни, медленные баллады "Скорпионз". Кроме того, у Наты было классное миниатюрное тело с великолепной задницей и влечение Леня, который буквально торчал от марихуаны и ее задницы. Когда эта славная пара оставалась с глазу на глаз, помешать им мог, ну, разве что, сатана: телефон отключался, они никого не ждали и не хотели, кроме друг друга, травки и совместных занятий нудизмом. Леня Копнов ревнивцем не был, все же в его личную жизнь лучше было не соваться. Особенно после одиннадцати вечера.

Между тем, незапланированный дверной звонок раздался в квартире именно после одиннадцати.

Леня нехотя открыл правый глаз, провел указательным пальцем за ушком голой Наташи и умиротворенно посмотрел на серую ниточку дыма, поднимавшуюся вверх от мятой беломорины, нашпигованной зеленой травой.

Полминуты спустя звонок нахально повторился.

– Кто это может быть? – вяло произнесла девушка.

– Не знаю, – равнодушно произнес Леня, его правый глаз медленно закрылся. – Педерасты…

Третий звонок получился особенно долгим.

– Задолбали, – проворчала Наталья.

Передав подруге косяк, Леня лениво одел штаны и поплелся открывать дверь. На пороге стоял незнакомый пацан.

– Ты кто? – удивился Леня.

– Ленечка, – улыбнулся тот, прислонившись к дверному косяку.

– Ты кто?! – повторил Копнов.

Гость хлебнул из горла коньяк и предложил хозяину:

– Хочешь?

– Че те надо? – не понял Леня.

– Можно войти?

– А че те входить? Ты че?! А, мужик? Кто те ухо обгрыз?

– Заметно, да?

– Да пошел ты!

– Это я сам.

Леня вдруг застрял в замешательстве, пытаясь прикинуть, как можно обгрызть собственное ухо. Воспользовавшись паузой, Вадик нырнул в его квартиру и увидел Наталью: она вышла из комнаты, придерживая на бедрах шерстяной платок, скрывающий лучшую задницу микрорайона, и пыхтела косячком.

– Ната, – поздоровался Вадик, – привет!

– Э, чувак! – опомнился Леня. – Ну-ка назад! Он взял Вадима за шкирку и выволок из дома.

– Убивают!!! – заорал Вадим на весь лестничный пролет. – Пожар!!!

Чтобы не тревожить соседей, Леня потащил его обратно, запихнул в квартиру и прикрыл дверь.

– Ты че орешь, мудила?!

– А че ты грабли распускаешь, козел?

– Как ты меня назвал?!

– А как ты меня назвал?!

– Может, тебя выбросить с балкона?

– Ната, хочешь посмотреть, как он выбрасывает меня с балкона? – спросил Вадим у девушки.

Та отрицательно покрутила головой.

– Ты че, его знаешь? – Копнов тоже уставился на Наталью.

– Впервые вижу, – ответила она. – Он и тебя, вроде, знает, – прикольно?

– Да, чувак... – Дошло, наконец, до Лени: – Откуда ты все знаешь?

– Может, с этого и надо было начинать? – Покачиваясь от выпивки, Вадим стоял между Копновым и его девушкой: – Я же все знаю. Я все объясню… Короче, раньше мы были вместе. Ну, все втроем... Как семья, как родные. Понимаете? – Он сжал кулак, символизирующий спаянность. – Вместе спали, вместе курили, вместе пили, блин... Чего ты хохочешь, глупая курица?

А Наташа вечно, как укурится, так хохочет. Видимо она поняла явление незнакомца как сюрприз, неожиданное развлечение:

– Ха-ха-ха-ха! Ленчик, какой долбанный! Откуда он взялся? Где ты его нашел? Ха-ха-ха-ха!

Подойдя к дезориентированному Ленечке, Вадим продолжал:

– Сейчас я объясню. Твой дедушка...

– Мой дедушка?! – офигел Копнов.

– Не перебивай, блин. Ты хочешь, чтобы я те все объяснил?

– Ну, – кивнул Леня.

– Ну и слушай. Короче, твой дедушка, Виталий Константинович Копнов, да?

– Да.

– ... Прошел вместе с моим дедушкой всю войну – вот так. – Он вновь предъявил сжатый кулак. – Они были военными прокурорами, да?

– Ты что, знал Полицая?

– Леня, не перебивай. Полицай – мудила, он тут не при чем. Я, я настоящий Романов. Ясно? Просто, случился один прикол...

– Ха-ха-ха-ха? Прикол!! – Наташа уже не в состоянии была угомониться. – У-ха-ха-ха!

– Не понял? – Леня не врубался: – Че за прикол? Че за дедушка? Че за туфта? Ты откуда свалился, человек?

– Прикол, говорю, получился! Ты врубайся. Ленчик, не перебивай. А то я совсем что-то... – Вадим, действительно, что-то совсем потерял координацию, его сильно повело вправо он хотел было зацепиться за Копнова, стоявшего слева, чтобы удержаться на ногах, но дружище Леня брезгливо посторонился, и гостю пришлось спикировать на пол.

Во время падения, Вадик ухватился за обувную полку – она упала на гостя сверху. Обувь, что на ней стояла, высыпалась в прихожую.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – звонко щебетала Наташа.

Леня улыбнулся:

– Ботиночки быстрее собери, мужик, – попросил он, когда Вадик встал на четвереньки.

– Нет проблем. Сейчас... – Вадим воздвиг полку на место и стал распихивать туда-сюда башмаки хозяина и его девушки: – Одна семья. Блин. Дружба, нах, как братья. Тело к телу. Жопа к жопе...

– Ха-ха-ха-ха! Ленчик, че он там бормочет?

– А хрен его разберет, – пожал плечами Копнов. – Ты точно его раньше не видела?

– Где? Ха-ха-ха-ха-ха! Где я его могла видеть?

– Ната, ск... – Вадим тупо уставился на пару лакированных туфель: – Эта фигня на какой полочке стояла?

– Ставь, куда хочешь, – разрешил Леня. – Только поживей.

– Я ж ни хрена теперь не знаю, на какой полочке, что стояло. Вот, запара...

Наведя порядок в прихожей, гость неожиданно для всех выпрямился, подошел к Наталье, облапал хохотушку на глазах Копнова и присосался к ее губам!

От потрясения девушка взвизгнула, умолкла и уронила с бедер шерстяной платок. В следующую секунду она уже как Ева в раю сладострастно колыхалась в руках незнакомца. А еще через секунду Леня оторвал Вадима от Натальи, вмочил ему сначала в подбородок, затем под глаз, после чего взял огорошенную барышню за руку и спокойно увел на кровать.

– ... Э! Там, в коридоре! – окликнул Леня. – Нормально?

– Отлично, Леня, отлично... – Позабыв, где он и откуда, Вадим ползал в коридоре и ощупывал физиономию после нокдауна:

– Классный удар, Леня, классный… А у тебя, Ната… У тебя мягкая задница, – похвалил он. – Небольшая, но такая мягкая! Я не жалею, что получил в пятак, классная задница. Леня в плюсе.

Кинув польщенный, но бессмысленный взгляд в сторону нокаутированного поклонника, Наташа умело шевельнула ягодицами на руках Лени.

– О! – Вадим невольно зааплодировал: – О!! Ната! Ну и дела!

Гость дополз до комнаты с бутылкой "Белого аиста", сел на паркет и прислонился к стене.

– Надолго устроился? – спросил Леня.

– Я могу уйти.

– Нет, Ленчик, пусть останется! – попросила Наташа. – Я хочу, чтоб остался. Прикольно ж! А что он умеет? А, Ленчик?

– Э, что ты умеешь? – спросил друган Копнов, принимаясь набивать новый косяк.

– А все умею, – сказал Вадик. – Все!

– Умеешь петь частушки? – спросила девушка.

– Умею.

– Прикольно ж, Ленчик, он нам споет! – Наталья в восторге задвигала аппетитными булочками: – Только что-нибудь пошлое! – попросила она. – Знаешь пошлые частушки?

– Конечно, – ответил Вадик. – Конечно, любовь моя, музыку только выруби, да?

– Ага! – Наташа с готовностью спрыгнула с Копнова, чтобы выключить магнитофон.

– Одну частушку, – распорядился Леня, показав Вадиму средний палец.

– Одну, Леня, – согласился гость, подняв в ответ свой средний. – Конечно, одну.

Подождав, пока мягкая задница отплывет от Копнова, Вадим стремительно схватил горло бутылки, подскочил с пола, собираясь атаковать обидчика стеклянной дубиной, однако, прежде чем сделать хотя бы шаг в его направлении, увидел в Лениной руке пистолет и застыл на замахе.

– Сядь туда, где, сидел, – скомандовал Копнов, не изменившись в лице.

Вадик разочарованно плюхнулся на паркет:

– О, ля-ля…

– Че?

– Че не выстрелил, спрашиваю?!

– А кто ты такой, чтоб я пачкался? – резонно заметил Леня. Пушка из его руки исчезла так же внезапно, как появилась.

– А если б я подошел?

– Ты бы не подошел.

– Почему? – Вадим поднял глаза.

– Ты фраер, – объяснил Леня. – А фраер и в Африке – фраер.

Леня вновь принял в объятия попку Натальи (которой все дико нравилось и щекотало нервы, но которая понимала, ну, не больше пяти процентов в том, что творилось на ее глазах) и вдруг увидел револьвер. Дорогой американский бульдог в руках фраера.

– Э че за дела? – опешил Леня.

– Нравится? – спросил Вадим. – Кобра. Убойная вещь. Не бойтесь. – Он посмотрел в квадратные глаза Наташи. – Он не заряжен. Я ж не на войну пришел, Леня, блин!

– Где ты его взял?

– У Стаса.

– Ты знаешь Стаса?

– Леня, пойми, я всех знаю. Всех!

– Не понял?

– Да куда тебе! Вот ты послушай, Ленчик, прикинь: просыпаешься – да? – утром, – а метель... метель. Раньше ее как будто не было! А ее, правда, вон, сколько не было, до второго декабря. А тут, на тебе – метель. А ты просыпаешься, ну, и тебе говорят: ты должен, паря, ты должен. Кому?! За что?! Нет – говорят – не парься, бесполезно: должен и все. Хоть ты перни, хоть провались, бл! Ну, хрен с ним, должен, так должен – пошли вы все в лес, – да? Главное-то: нету девочки. Посмотрел, огляделся – нет ее! Ни там, ни тут. Понимаешь, засыпали, короче, вместе, тело в тело, а... и вдруг сбежала, на фиг! Слышь, Ленчик? Я, значит, по порядку, как было, да? Можно? Раз уж такая пьянка...

Он посмотрел на слушателей. Полуголые нудисты сидели тихо. Наверно, все еще ждали частушку и не верили, что бульдог сорок пятого калибра в руке рассказчика не заряжен. Да и черт с ними. "Кора", ведь, реально была пустая. Вадим продолжал:

– Короче, сначала все звонил... А номера какие-то левые. Ну, потом пошел – да? – туда-сюда – и тоже ничего. Ни души, А где ж это бывает, чтоб ни души? И везде говорят: не туда попал, не туда, здесь таких не бывает, здесь такие не живут. Короче, попал. Я спрашиваю: как не туда? как не туда? А они мне: да, не туда, – что, не видишь? И я смотрю: правда, не туда. Везде другие сидят. Новые. Прикинь? Везде! Домой прешься – нету дома, на работу – нет работы, а ты все прешься и прешься! А Настена моя, ну... Вы знаете Настену? Как же, Настена, моя невеста. Тридцать кусков сперла! Она у меня вообще любит это дело: берет все, тащит, блин, сама не знает зачем. Я ей и деньги давал, и одевал, а никак – все тащит и тащит. Просто стыдно – нищие, что ли? Постоянно ей не хватает, постоянно. А люблю я ее – сдохнуть можно! И у нас снова была первая любовь, да... У вас когда-нибудь такое было? Ну, как в первый раз? Не? Знаете, сколько вы потеряли? Сказать вам, сколько вы потеряли? Ох, чего у нас только не было! У нас все было, ребята. Было даже, что не воровала – период такой, когда мы только познакомились. Стеснялась. А потом как пошло! А я – слышь? – я ее по-всякому люблю: и так, и так... Она ж меня три раза опускала. Ну, по крупному. А в последний раз вообще – на тридцать тонн, шмакодявка, и еще в той сумке выручка была с пяти клеток, – не хило? А если любишь, что делать? Пусть берет, жалко что ли? Была бы капуста. Да? Сейчас-то я пустой, ни хрена нет – че могу предложить? Пулю из револьвера? Так ей на фиг не надо. Я, может бы, и рад, чтоб она меня опустила, а че она стащит? Капусты-то нет. Не, без капусты бабу не возьмешь – не те времена. Без капусты – засада.

– Убери ствол, – наконец, попросил Леня.

– Так, Ленчик, если я уберу ствол, ты же свой опять покажешь, ты ж крутой. Не бойтесь, он не заряжен.

– Что-то слабо верится, – усомнился Копнов.

– А мне уже до балды: не хотите верить – хрен с вами – пойду туда, где хотят. – Вадим поднялся с пола. – Пойду. Можно не провожать, давайте без этих... Как они называются?... Лучше сидите на своем диванчике, курите... А я пойду к невесте. Ждет же. Что-то я с вами заговорился.

8

– Настя? – спросил он с порога, как только вернулся домой. – Ты дома, что ли?

Перешагнув через покойников, Вадим направился в комнату, сделал три-четыре шага, за что-то зацепился и полетел в хламищу, которую сам же набросал несколькими часами ранее, но о которой успел забыть. Он выругался и прислушался.

Тишина, темнота, пустота...

Свет включать не хотелось. Ничего не услышав и не разглядев, он принюхался. Явно доминировал отвратительный трупный запах, принадлежавший двум бандитам из прихожей, и, тем не менее, словно подснежник из-под асфальта, в доме чудесно пробивался аромат девы.

– Кто здесь?! – крикнул он. – Настя?

Он поднялся на ноги, зашел на кухню:

– Ты здесь, любовь моя? Что случилось? Почему ты легла на сквозняке? Так же можно простудиться!

Она лежала в своем вязанном свитере, старых джинсах, потресканных кроссовках прямо на полу.

Он поднял ее на руки – она оказалась весом в пушинку, – перенес в комнату и опустил на огромную зеленую кровать:

– Тут удобно, любовь моя? Комфортно? Что тебе снится? Океан? Бескрайний океан? Или небо? Может, "звезда по имени Солнце"? Спи спокойно, я убью любого, кто сюда сунется, – пообещал он, заряжая револьвер свежими боеприпасами. – Никто не помешает нам быть вместе, никто! Как хорошо ты пахнешь во сне! Как тогда, помнишь?

Зарядив "Кобру", он выбросил ее в кучу хлама на полу и целиком посвятил себя Насте: лег лицом на серый свитер и глубоко вдохнул аромат девы.

– Я тащусь, любовь моя! Сколько я тебя искал! Целую вечность! Я так рад, что ты опять со мной! Мы же самые богатые люди на земле, самые богатые!

Он осторожно снял с нее корейские кроссовки тридцать шестого размера. В их стельках и заношенных подошвах хранилась тайна Измайловского проспекта, Троицкого собора, дома номер одиннадцать, ее комнаты, занавесок, стен и всего-всего, где только ни побывала дева. Он просунул руку внутрь и проник в те интимные уголки, где два года жили ее корни. Два года из этого поблекшего кожзаменителя с каемочкой тянулись к солнцу два упругих стебля девственного создания с матовой дымкой вокруг бутона, пока их в один прекрасный момент не сорвала судьба в лице Вадика Романова и не воткнула в замшу на острых каблуках.

– Отдыхай, любовь моя, – сказал он напоследок. – Мне надо утрясти одно дело. Я быстро.

Он постоял под душем, почти протрезвел и поехал к отцу на Гороховую улицу. Дело надо было сделать сегодня. Потому что если сегодня этого не сделать, завтра не наступит вообще.

В безумном мире безумного брата могла признать лишь безумная сестра. Без вопросов, без документов, без здравого смысла.

Только Олеся.

9

Разумеется, в час ночи на Гороховой его никто не ждал. И вообще, по тому, как долго батька не решался впустить Вадима в дом, было заметно, что идея признать прохиндея за сына его не вдохновила.

– Кто там? – отозвался Романов старший на звонок.

– Это я. – Вадим стоял напротив дверного глазка.

– Но кто вас приглашал ко мне домой? – удивился папа.

– Никто. Мне необходимо с тобой поговорить.

– Вы снова с оружием?

– Я что, урод? Нету у меня пушечки, открывай.

– ... Вообще-то я тут подумал, – признался отец, словно юная девушка навязчивому поклоннику, – одним словом, лучше будет, если мы... ну, не станем больше встречаться. И вам безопаснее, и мне спокойнее.

– А я в безопасности, – заверил Вадим.

– Это только кажется.

– Ты меня на пушку берешь?

– ... Вы принесли документ, подтверждающий личность? – вместо ответа поинтересовался папа.

– Я забыл.

– Ну, вот видите... А ведь мы договаривались.

– Я и без документа докажу свою личность.

Через дверь было слышно, как Палыч тяжело вздохнул:

– ... Лучше уходите, – попросил он.

– Не уйду.

– Хорошо, сидите на лестнице, – согласился отец.

– Спасибо, я лучше полежу, – сказал Вадик, опускаясь на холодный пол. – У меня был трудный день, я устал.

– Хорошо, лежите.

И папа оставил сына минут на десять, не меньше. Через полчаса Вадим узнает, зачем они ему понадобились, эти десять минут, но будет уже слишком поздно.

Наконец, захлопали замки, дверь открылась. Вадик увидел папу в барском халате и домашних тапочках, поднялся с пола и вошел под отчий кров. Его встретила вторая мать, Наталья, причем, в той же позе, что и ее тезка, подружка Копнова: с сигаретой в руке, откинув голову на бок. Эти Натальи везде одинаковы. Разница заключалась в том, что мачеха была одета в вечернее платье и курила табак, а не марихуану. Природа дала ей фору: в свои тридцать девять она выглядела на десять лет моложе. Она любила изображать из себя светскую львицу начала двадцатого века, отравленную мистикой декадентов и страдающую аллергией на большевизм.

– Вот, – представил гостя отец, разведя руками: – Тот самый молодой человек, о котором я говорил. – И показал на сына указательным пальцем.

– Здравствуйте, – кивнула Наташа.

– Привет.

– Кофе? Джин? Амаретто? Бейлис? – предложил папа.

– Сигару, – попросил Вадик.

– Сигар нет. Сигары в офисе.

– Тогда просто кофе, если вы не против.

– Против вас… трудно пойти, – коварно улыбнулся Романов старший. – Вы обладаете завидной способностью – как сказать? – втираться. Нда. Сегодня на работе вы меня совершенно загипнотизировали. Я до сих пор так и не пойму некоторых... позиций. Значит, кофе? А может... Может быть, вы снова нуждаетесь? – спросил вдруг он.

– Я нуждаюсь? – не понял Вадик.

– Ну не я же, – Папа продолжал милостиво улыбаться. – Сколько вам еще требуется, чтобы вы не нуждались?

– Чего-чего? – Вадим покраснел.

– Hу, какая сумма могла бы вас окончательно успокоить, молодой человек? – Взгляд отца был по бульдожьи устремлен в глаза сына.

Глаза мачехи тем временем незаметно закатились для глухого смеха.

– Деньги, что ли? – тупо переспросил Вадик. Он попал в положение нищего на паперти: – Какого черта?

Он понял, что все силы, затраченные при первой встрече с папой на улице Восстания, пошли прахом. Обольщать предков следовало с нуля, а это равносильно поражению: папа явно переболел внезапным "гипнозом", решил твердо поставить крест на сомнениях и вышвырнуть пройдоху-должника из-под крыши. Более того, он готов раскошелиться, выложить "сумму", лишь бы отделаться, – это что-то!

Лицо патриарха утвердительно опустилось: "Да, деньги, сынок, – говорило оно. – Сколько будет стоить удовольствие никогда больше с тобой не встречаться? Я человек земной, ничего в таких штуках не понимаю, но, к счастью, мой бизнес позволяет мне доставлять себе некоторые удовольствия".

– Денег мне не надо, – Вадим перевел разочарованный взгляд с отца на мать: – Вы что, совсем?

– Значит, не материальные трудности? – спросил папа, сгладив идиотскую паузу.

Чтобы не улыбаться широко, Наташа продолжала высоко закатывать глаза и постоянно отворачивалась. История ее забавляла дальше некуда: она то и дело забывала про сигарету в руке, длинную, тонкую сигарету в мундштуке, изготовленном в духе салонных вещиц начала века.

– Духовные трудности? – тихо бормотал Илья Палыч, растирая переносицу от усиливающегося дискомфорта. – Оно и понятно... Человек вы молодой, ищущий. Да? Иногда ошибающийся. В вашем возрасте простительно. Но при чем тут...

– При чем тут возраст?! – громко перебил Вадим.

– Тише, тише, – попросил батя умиротворенно: – Сейчас выпьем кофейку, побеседуем, успокоимся...

Не в силах больше сдерживаться, Наташа закрыла рот рукой и прыснула со смеха.

Короче, выпили кофейку, успокоились, побеседовали.

Беседовали добрых полчаса. О всяком. То есть, говорил Вадим, а предки сидели напротив чудака, будто в зрительном зале, пили кофеек из фарфоровых чашек и спокойно слушали. Их ничто уже не беспокоило. Они знали, каким будет финал этого представления. Вопрос упирался лишь во время и место его проведения. Остальное – детали. Александр Шакиров, начальник безопасности Романова, уже ждал за дверью, он был профессионалом своего дела.

А Вадим о финале не знал. Конечно, что-то предчувствовал. Однако что бы ни светило впереди, ему не оставалось иного, как говорить, говорить и говорить, надеясь на чудо: об Олесе, своем счастливом детстве, перспективной юности, тайных, подробностях биографии предков и так далее. Ему удалось несколько раз удивить, дважды потрясти, трижды заставить папу покраснеть и четырежды рассмешить Наташу. Однако совокупный эффект выступления получился отрицательным. Родители внимали охотно, не торопили, не перебивали, тем не менее, ничто не приняли близко к сердцу, ни единого слова. Вадик так и остался для них бесплатным ночным комедиантом. Причем, тем более опасным, чем точнее он называл те или иные факты своими именами. Если он, узнав столько о семье, отказывается от денег, то на что нарывается? – как раз на этот вопрос и предстояло получить ответ группе телохранителей Романова старшего во главе с круглолицым Александром, исполняющим обязанности безвременно испарившегося Романова-младшего.

Со стены гостиной, с полутораметрового портрета, кисти безымянного художника Коммунистической партии и государства, за диковинным представлением следил суровый дед-прокурор: старикан уложил к своим ногам десяток мертвых фазанов и имел такой важный вид, будто в одиночку одолел неприятельскую дивизию. Под ногами Вадика лежал пышный ковер, вокруг стояла красная резная мебель, он сидел в широком черном кресле пред огромным черным диваном, на котором находились слушатели, и все рассказывал, рассказывал, рассказывал.

... Но вот, настал момент, когда он понял, что рассказывать больше незачем: наиболее эффектные истории прозвучали, пар был спущен, тогда как «Люшечка» с супругой продолжали равнодушно хлопать глазами и прохладно поддакивать. Папа уже все запрограммировал себе на уме – пробить его было выше человеческих сил. Если до сих пор не поверил, то ведь не поверит...

Прервав монолог на полуслове. Вадик неожиданно поднялся и направился к розовой комнате.

– Минуточку!! – закричал отец. – Туда нельзя!

Но было поздно. Вадим уже открыл дверь и залез к Олесе. Все произошло столь внезапно, что родители девушки от потрясения застыли на диване. Когда же папа бросился на помощь к дочери, то стало очевидно: помощь ей не требуется.

Храня на губах неподвижную улыбку Сфинкса, девушка утопала в розовом, похожем на раковину, кресле в центре комнаты. Ее пышную и, на первый взгляд, беспорядочную прическу венчал белый бант. По левую сторону от наследницы находилась ее кровать, по правую жила семья мягких заморских игрушек: мишки, зайки куклы, гномы, – все, кому доверяла и кого любила Олеся. Ни одна живая душа не могла рассчитывать в этой келье на большее расположение хозяйки, чем, например, безносый Буратино. Привязанность девушки к тому или иному фавориту разгоралась пропорционально страданиям, которые она ему причиняла. Так, пушистый белый медведь из Канады, вообще не тронувший ее сердца, стоял в самом дальнем углу: новенький, словно только сошел с прилавка, одинокий, забытый. Или напротив, плюшевая голова Эйнштейна, привезенная матерью из Дрездена к семнадцатилетию дочери, не протянула в ее обществе и двух дней: своенравная Олеся столь страстно возлюбила великого мудреца, что порвала беднягу в клочья. А потом рыдала, пока его не вынесли из розовей комнаты, – ей было совестно за то, что она ему причинила.

Сестра сидела в длинном белоснежном платье, прекрасно сочетавшимися с ее бантом на голове, и розовой жакетке, изумительно гармонировавшей с цветовой гаммой комнаты. Да, родители не жалели ни средств, ни времени и поистине превратили больную дочь в красивую игрушку. В своем сказочном мире четырех стен Олеся выглядела чудесно. Маленькие уловки, придуманные светилами медицины в целях ее же безопасности (например, скрытые подолом платья ноги, которое каждое утро привязывались к ножкам кресла), чтобы Олеся не покидала штатного места и не зарывалась, со стороны были совершенно не заметны.

Худые обнаженные руки девушки, как правило, смиренно лежали на животе, ее взгляд редко отвлекался от однажды избранной точки. На появление знакомых людей она практически не реагировала, зато один запах незнакомца был способен вогнать ее в истерику. Именно по этой причине родителей Олеси сковало оцепенение, когда самозванец, назвавшийся ее братом, переступил порог розовой комнаты. Как только тревога их отпустила, они остановились у двери в розовую келью с удивленными лицами.

Появление нежданного гостя привело Олесю в восторг. Такому нельзя помешать. Против такого не попрешь.

В природе существовал лишь один способ втереться в доверие к Олесе: продемонстрировать ей, насколько ты, взрослый здоровый пень, состоишь в неформальных отношениях с ее любимыми куклами. То есть, ты сначала покажи, а потом уже будет видно: удастся тебе снискать милость Олеси Романовой или нет.

Нагнувшись к игрушкам, Вадим вооружился Мики-Маусом, понял, что возражений со стоны сестры не будет, и заставил американскую мышь маршировать перед девушкой. Причем, Мики не только классно вышагивал, демонстрируя в строевую выправку, которой позавидовал бы сам Полицай, он еще и отплясывал, салютовал, отдавал честь, падал и вскакивал на ноги! Феерия, да и только.

Когда Мики подустал, зашатался, словно пьяный, и полез на стену, Вадим взглянул на девушку. Она выказывала безусловное расположение шоу Мики-Мауса. На ее губах обозначилась улыбка, ее глаза засверкали, а тонкие руки зашевелились. Видимо, она была готова разделить энтузиазм Мики, настроение которого било фонтаном.

– А – а! Здравствуйте, горы вот такой вышины! – подлил братец: – А– а! Здравствуйте, реки вот такой ширины! А – а! Обезьяны – кашалоты! А – а! Крокодилы – бегемоты! А – а! И зеленый попугай! А – а! И зеленый попугай!

Оставив в покое Мики-Мауса, Вадик схватил одной рукой погремушку, другой – колокольчик и выбил ритм под эту страстную песенку – ее, как ни одну другую музыкальную тему на свете, обожала Олеся. К сверкающим глазам и открытой улыбке сестры добавились жизнерадостные носовые и гортанные звуки, а это уже являлось редкостью необыкновенной и свидетельствовало о пике положительных эмоций.

Доведя девушку до наивысшего восторга, Вадим запечатлел на ее открытых губах прощальный поцелуй и вышел из розовой комнаты к остолбеневшим предкам. Наташа с перепугу охнула: Олеся еще никому – да, да! – никому не позволяла себя целовать, даже родной матери.

– Ты понял, что она от тебя хочет, Люшечка? – спросил Вадик у папы, вручив ему колокольчик с погремушкой: – Иди и играй. А мне пора. Не хотите верить – хрен с вами... Пойду к невесте, с ней поиграю.

– А – а! Здравствуйте, горы вот такой вышины! – запел Вадик, спускаясь бегом по лестнице. – А – а! Здравствуйте, реки...!

– Здравствуйте! – услышал он сзади, выбежав на улицу.

И получил удар в затылок.

Раскинув руки, он свалился в лужу у подъезда без сознания. Лицом вниз.

10

Он очнулся в машине. На заднем сиденье. Посредине. Между двумя качками в спортивных костюмах Адидас. За рулем сидел детина с английским сквериком на голове.

Башка, понятное дело, трещала. Особенно на затылке по которому съездили чем-то тяжелым: не то кастет, не то приклад.

«"Лада", девятая модель», – сообразил он.

– А – а! Здравствуйте! – улыбнулся ему тот, что справа.

Круглолицый водила оглянулся:

– Напелся, корешок?

– Куда мы? – спросил Вадик.

– В Попенгаген. – Английский скверик вновь переключил внимание на дорогу.

– Под Выборг?

– А тебе-то не до фонаря? – засмеялся сосед справа.

Скоро, однако, стало понятно, что они едут не под Выборг, где обычно оставлял трупы Полицай. «Девятка» катила по Пулковскому шоссе. Сто двадцать на спидометре. Новый шеф безопасности – новые порядки, что ли? Вадик принял как факт то, что его едут "ликвидировать". Раз так, то не все ли равно, где закопают твои кости?

Задав несколько безответных вопросов, Вадим попытался сформулировать последнюю волю:

– Пацаны, только профессионально, ладно?

– Че профессионально? – открыл рот английский скверик.

– Ну, чтоб сразу, без боли, можно? Я не люблю боль. Хватит боли. Не надо.

Реакции на предсмертное пожелание Вадим не дождался. Это показалось ему обидным, он решил покуролесить:

– Меня рвет.

– Потерпишь, – ответили. – Скоро приедем.

– Мерины вонючие, – проворчал он. – Обделаю тачку – пять лет вонять будете!

Ему дали по шее, и он больше не возникал.

Его выволокли из машины в ближайшем лесу, бросили под фары и стали лупить ногами. Слева и справа, с пяток до плеч, больно и сильно. Слева еще куда ни шло, а справа – …жопа. Правда, в какой-то момент он отключился и перестал воспринимать удары всерьез – катался на снегу словно деревянная матрешка.