Текст книги "Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Какая шапка?

– Барашковая, наверху складная.

– С какой стороны я взошел?

– От Итальянской улицы и еще остановились у решетки и осматривались.

Желябов: Я 27 февраля не был в лавке Кобозевых; не был после ночи со вторника на среду.

Для того чтобы опровергнуть показание Самойлова, я представлю кое-какие данные. Я заявляю, что в числе других лиц я приезжал осматривать лавку и с дворником, осматривал не только этот, но и соседний подвал. В декабре во дворе дома графа Менгдена шла перестройка. Я пришел и позвонил. Вышел младший дворник, и на вопрос, отдается ли магазин, он отвечал утвердительно, но объяснил при этом, что показать не может, потому что нет старшего дворника. Отделение, занятое потом Кобозевым, мы осматривали подробно. В это время там работали штукатуры. Я нанимал это помещение под магазин осветительных материалов. Мы с дворником толковали о цене. Но из осмотра я вынес такое заключение, что останавливаться на этом месте не следует и что следует предпочесть метательные снаряды. Мнение других было иное, и оно было принято. Работа подкопа была доведена до конца, и, следовательно, мое мнение было ошибочно. Я ссылаюсь на это обстоятельство, чтобы представить мои соображения относительно справедливости показаний свидетеля. После найма этого магазина мне приезжать к Кобозеву днем в такое место, которое нужно было беречь, как свой глаз, было невозможно. За все время с декабря по 28 февраля я днем даже ни разу не проходил по Малой Садовой улице. Мину работали в две смены, и я приходил на смену только ночью, руководствуясь тем, что живу на собственной квартире, следовательно, моя неночевка дома не будет известна. Убедительна ли будет для вас эта ссылка или нет, я не знаю, но по этим соображениям днем я не мог прийти да еще останавливаться у лестницы и осматриваться. Затем я прошу вас сравнить показания Самойлова и Петушкова относительно времени. Петушков утверждает, что вместе с Войновой, то есть Перовской, я вышел из квартиры в Измайловском полку в 4 с четвертью, а Самойлов утверждает, что видел меня в 4 часа; В 4 с четвертью мы действительно вышли с Войновой из своих ворот, взяли извозчика и поехали по Большой Садовой. Около Публичной библиотеки мы с Перовской распрощались и встретились лишь здесь на суде. По Большой Садовой стал за мной следить переодетый сыщик, один из тех, который бросился на меня в квартире Тригони, так что мне нужно было сделать от него несколько кругов. Затем я отправился на несколько свиданий и пришел к Тригони. Из протокола видно, что я был арестован у Тригони в 7 часов. Ошибка произошла оттого, что предъявляют свидетелю лицо при обстоятельствах, совершенно новых, как, например, меня предъявляли Самойлову, а затем свойство русского человека стоять во что бы то ни стало на рассказанном поставило Самойлова в положение человека, который под присягой утверждает несообразность.

Первоприсутствующий: Свидетель, вы утверждаете, что видели подсудимого в лавке Кобозева?

Самойлов: Точно так.

– Вы прежде его видели, когда он осматривал помещение?

– Не могу припомнить, потому что каждый день ходят, а тут еще постройка была.

Товарищ прокурора: В настоящее время, всматриваясь в лицо подсудимого, признаете ли вы его за того человека, который приходил в лавку Кобозева 27 февраля?

Самойлов: Признаю.

– Затем, когда вам предъявляли его 27 февраля, то в ваших глазах это был все тот же Желябов?

– Да.

– Вам предъявляли его в сюртуке?

– Да.

– И все-таки вы признали в нем Желябова?

– Да.

– И теперь признаете?

– И теперь признаю, потому что я больше по лицу признаю.

Свидетель крестьянин Ульянов (подручный дворник в доме графа Менгдена) показал: В первых числах января приехал в лавку Кобозев.

Товарищ прокурора: Ходили к Кобозевым какие-нибудь люди?

Ульянов: Ходили в последнее время.

– Заметили вы кого-нибудь?

– Заметил.

– Посмотрите на подсудимых: есть кто-нибудь из них, похожий на того, которого вы видели?

– Вот крайний похож (Желябов) походкой и выходкой, но только борода была светлее.

– Когда вы его видели?

– В пятницу, часу в шестом, когда он выходил от Кобозевых. Когда он приходил, я не видал.

Присяжный поверенный Кедрин: Видели вы когда-нибудь эту женщину (Перовскую)?

Ульянов: Нет, не видел, она не приходила.

Свидетель Петерсон (управляющий домом Менгдена) показал, что 2 декабря Кобозев снял помещение и дал 50 рублей задатка, а затем начал переделывать магазин на свой счет. После того он уехал в Москву, как говорил свидетелю, чтобы привезти сыру. В начале января он заплатил 250 рублей. Свидетель, заметив хороший почерк Кобозева, заявил околоточному о подозрении. Справились на родине и нашли, что бумаги Кобозева совершенно верны.

Свидетель Шмидт показал, что по заказу Кобозева делал ему вывеску за 35 рублей. Деньги за работу от Кобозева получил сполна.

Свидетель Новиков (торговец сыром) показал, что из любопытства зашел в лавку Кобозева и купил полкруга сыра 4 февраля. За деньгами Кобозев зашел к свидетелю и получил их. Он показался свидетелю человеком ни то ни се, но не торговым.

Товарищ прокурора: Из чего вы заключили об этом?

Новиков: Мы судили по своему навыку. Видно было, что он не такой, как наш брат торговец. Я пришел в свою лавку и сказал: «Ну, господа, в том торговце сомневаться нечего, потому что он моей торговле вредить не может».

Свидетель Дмитриев (околоточный надзиратель 1-го участка Спасской части) показал: В первых числах декабря мне стало известно, что Кобозев пожелал открыть сливочную лавку в доме графа Менгдена. Пристав приказал мне разузнать об этой личности. Получив его адрес, я передал его приставу, который сообщил в Московскую часть. В январе Кобозев переехал в помещение. До 27 февраля по всем негласным наблюдениям оказалось, что Кобозева никто из подозрительных не посещал. 27-го вечером я встретил на углу Садовой у Невского пристава, разговаривавшего с дворником дома Менгдена, и тут я от пристава узнал, что в лавку Кобозева пришел кто-то. Пристав приказал мне проследить за этим человеком, когда он выйдет. Я пошел переодеться в статское платье и приказал двум дворникам, пока я вернусь, следить за этим человеком. Возвратившись, я застал только одного дворника, и он сказал мне, что другой пошел за тем человеком, который вышел из лавки, но что в лавку пришел другой человек. Только что я стал переходить на другую сторону улицы, как заметил молодого человека, который вышел из лавки довольно быстро и направился по Невскому к Пассажу. Идя по Невскому, он останавливался у магазинов и, не желая, чтобы заметили его лицо, утирался платком. Затем, когда он вернулся из Пассажа, то нанял лихача к Вознесенскому мосту за один рубль. Как только он сел в сани, я обратился к другому лихачу, но меня не узнали сначала, и, только когда я подал голос, меня узнали. Я сел в сани и отправился за уехавшим. Около Казанского собора я потерял след, вернулся назад и стал ожидать возвращения лихача. Вернувшись, он объяснил мне, что от Вознесенского моста седок приказал ехать в Измайловский полк, где у Тарасова переулка сошел и скрылся в переулке. Я доложил об этом приставу и спросил, нельзя ли пригласить техника для осмотра лавки Кобозева, на что пристав согласился. Находясь на посту на Невском в ожидании проезда государя императора и наследника, я получил сведение, что прибудет пристав с инженером. Действительно, они приехали и отправились в помещение Кобозева, а мне приказали остаться. По выходе оттуда я слышал, как они говорили, что ничего подозрительного нет, и потом отправились в соседний пустой подвал, осмотрели его и разъехались. Таким образом, в субботу я просидел ночь в статском платье, наблюдая, не придет ли кто-нибудь к Кобозеву, но никто не приходил. На другой день я стал приготовлять улицу в ожидании проезда государя: осмотрел нежилые помещения, что лежало на моей обязанности. Отдежурил я до понедельника, когда дворник мне сказал, что Кобозев вчера возвратился в нетрезвом виде и, не заперев лавку, заснул. Я доложил об этом приставу. Во вторник мы все были заняты по случаю панихиды. В среду я отправился на Невский проспект утром, и дворник заявил мне, что Кобозев не ночевал дома, а в десятом часу я узнаю, что он не возвращался. Затем пришел дворник и говорит, что пришли в лавку покупатели, а там никого нет. Я сказал, что мне некогда идти смотреть. Дворник заявил, что он заметил в лавке землю и инструменты какие-то. Я доложил об этом приставу, который дал знать о том властям.

Товарищ прокурора: Можете ли вы признать того молодого человека, который уехал на лихаче?

Дмитриев: Узнаю.

– Посмотрите на подсудимых

– Он был похож на второго (Михайлова).

– Вы черты лица его заметили?

– Да. Но тогда лицо было чистое.

Михайлов: Я в лавке Кобозева никогда не был и не знал, кто ее держит. Я даже не был и на Малой Садовой никогда, но что проходил по улице – может быть, за это не могу ручаться.

Товарищ прокурора: Вы увидели этого человека на улице?

Дмитриев: Я стоял посередине Малой Садовой, и на моих глазах он вышел из лавки, а я пошел за ним.

Желябов: В котором часу неизвестный человек вышел из лавки Кобозева?

Дмитриев: В 10, в одиннадцатом часу вечера.

– В каком костюме был этот человек?

– В пальто с меховым воротником и в драповой шапке котелком.

Желябов: Я должен сказать суду, что знаю, кто это был, но не Михайлов. Если мое заявление что-нибудь значит, то прошу принять его во внимание. Такой и одежды у Михайлова не было. У него была невзрачная шуба, в которой садиться на лихача не приходится, и едва ли он даст такому человеку место. Затем Михайлов не имел и не мог иметь никакого отношения к лавке Кобозева. Из показания свидетеля и зная лицо, бывшее там в то время, я вижу, что свидетель недостаточно всмотрелся в этого человека. Со временем вы будете видеть на этой скамье подсудимых действительного посетителя лавки Кобозева. Теперь же я прошу вас иметь в виду мое показание, что это не был Тимофей Михайлов.

Товарищ прокурора: Я прошу занести в протокол это заявление подсудимого.

Передопрошен свидетель Самойлов по просьбе товарища прокурора.

Товарищ прокурора: Вы видели сами двух людей, которые приехали в лавку Кобозева в пятницу?

Самойлов: Я видел только одного, вот первого (показывает на Желябова).

– Кобозев когда вернулся в воскресенье?

– Я слышал от Ульянова, что в четвертом часу утра, но сам не видал. Я видел его только вечером, когда покупатели заявили мне, что он спит, а лавка растворена. Я вошел туда, покричал, но он не откликнулся. Я подошел к кровати, разбудил его и спрашиваю: «Что с вами?» Он ответил: «Ах да, неловко, в самом деле».

– Вам он показался пьяным?

– Нет, может быть, немножко выпивши был и заснул.

Желябов: Следовательно, я пришел в 3 часа. Видел ли свидетель, как я вышел?

Самойлов: Нет, я тогда сменился, а Ульянов видел.

– Ульянов говорит, что я вышел в шестом часу. Говорил ли свидетель Дмитриеву что-нибудь такое, из чего Дмитриев мог бы заключить, что Кобозев был пьян?

– В воскресенье полиция была занята, и нам приказано было от дома не отлучаться, поэтому я заявил полиции на другой день, в понедельник, что Кобозев спал.

– Говорил ли свидетель Дмитриеву о том, что он застал Кобозева в пьяном виде или что застал его в расстроенном виде?

– Видать было, что он выпивши, но вошел не шатаясь.

Желябов: Если бы не было на это обстоятельство обращено внимание прокурора, то я не спрашивал бы свидетеля, потому что полагаю, что наша деятельность такова, что перерождает людей и пьянству мы не предаемся, особенно такой человек, как Кобозев. Он совершенно непьющий.

Передопрошен свидетель Ульянов.

Товарищ прокурора: Видели ли вы двух людей, которые выходили из лавки Кобозева в пятницу?

Ульянов: Я видел, когда один человек уходил, а другой вниз спускался.

Свидетель Гордин (извозчик-лихач) показал: Часов в 10–11 вечера какой-то молодой человек подошел и стал нанимать к Вознесенскому мосту за 1 р[убль]. Я его посадил. Когда стали подъезжать к Вознесенскому мосту, он сказал: «Поезжай в 1-ю Роту Измайловского полка, я за это тебе заплачу три р[убля]». Подъезжаем к 1-й Роте, и я хочу сворачивать, но он говорит: «Поезжай во 2-ю». Я спросил: «Где прикажете остановиться?» Он сказал: «Стой». Это на углу Тарасова переулка. Он вышел из саней и заплатил мне 3 р[убля] и 20 к[опеек] на чай, а сам пошел в переулок. Когда я вернулся назад, околоточный Дмитриев спросил меня, куда я его возил. Я сказал.

Первоприсутствующий: Посмотрите на подсудимых; узнаете ли между ними того, которого вы возили?

Валентин Серов

Портрет присяжного поверенного Александра Николаевича Турчанинова. 1907 Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Гордин (показывая на Михайлова): Вот этот господин похож, только тогда бороды не было.

Товарищ прокурора: А по сложению и вообще по виду похож?

– Похож.

– Во что он был одет?

– В пальто с меховым воротником и круглой шапке.

Присяжный поверенный Хартулари: Вы припомните голос этого человека?

Гордин: Слов немного он говорил… не знаю.

– Он говорил, как измученный человек?

– Да, товарищи спрашивали с него 3 рубля, а он говорит – рубль, я и свез.

Михайлов: В котором часу это было?

Гордин: В десять – одиннадцатом.

Хартулари: Ну что, этот голос похож?

Гордин: Нет, этот голос изменен, не похож. Голос был чище.

Желябов: В голосе того человека слышалась привычка повелевать или это был простой человек, вроде торговца?

Гордин: Он говорил: «Поезжай пошибче».

Михайлов: Мне не приходилось ездить на рысаках, и тогда я имел у себя только 5 копеек. Показание свидетеля неверно.

Передопрошен свидетель Дмитриев по просьбе защиты.

Хартулари: Вы начали выслеживать вышедшего из лавки Кобозева человека на Малой Садовой?

Дмитриев: Я хотел только перейти на другую сторону, как он вышел и направился к Невскому, повернув к Пассажу. Я прошел мимо него, не давая признаков, что слежу за ним, но он утирал лицо платком.

– Осталась у вас в памяти физиономия этого человека?

– Это был только один момент, так что хорошо не могу припомнить.

Свидетель Теглев (пристав 1-го участка Спасской части): Когда Кобозев желал открыть лавку и первый раз явился в управление участка, он обратил на себя мое внимание бойкостью своих ответов. Я тогда же поручил околоточному надзирателю, чтобы он наблюдал за этим человеком. Когда он в январе открыл лавку, то спустя некоторое время я получил заявление, что торговля Кобозева идет очень плохо, вследствие чего мной было заявлено в секретное отделение, которое я просил узнать, существует ли действительно Кобозев на родине и где находится. Вследствие этого через некоторое время получен был ответ с родины Кобозева, что действительно такое лицо существует и что ему выдан паспорт от такого-то числа за таким-то нумером и из такого-то правления. Это сведение было совершенно тождественно с тем паспортом, который мне был предъявлен Кобозевым. Тем не менее, продолжая получать извещения, что торговля Кобозева идет плохо, я просил секретное отделение узнать в торговом мире, не знает ли его кто-нибудь. Когда кто-то из присутствующих сказал, что можно спросить одного оптового торговца сыром, я обратился к этому торговцу, и от одного из его приказчиков узнал, что он был в лавке Кобозева и что он действительно торгует. Когда в конце Масленицы мне заявили, что лавку Кобозева стали посещать молодые люди, то я велел еще более следить за ней. За одним из таких людей отправился наблюдать дворник, но он у него скрылся из виду. Другой человек уехал на извозчике. Это еще более возбудило мое подозрение. Тогда я обратился к градоначальнику и просил разрешения освидетельствовать лавку, причем указывал на благовидный предлог, а именно сырость. Я получил разрешение осмотреть под этим предлогом лавку, и в помощь мне был командирован генерал Мровинский. Ему я заявил все мои подозрения и просил отправиться вместе со мной посмотреть, нет ли подкопа.

Первоприсутствующий: Следовательно, у вас была уже мысль о возможности подкопа?

Теглев: Точно так. Я рассказал генералу Мровинскому все мои подозрения и вместе с тем сказал, что есть благовидный предлог осмотра, именно: не сочится ли вода. Мы вошли в лавку, и я обратил внимание техника на обшивку. Он посмотрел, постучал, и мы вошли во вторую комнату. Я отодвинул сундук, который стоял в углу, техник осмотрел стены, и мы перешли в третью комнату. Я указал на кучу, которая тут была, так как сам не мог войти, потому что в комнате было уже трое. Кобозев сказал, что это кокс, и генерал Мровинский подошел, взял кусок и сказал, что это действительно кокс. Выходя, генерал Мровинский сказал мне, что он ничего подозрительного не видит. Когда пошли опять во вторую комнату, я снова обратил его внимание на обшивку и говорю Кобозеву: «Здесь прежде была сырость, и вы, обшивая стену, мешаете проникать воздуху». Генерал Мровинский сказал, что действительно так, что за обшивку попадают крошки сыра, они гниют и портят воздух. Я ожидал, что он прикажет отодрать доску, но он сказал, что подозрительного ничего не видит, и я успокоился.

Свидетель Лерепланд (помощник пристава 1-го участка Спасской части): 27 февраля околоточный Дмитриев передал мне, что имеет на лавку Кобозева подозрение. Я обратился к приставу и просил его позволить мне сходить на место. Получивши разрешение, я отправился, вызвал дворника, расспросил о том, нет ли каких-нибудь данных, по которым можно было бы заподозрить Кобозева. Дворник сказал, что ничего не слыхал и не видал, но что четверть часа назад в лавку вошел молодой человек, которого он видел раза два до этого, и что, выходя, он как будто бы осматривался. Я доложил об этом приставу. Ввиду этого был командирован околоточный надзиратель Дмитриев, с тем чтобы следить за лавкой, и затем было предписано технику Аникину прибыть для освидетельствования подвала. Наутро мне сказали, что Аникин занят исполнением другого поручения. Я просил пристава, нельзя ли доложить градоначальнику. Пристав съездил и, возвратившись, велел мне ждать на углу Невского и Малой Садовой, причем сказал, что он явится вместе со старшим техником, генералом Мровинским. Действительно, они явились и приказали мне следовать за собой. Я спросил, не взять ли кого-нибудь, но пристав сказал, что никого не нужно, для того чтобы не подавать ни малейшего повода полагать, что осматривается что-нибудь другое, кроме сырости стен. В лавку вошли генерал Мровинский, пристав и дворник, а я вошел последний. Обошли комнаты, в них было чисто, аккуратно, так что ничего заметно не было. Когда вышли из лавки, я спросил, что же оказалось. Пристав говорит, что, по уверению генерала Мровинского, стены совершенно целы и что относительно подкопа нечего опасаться.

Свидетель инженер-генерал Мровинский: 28 февраля около 12 часов дня прибыл ко мне пристав 1-го участка Спасской части и заявил, что несколько месяцев тому назад открылась лавка в подвале, которая платит большую сумму, а торговля идет плохо, и что лавка эта становится подозрительной; что поэтому он обратился с ходатайством о моем содействии посмотреть, что делается в лавке. Как технику, мне первая мысль пришла, не делается ли какая работа по подкопу. При этом пристав сказал, что нужно в лавку войти под благовидным предлогом, а именно, что в соседнем подвале просачивается вода; я спросил, нужно ли сейчас сделать осмотр или можно отложить; пристав ответил, что нужно сейчас. Мы поехали; вошли в помещение. В первой комнате никого не было, но затем вышел мужчина высокого роста с рыжеватыми волосами; пристав объявил ему причину нашего посещения. Тогда он отозвался, что у него сырости никакой нет. Мы вошли в соседнюю комнату, и я под предлогом осмотра сырости стен, конечно, устремил все свое внимание на наружные стены. На наружной стене посередине висела лампадка; около входа направо не было ничего, затем в комнате стоял небольшой столик и легкая этажерка, а далее большой сундук, а в углу лежали войлоки. Я просил, чтобы отодвинули сундук, стол и войлоки; их отодвинули. Комната была освещена одним окном, а другое было закрыто. Так как я хотел внимательно осмотреть, то просил зажечь свечку. По наружной стене, как я видел, прежде протекала вода, и домовладелец утолстил эту стену так, что образовался выступ вроде лавки. Я осмотрел стену, и никаких признаков не было. За сундуком на стене было большое пятно; я внимательно осмотрел его и велел стереть – оказалось, что это была просто налетная пыль. Затем по дальнейшему осмотру ни в штукатурке, ни в стене никаких признаков, которые могли бы навести на сомнение, не оказалось. Я обратился к остальной части комнаты, где тоже не было никаких следов. В задней, и последней, комнате лежала небольшая куча сена, и я спросил, откуда это. Хозяин лавки сказал, что это от сыров. Мы вернулись в первую комнату; там стояла большая бочка в углу, и на ней сделана надпись на дне. Я спросил, что это такое, и мне ответили, что это сыр. Я прочитал надпись, на ней значилось: С. Кобозеву. Так как я знаю одного торговца Кобозева, то спросил хозяина, не родственник ли он ему. Он сказал, что нет. Затем вдоль стены были полки, на которых расположены были сыры, а пространство за ними зашито было досками. Я попробовал лицевую доску, но она оказалась крепко прибитой. Хозяин сказал, что забили стену от сырости. Я сказал, что это дурно сделали, потому что в щели будут попадать остатки сыра и разлагаться. Затем стояли кадки, прилавок был довольно чистый, и нигде никаких царапин признаков не было. Мне еще раз хотелось взглянуть на вторую комнату. Войдя, я облокотился на подоконник, смотря на улицу, и в это время довольно сильно дернул рукой подоконник, но он не поддался. Мы вышли из помещения и перешли в другой подвал.

Товарищ прокурора: Не заметили ли вы во время осмотра, чтобы Кобозев был смущен?

Мровинский: Он все время был около меня.

– В его лице и поведении не заметили ли вы чего-нибудь?

– Да, он был беспокоен и встревожен.

Свидетель Ванден – Берген (младший помощник пристава 1-го участка Спасской части): Я был командирован сообщить судебному следователю о том, что Кобозев и его жена скрылись. Судебный следователь приказал мне ожидать его прибытия. Когда он явился, мы с понятыми вошли в лавку и начали осмотр. В двух ящиках оказался песок. Я осмотрел диван и увидел, что он также был наполнен песком и инструментами.

Затем были предъявлены вещественные доказательства, относящиеся к подкопу на Малой Садовой: лом с загнутой лопатой, приспособленный для выломки кирпичей, буравы, лопатки и проч. Что же касается самого снаряда и бутылки, вынутых из мины, то так как запал еще не разряжен, то эти вещи, по заявлению первоприсутствующего, были осмотрены Особым присутствием в отдельном помещении при участии обвинения и защитой, так что в залу суда они внесены не были.

Затем были приглашены эксперты дать заключение о том, что было найдено в мине и как были вынуты снаряды.

Полковник Лисовский объяснил, что с начала открытия подкопа он не присутствовал и приехал тогда, когда отверстие мины было уже открыто. Из отверстия были вынуты элементы, находившиеся в корзинке, затем усмотрены новые проводы, и далее виднелась галерея. Приступили к вскрытию мостовой и рытью почвы под снарядом. Эксперт приказал рядовому Смирнову войти в галерею, чтобы обследовать ее; Смирнов влез в отверстие с большим трудом и при помощи фонаря обследовал галерею. Ему дали веревку, к концу которой привязана была палка, которую он уткнул в то место, где началась забивка, около сточной трубы. Смеривши расстояние от внутренней стены до края забивки, такое же расстояние отмерили по поверхности мостовой, и это место избрали за центр работ, где люди и начали производить раскопку. Смирнов заявил, что, кроме проводов, в галерее лежит еще канат. Предполагая, что этот канат имеет значение провода, который мог служить для взрыва мины автоматическим способом, если бы не удался гальванический, – работы вечером были остановлены до утра. Когда на другой день дорылись до основания галереи, люди с большой осторожностью стали отрывать землю, которая служила забивкой. Вместе с землей вынимались куски войлока. Забивку вынимали крайне осторожно, чтобы не тронуть проводников и каната. Когда наконец дошли до головы минного отверстия, минер заявил, что видится нечто. Подобравшись ближе, он вытащил бутыль. Ее осторожно вынули, поставили на мостовую, и по приказанию генерал-майора Федорова она была вскрыта известным образом, именно посредством нагретых войлоков, которые накладывались на пробку. Затем минер сказал, что видится еще жестяная вещь; вытащили и ее вместе с проводниками и канатом, который, как оказалось, служил просто для передвижения снарядов.

Генерал-майор Федоров объяснил, что так как замерзший динамит трудно воспламеняется, то в запале было сделано особенное приспособление, а именно: запал входил в шашку пироксилина, пропитанного нитроглицерином. Этот заряд должен был взорваться посредством тока, а бутыль должна была взорваться от сотрясения взрыва первого снаряда, так что она была поставлена для усиления взрыва. Затем все эксперты, а именно: г-да Федоров, Лисовский, Родивановский, Линденер и Тишков – в своих заключениях, в сущности, высказали, что в корзине оказалось четыре элемента батареи Грене. Жидкость оказалась зеленого цвета и до некоторой степени была в работе. Крышки были неплотно привернуты; цинк был съеден; концы проволоки были защищены, так что батарея была совершенно приготовлена к взрыву и несколько времени уже работала. Чтобы произвести взрыв, оставалось только соединить проводники. Один из экспертов, желая посмотреть отверстие, хотел туда войти, но пролезть не мог. Из канала шел весьма сильный запах сернистого водорода, что объясняется присутствием разрезанной трубы. Вынутые впоследствии доски были сильно насыщены карболовой кислотой. Когда вынули раму, то увидели, что отверстие расширяется. В лавке была открыта масса земли. По вычислениям экспертов оказалось, что из галереи должно быть вынуто 82 фута земли, а в лавке ее оказалось 109 футов. Если принять во внимание, что вынутая из галереи земля разрыхлилась, то это дает увеличение, так что количество вынутой земли совпадало с найденным в лавке, а потому эксперты заключили, что из лавки земля никуда не вывозилась. В одной из комнат земля находилась просто в куче, прикрытой сеном.

На вопрос прокурора, сколько времени понадобилось для производства этих земляных работ, предполагая, что они производились двумя или четырьмя лицами, полковник Лисовский объяснил, что работа эта потребовала от трех до четырех недель, причем он полагает, что более двух человек одновременно работать не могли, и именно один работал в голове, а другой у отверстия.

На дальнейшие вопросы прокурора эксперты объяснили, что работа ведена с знанием дела. В числе вещественных доказательств находился лом с особенно устроенной лапой, посредством которого можно выламывать кирпич без шуму. Подкоп велся тем же способом, который употребляется в горном деле. Вести галерею особенного труда не представляло, и только когда прорезали сточную трубу, то из нее много выделялось газов, для противодействия которым употреблялась в сильных дозах карболовая кислота. В заряде и бутыли черного динамита оказалось с посудой 89 фунтов. Большую мину генерал-майор Федоров разрядил, а бутыль осталась нетронутой, так как она залита парафином. Динамит в мине был того же качества, как и остаток в жестянках, найденных в квартире Желябова. Если взять емкость этих трех жестянок, то она подходит к емкости и большого заряда, а емкость сахарницы, если она была наполнена динамитом, соответствует емкости бутыли. Относительно степени разрушения эксперты полагали, что взрыв мины образовал бы воронку от двух с половиной до трех саженей в диаметре. В окружающих домах были бы выбиты рамы, обвалилась бы штукатурка, и куски асфальта взлетели бы кверху; кроме того, в домах могли бы разрушиться и печки. Что же касается стен домов, то, смотря по степени их прочности, они могли бы дать более ли менее значительные трещины. От взрыва пострадали бы все проходившие по панелям, ехавшие по мостовой и даже люди, стоявшие в окнах нижних этажей. Люди могли пострадать как от действия газов и сотрясения, так и от кусков падающего асфальта и карнизов.

Подсудимый Кибальчич, выслушав экспертизу, заявил: Принимая диаметр воронки в три сажени, оказывается, что сфера разрушения, произошедшего от взрыва, была бы очень местная; расстояние от краев воронки до панелей, где стояли или шли люди, было бы все-таки значительное, так что мне кажется неоспоримым, что стоявшие на панелях не пострадали бы от сотрясения и газов, могли бы пострадать только от обломков асфальта, но они взлетели бы вверх и, только падая вниз, могли произвести ушибы. Вот весь вред, который мог быть причинен взрывом посторонним лицам. Что касается до вреда домам, то не спорю, что окна были бы выбиты, как показал взрыв метательных снарядов, но чтобы обрушились печи и потолки, то я считаю это совершенно невероятным. Я просил бы г-д экспертов привести из литературы предмета пример, чтобы два пуда динамита на таком расстоянии произвели такое разрушительное действие, о котором они говорят. Я полагаю, что взрыв этой мины был бы даже менее разрушителен, чем взрыв двух метательных снарядов. Конечно, все, что находилось бы над воронкой, то есть экипаж и конвой, погибли бы, но не больше.

Свидетели Смирнов и Гурьев (рядовые гальванической роты) показали, как первый из них влезал в галерею для ее осмотра, и второй – как он раскапывал забивку, вынул бутыль и потом цилиндр с главным зарядом, что уже известно из показаний экспертов.

Свидетель Михайлов (брат подсудимого) на вопросы защитников показал, что из числа подсудимых одного признает своим братом.

Присяжный поверенный Хартулари: Когда он уехал из деревни на заработки?

Михайлов: С 15 лет.

– До того времени что он делал?

– Грамоте учился.

– Где учился: в Петербурге или в деревне?

– В деревне он знал только читать.

– Как он вел себя в Петербурге?

– Он прежде хорошо вел себя; работал на заводах. Только нынешней зимой он работал вместе со мной у Петрова, а то один работал.

– Имел он большие заработки?

– Нет. Прежде, когда работал у Голубева, он зарабатывал хорошие деньги, достаточно высылал родным. До работы у Петрова мы все врозь жили.

Подсудимый Михайлов: Я в деревне занимался крестьянской работой, так что знаю ее всю, а грамоте учился только две-три недели; выучился церковной азбуке и мог читать по складам.