Текст книги "Тыл — фронту"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
В первые же месяцы войны на этой площадке разворачивается эвакуированное строительное управление треста «Запорожстрой», а с декабря 1941-го Куйбышевский особстрой направляет сюда людей, значительные материальные и технические ресурсы, а в марте-апреле 1942 года в соответствии с решением ГКО прибывает из Сталинграда 5-я саперная армия с квалифицированными кадрами инженеров и техников, рабочих различных строительных специальностей.
В августе 1942 года по решению Совнаркома СССР эта стройка получила новое название – Челябметаллургстрой. О сложностях строительства, героических буднях рабочих и специалистов на строительстве Челябинского металлургического хорошо рассказал в книге «Записки строителя», вышедшей в Воениздате в 1973 году, генерал армии А. Н. Комаровский. К сожалению, время, в которое жил и работал Александр Николаевич, не позволило ему поведать всю правду о событиях на стройках ЧМЗ и Бакальского аглокомбината, выдававшего заводу агломерат. И взгляд начальника строительства далеко не всегда совпадает с оценкой нынешних моих собеседников – участников и очевидцев тех уже теперь далеких событий. Действительно, на строительную площадку ЧМЗ за короткий срок прибыло несколько десятков тысяч человек. Кто были они, эти люди? В исторических исследованиях о них говорится лишь конспективно. А правда такова, что на территории Челябинской области за короткий срок были развернуты десятки лагерей, лагучастков и лагпунктов, в которых содержались сотни тысяч заключенных, осужденных за уголовные преступления; много в них было политических заключенных, осужденных по 58-й статье, огромное число людей, получивших большие сроки заключения в соответствии с предвоенными сталинскими законами и наказанных за различные мелкие нарушения и поступки на основании суровых законов военного времени.
На стройках Челябинской области в сорок втором году появились так называемые трудмобилизованные, или трудармейцы. А. Н. Комаровский в своей книге сказал о них так: «Надо было прежде всего принимать и расселять рабочих из числа так называемой трудовой армии, т. е. лиц военнообязанных, но не призванных по той или иной причине в действующую армию». Весьма туманная формулировка.
Петр Александрович Эзау окончил машиностроительный факультет Московского инженерно-экономического института буквально 25 июня 1941 года. После окончания вуза он получил направление на Урал и работал в Миассе. 22 марта сорок второго года его привезли в трудармию, из Миасса группу до Челябинска сопровождал милиционер. По прибытии в Челябинск Эзау направили в 7-й стройотряд, который работал на строительстве ЧМЗ.
В отрядах, как вспоминает Петр Александрович, было до двух тысяч трудармейцев. Основную часть составляли немцы Поволжья, советские немцы из других районов страны, финны и греки. Все они содержались под охраной. Прибывшие же летом 1942 года трудмобилизованные из Средней Азии работали без охраны. П. А. Эзау вспомнил в связи с этим любопытный эпизод:
– Меня поразило, что в составе нашего отряда было немало бывших в недавнем прошлом военных немецкой национальности, многие из них награждены орденами и медалями, и первое время они даже носили их, а потом поняли, что, когда тебя ведут под охраной с овчарками, носить награды негоже. Хорошо помню одного немца-трудармейца, на груди которого алел значок депутата Верховного Совета СССР. Работали мы в основном чернорабочими, землекопами. Однажды генерал Комаровский узнал в одном землекопе, возившем тачку с грунтом, своего руководителя, под началом которого трудился в 30-е годы. Он перевел коллегу на более легкую работу.
Вообще, 1942 год был тяжелейшим временем для трудармейцев. Питание очень плохое, угнетали жестокие морозы. Резко увеличилась смертность. П. А. Эзау вспоминает, что на строительстве действовали постоянно четыре похоронные бригады, куда еще дополнительно выделяли по одному-два человека. Ежедневно умирало до 50 трудармейцев.
– В нашем отряде, – говорит П. А. Эзау, – было два инвентарных гроба, в которые ложили умерших, а у общей могилы гробы освобождали, засыпали умерших землей, и возчик возвращался с пустыми гробами за другими.
Больных и истощенных трудармейцев, а также заключенных, вылечить которых, по мнению медиков, считалось невозможно, как тогда говорили, «актировали» и представляли, так сказать, самим себе. Их помещали в отдельный барак, снимали охрану, и они постепенно умирали.
Жизнь в трудармии была настолько тяжела, что некоторые мобилизованные, прослышав, что в лагерях заключенные питаются лучше, всерьез обсуждали вопрос о том, как бы получить небольшой срок и попасть в это заведение. Товарищем по бригаде у П. А. Эзау был некто Кирбиц – белорус по национальности, попавший за колючую проволоку лишь за то, что кому-то из чиновников показалось в его фамилии немецкое звучание. Этот Кирбиц к концу 1943 года все же доказал, что он – белорус и добровольцем отправился на фронт. В составе бригад советских немцев были люди и других национальностей: евреи, эстонцы, фамилии которых походили на немецкие, но доказать свое происхождение в той обстановке они просто не могли.
Надо сказать, пока в 1941—1942 годах источник пополнения подразделений трудармии казался неисчерпаемым, высокие начальники, мягко выражаясь, мало обращали внимания на социальные вопросы, в том числе на питание. Ситуация резко изменилась в сорок четвертом, когда источник пополнения иссяк, тогда были предприняты все меры для улучшения в первую очередь питания и жизненных условий.
А что же в Бакале? В 1942 году там тоже развернулось строительство – агломерационного комбината, продукция которого должна была идти для обеспечения нужд ЧМЗ.
Карлу Карловичу Симону 63 года, он до сих пор трудится в Бакальском рудоуправлении. А когда началась война, он жил в Верхне-Чирчикском районе Узбекской ССР, недалеко от Ташкента. 23 июня вместе со своими друзьями – тремя русскими и немцем он подал заявление о вступлении в Красную Армию добровольцем. Ему сказали, что надо подождать. После августовского Указа 1941 года немцев, проживающих в их селе, выселили в Самарканд. 31 марта 1942 года К. К. Симону принесли повестку, только не в действующую, а в трудармию. Везли их в товарных вагонах, в 40-тонных размещались 104 человека, а в 20-тонных – 52.
– Привезли нас в Бакал, – вспоминает К. К. Симон, – и сразу в баню. Выходим из нее, увидели охранников и с ними лающих овчарок. До этого у нас не было никакой охраны, мы ехали совершенно свободно.
Прибывших на Бакал советских немцев размещали в бывшей церкви, для чего вокруг возвели вышки и ограду из колючей проволоки, а также на Успенском поселке. Симон рассказывал мне:
– Питание в первое время было негодным, вместо хлеба часто давали жженые сухари, а зимой мерзлые турнепс и капусту. Работали мы на строительстве котлована под аглофабрику. Глубина его была до 20 метров. Сначала на строительстве котлована почему-то использовали в основном служащих: бывших счетных работников, врачей, экономистов. Как правило, эти люди были в возрасте, нормы не выполняли, а это сказывалось на питании.
Существовали три котла: первый и второй были для тех, кто выполнял нормы выработки. По первому котлу полагалось в 1942 году 800 граммов хлеба, три раза – первое блюдо и дважды – второе; по второму котлу – 600 граммов хлеба, трижды – первое блюдо, один раз – второе и, наконец, по третьему выдавалось 400 граммов хлеба и дважды – первое блюдо. Ясно, что люди, не привыкшие к тяжелому труду, чаще уходили из жизни.
Возводя аглофабрику, трудармейцы одновременно развернули строительство для будущего лагеря заключенных. Сейчас в печати появляются сообщения, рассказы, воспоминания о страшных колымских и красноярских лагерях, о лагерях, расположенных в Коми АССР, но я пока не встречал рассказов о лагерной жизни в нашем крае. В силу климатических условий жизнь у нас была не намного легче, чем на Колыме.
Многое зависело и от руководителей. К счастью для заключенных, оказавшихся в Бакальском лагере, начальником строительства здесь был Д. С. Захаров. Он понимал, очевидно, кто сидит вместе с уголовными элементами в подчиненном ему лагере. Тут были и командиры Красной Армии, и хозяйственные руководители, и врачи, и учителя, и инженеры, репрессированные перед войной. Д. С. Захаров иногда представлялся заключенным человеком, который все может, вроде кудесника. В качестве премии передовым бригадам выделялись испеченные пироги и так называемое премиальное блюдо. Но даже всесильный Д. С. Захаров, естественно, не мог сломать традиций и порядков, существовавших в сталинских лагерях, он мог только отдельным людям облегчить судьбу.
Р. Г. Франк до войны был комсомольским активистом, вступил кандидатом в члены партии. Прибыв на Бакал трудармейцем, он только три дня как кандидат в члены партии находился без охраны, а затем и его взяли под охрану, хотя кандидатскую карточку не отобрали. Он вспоминает, что летом сорок второго в Бакал прибыло много бойцов и командиров Красной Армии немецкой национальности. Особенно выделялся старший офицер-орденоносец, участник гражданской войны, последующих боевых событий А. Я. Диц, награжденный именным оружием. В неразберихе тех дней он несколько недель ходил с именным пистолетом, пока охрана не сообразила, что такая трагикомичная ситуация должна быть прекращена, и Диц сдал свое оружие.
Медицинское обеспечение в трудармии и лагерях было плохое. На Бакале медики из уральских трав приготовляли настойку «Адонис-верналис» – универсальное средство от всех болезней. Трудармейцы и заключенные говорили: «Идешь в санчасть, голову неси под мышкой, иначе освобождения не получишь». При всех заболеваниях медик наливал из ведерной бутылки в стакан настойку, давал заключенному, тот выпивал, и на этом лечение заканчивалось.
С 1944 года содержание заключенных и трудармейцев несколько улучшилось. Тем, кто систематически перевыполнял нормы выработки, полагалось выдавать по 1,2 килограмма хлеба; трудармейцы немецкой национальности с работы и на работу ходили уже без охраны. Полностью охранный режим был снят только после победы, в августе сорок пятого. Однако на спецучете с унизительной процедурой ежемесячной регистрации советские немцы находились вплоть до 1956 года.
…Давно прошли те трудные годы. Бывшие трудармейцы – граждане немецкой национальности разъехались по стране. Но многие остались на Урале. Известно, например, что к концу 1942 года на площадке Челябметаллургстроя было возведено для трудмобилизованных 12 рабочих поселков общей жилой площадью 40 тыс. квадратных метров. В рабочем поселке № 4, на месте которого сейчас располагается рынок Металлургического района, а также в поселке № 3, где сегодня магазин «Утес», жили в основном немцы Поволжья. Жили они и в других рабочих поселках. После войны они строили двух– и трехэтажные дома на улицах Богдана Хмельницкого, Сталеваров, Мира. Постепенно эти дома сносятся, на их месте возводятся современные жилые здания.
Многие немцы Поволжья навсегда связали свою судьбу с Челябинском, стали заслуженными ветеранами производства. Здесь вместе с металлургическим комбинатом [12]12
С июня 1983 года ЧМЗ стал именоваться комбинатом.
[Закрыть]поднялся и город металлургов и строителей с современным благоустроенным жилым фондом, бытовыми и культурными сооружениями.
Отличными организаторами строительного дела стали и многие трудармейцы управления № 4 Рудбакалстроя. Такими, как Р. А. Райт, А. Е. Майснер, П. А. Эзау, Э. Я. Гуйо, Р. Г. Франк, гордятся в нашем небольшом городе. Сейчас некоторые из них на заслуженном отдыхе, другие уже ушли из жизни. Но те, кто жив, никогда не забывают трудное военное время – время суровых испытаний, когда, находясь, казалось бы, даже в нечеловеческих условиях, они вместе со всем советским народом помогали нашей армии добывать Победу.
Е. П. ТРОФИМОВ,
работник Бакальского рудоуправления
Дни и ночи у мартеновских печей
По железной дороге, которая полудужьем опоясывает Златоустовский металлургический и потом ныряет в междугорье, запыхавшиеся усталые поезда везли с фронта раненых, а им навстречу по другой колее бежали тяжелые эшелоны с танками и орудиями.
В мартеновском цехе, одном из самых старых на заводе, висячие садочные машины с облизанными огнем хоботами, словно мамонты, ворочаются над площадками, суют мульды с шихтой в огненные зевы печей.
На дворе морозная ночь, а у печи жарко: идет доводка плавки. Подручные бросают лопатами в печь известь, одежда на них дымится, пот – ручьем. Сталевар Иван Стругов машет рукой, останавливая подручных:
– Порядок!
Постоял в задумчивости, покусывая пшеничный ус, и подошел к плите, над которой первый подручный уже выливал в чугунный стаканчик из длинной стальной ложки взятую из печи пробу.
– Ну, голубушка, живо присылай анализ! – командует тихо, но жестковато Стругов пирометристке Ане Игольниковой, девочке в синем халатике.
Лаборантка щипцами подхватила стаканчик с застывающим в нем металлом и упорхнула, будто ее тут и не было.
Иван Савельевич нервничал, войлочную шляпу с синими очками отбросил, полотенцем обтирал лицо, посматривая на мастера Бубнова, который с иронической улыбкой вышагивал по площадке, ожидая вестей из лаборатории. Тот держится с достоинством человека, знающего себе цену. Всем видом демонстрирует спокойствие, как бы говоря: суетиться нечего, все будет в порядке.
Стругов строг, любит ювелирную точность в исполнении всякой, даже мелкой работы. Подручные у него вышколены, дело знают до тонкостей и чаще всего слышат от бригадира ходкое в ту пору слово: «Даешь!»
В раздевалке, где начальник смены проводит оперативки, Стругов обычно сидит, притулившись к стенке, голоса не подает. Если скажут ему: «До конца смены, кровь из носа, надо выпустить со второй печи плавку!», – отвечает односложно: «Постараемся». И опять как в рот воды набрал. Зато, поднявшись на площадку, преображается. Подмечает все, что не сделано теми, от кого приняли смену, и работает вместе с подручными до седьмого пота. За семь часов выпускал Стругов плавку. По тем временам такое достижение было куда как не частым.
А ночь плывет над цехом. Отсветы от выпускаемых плавок зарницами бросаются ввысь, поджигая кромки туч. В разливочном пролете тоже горячка: там, где слитки поостыли, их выбивают из изложниц. Потом, когда они возьмут цвет синевы, набрасывают цепи, и краны, подхватив их, осторожно кладут на тележки рядком.
На второй канаве все готово к выпуску плавки. Женщины, которых называют канавщицами, уже отошли в сторонку. Работают они почти все время в горячей среде. Канава еще не успевает толком остыть, а они уже спускаются в нее, и мелькают в их проворных руках маленькие кельмочки, шамотные сифоны, позванивая, ложатся в гнезда-кресты. В наклон работают до тех пор, пока не закончат свое дело. Потом в раздевалке будут долго растирать занемевшие поясницы.
Тут же, невдалеке, ковшевой уже пробует прилаженный стопор, еще раз залезает на ковш, садится на закраину и осматривает механизм, что-то прикидывая, командует своему помощнику. Тот нажимает на изогнутый рычаг, стопор приподнимается, и ковшевой по одному лишь ему известным приметам определяет: сделано все как надо.
Вот уже и мостовой кран, стальное чудище, качнул лапы-крюки, и они поползли к ковшу. Плавка на второй печи готова: подручный, подходя, дважды ударил железякой по висячему куску рельса. Захлопал крыльями голубь, сорвавшийся откуда-то из-под крыши.
Все собрались за печью. Здесь душно и жарко, как в парилке. У желоба подручные с маху бьют кувалдой по ломику, пытаясь пробить летку. Но, видно, намертво спекло утрамбованный магнезит.
Начальник цеха Малышев пулей вылетел на площадку и, сложив руки рупором, закричал в сторону первой печи:
– Молодцова сюда! Сию минуту!
Федя Молодцов, подручный на первой печи, в этот момент пил студеную газировку. Услышав, что его зовет начальник цеха, осторожно поставил кружку и зашагал по площадке.
– Быстрее! Бегом! – кричат ему уже все, кто поблизости. – Шевелишься, как карась в тине.
Наконец, подошел он к летке, где уж все ослабли от неимоверных усилий, скинул суконную робу и, взяв кувалду, медленно, будто нехотя, размахнулся. Подручные замерли, Малышев и Бубнов напряглись, ожидая чуда. У Молодцова в руках силища страшная, бил он в ломик точно, и часто одного его удара было достаточно. Сейчас тоже так вышло. В летке сверкнуло, пламя метнулось вдоль желоба, и металл, искрясь, набирая скорость, рванулся в ковш.
Федя Молодцов отбросил кувалду, сказал с хрипотцой подручным: «Слабаки!» и, накинув на плечи спецовку, удалился.
Бубнов закричал глуховатому Феде в самое ухо:
– Молодчага!
Все вздохнули свободно: плавка удалась. Мастер Бубнов вынул из кармашка часы, постучал ногтем по циферблату:
– За семь часов и пятнадцать минут сварганили плавку. Скоростная, как ни крути…
И только взялись заправлять заднюю стенку, откосы и пороги печи, бросая лопатами магнезит, как тут же все приостановилось на миг: взоры обратились на человека, поднявшегося по лестнице на верхнюю площадку. Темно-синее пальто с каракулевым воротником, аккуратная шапка чуть сдвинута на лоб, черные усы ухожены, делают лицо строгим и неулыбчивым. Многие давно знали его.
– Нарком в цехе! – передавалось с площадки на площадку, и слова эти облетели весь цех. И всюду люди, работая, урывками бросали взгляды на верхнюю площадку, где у третьего мартена остановились И. Ф. Тевосян и начальник цеха С. И. Малышев. Оба невысокие, только Иван Федорович грузноват, в движениях вроде медлителен, а Сергей Иванович с виду легкий, как перышко, в неизменной синей куртке, брюках, заправленных в сапоги, горячо говорил что-то наркому.
Тевосян посмотрев сквозь синее стекло в деревянной оправе в печь, кивнул удовлетворенно и направился к желобу, видно, узнать, в каком состоянии, заодно сверху окинуть взглядом канаву с рядами изложниц.
Мы, два недавних фэзэушника – Мишка Яговитин и я, измазанные смелой огнеупорной глиной, мокрые, как мыши, только-только заправили желоб и отошли от него, чтобы глотнуть свежего воздуха.
– Ого! Да у вас все готово! – сказал Тевосян, глянув на желоб, замытый жидким стеклом.
– Бригады каменщиков у нас сильные, – отозвался Малышев и продолжил, видно, прерванный на площадке разговор: – На днях третью печь на капитальный ремонт остановим.
– Вижу, на ладан дышит. – И Тевосян вернулся на площадку, которую побрызгали водой, и парок над ней поднимался, как над росной луговиной. Чувствовалось, нарком доволен. Цех действительно не заслуживал упреков. Тогда с гордостью говорили: из наших мартенов впервые в стране начали выпускать марки стали, которые ранее варили только в электропечах, а они в ту пору были невелики, горшками их окрестили. Двенадцать тонн одна плавка, а две наши печи давали по 60 тонн, еще две – по 120. Но дело даже не в этом. Оборонные заводы требовали металл самых прочных марок и как можно больше. Перейти на выпуск легированной электростали в мартенах – смелый по тому времени шаг, одобренный партийными органами и Наркоматом черной металлургии; увеличение выпуска этого металла после того, как он стал выплавляться в мартенах, и не только в Златоусте, сразу двинуло дело вперед. Эта инициатива была высоко оценена: группе работников завода, в том числе и начальнику нашего цеха С. И. Малышеву, присвоили звание лауреатов Государственной премии СССР.
На каждом участке был тяжелый труд, люди недоедали, недосыпали, сутками не уходили из цехов, каждая остановка агрегата воспринималась как великая беда, и лозунги со стен кричали, призывая скорее ликвидировать простой, восполнить недобор. Но из всех участков самым тяжелым казался тот, где по соседству с нашим цехом с помощью абразивных кругов на электроприводе зачищали стальные заготовки. Визг и скрежет, искры и пыль заполняли это отделение. Сотни женщин, в основном жены фронтовиков, самоотверженно работали здесь. Знали: металл идет на помощь мужу, отцу, брату, туда, где кипят сражения и льется кровь.
Одна смена уходила на отдых, другая бралась за дело. Женщины, надев маски, надвинув очки на глаза, склонялись над заготовками. Иногда прибегали и метались у окон этого отделения ребятишки. Приплюснув носы к пропыленному стеклу, искали голодными глазенками своих матерей. А они, увидев их, подходили к окну и, отодвинув стекло, совали им свертки в плотной бумаге – остатки своего спецобеда. Махнув детям рукой, кричали что-то и снова торопливо шли на свое место. А краны подвозили и подвозили заготовки и потом, готовые, очищенные, связками волокли их к вагонам, которые подкатывали к цеху, и не было этим вагонам конца…
Как только цех перешел на выпуск электростали, мастер Иван Архипов, человек смелый и опытный, дал о себе знать ценным почином. Он заверил, что намерен каждую плавку выдавать по заданному химическому составу. Это означало: весь металл пойдет только по заказам.
Иван Архипов на оперативках объяснял:
– Как у нас до сих пор было? Надо добавить в расплав триста килограммов марганца, а где он? Его приготовленного нет. А плавка не ждет. Вот я и говорю, надо заранее, кучками от ста до пятисот килограммов заготовлять марганец, титан, хром, никель. Скажем, требуется добавить хрома или марганца, а он у вас уже взвешенный, рядышком лежит, бери – и в печь. И еще: ферросплавы будем загодя прогревать, чего тоже раньше не делали. Хлопотно? Но зато надежно – попадание в химический анализ обеспечено.
Хорошо отладил мастер эти операции. Сталеварские бригады поняли ценность его предложения и потом уже не отступали от заведенного порядка, и это подняло качество металла. А Иван Архипов на фронт ушел: был он знатным металлургом, стал артиллеристом высокого класса.
Мартеновские печи по тепловым параметрам были в то время малопроизводительны, работали на мазуте, но на это не оглядывались, непрерывно совершенствовали процесс сталеварения, старались исключить из него и трудоемкие операции. Тут нельзя не вспомнить сталевара Ивана Панкова. Он нашел простой, но эффективный способ скачивания первичного шлака из печи. Операция эта изнурительна: на длинный стальной прут насаживается деревянная плаха, и три-четыре человека выгребают – скачивают шлак в приставленные к окнам печи чугунные коробки.
Иван Панков все переиначил. Он «наводил» шлак после расплава, давал в печь руду и несколько минут держал ванну под факелом, а затем выключал мазут, и шлак, поднявшись, как опара, шел самотеком в коробки.
– По тем временам это было великое дело, – рассказывал бывший начальник смены М. Г. Брюнеткин, с которым мне недавно довелось встретиться. Михаил Георгиевич 43 года проработал в мартеновских цехах, много лет возглавлял мартеновский цех на Челябинском металлургическом заводе, был здесь главным сталеплавильщиком. Не все сохраняет память человека, поэтому я уточнил: какие были самые трудные моменты в ту пору?
Михаил Григорьевич сказал сразу:
– Помнишь, цех стоял несколько дней без мазута? Пустой, серый, глухой, будто мертвый. Тогда нам сообщили: немцы перерезали нефтяную магистраль, возник серьезный сбой в подаче топлива. И тогда в Баку полные цистерны снимали с колес и отправляли через Каспийское море до Красноводска, а потом по железной дороге – на Урал. Этим и выручили нас…
Михаил Григорьевич сидел некоторое время молча, потом снова заговорил не спеша:
– Для меня лично выпал один тяжелейший месяц. Тогда я еще мастером был. Случилось так, что один за другим свалились от переутомления и болезней многие мои коллеги. Остались только Георгий Волков, помнишь, тот богатырь, чуть ли не самый высокий в цехе, и я. Двенадцать часов один на четырех печах отработаешь – в глазах темнеет. Сменит меня Волков и тоже двенадцать часов ведет плавки. Обеды нам прямо на площадку приносили. Как мы с ним выдержали – и сейчас чудом кажется. Ну, а потом к нам сталевары из Сталинграда приехали, с других южных заводов. Подмога была кстати.
И. ПАЙВИН,
рабочий Златоустовского металлургического завода
Из статьи сталевара Златоустовского металлургического завода В. М. Амосова «Моя помощь фронту – скоростной метод»
Для разгрома врага нужно дать фронту как можно больше танков, пушек, орудий и другого вооружения. А для производства этого грозного оружия нужна высокосортная сталь. Поэтому вся моя работа подчинена одной цели – увеличению выплавки стали.
Вступив во Всесоюзное социалистическое соревнование, я стал давать скоростных плавок значительно больше, чем давал раньше. В мае мною дано 10 скоростных плавок. Скоростной метод сталеварения – это моя помощь фронту в разгроме коварного врага [13]13
За годы войны бригада В. М. Амосова дала сверх плана более 35 тыс. тонн стали.
[Закрыть].
Из документов Златоустовского краеведческого музея
С первых дней войны на Златоустовский завод металлоконструкций легла ответственность – в сжатые сроки выдавать для реконструкции старых предприятий и восстановления эвакуированных тысячи тонн металлоконструкций и специального заводского оборудования.
«Обязать директора Златоустовского завода металлоконструкций изготовить металлоконструкции для мартеновских печей ММК в месячный срок со дня получения металла»; «Для формирования Уральского добровольческого танкового корпуса необходимо изготовить семь бензоцистерн. Мобилизуйте коллектив завода на досрочное выполнение этого важнейшего для корпуса заказа», – так требовали идущие один за другим постановления обкома ВКП(б) того времени. На заводе работало много молодежи. Было пять комсомольско-молодежных фронтовых бригад. Фронтовая бригада сборщиков под руководством Бабаева выполняла задание на 260—550 процентов. Трудился весь коллектив самоотверженно и заказы фронта выполнял в срок.
В глубоком тылу
В первые месяцы войны примерно половину плавильщиков, мастеров, начальников смен призвали в армию. Бывало, спрашиваешь: «А где старший плавильщик и горновой печи?» – и слышишь в ответ: «Их ночью в военкомат вызвали».
Плавильщиков заменяли молодежь и женщины. Советские законы о труде и во время войны запрещали женщинам работать плавильщиками. Но женщины все же настаивали на своем, и некоторым разрешили выплавлять ферросплавы. В то тяжелое, грозное время к печам встали Мухина, Панкратова, Ахметова, Соколова, Андреева, Березовская, Смолина и многие другие. И как они работали! Приходилось удивляться их трудолюбию и настойчивости.
Для оборонной промышленности требовалась не простая углеродистая сталь, а качественная и в значительных количествах. Для выплавки такой нужны ферросплавы, а к концу 1941 года в стране в числе действующих остался только один Челябинский завод ферросплавов. Государственный Комитет Обороны потребовал от нас удвоить выпуск ферросплавов на действующих мощностях. Понимая всю ответственность, наш коллектив под руководством партийной организации настойчиво приступил к изысканию путей увеличения производства ферросплавов.
Помощи ждать было неоткуда, поэтому челябинские ферросплавщики надеялись на свои силы и опыт, на свои возможности. Как никогда, поднялась на заводе исполнительская дисциплина. Во всех делах чувствовалось деловое взаимопонимание между металлургами, электриками, механиками.
Уже в сентябре 1941 года коллектив цеха № 2 одержал первую победу на электропечах № 11, 12, 13 при выплавке углеродистого феррохрома. Проведенные исследования подтвердили наши предложения о том, что выплавку углеродистого феррохрома можно производить и под закрытым колошником. Производительность электропечей возросла на 25 процентов. Намного снизился и расход электроэнергии. Этой технологией выплавки углеродистого феррохрома под закрытым колошником и в настоящее время пользуются в цехе № 2.
В конце августа сорок первого года на наш завод неожиданно поступило оборудование электропечи, которая предназначалась для выплавки карбида кальция на каком-то украинском заводе. Решили использовать этот агрегат для выплавки ферросилиция. Бригада проектировщиков института «Гипросталь» через неделю выдала первые чертежи на расширение здания цеха № 2 для установки новой электропечи, которой присвоили номер 19.
Сооружение фундаментов под здание и оборудование началось в середине сентября. Тогда не было башенных кранов и другой строительной техники, все земляные работы выполнялись вручную. Строительство велось круглосуточно, выходных дней и в помине не было. На строительной площадке в основном трудились женщины. К зиме здание было под крышей, а 8 марта сорок второго года элекропечь № 19 уже подготовили к включению. Еще утром загрузили кокс и с нетерпением ожидали, когда монтажники закончат последние работы. Такую возможность строительный трест предоставил нам только вечером. Электропечь № 19 была включена в конце суток.
У электриков тоже победа. На электропечи № 5 они увеличили мощность трансформатора в два раза. Производство малоуглеродистого феррохрома на ней удвоилось.
Как только металлурги освоили увеличенную мощность этой электропечи, электрики сразу же приступили к реконструкции еще трех трансформаторов для печей № 6, 7, 8.
Трудно сказать, когда отдыхал С. И. Земсков, самый опытный мастер электроцеха по реконструкции трансформаторов. Когда бы ни пришел в трансформаторную башню, непременно видел там этого талантливого мастера своего дела.
Всеми работами по реконструкции трансформаторов руководил главный электрик завода Алякринский. Много энергии, творческой смекалки и труда в это дело вложили Михедко, Лобачев, Медников, Лысенко и другие работники электрослужбы завода.
Без устали трудились и механики. Они реконструировали, усиливали многие узлы и детали механического оборудования электропечей.
Тяжело было с питанием, продовольствие и обеды в заводских столовых отпускались только по карточкам. Правда, каждый сажал картофель, его было почти вдоволь, но тяжелая, изнурительная работа на электропечах, на мостовых кранах и литейных пролетах истощала организм. Иногда случалось, люди теряли сознание на рабочих местах.
Еще в начале войны заводу ферросплавов передали в постоянное пользование подсобное хозяйство одной из торговых организаций. Бедное досталось нам хозяйство. И тут нужно отдать должное директору завода Н. М. Деханову. Он много вложил труда и настойчивости, чтобы создать свою заводскую продовольственную базу. Там сравнительно быстро построили коровник на 800 голов, два свинарника, курятника. Ферросплавщики почувствовали прибавку к пайку. Начиная с 1943 года, рабочие, занятые на тяжелых операциях, к обеду стали дополнительно получать по стакану сметаны и яйца…
В сорок четвертом коллектив завода одержал большую трудовую победу. Производство ферросплавов по сравнению с 1940 годом мы увеличили в 2,1 раза. Большой вклад в это внесли фронтовые бригады, особенно старшего плавильщика печи № 1 Левкина.
