Текст книги "Русская жизнь. Квартирный вопрос (октябрь 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

В конце 17-го года некоторым образом политика захватила и меня. Мы жили в огромной квартире на Печерской. Как раз на нашей улице и разворачивались все военные действия. Именно там шли бои между Центральной Радой и той группой военных, которая была связана с Временным правительством. Это было так называемое юнкерское восстание, восстание юнкеров военных училищ в Киеве в ноябре 17-го года.

– Какую цель преследовало это восстание – захват власти?

– Это была, на самом деле, борьба трех властей – Центральной Рады, Временного правительства и большевиков. Организаторами, конечно, были большевики, они начали это восстание.

– То есть сначала была попытка большевистского восстания, а потом контрвосстание юнкеров?

– Конечно, им оставалось или присоединиться к Центральной Раде, или присоединиться к большевикам. Как третья сила они уже не могли существовать.

– А какова была судьба восставших юнкеров?

– Они ушли на Дон, присоединились к белому движению.

Конец 17– го года был страшным временем. Мы в Киеве чувствовали, что окружены врагами. Большевики пробивались настолько, что их власть была сильнее, чем власть Центральной Рады. Потому что Рада придерживалась такого мнения: пускай будет большевицкий строй, но только чтобы его возглавляли не москвичи, а украинцы. В Раде боялись оккупации Украины русскими большевиками.

Подготовка и публикация текста Ивана Толстого

Алексей Митрофанов
Город бунтующего разума

Смоленск все стерпит, все поймет

I.

В Смоленске вышла книга Олега Разумовского «Razumbunt». Как не трудно догадаться, о бунтующем разуме. О жизни, от которой разум может взбунтоваться. С множеством матерных слов. При этом с краеведческим уклоном. Но главное не это.

Главное, что книга сделалась событием в жизни города. Прошла презентация – в музее, все как у людей. Продается «Razumbunt» в обычных книжных магазинах. Стоит 100 рублей. А что тираж тоже 100 экземпляров – это ерунда. Ведь речь все же идет об альтернативной культуре. О той, которой в большинстве российских городов и вовсе нет. А вот в Смоленске – есть. Больше того, она бурно развивается.

Напоминаю: происходит это не в 1990-м, а в 2007 году, когда, казалось бы, все колышки забиты и все территории поделены. В культуре в том числе.

II.

С Олегом Разумовским мы договорились встретиться у входа в некое бистро – Олег сам его предложил. В центре города, напротив парка с дивным названием «Блонье».

Я предвкушал разговор с маститым писателем. Мудрым и, скорее всего, поучающим. Я знал, что Разумовский старше меня на 18 лет. И был, что называется, готов.

Кстати, книгу я к тому моменту еще не читал.

У входа я увидел паренька в джинсовой курточке и в бейсболке козырьком назад. Он кого-то дожидался. Оказалось, что меня и что это и есть тот самый Разумовский. На 58 лет он явно не тянул.

Мы вошли в душный, весь какой-то липкий, потный зал. Олег уверенно двинулся к дальнему, угловому столику, до которого слабенький кондиционер вообще не доставал. Нам принесли меню. Я начал его читать.

Цены по московским меркам низкие невероятно. Заказал себе одно, другое, третье. Протянул меню автору «Razumbunta».

– У меня нет денег вообще! – заявил Олег.

Это прозвучало гордо, как неколебимая жизненная позиция.

Предложенные мной бокал вина и тарелочка мясного ассорти были приняты, можно сказать, с милостивой снисходительностью.

– Сейчас сюда придут мои друзья – они за меня заплатят, – сказал при этом Олег.

– Друзья?

– Да. Они тоже занимаются альтернативным краеведением.

III.

Мы начали разговор. Обыкновенный, ни о чем. О жизни в Москве и в Смоленске, о том, что время делает с людьми и городами, о каких-то общих интернетовских знакомых, о возможностях самореализации и прочая, и прочая, и прочая.

Потихоньку стали подходить друзья. Один, другой, третий, четвертый. Все, как на подбор, – в бейсболках козырьком назад и в джинсовых костюмчиках. С одинаковыми подростковыми фигурами. С одинаковыми лицами людей поживших. Взгляды напряженные. Фигуры тоже напряженные.

Столик был маленький. Кроме того, напомню, угловой. Там и троим было бы тесно. Поэтому друзья таскали стулья от других столов и высаживались вокруг нас амфитеатром.

«Обсиживают», – почему-то подумалось мне.

Мы продолжали разговор о том, что агрессивный в жизни человек зачастую сентиментален в своей прозе. Разумовский говорил, что он – как раз наоборот. В жизни стеснительный, робкий, а вот как сядет за компьютер – так держите меня семеро.

Передо мной лежала книга «Razumbunt», подаренная автором. Я ее еще не открывал.

Друзья в бейсболках все прибывали. Разумеется, никто из них ни за кого платить не собирался. Заказывать что-либо – тоже. Зато мне официантка приносила одно блюдо за другим. Смутившись их низкой ценой, я решил, что они будут маленькие, и заказал много блюд. Но все они оказались колоссальных размеров. Олег, естественно, допил свое вино, доел мясное ассорти. В какой-то момент весь стол оказался заставлен моей едой. Даже книгу «Razumbunt» пришлось убрать в рюкзак. А вокруг сидели молчаливые друзья и наблюдали, как я ем.

Мне было страшно неловко, но я продолжал вести беседу об искусстве.

Наконец, один из друзей вступает в разговор. Он начинает рассуждать о древностях, мне совершенно не знакомых. Я ничего не понимаю в этом и честно признаюсь: дескать, не мой период, дескать, для меня российская история, по большому счету, начинается пушкинским временем, в крайнем случае, державинским – от которых сохранились и письма, и документы, и книги художественные, и архитектура – словом, есть за что зацепиться.

Друг с гордостью заявляет:

– А для меня история заканчивается двенадцатым веком!

Вот, думаю, серьезный краевед.

– А где вы, – спрашиваю, – работаете?

Он в ответ, еще более гордо:

– В охране!

– А почему вам в музей не пойти? Полно же в Смоленске музеев?

– Что я в музее буду делать? Скучно там.

Ну, ладно, думаю. В охране веселее.

В конце концов мне прекращают подносить блюда. Я рассчитываюсь. Мы выходим из бистро. Олег с друзьями идут по своим альтернативным краеведческим делам. А я иду в гостиницу – читать Олегов труд.

IV.

«Между прочим, это отличное демократическое заведение, где обычно вечером набирается туча народа. Всякие маргиналы и, конечно же, «…». Пьют пиво, дешевое вино, водчонку. Базарят о своем родном. Порой здесь вспыхивают драки, но не надолго. Вскоре опять все мирятся и бухают по новой. «…» клеятся и снимаются влегкую. На меня тут неоднократно наезжала всякая беспредельная гопота, но ведь и своих полно в „Ягодке“: всегда кто-нибудь писанется за тебя и не даст пропасть. Выкинут уродов на «…» на улицу и предупредят, что, мол, если еще раз, то им «…». Стопудово. До дебилов сразу доходит, и они больше в нашу „Ягодку“ не прутся».

Ага, так вот оно, значит, какое – альтернативное краеведение.

«Какая– то баба с толстой жопой и хитрой мордой села посрать прямо у фонтана, грозя дать «…» начальству. Шел старик в обносках с «…» наружу. Так он протестовал по-своему против войны в Чечне. Молодые совсем девчонки пили баночное пиво и громко ругались матом, как бы открыто бросая вызов обществу.

Я выпил из горла полбутылки водки и прямо в одежде прыгнул в фонтан. Искупался с большим удовольствием, посылая всех конкретно на «…», а потом снял по ходу поддатую худую шкуру. Вернее, она сама меня зацепила. Кричит: „Эй, ты, «…» с Нижнего Тагила, соси сюда!“ Я подошел, дал ей по голове, затащил в телефонную будку и стал «…» в стояка. И пока занимался этим веселым делом, видел, что происходит в «…» реальности».

Прекрасные досуги случаются в альтернативном Смоленске.

«Я блевал весь день. За окном то дождь, то солнце, а я «…» блую и блую. Запиваю воткой и опять нах блую. И вабще какая природа «…», и сирень, и бабки на лавках, и молодеш сасет пивус. И пелотки с животами беременные. «…» вабще, когда проблюешься, и все кажется «…» и харашо и в кайф. Вот тем и хороша она, улица Ленина».

Я сижу в кресле и читаю «Razumbunt». Поначалу книга вызывает у меня одно лишь омерзение. Но постепенно я вчитываюсь, мат перестает казаться матом, а обычная реальность – соответственно, обычной реальностью. Кажется, что истинная правда жизни – в рассказах господина Разумовского. Тем более что сюжеты у него подчас бывают очень даже сильные.

Вот, например, такой. Заходит мужик в трамвай. И видит, что другой мужик сидит и спит. А на руке его татуировка – «Слава».

И вот первый мужик начинает будить второго: «Очнись, Слава, очнись, Слава!»

Сначала просто тормошил. Потом начал хлопать по щекам. Потом давать тычки. Это он так заботу проявлял – вдруг Слава свою остановку проедет, или его, спящего, обидит кто. Но не помогали и тычки. Тогда первый мужик начал второго зверски избивать. Безрезультатно.

Но тут в вагон вошел некий рабочий и дал первому мужику свою отвертку – дескать, на, вот этим вот попробуй. И первый начал Славу «ковырять» – тыкал ему отверткой в уши, в нос, в глаза. Совсем он Славу изуродовал. Но разбудить не смог. И тогда использовал последний шанс – пробил ему голову тяжелой рукояткой от сидения. Но и после этого весь окровавленный Слава остался безмолвно сидеть.

Красота.

V.

Я читал Олега Разумовского.

Под моим окном жил своей жизнью сад «Блонье» – излюбленное место отдыха смолян. И, соответственно, место, в котором проходила большая часть историй «Razumbunta».

В этом слове – «Блонье» – мерещится нечто французское. Но всего лишь мерещится. На самом деле, это слово вполне русское, правда, давно забытое. И в словаре Даля значится: «блонье, болонье ср. стар. – ближайшая окружность города; предместье, слобода, околица, обаполье».

И ничего французского здесь нет.

Этот сад издревле был чем-то вроде центра города Смоленска. И воплощением главной черты жителей этого города. Какой же именно? Пожалуй, что терпимости и снисходительности.

В Смоленске все всегда было немножечко не так. Смоленск позволял многое, что было невозможно в других российских городах. Например, в том же «Блонье» в 1885 году открыли памятник композитору Глинке. Памятник памятником, но тогда всех волновал один вопрос – не запретят ли ограду? А ограда та, действительно, была явлением. Критик Владимир Стасов писал: «Решетка к памятнику Глинки совершенно необычная и, смело скажу, совершенно беспримерная. Подобной решетки нигде до сих пор не бывало в Европе. Она вся составлена из нот, точно из золотого музыкального кружева. По счастью, к осуществлению ее не встретилось никакого сопротивления».

А ведь, действительно, власти вполне могли бы заподозрить что угодно – например, что в нотах зашифрованы какие-нибудь тайные послания. Но ничего такого не произошло. В Смоленске многое позволено. И торжественный акт в честь открытия памятника не был ничем омрачен.

Кстати, меню этого акта – тоже своего рода разумбунт: «Суп-пюре барятенской, консоме тортю, тартолетты долгоруковские, крокеты скобелевские, буше Смоленск, тимбали пушкинские, стерляди Паскевич, филей Эрмитаж, соус Мадера, гранит апельсиновый, жаркое: вальдшнепы, рябчики, бекасы, цыплята; салат, пломбир Глинки, десерт».

Ни «пломбира Глинки», ни «тимбалей пушкинских», ни «буше Смоленск», ни «тартолеттов долгоруковских» никогда не существовало. Не было, конечно же, и «супа-пюре барятенского», и «крокетов скобелевских».

Все это – смелые и ничем не обузданные фантазии повара. И совершенно не понятно, что на самом деле подавали на обеде в честь открытия памятника Михаилу Глинке.

Кстати, в 70-е рядышком с Глинкой установили мощные динамики, и они через определенные промежутки времени играли что-нибудь из глинковских произведений. Тоже, по тем временам, весьма авангардистский проект.

Рядом с «Блонье» размещалось Александровское реальное училище. В нем учился писатель Соколов-Микитов. Вот как он описывал свою alma mater: «Училище с первых же дней напугало сухой казенщиной, суровым бездушием учителей, одетых в чиновничьи мундиры. Пугали недобрые и грубые клички, которыми именовали своих наставников ученики. Кто и когда выдумал эти злые и меткие прозвища, от которых веяло бурсой, давними временами?

Раз положенная кличка оставалась за учителем навеки, переходя из поколения в поколение учеников. Учителя русского языка Насоновского все называли Скоморохом, учителя арифметики – Смыком, классного надзирателя – Козлом и Плюшкой, учителя алгебры – Бандурой. Кроме этих кличек были клички и посолонее».

В небольшом же отдалении располагалась и казенная гимназия. О ней отзывалась другая будущая знаменитость – Николай Пржевальский: «Подбор учителей, за немногим исключением, был невозможный: они пьяные приходили в класс, бранились с учениками, позволяли себе таскать их за волосы… Вообще вся тогдашняя система воспитания состояла из заучивания и зубрения от такого-то до такого-то слова».

Да что говорить – сам инспектор П. Д. Шестаков признавал: «Педагогический персонал, за немногим исключением, состоял из лиц, сильно подверженных известному российскому недугу: пили не только преподаватели, но и лица, стоявшие во главе учебного заведения, даже сам директор „страдал запоем“, на квартирах некоторых учителей и даже в доме благородного гимназического пансиона в квартире инспектора происходили „афинские вечера“, на которых учителя пировали и плясали со своими гетерами… Воспитанников же, подглядывавших, что делается на квартире у инспектора и в каких более чем откровенных костюмах там танцуют их господа наставники, любитель „афинских вечеров“ таскал за волосы и драл розгами. Эти наказания, конечно, ни к какому результату не приводили».

Кстати, воспитанникам многое прощалось. Владимир Лакшин приводил рассказ некого смолянина о другом смолянине, гимназисте Боровикове: «Боровиков задумал покушение на предводителя дворянства Урусова, в имении которого жестоко расправились с бунтовавшими крестьянами. Гимназисты и реалисты, в числе которых был Соколов-Микитов, сложились, купили ему два маленьких дамских револьвера. Дело было зимой. Боровиковский подстерег Урусова, когда тот вышел из дверей Дворянского собрания и собирался сесть в экипаж. Он выстрелил в него почти в упор, но „человека не так легко убить, оказывается“. Урусов бросился в сугроб, а юный террорист убежал».

Какому наказанию подвергся террорист? Был изгнан из гимназии. И все.

VI.

По современному «Блонью» ходят занятнейшие личности. Некий Даня, последователь обэриутов, облаченный в черный костюм и тюбетейку. Колоритный дедок-ветеран, который, как только увидит девушку с открытым пупком, сразу начинает вопить на весь сад:

– Голопузикам позор! Голопузикам позор!

А если вдруг увидит кого в «рваных» джинсах – сразу начинает предлагать иголку.

На скамеечках «Блонья» в хорошую погоду смоляне сидят и пьют из бутылок пиво – и никакая милиция их не гоняет.

А в бывшем ресторане «Днепр» (ныне – концертно-выставочный комплекс «Днепр») несколько месяцев назад с успехом выступил московский, тоже вроде как альтернативный, поэт, полиглот, художник и фотограф Вилли Мельников.

Город позволяет каждому своему жителю жить так, как он захочет.

Дедушке– ветерану -спокойно выражать протест против голопузиков.

Самим голопузикам – спокойно пить пиво на лавочках.

Поклонникам альтернативной культуры – устраивать перформансы своим коллегам из Москвы.

А если вдруг захочешь издать матерную книгу про бунт разума – спокойно ее издавай, презентуй в музее и не задумывайся о том, принесет ли твой труд доход.

Смоленск не даст пропасть.

* ДУМЫ *
Павел Пряников
Китайская барахолка

Откровения руководителя строительной компании о московском рынке недвижимости

Генеральный директор строительной компании, уже около 10 лет возводящей дома в Москве, легко согласился на интервью. «Наболело, – пояснил он. – На столичный рынок недвижимости существует два взгляда. Первый – правительства города, в духе соцреализма. Второй – всяких „несогласных“, рисующих нас бандитами». Имя свое строитель решил оставить в секрете – он ведь собирается и дальше работать на своем поприще.

– С 2000-го по 2007 год цены на квартиры в Москве поднялись в шесть раз, тогда как средний доход москвича за это время увеличился только в 3 раза. Семь лет назад собственное жилье для большинства москвичей казалось роскошью, а сегодня, выходит, для них оно уже даже не роскошь, а недостижимая мечта? Что является главной причиной такого резкого роста цен?

– Главная причина – низкая «стартовая площадка» рынка жилья в Москве (а в провинции тем более). Большинство населения к началу девяностых проживало в очень плохих условиях: в среднем на одного человека приходилось 17 кв. м при европейских 30 кв. м и американо-канадских 40-45. И даже если это была отдельная квартира, то в панельном доме. Что такое панельный дом? Изначально этот тип домостроения придумали французы в начале пятидесятых, и стали этим методом делать казармы для колониальных войск в Алжире. Это не секрет, нормативный срок жизни «хрущевок» – 20-25 лет, панельных «брежневок» – 35-40 лет. Таким образом, к началу девяностых «хрущевки» совсем обветшали. К началу двухтысячных надо было бы сносить и брежневскую панель. Вы же знаете, какими были первые инициативы новых режимов в Восточной Европе в начале девяностых? Они прекратили панельное домостроение как унижающее человеческое достоинство.

В начале– середине девяностых у какой-то части населения появились деньги. Сначала эти люди купили себе малиновые пиджаки, ролексы и мерседесы. А потом захотели иметь жилье по европейским стандартам -малоквартирные дома с высокими потолками, с подземными гаражами, с инфраструктурой. И на эту аудиторию стал работать элитный сегмент строительного рынка, возникли все эти дома на Остоженке, вокруг Арбата.

Но вместе с тем сохранялся монстр по имени «Строительный комплекс Москвы», который безостановочно по сей день продолжает клепать панельные кварталы. До 2006 года на панельное домостроение приходилось около 2,5 млн кв. м квартир из ежегодно возводимых 4,5 млн кв. м. Однако из этих 2,5 млн кв. м около 2 млн расходится по социальным программам правительства – очередникам, переселенцам из сносимых пятиэтажек и ветхого жилья, военным, молодым семьям и т. д.

В итоге мы имеем примерно 300 тыс. кв. м для очень богатых людей, эти метры фактически вне рынка, и около 2 млн кв. м выбрасывается ежегодно на рынок. Но что такое 2 млн кв. м – это примерно 25-30 тыс. квартир ежегодно. На 3,5 миллиона московских семей. То есть 1 квартира на 125 семей. В европейских городах 1 новая квартира или дом приходится где-то на 50 семей, в США – на 30-40 семей. Фактически рынок недвижимости в Москве дефицитен, на этом дефиците и играют строительные компании. Зачем продавать жилье по 3 тысячи долларов за метр, когда люди с радостью покупают его по 6 тысяч.

– Есть ведь еще и вторичный рынок. На нем ежегодно обращается, согласно статистике, около 75-80 тыс. квартир.

– Это «круговорот вещества в природе». 80-90% сделок на вторичном рынке – это так называемая «альтернатива». Когда трешка меняется на две однушки или наоборот. Увеличению метража на душу населения это не способствует. Как в начале девяностых в Москве приходилось 17 кв. м на человека, так и в 2007-м эта цифра та же.

– Но глава стройкомплекса Москвы Ресин рапортует о 21 или даже 23 кв. м на человека.

– Столичные чиновники почему-тоисходят из того, что москвичей 8,8 млн. Но даже недавняя перепись населения показала, что горожан – 10,4 млн, а в реальности это число около 12-13 млн.

– Есть вот еще точка зрения, что якобы из-за приезжих растут цены на жилье.

– Приезжие, главным образом, формируют спрос на аренду. Из 3,5 миллионов московских квартир сдаются около 600 тыс., это примерно 1-1,5 млн арендаторов. И не более 5% от общего числа приезжих – это нувориши из регионов, которые покупают в Москве элитные квартиры или квартиры бизнес-класса большой площади стоимостью от 1 млндолларов. Так что, скорее, приезжие формируют ожидания – потенциальный спрос. Но, при скудном рынке квартир, и 2-3 тысячи иногородних семей, которые все же приобретают жилье, вносят «вклад» в раздувание спроса.

– Московское правительство возлагает большие надежды на ипотеку. Чиновники утверждают, что это реальный путь улучшения жилищной ситуации.

– Количества квартир на рынке ипотека не увеличивает. Вот этого почему-то никто не замечает. Да, сейчас по ипотеке приобретается 10-12 тыс. квартир на первичном и вторичном рынках. И это один из факторов, толкающих цены вверх. Поэтому московское правительство с такой маниакальной настойчивостью и популяризирует этот сегмент рынка – с начала этого года цены расти перестали, но ипотека дает им шанс снова разогнаться.

– Широко бытует мнение о сговоре застройщиков, коллективно решивших повышать, а затем сдерживать цены.

– Тут все сложнее. Строители и риэлторы – это вторично, первично – правительство Москвы. Де-юре большинство строительных компаний не связано с муниципальными властями, лишь в некоторых из них есть доля города. Но де-факто Комплексу строительства и архитектуры правительства города девелоперы подотчетны и следуют его указаниям. В общем, это такой китайский капитализм.

Сговора между застройщиками нет, но есть, как бы это помягче сказать, заинтересованность правительства Москвы в гонке цен, ведь от этого зависит наполняемость городского бюджета, и, чего уж лукавить, благосостояние столичных чиновников.

Правительство Москвы фактически бартером получает квартиры для покрытия своих социальных обязательств, и ему неважно в этом случае, сколько стоит метр – тысячу долларов или десять. Натуральный оброк. Но землю строителям чиновники уже продают за полновесные доллары, и чем больше их прибыль, тем дороже компании заплатят за строительную площадку. Внутри Садового кольца 1 гектар стоит от 20 до 40 млн долларов, на окраинах – около 5 млн. Затем строители на собственные деньги возводят еще всю инфраструктуру – больницы, детские сады, школы, дороги, разбивают парки и пр. Часто у них нет юридически закрепленных обязательств делать это, но как откажешь, когда высшие чиновники просят? Затем налоги: чем больше прибыль у строителей, тем они выше. Наконец, взятки. Чиновники, опять же, кровно заинтересованы в том, чтобы строитель был богатым. Сегодня со стандартного 17-этажного панельного дома они имеют 1-1,5 млн долларов за ускорение согласований, прохождение комиссий и пр. Строителей обирает вообще вся бизнес-вертикаль города – энергетики, коммунальные и дорожные службы, столичные СМИ, рекламные агентства, посредники. Стройкомплекс – это дойная корова, и правительство Москвы, если смотреть с его колокольни, правильно поступает – корова должна быть сыта и находиться в тепле, чтобы давать хорошие надои.

– Но и строители внакладе не остаются.

– Как посмотреть. И 10 лет назад, и сегодня чистая прибыль застройщиков составляет 20-25%. У придворных компаний, где есть доля чиновника, прибыль может достигать 35%. Но фактически у строителя остается 5-7% от прибыли, все остальное он пускает в оборот – в приобретение площадок, в подкуп чиновников, на выплаты процентов по кредиту и т. д.

– Вы говорите, что цены на жилье в Москве с начала 2007 года не растут. В чем причина?

– Цены не просто не растут – они падают. Но дешевеет некачественное панельное жилье эпохи советского домостроения. Здесь даже ипотека не помогает – банки не дают кредиты на покупку квартир в хрущовках и панельных домах ранних 70-х. Это теперь такая группа риска – того гляди, обвалятся дома или газовая труба там рванет, кто тогда кредит возвращать будет? Сейчас происходит дифференциация рынка, все встает на свои места – ну не может в том же Перово однушка стоить 150 тысяч долларов! Трезвомыслящий человек понимает, что в этом Перово никогда не будет нормальных школ, безопасности на улицах, чистоты. Он лучше лишние три года помыкается в съемных квартирах, поднакопит денег и приобретет жилье в каком-нибудь Коньково, где туда-сюда снуют джипы газпромовцев.

– В общем, в Москве начали формироваться гетто, и этого процесса не избежать?

– Не забывайте, в Москве же китайский капитализм, а не скандинавский. Это в Европе принято строить социальное жилье среди того, которое люди покупают за деньги. Таким образом, предотвращается появление гетто.

В Москве власть обслуживает самые обеспеченные слои населения, а если какой-нибудь многодетной семье дали бесплатно квартиру в Жулебино, она еще и радоваться должна, что не послали в Кондопогу или вообще на улицу не выселили. Люди у нас привыкли радоваться малому.

– Но если вернуться к ценам: их рост ударил и по богатым, и по среднему классу. Каково в Москве разделение на группы по доходам?

– В 2006 году цены на жилье выросли на 80%. Но в то же время, если брать полуофициальную статистику, у верхних 2% населения доход за то же время вырос на 100-120%. Это высший чиновничий мир, владельцы крупного бизнеса, топ-менеджмент. Далее. Нефтяные деньги дотекли и до среднего класса в западном понимании – от 100 тыс. долларов в год на семью, это еще около 5-7% москвичей и гостей столицы (которые, как и их земляки-богачи, нередко живут на два дома, один из которых в Москве). Тут увеличение дохода где-то на 40-50% за год. Эти люди, пусть туго затянув пояса, но все же могут приобрести жилье. Другое дело – что по своему статусу они не хотят селиться в бедных, неперспективных районах.

– А какие районы перспективные, как вы считаете?

– ЦАО, Юго-Запад, Запад. Под вопросом Северо-Запад – застройщики пытаются поднять его статус, но уж больно наследие тяжелое. Анклавы от Белорусской до Войковской и от Комсомольской до Сокольников.

– И средний класс хочет поселиться именно там?

– Конечно. Но рынок не дает ему такой возможности даже при наличии относительно приличной суммы. В монолитно-кирпичных домах бизнес-класса квартиры небольшого метража (100-150 кв. м) покупаются в первую очередь, они в дефиците. А зачем семье среднего класса из 2-3 человек квартира в 200 кв. м и стоимостью 1-1,5 млн.? Им нужны максимум 70 кв. м стоимостью 450-500 тыс. долларов. Отсюда, кстати, и застой в продажах в сегменте жилья бизнес-класса.

– Почему же тогда застройщики не могут перестроиться, напичкать дом квартирами в 60-70 кв. м?

– Это невыгодно: больше бетона, арматуры, разводок инженерных сетей, в результате чего себестоимость поднимается на 25%. Большее число подземных машиномест, что просто нереально сделать – в больших жилых комплексах и так еле-еле удается соответствовать нормам: 1 машиноместо на 1 квартиру.

– Для оставшихся 90-92% москвичей рынок фактически закрыт?

– Москвичи могут обращаться на вторичный рынок, переезжать в Подмосковье, которое становится грандиозной стройплощадкой. Панельным застройщикам нужен размах, они стремятся возводить дома кварталами по несколько сотен тысяч квадратных метров – а в городе уже негде, здесь возможна только точечная застройка.

Лет через 10 в ближнее Подмосковье переедет как минимум 2-2,5 млн москвичей. Это тот самый средний класс.

Тяжелее всего приезжим – большинству из них так и придется до конца дней скитаться по съемным квартирам, поглощающим 50-60% семейного дохода.

– Мы подошли к прогнозам. Что будет с рынком недвижимости лет через пять?

– Продолжится процесс формирования гетто, разрастется жилой пояс вокруг МКАД со стороны области. В самой Москве будет строиться только дорогое жилье, даже на окраинах квартиры в новостройках станут стоить минимум 6-7 тыс. долларов за кв. м, в жилых домах-башнях бизнес-класса цены будут начинаться от 12-15 тыс. за кв. м, элитное жилье вплотную подойдет по ценам к лондонским – 40-50 тыс. долларов за метр. Ну и вообще Москва во многом скопирует лондонскую модель развития. Это будет город молодых амбициозных людей и одновременно старых москвичей, которые станут ощущать себя полуаристократией. Семьи с доходами ниже 50 тыс. в месяц и без заначки в виде родительской недвижимости будут переезжать в область или вообще в регионы и заграницу. Неимущие слои будет изыматься из города административными методами: уже сегодня правительство Москвы начало выделять им бесплатное жилье в Подмосковье.

При этом какая бы власть ни пришла в Москву, ситуацию не изменить, это естественный ход городской истории. Тем более что и новым чиновникам тоже захочется сладко кушать – а кто их накормит вдоволь и вкусно, кроме строителей?