Текст книги "Беспредел (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Виктор Точинов,Николай Романов,Юрий Погуляй,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Александр Подольский,Владислав Женевский,Вадим Громов,Герман Шендеров,Валерий Лисицкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Штаны у твоей собачки отменные! – оскалился мужик. – Я б за такие штаны убил бы, во как! Но день сегодня славный, так что готов поменяться. Штаны на пропуск, а? Махнем, голуба?

– Скоро стемнеет? – спросила Крис, что-то прикидывая.

– Да уж должно бы. С часу на час. Так что поторапливайся. А то на кой мне штаны, которых я и часу не проношу?!

Крис стянула с моего плеча футболку, швырнула этому карикатурному стражу границы. Тот поймал влажную тряпку на лету, зарылся носом в складки, глубоко вдохнул.

– Эх, блядь! До чего ж хорошо! – восхищенно выдохнул он. – Сигаретами пахнет!

Он проворно натянул футболку, огладил сморщенные рукава. Поскреб ногтем пятно от кетчупа, лизнул палец, зажмурился от удовольствия. Меня затошнило.

– Коротковата кольчужка, – хохотнул мужик, разглядывая свисающий из-под ткани конец. – Да и договаривались на штаны…

– Это все, – обрубила Крис.

Мужичок покусал губу, с сомнением рассматривая сталь в ее руке.

Скорчив рожу, кивнул.

– Сойдет.

Он посторонился, пропуская нас.

Расходились тяжело, места было немного. Пришлось идти прямо по мертвячке. Дряблая плоть разъезжалась под ногами, вминалась внутрь. Всего два шага, два ебучих маленьких шага, и прыжок, чтобы не наступить на ухмыляющееся половиной рта лицо. Когда я проходил мимо мужика, тот внезапно вытянул тощую грязную шею и громко залаял. Мы с Крис подпрыгнули от неожиданности, а этот мудак заржал, привалившись спиной к стене.

– По уму, конечно, надо бы…

Темнота упала резко и сразу. Точно нож гильотины, она отрубила ленивую речь мужика. Зрению понадобилось несколько мгновений, чтобы перестроиться на новый лад. Я с удивлением понял, что вижу на несколько метров вокруг.

Крис метнулась вперед, воткнула нож мужику в бедро, а когда тот заорал, выпрямилась, ударив кулаком в раскрытую челюсть. Оглушительно треснуло, и мужик заорал вдвое громче, отчаяннее. Выпавший топор Крис ловко поймала в воздухе.

– Бежим! – гаркнула она мне в ухо.

Не зрением, не слухом, не мозгом – я так и не понял, чем почувствовал это: как из каверн, скользя по тонким стенкам, поднимаются обитатели холма. Я испуганно икнул, и меня вырвало непереваренной человечиной. Пока я блевал себе на джинсы, Крис упрямо волокла меня по ступенькам. В спины нас подталкивало мычание сломанной челюсти.

– У-у-у-уки-и-и! У-у-у-уки-и-и-и!

В нем было вдоволь и боли, и обиды, но куда острее звучал животный ужас. Мне даже стало на секунду жаль этого любителя дрочить на трупы, но я понимал, что своим увечьем он выгадает для нас несколько секунд. Ночные охотники стелились бесшумно. Летели они там, бежали или ползли на брюхе, я не знал, но делали они это чертовски тихо и быстро.

Мы успели пробежать пять или шесть пролетов, когда с самых нижних этажей начал доноситься какой-то шум. Услыхав его, Крис помчалась еще быстрее, хотя казалось, что быстрее невозможно. Тоненькая ладонь в моей руке заледенела, и я с внезапной отчетливостью понял, что это крики тех, кому не повезло повстречаться с обитателями холма. Я отсчитывал секунду за секундой, пытаясь уловить интервал между криками, сливающимися в единый бесконечный вой. Понимание пришло не одно, а под ручку с ужасом. По всем расчетам выходило, что очень скоро к общему протяжному воплю присоединится наш покалеченный друг. И тогда меня проняло до самых печенок. Весь страх, что я испытывал до того, – когда меня пытался зарезать съехавший с катушек барыга, когда едва не забили насмерть скинхеды, когда чуть было не попал под маршрутку, перебегая дорогу в неположенном месте, и множество иных бытовых столкновений со смертью, были полной хуйней. Не страхом даже, а его бледной тенью.

Я скакал, как олимпийский чемпион, обколотый допингом, разом перепрыгивая по три ступеньки. Темнота скрадывала жару, но вместо воздуха я дышал раскаленной лавой. Два насоса в моей груди работали на полную мощность, чудовищным хрипом припоминая мне каждую выкуренную сигарету, каждый забитый кальян. Я почти не отставал от Крис и все же постоянно слышал ее сиплое, отрывистое:

– Быстрее! Быстрее! Не стой! Миша! Не стой!

Мне хотелось крикнуть в ответ, что я ебашу, как демон, но сил с трудом хватало, чтобы просто гонять по легким огонь.

Мимо со скоростью света пролетали чудовищные, безумные, кровавые картины. С наступлением ночи ад перестал быть скучным, но это нихуя не радовало. Лестницы, чистые на первых этажах, завалили свежие трупы. Приходилось следить во все глаза, чтобы не споткнуться об очередного дохляка с проломленным черепом. Недобитки встречались реже, но всякий раз при виде их внутри меня радовалось что-то мелкое, подленькое, гнилое… «Поживем! – кричало оно. – Еще поживем!» Раненые не оставались в долгу – преграждали путь, норовили вцепиться в ноги, повалить, если получится.

– Осторожно! – предупреждала Кристина.

И я становился осторожным.

– Прыгай!

И я прыгал.

– Быстрее! Еще быстрее!

И я послушно переставлял ебаные чугунные гири, по ошибке пришитые вместо ног. Я страшно хотел жить, хотя совершенно запутался в том, что же означает это простое некогда слово.

Словно в инфракрасном спектре, на стенах проявились многочисленные граффити, сделанные кровью и дерьмом. Какие-то лица, сцены, надписи – на такой скорости мозг просто не успевал обрабатывать картинки, наспех выхваченные во тьме.

Пространство потонуло в нескончаемом вое. Я плохо слышал не только Крис, но даже собственное сердце. Зато слышал, что за нами бегут. Другие – такие же, как мы. Однажды мы и сами нагнали резвую старушку, похожую на сморщенный кожаный мешок. Крис подрубила ей сухожилие, а я столкнул вниз, даже не расслышав проклятий, что извергал ее беззубый рот. Я знал: если нас догонят, с нами поступят так же.

Бег длился и длился. У меня давно закончились силы. Второе дыхание открылось и умерло, а за ним и третье. Горели отбитые пятки, пульсировали глаза. Рот спекся без влаги. В какой-то момент я заметил, что Крис не летит ополоумевшей легконогой серной, а плетется, с трудом переставляя ноги. Я понял, что и сам еле тащусь, а впереди нарисовалась целая вереница голых людей, мужчин и женщин, бредущих друг за другом.

– Иди! – шептала Кристина, цепляясь за стену. – Не стой! Нельзя стоять!

Я и сам знал, что нельзя. Сзади уже наползало, стелилось то, что жило под холмом. Разглядеть их не получалось, как ни напрягай глаза. Их присутствие ощущалось иначе. Безысходность – серая, как здешние стены, как пыль, маскирующаяся под песок, – двигалась перед ними лишающей воли волной.

Спотыкаясь, я умудрился обогнуть Крис, пройти вперед. Невероятным усилием подавил в себе желание толкнуть ее ногой, выиграть не секунды даже… секунду… одну. Сейчас мне казалось, что это много. Практически вечность. Целая жизнь. Моя жизнь.

На одной лишь злости, приправленной ненавистью, я совершил рывок и вогнал свое единственное оружие в спину идущего перед нами мужчины. Он изогнулся, сбавил шаг, но не остановился. Руки заметались, в бесплодной попытке достать обломок кости. Я зарычал, ухватил его за плечо, с силой толкнул назад. Мы выживем! Выживем!

Этот пидор не желал умирать. Падая, он вцепился в меня, в волосы, в кожу, до крови царапая ногтями. Мы закачались в шатком равновесии, когда достаточно дыхания, чтобы обе стороны рухнули в пропасть. А пропасть уже была под нами, подбиралась, сверкая мириадами голодных зрачков. Я извернулся, швыряя ей моего противника. Подавись, старая блядь!

Стиснутые пальцы унесли с собой кусок моей кожи и здоровенный клок волос. Я ждал боль, но она все не приходила. Все заглушил ужас. Это случилось. Я остановился.

– Не-е-е-ет… – протяжно и сипло выдохнула Крис, стоящая ступенькой выше.

Вереница людей стремительно исчезала среди верхних пролетов. Одна Кристина оказалась настолько глупой, чтобы остаться со мной. Она не желала признавать, что для меня все уже кончено. Темнота рассеялась, чтобы я мог увидеть их. Вспомнить, что же промелькнуло перед моими глазами там, в песках, когда я неосторожно сунул голову в каверну.

Крик разорвал мне рот. Я осип в ту же секунду, сорвал голос нахуй и шипел, как пришибленная змея, вывалив распухший без воды язык. Крис, ад, моя никчемная жизнь, все вдруг стало несущественным. Лишь где-то в подкорке металась утешительная мысль – это конец. Нельзя оставаться в живых, видев то, что увидел я.

Пальцы мои царапали лицо, снимали кожу лоскутами. Я чувствовал, как она набивается под ногти. Этого было мало, мало, мало! И я вонзил их под веки – в единственное место, где еще сохранилась влага. Пальцы погружались в глазные впадины, а я сипел и давился болью, кусая собственный язык. Выдавливая скользкие шарики, я нащупал их корни, витые, уходящие прямо в мозг, и вырвал их с такой силой, что едва не потерял сознание. Что-то загрохотало, будто стены дома с треском рушились, воздух посвежел. Это они обвивали меня, закутывали в кокон, чтобы питаться мной целую вечность, а когда меня не станет, воскресить и пустить на новый виток. Я не видел ничего вокруг, но их по-прежнему видел прекрасно.

– Почему?! Почему я их вижу?! Почему я их все еще вижу, блядь?!

Лицо стало мокрым, и я даже удивился. Никогда не задумывался, могут ли плакать люди без глаз. Знакомая ладонь легла на мое плечо, сжала, выдавливая из меня остатки воли. Я опустился на колени, хватаясь за исцарапанное лицо.

– Почему я их вижу, Крис?! – подвывая, рыдал я. – Почему-у-у-у?!

– Не видишь, – шепнула она, присаживаясь рядом, прижимаясь восхитительно мокрой холодной кожей. – Не видишь. Их здесь нет, дорогой.

Вновь громыхнуло, и я различил, как стучат капли, вытачивая в бетоне стен новые русла. Ветер забрасывал в пустые окна пригоршни воды, обдувал высушенную кожу. Крис обнимала меня, как щенок тыкалась носом. Я трясся, не в силах прогнать картинки, застрявшие в голове. Шок почти заглушал боль.

– Вставай. Вставай же…

Крис ухватила меня под мышки, поставила на ноги. Я покорно проследовал к оконному проему. Ветер толкал меня в грудь, как уличный задира. Невидимое небо плевало в лицо. Я пробормотал, запинаясь, вздрагивая от ее прикосновений:

– Ты сказала… сказала, что все кончится… когда придет дождь, все кончится…

– Все уже кончилось, Миша. Все кончилось. Ты отправляешься назад.

– А ты? Как же ты? – всхлипнул я. – В этом… аду?

– А я пойду наверх.

– И что там? Что будет, когда ты дойдешь до последнего этажа? Тут ведь есть последний этаж?

Ответа не было долго. Крис молчала, стискивая мое предплечье.

– Что будет? – выпалила она и продолжила, с жаром, будто боясь не успеть: – Новички думают, что там рай. Что, когда дойдешь до последнего этажа, перед тобой раскроются небесные врата и сам апостол Петр зазвенит ключами… Но…

– Но…

– Херня это все. Ты просто становишься живым. На один день. Всего на один. Это твоя награда – кость, которую они бросают тебе, чтобы было к чему стремиться. Я дважды была наверху. Первый раз попала в нашу шарагу. Стояла, как пришибленная, на другой стороне улицы, думая, что рехнулась, и вдруг безумно захотела тебя увидеть. Весь день слонялась по городу и только к вечеру узнала, где тебя найти, но времени уже не оставалось. Следующие два года ушли на то, чтобы попасть к тебе снова…

Я молчал, пораженный. Проходить через кошмар ночь за ночью ради сомнительного удовольствия поебаться с конченым наркоманом? Это уже не ад, это какой-то пиздец! Боль и страх темноты распались.

– Что же делать? – глупо спросил я темноту.

– Жить, – ответила темнота голосом Крис.

– Как мне, блядь, жить после этого?!

– На полную катушку.

– Господи! – взревел я, чувствуя, как кощунственно звучит обращение к нему из этого места. – Что за хуйню ты несешь, Крис?!

– Это не хуйня, это серьезно. – Узкая ладонь погладила мою мокрую щеку. – Живи так, чтобы чертям было тошно. Забудь про рамки и ограничения. Делай то, что нравится, как можно чаще. Здесь этого не будет.

– Ну уж нахуй! – Я отчаянно замотал головой. – Да что нужно сделать, чтобы угодить сюда?! Кем надо быть?!

– Ты ничего не понял, да? Сюда попадают все, – голос Крис был полон безграничного терпения, словно она говорила с дегенератом. – Мама научила меня ходить в церковь. Я помогала людям. Я не совершала зла. Мой самый серьезный проступок – подделка оценки в дневнике за второй класс! Блядь, да я была девственницей, когда меня сбил этот ебаный грузовик! Девственницей! И теперь я всегда девственница! И я здесь! Понимаешь?! Нет никакого рая! Ничего больше нет! Только ад! Для всех!

Под конец она все же сорвалась. Я чувствовал, как дрожит ее тело, и мне хотелось заорать: «Ты пиздишь, сука! Пиздишь!» – да только я ощущал всю истинность ее слов. Сквозь грохот капель я едва различил ее горькие всхлипы. Крис плакала навзрыд.

Я слепо потянулся к ней, чтобы обнять, утешить, но она оттолкнула меня. Бетонный откос ударил под колени, и я, не успев напугаться, выпал в окно. Адский ливень оказался ласковым. Он растворил меня, слизал боль и ужас, унял беспокойство. Я так и не долетел до земли.

Очнулся я от того, что кто-то пилил мне предплечье. Я вскочил, ослепленный светом, бешено размахивая руками, понимая, что опоздал, и эта ебаная мразь успела-таки оттяпать мне конечность. Рот пересох, как русло обмелевшей реки, и глотка вместе с ним, поэтому вместо крика я издавал какое-то испуганное гоблинское «ы-ы-ы-ы»!

Мало-помалу глаза проморгались. Напротив себя я увидел долговязого урода, мотающего нечесаной башкой. Он лупил тупыми глазами, как ебаный олень. Только по глазам я узнал в отталкивающем незнакомце себя. Серые, как любит говорить моя мама, с дымкой. Я думал, что больше никогда их не увижу.

Придурочно хохотнув, я дотронулся до лица. Пощупал дряблое набухшее веко, надавил через него на глазное яблоко. Помутневшая картинка раздвоилась, уехала вниз. Мои глаза на месте. Блядь. Блядь, как же это здорово! Сухие губы разошлись в идиотской улыбке и треснули пополам так больно, что я вскрикнул.

В холодильнике нашлось полбутылки выдохшейся минералки. Запрокинув голову, я вливал в себя безвкусную влагу и стонал, словно мне отсасывали. Во рту насрали не кошки даже, а целый, сука, львиный прайд, трещины на губах горели огнем, но как же я был счастлив вынырнуть из кошмара в реальную жизнь. Как же, блядь, здорово, что никто не пилит мою руку, я просто ее отлежал!

Чудовищный сон, как это часто бывает, всплывал отрывками. Мне снилась Крис, это точно, и какое-то жуткое здание на холме, под которым… Плечи затрясло ознобом. Конечно, долбоеб, высосал почти литр ледяной воды! Я отшвырнул пустую тару и раскатисто рыгнул. Вот же ж хуйня какая, а? Надо тряхануть Гвоздя, что за убийственную дрянь он мне впарил.

Все еще поеживаясь, я поплелся обратно в спальню. В гостиной меня и накрыло. Со стены в меня впились пронзительные фиолетово-черные глаза. Огромное лицо Крис вполоборота смотрелось задумчивым и почти живым. Когда прошел первый ахуй, я приблизился, с любопытством вглядываясь в подсохшие мазки. Я давно не рисовал, особенно так охуенно. Тем удивительнее, что сделал я это, похоже, пальцами – кое-где сохранились кривые отпечатки. Я вновь отошел, любуясь проделанной работой, и разочарованно сплюнул. Этот блядский штришок не дался мне даже в трипе! Картине все равно чего-то недоставало!

– Ебаное говно!

С психу я пнул воздух, словно мяч ударил. Пальцы больно шаркнулись о пол, поддели что-то мягкое, маленькое. Похожий на комок теста кусочек ударился о стену с еле слышным чавканьем. Что-то насторожило меня, заставило с опаской склониться над…

Конечно, это оказался не комок теста. Откуда, блядь, тесту взяться в моей берлоге? Это был язык. Пупырчатый, посеревший, явно сделанный из мяса язык. Я подцепил его двумя пальцами, поднес к носу. Воняло нечищеными зубами. Я задумчиво положил язык на стол. На газетку, словно так будет сохраннее. Между почерневшей ложкой и («Ты не боишься, что у меня СПИД?!») баяном.

В ванной почему-то долго не зажигался свет. Я вглядывался в кромешный мрак, ощущая стремную дрожь, ползущую по спине. Мертвый Гвоздь, с провалами на лице и глазами в брюхе, в темноте становился реальным. Он вставал из грязной ванны, тянул ко мне ебучие грабли с обгрызенными ногтями. Стоило серьезных усилий не сквозануть оттуда.

Лампочка наконец вспыхнула, заливая комнату мертвецким светом прозекторской. Внутри, конечно же, никого не оказалось. Бурое пятно у слива вполне могло оказаться ржавчиной, но в голове почему-то мелькнула мысль: «Бедный тупой мудак! Вечность без языка!» Мать вашу, да что за хуету я порю?!

Я вернулся в гостиную, отыскал мобильник. Пока рылся в записной книжке, косился на темное липкое пятно у двери, формой напоминающее Африку. Я ведь знаю его происхождение. Знаю, чем оно отличается от сотен других пятен рвоты, грязи, пролитого пива и оброненной жрачки, под которыми скрылся линолеум. Что скажешь, Крис, вопрошал я портрет. Что скажешь?

– Какого хуя, Миша, блядь? – заныл в ухо Симон.

Я дернулся, приходя в себя. Отодрал взгляд от фиолетовых зрачков на стене.

– Сёма, не спится?

Я не шутил. Действительно был настолько потерян, что не воспринимал время. Но этот подмудок все равно бы не поверил.

– Сосед, иди нахуй, да?! – зевнул Симон. – Выходной же, блядь! Дай выспаться рабочему человеку!

Сёма работал дворником в управляющей компании, жил тремя этажами выше меня и был лет на пять старше. Он был редкостным уебаном, от него вечно воняло говном, но в какой-то момент мы перестаем выбирать круг общения. Это он выбирает за нас. Торчок-затворник, живущий на пенсию предков, и дворник-алкаш – идеальная, блядь, парочка!

– Тебе какого хуя надо в такую срань?

– Гвоздь дури притащил, чистый термояд. Грешно таким в одно жало упарываться. Будешь?

Трубка запыхтела в сомнениях. Недосмотренный сон клонил Симона к подушке, а жажда халявы велела поднимать ленивую жопу и нестись ко мне. Сон победил.

– Бля, Миш, давай вечерком, а?

– Вечерком сможешь мой хуй пососать.

Симон запыхтел еще интенсивнее.

– Ай, твою ж… уболтал, чертяка языкатый! Ща прибегу!

– Вот и заебись… – тихо пробормотал я, тыча пальцем в отрезанный язык. – Вот и заебись…

Судя по скорости, Симон не прибежал, а прилетел. Звонок в прихожей пиликнул минут через пять. А может, это я снова выпал из реальности. Под странным меняющимся взором Крис это было легко и даже приятно. Рыхлый отечный со сна Симон сжимал в кулаке запечатанную чекушку водки. Еще одна игриво выглядывала из кармана застиранных треников. Рыжие вихры делали Симона похожим на поэта, а гнилозубая улыбка – на жертву цинги. Хлопнув меня по плечу, он не разуваясь прошел в комнату. Я невольно сравнивал его привычное хамство с крысиной осторожностью Гвоздя.

– Ох, ебатьтявсраку! – восхищенно завернул Симон.

Забыв поставить бутылки на стол, он замер, держа их, словно гранаты. Портрет Крис приковал его взгляд.

– Ты ее видишь? – спросил я.

– Ну блядь, не слепой же! – хохотнул Симон. – А я думал, ты пиздишь, что художник! Мы с тобой уже года три знакомы, а ты ж даже цветочек занюханный не нарисовал! Мог бы, блядь, кореша-то намалевать!

– Слышь, Сём… – Я указал пальцем на язык Гвоздя. – А это… тоже видишь?

Подслеповатые глазки Симона прищурились.

– Охтыж, ебанарот! – выдохнул он. – Настоящий, что ли?

Он наклонился пониже, разглядывая страшноватую находку. Я выдохнул долго и протяжно. Все-таки я не ебанулся. Все взаправду. Иначе куда я дел остального Гвоздя? Не сожрал же я его, в самом деле?! Крис побывала здесь. А я побывал там. И это все меняло. Я осторожно потянул из-за пояса спрятанный за спиной молоток.

– Сёма, а помнишь, ты у меня мольберт спиздил?

– А? – Симон поднял на меня непонимающие глаза.

– Хуй на! – выдохнул я, с размаху опуская молоток на его череп.

Узкая часть бойка проломила кость, чавкнула сыто и вышла обратно. На перепачканный кровью и мозгом черный металл налипли огненно-рыжие волоски. Сдавлено хрюкнув, Симон закатил зрачки. Столик затрещал под его тушей, с трудом выдерживая вес. Я схватил Симона за патлы, оттянул и принялся методично превращать его голову в месиво.

«Чувк-чавк, чувк-чавк», – весело напевал молоток. Хруп – сломалась височная кость. Хруп – треснула челюсть. Зубы крошились с каким-то непередаваемым звуком. Кровавые брызги летели во все стороны. Я будто ебаную отбивную готовил! Череп Симона сдувался, из округлой луны превращаясь в полумесяц.

Когда я закончил, устало отвалившись на диван, голова Симона напоминала глубокую миску с густым супом из мозга, крови и костей. Я устало вытер лицо пятерней. Какой там, нахуй, вытер?! Размазал больше…

Как же давно я хотел это сделать! Этот пидор года полтора назад спиздил мой мольберт, пока я переживал приход. Ебаная крыса! Я с мстительным наслаждением врезал мертвому Симону по жирной шее. Молоток спружинил, вырвался из руки и упал на пол. Да и хуй с ним!

На подрагивающих ногах я подошел к портрету моей музы. Окровавленными пальцами провел по губам, сделал тени глубже, сочнее. Вот оно! Вот! Я счастливо расхохотался.

Как ты там сказала? Живи, чтоб чертям было тошно? Делай, что нравится, как можно чаще? Так и поступлю, Крис! Так и поступлю, милая!

Я слезу с наркоты. Наверное, не полностью, а так, чтобы обойтись без ломки, если придется резко бросать. Что-то подсказывает мне, что в аду с веществами туговато.

Я наберу массу. Научусь убивать голыми руками. Натренируюсь в беге по лестницам. Ебаные лестницы, блядь… И зубы. Пожалуй, подпилю зубы, как у той бабы.

Я приду в ад подготовленным. Я приду за тобой, Крис.

Кровавый суп в черепной чаше плескался, когда я щедро черпал его ладонью. Новые мазки ложились на стену, ставшую холстом. Крис оживала.