Текст книги "Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный..."

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Михаил Семевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

V

Из всего сказанного видно, какое значение Петр придавал печатному слову. Он видел в нем могучее средство пропаганды своих идей, но также и средство защиты. Доказательством последнего служат его старания путем печати оправдаться перед Европой в деле царевича Алексея. Так, «Манифест» и «Объявление» по этому делу были вскоре же переведены на иностранные языки, и Петр всячески старался «через своих послов распространять в Европе составленные по делу царевича документы» (Пекарский). Кроме того, для пояснений и оправданий действий царя там издавались брошюры.

Что же касается взгляда Петра на печать как на оружие пропаганды своих идей, то наиболее ярко он сказался в факте появления по его почину первой русской газеты. Деятельность царя-редактора и сотрудника газеты заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов.

«Ведомости» стали выходить с начала 1703 года. В них сообщалось о событиях на театре войны, о флоте, о расширении русской торговли, об открытии заводов и фабрик и т. п., а с другой стороны, о событиях в Западной Европе: войнах, народных бедствиях, о погоде и проч. Петр сам держал корректуру первого номера «Ведомостей», и потом они велись по его постоянным указаниям. Язык их был очень своеобразен и разнообразен, как вообще язык всей Петровской эпохи и самого Петра. Что касается их внешности, то она была очень скромна: небольшая осьмушка, почти без полей, или с очень небольшими, мелкий, сбитый шрифт, небрежная печать. По словам Неустроева^{29}, сам Петр обозначал карандашом для перевода и помещения в русской газете места из голландских газет. В сомнительных случаях обращались к царю, и потому на полях рукописей, предназначенных для набора, часто встречается пометка: «доложить». Большая часть материала нашей первой газеты черпалась из иностранных источников; оригинальных статей и известий было мало. Кто их давал? Большинство русских известий в «Ведомостях» представляли собой письма или донесения – самого Петра и его сподвижников. Так, например, до 1709 года Петр вел оживленную переписку с польским королем, и в «Ведомостях» было много известий из Польши, сокращается эта переписка – и известий становится меньше. Иногда Петр посылал извещение о каком-либо событии разным лицам в одном и том же виде (примеров таких писем можно привести много), и эти извещения часто попадали в газету, что доказывается сличением ее номеров с письмами; кроме того, в «Ведомости» попали, например, некоторые письма Петра к царевичу Алексею и Екатерине. Иногда печатались донесения послов и т. п.

Такова была деятельность Петра-писателя: участник обширной переписки, редактор русских и переводных книг, автор многочисленных уставов, табелей и манифестов, наконец, основатель, редактор и сотрудник первой русской газеты – во всем этом он сумел проявить свою самобытную, сильную и даровитую натуру. Петр-писатель оставил в нашей литературе, в истории нашего просвещения не меньший след, чем Петр-полководец в истории войн первой четверти XVIII века.

Печатается по:

Три века. T. III. Издание Товарищества И. Д. Сытина. М., 1912.

Михаил Семевский^{30}
Петр Великий как юморист

…Отрешаем вас от шумства и от кабаков, дабы не ходить!..

Шутливое послание князь-папы к царю Петру

В 1861 году, в малораспространенном, хотя и весьма почтенном и интересном научно-литературном журнале «Светоч» (кн. IX), помещено было нами собрание подлинных документов, ярко освещающих одну из любопытнейших сторон в характере Петра Великого: его юмор. Документы эти, сочиненные и собственноручно написанные Петром, суть шутливые обряды избрания и поставления князь-папы, шутливые возглашения, грамоты, отписки, росписи церемониалов и т. п. Ныне, дополнив это любопытное собрание материалов вновь найденными, мы считаем не лишним воспроизвести всю статью из журнала, составляющего едва ли не библиографическую редкость.

Позволяем себе надеяться, что в настоящее время, когда взгляд на деятельность и характер Петра Великого вполне выяснился, когда вновь открытые и обнародованные материалы устранили всякую односторонность в суждениях о личности и царствовании Петра, никто не заподозрит нас в желании унизить этого величайшего из монархов всей Европы XVII и XVIII веков. Никто, надеемся, не осудит нас за издание материалов, в которых все принадлежит самому Петру I, а потому, так или иначе, есть достояние истории и подлежит ее критике. Если же сарказм шуточных произведений Петра Великого бросает темный свет на его забавы и развлечения, то не нужно забывать, что Петр при всем своем гении был прежде всего человеком своего времени. Широкий, грубый разгул, которому предавался Петр среди своих «птенцов»-сподвижников в час отдыха после всеобъемлющей деятельности, – этот разгул не должен нас поражать. «Богатырским силам, – скажем словами историка С. М. Соловьева^{31}, – соответствовали страсти, не умеренные правильным искусным воспитанием. Мы знаем, как мог разнуздываться сильный человек в древнем русском обществе, не выработавшем должных границ каждой силе; могло ли такое общество сдерживать страсти человека, стоявшего на самом верху? Но одна наблюдательная женщина-современница^{32} отозвалась совершенно справедливо о Петре, что это был «очень хороший и вместе очень дурной человек»…» («История России в эпоху преобразования». Соч. Соловьева, т. VI, Москва, 1868 г., с. 259).

25 мая 1872 года

I. Всепьянейший собор

В характере великого преобразователя России, между прочими его особенностями, есть черта в высшей степени интересная, резкая, не ослабевавшая в течение всей его жизни и очень часто проявлявшаяся то в письме, то в пиршестве, то в каком-нибудь маскараде, то наконец в целом учреждении.

Мы говорим про юмор Петра Великого.

На эту особенность никогда и никто не обращал надлежащего внимания; а между тем для полного и ясного представления характера Петра нельзя обойти ту его сторону, которая служила для него источником удовольствия и отрады.

Проследить все случаи, в которых проявился юмор Петра, нет возможности; нам пришлось бы пересмотреть массу его писем, записок, государственных и домашних распоряжений. Но достаточно и самых ярких примеров. Особенное внимание в громадной корреспонденции Петра следует обратить на письма к Ромодановскому. Сколько юмору во многих из них, сколько насмешки злой и остроумной в сане князь-кесаря, которым облечены были, один за другим, оба Ромодановские^{33}! В лице их Петр смеялся над атрибутами этого импровизированного им сана; князь-кесарю отводили первые места во всех церемониях, князь-кесарю отдавались особые почести, к нему приближались иначе, с ним не говорили, в присутствии его не сидели так, как говорят и сидят в обществе простых смертных. Одним словом, все, что Петр находил в своем царском положении скучного, натянутого – все предоставлял Ромодановскому; именуя себя «холопом и последним рабом» его и получая от него чины и повышения, Петр всю сущность власти удерживал за собой. Ромодановский, таким образом, по одежде, обычаям и роду своей жизни, был пародией власти; это была подставная кукла, и кукла весьма комичная. Но этого комизма сам он не замечал, как не замечали и люди его окружающие.

Мы не говорим, что Ромодановский не имел власти, не имел другой деятельности, кроме постоянного разыгрывания невеселой роли государя, нет – ему предоставлена была значительная доля в административном управлении, еще большая доля в совершении жестокостей, которые с точки зрения того века не должны поражать нынешнего исследователя… На отведенном ему поле князь Федор Юрьевич в поэтическом увлечении, в какой-то восторженности от кнута и застенка, доходил до такого пафоса, что поражал усердием даже самого Петра… Однажды государь решил намекнуть князю-кесарю на то, что тот слишком заработался: «Зверь! Долго ль тебе людей жечь?.. Перестань знаться с Ивашкою: быть от него роже драной!»[13]13
  Приводя подлинные документы от слова до слова, мы, однако, не считаем нужным сохранять их орфографию. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть]

Впрочем, угроза как бы против воли сорвалась у Петра; спустя несколько дней он вновь уже именует себя и своих приближенных «холопами государскими», и пишет к князю-кесарю Ф. Ю. Ромодановскому почтительное письмо.

Изучая подобные письма и вникая в отношения переписывавшихся, нельзя в то же время не обратить внимание на рассуждения и замечания Петра на торжественных обедах; проследить за ним в его разъездах по России и Европе; отправиться на всевозможные свадьбы, крестины, маленькие и большие балы-ассамблеи и тому подобные увеселения, не обходившиеся без его присутствия; нельзя не полюбоваться на него в походах, на бивуаках, в сражениях; мало того, заглянуть два-три раза в застенок, либо осторожно выйти, вслед за ним, на место казни… Будьте уверены, что во всех этих, самых разнообразных обстоятельствах жизни Петра, если присмотреться, вы найдете черты его юмора, его сарказма – не всегда удачные, но всегда бойкие и своеобразные.

Не вдаваясь, однако, в столь обширные разыскания, мы сразу остановимся на «князь-папе» и «сумасброднейшем, всешутейшем и всепьянейшем соборе». Безусловно, это учреждение есть создание именно петровского юмора. С молодых лет до конца жизни Петр постоянно изменял устав собора новыми добавлениями и всевозможными вариациями; к нему он обращался, когда хотел отпраздновать торжество победы, установление мира, спуск корабля, чье-нибудь тезоименитство, Святки; к нему же обращался в черные минуты, чтоб рассеяться, освежиться, стряхнуть с себя тяжкие думы и государственные заботы.

Шутливые записки, инструкции, «чины», то есть обряды избрания и поставления нового главы либо нового члена, – все это Петр сочинял, составлял и писал собственноручно, все до последней заметки. Собрание этих документов есть целая литература юмористического содержания – материал, драгоценный для знакомства с духом времени и необходимый для знакомства с характером Петра.

Но прежде нежели станем перечитывать произведения бойкого пера царя, скажем несколько слов о времени основания «сумасброднейшего собора» и его первом председателе.

Государь очень рано возложил этот шутовской сан на дядьку и первого воспитателя своего Никиту Моисеевича Зотова. Это был человек вполне ему преданный. По служебному положению он был начальником походной канцелярии государя и именовался: «Ближний советник и ближний канцелярии генерал-президент». Старый, опытный излагатель царской воли, Зотов не имел такого значения, как молодой кабинет-секретарь Макаров, поскольку был сановник ума недальнего. Досуги от возложенных на него должностей Зотов «со все-усердием» посвящал «служению Бахусу и честному обхождению с крепкими напитками». Именно этой особенностью своего характера «ближний советник» Зотов и приобрел звание князь-папы – главы самых отборных пьяниц и обжор.

Уже в 1690-х годах государь в письмах зачастую посылает поклоны «всешутейшему князь-папе», а князь-папа «благословляет» овец своей паствы. «Геру протодиакону П. А. (то есть Петру Алексеевичу. – М. С.), – пишет Зотов 23 февраля 1697 года, – со всею компаниею посыпаю мир и благословение!»

Титул протодьякона, а еще более следующее письмо Зотова показывает, что уже в эти годы «всепьянейший собор» сформировался и получил тот вид и назначение, которые не изменялись до конца дней его членов.

23 февраля 1697 года. Нашего смирения сослужителю, геру протодиакону П. А. со всею компаниею о Господе здравствовати! Благодарствую вашей любви за возвещение путешествия вашего (за границей. – М. С.) при добром здравии (о чем уведомлен от азовского владыки), и впредь о сем нам ведомо чините. Зело удивляемся вашей дерзости, что изгнанную нашу рабыню, т. е. масленицу, за товарища приняли, не взяв у нас о том свободы; только ведайте: есть при ней иные товарищи: Ивашка (пьянство. – М. С.) и Еремка (распутство. – М. С.), и вы от них опаситесь, чтоб они вас от дела не отволокли; а мы их дружбу знаем больше вашего. Сего числа поехали к вам иподиаконы Готовцев и Бехтеев, с которыми наказано от нас подати вам словесно мир и благословение, а масленицу и то-варищев ее отлучити: понеже при трудех такие товарищи непотребны; а к сим посланным нашим иподиаконам будьте благоприятны. При сем мир Божий да будет с вами, а нашего смирения благословение с вами есть и будет. Smirennii Anikit власною рукою.

С этого времени переписка «смиренного Аникиты» с Петром, не всегда смиренным, велась большей частью в одном и том же роде; остроты «всешутейшего» зачастую целиком повторялись в письмах различных годов. Из них видно, что год от году иерархия «всепьянейшего собора» увеличивалась новыми чинами; князь-папа имел достойных сотоварищей; самые достойнейшие из них носили звание владык различных городов; их окружали протодьяконы, дьяконы и прочие мелкие чины…

Занятый в обыкновенные дни различными делами, собор только в праздники являлся в полном своем блеске. Так, например, на известной свадьбе царского шута Шанского в 1702 году собор был в полном сборе. Свадьба совершена была с выполнением мельчайших обычаев старины; опаивали между прочим горячим вином, пивом и медом с неотступными просьбами и поклонами. «Ваши предки, – шутил Петр, – обращаясь к поборникам старины, употребляли эти напитки, а старинные обычаи всегда лучше новых» и т. п.[14]14
  В моей библиотеке есть интересная гравюра, изображающая эту свадьбу. На ней изображен пир в большой зале с восемью зеркалами, большой люстрой посреди, изразцовой печкой в левом углу и большим образом распятия в правом. Десять столов уставлены в четыре линии покоем; за отдельным столом на возвышении, в глубине зала, сидят именитые лица. Каждый стол пронумерован, и внизу мы находим следующее пояснение: «Описание свадьбы остроумнолютного Феофилакта Шанского, который державнейшего великого монарха многоутешный шут, смехотворец, бывшей 1702 г., февраля в 1-й день, в палате господина генерала Франца Лефорта: 1) Стол, при котором сидят в облачении, подобно монаршеского, князь Федор Юрьевич Ромодановский, Петр Иванович Бутурлин. При них же (с левой стороны) в виде патриарха Никита Моисеевич Зотов. 2) При сем столе: новобрачный Феофилакт Шанский. Царевичи Сибирский, Касимовский даТимоха. 3) При сем столе ближние боляра, етман, офицеры морские и земные, между которыми и самодержавнейший монарх. 4) Где сидят иноземцы торговые. 5) Где сидят окольничьи, думные дворяне и дьяки. 6) Где сидят дьяки, гости и иных торговых чинов люди. 7) Где сидят разных чинов люди. 8) Где сидят дворовые люди. 9) Средь палаты певчие державнейшего государя поют. 10) Постав с серебряной и золотой посудой».
  Пирующих насчитывается более 300 фигур с прислугой, которая суетливо подает кушанье. Фигуры сделаны очень грубо, – за портретным сходством художник не гнался; но, строго следуя истине события, представил почти всех в монашеских платьях, с капюшонами, откинутыми назад, но без клобуков. Столы покрыты яствами, высокими кубками с вином и громадными канделябрами с зажженными свечами; на первом плане можно отличить какую-то, должно быть, важную особу, которая нещадно дерет за вихры брата-послушника – слугу, вероятно за нерасторопность. Жених-карлик чинно сидит за столом на правой стороне, как объяснено, под вторым номером.
  Петр I, устраивая это забавное торжество, в то же время печатанием гравюры давал возможность всем жителям России познакомиться с своей юмористической затеей. В соответствие этой гравюры есть другая: шутовской обед в другой зале того же дома женщин. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть]

Главные роли в сатирическом спектакле Петр предоставил князю Ромодановскому и Никите Зотову. Первый был в одеянии русского царя XVII века, второй – в облачении патриарха. Сопоставление двух именитых лиц в этих ролях вполне подтверждает то, что титул князь-кесаря был придан Ромодановскому не столько из уважения, как это уверяют позднейшие писатели, сколько из шутовства, ради насмешки; но с князем шутить было опасно, смеяться над его званием и рассуждать о его значении мало кто решался, и вот почему в письмах, реляциях и всевозможных форменных бумагах, либо о нем, либо к нему написанных, мы нигде не видим какой-либо остроты над его званием, и только два-три слова, да общий тон некоторых к нему писем Петра разоблачают настоящее значение сего звания.

Что касается до Зотова, то к нему относились смелее; царские любимцы позволяли себе иногда шутить над ним, хотя не без риску, ибо, если в ведении Зотова не было застенка, в руках кнута, а на дворе медведей, готовых, по мановению господина, помять дерзкого (как это было при Ромодановском[15]15
  О пересылке его ученых медведей в Санкт-Петербург в моих бумагах есть документ 1720 года. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть]), то за ним была власть опоить или не опоить лицо, его прогневавшее.

Вот что рассказывает по этому поводу Неплюев^{34}, хорошо знавший Зотова. Полковник Блеклый^{35} имел с князь-папой тяжбу; решалась она в сенате. Блеклый был прав; Яков Долгоруков^{36} обещал ему свое содействие, но, вопреки данному им слову, Блеклый был обвинен, и между прочими сенаторами, подписавшими неправый приговор, был Яков Долгоруков. Это обстоятельство поразило Блеклого. Он с негодованием жаловался всем и каждому на такой странный поступок. «Что ты прав, то я вновь повторяю, – говорил Долгоруков, – и советую подать апелляцию на сенатское решение, а на меня челобитную к государю». Блеклый так и сделал. Петр рассмотрел тяжбу и нашел, что челобитчик прав. Призывают кн. Долгорукова. Петр спрашивает: как он мог подписать такое решение? «Блеклый прав, а Зотов виноват, – вновь повторил правдивый сенатор, – но сильная рука Зотова превозмогла; ныне наступили Святки, а он брата моего, по злобе на него, уже опоил; если бы я обвинил Зотова, мне предстояла бы та же участь. А как ты, государь, переделаешь и нас обвинишь, так не на кого будет и сердиться Зотову…»

Этот мощный владыка между прочими титулами носил звание всесвятейшего. «Пожалуй, поклон отдай всесвятейшему и прочим, за которого благословение все до лица земли челом колотим, или бьем», – пишет Петр в 1705 году из Митавы к Головину.

От военных бурь, походов и неприятностей бивуачной жизни, государь при первом досуге спешил отдохнуть в лоне любимого собора: так, например, в письме к Головину из Минска от 12 марта 1706 года, делая распоряжения о присылке в порубежный город Великие Луки железных пушек, ядер и дроби, он тут же отмечает: «Пожалуй, доложи, паче же побей челом, чтобы всесвятейший изволил, конечно, к празднику быть в Нарву и с собой взял владыку Казанского и Мусина (Пушкина. – М. С.); также изволь им придать Гаврилу Меншикова^{37}, чтоб скорее ехали и, конечно, к празднику стали в Нарву».

Скучал государь без собора, скучал и собор, в лице своих представителей, без шумнейшего протодьякона. Петр Бутурлин^{38} писал царю:

Прелюбезнейшему сыну нашему и сослужителю нашея мерности, протодиакону Петру, мир и благословение, и молитвы наши да будут с вами! Понеже мы веселимся в С.-Петербурге, однако же мы имеем печаль великую, что вашу святость не имеем при себе в милости, а коли б милость ваша и святость нашей епархии была персона при нас, велие бы веселие. Пожалуй, отдай благословение от меня всешутейшему Кир-Никите, патриарху, и всему сумасбродному собору.

Смиренный, царствующего и великого града С.-Петербурга, Ижорской и Кроншлотской Ингерманландии, митрополит Петр… благословение посылаю.

Петр Иванович Бутурлин, «петербургский владыка», принадлежал к одной из древнейших и именитейших фамилий в России. Его близкий родственник, Петр Васильевич Бутурлин, был окольничим; брат Борис пал в 1708 году в сражении под Лесной в чине капитана гвардии; его родные племянники были любимцы Петра: один – Иван Иванович, генерал-аншеф и гвардии подполковник, заявил себя как искусный военачальник и суровый член розыскных дел Тайной канцелярии; другой – Александр Борисович, красивый, расторопный денщик Петра, приближенное лицо к цесаревне Елизавете, стал впоследствии графом и фельдмаршалом. Двадцать девять Бутурлиных в 1699 году были богатыми помещиками.

Таким образом, на стороне Петра Ивановича Бутурлина были знатность рода, богатство, большие связи, но все это не спасло его, как жаркого поклонника Бахуса, от ближайшего участия в «всепьянейшем соборе»; да и не заметно, чтобы он тяготился своим избранием; напротив, из его писем видно полное довольство. Рано начав службу в свите «всешутейшего», он довольно быстро подвигался по иерархической лестнице шутовских чинов. Мы встречаем его в 1702 году на потешной свадьбе князя Шанского; встречаем здесь и супругу его в костюме русской царицы старого времени; позже ни одно торжество, то есть ни одно пьянство, не обходится без его участия. С основанием Петербурга государь сделал его – впрочем, от лица собора и председателя – «владыкой» нового города. В Петербурге Петр Иванович Бутурлин окружил себя людьми богатыми по состоянию и вечно пьяными по душевной склонности и царскому назначению.

Бутурлин довольно часто извещал государя о себе и о своем соборе:

Сыну нашему и сослужителю, любезнейшему протодьякону Петру, мир и благословение, и молитвы наши да будут с вами! Понеже мы просим вас, дабы приказали отписать о своей святости до нас, чего желаем повсечасно слышать… Просим отдать от нас поклон брату моему, всешутейшему князю-папе… и всему шумному собору.

При сем я, смиренный, царствующего и великого града С.-Петербурга митрополит Петр… благословение посылаю.

Петр, судя по всему, отвечал Бутурлину, поскольку тот спешил поблагодарить за внимание:

Сыну и сослужителю нашей мерности, протодьякону Петру, мир и благословение и молитвы моей да будет вам! Благодарю за твое писание, из которого выразумели, что скорое к нам пришествие твое не будет; о сем много имею печали. Разумею же, что несть вашего желания к нам; причину показуешь нам; неприятного соседа (Карла ХП. – М. С.) мог бы, ваша милость, чрез других удовольствовать и соседу воздати за его дело. Мы же долготерпеливы суще; еще никакого на кельи, и сады, и фонтанах нападения не учиним… Прошу… господине протодьяконе, буди помощник и заступник, и обо мне челобитчик всешутейшему патриарху: который крестьянин мой сбежал и получил монашеский чин, а ныне уже митрополит Казанский[16]16
  Эта просьба не более как шутка: владыка Казанский – один из членов всепьянейшего собора. – Примечание М. Семевского. Кто из окружения Петра был «митрополитом Казанским, неизвестно. – Ред.


[Закрыть], прошу, дабы по правилам отдан был в крестьянство, по-прежнему.

Смиренный Петр… Ижорской и С.-Петербургской. С Москвы 5-го января 1709 года.

Год, которым датировано послание, красноречиво указывает на то, что даже во время войны с Карлом XII, в борьбе упорной, когда всей России грозила большая опасность, Петр не изменял себе. Почти стоя перед врагом, он обращает взор к пьяным членам собора и читает их курьезные послания. Отвечать, однако, на них часто не позволяли тяжкие труды; тогда Петр Бутурлин, пародируя папские отлучения от церкви, посылал Петру за его молчание грозную грамоту:

От прешутейшего и от пьянейшего, от Петра… митрополита великого царствующего града Санкгпитербурха и Эрмоландии, и всех принадлежащих городов, любезнейшему нашему сыну и сослужителю нашей мерности, протодьякону Петру, мир и благословение наше есть и будет с вами!

Послаше от нас к вам грамота, и по той грамоте мы от вас письма не получили, и за то отрешаем вас от шумства и от кабаков, дабы не ходить. А об нас изволишь ведать, и мы в частых трудах во всеношной пребываем; а паче печалимся, что вас при себе не имеем. Пожалуй, отдай поклон брату моему меньшому[17]17
  Вероятно, речь о капитане гвардии Борисе Ивановиче Бутурлине, убитом под Лесной; следовательно, отлучение от кабаков писано не позже 1708 года. – Примечание М. Семевского.


[Закрыть]; также всешутейшему… князь-папе Аники-те и духовнику Козьме, и архидиакону Гедеону, и дьяконам Александру, и Киевскому Гавриле, и С.-Петербургскому дьякону Басил ью.

При сем смиренный царствующего и великого града митрополит Петр… и со служителями, мир и благословение посылаю.

Сентября в 20-й день.

Эта отлучительная грамота была скреплена красной вензелевой печатью и для полноты шутки писана на большом листе.

Случалось, да и не редко, «петербургскому владыке» в чем-то провиниться; тогда он просил у «отлученного» прощения и заступничества, причем облекал свою просьбу в грубую форму тогдашней юмористики:

1708 г. февраля 15-го дня. Преосвященной Петр… корчага[18]18
  Корчага – прозвище П. И. Бутурлина.


[Закрыть] провинился в том, что против своего обещания, уже в другой ряд занял двор, против указу, и ныне в том просит прощения с таким закладом: ежели паки также провинится, то отдает в послужение на несколько времени во всякую волю жену свою Аксинью Михайловну[19]19
  Аксинья Михайловна Самарина была замужем за окольничим Петром Васильевичем Бутурлиным (ум. 1716). «Петербургский владыка» называл ее своей женой в шутку. В первом браке она была замужем за окольничим И. И. Чаадаевым (ум. 1696). – Примечание М. Семевского.


[Закрыть], которую пред тем в крайнем угождении имел окольничий Иван Иванович Чаадаев, несмотря на то, что она ему невестка была.

Петр Бутурлин.

Читатель резонно заметит, что эти письма написаны не Петром; это так, но можно утверждать, что они писаны в петровском духе и тоне, и нет ни малейшего сомнения, что первоначальная форма посланий Бутурлина и Зотова (с 1710 года графа) со товарищи указана самим Петром; так по крайней мере мы имеем право думать, имея пред собой целый ряд шуточных объявлений и посланий, которые составлялись от лица князь-папы, но всегда с черновых, собственноручных писем великого государя.

Кроме того, один взгляд на письма Бутурлина достаточно показывает, что они есть не что иное, как пародия на русские старинные грамоты, рассылавшиеся от различных лиц; подобную форму писем Бутурлин со товарищи не иначе могли взять, как по указанию, либо из угождения государю.

Юмор Петра появлялся не в одной только переписке. Он проявлял себя и в поступках. К числу подобных проявлений мы относим свадьбу князь-папы. Поводом к свадьбе послужило желание старика Зотова отпроситься в Москву, чтобы поступить там в монастырь. Петр, однако, указал ему вместо этого в Москве выбрать жену – семидесятилетний Зотов был вдов. Верховному жрецу Бахуса это предложение понравилось, он тут же передумал уходить в монастырь и обратился к Петру со следующим письмом:

Премногомилостивый государь, царь Петр Алексеевич! Доношу вашему величеству, яко самому Богу: получил я от ваших государских уст изволение ваше со утверждением истинным, что в монастырь меня отпускать и монахом быть не изволите; а указал мне, для домового осмотрения, иметь в супружестве жену, избрав добрую, средовечную, дабы старость мою покоила; и ныне, по вашему царскому милостивому призрению, для покоя старости моей, указано мне пожить на Москве до зимнего пути, а если, государь, в сих числах обрящется жена, к супружеству моему годная, позволь, милостивый наш государь, мне здесь в Москве супружество принять не разглашательное, и от разбивки злых человек петербургским жителям сокровенное…; а в приезде, государь, нашем в Петербург, какую изволишь для увеселения вашего государского публику учинить, то радостною охотою вас, государя, тешить готов, только б бабу супружеством из Москвы уволочь, а без того никакая вдова с женихом без супружества ехать не похочет, по замерзелому своему стыду.

Сие все да будет в воле вашей государской, о сем прошу вашего царского милостивого известия. При сем благонадежно пребываю, и мир и благословение вам преподаю. Smirennbii Anikit, властною рукою.

Из Москвы, октября 2-го дня, 1713 г.

Тут нельзя не упомянуть об одном обстоятельстве. У Зотова от первого брака были дети; старший сын Конон Никитич служил капитан-лейтенантом и исполнял многие важные поручения Петра. Сведав про предстоявшую шутовскую свадьбу отца, Конон Зотов глубоко огорчился. Устрашила ли его мысль, что от нового брака могут быть дети, которые оттеснят его и брата Ивана от отцовского наследства, или, быть может, обидело поругание, на которое, впрочем, мы, как видели, сам старик Зотов напрашивался. Как бы то ни было, но Конон Никитич ударил Петру челобитьем: «Умилосердись, государь! Предвари искушению диавольскому, и хотящей нам быти наглой напасти: подлежит убо сие вашей премудрости и милости. Таким ли венцом пристоит короновать конец своей жизни, яко ныне приведен отец мой чрез искушение? Смело называю искушением, понеже премудрость Соломонова таковыми гнушается, написавши, яко трех вещей возсмерде его совесть, из них же гнуснейшее бысть пред ним старых прелюбодейство, суще умаленных смыслу. По сей пункт отдаю последний мой сыновской долг, душевным плачем моля ваше величество, дабы изволение ваше причинствовало его совести умному о себе расположению».

Но слезное моление Конона Зотова осталось неуслышанным. Приготовления к свадьбе пошли полным ходом. Еще в декабре 1713 года Петр сделал смотр всем лицам, назначенным в свадебный маскарад, – осматривал их курьезные платья, экипажи и проч. Все до последней мелочи было назначено Петром; по его повелению, именитейшие лица, начиная с его супруги до последнего денщика, все должны были принять участие в потехе. В руках у каждого был какой-нибудь инструмент: гудок, балалайка, медные тарелки, колокольчики, скрипки, собачьи свистки, охотничьи дудочки, трещотки, пузыри с горохом и т. п. В числе «дамских персон» была «архиерейша» Бутурлина в нагольной шубе и летнике; князь-игуменья Ржевская – в шубе и телогрее. Приглашение гостей предоставлено было отборнейшим заикам и совершалось по особым спискам, составленным самим Петром.

Свадьба состоялась в начале 1715 года. Молодые – только по роли, а не по возрасту – были обвенчаны в Архангельском соборе девяностолетним священником. В храм и из храма процессия шла с музыкой; к диким звукам свистков, гудков, тарелок и т. п. инструментов присоединялся колокольный звон всех церквей. Почти весь январь 1715 года проведен был в пиршествах, церемониальных прогулках по улицам столицы, в выполнении всевозможных смешных церемоний, на изобретение которых Петр I был неистощим. Бесчисленные толпы народа теснились по улицам и площадям московским; чернь, щедро угощаемая вином да пивом, по словам Голикова^{39}: «толико уважавшая достоинство патриарха, в сии дни с великим смехом забавлялась насчет онаго».

Если б можно было перенестись в эту толпу, побродить между зрителями, мы бы услышали, без сомнения, не один смех, не одно глумление. Русский простолюдин не мог так скоро оторваться от заветных преданий, не мог так быстро отказаться от привычного уважения к патриарху, чтобы сочувствовать странной и не совсем понятной насмешке над ним; были, вероятно, в толпе такие лица, которые с затаенным недовольством и ропотом смотрели на происходящее. Но высказывать недовольство было делом щекотливым: каждый берег и спину, и голову, хулили и роптали один на один, за замком, робко озираясь, нет ли изветчика; здесь же на улицах все покрывалось общим криком пьянейших из пьяных: «Патриарх женился! Патриарх женился!» Новые ковши вина и пива придавали еще более восторженности, и лишь только один возглас замирал, как радовался новый крик: «Патриарх женился! Да здравствует патриарх с патриаршей!» И возгласы народа, подобно волнам морским, переливаясь от толпы до толпы, долго не замолкали в столице российского государства!..