Текст книги "Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный..."

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Михаил Семевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

11

«Государь, сей вопрос нельзя кратко изъяснить для того, что дела разные. В ином отец твой, в ином ты больше хвалы и благодарения достоин. Главные дела государей три: первое – внутренняя расправа и главное дело ваше есть правосудие. В сем отец твой более времени свободного имел, а тебе еще и думать времени о том недостало, итако, отец твой более, нежели ты, сделал; но когда и ты о сем прилежати будешь, то можешь превзойдешь, и пора тебе о том думать. Другое – военные дела. Отец твой много чрез оные похвалы удостоился и пользу великую государству принес, тебе устроением регулярных войск путь показал, да по нем несмысленные все его учреждения разорили, что ты, почитай, все вновь делал и в лучшее состояние привел; однако ж я много думаю о том, еще не знаю, кого более похвалить, но конец войны твоей прямо нам покажет. Третье – в устроении флота, в союзах и поступках с иностранными ты далеко большую пользу государству и себе честь приобрел, нежели отец твой, и сие все сам, надеюсь, за право примешь». Его величество выслушал все терпеливо, целовал его, сказал: «Благий рабе, верны, вмале был еси верен, над многими тя поставлю».

12

Во время шведского мира в 1721 году на Петербургском острову против Сената сделан был Янусов дом великим фигурным театром и убран весь фонарями разноцветными; в воротах план фитильный: нарисован Янус древний мирорешительный. Против того дому поставлены две персоны: первая в знак императора Петра Великого, другая в знак короля шведского; и около дому по плану фитильному и возле их перемиды и колеса, и всякие огненные фигуры. Да от того ж дому протянута веревка к сенатской галдареи, и на ней укреплен орел; и у всего того приуготовления был сам царь, и при нем бомбардирские шкапы Скорнеков-Писарев и Корчмин^{164}. И по собрании всего генералитета в Сенат, и от них его величеству принесено за его усердное и нестрашимое старание к Российскому отечеству титул императорский со изречением Отца Отечества, государя всемилостивейшего. И в ночи в 12 часу сам государь зажег орел, который полетел прямо в Янусов дом и зажег план с статуею, и как стал сгорать, то те персоны пошли с простертыми руками и затворили ворота Янусовы; из того храма вдруг вылетело больше тысячи ракет, и потом с города из поставленных по Неве-реке галер из пушек учинилася стрельба подобная грому и молнии и продолжалась с час. Потом зажгли два плана: на одном – корабль, идущий в гавань, надпись: «Конец дело венчало»; на другом – корона российская и шведская, соединенные на столе с надписью: «Соединение дружбы». И по сгорании планов началась огненная потеха удивительным порядком с перемидами в подобии бралиантов, а на верху перемиды корона российская, а на другой корона шведская, и продолжалась потеха часа четыре; и потом был ужин, и тем кончилась церемония.

В 1722 году, по пришествии его величества в Москву, на Красном лугу против Суконного двора о том же мире была великая огненная потеха, только разности статей были не из фитилей, но бумажные, и в них вставленные фонари горели, был машкарад церемониальный: за Красными воротами сделан корабль, боты, шлюпки и верейки на зимнем ходу; и его величество был на корабле в матросском платье, а позади флота в санках впряжены олени, медведи, сидели зверовщики и рыболовы, а все из дворян; а продолжался шесть дней.

13

Того же 1722 году в мае месяце его императорское величество следовал Окою и Волгою реками на галере, сделанной с покоями, и прибыл в Астрахань июня 28 числа для шествия с воинством в Персию. И бывши в Астрахани, ходил, ездил, осматривая работ и оснастки судов для приуготовления в Персию Каспийским морем, и для летнего жару в матросском бостроке, бархатном черном, на голове платок бумажный красный, шляпа маленькая. И как все к походу было изготовлено, то его величество и с государынею императрицею пошел в поход на боту по Каспийскому морю к Четырем Буграм, где после и гавань была; за ним следовали галиоты рек, боты и тялки, и ластовые суда, и островские лодки, и вышед в море, стали на якорь, и в ночи было огненное видение от фонарей и стрельба из пушек. И потом его величество пошел на боту и при нем гвардия и пехота полевая на островских лодках на правую сторону к Трахании, а флот пошел на левую сторону морем к острову Чечню. И прибыл его величество в Аграхань, увидал, что деревня Андреева взбунтовалась, послал генерала Кропотова за драгунскими полками и казаками в один полк пехотный; и им, генералом, деревня вся разбита и разорена. И государь шествовал к городу Дербени; из оного города вышел Наин, в чину коменданта, и вынес ключи на серебряном блюде и поднес его величеству, и государь, приняв ключи, сквозь город прошел до реки Милюкенте, расстоянием в 20 верстах, и стал лагерем. На другой день от острова Чечня и флот прибыл ко оной же реке. Потом чрез два дня сделался ужасный шторм на море, и якори судов удержать не могли, многие на берег выкинуло с провиантом и с артиллериею. И после сего его величество следовал в Астрахань, и по прибытии в Астрахани малого время пробыл, шествовал в Москву. И по прибытии в Москве в 1724 году его величество супругу свою великую государыню Екатерину Алексеевну за многие военные в походе трудности короновал в Успенском соборе, и по церемонии шествовал в Петербург, в любезный свой город.

14

На Петербургском острову церковь деревянная во имя Пресвятой Богородицы Казанской и образ Богоматерин украшен. И весьма полюбился оклад бывшему тогда архимандриту Невского монастыря Феодосию, потом был архиепископ Новгородский; приехав в церковь Казанскую для осмотру порядка церковного, при том выговорил, что образ Богородицын низко в иконостасе стоит, всякие люди к нему прикасаются; велел ее взять и отвезти в Невский монастырь; не по многом времени ризу ободрав, велел поставить во святых воротах того ж монастыря: И уведомились о том прихожане той церкви, в великой печали и сетовании были. У той же церкви был прихожанин, типографии директор, и у его величества в знаемости и в милости, Михаила Петрович Аврамов^{165}, весьма о том соболезновал и взял смелость просить его величество: и улуча время, по требованию от его величества с картами быть во дворец, и по объявлении карт стал на колени и просил его величество, что архимандрит Невского монастыря Феодосий из церкви их взял чудотворный образ Богородицы Казанской в свой монастырь и, ободрав оклад, поставил в том монастыре в воротах; и на то его величество ничего не сказал. И по времени был съезд в викториальный день на Почтовом дворе, в том присутствии были и священные персоны, в первых Стефан Рязанский, Феофан Псковский, Феофилакт Тверской, веселились; и его величество всех потчевал разными винами, и пришед к столу, где архиереи сидят, сел на стуле, а подле стула стоял денщик Василий Нелюбохотин, держа под пазухою шляпу государеву. И государь зачал речь с Рязанским: «Батюшка, скажи мне, что значит образ чудотворный и нечудотворный? Написание едино». На то преосвященный говорил: «Ваше величество, мы по милости нашей пожалованы и подвеселились, ответствовать от Святого Писания не можем», – и тем окончил речь. Взглянул сурово на денщика: «Какая у тебя шляпа и чья?» Денщик объявил, что государева. Потом с великим сердцем сказал денщику: «Как ты, детина негодный, неучтивей, великого государя шляпа, которую на голове государь носит, а ты под плечо мнешь. Да где ж та шляпа, которая на голове была и в баталии Полтавской прострелена пулею?» И на оное денщик сказал, что та шляпа в Казенной хранится. И по изречении того встав, зачал говорить: «Всемилостивейший государь, самая истина показала довод ясный: шляпа, которую денщик ваш под плечом держит, но и та шляпа, которая хранится в Казенной, одной шерсти и дела рук человеческих, но великую разнь имеет: что она на таком великом человеке была на голове и пулею пробита, за то она против прочих шляп и хранится в почтении; и непременно тому образ и написание на цке[64]64
  Цка – доска.


[Закрыть], и вапы[65]65
  Вапы – краски.


[Закрыть] те же, но в том Господь прославляет за усердную веру обещателя написать и писателя благочестивого, в том и прославляется чудо-творением от образа написанного». И государь, выслушав, встал и пошел в другие покои, и тем тот викториальный вечер кончился.

И назавтрие его величество послал денщика Семена Баклайовского^{166} в Невский монастырь к архимандриту и велел ему сказать со гневом, чтоб он образ и с тем же окладом поставил в церкви Казанской Богородицы; и по тому именному приказанию и принесен и поставлен. А в 1736 году, в царствование государыни императрицы Анны Иоанновны, ее повелением сделана каменная церковь во именование Казанской Пресвятой Богородицы на Адмиралтейской стороне у Гостиного двора, и образ чудотворной Богородицы Казанской в новопостроенную церковь перенесен и доныне в той церкви.

15

За год до его кончины весьма ослабел в своем здоровье и частые имел припадки, а особливо от каменной болезни, токмо его усердие к России и болезнь не удерживала в его старании и смотрении; и по нестерпимой каменной болезни двенадцатидневном страдании и неумолчно кричал, и тот крик далеко слышан был, и потом скончался в 1725 году, января 28 числа, и поставлен был в медном гробе в Петропавловском соборе на анбоне, убранном визитами с подписями, и шесть недель стояли министры и генералы. И по смерти государя императора Петра Первого приняла царствование ее императорское величество Екатерина Алексеевна и не в долгом времени царствования 1727 года, мая 7 числа, в Петербурге скончалась и положена в медный гроб, и по отпетии поставлено тело ее во гробе на том же анбоне с сожителем ее великим императором Петром, и покрыты грызетовыми золотыми покровами, и шестинедельная церемония справлялась у гроба. И по кончине государыни императрицы принял самодержавствование император Петр Второй; и не въезжая в Москву для коронования, повелел указом сделанные два столба каменных за Спасскими воротами, где ныне стоят пушки большие под железною кровлею, и на тех столбах торчали головы: на первом Цыклера и Алексея Соковнина и прочих пять голов, на втором – Кикина^{167}, архиерея Игнатия Ростовского^{168}, духовника, и прочих же пять же голов; в средине столпов сделан столб деревянный, на нем сидел Степан Глебов^{169}, – повелел сломать и место изровнять. И по малом царствовании в 1730 году от оспы скончался и погребен в Москве в Архангельском соборе у столпа против раки чудотворца Димитрия. И по призыву из Митавы государыню Анну Иоанновну на императорство и по коронации в Москве, по шествию ее в Петербург 1731 году, при ее присутствии, и по отпети панафиды с пушечною стрельбою гробы императорские Петра Великого и государыни императрицы, супруги его, опущены в землю в Петропавловском соборе у правого крылоса в вечную память.

Печатается по:

[Н. Кашин] Поступки и забавы императора Петра Великого (Запись современника). СПб., 1895.

Михаил Семевский
Сны Петра Великого

В кабинетных делах Петра I, в Государственном архиве, находится несколько им собственноручно записанных сновидений; некоторые из этих записок тщательно перебелены его денщиками и секретарями. Видимо, что некоторые сны, как нечто курьезное, интересовали государя, рассказывались им своим приближенным, вызывали разные замечания и проч. Этого достаточно, чтобы остановиться и на таком странном, по-видимому, предмете, каковы сны Петра Великого.

Преобразователь России, как известно, был враг суеверий и предрассудков; нет свидетельств и о том, чтобы он придавал какое-либо серьезное значение снам и находил бы в них какой-либо таинственный, знаменательный смысл; если же он их записывал иногда, то только ради курьеза, как любитель всего особенного… Известно, что по большей части и во сне мы видим то, чем особенно заняты, либо о чем думаем наяву; отсюда еще интереснее знать, каковы же должны были быть сны сурового монарха?

1714 года, ноября с 9-е на 10-е: «Сон видел: (корабль? – М. С.) в зеленых флагах, в Петербурге».

1715 года, января с 23-го на 24-е: «Видел сон: зверей – льва да бобра».

1715 года, января с 28-го на 29-е: «Будучи на Москве, в ночи видел сон: господин полковник ходил на берегу, при реке Большой, и с ним три рыбака, и волновалася река, и большие прибивали волны. И идет волна, и назад отступала, и так били волны, что покрывало их (полковника с тремя рыбаками. – М. С.). И назад отступила, а они не отступали. И так меньше, меньше и уступила вода в старое состояние свое».

Без даты: «В Яворове: пришел к башне высокой, и с той башни спущена была веревка, по которой он туда влез. И взошед на башню, и хотел взойти на шпиц, но было мягко – и ноги вязли и взойтить нельзя, и он, сделав лыжи, и на тот шпиц на тех лыжах взошел, на котором шпице было яблоко поставлено; а на яблоке, в стороне, царской герб двоеглавной орел; а в средине яблока стержень; потом факсу (не флаг ли? – М. С.) с левой руки постановил на тот стержень».

1715 года, февраля с 19-го на 20-е число: «В ночи видел сон: в подобии и в лице Клакачова^{170}, и казался [он] с большими морщинами и оного поколол шпагою».

1715 года, февраля на 25-е число: «Видел волы и солнце».

1715 года: «Апреля на 26-е число видел сон: яко бы орел сидел на дереве, а под него подлез или подполз какой зверь немалый, наподобие крокодила или дракона, на которого орел тотчас бросился, из затылка у оного голову отъел, а именно переел половину шеи и умертвил. И потом, как много сошлось людей смотреть, то подполз такой же другой зверь, у которого тот же орел отъел и совсем голову, что якобы было уже явно всем».

1715 года, октября с 20-го на 21-е число: «Сновидение. Море покрыто как лесом цветет, на котором буер ходил, в котором Вакарбарт[66]66
  Возможно, государю приснился Август-Христофор Ваккербарт (Вакарбарт) – саксонский посол в Вене.


[Закрыть] другова народа. Г. (государь? – М. С.) в синем кафтане, потом другой буер пришел, в котором Левенер, оба хотели авантаж некоторой (чего не помнют) сделать, но не могли, к чему звали и нас, и как мы пришли, то учинилось, а именно зелень густую отъехали от правава берега и к земле пристали»[67]67
  Писано рукой Петра. При тексте помета: «Отдано в 21 день октября 1721 г.», то есть отдано в кабинет для хранения. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть].

1716 года, апреля на 24-й день, в Гданске: «Видел государь сон, что у турков на барабанах были жемчуги».

1716 года, октября на 9-е число, в Копенгагене: «Видел его царское величество сон: яко бы он послал фельдмаршала Шереметева и велел оному с войском пройти мимо каланчей тихо, не нарушая с турками мира. Но потом, когда сам его царское величество к каланчам приблизился, тогда увидел их, сделанных хорошею архитектурою и украшенных знаменами, и турки мечут с них знамена. И когда на одну из них вшел, то показалось в них також гораздо убрано картинами и прочим, и увидел турков в платье разных наций и говорят разными языки, между которыми и с его величеством говорил один по голландски; и убраны зело богато, в саблях и поясах с каменьями разными, и было из них несколько побитых. И начал [государь] говорить фельдмаршалу якобы с гневом: для чего те каланчи он взял и тем мир с турками разорвал? На что он сказал: для того, что турки добровольно их не пропустили. На что он сказал: что они его без бою не пустили, и для того он принужден с ними биться. Однако же хотя бой и был, но немногих побил».

1716 года, ноября на 9-е число, в Шверине: «Видел его царское величество сон о турках, якобы оных много видел в Петербурге на лугу в богатых одеждах, в том числе был и визирь, который, пришед к его величеству, нечто говорил и рукою тогда держал…[68]68
  Не разобрано, кажется, «за саблю». – Примечание М. Семевского.


[Закрыть] за крыж[69]69
  Латинский крест. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть]; также и прочие за визирем следовали в саблях же. И в поясы, на которых сабли, у многих богатыя каменьями вкладены, и после визирь, также и другие, сняв с себя сабли с теми богатыми поясами, отдали царскому величеству».

Без даты: «Сон видел, тогда как в Померанию вошли: что был на галиоте, на котором мачты с парусы были не по препорции; на котором поехали и обрат (то есть бортом. – М. С.) его оборотило на бок и воды захлебнулось, с которого [галиота] попадали и поплыли к другому борту и обратно к дому и поле… (полегоньку? – М. С.) поехали и у себя приказал воду выливать».

Попадись выписанные нами сны Петра I велеречивому Крёкшину^{171}, трудолюбивому Голикову или красноглаголивому Н. А. Полевому^{172} – и мы бы по поводу этих снов имели удовольствие прочитать не одну дюжину громких фраз с восклицательными знаками: «Воззрите, о благосклонный читатель, на ироя нашего! Великий дух отца отечества бодрствует и во сне!.. И во сне, в те немногие часы, когда преславный монарх предавался отдохновению от неизреченных, громадных трудов, гений его сражался с турками, брал крепости, витал над морями, казнил крамольников[70]70
  На этот раз крамольники разумелись бы в Клокачове, дерзнувшем предстать с морщинами пред царские очи, за что и был пронзен шпагою. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть]. Великий преобразователь, но что я говорю – бессмертный возродитель, создатель ныне преславной монархии российской, о монарх приснопамятный – и со вне входит на недосягаемые вершины! Державный работник – он сам делает лыжи, наставляя и подвизая тем своих верноподданнах, боготворящих его россиян, на труд непрестанный!» И т. п.

Но если в нынешнее время не совсем ловко разразиться столь велелепными речами, то что же вместо них можно сказать о снах Петра I? То, что и в сонных, бессвязных видениях – видениях, находивших, может быть, после хмельно законченного дня какой-нибудь попойкой-вечеринкой, – мы узнаем характер деятельности и постоянных дум Петра: катанья по воде… корабли… прилаживание на них парусов по пропорции… строгость наказания какого-то… война… осада крепости… (эти каланчи напоминают его Азовские походы)… пленение визиря, столь досадившего ему на берегах Прута, и проч. Все эти обстоятельства, помимо их фантастической обстановки, как бы выхвачены спящим Петром из дум и стремлений Петра бодрствующего…

Совсем другие, но опять-таки небезынтересные видения являются во сне его супруге Екатерине Алексеевне.

«1719 г. января с 13-го на 14-е число, – так писал комнатный секретарь Екатерины, – ее величество государыня царица, перед светом на 14-е число, изволила видеть сон, что яко бы в огороде-каком[71]71
  Под словом огород разумелся сад для гуляний. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть] у палат был прикован один зверь, бел шерстью, наподобие льва и зело сердит; на всех бросался и переел зубами у цуковой ея величества соловой лошади ногу.

Между тем же были в огороде министры и множество людей.

И у женщин юбки или Самары ветром подымало на головы; и были белыя знамена, о которых говорили, что [то] мирные знаки.

И кричал тот сердитый зверь часто: салдореф! салдореф! А другой такой же ходил на воле на каком[– то] будто дворе; только сей последний оной ходил за его величеством и ласков к нему был».

«1719 же года, января с 14-го на 15-е число перед утром, – как значится в другой записи секретаря, – государыня царица во сне слышала, что кричали вышеописанное слово: салдореф!» Весьма вероятно, что странное видение зверей, «белых шерстью, бродящих в каком-то огороде», приснилось Екатерине при воспоминаниях о белых медведях, стражей московского двора князя-кесаря Ф. Ю. Ромодановского. Екатерине не раз случалось видеть, как медведи Ромодановского подносили гостям на золотом блюде большой кубок водки; если кто отказывался от нее, медведь вцеплялся в парик или в волосы гостя, раздирал платье и вообще трепал нещадно, «своим обычаем». Этих медведей после смерти Ф. Ю. Ромодановского их царские величества вытребовали к себе в Петербург.

«Алексей Васильевич, государь… – писал по этому случаю к кабинет-секретарю Макарову обер-фискал Нестеров^{173}, – по письму вашему к ближнему стольнику, князю И. Ф. Ромодановскому, о присыпке медведей с учительми их… два медведя со учительми их двумя человеками, которые обретались в Москве при дворе его сиятельства, отправлены с Мельгуновым 8-го февраля, и на их корм, и на подводы, прогоны даны из Преображенскаго приказу…»

Говоря о снах их царских величеств, вообще любопытно бы было проследить, какие обстоятельства предшествовали им в ближайшие дни, так как зачастую содержание снов составляется под влиянием недавних происшествий, разговоров, понятий и размышлений; но мы оставляем другим толковать об этом интересном предмете.

Печатается по:

М. И. Семевский. Слово и дело. СПб., 1884.

Исторические рассказы
из жизни Петра
По материалам
русских исторических журналов

20 августа [1711 года] царь Петр I, будучи в Карлсбаде с лечебною целью, пожаловал для стрелкового праздника, который происходил на лугу за аллеей, бочку ренвейна в 12 ведер, присланную ему в подарок от императора Карла VI^{174} (сам царь, по совету врачей, не мог в это время пить вина). Благодаря лучшему выстрелу царь самолично выиграл бочку и соизволил снова предназначить ее для той же цели, после чего она была выиграна Стрелковым обществом в лице карлсбадского горожанина Франца Врейтенфель-дера. Стрелковое общество продавало по высокой цене это вино под названием «Царского», а вырученные деньги клало на проценты в городскую сохранную кассу. Проценты (29 флоринов 10 крейцеров) поныне служат для Стрелкового общества воспоминанием о его величестве Петре I.

Альманах привилегированного Стрелкового общества в Карлсбаде // Русский архив. 1894. Кн. 2. Вып. 6.

* * *

Когда Петр I был в Персии, князь Кантемир, служивший ему переводчиком и писавший для него бумаги на персидском языке, поздравляя царя с новыми победами, между прочим сказал, что он вскоре прибавит к своему и без того долгому титулу еще титул шаха Персидского. На это Петр отвечал, что Кантемир не проникает в его намерения и плохо уясняет себе его цели. «Я не ищу приобретения новых земель, – прибавил Петр, – их у меня и без того, может быть, слишком много; я ищу только воды».

В начале Шведской войны один из капитанов, Синявин^{175}, написал Петру I, что взял два шведских фрегата. Царь несколько раз восторженно поцеловал подпись Синявина на этом письме, потом отправился к жене его, стал перед нею на колени, поцеловал ее и сказал: «Я в восхищении от вашего мужа; он выдержал жестокую битву, в которой овладел двумя шведскими фрегатами». По возвращении Синявина с его призом Петр вышел к нему навстречу, тогда же произвел его в контр-адмиралы и подарил 10 тысяч рублей.

Один иностранец, долго служивший в войсках Петра I в чине полковника, тщетно испытал всевозможные пути, чтобы добиться чина бригадира. Кто-то посоветовал ему принять православие и попросить в крестные отцы самого Петра. Он воспользовался этим советом. Петр охотно согласился. После церемонии отречения и крещения, полковник попросил милости у крестного отца. Вот ответ Петра: «Ты мне верно служил протестантом-полковником; боюсь, чтобы не стал служить иначе, сделавшись русским полковником, ибо совершил отступничество. Чтобы избавить себя от неприятности быть когда-нибудь в необходимости наказать за неверность русского полковника, я увольняю тебя в отставку». В своих путешествиях Петр I не пренебрегал ничем, чтобы составить себе коллекцию редкостей из всех царств природы. Посетив кабинет натуральной истории в Копенгагене, он заметил там между прочим мумию необыкновенной величины. Осмотрев ее, Петр стал просить ее себе. Хранитель кабинета отвечал, что он ничем не может располагать без дозволения своего государя, которому о выраженном желании будет доложено. Король, зная цену мумии и то, что подобной по величине не было во всей Германии, велел отказать Петру, но с подобающею вежливостью. Царь разгневался и решился отомстить. За несколько дней до своего отъезда из Копенгагена он ходил на башню вблизи упомянутого кабинета и послал сказать хранителю, что не осмотрел еще некоторых редкостей. Притворившись, что действительно занят осмотром разных вещей, Петр дошел до мумии и спросил: «Я все-таки не могу получить ее?» Хранитель рассыпался в извинениях и выразил сожаление о невозможности располагать мумией. Тогда взбешенный царь оторвал у мумии нос, уничтожил его и, уходя, сказал: «Храните ее теперь безносою; в моих глазах она уже не имеет прежней цены».

Некто по фамилии Эдлак, бывший на службе Петра I, успел получить патент на генеральский чин, уверив царя, что обладает секретом добыть для него много денег. Царь приказал изложить это письменно. В проект обогащения входило переселение в Россию 1000 евреев. Из этого источника Эдлак обещал значительный доход, исчисляя его множеством цифр. Царь, прочтя проект, изорвал его, автора же уволил со следующими словами: «Народ мой и без того довольно плутоват, а дозволь я переселиться евреям, они окончательно его развратят». Эдлак немедленно покинул Петербург, но в Риге губернатор отобрал у него генеральский патент.

Анекдоты прошлого столетия // Русский архив. 1877. Кн. 3. Вып. 9.

* * *

Однажды в большую стужу Петр ожидал в Сенате польского посланника, которому была назначена аудиенция. С прибытием его в двери пахнуло холодом. Почувствовав это, царь огляделся вокруг себя и, заметив на вице-канцлере Головкине громадный парик, стащил его и накрыл им себе голову. Петр выслушал посланника в этом странном уборе, которому, в течение всей аудиенции, служила забавным контрастом лысая голова вице-канцлера.

Ревельское дворянство старалось выразить Петру свою признательность, давая в честь его разного рода празднества. Между прочими пожелала угостить царя и госпожа Бистром. Узнав, что любимым его кушаньем были раки, приготовленные особенным образом, она подала ему их. Петр принялся за это блюдо, когда Меншиков, бывший с ним в Ревеле в качестве денщика, подошел и сказал ему хотя на ухо, но так, что Бистром слышала: «Можно ли есть постольку в стране, только что завоеванной, и у таких людей, которым, может быть, и небезопасно доверяться вполне». Петр, не говоря ни слова, встал, схватил Меншикова за шиворот, вышвырнул из столовой и, усевшись, принялся опять есть раки. Присутствовавшие замерли от страха. Испуганная Бистром бросилась Петру в ноги: «Государь, – воскликнула она, – я не боюсь, конечно, что раки повредят вашему величеству; но то сильное волнение, в котором мы только что вас видели, может подействовать на вас. Умоляю, простите меня; но было бы жестокой несправедливостью меня подозревать…» – «Не бойся, – перебил царь, поднимая ее, – я так искренно убежден в расположении ко мне ревельцев, что останусь ночевать у любого из них. Этот, – прибавил он, указывая на Меншикова, – и другие мои придворные не внушают мне такого доверия. С любым из ваших сограждан я буду чувствовать себя безопаснее, нежели с ними. Успокойтесь: я знаю, с кем имею дело».

Однажды Петр I отдал в поправку жившему в Петербурге ювелиру Рокентину императорскую корону и некоторые другие очень ценные вещи. Хотя Рокентин был иностранец, Петр поручал ему эту работу, потому что всем была известна чрезвычайная его набожность. Так как Рокентин жил на Васильевском острове, окруженном лесами, то Петр предложил ему стражу; но, поблагодарив царя, Рокентин пожелал удалиться без провожатых. Прежде нежели он возвратился к себе, у него уже созрел план, как завладеть полученными драгоценностями. Он зарыл их у себя под порогом, затем пошел в лес и привязал себя к дереву, предварительно наставив себе синяков. На другой день проходящие отвязали его. С ними вместе Рокентин отправился к царю и жаловался, что его ограбили. Петр, не будучи легковерен, предложил ему на выбор: или сознаться в краже, за что обещалось прощение, или подвергнуться допросу. Ювелир отдался пыткам и твердо их переносил. Тогда приказано было духовному лицу исповедью добиться его признания. Но и это не помогло. «Я вижу, – сказал Петр пастору, – что придется привезти из Риги моего Брюнинга, чтобы он поучил тебя, как обращаться с лицемерами». Брюнинг был суперинтендентом лютеранской церкви в Риге. Он соединял большие способности с красивой наружностью и умением прекрасно говорить. Петр, отличавший его между всеми ливонцами, рассказал ему, чего требуется от Рокентина, и велел посулить прощение, если он сознается. Брюнинг всячески расспрашивал ювелира и допытывался от него правды. Наконец, он вдруг сказал: «Ты спрятал украденное под порогом своего дома». – «Да, да! – воскликнул ювелир, считая себя уличенным. – Именно в том самом месте». Брюнинга отпустили, одарив и осыпав похвалами в присутствии собранного духовенства, которое царь укорял в невежестве, лени и неспособности. Рокентин же был сослан на всю жизнь в Сибирь[72]72
  Указ Петра о ссылке ювелира Яна Рохконтина (Рокентина) в Сибирь датирован 24 февраля 1724 года.


[Закрыть].

Петр I, отменивший устаревшие гражданские и церковные обычаи, сохранил этот, считая его полезным для государства и в особенности для себя. Духовным регламентом он предписал, чтобы священникам приносилась исповедь даже в помыслах совершить что-либо дурное. Если злоумышлялось против государя и его семейства, или же против выгод и славы государства и если священник имел основание предполагать, что, невзирая на покаяние, исповедник может впоследствии привести свой помысел в исполнение, то он обязан был немедленно его задержать и, явившись вместе с ним, обвинить перед судом. А коль скоро священник не донес и злодей, изобличенный в преступном замысле, заявлял, что исповедовался ему, то обоих их ожидала тяжкая кара. В 1720 году Петр приказал обезглавить священника, который, узнав на исповеди о намерении одного несчастного посягнуть на жизнь императора, донес об этом спустя год, и то по злобе на своего духовного сына, с которым рассорился.

В 1722 году князь Меншиков послал одного петербургского священника с важным и тайным поручением в Москву. Этого погубил какой-то негодяй, признавшийся на допросе между другими преступлениями в давнишнем намерении умертвить императора, о чем сказал на исповеди этому самому священнику, а тот не донес. Хотя Петр и ценил способности этого священника, но приказал отрубить ему голову и выставить на столбе на главном московском рынке.

Во время последней болезни Петра I, чтобы развеселить и рассеять его, придумывали разные забавы. Связывали, например, вместе до тридцати салазок на расстоянии сажени друг от друга. На них сажали простых людей, которым приходилось, держась за салазки обеими руками, скорчиваться до такой степени, что они упирались коленями себе в подбородок. В первые санки впрягали гуськом шесть лошадей и пускали вскачь. Пока неслись по прямой улице, зрелище было забавно; но если уклонялись от прямого направления или повертывали в другую улицу, то многие салазки, особенно последние, налетали на остальные или на угол и опрокидывались. Вывалившихся подвергали разного рода штрафам, невзирая на полученные ушибы и увечья.

До Петра I вступающим в брак не дозволялось видеться раньше свадьбы. Петр издал указ, которым, к великой радости молодежи, повелевалось, чтобы венчание не совершалось ранее шести недель после первого свидания жениха с невестою и притом не иначе, как после гласно заявленного ими согласия на брак.

Петр I собирался с Екатериною ехать морем из Петербурга в Ревель. Он брал с собою хирурга Лестока^{176} (впоследствии графа и тайного советника) и камергера Жонсона. Накануне отплытия Лесток и Жонсон, заметив царского шута Тюри-нова, крепко спавшего на палубе, перемигнулись и сыграли с ним следующую штуку. Тюринов носил длинную бороду, которую они накрепко присмолили ему к груди. Проснувшись, шут завопил и разбудил царя. Петр вскочил взбешенный, схватил канат и бросился на крики. Шалуны, услыхав его шаги, попрятались. Первым попался царю на глаза арап Ганнибал и был отхлестан не на шутку. За обедом Лесток и Жонсон, глядя на несчастного Ганнибала, не могли удержаться от смеха. Петр узнал, чему они ухмыляются, сам расхохотался и сказал арапу: «Я поколотил тебя напрасно; за то, если в чем-нибудь провинишься, напомни мне, чтобы тебя простить». Таких случаев представлялось немало, и Ганнибал долго пользовался терпением государя.