Текст книги "Беспредел (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Виктор Точинов,Николай Романов,Юрий Погуляй,Михаил Парфенов,Олег Кожин,Александр Подольский,Владислав Женевский,Вадим Громов,Герман Шендеров,Валерий Лисицкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Для таких, как ты, Михаил Александрович, всосал? – Шанхай качнул головой в сторону видеосалона. – А там у тебя бесплатный сеанс, так-то? Или как?

– Денег нет!

Шанхай скользнул вперед атакующей змеей – стремительно и плавно. Звук удара Жека не расслышал, но мужика отбросило назад, раздался частый перестук падающих на пол видеокассет.

Шанхай негромко бросил через плечо:

– Сумку дай. Дверь закрой.

Жека сунул ему сумку, плотно прикрыл дверь. Шанхай достал из сумки утюг, поставил его на стол, воткнул в розетку. Мужик ворочался на полу, сдавленно постанывая.

– Жара, на афише ужасы видел? – хмыкнул Шанхай. – «Изгоняющий дьявола»? Ничего, мы изгоняющего жадность забацаем. Смотри за дверью, так-то.

Он ловко сгреб запястье мужика, скупо развернулся. Тот звучно влип лицом в грязный линолеум, придушенно взвыл. Шанхай припечатал ладонь мужика к полу, наступил на растопыренные пальцы.

– Я отдам, – донеслось снизу. – Не надо…

Жека физически чувствовал ужас владельца видеосалона – плотный, липкий, до отказа заполнивший подсобку.

«Катька бы обожралась».

– Отдашь, а как же, – кивнул Шанхай. – Но за косяк все равно спросить надо, так-то. Кто косяки прощает, того потом в жопу ебут кому не лень. Закон жизни, так-то.

Он дотянулся до утюга, поставил его мужику между лопаток, придавил подошвой. Тот дернулся, но Шанхай убрал ногу с утюга, жестко пнул носком ботинка в зубы, обрывая крик. Поставил ногу обратно.

– Будешь орать, утюг на яйца положу.

Из-под утюга пополз дымок, запахло горелой тряпкой. Мужик ерзал на полу, жутко хрипя и брызгая красной слюной, глаза у него были абсолютно дикие от боли. К запаху тряпки примешалась вонь жареного мяса. Шанхай снова вколотил носок ботинка в окровавленный рот, с силой наступил мужику на лицо. Из-под подошвы тек глухой мучительный стон.

– Хуевое кино, так-то? – ощерился Шанхай. – Дальше будешь смотреть? А?!

Стон утих. Мужик перестал дергаться и лежал неподвижно. Шанхай снял утюг с его спины, поставил на стол. Приложил два пальца к шее мужика, прищелкнул языком, на лице появилась досада.

– Блядь, переборщил чуток… Ладно, один хуй никто не видел, так-то. Глянь, есть там кто?

Жека приоткрыл дверь, кинул быстрый взгляд в щель.

– Голяк.

Шанхай взял сумку, шагнул к двери.

– Валим, хули ждать.

– А… – Жека замешкался. – Сейчас, погоди…

– Ебнулся, что ли? Чего ждать, так-то? Вали бегом.

Жека едва не взвыл от разочарования. Уходить пустым не хотелось – сегодня шел пятый день после смерти Чупыча. Той же жилетки хватило бы Катьке надолго, но Шанхай не даст забрать отсюда ничего. И мочить платок кровью мертвеца на глазах спутника – тоже не выход, Шанхай обязательно начнет задавать вопросы и не успокоится, пока не получит ответы. А чем они могут аукнуться, Жеке не хотелось даже думать…

Он негромко скрипнул зубами и открыл дверь.

– Не принессс…

Присвист Катьки осуждал, не сулил ничего хорошего. По спине Жеки пробежали частые зябкие мурашки – глаза сестры заплыли темным мутным багрянцем, без намека на зрачок. Такое с ней было первый раз.

Жека поежился, пытаясь унять паскудную дрожь во всем теле.

– Ну не получилось, прости… Я… я придумаю что-нибудь. Завтра, хорошо?

– Ну тогда я так поем.

Катька мгновенно вскинула правую руку на уровень рта, ощерилась и вонзила зубы в предплечье.

– Нет! – охнул Жека. – Стой!

Кровь из прокушенной руки окрасила тонкие бледные губы Катьки. Багрянец быстро наливался чернотой,

– Я найду поесть! – сдался Жека. – Прямо сейчас пойду и найду!

Сестра медленно разжала челюсти, облизала ранки. На Жеку уставились два черных провала, в которых пряталось зло – еще большее, чем то, что он видел несколько секунд назад.

– У тебя час, – скучно бросила Катька. – Потом обглодаю руку. Время тикает! Тик-так, тик-так…

Жека схватил с вешалки черную шапочку, повернулся и выбежал из квартиры.

Возле подъезда он замешкался, прикидывая – куда, что, как… Мысли мельтешили, сбивая друг друга, и Жека решил довериться удаче. Быстро зашагал влево, к городской окраине.

С километр он прошел впустую. Вечер радовал теплом, и народа на улице хватало, но добывать еду для твари при свидетелях Жека хотел меньше всего. Не факт, что Саныч обязательно впишется за своего бойца и отмажет: авторитет любил дисциплину, чаще всего зверея от лишних и неожиданных проблем, и мог оставить виновника с ними наедине. Жека был не готов к этому. Бросить Катьку в одиночестве значило убить ее.

Отрывистую ругань в два голоса – мужской и женский – Жека услышал чуть позже там, где на отшибе от троицы серых, стоящих буквой «п» пятиэтажек скучилась пара десятков разномастных гаражей. Между ними и широкой полосой густого кустарника натопталась мозоль маленького пустыря – место, облюбованное желающими распить бутылку-другую.

Жека прислушался к перебранке, покусал губу.

«Рискнуть? Если больше двух, то нахуй».

Он надвинул шапочку до бровей, зашагал к гаражам. Ругань становилась все громче, визгливый женский и явно нетрезвый голос звучал гораздо чаще; мужик огрызался короче, но сплошным забористым матом.

Скоро стало ясно – ругаются на пустыре. Туда мимо задних стен гаражей вела узкая, изрядно замусоренная тропинка.

Жека двинулся по ней, готовый отказаться от замысла, если услышит третий голос. До пустыря оставалось пятнадцать метров, десять… Жека раскатал шапочку на лицо, подобрался, стараясь идти бесшумно. В темпе нагнать страха, добыть крови и все, без перебора. Хотя бы на сегодня Катьке хватит, а завтра… завтра будет видно.

Мужик – невысокий, худой – стоял к нему спиной. Помятый черный пиджак и такие же брюки, серая кепка-шестиклинка, коричневые полуботинки. На самодельной – два приземистых чурбака и широкая, вытертая множеством седалищ доска – скамеечке стояли початая бутылка «Рояля», литровый пластик с оранжевым лимонадом, банка кильки, обломанная половинка ржаного и прозрачный пакетик с квашеной капустой.

Женщина лет тридцати пяти – рыжеватая, круглолицая, плоскогрудая и довольно потасканная с виду, с овальным мазком родимого пятна на левой скуле, одетая во что-то мешковатое и неяркое – заметила Жеку еще на тропинке. Осеклась на полуслове, над округлившимися глазами домиком выгнулись редкие брови.

– Ге-е-ен, это кто?

«Хуй в пальто».

Жека рванулся к начавшему поворачивать голову мужику, с ходу впечатал кулак в низколобый и горбоносый профиль.

Мужика откинуло к скамеечке, он перевалился через нее, зацепив бутылки и большую часть закуски, треснулся плечом о кирпичную стену гаража. И тут же начал вставать, пошатываясь и отрывисто бормоча что-то шипящее, угрожающее.

«Сука-а-а…»

Густая синева наколок мужика на пальцах и тыльной стороне кистей заставила Жеку промедлить со вторым ударом. Девять из десяти – Гена был сидельцем со стажем и, не исключено, имеющим вес в воровской общине города. Делать какие-нибудь выводы по пьянке с нехитрой закуской и в компании дешевой шалавы вряд ли стоило – правильному вору полагается быть скромным. Местную воровскую масть Жека более-менее знал, а Гену видел первый раз, но это тоже ничего не значило: тот мог угодить на зону давно, а освободиться вчера-сегодня.

По всему выходило – лучше отступиться и бежать на новые поиски, ведь за разбитое без повода лицо будут спрашивать так, что мало не покажется. И Саныч поперек ничего не вякнет, иначе бы не стал авторитетом, имей привычку голос себе в ущерб подавать…

– Гену не трожь!

Шалава оказалась не в меру прыткой и боевой, успела подскочить к Жеке, растопыренные пальцы мелькнули возле самого лица. Еще немного – и достала бы до глаз.

Жека отдернул голову, но корявый пинок в пах отбить не сумел. Удар пришелся вскользь, ниже и левее. Но Жека все равно зашипел от боли, согнулся, прижимая ладони к паху.

Шалава ликующе взвизгнула и сдернула с Жеки шапочку. В следующий миг Жека встретился взглядом с Геной. Его правая рука нырнула в карман брюк, а обратное движение закончилось негромким щелчком.

Острие выкидного ножа смотрело Жеке в солнечное сплетение. Гена таращился Жеке в лицо – зло и цепко, запоминая намертво.

«Влип, блядь… Блядь, блядь!»

Нахлынувшая тоска была жгучей и беспредельной. Жека отчетливо понимал – выбора нет, придется убивать. Иначе убьют его. Смерть уже бродила по пустырю, с интересом выжидая, кто одержит верх.

Бегство могло дать недолгую отсрочку, но не спасение. Жека знал – его начнут искать спустя считаные часы и, скорее всего, найдут. И убежать второй раз уже не выйдет.

– Параша борзая… – процедил Гена. – Потроха жмут, пидор?

Осмелевшая шалава снова прыгнула вперед, целясь разодрать ногтями лицо. Жека ощерился, качнул корпусом влево и безжалостно всадил кулак ей в ребра. Кто ж тебя, тварь, просил шапочку трогать, сейчас бы уже разбежались малой кровью…

Шалава сдавленно крякнула и сложилась пополам. Жека шагнул ближе, с силой толкнул колено навстречу ее лицу. Протяжно хрустнуло, и шалава повалилась на землю. Изуродованный нос частил кровавыми пузырями, из расплющенных губ сочилось глухое жуткое мычание.

Лицо Гены стало вурдалачьей маской. В потемневших глазах жило обещание долгой боли. Жека поймал себя на мысли, что этот расклад лучше других, ведь в таком состоянии Гена не будет звать на помощь, он хочет поквитаться сам, только сам…

– Пидор, я тебе за Гальку…

Жека подобрался, сторожа каждое его движение. Проморгаешь – и все, в мешок для трупа будут совковой лопатой сгребать.

– Покромсаю, козлятина… – Острие узкого клинка чертило хитрые загогулины. – Хуй отрежу, соской будет…

Жека дернул его обманкой, показывая, что будет бить правой, и тут же скользнул в другую сторону. Гена купился лишь отчасти, но Жеке хватило и этого. Он отбил чуть запоздавшую руку с ножом и плюнул Гене в глаза.

Тот – битая тварь! – махнул ножом вслепую, но Жеки там уже не было. Удар под колени опрокинул Гену головой на скамеечку, точно на чурбак.

Жека пнул по запястью руки с ножом – надо же, не выпустил, волчара! – и мощно добавил носком ботинка в живот.

Гена утробно рыкнул и скрючился, хапая воздух посеревшими губами. Жека поднял нож, деревянная полированная рукоятка легла в ладонь как влитая.

«Честно, не хотел…»

Клинок до упора погрузился Гене в висок, и Жека сразу же выдернул нож, шагнул назад. Смерть дохнула Гене в глаза, они потухли, стылый взгляд устремился в никуда…

Жека повернулся к женщине. Она тяжело вставала на четвереньки, ниточки кровавой слюны ложились на пыльную землю пустыря бессмысленным узором.

Жека посмотрел женщине в глаза. В них не было ничего, кроме липкого одуряющего страха: Катьке наверняка придется по вкусу…

До ушей долетел шепот:

– Е… ада…

Жека понял, что она просит не убивать, но в душе кто-то хмыкнул – недоверчиво, издевательски: «Тебе до ада?»

Жека вздрогнул, закусил нижнюю губу. Лезвие полоснуло женщину по горлу, а потом взрезало ткань ее наряда, отхватив приличный лоскут. Жека сразу смял его, прижал к разрезу, пропитывая как следует. Суетливо оглянулся – не идет ли кто-нибудь.

Все тихо.

Скоро он смял ткань, отжимая лишнюю кровь. Подобрал шапочку, сунул ткань в нее. Наскоро сполоснул руки оранжевой газировкой, вытер рукоятку ножа о штаны, оглядел себя: вроде чистый.

Еще раз осмотрелся. Серебристый баллончик дихлофоса в мусорной куче на краю пустыря зацепил внимание. Жека подобрал его, встряхнул… ага, плещется на донышке. Попшикал на ботинки, вдруг будут искать с собаками?

Обратно Жека ушел другим путем, через кусты. Чем дальше от пустыря он попадется кому-нибудь на глаза первый раз, тем лучше. Напряжение схватки ушло, и на душе стало погано до исступления. В трупах не было нужды, но вышло так, как вышло, и Жека знал – с этим придется жить, если слово «жить» подходит к тому, что творится с ним в последнее время…

«Зачем ты стащила шапочку, дура?!»

– Принессс…

Катька выхватила у него окровавленный лоскут, расправила, медленно вытерла им лицо.

– Два жмура, ура-ура… Конечно, мог бы покромсать подольше, глаза выколоть, губы отрезать… Но все равно – прелесть. Хвалю.

Жека едва сдержался, чтобы не отвесить Катьке затрещину. Скрипнул зубами, отвернулся. Душу курочила злость, и к ней прилип страх, что Жека вот-вот перестанет разделять Катьку на близкого человека и сидящую в ней тварь и начнет ненавидеть как одно целое…

Жека бездумно прошел на кухню, присел, крепко сжал ладонями виски. Шепот родился в голове сам собой, и Жека знал – это голоса его мертвецов.

«Все напрасно, парень. Не старайся, не стоит…»

– Заткнитесь нахуй, – жалобно попросил он, и мертвые оставили его в покое.

Жека покосился на хлебницу, рядом с которой лежал длинный нож. Может, голоса правы, и лучше поставить точку здесь и сейчас? А потом будь что будет…

Он представил Катьку с ножом в груди или с перерезанным горлом – в глазах потемнело. Не получится, сейчас точно не сможет. Да и сможет ли вообще?

Жека закрыл глаза, но слезы побежали из-под сомкнутых век, и казалось, что они не иссякнут никогда. Он не знал, из-за кого или чего плачет больше – из-за сестры, себя или из-за материнской ненависти, которая не ушла в могилу вместе с породившей ее. А может, из-за всего сразу…

«Надо что-то делать… Надо что-то делать…»

– Простите, это… Можно побаз… поговорить можно?

– Да, сын мой?

Стоящий боком священник повернулся, чуть сощуренные светло-карие глаза смотрели внимательно и добро.

Жека замялся. Внезапно показалось, что, услышав его рассказ, священник начнет хохотать, пугая малочисленных посетителей церкви. Взгляды святых на стенах и иконах были строгими, усталыми, будто вопрошая: ты уверен, что пришел туда, куда нужно? Даже церковные запахи казались резкими и неприятными, будто заставляли Жеку одуматься и уйти.

Он тягостно вздохнул.

– Это… А можно без левых ушей?

Священник улыбнулся – скупо, но без тени насмешки.

– Сын мой, исповедоваться можно будет чуть позже.

– Не это… Точнее – правильная тема, но потом. У меня с сестрой реальная беда. Как бы заболела…

– Может, врачи лучше помогут?

– Не, там другое… – Жека никак не мог побороть клятую робость. – Нельзя ей к врачам. А вы же Саны… Михаила Александровича знаете, да? Я вас недавно видел с ним.

Он сам не понял, почему назвал имя-отчество авторитета. Наверное, для уверенности – сам Саныч никогда не терял времени и не лил из пустого в порожнее, сразу переходя к делу. Священник сощурился больше, медленно кивнул.

– Хороший человек, много нам помогает.

– Я в его бриг… Работаю, короче. В общем, сестра у меня…

Он опять замялся. Священник мягко взял его под локоть, отвел в сторону, подальше от всех.

– Рассказывайте, сын мой, не бойтесь. Мне можно доверять.

Жека решился, словно шагнул с крутого берега в темную гладь омута. Начал рассказывать, перепрыгивая с одного на другое, повторяясь, но стараясь не забыть ничего.

Священник слушал молча. Взгляд стал цепким, задумчивым, время от времени в нем мелькали то ли тревога, то ли недоверие. Когда Жека закончил говорить, священник тихо бросил:

– Все?

– Вроде да… – Жека заморгал, вспоминая свой рассказ, кивнул. – Точняк, все.

Священник медленно помотал головой, будто помогая услышанному улечься как следует.

– Дела скорбные…

– Поможете? – с надеждой выдохнул Жека. – Я больше не знаю, кто может. В видюшнике название увидел – «Изгоняющий дьявола», потом Леха Рязанский рассказал, что там такие, как вы, все делали… Поможете?

Священник кивнул.

– По крайней мере, попытаюсь. Если не я, так кто-нибудь другой, поищем умельцев. Поехали, посмотрим на рабу Божию Екатерину.

– Прямо сейчас?!

– А когда? Через год? Поехали.

– А как вас зовут? – спохватился Жека.

– Отец Евгений.

– Я тоже. В смысле – просто Евгений.

– Замечательно. Все, поехали.

Катька встретила их как обычно – у дверей, голая. При виде священника гаденько захихикала, провела рукой с загипсованным пальцем у себя между ног.

– Лизнешь, папаша? А потом я у тебя почмокаю. У тебя ж на малолеток встает, да?

Отец Евгений ничего не ответил, внимательно глядя на Катьку. Она вдруг прикрыла грудь и промежность, глянула совсем иначе – испуганно, виновато. Попятилась в комнату. Священник чуть помедлил и шагнул за ней, Жека – следом.

Отец Евгений махнул рукой.

– Не мешайте. Если что, я позову.

Жека послушно остановился. Катька и отец Евгений зашли в комнату, плотно закрыв дверь.

Скоро из комнаты донесся неразборчивый бубнеж сестры, изредка прерываемый спокойными репликами священника. Жека превратился в слух, но все было спокойно – не так, как в «Изгоняющем дьявола».

Он постоял в коридоре еще несколько минут. Теперь чаще звучал голос отца Евгения – очень тихо и нараспев, словно убаюкивал одолевшую Катьку тварь. Жека не мог разобрать ни слова, но тон не наводил на плохие мысли. Сестра отвечала скупо и так же неразборчиво. Жека пошел на кухню, сел, сцепил руки в замок и сгорбился, глядя перед собой и пытаясь не думать ни о чем. Если у отца Евгения и его умельцев ничего не выйдет, то… то как быть, как? Избавить сестру от мучений раз и навсегда? Тогда уж лучше самому потом под электричку или в петлю, ведь Жека даже не представлял, как сможет жить дальше, если на руках будет кровь Катьки…

Шаги в коридоре раздались нескоро. Жека вскочил с табуретки, шагнул навстречу священнику.

– Все нормально, – кивнул тот. – Уснула.

– Все, что ли? – недоверчиво выдавил Жека.

– Не все, но сразу скажу – ожидания были совсем плохими… Оказалось же – не так страшен враг, как его малюют. Еще пару раз побеседуем, ритуал небольшой проведем, и все будет хорошо.

– Спасибо вам!

– Успеешь еще поблагодарить, – улыбнулся отец Евгений. – Ладно, держи хвост пистолетом, завтра вечером увидимся. Сегодня она должна тихой быть, а завтра… Завтра будет лучше, чем вчера.

– Спасибо!

– Все, пойду я. – Он мягко положил ладонь на плечо Жеки. – Отдыхай, сын мой. Натерпелся ты с ней… Да и она тоже натерпелась.

Жека смог только кивнуть. К горлу подступил ком – тягучий, шершавый, не дающий толком вдохнуть. Следом пришли слезы.

– Ну-ну… – качнул головой священник. – Держись.

Жека торопливо вытер щеки и глаза рукавом, глухо проговорил:

– На исповедь потом приду. Обязательно.

– Приходи, конечно. Все, прости, мне пора.

Отец Евгений ушел. Жека прокрался к комнате сестры, осторожно приоткрыл дверь. Накрытая одеялом Катька спала.

Жека неумело перекрестился, закрыл дверь.

«Боженька, хоть бы все получилось. Помоги, пожалуйста».

Сознание пришло с пульсирующей в голове болью. Жека моргнул и застонал: серая муть в глазах рассеивалась неохотно, очертания человеческих фигур и места, где он находился, не спешили обретать четкость.

– Гля, очухивается…

Жека узнал голос Шанхая. В висках стрельнуло, Жека сморщился и вспомнил: отец Евгений на пороге квартиры, а за ним – Шанхай и Махно. Священник отходит в сторону, и Шанхай срывается с места к Жеке – плавно и стремительно, как в подсобке у видеосалона. Удар – и провал в темноту.

– Ты не перестарался, а? – во втором голосе звучало сомнение. – Надо, чтобы подольше протянул.

«Саныч? – Мысль была тяжелой, заторможенной. – Он здесь почему… Почему связали? Что, блядь, такое?»

Только теперь пришло понимание, что он сидит на стуле или чем-то похожем, связанный по рукам и ногам. Рот был свободен.

– Хоть до Нового года доколбасится, – уверенно протянул Шанхай. – Все как скажете, так-то.

– Ладно, верю…

Жека ненадолго закрыл глаза, снова открыл. Стало чуть лучше. На голову полилась холодная вода, боль начала утихать.

– На-ка, взбодрись еще. – Жесткая ладонь наскоро умыла лицо, похлопала по щеке. – Все, давай-давай, делу – время, отключке – час.

Жека огляделся. Судя по обстановке и ведущей вверх лестнице у стены, он находился в подвале – просторном, чистом, незнакомом. Шанхай и Махно расслабленно стояли в паре шагов, и лица у них были равнодушные до ужаса, чужие. Словно все сделанное, сказанное и выпитое вместе безвозвратно кануло туда, где нет ничего человеческого, трогающего душу. Чуть дальше, у стены, на низеньком диване сидел Саныч, взгляд авторитета блуждал по подвалу, явно стараясь не попадать на Жеку.

– Здравствуй, братик…

Голос сестры раздался за спиной, и Жека дернулся, будто к коже приложили оголенный электропровод. Катька говорила без малейшей тревоги, беззаботно, будто чужой подвал был для нее ничуть не страшнее родной квартиры.

– Что же ты от нас такое чудо прятал? – вздохнул Саныч. – Ни себе ни людям, нельзя так…

Он поджал губы, первый раз встретился с Жекой взглядами. И тут же отвел глаза.

– Отпустите ее… – выдавил Жека. – Нас… нас отпустите.

– Раньше надо было думать, ра-а-аньше… Теперь извини, но не ты условия выставляешь, а она. Эх, столько лавэ потеряли, что ж ты так? Только сегодня за полчаса пятьдесят штук грина подняли в легкую, и еще столько же светит… А с ее знаниями не только лавэ, это и безопасность, и власть… много чего. Я уже через неделю могу город в кулак взять, и это только начало… Опять же, она рассказала, что ты Гену Полярного мочканул, а я из-за него с блатными бодаться не хочу, если что.

– Отпустите…

– Тихо, тихо, братик. – Катька обошла Жеку и встала перед ним. – Здесь меня объедками кормить не будут, только деликатесы и от пуза. Не все ж такие, как ты. Отец Евгений, вон, правильно все взвесил и понял, как лучше для всех сделать… Хотя – вру, не для всех. Ты не в счет.

Жека впился взглядом в лицо Саныча.

– Не верьте ей. Она же вас потом тоже сожрет!

Сказал и понял – Саныч не будет слушать его. Тварь уже одурманила разум авторитета, ослепила, оглушила новыми возможностями и теперь затаится в ожидании, когда можно будет забраться выше, выше, выше и привести в этот мир еще больше таких, как она…

Саныч укрепил его понимание: хмыкнул снисходительно, словно выслушал кого-то недалекого.

– С Михаилом Александровичем мы друг друга поняли, – проворковала Катька с таким лицом, что Жека покрылся липким горячим потом. – Каждому будет кусок по рту и аппетиту, никто не подавится… А теперь я хочу ням-ням, братик. Знаешь, что самое вкусное? Это страдания близкого. Его кровь, его плоть – ешь-ешь, и не остановиться… Тебя мне хватит надолго.

Жека рванулся, но узлы были надежными, а стул – привинченным к полу. Тогда Жека закричал – на пределе сил, матерясь, умоляя, все-таки пытаясь достучаться до Саныча, упросить хотя бы об отсрочке… В памяти возникло лицо Чупыча за несколько секунд до броска под электричку, и Жека осознал – пронзительно, без сомнений – надежды нет.

Он замолчал, оцепенело глядя перед собой. Саныч негромко откашлялся, сухо проговорил:

– Отец Евгений сказал, что помолится за тебя.

– Вы все сдохнете, черти, – с ненавистью процедил Жека, губы тряслись. – Хуже, блядь, чем я… Ей всегда мало, блядь…

Саныч то ли улыбнулся, то ли оскалился и пошел к лестнице, бросив на ходу:

– Начинайте.

Катька метнулась к Шанхаю, сжала ладошками его пятерню.

– Отрежь ему ухо, пожа-пожа-пожа-а-алуйста. Ухо хочу ням-ням! Только ме-е-е-едленно… А потом – губы! А язык в последнюю очередь. Пусть кричит до конца, я хочу с криком, так слаще.

– Хоть ухо, хоть нос, так-то… – Шанхай обошел Жеку, за спиной звякнул металл. Через несколько секунд сильные пальцы стиснули ухо Жеки, оттянули в сторону. Кожу обожгло прикосновение чего-то прохладного, острого. А потом сталь рассекла хрящ, двинулась вниз, и Жека закричал – исступленно, обреченно, жутко.

В крик вплелся ликующий хохот Катьки.