Текст книги "Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Тимофей Михайлов фотография. 1881

Государственный архив Российской федерации, Москва

Утром, часов в 9—10, Перовская принесла снаряды и начертила план действия; снарядов было четыре. Этот план действия состоял в том, что четверо из участников должны были находиться во время проезда государя императора в трех различных местах, но при этом Перовская не объясняла всех подробностей. Если бы взрыва на Малой Садовой не произошло, то нам надо было идти на Михайловскую улицу и на Екатерининский канал. При этом я должен сказать, что о подкопе в Малой Садовой и о других приготовлениях я не знал, так как меня не считали возможным посвящать в эти подробности. Когда я встретился на улице с Перовской, то она подала мне условный знак, сморкаясь в платок, что означало, что мне нужно идти на Екатерининский канал. Здесь я встретил карету государя императора и бросил снаряд. Что касается до приписываемых мне в обвинительном акте слов «Еще слава ли Богу», то я не помню, говорил ли это, и если сказал, то совершенно несознательно.

В заключение, отвечая на вопросы первоприсутствующего, Рысаков подтвердил прежние объяснения о предшествовавших злодеянию 1 марта совещаниях в Троицком переулке и Тележной улице, а также об отношении к злодеяниям Гельфман и Михайлова.

На предложенный засим первоприсутствующим подсудимому Тимофею Михайлову вопрос об его виновности согласно выводам обвинительного акта, Михайлов отвечал: Я признаю себя виновным в том, что принадлежу к Русской социально-революционной партии, которая принадлежит к террористическому направлению. Но все остальное я отрицаю. Я подтверждаю лишь, что принадлежу к той партии, которая защищает среду рабочих, потому что я и сам человек рабочий, и признаю, что я сопротивлялся властям, чтобы не отдавать себя даром. В этом я признаю себя виновным, а что на Садовой и 1 марта на Екатерининском канале, в этом я не признаю себя виновным, потому и признаю все показание Рысакова ложным. Ну а теперича, что меня побудило к этой социально-революционной партии принадлежать, то я хотел коснуться моей биографии, то есть рассказать мою жизнь…

Далее подсудимый стал излагать обстоятельства своей жизни с малых лет с подробностями, по поводу которых первоприсутствующий ему заметил, что они к делу не относятся, и когда Михайлов заявил, что он, познакомившись на общественных сходках с потребностями крестьян, узнал, сколько с крестьян требуется всех расходов, то первоприсутствующий вновь указал ему, что он опять уклоняется от существа дела и говорит вещи, которые для суда не имеют значения. Затем первоприсутствующий стал предлагать подсудимому вопросы.

Первоприсутствующий: Когда вы работали в Петербурге, то сколько зарабатывали?

Подсудимый Михайлов: Я получал в день 70–60 к[опеек], получал и 30.

Первоприсутствующий: А с тех пор как вы перестали работать, вы чем жили?

Михайлов: Я жил без работы только один месяц и получал помощь от своего знакомого, Желябова. Я видел, что труд рабочего поглощается капиталистом, который эксплуатирует рабочего человека. Я не знал, как выйти из этого затруднительного положения, я думал, что неужели рабочий человек должен всегда существовать так, как существует теперь. Когда я познакомился с социальным учением, я принял его сторону. Что меня побудило быть террористом – то, что, когда я развивал своих рабочих товарищей, предлагал делать забастовки на заводах, группировал их в артели для того, чтобы они работали не на одних капиталистов, за мной поставили шпионов. Вот тогда я отказался от заводской работы и заявил Желябову, что я буду террористом; он меня прикомандировал к группе, которая принадлежит к социально-революционной партии, к боевой дружине, которая защищает рабочего человека. К ней я действительно принадлежу.

Сенатор Писарев: Вы сказали, что принадлежите к террористическому отделу революционной партии. Какие средства были этого террористического отдела?

Михайлов: Средствами были убиение шпионов и избиение нелюбимых рабочими мастеров, потому что я находил, что эти мастера предают своих товарищей, как Иуда предал Спасителя, и которые эксплуатируют рабочего человека больше всего.

Сенатор Писарев: Таким образом, вы не имели в виду ни правительство, ни власти, вы только желали защитить рабочих?

Михайлов: Да, защитить рабочих. Я желал сгруппировать рабочих в артели и ассоциации.

Первоприсутствующий: Подсудимая Гельфман, вы обвиняетесь в том, что, принадлежа к тому же тайному сообществу, которое называется социально-революционной партией, цели которой я описал в предыдущих вопросах, и для достижения этих целей вы пришли к соглашению с наличными подсудимыми и другими лицами лишить жизни государя императора Александра Николаевича, по исполнении какового умысла вы заведовали в качестве хозяйки конспиративными квартирами, которые были устроены для надобностей сообщества, и, согласившись на преступление 1 марта, допускали в своей квартире совещания, причем вам было известно о проведении подкопа по Малой Садовой. Признаете ли вы себя в этом виновной?

Геся Гельфман фотография. 1881

Государственный архив Российской федерации, Москва

Подсудимая Гельфман: Я признаю себя виновной в том, что по своим убеждениям принадлежу к социально-революционной партии, принимала участие в делах этой партии и разделяю программу партии «Народная воля»; была хозяйкой конспиративной квартиры, на которой происходили собрания, но в этих собраниях я не участвовала и не принимала активного участия в совершении преступления 1 марта. При этом считаю долгом заявить, что у меня на квартире, как на собраниях, бывших до 1 марта, так и утром 1 марта Тимофей Михайлов не был.

Сделан перерыв на полчаса.

По возобновлении заседания.

Первоприсутствующий: Подсудимый Кибальчич, вы обвиняетесь в том, что, принадлежа к партии тайного сообщества, называемой социально-революционной партией, которую я описал в первом вопросе, и действуя для достижения ее целей, вы пришли к соглашению с наличными подсудимыми и другими лицами лишить жизни государя императора Александра Николаевича, во исполнение какового умысла: 1) вы принимали участие в приготовлениях к взрыву 19 ноября 1879 года полотна железной дороги близ города Александровска при проходе поезда, на котором следовал государь император, причем участие ваше выразилось в том, что необходимую для производства этого взрыва спираль Румкорфа вы доставили одному из главных участников этого преступления, Андрею Желябову; 2) принимали участие в приготовлениях к совершению в том же 1879 году такового же взрыва полотна на Одесской железной дороге, по которой предполагался проезд государя императора, причем участие ваше выразилось в том, что вы хранили у себя все нужные для совершения этого преступления снаряды и приобрели и приспособили спирали Румкорфа; 3) изобрели, изготовили и приспособили четыре метательных снаряда, из которых два были употреблены в дело и одним из них был произведен взрыв, причинивший его величеству тяжкие поранения, за которыми последовала кончина государя императора. Признаете ли вы себя в этом виновным?

Николай Кибальчич фотография. 1881

Государственный архив Российской федерации, Москва

Подсудимый Кибальчич: Прежде чем отвечать на вопрос, я позволю себе определить те главные задачи, которые ставит себе та партия, к которой я причисляю…

Первоприсутствующий: Для суда представляют действительный интерес только ваши убеждения и задачи.

Тогда подсудимый Кибальчич подробно изложил в связном рассказе стремление тайного общества, принявшего наименование «Народная воля», и причины, которые, по мнению его, заставили лиц социалистического образа мыслей перейти от мирной пропаганды к политической борьбе, выразившейся в последнее время в террористической форме. Между прочим он сказал: В 1874 и 1875 годах, когда преобладающим настроением в партии явилось желание идти в народ, слиться с народной массой, отречься от той среды, в которой мы были воспитаны, я тоже сочувствовал и разделял взгляды этого направления. Вероятно, я бы осуществил свою задачу, если бы этому не помешал арест. Конечно, если бы не этот арест, если бы не строгие меры властей по отношению к деятелям, ходящим в народ, то я бы ушел в народ и был бы до сих пор там. Цели, которые я ставил, были отчасти культурного характера, отчасти социалистического, а именно – поднять умственный и нравственный уровень массы, развить общинные инстинкты и наклонности, которые существуют в народе, до социалистических инстинктов и привычек. Я был остановлен арестом. Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы власти отнеслись, так сказать, патриархально, что ли, к деятельности партии, то ни крови, ни бунта, конечно, теперь не было бы. Мы все не обвинялись бы теперь в цареубийстве, а были бы среди городского крестьянского населения. Ту изобретательность, которую я проявил по отношению к метательным снарядам, я, конечно, употребил бы на изучение кустарного производства, на улучшение способа обработки земли, на улучшение сельскохозяйственных орудий и т. д… Затем подсудимый заявил, что ему остается повторять сущность переданных в обвинительном акте обстоятельств, и на предложение первоприсутствующего подтвердить таковые показал: Видя обострение борьбы правительства с партией и предвидя, что ей придется прибегать к таким средствам, на которые она раньше не решалась, я решился запастись теми техническими и химическими сведениями, которые для этого нужны. Я перечел все, что мог достать на русском, французском, немецком и английском языках, касающееся литературы взрывчатых веществ, старался идти, так сказать, au courant науки по данному вопросу, и все время, когда велась эта борьба, пока являлась необходимость для партии в технических сведениях, я содействовал в этом отношении партии. Таким образом, я участвовал в покушениях под Москвой, Александровском и Одессой и вместе с другими лицами принимал участие в изготовлении снарядов. Затем, приехав в Одессу, я занимался подготовлением вещей, необходимых для взрыва. О московском покушении я только знал, что оно должно совершиться. Относительно александровского покушения мое участие ограничивалось доставлением туда спирали, которая не пошла в дело. Затем я переехал в Петербург. Всякий раз, когда являлась надобность приготовлять динамит, я участвовал в этом. Но нужно заметить, что мое участие в террористической деятельности ограничивалось исключительно научной, технической сферою. Я говорю это не для того, чтобы снимать с себя часть обвинения, а просто по чувству справедливости. Я не принимал участия в обсуждении вопроса о том, каким образом произвести взрыв и где и какие люди будут в этом участвовать. Мое участие было чисто научное. Я даже не знал относительно взрыва 5 февраля, что такой взрыв будет. Я принимал участие в приготовлении динамита для этого взрыва, но о самом взрыве и о форме его я узнал из газет. Точно так же чувство справедливости побуждает меня заявить, что в изготовлении метательных снарядов, то есть в изобретении идеи, в приспособлениях, участвовал не я один. Это была скорее коллективная работа.

Первоприсутствующий: Для суда необходимо знать: приготовляя динамит и снаряды, знали ли вы, что они предназначаются для этой цели?

Кибальчич: Да, конечно, это не могло не быть мне известно. Я знал и не мог не знать. Я должен повторить еще то, что сказал относительно своего участия в мине на Малой Садовой. Я не принимал там участия в подкопе, и вся моя задача ограничивалась научными техническими советами и указаниями и затем устройством запала. Так, я должен был решать вопрос, какое количество динамита в мине на Малой Садовой должно быть употреблено для того, чтобы, во-первых, достигнуть предположенной цели, а во-вторых, не принести никакого вреда частным лицам, которые находились бы на тротуаре, а тем более в домах. Я обсуждал этот вопрос и решил, что употребленное количество динамита было, так сказать, минимальным, которое необходимо для того, чтобы достигнуть цели и не принести ущерба частным лицам…

Первоприсутствующий: По этому вопросу вы можете еще высказаться во время экспертизы.

Кибальчич: Я не знал, что буду иметь этот случай, поэтому я и коснулся теперь. Итак, относительно устройства мины, найма помещения, назначения туда людей и т. п. – в этом я не принимал участия. Но за несколько дней я узнал, какой способ предполагается и где, узнал также и время – 1 марта. Относительно метательных снарядов я должен заметить еще следующее. Я вместе с другими лицами был на опыте и затем, как выражается Рысаков, читал лекции по устройству снарядов. Я действительно делал указания и действительно был на опыте, но считаю нужным заявить, что той личности, которая называется Тимофеем Михайловым, не было ни на опытах, ни на чтении этих лекций. Вообще я его ни разу не видал в квартире Гельфман.

Закончив допрос Кибальчича, первоприсутствующий обратился к подсуд[имой] Перовской с вопросом, признает ли она себя виновной по предъявленным к ней обвинениям. На это подсудимая Перовская отвечала: Я признаю себя членом партии «Народная воля» и агентом Исполнительного комитета. Относительно взглядов, которых придерживается партия «Народная воля» и которых придерживаюсь и я, в дополнение к словам моего товарища я замечу только одно: партия «Народная воля» отнюдь не считает возможным навязывать какие бы то ни было учреждения или общественные формы народу и обществу и полагает, что народ и общество рано или поздно примут эти взгляды и осуществят их в жизни. Что касается до фактической стороны, то я действительно признаю, что по поручению Исполнительного комитета как его агент принимала участие и в покушении под Москвой 19 ноября 1879 года и в покушении 1 марта нынешнего года.

Софья Перовская фотография

Государственный архив Российской федерации, Москва

Относительно участвующих лиц в последнем событии я могу заявить одно: Гельфман, как хозяйка конспиративной квартиры, как член партии «Народная воля», вовсе не примыкала к террористической деятельности партии. Она занималась только распространением ее программы. Поэтому она не участвовала в совещаниях, которые собирались для террористических попыток, точно так же вообще не знала о ходе террористической деятельности. Относительно подсудимого Михайлова я должна сказать, что он точно так же не принимал участия в террористической деятельности партии, не готовился в метальщики и не был 1 марта на квартире, где, собственно, решался план действий. Следовательно, в этом факте он не принимал никакого участия.

Первоприсутствующий: Ввиду вашего сознания я приглашаю вас изложить подробнее ваше фактическое участие как во взрыве 19 ноября, так и в преступлении 1 марта.

Перовская: Я могу только повторить свои показания…

Первоприсутствующий: Вы подтверждаете ваши показания в том виде, как они изложены в обвинительном акте?

Перовская: Да, за исключением только той части показания, где говорится о том, как я объяснила, каким образом партия «Народная воля» пришла к террористической деятельности…

Первоприсутствующий: Нет, я говорю относительно фактической части.

Перовская: Фактическую часть я вполне подтверждаю.

Андрей Желябов в студенческие годы фотография

Подсуд[имый]Желябов на предложенный ему первоприсутствующим по выводам обвинительного акта вопрос о виновности отвечал: Я признаю себя членом партии «Народная воля», и эта принадлежность является следствием моих убеждений. В организаторском же отношении я состою агентом Исполнительного комитета. Так как убеждения партии, ее цели и средства достаточно подробно изложены моими товарищами, Кибальчичем и Перовской, то я остановлюсь главным образом на второй половине моих объяснений – на организации. Я долго был в народе, работал мирным путем, но вынужден был оставить эту деятельность по той причине, на которую указал подсудимый Кибальчич. Оставляя деревню, я понимал, что главный враг партии народолюбцев-социалистов – власти.

Первоприсутствующий: Я должен предупредить вас, что я не могу допустить в ваших объяснениях таких выражений, которые полны неуважения к существующему порядку управления и к власти, законом установленной. Вы можете высказывать ваши убеждения, несогласные с законом, но высказывайте их в такой форме, которая дала бы возможность вас выслушать.

Желябов: Я это признаю. Как человек, из народа вышедший, для народа работавший, я так понимал выгоду от политической борьбы.

Первоприсутствующий: Для суда не нужно знать теории, суду нужно знать ваши личные отношения к делу, личные отношения к той партии, к которой вы принадлежите. Вы, напр[имер], говоря об организации, совершенно правильно заметили, что для определения роли каждого из обвиняемых может иметь значение разъяснение организации, и вот в этих пределах суд выслушает ваше объяснение, теоретические же воззрения не могут быть предметом объяснений на суде.

Желябов: Совершенно верно, я мог бы держаться в таких рамках и к ним возвращусь.

Затем подсудимый вошел в подробные объяснения существующей будто бы организации тайного общества, основанной на подчинении младших кружков старшим, сходящимся в центральный.

После чего Желябов продолжал: Перехожу к моей роли в настоящем деле. Я несколько раз участвовал в подобных предприятиях и заслужил доверие центра – Исполнительного комитета, и вот на этом основании мне в этом предприятии была отведена роль организатора одной из частей предприятия. Предприятие это распадается на подкоп и на нападение с метательными снарядами, и вот нападение с метательными снарядами Исполнительным комитетом поручено было организовать мне, причем Исполнительный комитет указал мне, что добровольцев, изъявивших согласие идти на самопожертвование, лишь бы цель была достигнута, было всего 47 человек. Из них 19 обусловливавших свое участие вместе с опытным в таком деле человеком, остальные же выразили безусловное согласие. Из этой категории лиц мне было предоставлено выбрать себе сотоварищей и действовать с ними с метательными снарядами, чем я и занялся, руководствуясь соображениями не наибольшей их пригодности, как говорится в обвинительном акте (я к этому еще возвращусь), а другими соображениями…

Первоприсутствующий: Я считаю необходимым вас предупредить, дабы не было усложнения дела: вы не должны теперь предъявлять объяснения по существу обвинительного акта, на это будет целое судебное следствие.

Желябов: Я не буду возражать против обвинительного акта. Чтобы поскорее кончить с этим вопросом, я скажу, что я подобрал нужное количество лиц, и замечу здесь, что количество было уже намечено Исполнительным комитетом и моя обязанность состояла в том, чтобы выбрать из числа этих лиц сотоварищей и представить об этом комитету на утверждение. Когда было утверждено, я вместе с этими лицами приступил к исполнению. Я для нападения с метательными снарядами пригласил к себе единственно Рысакова, отношения же мои к Михайлову я выясню впоследствии, теперь же я утверждаю, что Михайлов если, по словам Рысакова, и имел какое-нибудь отношение к делу, то делал это без моего ведома, после моего ареста и во всяком случае это такой шаг, который в организаторском отношении считается преступлением. Теперь о подкопе. Совершенно верно сказал Рысаков, что он ничего не знал о подкопе, это так и должно быть, потому что подкоп велся в интересах осторожности совершенно отдельно от нападения с метательными снарядами. Собственно нападавшие могли знать о подкопе, могли участвовать в нем, но только в том случае, если группа, ведшая подкоп, оказывала им доверие – это их частное соглашение. Скажу от себя, что Рысакова из участников подкопа, которых я не стану называть, никто не знал, и, оставляя на мою ответственность привлечение того или другого деятеля в качестве метальщика, они бы, конечно, никогда не допустили, чтобы неизвестный человек принял участие в подкопе. Если это можно сказать относительно Рысакова, то то же самое относится и еще с большим основанием к Михайлову, который о подкопе не мог знать ровно ничего: это было бы младенчеством в революционном ведении дела, а мы уже кое-что пережили. Для того чтобы мой ответ на обвинение, изложенное в обвинительном акте, был определеннее, я теперь возвращусь к самой формулировке обвинительного акта. Я не признаю себя виновным в принадлежности к тайному сообществу, состоящему из шести человек и нескольких других, так как сообщества здесь нет, здесь подбор лиц совершенно случайный, производившийся по мере ареста лиц и по некоторым другим обстоятельствам. Некоторые из этих лиц принимали самое деятельное участие и играли видную роль в революционных делах по различным отраслям, но они не составляют сообщества по данному предприятию. Михайлов этому делу человек совершенно посторонний. Рысаков свои отношения к организации определил верно: он состоял членом агитационной рабочей группы, которая относилась к Исполнительному комитету как его разветвление, как одна из отраслей. Данные обвиняемые обвиняются в устройстве подкопа на Малой Садовой…

Первоприсутствующий: Я предложил вам вопрос о вас, и вы высказали свой взгляд на организацию и отношения ваши к этой организации – этим вам и следует ограничиться.

Желябов: Если я и отклоняюсь, то это потому, что, во-первых, объяснения подсудимых касались часто теоретической стороны, и, во-вторых, потому, что, говоря шестым, я не могу без повторения быть систематичным в изложении. Мои отношения к подкопу были таковы: я знал о нем и принимал участие как чернорабочий, рыл землю, но участие мое кончилось в ночь со вторника на среду, и это я докажу показаниями свидетелей, и так как я был чернорабочим, то, конечно, я знал о подкопе, знал лиц, производивших его, и т. д.

Первоприсутствующий: А в Александровске?

Желябов: Моя роль там была такая: в Харькове были сделаны кое-какие подготовительные работы, но предприятие было решено не так, как показывает Гольденберг, а Исполнительным комитетом 26 августа в Петербурге. Для этого решены были железнодорожные предприятия от Симферополя на Харьков, от Харькова на север к Петербургу и на юго-западных железных дорогах; выбор места и все остальные подробности плана не могли быть решены 25 августа, но распределение лиц было сделано тогда же. Я южанин, знаю хорошо местные условия, и по некоторым еще другим соображениям я хотел действовать на юге и просил, чтобы мне отвели место в южных предприятиях. В них я и был участником. Так, в Александровске, когда оказалась невозможность нападения в Крыму, я осматривал железнодорожный путь от Симферополя, наметил пункт под Александровском и из Харькова известил об этом Исполнительный комитет, спрашивая, могу ли я рассчитывать на средства, а также и на участие. Мне отвечали, что участники есть и что я могу, не стесняясь средствами, начинать. Для цели организовать предприятие я отправился в Харьков, где, кроме меня, находились Колоткевич и еще некоторые другие члены партии, о которых вы услышите на следующем суде. Мы должны были обсудить предприятие коллегиально. Письмо мое в Петербург было выражением не только моих личных предположений, но также и их. Ответ Исполнительного комитета был обсужден нами также коллективно. Затем Исполнительный комитет ассигновал средства, назначил агентов, и я с ними вместе, также при содействии новых лиц, Исполнительному комитету неизвестных и привлеченных на мой страх (таковы были Окладский и Яков Тихонов), отправились устраивать покушение под Александровском. До этих пор я в Александровске никогда не был. По получении ответа от Исполнительного комитета, чтобы начинать, я приехал 1 октября в Александровск из Харькова. День был ярмарочный. В дознании есть показание свидетеля Сагайдака, который указывает обстоятельство моего приезда, но, вероятно, он не вызывался в суд потому, что это сведение не интересно, поэтому и я его не опасаюсь, а скажу только, что, явившись в город с предположением устроить кожевенный либо мыловаренный завод или макаронную фабрику, я делал это просто как предлог, в действительности же я приехал, чтобы зондировать почву. Из разговора со свидетелем я узнал, что кожевенный завод будет там уместен, и я на другой же день подал в управу заявление о желании устроить завод и просил об отводе под него земли на аренду. Об этом состоялось постановление городской думы. В промежуток этого времени я съездил в Харьков и вместе с остальными участниками, прибывшими туда, устроился в квартире Бовенко. Это было 7 октября. Я выехал оттуда 23 ноября и за все это время вел подготовительные работы, и устройство кожевенного завода ничуть не прекращалось. Затем, обстоятельство закладки мины под Александровском фактически изложено совершенно верно в обвинительном акте, и я также подтверждаю это… Может быть, для суда важно, чтобы я подтвердил, что утром 18 ноября я вместе с другими участниками выехал на повозке к месту, где была заложена мина. Это громаднейший овраг: по отвесу 11 сажен, по откосу больше – вот в этом месте было заложено два снаряда по такому расчету, чтобы они обхватывали целый поезд. Нам известно было, сколько вагонов должно быть в царском поезде, и обе эти мины захватывали собой поезд определенного количества вагонов. Итак, утром 18 ноября, получив ранее извещение от Преснякова о том, что царский поезд выедет такого-то числа, или, правильнее сказать, не получив извещения, так как по предшествовавшему уговору неполучение известия должно было означать, что изменений нет, то есть что поезд выезжает в день, который был известен нам ранее, – это я указываю потому, что мне придется еще сказать, что Преснякова в Александровске не было. Так вот, 18 ноября, судя по признакам, мы не сомневались, что поезд проследует в определенный час, и мы стояли на месте, и, хотя внешние признаки поезда заставляли сомневаться, чтобы это был поезд царский, тем не менее под поездом были сомкнуты батареи согласно тому, как изложено в обвинительном акте. Я замкнул батарею, то есть соединил токи, но взрыва не последовало. Оттуда мы отправились для кое-каких опытов, чтобы распознать причину невзрыва. Спустя некоторое время мы вынули проводники, а снаряды оставили под рельсами, так как наши техники давали ручательства, что по меньшей мере в продолжение двух лет взрыва не последует. В то время начались уже заморозки, выпал снег, производить раскопку не было возможности, снаряды же могли нам пригодиться весной – по всему этому мы их и оставили. В обвинительном акте совершенно верно сказано, согласно показанию Бовенко, что раньше уехала моя хозяйка, затем другие участники, наконец, 23 ноября выехал и я из Александровска. Вот все мои отношения к александровскому предприятию. Больше я ничего не имею сказать.

Первоприсутствующий: Г-н судебный пристав, пригласите свидетелей.

Тов[арищ] прокур[ора] Муравьев: Некоторые из показаний, только что данных подсудимыми, имеют значение полного сознания, и ввиду их не предстоит необходимости в проверке всех доказательств, которыми прежде обвинительная власть предполагала воспользоваться. Дабы обсудить влияние, которое эти показания должны оказать на ход судебного следствия, мне было бы желательно иметь в распоряжении приблизительно четверть часа времени, чтобы предъявить свое заключение Особому присутствию Правительствующего сената, и о предоставлении мне этого времени я ходатайствую.

Первоприсутствующий объявил перерыв заседания на четверть часа.

По возобновлении заседания.

Прокурор: Вызывавшиеся по настоящему делу свидетели по содержанию данных ими при исследовании этого дела показаний могут быть разделены на две группы. Из них одна относится к удостоверению самого события злодеяния 1 марта; ко второй группе относятся свидетели, вызванные для удостоверения известных обстоятельств, служащих, по мнению обвинения, к изобличению подсудимых. В показаниях, данных подсудимыми, из которых некоторые имеют значение сознания, фактическая сторона события 1 марта не отрицается, и нет указания подсудимых на то, чтобы обвинительный акт в этом отношении был изложен неверно. Это дает мне основание предполагать, что по отношению к событию преступления 1 марта между сторонами может состояться соглашение по предмету исключения из состава свидетелей, кроме одного, которого я потом назову, – всех тех, показаниями которых удостоверяется событие 1 марта. Итак, если противной стороной будет признано, что событие преступления изложено в обвинительном акте с фактической стороны верно и согласно с показаниями свидетелей, данными при исследовании этого дела, и если вследствие этого мне, как представителю обвинительной власти, будет разрешено в моей речи излагать это событие в этих указанных мной пределах, то под этим условием я отказываюсь от допроса всех свидетелей, удостоверяющих событие, за исключением свидетеля, отставного рядового Павлова, которого прошу допросить. Что касается до второй группы свидетелей, то ввиду сознания подсудимых, признавая, что многие обстоятельства вполне выяснены и не нуждаются в дальнейшем разъяснении, я нахожу возможным отказаться от допроса значительного количества свидетелей и укажу на тех, которых прошу допросить. Кроме Павлова, я прошу допросить следующих свидетелей: Ермолину, Бека, Холодковскую, Смелкову, Самойлова, Ульянова, Дмитриева, Гордина, Артамонову, Даровскую, Петушкова, Афанасьева, Кулаковскую, Широкова и Булатова, а затем желаю воспользоваться показанием Гольденберга и впоследствии буду просить прочесть известные части его показания. Затем, ввиду показания подсудимого Желябова, я отказываюсь от допроса двух последних экспертов, Прохорова и Шарапова. Остальных девять экспертов прошу спросить; затем от всех остальных свидетелей отказываюсь.

Прис[яжный] пов[еренный] Унковский: Я должен заявить суду, что подсудимый Рысаков согласен на то, чтобы требование г-на прокурора было удовлетворено, но я, как защитник, нахожу нужным спросить еще, сверх указанных г-ном прокурором свидетелей, рядовых Макарова и Евченко, фельдшера Горохова и городового Несговорова, потому что подсудимому всего 19 лет и ему приписываются такие действия, в которых он сознаний не заявлял, а именно: что будто бы он смеялся при задержании и сказал: «Еще слава ли Богу».

Присяжный] пов[еренный] Хартулари: Мне кажется, что ходатайство г-на прокурора подлежало бы безусловному удовлетворению и едва ли стороны встретили бы к тому препятствие, если бы факт преступления и даже отдельные факты, предшествовавшие ему и последовавшие за ним, не выяснились свидетельскими показаниями. Рассмотрим относящуюся к ходатайству г-на прокурора 681-ю ст. Устава уголовного судопроизводства, разъясненную Правительствующим сенатом по делу Макарова. Так как дело лишь отчасти выяснилось допросом обвиняемых и оказалось, что безусловного сознания не существует, что есть некоторые видоизменения фактической стороны дела, есть показания подсудимых, которые могут быть проверены свидетельскими показаниями, то для разрешения вопроса достаточно обратиться к указанному мной решению Сената, в котором говорится, что при сознании только некоторых подсудимых не может быть и возбужден вопрос о непроизводстве судебного следствия. В доказательство этого положения я могу сослаться на весьма веское обстоятельство: в числе свидетелей, устранения которых желает г-н прокурор в видах сокращения судебного следствия, является Ермолина, показание которой весьма важно…