Текст книги "Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Свид[етель] Павлов (отставной рядовой) показал: Я шел с работы. Дохожу до Малого Конюшенного моста, и сделался выстрел, но не ружейный, а больше. Военные офицеры ехали и вдруг остановились и побежали шибко через Малый Конюшенный мост и через Театральный. Я за ними также побежал туда. На набережной я увидел: карета стоит, и кучер один сидит. Карета была разбивши. Смотрю, государь император идут навстречу мне, возле решетки. С правой стороны идет полковник Дворжицкий. Я только что хотел сойти с панели и вижу – стоит человек, облокотившись на решетку, и вдруг он что-то бросил прямо под ноги его величеству. Раздался взрыв, и я упал. Когда встал, видел, как поднимали государя императора, потом его понесли на проспект. С меня фуражка слетела, и, когда государя императора отнесли, я нашел свою фуражку и пошел обратно.

Прокурор: Государь император поравнялся с этим человеком, который что-то бросил?

Павлов: Немного не дошел.

– Он лицом к лицу стоял?

– Да, стоял, облокотившись на решетку.

– Вы рассмотрели лицо этого человека?

– Нет, он задом ко мне стоял.

– Какого он был роста?

– Повыше моего (повыше среднего роста). Одет был в теплое пальто; какая была шапка – не заметил.

Свид[етель] штабс-капитан Франк: После развода я проезжал около Михайловского театра и когда объезжал его, то видел на углу, что меня обогнал царский конюх. При повороте на набережную Екатерининского канала мы ехали шагом, и в это время раздался сильный выстрел. Конюх погнал лошадей, а вслед за ним и я. По слуху я мог заключить, что взрыв произошел на пути следования государя императора. Не доезжая до места, где находился государь император, я остановился у кучки народа, в числе которого был и капитан Кох. Он стоял около молодого человека, которого держали солдаты, отнимал у него кинжал и револьвер. В это время раздался говор, что государь идет, и действительно в нескольких шагах появился государь император, который шел по панели и остановился около нас. Тут же был и полковник Дворжицкий. Ему были переданы кинжал и револьвер, которые он показал его величеству. Что при этом говорил Дворжицкий – я не припомню, но помню, что он предлагал государю императору сесть в карету и ехать обратно во дворец. Не успел государь отойти от нас на 20 шагов, как раздался второй выстрел, – я рванулся вперед и, подбежав к месту, увидел, что государь император находится на мостовой в полулежачем положении, опершись на решетку и без шинели; ноги его были в ужасном виде. В то же время поднимался около него и полковник Дворжицкий. Не помню, кажется, я помог Дворжицкому встать, и первое слово его было: «экипаж». Вблизи находилась карета государя императора – она оборачивала с места, а сани проезжали к мосту. Я и еще кто-то побежал за санями Дворжицкого. Я вернул лошадей и возвратился к тому месту, по которому несли государя императора. Его уложили в сани и повезли.

Свид[етель] подпоручик Рудыковский: После развода я подходил к Театральному мосту и, когда услышал взрыв, бросился бежать по направлению звука и затем увидел остановившуюся карету государя императора, по другую сторону которой собралась толпа, державшая преступника. Шагах в десяти от этого места, около решетки канала, я с одним офицером почти набежал на государя императора, не подозревая, что это идет его величество, и спросил: «Что с государем?» Его величество снял фуражку, перекрестился и сказал: «Я, слава Богу, а вот» – указывая на казака и мальчика. На эти слова преступник обернулся, озираясь кругом, и сказал: «Еще слава ли Богу?» Государь император подошел, остановился шагах в двух от преступника и спросил его: «Ты кто такой?» Из толпы кто-то ответил, что мещанин Грязнов. В это время я слышал крики, что стреляли из-за забора, и бросился посмотреть, нет ли чего за забором Михайловского дворца. Тут подходила команда солдат, которым я скомандовал: «За мной» и приказал выламывать ворота прикладами, что и было исполнено. Потом я приказал им осмотреть сад – все это было делом двух-трех минут, и я сейчас же опять отошел к решетке канала и был уже шагах в десяти от полковника Дворжицкого, как вдруг в эту минуту раздался другой треск, поднялась масса дыма, так что я решительно не помню, что такое произошло. Я бросился еще вперед, и когда дым стал расходиться, то увидел, что государь император упал на мостовую и около него лежало несколько человек. Все стояли, не зная, что случилось. В это же время подбежал штабс-капитан Новиков и еще несколько человек, и тут, когда дым совершенно исчез, мы увидели то страшное положение, в котором были ноги его величества. Мы хотели внести государя императора куда-нибудь, чтобы оказать ему медицинское пособие. Но в это время подъехал великий князь Михаил Николаевич, и Новиков спросил его высочество, нельзя ли внести государя в ближайший дом. Государь император, услышав эти слова, изволил произнести: «Во дворец, там хочу умереть». Мы крикнули сани полицеймейстера Дворжицкого, потому что они широкие и в них удобно было поместить государя императора, и вот штабс-капитан Франк побежал за ними. Когда сани подъехали, мы положили в них государя, накрыли и повезли. Что было дальше – я не знаю.

Тов[арищ] прокурора: Кто упал от первого взрыва?

Рудыковский: Казак и мальчик, но к ним я не подходил. Мальчик валялся, визжал, и я заключил, что он пострадавший.

Унковский: Вы хорошо помните, что Рысаков сказал: «Еще слава ли Богу?»

Рудыковский: Государь император сказал: «Слава Богу, я уцелел, а вот», причем указал рукой в сторону, и я в это время видел, как Рысаков, приподнявши голову, сказал эти слова.

Свид[етель] штабс-капитан Новиков: 1 марта по окончании развода, спустя четверть часа, когда государь император уехал из Манежа, я пошел вместе с тремя товарищами по Большой Садовой улице и затем по Невскому. Когда мы дошли до Казанского моста, то услышали взрыв по направлению Екатерининского канала, на стороне Театрального моста, и я бросился к тому месту. Когда я приближался к месту взрыва, то видал суетящуюся толпу в серых и черных шинелях и тут же заметил, что здесь были и солдаты. Не добежав до места около 35 шагов, я услышал другой взрыв и бросился к месту этого второго взрыва. В это время я видал, что трое или четверо солдат держали какого-то статского человека, без фуражки, блондина. Пробежав мимо него, я подошел к месту, где лежал государь император. Лицо его величества и голова были в крови, ноги тоже окровавлены и изувечены. Тут были и матросы. Мы подняли государя на руки, и он сказал: «Холодно», приподнимая руки к голове. Я освободил левую руку и хотел достать из кармана мундира платок, чтобы повязать голову его величеству, но кто-то предупредил меня, положив на голову государя свой платок. Тут подъехал его высочество Михаил Николаевич. Государя пронесли несколько шагов, кто-то предлагал извозчика и карету, а так как в них нельзя было положить государя императора, то мы продолжали нести его. Затем подъехали сани, запряженные серыми лошадьми, в которые мы и положили его величество. Я обратился к великому князю Михаилу Николаевичу с просьбой разрешить внести государя в ближайший дом, чтобы там сделать перевязку, но в это время его величество пришел несколько в себя, может быть, услышал мои слова и выразил желание, чтобы его несли во дворец.

Первоприсутствующий: Какие слова произнес государь?

Новиков: «Несите меня во дворец».

Товарищ прокурора: Не прибавил ли государь еще: «Там хочу умереть»?

Новиков: Как мне послышалось, именно он сказал эти слова.

Свид[етель] поручик граф Гендриков: В воскресенье, 1 марта, я был в придворном Манеже у Театрального моста и услышал взрыв – он так был силен, что стекла посыпались. Выбежав из Манежа, я узнал от своего кучера, что было покушение на жизнь государя императора, но что он остался жив и не ранен даже. Я побежал к месту взрыва. Затем раздался второй взрыв. Я подбежал к его величеству, когда его уже несли на руках; из всех окружающих я узнал лишь великого князя Михаила Николаевича и ротмистра Кулебякина. Кто-то надел на государя каску, и мне показалось, что ему тяжело, а потому я снял ее и прикрыл голову государя своей фуражкой. Когда государя повезли, Кулебякин держал его величество, сидя спиной к кучеру.

Свид[етель] адъютант крепостной артиллерии Кюстер: После развода я отправился домой, переоделся и поехал с женой в карете по направлению к Казанскому мосту. Проезжая по Аптекарскому переулку, я услышал выстрел как будто из большого орудия. При повороте на Театральный мост я услышал второй выстрел. Высунувшись из кареты, я увидел облако дыма темного цвета. Оставив жену в карете, я пошел по направлению дыма. Тут я увидел, что несут государя несколько человек, но кто – я не помню. Его величество посадили на сани полковника Дворжицкого. Таким образом, он был в полулежачем состоянии, голова его находилась на руках двух солдат, спереди был Кулебякин, который держал государя одной рукой, а рядом с ним был какой-то другой конвойный, который также поддерживал ноги государя императора. Я держал правую руку государя и проводил его до Театрального моста. Когда государя клали в сани, я снял с себя шинель, укрыл ею его величество, и мы поехали крупной рысьею. Я ехал так до Конюшенного моста, там лошади поехали еще сильнее, и я упал. Меня взял полковник и довез до дворца.

Свид[етельница] вдова надв[орного] сов[етника] Холодковская, отвечая на вопрос первоприсутствующего, объяснила следующее: Рысаков переехал ко мне января и потом жил у меня недели полторы. После того приходит и говорит, что у него мать при смерти больна, что он получил об этом телеграмму и едет домой. Он оставил у меня свои вещи. За комнату заплатил. Живя у меня, он вел себя очень хорошо, занимался, ходил на урок… Он мне говорил, что имеет урок.

Товарищ прокурора: Ваша квартира помещается на углу Пятой улицы?

Холодковская: И Греческого проспекта.

– Сколько он прожил у вас?

– Недели полторы, не больше.

– Посещал его в квартире кто-нибудь?

– Один молодой человек, только я его не видела.

– Наружность этого человека помните? Посмотрите на скамью подсудимых, не признаете ли кого-нибудь?

– Нет.

– Больше никого не было у него?

– Нет.

– Куда он от вас перешел?

– Он сказал, что поедет на свою родину, так и отметился.

– Письма он часто получал?

– Ни одного не получил.

Унковский: Вы никогда Рысакова ни прежде, ни после не знали?

Холодковская: Нет.

– Не знаете ли, какого он характера?

– Ничего не знаю.

Свид[етельница], жена колл[ежского] регистр[атора] Ермолина на вопрос первоприсутствующего показала: Я меблированных комнат не содержу, а только одну комнату отдавала.

– У вас жил подсудимый Рысаков?

– У меня жил Глазов – вот тот крайний (указывая на Рысакова).

– Что вы можете сказать, как он себя вел за время проживания у вас?

– Очень тихо, он был скромный, я не замечала за ним ничего худого.

Товарищ прокурора: Ваша квартира где помещается?

Ермолина: На углу Девятой и Мытнинской улиц.

– Когда к вам переехал Глазов?

– 22 января.

– Так что он всего прожил у вас очень недолго?

– Месяц и семь дней.

– Он у вас нанимал одну комнату?

– Да.

– Сколько платил?

– 12 рублей.

– Какой он вел образ жизни?

– Он днем никогда не бывал дома.

– Рано уходил?

– В 12, в 11 и в 9 часов.

– Вставал рано или поздно?

– Вставал и в 8 часов, а в будни вставал позже. – Возвращался домой когда?

– Почти что ночью, часов в 11 и 12.

– По праздникам бывал дома?

– Уходил раньше, чем в будни.

– Посещал его кто-нибудь?

– Да. Первый раз было шесть человек, он седьмой.

– Когда это было?

– Как переехал, так чрез несколько дней.

– Все шестеро мужчины?

– Да.

– Молодые или пожилые?

– Все молодые.

– Долго оставались?

– До 12 ночи.

– А пришли рано?

– В восьмом часу.

– В течение всего времени, что он проживал у вас, его посещал кто-нибудь из числа этих шестерых?

– Да.

– Часто посещали, каждый день?

– Как придется.

– Да ведь он приходил домой поздно ночью, когда же к нему приходили гости?

– Вечером и утром, только дома не заставали.

– По двое ходили?

– По одному.

– Было ли так, что приходили вместе с ним?

– С ним нет, он, бывало, придет раньше, а потом к нему придут гости.

– Когда к нему приходили молодые люди, то он запирал комнату или нет?

– Нет.

– Разговор они вели громко или тихо?

– Тихо.

– Не приходил ли кто-либо из этих лиц (указывая на скамью подсудимых)?

Свидетельница указала на Михайлова.

– В числе шестерых, приходивших в первый раз, этот был?

– Не знаю, когда он приходил, но помню его личность.

– Скажите об обстоятельствах 1 марта, они, вероятно, сохранились в вашей памяти. Не помните ли, как провел этот день Рысаков, в котором часу он встал и когда ушел?

– Он встал в восьмом часу.

– А накануне поздно пришел?

– Нет, пришел в одиннадцатом часу. Утром он встал в восьмом часу; услышав стук в его комнате, и я встала. Он пришел на кухню и говорит: вот как я рано нынче встал, чтобы мне постоянно в будни так вставать, потому, что мне так велят.

– Кто?

– Он говорил, что служит в какой-то конторе и там говорят, что он поздно является. Я сказала: я вас бужу каждый раз, но вы опять засыпаете. На это он ответил: «Ну, я буду самостоятельно вставать», и потом сказал, что хочет белье отдать прачке в понедельник.

– Не спрашивали вы его, куда он так торопится?

– Спрашивала. Куда, – говорю, – у вас служба, стало быть, есть? Да, говорит, есть. Я спрашиваю: что же у вас в конторе постоянная служба? Он мне на это ответил: какая служба, просто в гости иду.

– Не сказал ли он: «Все равно служба?»

– Да, сказал.

– Не заметили ли вы, что он 1 марта был в особом настроении?

– Он был трогательный… начал разговаривать со мной, а раньше почти никогда не говорил.

– Он обыкновенно был молчаливый?

– Да.

– А тут сделался разговорчивым?

– Да.

– Был он возбужден?

– Да.

– Но не печален?

– Нет.

Хартулари: Вы только что признали Михайлова за лицо, посещавшее Рысакова; вы это точно припоминаете?

Ермолина: Да.

– Когда вас спрашивали об этом на дознании, вы об этом не заявляли?

– Я тогда не узнала его, а теперь узнаю.

– Почему же не узнали?

– Он был тогда раскрасневши.

Товарищ прокурора: По поводу показания свидетельницы я имею честь обратить внимание Особого присутствия Правительствующего сената на то обстоятельство, что, как видно из дознания, подсудимый Михайлов был предъявлен свидетельнице Ермолиной 3 марта, немедленно вслед за арестом его, после вооруженного сопротивления, оказанного им в Тележной улице.

Свид[етельница], вдова поручика Енько-Даровская, на вопросы первоприсутствующего показала: Когда Рысаков учился в реальном училище в городе Череповце, то жил в числе других мальчиков у меня.

– Объясните, что вам о нем известно?

– Когда он у нас жил, то был мальчик хороший; потом я слышала, что пред Рождеством он был под присмотром полиции, и я думала, что это простой слух, как вообще разносятся сплетни.

– Когда он жил у вас?

– Год и восемь месяцев, как он ушел от меня, кончив курс в реальном училище, и уехал, чтобы поступить в Горный институт.

Товарищ прокурора: В котором классе училища он был, когда стал жить у вас?

Енько-Даровская: Он жил у меня несколько лет.

– У вас были и другие ученики?

– Да.

– Он отдельную комнату занимал?

– Все вместе жили, по три, по четыре человека в одной комнате.

– Он был у вас на хлебах?

– Да.

– Сколько он платил?

– Он платил по 15 рублей сам за себя, а потом за него стал платить Громов.

– Хорошо он учился?

– Да.

– Поведения был скромного?

– Да. Другие мальчики, бывало, поспорят между собой, а он был хороший.

– Не замечали вы, чтобы он вел дурную жизнь?

– Нет, он был скромный.

– Был разговорчивый мальчик?

– Иногда разговорится.

– Видали ли вы, чтобы он дружился с товарищами и чтобы на него имел кто-нибудь влияние?

– Нет. Я жила с племянницей, и она ему давала уроки французского и немецкого языка.

– Много он читал?

– Много.

– На каникулы уезжал?

– Да, летом уезжал к родителям.

– Всегда уезжал к родителям?

– Всегда, а вот на праздник Рождества он у нас не был.

– Уезжая в Петербург, он говорил, что хочет поступить в Горный институт?

– О нем хлопотал князь Волконский.

– Не случалось ли ему в разговорах с вами высказывать свои взгляды относительно будущей деятельности?

– Он всегда был поведения хорошего; иногда, например, услышит, что мальчики выражают вольные мысли, так он опровергал это все.

– Это до отъезда в Петербург?

– Да.

– Что же, имели на него влияние другие? Какой характер у него был, мягкий?

– Лаской с ним можно было сделать все, и он послушается.

– Так что вы сохранили о нем воспоминание как о мальчике хорошем?

– Да.

– И вас удивило то обстоятельство, по которому вы теперь вызваны в качестве свидетельницы?

– Да.

– По тому, как вел себя Рысаков, проживая в Череповце, вы не можете себе объяснить того, как случилось настоящее событие?

– Нет, не могу объяснить.

Унковский: Он жил у вас пять лет?

Енько-Даровская: Да.

– До осени 1879 года?

– Нет, до лета, до двадцатого.

– Вы удостоверяете, что он характера был мягкого?

– Да. Мы, бывало, с другими мальчиками поспорим, они погрубят, а мне этот мальчик очень нравился, и я жалею его просто, как сына. В училище он также был примерный. Другие ученики шалят, а он поведения был весьма хорошего. Первый год он плохо учился, но потом стал развиваться довольно хорошо.

– Он был набожный мальчик?

– Набожнее других; он больше других и с охотой ходил в церковь. Я раз как-то сказала ему, что, вот когда поступишь в Горный институт в Петербурге, то, пожалуй, переменишь свои мысли; но он мне сказал, что не пойдет на такие вещи, потому что много читал. Я старинного духа, и мне горько видеть таких людей.

Свид[етельница] учительница гимназии Кулаковская показала: Рысаков жил в Череповце в доме моей тетки как квартирант в числе прочих мальчиков. Я жила в этом же доме, и, когда ученики младшего класса в чем-нибудь затруднялись, я им разъясняла уроки. Во все время Рысаков был одним из лучших учеников и по поведению, и по учению, был всегда прилежен. Затем, когда он поступил в Горный институт, то оттуда писал мне несколько писем, в которых говорил о том, как он поступил; писал о своих занятиях, говорил также, что он с большим удовольствием посещает лекции, что он сошелся лишь с немногими из товарищей, что все время проводит в занятиях, в библиотеке Горного института. В августе 1880 года я перешла в Новгород, и он мне написал туда два письма, в которых спрашивал, как я устроилась. Я ему ответила на это и спрашивала о его родных. Он мне написал, что недавно приехал из отпуска от родных и сообщил мне о них некоторые сведения. На это письмо я ему не отвечала, потому что у меня было очень много занятий и еще потому, что письмо его затерялось и я забыла его адрес.

Товарищ прокурора: Вы учительница гимназии?

Кулаковская: Да.

– Скажите, пожалуйста, о характере Рысакова за время пребывания его в Череповце в доме вашей тетки. Что, он имел характер мягкий, восприимчивый?

– Да, это был мальчик мягкого характера.

– И слабый, можно сказать?

– У него была некоторая настойчивость, но всегда на него можно было подействовать лаской.

– Как на него можно было подействовать: лаской или логикой, убеждением?

– Мне кажется, скорее лаской.

– Действуя на его чувства?

– Да.

– С товарищами в каких он был отношениях?

– Был хорош. Я никогда не замечала особенных ссор и особой дружбы.

– Не слыхали ли вы его суждений относительно существующего порядка – суждений политических?

– Нет.

– Вообще эти вопросы не интересовали его тогда?

– Нет.

– В кружке его товарищей не было ли подобных разговоров?

– Я не слыхала.

– По письмам из Горного института не заметили ли вы в нем некоторой перемены?

– Нет, не нашла никакой.

– Вы семью его знаете?

– Знаю. Когда его отдавали в третий класс, то тогда приезжала мать, а потом к нему приезжал и отец. Это было тогда, когда он находился в самом последнем классе или же в предпоследнем.

– Можете ли вы сообщить, какие были его отношения к семье, и в частности к отцу?

– Отца он очень любил.

– Отец переписывался с ним?

– Да.

– Часто получал он письма?

– Нет, не часто, потому что отец его часто бывал в разъездах по своим занятиям.

– По последнему письму к вам в Новгород вы перемены в Рысакове не заметили?

– Особенного ничего не было, кроме того, что эти письма были короче прежних.

– Они не содержали в себе рассказа о его занятиях в институте?

– Он писал, что когда вернулся, то предался занятиям, и спрашивал, как я устроилась в Новгороде.

– Вы в Петербурге его не видели, не навещали?

– Нет.

Унковский: Как долго жили вы у тетки?

Кулаковская: Пять лет.

– В течение всего этого времени жил у вас Рысаков?

– Да, но потом он уехал, и я еще год оставалась в Череповце.

– Когда вы в «Правительственном вестнике» прочитали, что в числе лиц, покушавшихся на жизнь государя императора находился и Рысаков, вас это удивило?

– Ужасно.

– Вы являлись в тот день к губернатору?

– Да.

– Вам казалось, что это была ошибка? Вы под этим впечатлением и пошли к губернатору?

– Все данные, которые я прочитала в «Правительственном вестнике», указывали, что это был он; но по тому, каким я его знала, мне трудно было верить, что это он.

– Рысаков был набожный?

– Он охотнее других ходил в церковь, когда это приходилось делать.

– После того как он уехал в Петербург, вы больше его не видали?

– Нет.

Свид[етель] инспектор Горного института Бек: Перед поступлением в институт, в сентябре 1879 года, Рысаков представил свидетельство об удовлетворительном окончании курса в реальном училище и был допущен к проверочному экзамену, но принят был в институт только вольным слушателем, так как в документах, представленных им, недоставало, кажется, увольнительного свидетельства от общества. Он начал заниматься, а свободное от занятий время проводил в библиотеке института, где я его часто видел; он преимущественно занимался чтением математических книг. Месяца три спустя, в ноябре или декабре, прошел слух, что Рысаков находится в очень бедственном положении, питается одним чаем и черным хлебом с солью. Так как у нас студентам первого курса не выдается пособия, то я, чтобы проверить, действительно ли Рысаков находится в таком бедственном положении, и, в случае нужды, помочь ему, послал справиться к нему на квартиру. Экзекутор доложил мне, что Рысаков проживает где-то на углу 15-й линии Васильевского острова и Большого проспекта, занимает угол – пространство между печкой и стеной и, как сообщили экзекутору, пьет только чай с черным хлебом. На основании вот этих данных я сделал представление директору, которое и поступило в совет, с предложением, чтобы Рысакову дано было пособие. Совет это утвердил. Потом Рысаков выдержал экзамен, перешел во второй курс и начал слушать лекции с начала сентября 1880 года. После рождественских каникул он реже стал посещать институт, потом вдруг скрылся. Относительно посещения лекций студенты не подвергаются особому контролю, и отсутствие Рысакова я оставил без внимания. Я думал, что он, может быть, болен, хотел поместить его в госпиталь, но от него никакого заявления не поступило.

Товарищ прокурора: Вне стен института наблюдения над студентами не было, следовательно, материал о характере, о направлении студентов вы получаете во время посещения студентами, в том числе и Рысаковым, лекций?

Бек: Да.

– На основании этих данных, какое он впечатление произвел на вас?

– Впечатление человека, занимающегося делом.

– Заметно было, что он посещал лекции исправно?

– Постоянно.

– Со стороны его характера что вы заметили?

– Он держался особняком, по крайней мере я не видал, чтобы он с кем-нибудь сближался в институте.

– Вы говорите, что Рысаков держал себя особняком?

– Да.

– О перемене в образе жизни Рысакова вы говорите, что к концу 1880 года он стал реже посещать институт?

– В 1881 году, после рождественских каникул, он начал реже ходить.

– А в августе, сентябре, октябре?

– Продолжал заниматься.

– Вы имеете возможность удостоверяться в посещении студентами института?

– Я часто ходил в библиотеку, раза три или четыре в день, и часто видел его там.

– Вы оказывали ему пособие один или несколько раз?

– Несколько раз. Первый раз по бедности, второй – когда перешел на другой курс, то ему нужно было отправиться на практические занятия, и так как он человек бедный, то ему было дано пособие, не помню лишь сколько, кажется, рублей 40. Затем в августе внесли за слушание лекций 30 или 40 рублей, так как он перешел в следующий курс.

– Сколько раз вы узнавали про обстановку Рысакова?

– Только один раз.

– Она была крайне бедна?

– Экзекутор говорил, что он занимал один угол.

– Спрашивали вы у Рысакова, от кого он получает средства к жизни?

– Нет, не спрашивал.

Свидетельница, дочь урядника Артамонова, показала: 4 января я вывесила билет на сдачу комнаты. Потом мне кухарка говорит, что приходил какой-то господин, и она сказала, что комната маленькая, а большой нет. Оказалось, что это приходил Ельников. Я попросила его прийти в 10 часов утра. Это было около 7-го или 8 января. Он дал мне рубль задатку, а я спросила, чем он занимается, кто он такой? Он ответил, что занимается просто в конторе письменной работой. Я попросила его быть скромнее; он сказал, что у него никто не бывает, что он выходит из дому в 10 часов утра, а приходит в 11 часов ночи. Я предложила ему ключ, чтобы, если когда поздно вернется, самому войти в квартиру. Потом он передал мне деньги за квартиру 1 февраля через кухарку. Приходили к нему гости, но их было немного; слышала мужские и женские голоса. Вел себя Ельников скромно. Я спрашивала кухарку, кто такие приходили, и она сказала, что все такие же, как и он, в лицо же я сама никого не видала.

Товарищ прокурора: А служанка имела возможность видеть гостей?

Артамонова: Да.

– При производстве дознания вам был предъявлен труп человека?

– Да.

– Вы признали в этом трупе вашего бывшего жильца?

– Да, признала, потому что за три дня до смерти его видела.

– Это тот самый, который под фамилией Ельникова снимал у вас комнату?

– Да.

– Показывали вам его платье, ключ?

– Показывали. Ключ был от наружной двери квартиры, я ему отдала.

– У него было много вещей с собой?

– Он был очень бедный. Я на третий день пришла посмотреть и его комнату и видела по его книгам, что он просто какой-нибудь конторщик.

– Ваша квартира помещается на Симбирской улице?

– Да.

– Это место глухое?

– Кажется, ничего… Я первый раз живу за Выборгской.

Свидетельница, вдова солдата Смелкова, отвечая на вопросы первоприсутствующего, показала, что она была служанкой у Артамоновой.

– У вас проживало лицо, которое называло себя Ельниковым?

– Да.

– Что вы можете сообщить суду о его жизни?

– Он вел очень хорошую жизнь, жил смирно и тихо; больше ничего не знаю.

Товарищ прокурора: Помните, когда этот человек, называвшийся Ельниковым, переехал на квартиру к вам?

Смелкова: Я числа верно не могу сказать, около 15 января, должно быть.

– Вам показывали труп человека при производстве этого дела?

– Самого человека не показывали.

– А показывали карточку?

– Да.

– Вы признали в ней вашего жильца?

– Да.

– Показывали вещи?

– Да.

– Вы признали их принадлежащими Ельникову?

– Да.

– В том числе был и ключ?

– Да.

– Ключ был от наружной двери вашей квартиры?

– Да.

– Он с собой его брал, когда уходил?

– Да.

– Днем он оставался дома или же уходил?

– Уходил. Он вставал в девятом часу, а уходил в начале одиннадцатого, возвращался же около 11 часов или в половине двенадцатого ночи.

– А по праздникам?

– И по праздникам.

– Круглый день дома не бывал?

– Да.

– Навещал его кто-нибудь в квартире?

– Да.

– Несколько человек?

– Да, несколько.

– По сколько же человек вместе приходили?

– Поодиночке; они приходили в 6 час[ов] вечера, когда он ждал гостей.

– В числе этих гостей были и женщины?

– Да.

– Сколько их было?

– Всегда приходила одна.

– А мужчины?

– В другой раз трое, четверо придут.

– Подолгу они сидели, эти гости?

– В 12, кажется, уходили.

– Не уводили ли они и самого Ельникова с собой?

– Никогда.

– Они сидели, запершись в комнате?

– Да.

– Разговор вели тихо или нет?

– Тихо.

– Посмотрите на скамью подсудимых и скажите, кого из них вы признаете за лиц, бывавших у вашего жильца?

Свидетельница указала на Рысакова и Гельфман, которая, по ее словам, приходила три раза.

– В последний раз она не оставила Ельникову записки?

– Да, оставила.

Потом Смелкова указала на Перовскую, как приходившую к Ельникову.

– Не эта ли женщина с большим лбом, о которой вы показывали?

– Та самая.

Наконец свидетельница указала на Желябова, как на одного из лиц, посещавших Ельникова.

– Не показывали ли вам трупа другого человека, черноволосого?

– Да, показывали.

– Этот человек приходил к Ельникову?

– Я ошиблась, сказав, что он часто приходил; он приходил реже.

– Кто вместе приходил из тех, которых вы признали?

– Приходил всегда один Рысаков, потом все поодиночке, а в последний раз женщина приходила.

– Когда это было?

– Было 26 февраля.

– В этот день кто пришел к Ельникову?

– Вот она… (указывая на Перовскую).

– Одна приходила?

– Да.

– Рано утром?

– Так, часов в 5 дня. Ельников дома не ночевал со среды на четверг. Когда он вернулся в 4 часа, она пришла в 5, и я спросила ее: «Почему вы не будите его?» – и она сказала, что пускай поспит. Когда пришел Рысаков и встал Ельников, я поставила ему самовар, и тогда пришел Желябов.

– Долго они пробыли в четверг?

– До половины двенадцатого.

– Ушли все вместе?

– Прежде ушли Желябов и Перовская, а Ельников оставался еще дома.

Прис[яжный] пов[еренный] Герке 1-й: Когда женщина брюнетка приходила к Ельникову, это было всего три раза, вечером?

Смелкова: Да.

– И не заставала дома Ельникова?

– Да.

– У вас в квартире светло, вы не могли ошибиться?

– Нет.

– Так что вы уверены, что это приходила она?

– Да.

– Оставила записку и сказала, чтобы передать ее Ельникову?

– Я слышала об этой записке от самого Ельникова; она посидела у него в комнате несколько времени, оставив записку на столе.

Желябов: Помните ли вы хорошо, что Рысаков и нас двое были у Ельникова 26 числа, а не в другой день, не в четверг?

Смелкова: Я думаю, что в четверг, если же не в четверг, то в среду.

– Приходило ли к Ельникову двое черных или один?

– Раньше двое приходило, но в это время приходил один.

Первоприсутствующий: То есть в последний раз приходил один?

Смелкова: Да.

– И это то лицо, которое сидит крайним на скамье (Желябов)?

– Да.

Желябов: В последний день, по вашему 26-го, я с этой дамой пришел вместе?

Смелкова: Нет. Вы после пришли.

– Не показывали ли вы на дознании, что в тот день меня не было, а был тот мужчина, карточку которого вам предъявляли?