Текст книги "Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Я думаю, что это были вы.

Гельфман: Свидетельница ошибается, вероятно смешивая лица: я у Ельникова не была ни разу, хотя и не отрицаю знакомства с ним.

Смелкова: Я не смешиваю личности их, а это доказывает только, что у них прическа тогда была другая.

Желябов: Свидетельница показывала, что приходил Навроцкий; это неверно, никакого другого черного, кроме меня, приходить не могло. Гельфман также не могла приходить к нему, как и Фесенко-Навроцкий.

Товарищ прокурора: Кроме 26 февраля, Желябов приходил еще с женщиной, сидящей рядом с ним (Перовская)?

Смелкова: Приходил.

– Раз или больше?

– Больше.

– Вместе?

– Порознь.

– Но сходились вместе у Ельникова?

– Да.

– Человек, труп которого вам показывали, был реже?

– Да.

– Вы раньше говорили, что признали в трупе того самого, который приходил с женщиной, а теперь говорите, что с женщиной приходил Желябов?

– Да.

Первоприсутствующий: Стороны не желают ли предложить вопросы кому-либо из допрошенных свидетелей?

Товарищ прокурора: Я желаю предложить вопрос свидетельнице Ермолиной.

Ермолина подходит.

Товарищ прокурора: Вам показывали на дознании труп человека?

Ермолина: Показывали.

– Один труп или два?

– Одного, а другого карточку показывали.

– Относительно трупа, не признаете ли вы сходство с кем-нибудь из лиц, посещавших Рысакова?

– Признаю, что это один из бывших у Глазова.

Рысаков: Я утверждаю, что Фесенко-Навроцкий у меня никогда не был.

Михайлов: Я также не приходил к Рысакову.

Смелкова: Нет, приходили.

Желябов: Я приходил на квартиру Рысакова и могу удостоверить, что по расположению прихожей комнаты свидетельница не могла видеть приходящих, хотя для меня безразлично, утверждает ли она это или отрицает. Но я могу подробно описать комнаты в удостоверение того, что я там был, и утверждаю, что свидетельница не могла всмотреться в приходящего, как, например, Михайлова. Я бывал постоянно у Рысакова, знал, что происходило у него на собраниях, и за все эти разы был один только случай, что свидетельница вошла в комнату, чтобы подбросить углей в самовар из печи, находящейся в комнате Рысакова, причем посетители сидели затылками к дверям, так что лиц их не было видно. Это доказывает и самое положение стола, который стоял у стены, противоположной дверям. На столе был самовар и посуда, посетители сидели вокруг стола и имели много оснований скрывать свои лица. Когда же нужно было подбросить углей в самовар, то Рысаков отнес его к двери, и это единственный случай, когда Ермолина могла видеть кого-нибудь, но она не видела, потому что к этому принимались меры.

Первоприсутствующий: Более нужды в спрошенных свидетелях стороны не имеют?

Товарищ прокурора: Я бы просил оставить свидетельницу Смелкову, а относительно других я ничего не имею.

Первоприсутствующий: Все допрошенные свидетели могут удалиться и более не возвращаться, кроме свидетельницы Смелковой, которую прошу явиться завтра к 10 часам утра. Затем я хочу пригласить стороны, ввиду того что предстоит чтение множества протоколов обысков и осмотров, а также осмотр значительного числа вещественных доказательств, представить письменные указания перед открытием завтрашнего заседания относительно тех актов и бумаг, о прочтении которых они намерены просить Особое присутствие, а также указать те вещественные доказательства, осмотреть которые они желают. Это в значительной степени облегчит суд и будет способствовать более правильному разъяснению дела. Я приглашаю к этому стороны, если они на это согласны.

Товарищ прокурора: Обвинение не преминет исполнить это требование. Защитники также изъявили согласие.

Затем в 11 часов 20 минут пополудни первоприсутствующий объявил перерыв заседания до 11 часов утра следующего дня.

Здание Окружного суда на Литейном проспекте в Петербурге, где проходил процесс

Заседание 27 марта

По открытии заседания (в 11 час[ов] утра) первоприсутствующий объявил, что вследствие сделанного им во вчерашнем заседании предложения сторонам представить письменные заявления о тех документах и протоколах, на которые они считают необходимым ссылаться в заключительных прениях, прокурор и защитники представили таковые заявления. При этом первоприсутствующий прочел представленные заявления, заключающие в себе перечень различных протоколов и документов.

Подсудимый Желябов: Могу ли я просить о прочтении некоторых моих показаний, на которых г-н прокурор основывает свои выводы о моих отношениях к Рысакову? Так, я просил бы прочитать в подлиннике мое заявление от 2 марта и некоторые из протоколов, содержащих в себе мои показания, на которые ссылается прокурор в обвинительном акте, передавая их содержание неверно.

Первоприсутствующий: Я сперва предложу г-дам защитникам вопрос, не имеют ли они чего-нибудь против просьбы г-на прокурора о предоставлении ему права ссылаться на указанные им документы и протоколы.

Защита заявила, что она никаких возражений не имеет.

Товарищ прокурора: Я тоже ничего не имею против подобных же просьб, заявленных защитой. Что же касается до заявления подсудимого Желябова, то я нахожу, что закон не запрещает прочтения показаний, данных подсудимым, по его о том ходатайству, хотя надобности в прочтении показаний Желябова не вижу, так как подсудимый находится здесь налицо, давал уже пространные показания на суде и имеет право давать их во время судебного следствия, так что он может восстановить все те неверности, которые будто бы допущены при изложении его показаний в обвинительном акте, составляющем только программу обвинения, подлежащую проверке на суде. Наконец, относительно заявления, поданного Желябовым 2 марта прокурору палаты, я должен сказать, что оно приобщено к делу в качестве вещественного доказательства, о чем и составлен особый протокол, а потому я не возражаю против прочтения его или того протокола осмотра, в котором оно изложено целиком.

Первоприсутствующий (по совещании): Особое присутствие Правительствующего сената, выслушав заявление сторон и заключение г-на прокурора, определяет на основании 687-й ст. Уст. уголовного суда разрешить сторонам как во время судебного следствия, так и в прениях ссылаться на указанные ими протоколы и документы. Протоколы же, заключающие в себе показания подсудимого Желябова, данные им при дознании, а равно и поданное им 2 марта заявление, как не принадлежащие к числу документов, чтение которых допускается на суде, не читать. Подсудимый Желябов! Вы будете иметь возможность указать во время суда на те неправильности, которые вы замечаете в обвинительном акте.

Затем продолжался допрос свидетелей.

Введен свидетель отставной рядовой Булатов.

Первоприсутствующий: Вы были дворником дома № 27 по Троицкому переулку?

Свид[етель] Булатов: Точно так.

– Посмотрите на скамью подсудимых и скажите, не проживал ли кто-нибудь из них в вашем доме?

– Вот эта (указывает на подсудимую Гельфман).

– Когда она к вам переехала?

– 15 сентября. После того как они переехали, я несколько дней спустя спросил: «Где ваш супруг служит?» Они отвечали: на железной дороге. Потом я заметил, что действительно он туда ходит – из ворот выходит налево, а она куда-то направо уходила.

На вопросы товарища прокурора свидетель Булатов объяснил, что подсудимая Гельфман жила у них не одна, а с Андреем Ивановичем Николаевым, про которого она говорила, что это ее муж; выехали они из дому 16 февраля.

Товарищ прокурора: В одно время они переехали?

Булатов: Нет, муж несколько дней раньше уехал, как она говорила, в Москву. Оттуда она получила от мужа письмо, что его родители здоровьем ненадежны, так что он не приедет сюда обратно и придется ей к нему ехать.

– Что же, после того перевозили куда-нибудь мебель?

– Купец какой-то приходил покупать. 15-го числа он приехал с двумя лошадьми, но уехал порожний. Я спрашиваю: «Что же вы, не сошлись, верно?» Да, говорит, она просила завтра приехать. Потом 16-го числа он приехал с теми же лошадьми и теми же извозчиками и взял мебель. Я спросил: почем купил? Он сказал, что за 56 рублей.

– Так что у нее не осталось вещей, а только один чемодан, и с ним она уехала?

– Да.

– Много ходило к ней гостей?

– Никого не замечал.

– В котором этаже была квартира?

– В шестом.

– Окна выходили на улицу?

– Нет, во двор, против ворот.

– Так что с улицы ни одного окна не видно?

– Нет, не видно. Только когда в ворота войдешь, так одно окно будет видно.

– В этом окне была опущена занавеска наполовину?

– Нет, не замечал.

Введен свидетель Смородин (дворник дома № 5 по Тележной улице).

Первоприсутствующий: Кто проживал у вас в доме, в квартире № 5?

Свид[етель] Смородин: Иван Петров Навроцкий с женой… вот эта, третья отсюда (указывает на подсудимую Гельфман). Жили они у нас совсем мирно, и ничего я за ними не замечал.

Товарищ прокурора: Когда они переехали к вам?

Смородин: Около 26 февраля.

– А в домовой книге они были помечены прибывшими раньше?

– Когда я взял у Навроцкого паспорт, то он обещал дать переходные листки, но потом их не представил. Я ввел их в книгу, а числа не поставил. У нас постоянно полагается так.

– Кто приходил нанимать квартиру: сам Навроцкий или его жена?

– Квартиру смотрел он один.

– А когда вы увидали его жену? Когда они вместе переехали?

– Да, когда вместе.

– Они без мебели нанимали квартиру?

– Без мебели; свою привезли.

– Когда они у вас жили, в течение двух недель, много народа к ним ходило?

– Они не две недели жили, а меньше, неделю только. Народа у них я никого не видал. Только раз как-то один господин спросил, тут ли живет Навроцкий. Тогда у меня была работа, и я не мог заметить его личности.

Свид[етель] крестьянин Сергеев (дворник дома № 5 по Тележной улице): Я спал. Приходит околоточный и разбудил меня. Пошли в квартиру № 5. Потом полиция пришла, помощник пристава и все. Взошли наверх. Дворник позвонил. Подошел человек к дверям и опять отошел от дверей. Потом опять пришел. Опрашивали его. Потом дверь ломать начали. Стали ломать – слышим: выстрел. Начали стрелять, а мы дверь ломать. Прошла эта стрельба, через несколько времени женщина выходит, вот эта самая (указывая на подсудимую Гельфман). Выходит она и говорит: «Помогите, я сдаюсь». Начали осматривать. Она и говорит: «Тут есть опасное место, опасные вещи». Потом стали обыскивать и все описали.

Товарищ прокурора: А что сделалось с человеком, который назывался ее мужем?

Сергеев: Когда мы пришли туда, он уже лежал на полу, в крови; застрелился он.

– Это Фесенко-Навроцкий?

– Да, так точно.

– А что было на другой день, 3 марта утром, когда в квартире оставалась полиция и пришел человек?

– Послал меня помощник пристава за папиросками. Я побежал вниз, встречается мне на лестнице один молодой человек, вот этот самый (указывает на подсудимого Михайлова); спрашивает он 12-й номер: кучера видеть. Мне был дан приказ: если кто придет, в квартиру ввести. Я и говорю: «Пожалуйте, старший дворник наверху покажет». Подошел городовой. Человек этот хотел вниз сдаться, а его представили наверх. Потом я опять побежал за папиросками. Прихожу с папиросками. Молодой человек сидит в прихожей около дверей. Я папироски подал. Потом сейчас помощник пристава сказывает: «Его нужно обыскать». Начали его обыскивать. Он что-то выложил. Потом с него шубу стали снимать. Как стали шубу снимать, он револьвер из рукава или кармана вынул. Кто-то заметил, что он револьвер вытащил, и прямо взял за руку этого человека. Держите, говорит, его, а он и начал стрелять, помощника пристава Слуцкого и городового ранил и все шесть патронов выпустил.

Подс[удимая] Гельфман: Я желаю объяснить, что когда я открыла дверь, то просила только, чтобы позвали доктора, который мог бы подать помощь.

Прис[яжный] пов[еренный] Хартулари: У вас 12-й нумер существует?

Сергеев: Это пустая квартира, и кто там жил раньше, я не знаю, потому что в этом доме я недавно живу.

– Когда вы встретили этого человека на лестнице, он на предложение идти наверх не отказывался?

– Нет, ничего. Он только хотел назад сдаться, вниз идти хотел. Потом, как городовой подошел, мы сейчас вверх его преспокойно взяли. Тут он уж не упрямился.

– Он не пытался бежать?

– Не могу этого сказать.

– Сколько времени прошло до возвращения вашего назад, когда его стали обыскивать?

– Минут 15–20.

Прис[яжный] пов[еренный] Герке: Когда вы вошли в квартиру с полицией, то эта женщина сказала вам, что есть опасные вещи. Она не объясняла вам, в чем опасность?

Сергеев: Нет, ничего. Говорит только: не ходите, у нас есть опасные вещи.

– Вы ломали дверь топором, когда пришла полиция?

– Старший дворник ломал.

Свид[етель] Рейнгольд (состоящий в прикомандировании к 1-му участку Александро-Невской части): В доме № 5 по Тележной улице я был два раза.

В первый раз в половине первого часа ночи по приглашению товарища прокурора Судебной палаты Добржинского. Как только мы пришли к дому, сейчас же взошли на лестницу. При нас был старший дворник. Я приказал ему позвонить. Он позвонил. Долго не было ответа. Наконец вторично позвонил. Тоже нет ответа, так что звонили несколько раз, но ответа все не было. Наконец внутри квартиры послышались шаги какого-то человека, который приблизился к двери и спросил: «Кто там?» Я ответил: «Полиция и прокурор». «Что же вам нужно?» – был вопрос. Я ответил: «Отворите, иначе я прикажу дверь сломать», – и сию же минуту дворнику было приказано рубить дверь. Как только раздался первый стук топора, послышался внутри квартиры выстрел, за ним другой, с некоторыми промежутками всего было сделано шесть выстрелов. После шестого выстрела все утихло. В это время из боковой двери показалась женщина, которая довольно громко сказала: «Сдаемся, подайте помощь». Затем, захлопнув дверь, она опять скрылась, и после этого отворилась парадная дверь на лестницу. Тогда я приказал взять эту женщину. Двое городовых взяли ее за руки и держали. В это время я вошел в квартиру. Как только я начал входить, она закричала: «Не входите в комнату направо: там взрывчатые вещества». Когда я вошел в комнату направо, то увидал, что там лежит человек в крови и около него револьвер. Следующая за этой комната налево была гостиная. Я вошел туда и увидел направо на окне две жестянки, но с чем они были – этого я тогда не знал. Затем приступлено было к осмотру.

Товарищ прокурора: Найденные вами жестянки были такой же формы, как и те, которые находятся здесь в числе вещественных доказательств? (Свидетелю были предъявлены жестянки).

Рейнгольд: Да, такая же. Одна из них была завязана в простой платок, а другая была просто в газетной бумаге.

– Затем вы оставались в этой квартире до утра 3 марта?

– Да, до половины седьмого, когда был окончен осмотр.

– При вас пришел человек, который был потом задержан?

– Да, при мне. Мне доложили, что какой-то человек спрашивает 12-й нумер квартиры и что он задержан. Я вышел и действительно увидел молодого человека, который стоял в передней. Я спросил, что ему нужно. Он сказал, что пришел к кучеру, но к какому – этого не объяснил, а говорил только, что ему нужно в 12-й нумер. В это время, кажется, старший дворник сказал, что 12-й нумер не занят. Тогда я спросил, кто он такой. Он стал называть себя то крестьянином Степановым, то крестьянином Ивановым, то просто мещанином. Заметив, что его показание неправильно, я приказал его обыскать. Когда он был введен из передней в первую комнату для обыска и с него сняли шубу, он быстро опустил правую руку в карман и выстрелами из револьвера нанес городовому Денисову рану, а помощнику пристава Слуцкому контузию.

– Кого вы признаете из подсудимых?

– Признаю второго, это тот, который стрелял (указывает на подсудимого Михайлова), и третью, как хозяйку квартиры (указывает на подсудимую Гельфман).

Присяжный поверенный Герке: Вы не заметили, каким голосом были произнесены слова «кто там?» – спрашивал ли это мужчина или женщина?

Рейнгольд: Это был положительно мужской голос.

– Когда вы вошли в квартиру, то женщина сказала вам: не входите в комнату направо, там взрывчатые вещества?

– Да, когда ее задержали и взяли за руки, она сказала: не входите направо.

– Револьвер лежал около трупа мужчины или под ним?

– Нет, около него.

– Когда вы стояли перед дверьми квартиры, до того времени, как вас впустили в квартиру, выстрелы раздавались в ней с значительными промежутками?

– Промежутки были не одинаковые, в две-три и одну секунду.

– Но, кроме этих выстрелов, все было тихо и вы не слышали разговоров?

– Ничего не было слышно, никакого движения не было.

Желябов: Я желал бы спросить свидетеля, был ли он в форменном платье или нет?

Рейнгольд: Был в форменном пальто.

Товарищ прокурора: Так что не могло быть сомнения, что вы чин местной полиции?

Рейнгольд: Нет, не могло быть сомнения.

– Все чины полиции были в форменном платье?

– Нет, некоторые были в статском. Помощник пристава Слуцкий был в форменном платье.

Гельфман: На дознании мне задавали вопросы, указавшие на существование предположения, что я застрелила Саблина.

Первоприсутствующий: Такого обвинения против вас не предъявлено.

Гельфман: Но я все-таки считаю нужным объяснить это.

Товарищ прокурора: Не удовлетворится ли подсудимая Гельфман категорическим заявлением, что на ней вовсе не тяготеет подозрения в том, что она убила Саблина?

Гельфман: Я желаю объяснить обстоятельства убийства. Когда мы переехали на квартиру, мы условились, что в случае обыска должно дать несколько выстрелов с целью, чтобы произвести шум, то есть чтобы об этом знало побольше людей, чтобы это распространилось и чтобы те лица, которые ходили к нам в квартиру, могли узнать об этом. Я действительно признаю, что Саблин сделал несколько выстрелов с целью, чтобы произвести шум. Что касается до того, как он застрелился, то в это время я была в своей комнате, а также и тогда, когда услышала звонок и слышала, как Саблин спросил: «Кто там?» Потом Саблин подошел к моей комнате и сказал, что пришла полиция. Пока я одевалась, я услышала выстрелы. Когда я вышла из комнаты и услышала на лестнице голоса «Стреляйте», то я, зная, что банки стояли не в средней комнате, а в той, где лежал окровавленный Саблин, опасаясь, чтобы пули не попали в банки, ибо тогда мог бы взорваться целый дом и, конечно, было бы очень много жертв, поэтому я взяла банки из первой комнаты и перенесла их в среднюю. Затем, увидя, что Саблин лежит окровавленный, я открыла дверь и сказала: «Прошу позвать доктора», но больше ничего не произнесла. Я объясняю, что ни я, ни Саблин не желали друг друга убить. Я объясняю это для того, чтобы не дать пищи людям без всякого основания клеветать на человека, бросать на него тень, что для него ничего не значит лишить жизни человека, тем более своего товарища.

Первоприсутствующий: Ведь против вас никакого обвинения по этому предмету не предъявлено.

Товарищ прокурора: Так как обстоятельства обыска в доме № 5 по Тележной улице и вооруженного сопротивления, оказанного 3 марта Михайловым, допрошенными свидетелями вполне выяснены, то не признает ли защита Михайлова и Гельфман возможным сократить эту часть судебного следствия и по соглашению со мной отказаться от допроса других свидетелей, которые ничего не могут показать нового?

Хартулари: Защита Михайлова вполне присоединяется к этому заявлению и находит допрос остальных свидетелей излишним.

Терке: Я тоже ничего не имею против этого.

Первоприсутствующий (после совещания): Особое присутствие признает необходимым продолжать судебное следствие по этим двум частям дела на основании тех же соображений, которыми оно руководствовалось во вчерашнем заседании, при постановлении о допросе свидетелей. Пригласить свидетеля Норманда.

Свидетель Норманд (околоточный надзиратель):

2 марта, по распоряжению прикомандированного к 1-му участку Александро-Невской части г-на Рейнгольда, я в числе прочих лиц отправился в Тележную улицу. Я не знал, для чего это нужно, я только догадывался, что, вероятно, надо задержать политического преступника. Когда мы прибыли к квартире, то г-н Рейнгольд позвонил. Ответа на это некоторое время не последовало. Минуты через две или три мужской голос спросил: «Кто там?» Я отвечал, что полиция. Некоторое время спустя он опять повторил тот же вопрос. В ответ на это было сделано предупреждение, что если не отворят двери, то она будет сломана, но и после этого дверь не отворялась. Тогда последовало распоряжение топором сломать дверь. Дворник принес топор, ударил несколько раз по двери. Затем последовал выстрел. Дворник испугался и бросил топор. Я поднял его и продолжал рубить дверь, ударил несколько раз, но она не подавалась. Тогда Рейнгольд, находя, что нас мало, сделал распоряжение позвать солдат. Но в это время повыше площадки, на которой мы находились, послышался женский голос: «Мы сдаемся», а через некоторое время женщина отворила дверь изнутри и говорит: «Помогите, дайте помощь». Когда мы вошли, то прежде всего она предупредила и говорит: «Не ходите в комнату направо, там опасно!» Прежде всего, что бросилось мне в глаза, – это мужчина, который плавал в крови.

Свидетель Зезюкин (околоточный надзиратель):

3 марта, в 6 часов утра, я был командирован г-ном Рейнгольдом в дом № 5 по Тележной улице, чтобы оставаться там дежурить и задерживать тех, кто будет туда приходить. Около 10 часов пришел ко мне младший дворник и сказал, что внизу ходит какой-то господин и ищет кучера Петрова. Тогда было приказано, чтобы дворник передал его городовому, стоящему на лестнице. Затем этого человека привели в квартиру, где он и просидел с полчаса. Г-н Рейнгольд спросил его, кто он такой, какого звания, но он называл себя то крестьянином, то мещанином. На вопрос, чем занимается, он сказал, что прежде служил на заводах, а теперь без места. Намереваясь отправить его в полицию, его стали обыскивать. Когда с него сняли пальто, он моментально опустил руку в правый карман, вынул револьвер и стал стрелять во все стороны. Сделал шесть выстрелов и ранил помощника пристава и городового.

Первоприсутствующий: Долго ли подсудимый Михайлов оставался до обыска?

Зезюкин: В квартире он был минут 10–15.

Свид[етель] Шлыков (городовой): Я был в доме № 5 по Тележной улице два раза. Первый раз мы все время стояли на дворе, в запасе, а потом отпустили нас домой. Затем вторично прибегает околоточный надзиратель и требует пять городовых. Пришли мы в квартиру № 5, где находился пристав и помощник пристава. Там описывали имение того, который застрелился. Когда описали имение, нас оставили при квартире: троих городовых и околоточного. Мы заперли все ходы, и потом я вышел на парадную лестницу. Околоточный приказал, чтобы, в случае если кто покажется на лестнице, просить того в квартиру.

Когда я смотрел с лестницы вниз, приходит этот самый молодой человек (при этом свидетель указал на подсудимого Михайлова) и спрашивает у дворника 12-й нумер квартиры. Я не дал им говорить и попросил наверх. Он пошел ко мне кверху, спросил, здесь ли 12-й нумер; я сказал, что здесь, и отворил дверь в квартиру. Он вошел туда без сопротивления и, как пришел, прямо сел на диван, ничего не говоря. Я вышел в коридор и не знаю, что затем было. Приехал старший помощник пристава, потом младший. Когда я вошел вторично в квартиру, этот господин опять сидит на диване, на том самом месте. Старший помощник пристава попросил его выйти на середину комнаты, чтобы его обыскать. Мы подходим двое и стали снимать с него пальто. Не успели мы спустить вниз пальто, как он бросился правой рукой в карман… Тут сзади кто-то схватил его за руки, закричал: «Держи, держи». В это время человек тот начал уже выстрелы делать. Первый, второй и третий выстрелы он вниз делал, у него рука не поднималась, потому что все его схватили. Как все шесть выстрелов он сделал, то бросил револьвер. Тогда мы связали ему руки. Когда мы связали его, один городовой говорит: «Меня ранили в ногу». Я расстегнул его и перевязал его полотенцем. Потом помощник пристава, тоже раненый ходит. Я расстегнул и его и перевязал скатертью. Явился доктор и приказал отправить их в больницу.

Свид[етель]Борисов (городовой). Это было 3 марта, часов в 6 утра. Было назначено три человека в квартиру по Тележной улице. Часу в десятом утра пришел туда подсудимый Михайлов. Его пригласил на лестнице городовой Шлыков. Он вошел в дверь и спросил кучера Петра Андреева. Я сейчас доложил околоточному надзирателю. Он спросил Михайлова: «Что вам нужно?» На это Михайлов ответил то же, что и мне. Через несколько времени приехал старший помощник пристава и стал расспрашивать его, а он объяснил: где я жил, вам, говорит, до этого нет дела, ну, жил я на чугунолитейном заводе. Спрашивают его: вы из каких? Из крестьян, говорит. Какой губернии? Он сказал, Воронежской или другой какой губернии, этого я не припомню. Потом спрашивают: где теперь живете? Я, говорит, теперь живу без места, так два месяца времени. «А где же жительство?» – «Где ночь, где день, так и проживаем». – «Зачем сюда пришли?» К кучеру, говорит, пришел: он знакомый мне. – «На месте он?» – Да, говорит, на месте; если бы был без места, он бы не приглашал. Потом его пригласили для обыска в переднюю комнату. Нам приказали снять с него шубу. Когда сняли шубу, он выхватил из кармана револьвер и начал стрелять. Мы его схватили по бокам, а кто-то сзади за руки. В это время он шесть выстрелов сделал, потом бросил револьвер: нате, говорит, возьмите. Мы и отвезли его в секретное отделение.

Свид[етель] Слуцкий (младший помощник пристава). 3 марта, в одиннадцатом часу утра, я возвратился в квартиру на Тележной улице, где был оставлен караул с той целью, чтобы задерживать приходящих. Мне сказали, что задержан один человек. Тут же я узнал, что он еще не был обыскан. Я доложил об этом г-ну Рейнгольду и распорядился осмотреть задержанного. Его стали выводить из передней в следующую комнату, а я пошел чрез другую комнату к нему навстречу. Когда его стали обыскивать, я стоял напротив него и смотрел, не примет ли он чего-нибудь отравительного. В это время он достал из кармана брюк револьвер и начал стрелять. Меня три раза откидывало выстрелами из револьвера, но я поднимался и старался ловить стрелявшего вместе с другими лицами. В последний раз я не мог собраться с силами, у меня сперло дыхание. Потом меня отправили в Рождественскую больницу.

Первоприсутствующий: Вы были ранены?

Слуцкий: Да, в грудь.

– Теперь как вы себя чувствуете?

– Чувствую ломоту в ребрах. Я лежал неделю в постели забинтованный, потом стал ходить.

Свид[етель] Павлов (доктор): Когда я пришел около часу ночи в дом № 5 по Тележной улице, в квартиру № 5, то меня попросили оказать помощь застрелившемуся. При осмотре его я нашел поранения черепа, а именно: проникающую рану сквозь мозг, причем мозговые частицы были на полу. Вскоре после осмотра мне был предложен арестованной женщиной вопрос, будет ли жить застрелившийся? На это я ответил, что ранение в череп очень серьезно, но я еще не могу дать положительного ответа, так как не осматривал подробно. Увидев три ранения черепа, я попросил позволения спросить эту женщину, не видала ли она, как он стрелял, и на это был получен ответ, что она не видала, что во время выстрелов она была в другой комнате и пришла уже тогда, когда он лежал на полу.

Товарищ прокурора: Эти три ранения должны были произойти от трех выстрелов?

Павлов: В первый момент, когда я осмотрел застрелившегося, я не мог дать себе положительного отчета, так как была теснота и довольно темно. Но когда я был на вскрытии, то тогда для меня определилась вся картина поранений. Я нашел такие признаки, которые указывают на то, что им было направлено в себя три выстрела, из них два положительных, а третий я предполагаю. Первый выстрел я предполагаю в силу того, что выше лба налево было несколько порошинок в коже. Затем второй выстрел был сделан в рот. Он попал не в небо, а в зубы, в левый клык и в левый резец; пуля скользнула по челюсти под кожей, вышла в глаз и здесь разбила глазное яблоко. Третий выстрел, который свалил его, был сделан в правый висок; пуля вышла насквозь чрез мозговое полушарие около левого теменного бугра.

Затем было приступлено к осмотру вещественных доказательств, отобранных при обысках. Доказательства эти были предъявлены суду, сторонам и подсудимым. Тов[арищ] прок[урора] просил предъявить подсудимому Михайлову находящийся в числе вещественных доказательств лист белой бумаги с исписанной первой страницей и спросить его, не может ли он объяснить, его ли это почерк? Подсудимый Михайлов, по предъявлении ему этого листа, признал почерк своим. При перечислении вещественных доказательств, о предъявлении которых просил товарищ прокурора, он обратил внимание Особого присутствия на гектографированную рукопись в нескольких листах и экземплярах, по обозрении содержания которой она оказалась статьей, по-видимому приготовленной для распространения, о Парижской коммуне 1870 года и о Комитете общественного спасения 1793 года.

Затем к столу вещественных доказательств были приглашены находившиеся в зале заседания эксперты: генерал-майор Федоров, полковник Лисовский, подполковник Шах-Назаров. Первоприсутствующий предложил им осмотреть находящиеся в числе вещественных доказательств и отобранные при обыске в конспиративной квартире в доме № 5 по Тележной улице два метательных снаряда, причем просил эксперта Федорова объяснить их устройство и действие.

Генерал-майор Федоров: Эти снаряды были мне предъявлены при дознании в снаряженном виде, а теперь они разряжены и разобраны. Особое приспособление, посредством которого должен взрываться такой снаряд, состоит в том, что внутри его были помещены две латунные трубки: одна – вертикальная, другая – горизонтальная. В каждую трубку была вставлена пробка и внутри проходила стеклянная трубочка. Внутри этих барабанов на стеклянную трубочку надеты свинцовые грузики, а чтобы они не скользили по трубке, на стеклянную трубочку надета маленькая каучуковая трубочка; стеклянная трубочка была наполнена серной кислотой, и при бросании снаряда она непременно бы разбилась. Поверхность стеклянной трубочки была обмотана фитилем, напудренным смесью бертолетовой соли, антимония и сахара. Эта смесь загорается, если на нее пролить крепкой серной кислоты. От этих трубочек и барабанов шли два фитиля, которые потом соединялись в один фитилы Это были хлопчатобумажные нитки, напудренные тоже смесью из бертолетовой соли, антимония и сахара. Помещались они внутри каучуковой трубки. Наконец, общий фитиль шел к капсюлю, который входил в цилиндрик, и здесь была маленькая трубочка. Цилиндрик был наполнен пироксилином, пропитанным нитроглицерином, а капсюль устроен таким образом: самая нижняя его часть была наполнена гремучей ртутью, а в верхнюю его часть была вставлена латунная трубочка без дна, и вместо дна была вставлена пробка из крепкого твердого дерева. Сверху дна был состав, который главнейшим образом заключал в себе железистосинеродистый свинец и бертолетовую соль. Снаряд действовал таким образом: при падении снаряда ломалась стеклянная трубочка. Если он падает вертикально, то ломалась вертикальная трубочка, если же горизонтально, то ломалась бы горизонтальная трубочка. Серная кислота пролилась бы на смесь бертолетовой соли с антимонием и появился бы огонь. Этот огонь передавался бы капсюле, и сначала загорелся бы состав из бертолетовой соли с железистосинеродистым свинцом. От этого взрыва пробка ударялась бы в гремучую ртуть, делался бы взрыв гремучей ртути и взрывался бы цилиндрик, наполненный пироксилином, пропитанный нитроглицерином, а затем произошел бы взрыв гремучего студня с камфарой. Оба эти снаряда одинакового устройства.