Текст книги "Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный..."

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Михаил Семевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

II

Говоря о Петре как писателе, надо иметь в виду, помимо его переписки, и то, что хотя он не написал ни одной ученой книги, многие книги, вышедшие при нем, носят на себе печать его работы. Деятельность Петра-редактора была настолько важна и разностороння, что без рассмотрения ее его характеристика как писателя была бы далеко не полна. Из массы оригинальных русских книг, вышедших при участии Петра, мы выделим, прежде всего, книги исторического и духовного содержания, которыми он особенно интересовался.

Петра рано стали занимать вопросы истории, и он уже в 1708 году дал через Мусина-Пушкина поручение Поликарпову^{17} написать русскую историю от начала царствования Василия III до последнего времени. Для образца Поликарпов должен был составить историю первых пяти лет в двух редакциях: краткой и пространной. В 1712 году, напоминая Поликарпову об этом поручении, Мусин-Пушкин писал ему: «Понеже его царское величество желает ведать Российского государства историю, и о сем первее трудиться надобно, а не о начале света и других государств, понеже о сем много писано. И того ради надобно тебе из русских летописцев выбирать и приводить в согласие». Таким образом, Поликарпову была поставлена вполне ясная цель и указаны источники работы. Но труд Поликарпова, представленный в 1715 году, не удовлетворил Петра.

Еще до представления труда Поликарпова, в 1713 году Петр, как свидетельствует Устрялов^{18}, «пересмотрев, исправив и дополнив подробностями журналы осады крепостей и реляции замечательных сражений от покорения Нотебурга до битвы при Гангуте», приказал их напечатать под названием «Марсовой книги». Один из «юрналов», которые легли в основу этой книги, именно «Юрнал, или Поденная роспись, что под крепостью Нарвою чинилось» (1704 год), написан был весь рукою Петра I, а другие – правлены им. Но так как в «Марсовой книге» говорилось почти исключительно об одних победах, не указывалось начало войны, не выяснялся ее общий ход и т. д., то Петр задумал через два года более обширное сочинение по иному плану. «Написать о войне, как зачалась, и о правах по случаях, как и кем делана», – записал он в 1715 году. За работу по этому плану взялись Шафиров^{19} и Прокопович^{20}.

Первый написал большое рассуждение о причинах войны со Швецией, в котором оправдывал Россию и Петра. «Есть в его сочинении, – говорит Устрялов, – и красноречивые страницы, заметные величественной простотой изложения, исполненные сильного, благородного чувства к достоинству и чести России: они принадлежат самому Петру»; это Устрялов подтверждает ссылкой на черновые бумаги Петра. Кроме того, к труду Шафирова Петр написал «заключение к читателю», в котором проводил мысль о необходимости довести войну до конца и не мириться до полного завоевания Балтийского моря, так как, не добившись теперь своего, мы будем вынуждены потом воевать снова. Проредактировав книгу Шафирова, Петр напечатал ее.

Сочинением Феофана Прокоповича, писавшего историю его царствования, Петр оказался не доволен: Прокопович говорил почти исключительно о войне, сделал много ошибок и пропусков, слишком льстил и хвалил. Ввиду этого Петр приказал кабинет-секретарю Макарову собирать материалы. Подлинные журналы походов, донесения и т. п. Позже, в 1721 году, Петр назначил даже один день в неделю (субботу) для занятия историей. За три с половиной месяца до смерти он писал: «Вписать в историю, в которое время какие вещи для войны и прочих художеств и по какой причине или принуждению зачаты, например, ружье, для того, что не стали (шведы. – К. С.) пропускать, також и о прочих». Таким образом, по-видимому, он хотел с военной историей соединить и историю внутреннюю. Это намерение еще яснее высказано им в одной записи 1722 года: «Вписать в историю, что в сию войну сделано, каких тогда распорядков земских и воинских, обоих путей регламентов (сухопутных и морских. – К. С.) и духовных; також строения фортец, гаванов, флотов корабельного и галерного, и мануфактур всяких, и строения в Петербурхе и на Котлине, и в прочих местах».

К истории, написанной по такому широкому плану, по мысли Петра, должны были быть приложены все документы, акты и т. п. В исполнение этих желаний Петра Макаров затребовал от разных лиц (даже от пленных шведов) множество сведений и справок, которые до нас дошли, но справиться с поставленной ему задачей – составлением истории – не мог. Петр, вернувшись из Персидского похода, переделал всю рукопись Макарова: «Все выражения велеречивые, в особенности относившиеся к особе его, исключил, обороты растянутые сжал; нескладные фразы исправил» (Устрялов), добавил много подробностей. Но он не удовлетворился ни этой редакцией, ни несколькими последующими. Исправления и вставки Петра показывают, что он не хотел скрывать неудач, ошибок и потерь.

О Нарвском сражении он писал, например, что эта битва была «яко младенческое играние, а искусства ниже вида; разбитое войско пошло в свои границы в конфузии, полки можно было собрать только в Новгороде; несчастие было так велико, что оно казалось гневом Божиим, и вся надежда поправить его, по-видимому, исчезла». Не замалчивалась и неудача на Пруте: «Зашли в землю, где полки ни единого сухаря не имели, к тому же и о неприятеле слишком легко рассуждали; со всех сторон были окружены, нельзя было ни ретироваться, ни стоять на месте; пришло до того, или выиграть, или умереть, и если бы турки послушали совета короля шведского, то б крайнюю беду принесло. Одно милосердие Божие избавило от такого отчаянного случая». Силы врагов Петр исчислял очень осторожно: на вопрос Макарова, сколько было шведов при Нарве, он написал в докладе: «Подлинно неизвестно, понеже их офицеры после недавно сказывали, иные 12000, иные больше, а иные только 8000». О своем участии в войне Петр говорил очень скромно. Слова Макарова, что в битве под Полтавой «государь свою храбрость, великодушие и воинское искусство, не опасаясь никак страха своей высокой особе, в вышнем градусе показал», он заменил такими: «за людей и отечество, не щадя своей особы, поступал, как доброму приводцу надлежит».

В 1722 году Петр поручал сенатскому обер-прокурору Григорию Скорнякову-Писареву^{21} составить какой-то летописец, а в 1723 году несколько раз приказывал работать над русской историей барону Гюйссену^{22}. В связи со всем этим стоят распоряжения Петра губернаторам и духовному ведомству о том, чтобы «во всех монастырях и епархиях и соборах прежние жалованные грамоты и другие куриозные письма оригинальные, такожде и исторические рукописные и печатные книги пересмотреть и переписать… и те переписные книги прислать в сенат».

Петр придавал также большое значение религиозным вопросам; будучи человеком верующим, он разорвал во многом со стариной и был чужд религиозной исключительности. Враг ханжества и лицемерия, он приложил много усилий к тому, чтобы сделать религиозную истину доступной народу в чистом, неизвращенном виде. Отсюда его участие в издании книг религиозного содержания. Так, например, в 1720 году по его приказанию было издано для народного употребления «первое учение отроком, в ней же буквы и слоги; также краткое толкование законного десятисловия, молитвы Господней, Символа Веры и девяти блаженств». В 1723 году велено было читать эту книгу в Великий пост в церквах вместо творений Ефрема Сирина и Соборника. Кроме того, Петр думал еще о составлении катехизиса, о чем он отправил 19 апреля 1724 года собственноручную записку в Синод:

«Святейший Синод! Понеже я разговорами давно пробуждал, а ныне письменно, дабы краткие поучения людям сделать (понеже ученых проповедников зело мало имеем), также сделать книгу, где изъяснить: что непременный закон Божий, и что советы, и что предания отеческие, и что вещи средние, и что только для чину и обряду сделано, и что непременное, и что ко времени и случаю применялось, дабы знать могли, что в каковой силе иметь.

О первых кажется мне, чтоб просто написать так, чтоб и поселянин знал, или на-двое: поселяном простее, а в городах покрасивее для сладости слышащих, как вам удобнее покажется. В которых бы наставлениях – что есть прямой путь истолкован был, а особливо Веру, Надежду и Любовь: и о первой, и о последней зело мало знают и не прямо что и знают; а о средней и не слыхали, понеже всю надежду кладут на пение церковное, пост и поклоны и прочее тому подобное, в них же строение церквей, свечи и ладон. О страдании Христовом толкуют только за один первородный грех, а спасения делами своими получат, как вышеписано.

О втором же, чтобы книгу сочинить, мне кажется, не лучше ль оную катехизисом, к тому и прочие вещи последовательно, что в церкви обретается, внесть с пространным толком; також приложить: когда, и от кого, и чего ради в церковь что внесено».

Затем в 1722 году Петр поручает Кантемиру^{23} написать книгу о магометанской религии, а для «Духовного регламента» сам редактирует предисловие и присягу для членов Синода, причем в манифесте от 9 февраля 1721 года об установлении Синода ему принадлежит наиболее сильное возражение сторонникам патриаршества: он писал, что Синод лучше «соборного правительства, понеже в единой персоне не без страсти бывает к тому ж не наследственная власть, чего ради вящше не брегут». Для борьбы с суеверием и ханжеством он хотел издать книгу и сам составил программу, в которой, указав поразив грехи против каждой заповеди, вывел заключение, что всеми заповедями осуждается лицемерие, хотя оно не в одной из них не названо по имени, и развил эту мысль в применении к каждой заповеди. По этой программе Феофан Прокопович составил задуманную Петром книгу о блаженствах, которая толковала 10 заповедей, выясняя сущность христианской веры. Прочитав эту книгу, Петр писал из Астрахани 13 июля 1722 года: «Книгу о блаженствах я всю чел, которая зело изрядна и прямой путь христианский. Только надлежит предисловие сделать, в котором розные наши толкования неправые ханжевские все выяснить, дабы читающий перво свой порок узнал, и потом пользу и прямую и истинную. Також в конце силу всей книги зело короткую выпискою без толку (понеже оный уже выше писан) положить, дабы мог на память оное иметь, понеже всей книги на память не возможно иметь, и сочиня сие не печатать до возвращения нашего; також и того, что хотели исправить в исповедях…» В исполнение этого желания Петра было добавлено «краткое собрание из книги сея, ради удобнейшего припамятования учиненное». Относительно предисловия к этой книге Петр написал следующее: «Впереди печатать: понеже многие пути спасения не ведают и звание свое ни во что ставят, но еще и суете всего мира, а не то-чию Божию определению приписуют, что и пословица есть, кто пострижется, говорят: работал земному царю, а ныне пошел работать небесному. К тому же ханжи толкуют разно: иные, ежели не покинешь мира и не будешь чернец – несть спасения; иные: надобно по вся дни всю службу церковную слушать, или и по две или и по три обедни на день. Иные, когда кому в путь ехать, наперед голоса в два ли три и более выговаривают церковную службу наперед, или многие поклоны и правилы, оставя врученное им дело или домоправление, делают, полагают в том спасение».

В чем Петр видел сущность христианской жизни, об этом свидетельствует еще его записка о монашестве, к которому он относился неблагосклонно; рассмотрев происхождение монашества и его значение, Петр говорил, что монахи большею частью тунеядцы и что корень всему злу – праздность. «Прилежат ли же разумению Божественного писания и учения? – спрашивает он. – Всячески нет. А что говорят: молятся, то и все молятся, и сию оговорку отвергает Василий святой. Что же прибыло обществу от сего? Воистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям, понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть».

Наконец, Петр редактировал текст церковной службы по поводу празднования Ништадтского мира; по указаниям царя в нее были вставлены Гавриилом Бужинским^{24} целые фразы и песни, а кроме того, он сделал много других поправок, которые клонились к тому, чтобы сократить растянутость текста и исключить резкие выходки по адресу побежденных; так, например, против слов: «отрините гордость, свеяне, и не злобствуйте россианом: Бог бо их заступник», Петр написал: «отставить».

III

Таково было участие Петра в составлении и издании оригинальных русских сочинений по историческим и религиозным вопросам. Но в то же время при его участии выходят произведения и другого, очень разнообразного содержания. В 1703 году Петр редактировал книгу «Торжественные врата», которая объясняла аллегорические картины, изображенные на воротах, устроенных в Москве по случаю побед этого года. В 1707 году он приказал напечатать новым гражданским шрифтом азбуку и сам исправлял ее. В 1716 году он собственноручно написал «Воинский сухопутный устав», причем в его распоряжении были, по-видимому, уставы французский, английский, датский и шведский. В манифесте, который предшествовал уставу, Петр историческими примерами показывал необходимость регулярных войск: хорошо обученные войска у нас одерживали победы, например, при царе Алексее Михайловиче, наоборот, необученные войска, например, при Азове и Нарве, терпели поражения. «Того ради, – говорилось в манифесте, – будучи в сем деле самовидцы обоим, за благо изобрели сию книгу воинский устав учинить, дабы всякий чин знал свою должность и обязан был своим знанием и неведением не отговаривался. Еже через собственный наш труд собрано и умножено».

Вообще надо сказать (на это указывают и другие приведенные выше примеры), что Петр всегда старался печатным путем объяснить обществу цель и сущность принимаемых им мер. В 1718 году он пишет часть объявления, «каким образом асамблеи отправлять надлежит», – начало и первые три пункта (всего их семь), а в следующем году редактирует «объявление о лечительных водах, сысканных на Олонце» и пишет к нему указ. В 1721 году он составил и напечатал «табель о рангах» по французским, прусским, шведским, английским и датским источникам, причем им было сделано такое примечание (в феврале): «Сие не публиковать и не печатать до сентября месяца, дабы еще осмотреться, ежели что переменить, прибавить или убавить, о чем надлежит в сенате во время сей отсрочки думать: так ли быть всем чинам или которые переменить и как? И свое мнение к сентябрю изготовить, а особливо о тех чинах, которые от ранга генерал-майора и ниже; также и о их жалованье, кому какое надлежит, против ли ранга служивых, которые с кем в одном классе, и меньше, також свое мнение на письме изготовить». Это примечание показывает, насколько Петр был осторожен и осмотрителен как законодатель.

Одновременно с работой над «табелью» Петр целый месяц провел над составлением портового и адмиралтейского регламентов, отведя на это четыре дня в неделю и занимаясь иногда по четырнадцать часов в сутки. Затем, когда Петр издал в 1722 году указ о престолонаследии, то по его поручению была написана «правда воли монаршей» для объяснения мотивов принятого им решения, а в следующем году он сам написал текст к сигналам для парусной флотилии и манифест о короновании Екатерины.

Вот важнейшие сочинения на русском языке, вышедшие при ближайшем участии царя-преобразователя или даже им единолично написанные. Среди написанного самим Петром мы не найдем сочинений исторического, богословского, философского или какого-нибудь другого общего содержания – ни времени, ни знаний для таких сочинений у него не было; инструкция, устав, объявление – вот заголовки тех произведений, которые вышли из-под пера царя-работника, тут он чувствовал себя на твердой почве, был во всеоружии разнообразных практических сведений. Но, не написав сам ни одного ученого трактата, Петр понимал их пользу и значение и потому принимал чрезвычайно деятельное участие в их сочинении. Так как оригинальных книг на русском языке было мало, то он постоянно делал распоряжения о переводе различных сочинений с иностранных языков, принимая в их редактировании самое близкое участие.

IV

Какие требования он предъявлял к переводу и переводчикам, отчасти уже видно из его наставления, проведенного нами в начале. Дополним его взгляды на эти вопросы лишь следующим. 25 февраля 1709 года он писал Зотову^{25} о его переводе книги Блонделя[11]11
  Блондель Ф. Новая манера, укреплению городов. М., 1711. Николя-Франсуа Блондель (1618–1686) – французский архитектор, инженер, математик, строитель фортификационных сооружений.


[Закрыть]: «Господин Зотов! Книгу о фортификации Манира Блонделева, которую вы переводили, мы оную прочли и разговоры (т. е. discours) зело хорошо и внятно переведены, но как учить оной фортификации делать? Также в табеле не именовано, руты ли, или рауты? То зело темно и не понятно переведено, который лист переправя, вклеили в книгу, а старый вырезан. Притом же посылаем, где сами увидите погрешение и невероятность, и того ради надлежит вам в той книжке, которую ныне переводите, остерегаться в том, дабы внятнее перевесть и не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию сии выразумев, на свой язык уж так писать, как внятнее».

Какие серьезные требования Петр предъявлял к переводчикам, видно из его указа 23 января 1724 года: «Для перевода книг зело нужны переводчики, а особливо для художественных (под «художествами» Петр разумел математические, медицинские, военные и другие науки или знания. – К. С.), понеже никакой переводчик, не умея того художества, о котором переводит, перевесть то не может; того ради заранее сие делать надобно таким образом: которые умеют языки, а художеств не умеют, тех отдать учиться художествам; а которые умеют художества, а языку не умеют, тех послать учиться языкам, и чтоб все из русских или иноземцев, кои или здесь родились, или зело малы приехали, и наш язык, как природный, знают, понеже на свой язык всегда легче переводить, нежели с своего на чужой». Благодаря таким заботам царя переводы книг делались очень тщательно, с предисловиями и всякими пояснениями. Насколько при этом Петр уважал подлинник, свидетельствует следующий случай. Когда Гавриил Бужинский представил царю свой перевод книги Пуфендорфа^{26} «Введение в историю», Петр тотчас же начал его перелистывать с явным намерением отыскать там какое-то место. Не находя его, государь с гневом обратился к переводчику: «Глупец, что я тебе приказывал сделать с этою книгой?» – «Перевести», – отвечал тот. «Разве это переведено? – возразил царь, указывая на статью о России, из которой был выпущен при переводе приговор Пуфендорфа о русских, не совсем лестный для национального самолюбия. – Тотчас поди, – прибавил Петр, – и сделай, что я тебе приказал, и переведи книгу везде так, как она в подлиннике есть».

Однако не следует думать, что Петр I предоставил своим подданным полную свободу печати. Придавая печати большое значение, он принимал меры к тому, чтобы она не стала средством оппозиции ему. Поэтому, с одной стороны, например, сообщая 26 февраля 1706 года Головину о поражении саксонцев от шведов, причем в этом сражении погибло немало русских, он писал: «Вышереченное несчастие… изволь объявить всем, но гораздо полехче, ибо уже тайна быть не может, а подлинно не большим (то есть немногим. – К. С.) персонам»; а с другой стороны, монахам он запрещает в 1722 году вести переписку без разрешения настоятеля, и велено было отбирать у них в кельях чернила и бумагу, для писания же отводить особое место в трапезной, – очевидно, после отмены патриаршества Петр опасался оппозиции именно со стороны монахов.

В связи с этим стоят распоряжения 1720–1721 годов. По первому из них вольные типографии в Киеве и Чернигове подчинялись предварительной цензуре духовной коллегии, а второе гласило: «Аще кто о чем богословское письмо сочинит, и тое б не печатать, но первое презентовать в коллегиум. А коллегиум рассмотреть должно, нет ли какового в письме оном прегрешения, учению православному противного». Когда против реформ Петра стали появляться «пасквили», то авторов их разыскивали и сурово наказывали. В 1721 году был издан указ, по которому нужно было: «книги харатейные[12]12
  Харатейные книги – рукописи, написанные на пергамене. От «харатья» – пергамен.


[Закрыть] и старопечатные, у кого явились и впредь по извету явятся в продаже, как в книжном ряду, так и в домах, – оные все взять к церковным делам и отослать на печатный двор, а вместо тех дать тем людям с печатного двора новоисправленные». Владельцы таких книг должны были дать подписку – «как харатейных, так и старопечатных» книг не продавать и в домах у себя не держать. А у кого и какие именно харатейные и старопечатные книги взяты будут, а потом в правительствующий сенат прислать доношение немедленно».

Количество книг, переведенных по приказам Петра с иностранных языков, было весьма значительно, а содержание их было очень разнообразно. По словам Пекарского^{27}, «переводы по приказаниям Петра у нас известны от детских почти его лет»; он указывает, что уже в 1685 году была переведена по его приказу книга «Художества огненный и розные воинские орудия, ко всяким городовым приступам и ко обороне приличные». Число этих переводов с каждым годом все увеличивалось. Переводились книги, преимущественно касающиеся военного, сухопутного и морского дела, а также по разным прикладным наукам, но было переведено немало книг исторических, политических, религиозных, географических и т. п. Назовем лишь некоторые из них: «Дружеские разговоры Еразма Ротердамского», «История Курция об Александре», «История о Кромвеле», «О изобретателях вещей», «О должности человека и гражданина» Пуфендорфа, «Архитектура цивильная», «Лексикон универсалис», «История Юлия Цесаря», «Голландская грамматика», «География» Гибнера^{28}, «Приклады, како пишутся комплементы», «Аполлодора грамматика афинельского библиотека или о богах» и т. д. Как видим, содержание переводных сочинений было очень разнообразно, как разнообразны были интересы самого Петра и потребности руководимого им общества.

Но что характерно – среди переведенных по приказу Петра книг мы почти не найдем произведений поэтической литературы; вся личность Петра, все его интересы, вся его деятельность слишком были прозаичны, чтобы в них было какое-нибудь место поэзии. Петр и поэзия – это понятия совершенно противоречащие. Зато среди этих книг нет сочинений незначительного содержания. Петр умел выбрать для перевода не только наиболее нужную книгу, но и наиболее ценную, у него был на это верный и меткий глаз. Ценность переводов еще увеличивалась от того, что Петр, придавая большое значение наглядности, снабжал переводимые книги иллюстрациями и чертежами. Заботился он также и о внешности книг, их печати и переплетах.