Текст книги "Тыл — фронту"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Н. А. КОРОБОВСКИЙ,
зам. завотделом Челябинского обкома партии
Стояли подростки у станка
В далеком сорок втором году Кыштым был тихим, опустевшим. Электричества мало, ночью город выглядел темным. Даже машиностроительный завод не светился огнями, хотя трудился для фронта.
Мне еще не было 14 лет. Был я тогда невысокого роста, худой, и в первую минуту на заводе (в цех привел меня отец) почувствовал робость. Меня оглушил шум многочисленных станков, работавших на повышенных режимах.
Михаил Александрович Пискунов, мой первый наставник, высокий и плотный человек: по-доброму улыбнулся мне и дал первое задание – поворачивать ручку выключателя. Потом показал, как закреплять штурвалом цанги деталь и высвобождать ее, а к концу смены он вместе со мной выточил несколько деталей. Одну из них я обработал самостоятельно.
Обратил внимание, что в цехе было много молодых парней, которые трудились у станков. Некоторые из них ободряюще улыбались мне: мол, не робей. А ровно через месяц все они были уже на фронте – за станки встали такие же подростки, как я.
Бывая в музее машзавода, я всегда смотрю на стенд, посвященный тем, кто не вернулся с войны. Здесь фотографии многих тех молодых парней. Когда-то они казались мне такими взрослыми, большими и сильными, а сейчас, когда мои виски покрыла седина, смотрю на их фотографии и думаю: как же были они молоды! Как сейчас вижу сосредоточенное лицо и согнутую над станками спину Виктора Батятина. Он уходил на фронт прямо из цеха и не вернулся домой.
До станка дотянуться мне было трудно. Чтобы удобнее работать, мне установили два ящика и трап под ноги. Над станками виднелись платки да вихрастые макушки таких же пацанов. Вместе с уехавшими на фронт парнями исчезли шутки и смех… А ритм работы все нарастал.
Постоянно видел я в цехе технолога Гармана Кузьмича Тарасова, механика Александра Лукича Шибкова. Как теперь понимаю, они не уходили с работы сутками, «колдовали» над станками, как их лучше расставить и загрузить. Так родился «трехниточный» поток. Весь процесс обработки был разбит на операции, продумана их очередность. Созданы были специальные приспособления, фасонные резцы. В результате производительность труда резко возросла. На моей операции при норме 53 детали можно было изготовить 150—200 штук.
А потребности фронта росли. Изучая документы тех лет, прихожу к выводу, что сильно сдерживал работу литейный цех. Тогда земляные формы разового использования заменили металлическими кокилями. Литейка «завалила» нас отливками.
Резко увеличилась выработка. Теперь на Доске показателей редко уже была цифра 450 процентов, чаще – 750. А в одну из смен мой напарник Борис Савватеевич Миляев достиг рекордной выработки – 1000 процентов. Он был первым на заводе, одолевшим 10 норм за смену.
Станок он мне передал «на ходу», и я шел на рекорд, но до такой высокой выработки просто не хватило отливок. Этот день мне запомнился на всю жизнь. В конце смены кружилась голова, болели плечи и пальцы рук, все тело била мелкая дрожь от неимоверной усталости и одновременно от радостного сознания, что ты не отстал от более старшего товарища и внес свой трудовой вклад в дело защиты Отечества.
К началу 1944 года ритм работы в нашем цехе достиг наивысшего накала. Образовались комсомольские бригады, закипело соревнование. И стимулировали его не дополнительные кусочки сала, которые выдавали стахановцам, а искренний горячий патриотизм.
Ударной силой на главной операции обработки корпуса были: Василий Андреевич Мыларщиков, Виктор Сергеевич Кореньков, Володя Верин, Володя Шипулин, Саша Глухов и Вася Щукин. На своей операции не знали равных Николай Калачев и Алексей Романов. И если первый брал лихостью, то второй – отточенностью движений.
Был у нас удивительный станок «Гемальд» – на одной станине две передние «бабки» и обе рабочие: одна – с левым управлением, другая – с правым. На этом станке трудился Павел Федорович Демин. Он был невысокого роста, широкий, с большими сильными ладонями, могучий и ловкий. По лицу его струился пот. «Паша Демин пашет», – говорили в шутку о нем товарищи.
При норме 70 штук корпусов за смену Вася Щукин обрабатывал 120. Усталый и довольный, он, обтирая станок, насвистывал веселый мотив. Ребята его смены говорили, что ел он только раз в сутки на работе, получив по своей усиленной карточке килограмм хлеба и поллитра похлебки. Это был рацион военных лет, других продуктов питания он не имел.
Сергей Петрович Мордашев, бывший токарь цеха № 11, вспоминает: «Трудился на второй операции. Когда у нас была двухсменная работа по 12 часов, я работал в смене Александра Васильевича Фомина, а когда перешли на трехсменку по 8 часов, попал к Василию Федоровичу Алферову. Он был требовательный, справедливый человек. Смена его задавала тон всему общезаводскому соревнованию, по ней равнялись и другие смены. Бывало, Вася Мыларщиков (ныне уже покойный) скажет: «Нажмем, ребята!» И начинала раскручиваться трудовая карусель. Детали с операции на операцию переносили бегом. Гора их росла, и все этому радовались. Высокая цель одухотворяла наш труд, вносила в него поэзию и красоту».
Маруся Швейкина (Абрамова), Нина Аношкина (Романова) трудились контролерами. Эти девушки были старше нас на два-четыре года, но нам они казались взрослыми. Они даже пели в ночную смену, помогая нам и себе преодолеть голод, сон и усталость.
У воспитательницы детского дома Вали Шалимовой погиб единственный брат, вступивший в Уральский добровольческий танковый корпус. Она всю смену плакала, но работу не бросила.
Запомнилась мне Зоя Сырейщикова, трудившаяся рядом на такой же операции, как и у меня. Проводив отца на фронт, она осенью 1941 года пришла на завод. Немногословная, ни в чем не уступала мужчинам, наоборот, частенько оставляла нас, парней, позади себя на Доске показателей.
Вспоминается мне комсорг Маруся Маркина, которая перед началом работы выставляла на станки вымпелы передовиков соревнования по итогам предыдущей смены. Она организовывала нас, комсомольцев, после 12-часовой смены поработать еще в фонд обороны: на разгрузке вагонов, переноске упакованных ящиков и т. д. Девушки выходили с нами вместе, пели песни, и усталость, как рукой снимало. А ведь они были такие же утомленные и голодные, как и мы.
Когда я думаю о том времени, то понимаю, что вся эта ударная, самоотверженная работа осуществлялась под руководством партийного комитета завода. В те годы секретарями парткома были Петр Иванович Скрипин, Василий Михайлович Борисов, Василий Михайлович Лысаков. Парторганизацию цеха № 2 возглавлял технолог Николай Прокопьевич Бычков. Лишь сейчас я осознаю, какую вместе с начальником цеха он провел огромную работу, чтобы создать «потоки» – линии станков с последовательной обработкой деталей.
Отлично помню комсорга цеха № 11 Карла Гошека. Он был веселым, неунывающим парнем, энергичным и предприимчивым. За трудолюбие, честность и доброту комсомольцы любили его, горячо поддерживали. Помню, как Карл бегал в литейный, уговаривал там уставших формовщиков не подвести нас, обеспечить заготовками.
Встречаясь сейчас друг с другом, мы, как о самом дорогом, говорим о годах своей нелегкой молодости.
В. КАЗАКОВ,
рабочий Кыштымского радиозавода
Спасибо вам, девчата с патронного!
На старом, краснокирпичном здании Челябинского института механизации и электрификации сельского хозяйства (ЧИМЭСХ) по улице Красной белеет мрамором мемориальная доска. На ней высечено: «В этом здании в годы Великой Отечественной войны размещался один из цехов патронного завода».
Об этом заводе не знает никто. Разве только те, кто здесь работал. И это неудивительно. С войной он родился, в День Победы был закрыт. Не нужна стала людям его смертоносная продукция. Коллектив завода распался: кто перешел на другие предприятия, кто продолжил прерванную учебу. Собственных корпусов завод не имел, квартировал с временной пропиской в зданиях ЧИМЭСХ, пединститута и в том, что стояло напротив. Челябинский патронный именовался в сводках и газетах военных лет заводом № 541, или предприятием директора Алешина.
Не осталось летописи патронного. Где-то хранятся его архивы, но у историков еще не дошли до них руки. Пусть же историю завода № 541 расскажут те, кто здесь работал.
Толчком к составлению летописи живой памяти послужил номер заводской многотиражки. Именовалась она «Стахановец», попала мне в руки, когда я вел в «Вечернем Челябинске» рубрику о Великой Отечественной войне. Знакомство с газетой было для меня открытием. Оказывается, не только танки и «катюши» отправляли на фронт челябинцы, но и боеприпасы. Да столько, что город вправе называться не только Танкоградом, но и Огнеградом.
Мы в редакции решили начать поиск завода, восстановить эту страницу военной истории Челябинска. Под рубрикой «Тыл – фронту» опубликовали обращение молодежной бригады с завода № 541 тех лет:
«Мы, работницы фронтовой комсомольско-молодежной бригады имени Зои Космодемьянской, приложим все силы для выпуска дополнительной продукции для доблестных воинов Красной Армии… Мы взяли на себя обязательства – выполнить программу марта не ниже, чем на 180 процентов, совершенно ликвидировать брак, овладеть вторыми специальностями, чтобы заменить своих товарищей, ушедших защищать нашу Родину.
Обращаемся ко всем женщинам и девушкам города с призывом последовать нашему примеру.
Выше знамя социалистического соревнования! Больше вооружения, боеприпасов для нужд фронта!
По поручению бригады обращение подписали бригадир Нила Трусилина, члены бригады Кучеренко, Масаева, Гусихина, Баландина».
Судя по газетной информации, почин фронтовой бригады Нилы Трусилиной был широко подхвачен, а тон в соревновании задавали сами инициаторы. Они стали лидерами соревнования комсомольско-молодежных коллективов не только завода, но и области.
И, представьте себе, знаменитый бригадир Нила Трусилина, уже Нила Ивановна Матусевич, пришла в редакцию, приехала аж из Ворошиловграда. Обратилась с просьбой помочь разыскать подруг по молодежной бригаде.
– Нас было восемнадцать девчонок. Мне в сорок первом, как раз в июне, исполнилось семнадцать, а иные были и помладше. Большинство эвакуированные, как и я. Я, например, из Ворошиловграда, Марта Кучеренко из Харькова, Клава, фамилию не помню, из Киева… Коренных челябинок среди нас, помнится, было шестеро: Зоя Гусихина, Шура Скулыбердина, Тася Баландина, Роза Гетьман, Шура Букина, сестры Ира и Эля Яновские.
Они именовались осмотровыми работницами, потому что их обязанность – осматривать гильзы от патронов. ОТК – само собой, после них. И если недосмотрели изъяна хотя бы в одной гильзе, должны были проверить заново всю партию. С тех пор у Нилы Ивановны болят глаза – перенапрягла. Ведь иной раз по двое суток не выходили. Поспят на сцене или балконе часа три – и снова за смотровой стол. Цех их размещался в старом здании ЧИМЭСХ, а участок – в сегодняшнем актовом зале.
Бригада поначалу была просто молодежной, да и весь цех молодежный – постарше лишь женщины да инвалиды. Потом все в бригаде стали комсомольцами.
«Сегодня взяла в руки нашу «Вечерку» и читаю: «Девчата с номерного завода». Батюшки! – думаю, – это же наша бригада и бригадир Нила Трусилина». На глазах слезы. На снимках тех лет я сразу узнала тебя и Зою Гусихину. А я Муся Захарова.
Нила, ты помнишь, ходила всегда в гимнастерке под ремень, в темной юбке, в сапогах, всегда подтянутая, бодрая.
Как давно все это было. Вот и ты приезжала в Челябинск и города не узнала. Может, и мы прошли мимо друг друга и не узнали.
У меня трое внуков. Работаю в универмаге «Детский мир». Я уже на пенсии, но работаю. А помнишь, Нила, как мы подписывались на всю зарплату на заем и как провожали наш добровольческий танковый корпус, мы все отдали тогда ему, всю нашу зарплату. И все же на что-то жили, ведь не умирали.
Нила, я вот на работу пришла, девчонкам газетную статью показала, все прочитали, поплакали, а я вот весь день не могу – и слезы, и вспоминаю, и рассказываю. Как ты нам не давала стонать и унывать. Я, помню, заснула, и у меня загорелся бурок на ноге, а нам надо было грузить ящики с патронами. Я говорю: «Как я буду грузить, у меня же нога замерзнет?», а ты мне: «Зою Космодемьянскую как пытали? По снегу босиком заставляли ходить в лютый мороз – она молчала. И мы погрузим, не замерзнем».
Как мы выжили! А ведь это ты у нас такая молодчина была, на давала нам покоя: чуть свободная минута, ты нас собираешь петь, танцевать. И ведь, правда, забывали о еде и сне. И, знаешь, мне передался от тебя твой задор, что-то от твоего характера».
Это письмо Н. А. Трусилина-Матусевич получила после газетной публикации от члена своей бригады М. А. Краевской-Захаровой. Девчата с патронного стали находить друг друга. Они делились с нами радостью встреч, рассказывали о своей военной юности.
Перед войной К. Д. Букреева работала в столовой, отсюда ее направили на курсы сандружинниц.
– Нас учили не только тому, как оказывать помощь раненому, но и стрельбе, гранатометанию и даже штыковому бою, – рассказывает она. – Словом, всему, что должен уметь и знать солдат. Запомнилась слова инструктора после экзаменов: «Мы готовим вас, товарищи, для того, чтобы, если завтра грянет война, вы сумели защищать Родину». И надо же – это завтра наступило через три дня после экзаменов. Но попала я не на фронт, а по направлению райкома комсомола на патронный завод. «Здесь, – сказали, – тоже фронт». Попала я во второй цех, где делали пули. Сначала меня поставили на контроль, а потом на станок. И уже вскоре я выдавала по две-три нормы. Конечно, тяжело нам, девчатам, было таскать свинец с первого на второй этаж, а приходилось в смену поднимать до 500—600 килограммов. Ну а курсы сандружинниц мне все-таки пригодились, когда нас стали посылать в госпитали. Мы ухаживали за ранеными, кормили их, даже закручивали цигарки – первое время они у нас никак не получались. Ничего, научились. Сегодня трудно поверить, как мы выдерживали: 12 часов смены, потом госпиталь – и снова на завод. Иной раз приходилось отдыхать по два-три часа в сутки. Переходили мы порой и на казарменное положение.
Голодно, холодно, трудно было нам, но мы знали одно: разве сравнить наши беды с теми, что выпали на долю тех, кто был в осажденном Ленинграде, в оккупации. Мы чувствовали себя перед ними в долгу и делали все, чтобы ускорить разгром врага.
– Особенно тяжела была ночная смена, – вспоминает Л. Г. Старикова-Коваль. – Чтобы не заснуть, пели песни, на всю жизнь тогда напелись. Получалось словно про себя, ведь все заглушал шум станков. А то играли в географию всем цехом, от одного к другому передавали, где Португалия, Аргентина или где какие горы и реки. Так заставляли свой мозг работать, отвлекались от сна. Чтобы освежиться, выходили на балкон (наш монтажный участок находился на втором этаже). И такая стояла ночная тишина, что не верилось: где-то гремят бои. И невольно мечталось. Неужели когда-то на всей земле будет мирная тишина и ночью можно будет спать?
– Нас, малолеток, очень жалела старший мастер Елена Климентьевна Ковалева, – с благодарностью вспоминает Л. А. Зыкова-Долгополова. – Мы ей, пожалуй, годились во внучки. Она где-то доставала нам дополнительные талоны на хлеб и обеды. Работали мы сначала по восемь, а затем и по 12 часов. Калибровали мы гильзы вручную, тут мне было сподручно, а как поставили автоматы, я достать до них не могла. Что делать – стали мне подставлять ящик.
Жила я тогда, как и сейчас, в поселке завода ЖБИ-1. Очень это далеко, а никакого транспорта не было, все пешком. Но всегда успевала вовремя.
В сорок третьем, помню, ходили на железную дорогу чистить пути от снежных заносов. Мороз за сорок! А у нас одежда на «рыбьем меху». Но мы не хныкали. Очистим заносы и снова в цех…
– Война застала меня в девятом классе школы № 50, – вспоминает К. А. Задорина-Потей. – Помню, к нам в школу пришла представительница завода № 541, женщина в синем халате, и сказала, что нужны рабочие руки. Всех изъявивших желание работать пригласили в райком комсомола, там сообщили, что мы должны считать себя мобилизованными. До шестнадцати мне не хватало недели, так что в третий цех я пришла уже взрослой. И работать сразу стала как взрослая.
– О заводе мне сказали подружки. Я тогда уже работала в пекарне, но сразу же перешла на патронный. Здесь, считала, важнее. Пятнадцати мне тогда еще не было, – рассказывает Л. А. Зыкова-Долгополова.
Семнадцать лет исполнилось в сорок первом Л. Г. Стариковой-Коваль, шестнадцати не было А. П. Петровой… Из всех, кто прислал в редакцию свои отклики, лишь Н. М. Тихомировой было за двадцать. В годы война она стала первой на заводе многостаночницей. При норме два станка работала на двенадцати, то есть за шестерых. И о ней писали в газете, говорили по радио. Прилетал даже корреспондент из Москвы. О челябинской многостаночнице передавали стихи по радио.
– В сорок третьем меня приняли в партию, – говорит Н. М. Тихомирова. – Никогда не забуду этого дня, принимали меня коммунисты завода. Партийный билет напоминает мне о моем вкладе в победу, а еще – газеты тех лет, которые я бережно храню: в них и о моем ударном труде.
В газетах, которые сохранила Нина Моисеевна, буднично рассказывается о самоотверженном труде девчонок. Взрослых среди них почти не было. Парнишек того меньше, ведь они работали здесь лишь до призыва в армию. Выступление Нины Тихомировой публиковалось в октябре сорок второго с обязательством: «Приложу все свои силы к тому, чтобы с каждым днем давать все больше смертоносного металла для успешного разгрома немецкой грабармии». Рядом – портрет молодой решительной женщины.
У нее были явные актерские способности. Сдавала экзамены и даже приходил вызов в студию МХАТ. Но это все до войны. Было тогда движение жен-активисток. Муж Нины Моисеевны руководил строительством железнодорожной ветки Чурилово-Синеглазово, а она занималась общественной работой среди женщин. В сорок первом организовала женскую помощь новому заводу – патронному. Он только-только въехал и обживал институтские корпуса. Ей предложили место в конторе. «Только в цех, только к станку», – настояла она.
Поставили на калибровку. Это контроль по размерам патронов. Для этого ящик с ними, пуд весу, поднимаешь, высыпаешь рядом со станком. После выбраковки ссыпаешь в ящик и оттаскиваешь. Легко ли женщине? Сколько таких «поднять-опустить» за смену? А ведь станок-то сначала только один, потом два, шесть, одиннадцать. Сколько же тонн за день! Конечно, таких старались поддержать. Четыре порции супа зараз из мороженой картошки. В конце войны Тихомирова – мастер. Тяжесть не меньшая, хотя и не в тоннах. Девчонки, они есть девчонки.
«Правда» как-то посвятила челябинскому заводу № 541 целую полосу. Он тогда по Наркомату боеприпасов занял второе место. Находился наркомат, кстати, в Челябинске, занимал полукруглое здание на площади Революции. На «правдинской» полосе выступление Н. Тихомировой: «Я стала хозяйкой 11 станков».
– В конце сорок первого ввиду тяжелого военного времени нас, учащихся РУ-2, распределили по заводам. Несколько человек направили на номерной завод, который выпускал патроны, – вспоминает один из немногих мужчин № 541-го Г. А. Суворов. – Наш свинцеплавильный участок во втором цехе давал для пуль свинцовую проволоку. Находился в старом складе-сарае. Наш участок молодежный. Мне было шестнадцать лет, да и остальные ненамного постарше, но работали как взрослые – в две смены по 12 часов.
Часто приходилось оставаться и после смены, если какой-нибудь пресс выходил из строя. Ремонтировали их сами. Каждый из нас имел все специальности, которые необходимы для нашего участка. Были слесарями по ремонту, прессовщиками, кочегарами на печах для плавки свинца, грузчиками на загрузке ванн свинцом. Жили единой семьей и помогали, и заменяли друг друга во всем.
Т. Г. Крехина-Маслова была эвакуирована с семьей в Челябинск в сорок первом. На патронном, кроме нее, работали мать и сестра.
– Жили мы в общежитии пединститута, – вспоминает она. – В комнате на 11 квадратных метров нас было 12 человек. Как мы размещались? Работали по 12 и более часов, так что спали по очереди. Особенно трудно было в ночные смены. И вот когда засыпали на ходу, наш мастер Полина Семеновна посылала за пустыми ящиками на улицу. Сон проходил, и мы начинали снова работать.
Трудно, но никто не хныкал, и делали все, чтобы ускорить разгром врага. Среди нас были слабые, больные из-за плохого питания, голода. Тяжести совершенно не могли поднимать, а ведь ящики по 40—50 килограммов, но мы помогали друг другу и подбадривали. Говорили: вот кончится война, хлеба наедимся досыта, и у всех силы прибавятся.
Тамара Георгиевна вспоминает, как за перевыполнение обязательств ее, Клаву Воронину, Шуру и Маргариту Мясищевых премировали отрезом шелка. Вручал эту премию сам директор завода Алешин.
– Шли к нему и так боялись. Он был очень строгим, нам тогда казалось. А он так просто пожал наши грязные руки и сказал: «Спасибо, дочки!» Обратно мы не шли, а бежали. Ведь в то время получить кусок шелка было большим счастьем. Нас все поздравляли, обнимали.
После окончания войны семья Крехиных, как и другие эвакуированные, вернулась в Калинин.
«Прочитала материал «Я ведь тоже с завода № 541», и стало очень приятно на душе, что наш труд во время войны не забыт, – писала Людмила Александровна Павлова-Кравченко из Ставрополя. – Я тоже работала на этом заводе. Мне тогда не было еще и пятнадцати лет. Работала в цехе № 3, который выпускал готовую продукцию, идущую прямым назначением на фронт (начальником цеха была Карелина)».
Л. А. Павлова-Кравченко не писала, как она работала, но медаль «За трудовую доблесть» говорит сама за себя. А ведь было ей в ту пору всего 15—16 лет.
«Я стояла на трех автоматных станках, потом перешла на шесть. Когда к нам пришла Нила Тихомирова, она начала работать на моих станках, затем взяла еще шесть станков. А я пошла контролером. —Это из письма Л. С. Шурчковой. – У нас на квартире расположились две эвакуированные семьи, а сама я домой ходила редко. Составлю три ящика патронов, посплю немного за станками и снова кого-нибудь подменять. Я могла работать на всех станках. Особенно в ночные смены мы, контролеры, проверив станки, подменяли слабеньких несовершеннолетних».
– Я занималась универсальной шлифовкой в инструментальном цехе, – вспоминает Ф. З. Архипова-Тарбазанова. – Помню, приезжал к нам представитель Наркомата обороны. Он рассказал нам, как нужны на фронте наши патроны, и мы после этого работали целый месяц, не выходя с завода, здесь и спали.
Был у нас мастером Новак. Очень беспокоился о нас, как бы наши косы не закрутило в станок, и все просил, чтобы мы повязывали свои головы.
Спать хотелось особенно утром, часов в шесть, и мы говорили: «Спички, что ли, вставить в глаза». Работали со мною Аня Коровина, Манефа Цветкова, Зоя Мокрушева, Валя Губкова – многостаночница первая у нас в цехе.
Меня тогда звали Фая-маленькая, потому что была еще Фая-большая, а фамилия моя была Тарбазанова. Наверняка у кого-нибудь сохранилась фотокарточка нашего цеха, мы снимались, и я там есть.
Сохранились такие фотоснимки.
«Храню две фотокарточки. На них лица моих товарищей-иструментальщиков, —пишет Нина Павловна Данилова-Шиндина, комсорг фронтовой бригады. – Начальник смены Новак Александр Иванович, сменный мастер наружной шлифовки Иващенко Анатолий Иванович, сменный мастер внутренней шлифовки Иван Иванович (фамилию запамятовала) – все они из Ворошиловграда. Шлифовщик Семен Сенько, он из Чернигова, пришел к нам после госпиталя. Шлифовщицы Валя Губкова, Манефа Цветкова, Зоя Горлова, Клава Мезенцева, Феня Тарбазанова…»
Вот видите, и фото есть, и помнит Нина Павловна шлифовщицу Тарбазанову. Только вот имя немного перепутала. Что ж, это простительно, ведь сорок пять лет прошло. А цех Нина Павловна помнит хорошо: «Расположен он был на третьем этаже пединститута. В одном конце расположены наружная и внутренняя шлифовки, а на другом работали слесари-лекальщики. В середине этажа находился контрольный отдел, который очень строго принимал наши детали. Закрою глаза – и передо мной весь наш цех, как будто бы это было вчера. Несколько раз, во сне, я работала на своем станке, а рядом гудели станки моих сверстников, таких же 17—18-летних».
Пришло письмо из Кинешмы, оно о комсомолии, ведь автор его, Зоя Ивановна Синицына, была комсоргом ЦК ВЛКСМ на заводе.
«Комсомольская организация наша насчитывала более полутора тысяч человек. В каждом цехе были созданы комсомольские организации (всего 13), избраны комитеты комсомола. Возглавляли их энергичные, инициативные комсомолки. В цехе № 1 – Виктория Сумеркина, в цехе № 2 – Клава Петрова, в цехе № 4 – Панна Макарова, в цехе № 6 – Аня Семенова. В комсомольский комитет цехе № 3 входили Великанова Зина, Колдунова Леля, Смирнова Тамара.
Комсоргами ЦК ВЛКСМ завода № 541 избирались: Катя Кривова, Тося Никифорова, ее сменила Маша Рожкова, а с января 1944 года комсоргом ЦК ВЛКСМ была избрана я. Так тогда именовался секретарь заводского комитета комсомола.
Членами завкома ВЛКСМ вначале были Никифорова Тося, Ашкинази Ида, Сумеркина Виктория, Макарова Панна, Синицына Зоя, Павлов Коля. Позднее в состав комитета комсомола вошли Петрова Клава, Семенова Аня, Смирнова Тамара, Богомазов Валентин.
В июле 1943 года из Челябинска отправили эшелон с материалами в освобожденный Сталинград. От завода в составе делегации была Ашкинази Ида. Она повезла вагон инструмента и подарков от нашей молодежи и рабочих.
Большое внимание на заводе уделялось созданию фронтовых молодежно-комсомольских бригад. В цехе № 3 работала фронтовая бригада имени героя Сталинграда снайпера Василия Зайцева. В конце войны Зайцев приезжал в Челябинск и был на встрече с членами бригады Елисеевой. Одной из лучших фронтовых бригад на заводе и в городе стал дружный коллектив, который возглавляла Дуся Оспельникова (Даренская). Бригадир Оспельникова (единственная на заводе!) получила медаль «За отвагу».
Я помню, когда приходила к девчатам в общежитие, любимой едой был небольшой кусок ржаного хлеба, посыпанный крупной солью, и кружка крутого кипятка. И это после трудной, 12-часовой смены, а в дни пересмены работали по 16 часов, без выходных дней.
Было трудно с топливом, мы принимали участие в заготовке торфа на болоте, на пустыре, не доезжая ЧТЗ. Участвовали в сборе теплых вещей, вязали варежки и шили кисеты для фронтовиков. Посещали подшефный госпиталь, проводили там концерты. Каждый цех имел в госпитале свою палату».
Третий цех был в основном женский. Только слесари-наладчики и грузчики – мужчины. В цех привозили гильзы, порох, пули, капсюли, а отправляли уже готовую продукцию, уложенную в непромокаемые коробки и ящики, прямо на фронт.
– Работать я и мои подружки Лида и Зина пошли в сорок втором году по окончании семи классов. Было нам по 14—15 лет, – рассказывает A. M. Корецкая-Кружкова. – Поставили нас на участок упаковки патронов в коробки, а их укладывали в ящики. Входило в коробку 360 патронов. Делали все это аккуратно, перекладывая ряды промасленной бумагой, затем все патроны завертывали в бумагу, надевали коробку, сильно промасленную, чтобы не мокли патроны под дождем. Военпреды часто проверяли нашу упаковку прямо в корыте, полном воды. Но патроны оставались сухими.
Несмотря на голод, все мы работали на совесть, и молодые, и пожилые, и писала о нас газета «Челябинский рабочий» – о том, что мы отказываемся от прибавки людей на участок, а обязуемся сами выполнять еще большую работу теми силами, что у нас есть.
Часто мы выполняли по две нормы. Пожилым было трудно за нами угнаться. Обычный рабочий день их полсуток, а в воскресенье работали так – с восьми утра до четырех дня, потом шли домой, а в 12 ночи опять на работу до утра. Мы же, малолетки, работали по шесть часов тоже без выходных и отпусков. Так почти до самого Дня Победы.
Как мы все его ждали! Читали газеты, слушали сводки Совинформбюро. Ведь у всех кто-нибудь был на фронте. Мы все вместе читали письма с фронта, писали ответы. Было трудно и тяжело, но, несмотря ни на что, молодость брала свое. И нередко пели «Землянку», «Уралочку», которая «на фронт послала валенки, а пишет, что пимы, и в каждом слове токает, все то да то, да то, зато такого токаря не видывал никто…»
Уже с 16 лет мы работали так же, как все, – по 12 часов. Только когда стала приближаться победа, начали давать выходные – один день в месяц.
И вот он пришел, этот долгожданный день! Мы получили сразу три выходных дня. День 9 мая был очень теплый, солнечный, все высыпали на парад. Шли со своим цехом. Был у нас в то время «оркестр», играли на баке из-под масла, на каких-то железках, ну и музыкальные инструменты тоже имелись. Играли все – и марш, и вальсы. Нам было весело, радостно, город убран очень красиво. Запомнился этот день на всю жизнь. Везде шли концерты, танцы, а когда стало темно, был салют. Такой!!! После никогда такого не было, какой был в сорок пятом. И опять – концерты, кино до утра.
Через три выходных дня мы пришли на работу, а завода уже нет, все увезли, все уехали. Мы еще месяц работали, но уже «разоружались». На маленьком станочке вытаскивали пулю из гильзы, высыпали порох. Все, войне конец! Стали ждать возвращения родственников. Многие не дождались, мы тоже…
Сколько трогательных, трудных узнаваний – ведь расставались девчонками, а встречались бабушками! Сколько улыбок и слез. Сколько волнующих воспоминаний об опаленной войной юности, невыносимо тяжком, совсем не женском труде, гордых воспоминаний об общем вкладе в победу.
В. И. Сумеркина: – Когда началась война, мы вытащили из нашей школы парты и оборудовали госпиталь. Закончили курсы сандружинниц и, конечно, стали проситься на фронт. А лет-то нам было… Только девятый закончили. В райкоме комсомола говорят: «Подрастите сначала. Вот вам направление. Этот завод оборонный».
Я была секретарем комсомольской организации первого цеха. Вызывают к директору. Нужны крепкие комсомольцы – на вырубку. Пожелало пойти комсомольское бюро цеха в полном составе. Прорыв был ликвидирован.
В. А. Сачко до войны училась на третьем курсе и была среди студенток, что остались в здании института – уже, заводском, чтобы работать на победу. Вера Александровна закончила курсы мастеров и в сорок четвертом стала уже технологом цеха.
Чего вроде бы особенного – закончить курсы. Но ведь их смены длились полсуток, а порой и дольше. Где же они брали силы и время еще на учебу? А ведь они учились. На курсах медсестер – Ольга Шульман-Калинкина, Кима Батракова, на других курсах – Шура Кунгурцева и другие.
