Текст книги "Беспредел (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Виктор Точинов,Николай Романов,Юрий Погуляй,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Александр Подольский,Владислав Женевский,Вадим Громов,Герман Шендеров,Валерий Лисицкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Наконец нож застрял между ребер. Маленькие аккуратные груди Крис вздымались и опадали, когда она, пошатываясь, встала на ноги. В ушах моих кухонная сталь, отродясь не евшая ничего кровавее колбасы, все еще чавкала живым человечьим мясом. Я достаточно видел Крис в постели, чтобы понять, какой мощный оргазм она испытала, кромсая незадачливого барыгу.

Наверное, надо было хватать жопу в руки и уебывать со всех ног, пока еще цел, но все, на что меня хватило, вылилось в тупое заикающееся блеяние:

– За-за-ч-чем?

По рукам Крис от локтя к пальцам стекала кровь. Капли, срываясь вниз, разбивались о засранный линолеум, терялись, почти исчезали. Крис мазнула ладонью по животу, в нелепой попытке стереть кровь, но стало только хуже. Она вымученно хохотнула.

– Затем, что я так еще не делала. Ну, с глазами. Это бодрит, ты должен попробовать.

Пора, блядь. Пора звать соседей, звонить ментам, вязать мою спятившую музу. Но я смотрел в красно-черные дыры на лице Гвоздя и знал, что жизнь этого куска говна не стоит даже секунды, проведенной рядом с Кристиной.

Труп Гвоздя я определил в ванную. Попыхтеть пришлось изрядно – то ли я совсем ослаб от ширева и травы, то ли этот тощий гондон весил куда больше, чем казалось. На дне старой чугунной ванны с отколотой эмалью, в засохших потеках грязи и вонючей жижи, покойник выглядел одновременно жалко и устрашающе. В раскрытой утробе, в пустых глазницах сквозило что-то беззащитное, но если бы этот мертвяк поднялся и пошел на меня… бля, да я бы собственное сердце высрал!

Крис отрезала ему губы, язык и соски, вспорола брюхо и, по локоть засунув руку под ребра, вынула сердце. Без фанатизма, как пресытившаяся кошка, играющая с дохлой мышью. Странно, я не блеванул, даже не отвернулся. Смотрел до конца, а когда Крис отползла, томно прикрывая веки и мелко подрагивая, просто подхватил Гвоздя под мышки и…

Когда я вернулся, она вовсю колдовала с порошком. Изящное плечико обвивал уродливый браслет медицинского жгута. В почерневшей ложке пузырился героин. На столе лежал мой персональный баян. Никто, кроме меня, им не ширялся, но я понимал: пришло время и ему лишиться девственности.

Я кивнул на шприц.

– А не боишься, что у меня СПИД?

Тупой вопрос! Тупой! И я тупой! Как будто залитая кровью богиня способна испытывать страх!

– Наплевать, – коротко ответила Крис.

Она привычно отыскала вену и пустила по ней такую лошадиную дозу, что я невольно испугался, что скоро здесь станет одним трупом больше. Со сладостным стоном Крис упала на диван. Я поспешно последовал за ней: жгут, ложка, порошок, игла, вена, кровь – поехали-и-и-и-и! И это оказался лучший приход в моей жизни.

Все было, как обычно, да только не совсем. То ли близость Крис, то ли Гвоздь не соврал, но меня размазало ровным слоем по всей Вселенной. По каждому ее камушку, по каждой твари. Да хуй там! По каждому атому! Я бы не взялся описать это словами. Разве что написать полотно. Большое. Огромное. Длиной во всю мою комнату. В десять тысяч таких комнат.

Обои в цветочек, выгоревшие, затертые, уползали за горизонт, многократно копируя собственные пятна грязи. Охуенный холст, подумал я, на ватных ногах подбираясь ближе. В руках обнаружился чемоданчик с красками – одна из немногих вещей, что я еще не снес барыгам. Тюбики прыгали в руках, как скользкие пиявки, я глупо хихикал, пытаясь их удержать. Дохуя чего засохло – зеленый, красный, синий цвета пали самой отвратительной смертью из мира красок. Зато черный был в поряде и брызнул на стену, словно гигантский негр, кончающий на лицо блондинистой евробляди. Еще удалось выдоить немного фиолетового, и с этими мрачными депрессивными тонами я принялся за работу.

Остатки кистей годились разве что на ершик для сральника. Скрывая уродливый рисунок советских обоев, я совершал широкие жирные мазки пальцами. Почему, почему я никогда не делал так раньше?! Живой контакт с будущей картиной, без посредника в виде палки и шерстинок с беличьей задницы, будоражил, посылая вдоль позвоночника ток мощностью в тысячи гигаватт! А может, всему виной героин?

– А ты ведь правда талантлив, Мишка.

Воздух резонировал от ее голоса, наполнялся терпким мускусом, сладкой черной патокой. Я хватал его, наносил на обои штрихами и линиями, запоздало осознавая восторг ребенка, размазывающего по стене собственное говно. Пространство гнулось, словно лист жести, с характерным «буаугау» звуком. Это я гнул его в ебаную дугу!

– Из всего курса ты один чего-то стоил. Мог добиться чего-то реального.

Шепот ее обжег мочку уха, твердые груди уткнулись в спину. Я не заметил, когда она подошла, и обернулся.

– Блядь!!! – заорал я.

Сердце не высралось, но ухнуло куда-то вниз, в бездонную темень. Должно быть, в пятки. За плечом Кристины, неловко придерживая выпадающие кишки, топтался Гвоздь. Во вспоротом брюхе, в кольцах свитого змеей кишечника, лежали, бездумно пялясь на меня, вырезанные глаза. Гвоздь водил по сторонам слепой мордой, и в голове моей звучало знакомое с детства: «Поднимите мне ве-е-еки-и-и!» Парализованный, я едва ли почувствовал, как Крис обняла меня, поцеловала в ямку над ключицей.

– Мне пора уходить, Мишка. Нарисуй нам дверь.

– Нам? – сипло выдохнул я.

– Я заберу это с собой. – Она кивнула на покойника, и пружинки волос запрыгали вверх-вниз. – Я же девочка, не могу оставить после себя бардак.

– Крис, пожалуйста… – От понимания, что я могу ее потерять, едва обретя, пересохло в горле. – Останься.

– Не могу. Нельзя. Отпуск закончился. Если не переедешь, в следующий раз погощу у тебя подольше. Тебя было непросто отыскать.

– Когда?

– Не знаю. – Она помотала головой и, кажется, впервые улыбнулась. – Если повезет, то через год. Или через три. Я правда не знаю.

– Крис, останься, – промямлил я, чувствуя, что вот-вот расплачусь, как избитая сутенером шлюха. – Не уходи. Пусть Гвоздь тоже остается, если надо, только не уходи, хорошо?! Тебе кровь нужна? Я достану, Крис! Я тебе таких уродов буду каждый день водить! Хочешь?! Только не уходи!

Она сбросила мои руки с плеч, рассмеялась хрустально-рассыпчато.

– Что?! Что ты несешь, какая кровь?!

– Ну… – Я вдруг почувствовал себя до безобразия глупо. – Я знаю… Гвоздь сказал… что ты… ну, это…

– Умерла?

Так легко и естественно сорвалось это слово с ее губ, что я понял – в ее понимании в смерти нет ничего противоестественного. Умирать – это нормально. Все умирают.

– Крис… – прошептал я, опускаясь на колени. – Крис…

Нечленораздельно мыча, переминался с ноги на ногу мертвый Гвоздь. Ему тоже не терпелось покинуть место своей смерти.

– Возьми меня с собой… – тихо взмолился я.

Кристина опустилась на корточки. Пальцы ее зарылись мне в волосы, гладили, утешали, а я не мог найти силы поднять глаза, встретиться с ней взглядом. Смотрел, как дурак, на ее разведенные колени. Подсохшая кровь на бедрах растрескалась, пошла сеточкой.

– Ты действительно этого хочешь?

Я затряс головой, раскидывая сальные патлы, вцепился в нее клещом.

– Тогда идем. Давай, Миш, времени мало. Нарисуй нам дверь.

Я поднялся, дрожащий, жалкий. Внутри клокотало и ярилось чуждое, дикое. Пальцы сами выдавили краску на ладонь, сами начертали косяк из толстого бруса, широкую притолоку, развели прямоугольник на неровные доски, добавили массивные петли, изогнутую ручку.

Кристина смотрела спокойно, все с той же полуулыбкой. Я окинул взглядом, что получилось, и увидел недостающую деталь. Мазок, другой – и на самой широкой доске образовался замысловатый срез от сучка. Как зачарованный, я толкнул рисунок ладонью, оставляя черный отпечаток. Радостно застонал Гвоздь, шагая в открытый проем, из которого тянуло сухим жаром. Под палящее солнце неведомого мира. С порога двери на пол посыпался серый безжизненный песок. Ебаный песок сыпался в квартиру, щекоча мои голые ноги.

Пить захотелось уже через десять минут. Через час я умирал от жажды. Пот ручьями сбегал от затылка к заднице, джинсы вымокли насквозь. Чтобы не грохнуться от теплового удара, футболку я намотал на голову. Она высосала всю влагу из головы, и теперь мое лицо, наверное, напоминало сушеную сливу, по которой скатывались последние капли пота. Во рту с трудом ворочался шершавый язык.

Спина и плечи покрылись волдырями. Кроссовки, спешно напяленные на босую ногу, натерли у щиколоток и были забиты этой серой хуйней, которая оказалась скорее пылью, чем песком. Землей, перетертой безжалостным солнцем в раскаленный порошок. Без обуви я не прошел бы по нему и ста метров. А Крис шла. Голышом, босиком, с непокрытой головой. Нет, не шла. Шествовала с ножом в руке.

Шаг за шагом, метр за метром, мы взбирались на покатый холм невероятных размеров, на вершине которого высилось такое же невероятное здание. Где-то у подножия остался вялиться на солнце Гвоздь. Упал, едва сделав несколько шагов, и больше не поднялся. На изуродованном лезвием лице отпечаталось нечто похожее на блаженство.

– Он дома, – ответила Крис на мой вопросительный взгляд. – О нем позаботятся.

Я бы сам с радостью рухнул в пыль, как бедолага Гвоздь. Икры сводило от усталости, а желудок от голода. Но я упрямо переставлял ноги, волоча свою тушку.

Страшно не было. Я ничему не удивлялся и ничего не хотел знать, как ебаный баран, бредущий на бойню с травинкой в зубах. Это не трип, не глюк, вот что я знал точно, остальное – похуй. Любовь всей моей жизни режет людей? Что ж, как говорили в одном старом фильме – у всех свои недостатки. Мертвец встал и пошел? Да насрать, пусть идет. «Даже мертвый негр может играть в баскетбол!» В стене открывается дверь в иной мир? Блядь, да я пойду за Кристиной в ад, если понадобится!

– А это он и есть, Миша, – сказала Кристина, и я со стыдом понял, что все это время бормотал под нос. – Ты уже пошел за мной в ад.

Что ж, нечто подобное я предполагал. Под лютующим солнцем по обожженной спине пробежал холодок, смешанный с разочарованием. Ад оказался неебически скучным местом. Ни котлов со смолой, ни бездонных ям, ни церберов, ни сенобитов. Только закрывающий горизонт холм, засыпанный серой пылью и камнями, да узкая блочная высотка, растущая из его центра, как хуй изо лба.

Трижды я пытался сосчитать этажи, но сбивался на шестом-седьмом десятке. Словно всякий раз, когда мой взгляд перемещался ближе к крыше, дом надстраивал еще несколько. Я нихуя не строитель, но даже мне понятно, что такая конструкция нежизнеспособна. Слишком тонкая, слишком… бесконечная? Однако дом стоял, похоже, очень давно. Ветер изгрыз фасад, наградил его оспяными щербинами. В панелях зияли трещины, оконные проемы с остатками деревянных рам перекосились.

Я вздрогнул. Мне вдруг показалось, что в одном из окон я увидел…

– Осторожно!

Худенькое плечико Крис врезалось в меня с силой стенобитного орудия. Сдавленно матюгнувшись, я ебнулся в пыль, больно ободрав ладони. Крис тут же нависла надо мной, протянула руку, помогая подняться.

– Смотри под ноги! – строго отчитала меня она. – Тут каверны везде… Провалишься – костей не соберешь.

Отряхиваясь, я отыскал глазами эту блядскую каверну – черную дырень размером с пару канализационных люков. Ебланя по сторонам, я бы ушел в нее, как в прорубь, если б не Крис. Каверна… слово-то какое, то ли ковер, то ли таверна… Я осторожно подполз к дыре и сунул в нее любопытное жало.

– Нет! – запоздало вскрикнула Кристина.

Все вокруг затряслось. Сам мир задрожал, будто титаническая лошадь, пытающаяся сбросить со шкуры прилипчивого слепня. Нет, не мир. Я. Это меня молотила крупная дрожь.

Просунув голову внутрь, я увидел, что лежу на тонкой, едва ли в двадцать сантиметров, скорлупе. Изнутри холм напоминал выеденное яйцо, насквозь пробитое иглами света. Все это время мы шли как по тонкому льду, в любое мгновение рискуя провалиться в изрешеченный солнцем мрак. На самое дно, почти невидимое, перемазанное густыми тенями и слизью, где…

Я бы упал туда, если б не Крис. Она вырвала меня, оглашенно орущего, бледного, трясущегося, оттащила в сторону, подальше от каверны и сокрытого в ней. Я выл, пытаясь спрятать лицо в ладонях, она лупила меня по мокрым щекам. Мне не было стыдно за слезы. Мне бы не было стыдно, даже если бы я обоссался. Пальцы цеплялись за ненадежную землю, тонули в горячей пыли и тут же отдергивались, боясь пробить тончайший слой, отделяющий нас от падения. Всюду мне теперь мерещились каверны и то, что под ними. Я вертелся волчком, как бешеный пес в погоне за собственным хвостом. Наконец Крис навалилась на меня, схватила за руки, сумела прижать их к земле.

– Что?!.. Что?!.. Это что за хуйня?! – орал я, брызжа слюнями ей в лицо. – Это что за хуйня?! А?! Что?! Что?!..

Крис молча выкручивала мне руки, пока я не сдался. Захлебываясь в слезах и соплях, я пытался отвернуться, но слева была каверна, полная мрака, и справа была каверна, а надо мной нависало бесстрастное лицо, и каверны были в его глазах. Тогда я выгнулся, до предела запрокидывая голову назад, упираясь лбом в песок, и зарычал так отчаянно и дико, словно пытался напугать пожирающий меня страх.

– Теперь жалеешь, что пошел со мной?

Тихий вопрос Кристины обрезал пуповину истерики стальными ножницами. Из меня точно вынули мышцы и сухожилия. Я унял дрожь, успокоил дыхание. Сложнее всего оказалось прекратить стучать зубами. Я дождался, пока Крис уберет с моего лица спутанные патлы, и надтреснуто каркнул:

– Нет.

Как змея, она метнулась ко мне, прижалась кожа к коже. Вцепилась в губы сухим царапающим поцелуем. Приливная волна похоти смыла пережитый ужас. В джинсах зашевелился хер. Я облапил ладонями задницу Крис и сжал так, что она вскрикнула. Ее желание окатывало меня жаром, я чувствовал, как намокла прижатая к моему животу промежность. Крис со стоном оторвалась от меня и, шатаясь, поднялась на ноги.

– Тогда пойдем! – блуждающим голосом велела она. – Пойдем, иначе тебе придется трахать меня прямо здесь… а здесь нельзя оставаться, ты видел их…

Я проследил за ее взглядом и рухнул глазами в каверну. Нет, нет, нет… Нет, пожалуйста!

– Миша! Миша! – Крис трясла меня за плечи. – Идем. Нам нужно успеть в дом до темноты…

Повторять дважды не пришлось. Теперь я пристально смотрел под ноги. Для бега мне не хватало дыхалки, а Крис, похоже, подстраивалась под меня. Иногда она тревожно поглядывала на небо, и тогда хребет мой охватывал ползучий холод, хотя мне так и не удалось понять, в какой стороне находится светило.

Обходя очередную каверну, я не удержался.

– Что это, Крис? Что там… такое?

Я вспомнил свою истерику, и стыд подпалил щеки.

Подъем становился круче. Крис карабкалась отрешенно, почти не сбив дыхания.

– А что ты видел?

Я задумался. А в самом деле – что? Напрягая память, я пытался подобрать хоть какие-то слова, чтобы описать пиздец, творящийся под тонкой скорлупой холма, и не мог. Не было таких слов в человеческом языке. Даже отдаленно. Одно я знал наверняка – я увидел то, чего не должен был видеть. Теперь я понимаю, что темнота не безжизненна, а тишина обманчива. Остается лишь радоваться, что разум мой цел, а глаза не лопнули. Или жалеть об этом.

– Вот видишь, ты даже описать не можешь. А я не смогу объяснить. Это за рамками человеческих описаний и объяснений. Я уже лет шесть как умерла, а до сих пор не могу слова подобрать… не говоря о том, чтобы понять. Ночью они выползут на поверхность и будут пожирать нас живьем так долго, что ты проклянешь тот миг, когда родился на свет – вот все, что я знаю…

– Ты постоянно говоришь «они»? Почему не «оно»?

– Потому что их много, очень много, Миша. Если нам сильно не повезет, ты поймешь…

– В доме можно укрыться?

Я спросил, потому что не представлял, как можно укрыться от этого в здании без единой целой двери и окна. Крис прикрыла глаза, помотала головой. Сердце заколотилось, как от передоза. Мой мотор разрывало от ужаса.

– Дом, Миша… он скорее огромная живоловка. Чтобы им не пришлось бегать по холму, собирая стадо. Такая, знаешь, здоровущая коробка от торта, набитая человеческим мясом. Но шансы есть. Потому что даже от самого большого торта всегда остаются если не куски, то хотя бы крошки…

Каверны теперь встречались чаще, холм напоминал решето. Громада дома приближалась неотвратимо, но слишком медленно. На ее фоне я ощущал себя крошкой от ебаного торта. Мне вдруг показалось, что свет стал тусклее. Задавать вопросы расхотелось.

Опасения оказались излишними. Мы не просто успели до темноты, но даже прошли несколько этажей, прежде чем снаружи завязалось нечто похожее на сумерки. Пролет за пролетом, по гладким ступеням без перил, мы уходили прочь от предательской тверди и всей той хуйни, что пряталась под ней. С каждым пройденным окошком серый песок отдалялся от нас, и на одном этаже, удостоверившись, что Кристина не видит, я украдкой показал ему средний палец. Отсоси-ка, педрила!

Впрочем, царство серости на этом не закончилось, словно у местного Сатаны в палитре остался один-единственный зачуханский тюбик. Стены, пол, истертый тысячами ног, потолок, прихожие, ветвящиеся сетью комнат – все было одинаково невзрачного мышиного цвета. Глазу решительно не за что зацепиться! Хорошо хоть убийственное пекло осталось снаружи. Перекрытия прятали нас от солнечных лучей, а многочисленные сквозняки приятно холодили обожженную кожу.

Если закрыть на минутку глаза, можно даже представить, что я брожу в какой-нибудь заброшке Питера или Москвы. Например, в Ховринке, только без граффити, дохлых кошек и въедливой вони сырости и ссанины. Можно даже расслышать, как шлепают по бетону босые ноги школоты, напуганной моими шагами. А, нет, это Крис! Или?..

Затылок свело от напряжения. Призрачные холодные пальцы прошлись вдоль позвоночника, как по клавишам пианино. Кристина ступала неслышно. Это расхлябанное громкое шлепанье порождали не ее маленькие ножки, а здоровенные ласты кого-то килограммов на пятьдесят тяжелее. Значит, мне не померещилось? Я действительно видел в окне человеческую фигуру?!

Честно говоря, я смутно догадывался, что в аду должны быть и другие люди, кроме нас двоих. Но совершенно не представлял, чего ожидать от местных обитателей. Кристина поднималась как ни в чем не бывало. Позади осталось этажей пятнадцать, а то и больше, я с трудом дышал, но упрямо топал следом. Что ж, если не боится она, то хули бояться мне?

Он скрывался, как ебучий ниндзя, этот наш невидимый босоногий сосед. Я бы, наверное, прошел мимо, не различив бледного перекошенного лица и блестящих ненавистью зрачков. Он прилип к стене, распластался по ней, слился с тенями, сам став жутковатой оскаленной тенью. Часть здания, такой же серый, невзрачный, он бы дождался, пока я, свистя в хуй, прошел мимо, а после воткнул бы мне в шею обломок кости…

Блядь, у него в руке был острый обломок кости! Как только наш невидимка понял, что Крис его раскрыла, он выскочил на лестничную клетку. Точнее – она. Здоровенная чернокожая баба с обвисшим пузом, морщинистыми сиськами и коротким седым ежиком на голове и манде. В ладони она сжимала обглоданный мосол со следами зубов и остатками мяса. Острый обломок проходил между пальцами, как сраный кулачный ножик. Я представил, как эта заточка пропарывает мою шею, и мне сделалось хуево.

Крис чуть присела, выставив перед собой кухонный нож. Мог ли я представить, что тихоня и отличница, которой я украдкой восхищался, сможет так отважно встретить опасность? Тетка выглядела достаточно крепкой, чтобы расправиться даже со взрослым мужиком. Со мной, например.

Глядя на меня – как мне показалось, с удивлением, – она многообещающе ухмыльнулась. За мясистыми губами тускло желтели неестественно острые зубы, подпиленные до треугольной формы. Я дернул горлом, пытаясь сглотнуть отсутствующую слюну. Будь я один… сука, даже думать не хочу!

Они с Крис поняли друг друга без слов. Несколько охуительно долгих секунд бабища что-то прикидывала в своей седой голове. Поглядывала свиными глазками то на Крис, то на нож, то на меня. Наконец хрюкнула и попыталась отступить обратно в логово, но Крис неожиданно преградила ей дорогу. Тетка рассерженно зарычала, признавая поражение. Голые подошвы зашлепали по бетону, унося острозубую толстуху на верхние этажи. С облегчением выдохнув, Крис опустила нож.

– Постой здесь, я быстро…

Раньше, чем я успел возразить, она исчезла в квартире. Очко сжалось так, что не прошел бы и волосок. Ебал я в рот стоять здесь, как хуй в поле, пока где-то рядом бегает психованная тетка с заточенными зубами! К счастью, Крис действительно обернулась быстро. Сунула мне в руку обломок кости и пару полосок, похожих… блядь, нет, нет, да ну нахуй!

– Что это? – Я брезгливо потряс перед ней полосками.

– Вяленое мясо.

– Чье? – с нажимом спросил я.

– Меньше вопросов, Миша, ешь давай. Тебе нужны силы.

– Да блядь! Крис! Чье это мясо?!

Мой вопль отразился от стен, но эхо погибло, едва родившись, будто сами стены сдавили его, свернув тощую цыплячью шею. Лицо Кристины осталось бесстрастным каменным ликом древней богини. Она сунула вяленую полоску в рот и усиленно заработала челюстями.

– Ну скажи, – взмолился я, – скажи, что это какая-нибудь блядская местная крыса! Скажи!

– Ты же знаешь, что это не так.

Зубы ее методично перемалывали человечину. Хотелось ударить ее по руке, но я не смел. Я гость в ее мире, и кто я такой, чтобы судить тех, кто живет здесь постоянно?

Подойдя вплотную, Крис трогательно привстала на цыпочки и вложила мне в рот полоску мяса. И я послушно сожрал жесткое солоноватое мясо. Разжевал, смочил слюной и отправил в пищевод. Организм не парился всякой хуйней, а просто переваривал жрачку. То, что раньше жрачка не только ходила на двух ногах, но еще и мыслила, желудок волновало меньше всего. Он довольно урчал, напоминая, что не ел уже хуй знает сколько часов.

– Хорошо. – Крис удовлетворенно кивнула. – Здесь без еды ты сам еда. Силы тебе понадобятся, поверь.

– Я бы лучше воды попил…

– Я тоже.

Фарфоровые зубки с животным остервенением рванули вяленую полоску. Жуя на ходу, Крис бодро взлетела на пролет выше. Стиснув обмылок кости в кулаке, я бросился догонять ускользающую музу.

Безликие этажи сменяли друг друга, как отражения. То же количество ступеней и квартир, те же планировки, та же выхолощенная серость. Хуже всего была не жажда и не усталость, а свинцовая скука, висящая на шее пудовой гирей. Подъем длился уже часа три, и я наконец понял, что никаких сумерек на улице нет. Просто глаза временно перестроились на коридорные потемки. Электричество здесь, похоже, не предусматривалось, я не обнаружил даже следов проводки.

– Когда начнет темнеть? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

Крис обернулась, недовольно поджав губы. Мой жалкий вид не внушил ей оптимизма. С тяжелым вздохом она опустилась прямо на бетон, целомудренно подобрав стройные ноги. Я свалился рядом, обрадованный внезапной передышкой.

– Не знаю. – Худые плечи Кристины взметнулись и опали. – Темнеет сразу, без переходов, а с часами тут не очень. Светлый период длится гораздо дольше, чем… там. Втрое как минимум. Бывает, перед наступлением темноты успеваешь пару раз поспать. Или сдохнуть во сне. Не самый худший вариант, кстати.

Отзвуки ее голоса таяли, как масло в духовке, растекались молчанием. Узкая ладонь прошлась по моей щеке. Я слышал, как щетина скребет по линиям жизни и любви. В глазах Крис я видел сожаление – здесь не место для подобных жестов. Это дом заточенных зубов и человечины на завтрак, солнечных ожогов и выпущенных кишок. Здесь ебутся, как звери – быстро, жестко, без сантиментов, – а не гладят любимое лицо. Потому что здесь нет любимых лиц.

– Спрашивай, – шепнула Крис, укладывая мою голову на свои бедра.

Я смотрел на нее снизу вверх, затылком ощущая горячее лоно. Перевернутая Крис терпеливо ждала, не подгоняла. Пальцы стянули с моей головы чалму-футболку, рылись в волосах, скребли ногтями зудящую кожу. Я прикрыл глаза и спросил. Про все.

Ад существовал по странным, чуждым, но все же непреложным законам. Днем, в условное светлое время суток, люди были предоставлены сами себе. Здесь убивали, калечили, насиловали и жрали друг друга так, как не снилось ни одному животному царству. В мире зверей каннибал становится изгоем, парией. В аду из кожи себе подобных делали накидки, чтобы прятаться от солнца, примитивные шлемы из черепов и ножи из лучевых костей. Пили кровь и пожирали плоть. Загоняли в тупик и медленно убивали, чтобы хоть как-то развлечься. Люди влачили существование в ожидании ночи.

– Рано или поздно к этому приходят все. Или жрешь ты, или выбор невелик. Жара вытягивает силы, а слабым ничего не светит. Чтобы дойти до самого верха, нужно быть очень упертым и иметь много сил. Самое хреновое, тут нет чувства сытости. Помню, как впервые набила брюхо до отказа. Лежала, вся в крови, блевала сырым мясом. Живот надулся, как барабан, я шевелилась с трудом и все равно хотела жрать. Такой меня и нашли. Их было двое. Они долго насиловали меня, а потом придушили от злости. После секса всегда хочется кого-нибудь убить. Тут нет удовлетворения ни в чем. Ни наесться, ни кончить толком. Только боль и смерть немного держат в тонусе… напоминают, что ты еще способен чувствовать. Поэтому мы так рвемся к вам, туда, пусть хоть на день. Поэтому возникают истории о пришельцах с того света…

Я жевал мясную полоску, чувствуя, как возвращаются силы, а с ними растет голод. Тихий голос Кристины выписывал блеклую картину местной жизни. Страшную, жестокую, но безумно унылую. Она сказала, что ее задушили? Что за чушь?

Ночь принадлежит существам под холмом. Никто не может объяснить, что они такое. Но когда Крис вскользь упоминала их, я чувствовал, как мурашки ползут по ее коже. Ночь – время, когда даже самые страшные охотники из человеческого стада превращаются в перепуганных баранов. Тварям из-под холма невозможно противостоять. Можно только бежать вверх, вверх, все время вверх в надежде, что загонщики не поспеют за тобой, занятые менее расторопным мясом.

– Они питаются нами. Натурально жрут. Долго, очень долго. Кажется, на тебе и мяса уже не осталось, а они все еще отрывают куски, дробят кости зубами, высасывают мозг, а ты не можешь сдохнуть, не можешь…

Ее затрясло, и я приподнялся на локте, обнял свободной рукой.

– Откуда ты все это знаешь?

Последняя судорога прошлась по плечам Крис и вновь спряталась под кожу. Затаилась до поры.

– Меня жрали. Дважды. Такое не забывается.

От безумия этих слов, произнесенных израненным голосом, мне заколотило. Я молча встал, закинул мокрую от пота футболку на плечо, помог подняться Крис. Впервые не она потянула меня на опостылевшие ступени. Я вел ее за собой.

– Как такое возможно? – бросил я за спину.

– Здесь смертная тоска, Миша. За годы в этом месте начинаешь находить удовольствие в странных вещах, – невпопад ответила Крис, потирая обожженный сосок. – Как-то я отрезала себе ухо. Вспомнила Ван Гога и подумала: а каково это? Ну, знаешь, самому лишить себя части тела.

Под пружинистой копной волос сложно было угадать количество ушей. Я пытался вспомнить наши бурные потрахушки. Кажется, я кусал ее нежные мочки. Или нет? Блядь, дырявая башка!

Крис избавила меня от сомнений, откинув волосы за плечи. Оба уха оказались на месте. Эта ебанистическая шиза начинала меня утомлять. Может, Крис имела в виду «попыталась отрезать»?

– Темноту можно пережить, Миша. Пережить и идти выше. Там, на верхних этажах, немного проще. По крайней мере, почти не нужно бояться тех, что снизу. Только людей. А люди все-таки не самое страшное, что есть в нашей Вселенной.

– А уши? – брякнул я.

– А уши отрастут. Если, конечно, ты попал сюда с двумя ушами, – криво ухмыльнулась Кристина. – Ночь заканчивается, Миша. А с ней заканчивается кошмар. И все становится как прежде. Даже если тебя сожрут, а кости расшвыряют по этажам, с новым днем ты очнешься в пустыне и будешь спешить к дому, стараясь успеть до темноты. И поползешь вверх. И будешь сражаться с такими же несчастными. Раз за разом. Всегда. Перед рассветом будет сильный ливень. Он смоет все, откатит мертвецов к началу, а выжившие продолжат путь с того этажа, где их застал новый день.

– То есть, если я отрежу себе ухо…

– Ты – особый случай. Ты не принадлежишь этому месту. Как и этот нож. – Она взмахнула рукой, рассекая плотный прожаренный воздух. – Ливень смоет вас, вернет обратно… а жаль.

Легконогая, шустрая, она обогнала меня и попросила с детской серьезностью:

– Доживи до конца ночи. Вместе со мной. И ты вернешься обратно.

Я злобно буравил взглядом гладкие ступени. Понимание говенности мироустройства не улучшило настроения.

– А если я не хочу назад? – зло буркнул я.

– Миша, это не зависит от твоего или моего желания. Это просто произойдет.

– Пиздец какой-то.

Я покачал головой и принялся отсчитывать ступени. Тринадцать. Их всегда тринадцать.

Мы нагнали его посреди лестницы. Мужичок средних лет с кривыми волосатыми ногами и лысиной, напоминающей тонзуру, тискал свой хер, стряхивая капли спермы на перекошенное лицо мертвой белобрысой тётки. Той самой, у которой мы отняли мясо. Каких-то страшных повреждений на покойнице не было, если не считать того, что лежала она на животе, а лицом целилась в потолок.

Не прерывая занятия, мужик смерил нас равнодушным взглядом. Последние мутные капли шлепнулись на растрескавшиеся губы мертвячки. Отстрелявшийся хуй стремительно опадал, съеживался. Только тогда мужик разочарованно скривился и пнул труп по ребрам.

– Блядь, ну что за непруха?! – Черные безумные глаза ощупали фигурку Кристины, прошлись по груди, лизнули между ног. – Как чувствовал, что подождать надо!

Тонкий петушиный голос и внешность заштатного попика никак не вязались с дрочкой на мертвую уродину, судя по всему, им же убитую. Впрочем, я не обольщался. Кристина тоже не выглядела убийцей, однако же Гвоздь бы с этим поспорил.

Мужик неторопливо взял прислоненный к стене… какой-то блядский костяной топор, что ли? Уродливую конструкцию из берцовой кости и челюсти, связанных жилами и полосками кожи. От одного вида оружия у меня леденели яйца.

Крис демонстративно щелкнула ногтем по лезвию ножа.

– Разойдемся? Еда у тебя есть, потребности ты справил. Нам делить нечего.

– Как нечего? Как нечего, голуба?! – закудахтал мужичок, тряся сморщенной елдой. – А лестницу? Это моя лестница!

– Таблички нет, – угрюмо вмешался я, стараясь выглядеть угрожающе.

Я хотел защитить Крис, показать, что я не обуза, но в благодарность получил от нее локтем в живот. Лицо мужчины сморщилось, кисть уверенно крутанула топорик.

– Ты, голуба, болонку-то свою уйми.

Он ловко присел, рубанув топориком мертвую тетку. Костяное лезвие стесало ей половину заляпанного спермой лица. Я счел за лучшее упрятать проснувшийся мачизм в жопу и больше не встревать в переговоры.